ОГОРОД КОЗЛОВСКОГО: Ридикюль

Вообще-то, ничего особо смешного в этой вещице нет: она прелестна и действительно похожа на дамский ридикюль или, скажем, сундучок-косметичку. Смешным может показаться ее сопоставление (по внешности, по размерам, по цене) минилабу от Kodak. Тем не менее она способна — и порою еще лучше, а уж быстрее — всегда — выполнять ровно те функции, которые 95 процентов клиентов требовали от кодаковских минилабов. То есть по возможности быстро распечатать снятое на бумаге 10х15. Называется вещица PictureMate 500, произведена фирмой Epson. Ее старшую (по возрасту; по возможностям нынешняя, конечно, «старше»!) сестрицу, PictureMate просто, я увидел на презентации где-то в Европе, кажется в Барселоне, — года полтора назад и даже написал «Огород» под названием «Для женщин и детей», в котором довольно высокомерно, с позиций эдакого… продвинутого профессионала, похлопал ее по плечу. С тех пор, во-первых, в мире кое-что изменилось: профессионалы залезли в нишу, где им, собственно, всегда и было место, а народные массы, большей части которых просто не хочется возиться с «Фотошопом» и настройками цветового пространства, стали фотографировать почти исключительно «на цифру» и хотят иметь снимки, чтоб вклеить в альбом или вставить в рамочку. Во-вторых — на той презентации, помню, я сказал, чего PictureMate не хватает: коль уж сделали «таскальную» ручку — снабдите ее аккумулятором для полной автономности, а равно и дисплейчиком — для полной же интерактивности. Я, конечно, далек от мысли, что эпсоновские инженеры действовали по моей подсказке и выполняли именно мое пожелание, однако всё же совпало, точка в точку, — так что имею право погордиться и желание — описать.

Изюминкой нынешнего «Огорода» будет не описание того, как я гонял PictureMate 500 в хвост и в гриву, — а описание, как с ним, без моей помощи, справлялась моя жена, которая время от времени снимает своим Exilim’ом Pro от Casio и время же от времени пользуется компьютером, но старается «не вникать». То есть как функционирует «принтерчик для женщин и детей» в руках «женщины» (в кавычках — потому что имею в виду типичную женщину)[Что же касается детей, они нынче в компьютерном смысле так продвинуты, что дадут фору большинству мужчин].

Результат эксперимента таков: жена — справилась. И отпечатала все семейные снимки, которыми давно намеревалась одарить «объектов», на них изображенных. Причем никакими руководствами не пользовалась и меня — по условиям эксперимента — на помощь не звала. Конечно, ей помогло «русское меню», сделанное без китайско-корейского акцента, практически — идеально. Отпечатки получились вполне соответствующие любительскому уровню оригиналов и, пожалуй, превысили по качеству продукцию среднестатистического минилаба. Жена поэкспериментировала и со спецэффектами, представленными у PictureMate 500 возможностью перевести снимок из цвета в сепию или ч/б и распечатать индексный листок, — тоже легко и с отличным результатом. Единственное, до чего она не додумалась, — это как тот или иной снимок скадрировать или повернуть, — но, сказать честно, до этого не додумался и я. И только Анечка Караулова из Epson, заглянувшая на огонек (и несколько куриных крылышек с пивом), обратила наше внимание на две дополнительные кнопки, справа сверху, на которых изображены значки плюса и минуса и которые как раз и позволяют выкадрировать часть изображения и увеличить его на весь лист бумаги.

Вопрос кадрирования, вообще говоря, не празден. Ведь изначально PictureMate 500 предназначается для печати только что сделанных снимков, лежащих на карточке фотоаппарата (кардридер на все распространенные форматы — встроен), — а отнюдь не предварительно обработанных (скадрированных, откорректированных по цвету и тону) на компьютере, — хотя последнее возможно тоже (впрочем, PictureMate 500 и сам позволяет в определенных пределах и цвето/тонокоррекцию). И тут PictureMate 500 дает кодаковским минилабам очевидную фору: в минилабе вы — по умолчанию — получаете отпечатки всей пленки (как вариант: всех небракованных кадров пленки) безо всякого кадрирования. Кадрирование в некоторых минилабах заказать было можно, но это занимало куда больше времени и отнимало куда больше денег, чем печать просто, — да еще и вмешиваться в процесс обычно не удавалось: оставалось уповать на вкус и сообразительность лаборанта.

Когда же вы печатаете с помощью PictureMate 500 снимки, взятые с только что «отщелканной» карточки (ведь подавляющее большинство сегодняшних цифровиков делают снимки в стандартной пропорции, соответствующей пропорции листа бумаги PictureMate 500: 10х15 см), — проблем не возникает: заряжаете задание «напечатать всё» или выбираете нужное количество копий нужных снимков, достаточно отчетливо видных на ярком двухдюймовом дисплейчике, — и процесс пошел. Если же вы загоните на карточку уже обработанные на компьютере снимки, могут возникнуть проблемы с нестандартно скадрированными изображениями, — и тут кнопочки с плюсом и минусом проблему разрешат более или менее приемлемым способом.

Печатала снимки супруга, не подключая принтерчик к электропитанию, от батарейки, — и на все ее манипуляции: просмотр снимков, выбор, исследование меню плюс печать трех десятков фотографий, — емкости батареи хватило вполне. Вообще, эпсоновцы пишут, что батареи должно хватить на полсотни снимков, и похоже, что так оно и есть. В среднем, конечно.

Следующий прикол PictureMate 500 — это гнездышко для вставки Bluetooth-адаптера (который надо приобретать отдельно, но, как я выяснил, экспериментируя, — он не обязательно должен быть фирменно-эпсоновским: оба случайных Bluetooth-USB-пальчика, которыми я пользуюсь на десктопе и ноутбуке, вполне «встали», — разве что мигали не синим «эпсоновским» светодиодиком, а зеленым «гигабитовским». Bluetooth, конечно, в первую очередь предназначен для печати с так модных ныне фотомобильников, но Epson не гарантирует совместимости с PictureMate 500 всех Bluetooth-мобильников и даже не дает списка гарантированной совместимости. На ограниченной тестовой площади моей квартиры попытки напечатать через Bluetooth производились с пяти устройств: двух мобильников от Motorola, одного от Siemens, одного от Palm и, наконец, с моего большого настольного компьютера. Результат эксперимента — 3:2: успешно напечатались снимки с одной из «Моторол», с Siemens’а и с десктопа. Palm и вторая «Моторола» оказались Bluetooth-импотентными. Это, прямо скажем, загадочно, ибо обе модели Motorola были очень близки друг к другу, во всяком случае — внешне, а с того же самого Palm’а я легко печатал снимки в Барселоне на старшую сестрицу нынешней героини «Огорода». Впрочем, возможно, стоило поскрупулезнее повозиться с настройками: как на передающей, так и на приемной стороне.

Так или иначе, если вы собрались приобрести PictureMate 500 исключительно (или по преимуществу) для печати ваших «телефонных» снимков, стоит протестировать аппараты на совместимость прямо при покупке. Тут же считаю нужным сделать замечание, что чудес не бывает и что если ваш телефон снимает с разрешением 640х480, то отпечатанный, растянутый на 150 квадратных сантиметров снимок будет по качеству… соответственным. Впрочем, на такой случай у PictureMate 500 есть возможность печати двух снимков на листе, — и тогда качественная убогость каждого будет уже не так заметна.

Кроме USB-гнездышка под Bluetooth, PictureMate 500 имеет рядом и еще одно USB-гнездышко — на сей раз для подключения к компьютеру. Существует и программное обеспечение, свободно лежащее на www.epson.ru, — как для PC, так и для Mac. Установив его, вы получите вариант Status Monitor’а, возможности некоторых настроек и вообще нечто похожее на софт «нормального» струйника. Но поскольку PictureMate 500 — струйник все-таки не вполне нормальный, настроек и возможностей окажется меньше.

Впрочем, я плохо представляю, зачем PictureMate 500 подключать к компьютеру: главный его цимес — в полной автономности и мобильности. Он даже позволяет сам, внутри себя, провести калибровку и прочистку головок, показать уровень чернил в картридже (как и у PictureMate просто, у PictureMate 500 — картридж на шесть чернильниц неразъемный, в одном компактном блоке, поменять который очень легко) и все такое прочее.

Цена PictureMate 500 тоже, в общем-то, радует: сегодня на price.ru она начинается от 217 долларов, но, надо полагать, в ближайшие полгода упадет хотя бы до 200. Расчет цены картриджа и бумаги позволяет определить стоимость одного отпечатка в семь рублей, что, конечно, несколько выше цены отпечатка в минилабе, — но, во-первых, не так уж сильно выше, во-вторых — должны же чего-то стоить и ваше время, которое вы тратите на походы в минилабы, и стояние в очередях, и ваша власть над отпечатками.

Сам я, конечно, фотограф с большими претензиями, но, сознаюсь честно: даже фотографу с претензиями куда чаще, чем готовить персональные фотовыставки, приходится одаривать друзей и родственников, что называется, «фотокарточками», — и с этой целью я давно пользуюсь отнюдь не «Фотошопом», а простенькой программкой от той же Epson — Photo Quicker, которая сама подрезает снимки под размер бумаги. PictureMate 500 имеет даже куда большие возможности, чем упомянутая программка, так что может прийтись ко двору не только «семейному фотолюбителю», но и профессионалу — в качестве второго устройства.

Я бы — при случае — точно приобрел.

Кому не хватило подробностей, загляните по адресу www.epson.ru/picturemate500.

Ридикюль -(Ridicule) смешной, нелепый; смехотворный (ABBYY Lingvo).

Terralab.ru: Сканер Canon CanoScan LiDE 500F

Не было бы никакого смысла описывать очередной планшетник (для распознавания текста и перевода бумажных фотографий в электронную форму сегодня подходит практически любая модель стоимостью от 60 долларов и выше), если бы не пара его особенностей. Первая — внешняя: сканер, на мой взгляд, очень стильный. Кроме прочего, его можно установить вертикально, экономя место на столе. К тому же он вполне обходится пятивольтовым питанием, поставляемым USB-портом. Вторая — LiDE 500F (LiDE означает LED inDirect Exposure): это единственный из известных мне CIS-сканеров, умеющий работать с пленкой. Основные параметры таковы: физическое разрешение — 2400х4800 dpi, интерполяция — до 9600х9600, глубина цвета — 24 бита, интерфейс — USB 2.0.

Напомню, что сегодня на рынке планшетных сканеров в основном присутствуют две технологии, обозначаемые как CCD и CIS. Первая — это традиционные сканеры с длиннофокусной оптической системой (включающей объектив и несколько зеркал, и весьма громоздкой поэтому) и трехрядной ПЗС-матрицей, каждый ряд которой закрыт соответствующим светофильтром (красный, зеленый, синий). Подсветку осуществляет газоразрядная лампа, дающая белый спектр.

Вторая — Contact Image Sensor — отличается от первой не только «отсутствием» оптической системы (на самом деле и здесь без оптики не обходится, но это множество мелких линз, которыми «накрыта» чувствительная матрица) и короткофокусностью, но и принципом разделения цветовых каналов. Источник света в данном случае не белый, а монохромный переключаемый — три линейки светодиодов (опять же основных цветов), приемная же матрица — однорядная и светофильтров не имеет.

Все это я напомнил лишь с одной целью: показать, что технология CIS может быть легко дополнена одной полезной особенностью — сканированием в инфракрасном свете, для чего нужен лишь еще один ряд светодиодов подсветки. Собственно же сканирование в инфракрасном диапазоне дает возможность легко «вычислять» местоположение пыли и мусора на прозрачных оригиналах — посторонние объекты, в отличие от основы и эмульсии пленки, для ИК-излучения непрозрачны, а значит, легко идентифицируются. Эффективная технология, доступная ранее лишь в дорогих слайд-сканерах, обосновалась в недорогом планшетнике.

Подсветка пленки осуществляется небольшой коробочкой, устанавливаемой вручную в одну из позиций рамки. Соответственно, сканировать можно только по одному кадру. Рамка рассчитана на отрезок 35-миллиметровой пленки длиной до шести кадров. 60-миллиметровую пленку сканировать, увы, нельзя. В коробочке находится рассеиватель и четыре канала подсветки: красный, зеленый, синий, инфракрасный.

Притом, что ранее через мои руки прошло несколько планшетников со слайд-модулями, это первый сканер, которым я действительно начал оцифровывать свой пленочный архив. Причина — вовсе не какие-то выдающиеся характеристики по оптической плотности, цветопередаче или разрешению. Гораздо больше понравилось то, что LiDE 500F абсолютно всеяден и, в общем, неплохо выполняет свою работу в автоматическом режиме. А это на практике важнее возможности отсканировать двадцать кадров за один проход, а после сидеть и обрабатывать всю пачку в «Фотошопе». Сканер прекрасно справился с автокоррекцией цвета как для современных негативных пленок, так и для советских, включая рыжую ЦНД, красно-пурпурную немаскированную ДС-4, весьма выцветшую сине-зеленую ORWO Color и даже неопределенного цвета экзотику, названия которой я уже и не помню.

Интерфейс Twain-драйвера весьма приятен: не подобие игривых и бестолковых поделок Umax, не аналог «суперпрофессиональных» интерфейсов Epson, а сбалансированный аскетизм с неплохой функциональностью. Можно просто нажать «сканирование», и результат будет если не хорошим, то приемлемым. Но программисты Canon сочли, что жизнь не должна казаться мне малиной, и все же добавили возможность исправить некоторые ошибки, большинство которых пятнадцать лет назад я считал либо изысканным художественным решением. В основном это касается осветления затененных участков кадров, детали на которых в течение пятнадцати лет были от меня скрыты. Кроме этого, можно выбирать уровни коррекции пыли/царапин и зерна пленки, степень восстановления цвета и увеличения резкости. При желании можно вручную установить и экспозицию, но автомат с этим справляется явно лучше меня. Степень влияния всех этих настроек на результат весьма зависит от оригинала и снятого на нем сюжета, но в пределах одной пленки подбора обычно не требуется, а при смене типа пленки я легко справлялся с их определением за пару пробных сканов.

Технология программного устранения пыли на основе данных от инфракрасного канала в терминах Canon называется FARE — Film Automatic Retouching & Enhancement. Эффективность ее работы видна на рис. 1. Первая пара фрагментов — увеличенная пылинка, от которой практически не осталось следа. Вторая — царапина на эмульсии, с которой FARE справился хуже, но все же попытался. Третья — коррекция зернистости, в целом по эффективности похожая на Smart Blur.

Появилась и идея сравнить качество (в особенности разрешение) CCD— и CIS-сканеров примерно одинаковой ценовой категории при работе с пленкой. У меня были образцы, сделанные не так давно на Epson 1670 при разрешении 1600 dpi. На рис. 2 последовательно приведены фрагменты, сделанные с разрешением 1600 dpi на Canon, на Epson, и тот же фрагмент, но с другого кадра, снятый с оптическим увеличением.

Оптимальным для пленки можно считать именно физическое разрешение 2400 dpi или 1600 dpi, при котором качество почти не страдает. Файл в первом случае получается примерно 3300х2200 пикселов и чуть более мегабайта. 600 dpi явно недостаточно, а 800 и 1200 dpi дают заметную цветовую окантовку деталей, вызванную, возможно, не совсем корректным алгоритмом интерполяции.

Время предварительного сканирования — около 10 секунд. Финального — зависит от разрешения и при 2400 dpi доходит почти до двух минут на кадр плюс еще полуминуты, если включены опции программной коррекции.

Фантастика: Советская фантастика в разрезе

В этой статье речь пойдет преимущественно о русской (в том числе — советской) научной фантастике, хотя вы встретите здесь и западные имена. Фантастика — один из немногих развлекательных жанров, которые, во-первых, относительно процветали все время существования советского строя, а во-вторых, никогда полностью не теряли связи с иноязычной классикой жанра. Поэтому рассматривать советскую фантастику в изоляции от мировой было бы неправомерно. Главное же, что фантастика долго оставалась единственной представительницей массовой культуры — ни детектива во всех его разновидностях, ни женского романа, ни даже приключенческой литературы (если не считать военного романа) у нас практически не было. А фантастика — была.

Главным фантастическим жанром, к которому обращались классики всех времен и народов, стала утопия и ее разновидность — антиутопия. Не будет преувеличением сказать, что «Государство» Платона — типичное литературное произведение в жанре фантастической утопии[Заметим попутно, что во времена Платона научный трактат и научно-популярная разновидность литературы фактически не различались — почти все труды классиков античности в той или иной степени имеют литературную оболочку]. У него всегда было много последователей — от Кампанеллы и Мора до Замятина, Хаксли, Оруэлла, Лема, Ефремова, Кира Булычева и братьев Стругацких. В этом ряду, между прочим, следует упомянуть фантастически популярные во времена моего детства повести Н. Носова про Незнайку и его друзей — несмотря на легкомысленный детский жанр, по сути это добротно сделанная утопия.

Однако сначала в советской фантастике утопия была почти под запретом. Еще полвека назад в нашей стране было очень много людей, которые искренне считали, будто фантастика (точнее — научная фантастика, science fiction, иной фантастики они себе не представляли) — это такая разновидность писательства, которая должна пропагандировать достижения науки. Подвох заключался в неудачном переводе самого термина. В английском языке в сочетании science fiction слово fiction — вовсе не фантастика (fantasy), а именно художественная литература[Похожее искажение смысла случилось при переводе на русский другого популярного словосочетания: искусственный интеллект. Оно несет в себе некий мистическо-антропоморфный оттенок, которого в оригинальном английском artificial intelligence нет — значение слова intelligence ближе к смышленость, понятливость, нежели к intellect — рассудок]. За это неверное толкование ухватились идеологи, которые, во-первых, в литературе ничего не понимали и понимать не хотели, а во-вторых, им была нужна не литература, а нечто, способное заполнить пустующую в условиях жесткого давления цензуры нишу массовой культуры. Так появились суррогаты поп-культуры — в музыке это была так называемая советская эстрада, а в литературе — научная фантастика, НФ. Вот потрясающий по прямолинейности формулировки госзаказ на тематику произведений НФ. 1928 год, журнал «Всемирный следопыт» подводит итоги литературного конкурса, в частности в жанре НФ (только не смейтесь слишком громко): «Хотя эта категория дала много рассказов, но из них мало с новыми проблемами, сколько-нибудь обоснованными научно и с оригинальной их трактовкой. Особенно жаль, что совсем мало поступило рассказов по главному вопросу, выдвинутому требованиями конкурса, именно — химизации… Весьма удачной по идее и содержанию следует признать “Золотые россыпи» — эту бодрую обоснованную повесть о химизации полевого участка личной энергией крестьянского юноши…"[Цит. по книге В. Ревич «Перекресток утопий». — М.: изд-во ИВ РАН, 1998].

Произведения «о химизации полевого участка личной энергией крестьянского юноши», разумеется, могли найти своего читателя, но только среди тех, кому было уж вовсе безразлично, что именно читать, — как тем ковбоям из романов Ламура, которые от недостатка печатного слова заучивали надписи на консервных банках. Но в то время выходило и довольно много приличных произведений в научно-популярном стиле. Достаточно упомянуть талантливую детскую повесть Яна Ларри «Необыкновенные приключения Карика и Вали» (1937) — в сущности, просто рассказ о жизни насекомых, но поданный в приключенческой форме и написанный так увлекательно, что автор этих строк в детстве чуть ли не выучил книгу наизусть. Здесь уместно вспомнить, что ныне забытые публичные научно-популярные лекции и разного рода демонстрации были весьма распространены еще с начала XIX века, стоя в одном ряду с театром и музыкальными концертами (так, к примеру, сколотил свой начальный капитал доктор Кольт, производитель знаменитого короткоствольного оружия). С удешевлением печатной продукции лекции постепенно перекочевали на бумагу, но форма сохранилась, в нашей стране — вплоть до 80-х годов, когда жанр был окончательно похоронен под натиском телевидения (сейчас делаются шаги к возрождению этого жанра — см., например, сайт факультета биоинженерии и биоинформатики МГУ, раздел «Лекторий МГУ». — Л.Л.-М.). К величайшему сожалению, удачных примеров научно-популярной фантастики, подобных книгам Яна Ларри, очень мало, и причина ясна — когда писатель пытается рассказывать о той или иной науке, он должен разбираться в ней по крайней мере не хуже самих ученых. Либо наоборот — ученый должен обладать писательским даром. И то и другое встречается редко, гораздо чаще получаются «шедевры» вроде «Плутонии» академика Обручева — якобы приключенческой книги, а на самом деле представляющей собой литературно обработанные популярные лекции по геологии и палеонтологии.

Но у фантастики есть одна важная особенность, которая присутствует уже у Жюля Верна: способность генерировать фантастические идеи. Каждый представляет, что означает словосочетание «машина времени», но не каждый осознает, что эту штуку придумал писатель по имени Герберт Уэллс. Уэллс вообще был родоначальником, «отцом» всей современной фантастики даже в большей степени, чем «научно-популярный» Жюль Верн, — многие расхожие фантастические технологии и ситуации изобретены именно им, кроме «машины времени» это антигравитация, нашествие пришельцев и т. п. Именно фантастическим произведениям мы обязаны рядом осуществившихся (космические полеты, ионные двигатели или орбитальный телескоп) или пока не осуществившихся (фотонная ракета и путешествие вне пространства) научно-технологических проектов, которые стали архетипами общественного сознания.

Великий Петр Леонидович Капица как-то заметил, что фантастика не обязательно должна быть научной, но она не может быть антинаучной. Позволю себе не согласиться — фантастика может быть какой угодно («Мастер и Маргарита»!), если только она преследует литературные цели. Но, как водится, больше всего в ней таких текстов (другого слова не подворачивается), которые нельзя отнести ни к научным, ни к антинаучным, ни к литературным: шли, например, люди по лесу, присели отдохнуть у озера, тут пролетел болид, встряхнул пространство, и на миг открылось видение бородатого мужика с копьем. Открылось и исчезло — больше ничего. Это — Владимир Щербаков, рассказ «Болид над озером» (1977). Зачем это написано?

Вплоть до поздних 50-х практически вся отечественная фантастика была именно такой. Даже известнейший в свое время Александр Беляев написал лишь одну относительно удачную повесть — «Человек-амфибия» (кроме нее разве что вспомним «Голову профессора Доуэля»), а все остальное спокойно можно отправить в макулатуру, не читая. Переворот в общественном сознании совершил совершенно неожиданный человек — Иван Ефремов (Ефремову посвящена статья Олега Киреева в этом номере, стр. 27. — Л.Л.-М.).

Он был в первую очередь ученым (историком и палеонтологом), а не литератором, и его ранние произведения, несомненно, несут на себе отпечаток научно-популярного направления, в том числе блестящая детская повесть «На краю Ойкумены». В рассказе «Алмазная труба» он даже предсказал открытие алмазов в Якутии (хотя, по слухам, и позаимствовал это предсказание у репрессированного геолога Федоровского, но в данном случае это неважно). Писал он и неплохие приключенческие очерки («Катти Сарк»), но в целом писатель (в литературном смысле) был весьма посредственный. Если добавить к этому, что он был убежденным коммунистом (в изначальном, настоящем смысле слова — не сторонником какой-то там партии или строя, а именно коммунистом идейным), то ждать от него литературных открытий не приходилось. Человек он был эрудированный, много размышлявший, кристально честный. Но главное в Ефремове, как выяснилось, было до поры скрыто от поверхностного взгляда литературного критика.

«Туманность Андромеды» (1957) — это первая в послесталинском мире утопия, в которой, без оглядок на политическую конъюнктуру и решения последнего пленума, было масштабно обрисовано собственное представление писателя о том, каким должен быть коммунистический строй. Это — при всех недостатках Ефремова как писателя — была Литература, там было о чем поговорить и с чем поспорить. Значимость совершенного этим романом переворота в умах нашему современнику едва ли понятна. Выход в свет книги означал — так писать тоже можно! Ефремов не собирался писать антисоветский роман, у него просто так вышло. Точно так же он не собирался этого делать и через десять лет, когда писал «Час быка» (1969). Но если насчет «Туманности» еще можно поспорить, то «Час быка» было произведение именно антисоветское — не против конкретного государства, а просто с осуждением тирании и диктатуры вообще, как в произведениях Филиппа Дика или Джорджа Оруэлла.