Запчасти — фирменные и самопальные

Автор: Леонид Левкович-Маслюк

Искусственный хрусталик глаза или искусственный сердечный клапан давно вошли в клиническую рутину. Полностью искусственный глаз — пока мечта, но уже приобретающая зримые очертания.

А вот полностью искусственное сердце — очень условная и очень штучная, но уже реальность.

Если ближе к инфотеху — с искусственными мозгами пока сложно, хотя искусственные нервы начинают появляться. Но в целом идея заменить то, что испортили болезни, на новенькое и целенькое направляет львиную долю нынешних медисследований. В этом деле явственно разделены стратегия и тактика.

Девайс

В Кембриджском университете приступили к испытаниям «умного» инсулинового насоса (искусственной поджелудочной железы). Небольшое, постоянно носимое устройство вводит в организм страдающих диабетом подростков инсулин в

соответствии с сигналами датчика содержания глюкозы в крови. Предмет испытания — программа, управляющая взаимодействием насоса и датчика.

Генеральная линия в области производства человеческих запчастей — выращивание всего, что нужно, по индивидуальному заказу. На животных уже давно проведены фантастические эксперименты. Еще в 2003 году из стволовых клеток коровы были выращены искусственные почки (поменьше настоящих, правда), которые были пересажены той же корове и прекрасно работали в параллель с обычными. Однако серьезные спецы пока не называют даже приблизительные даты, когда будет преодолена дистанция между такими опытами и спасением пациентов в клиниках. По поводу выращивания самых популярных из жизненно важных органов (сердце, печень, почки) — намекают, что осталось лет десять-пятнадцать. Даже не целое легкое, а сегмент, который можно будет пересадить вместо поврежденного, — и то ожидается где-то лет через десять в лучшем случае (эти цифры я получил, размышляя над обзорами Александра Чубенко).

С менее важными органами дело, кажется, идет быстрее — в силу сравнительной простоты их устройства. По таким органам есть многообещающие результаты, и это все чаще привлекает внимание акул научного журнализма. Вот, например, Питер Олдхаус (Peter Aldhous), в прошлом — главред новостной и обозревательской (News&Features) редакции в Nature, отметил одну тихую сенсацию заметкой в New Scientist в самом конце 2006-го: исполнилось четыре года с тех пор, как «семеро юнцов» живут с пересаженными мочевыми пузырями, выращенными в лаборатории (университет Уэйк-Форест [Wake Forest University], Северная Каролина) из их собственных клеток. Функциональность, увы, пока неполная — но до операции она была нулевой. Это серьезный этап развития технологии, и перспективы тут довольно четкие.

Ну и вроде бы совсем уже на подходе искусственное выращивание критически важных для массового потребителя элементов нашего организма (вряд ли их можно назвать органами) — зубов и волос. Тренированная фантазия подсказывает, что моментально найдутся желающие обзавестись не просто новыми зубами а, например, настоящими боевыми клыками, потом — когтями, а там, может быть, и рогами (такие сюжеты в НФ мелькают давно). На эту тему мы заказали обзор и скоро узнаем последние результаты и прогнозы.

А из интервью с Александром Чубенко мы уже узнали, как мыслящие люди готовятся к наступлению новой эпохи.

И все-таки, несмотря на радужные перспективы генеральной линии, они еще очень долго останутся лишь перспективами. Тем более сильное впечатление производят успехи «обычных» технологий изготовления органов из подручных, так сказать, материалов. Несомненный хит прошедшего года — искусственное сердце Abiocor. Собственно, впервые этот девайс был имплантирован человеку еще 21 августа 2001 года (а началом программы по его созданию была инициатива тогдашнего президента США Линдона Джонсона, объявленная в мае 1964 года [В годы правления Джонсона его имя связывали в основном с политикой эскалации войны во Вьетнаме, начавшейся с инцидента в Тонкинском заливе 2 августа того же 1964 года и унесшей сотни тысяч жизней. А в наши дни Джонсон — тот, в честь кого назван космический центр НАСА, да еще и инициатор создания искусственного сердца. Иронично получилось]; в Японии аналогичная работа велась с 1960 года). Abiocor пока что помог лишь немного продлить жизнь четырнадцати безнадежным пациентам (лучшие результаты были у двоих — они прожили после операции десять и семнадцать месяцев, и лишь один был выписан из больницы домой). Устройство работает от батарейки, которую надо подзаряжать (индукционно, через кожу) каждый час. Однако очевидно, что это полностью имплантируемое искусственное сердце — лишь первый шаг. Фирма ABIOMED сейчас тестирует искусственное сердце второго поколения, которое, как предполагается, должно работать в течение пяти лет (нынешняя модель рассчитана на восемнадцать месяцев). Но что же произошло в сентябре прошлого года, спустя пять лет после первой операции? Почему этот момент был сочтен специалистами ключевым и широко освещался в СМИ всего мира?

По очень простой причине — причем не медицинской и не научной, а чисто экономической. Abiocor разрешили продавать.

Формально это звучит так: искусственное сердце, созданное ABIOMED, получило «одобрение для гуманитарного использования в исключительных случаях» (humanitarian device exemption) от Администрации по лекарствам и пищевым продуктам США (Food and Drug Administration, FDA). Под «гуманитарным использованием» понимают отнюдь не «использование для людей», как решили некоторые наши популярные ресурсы. Речь идет о применении в очень ограниченном объеме — операций не должно быть более четырех тысяч в год. А «исключение» состоит в том, что допускается ослабление обычных требований: вместо «безопасности и эффективности», которыми Abicor явно не обладает, достаточно «безопасности и вероятного улучшения». Кроме того, в правилах FDA прописано, что цена продажи чего угодно для гуманитарного использования должна в точности равняться затратам на разработку и изготовление. Сегодня само устройство стоит $250 тысяч, имплантация — еще $100 тысяч. Очень дорого, даже для Америки. «Нужно ли нам это необыкновенно дорогое лечение от очень распространенных болезней?» — пишут скептически настроенные обозреватели. Вопрос еще и в том, будут ли страховые компании и правительственные программы медпомощи оплачивать такое лечение.

Зато разработчики уверены, что одобрение FDA окажется решающим фактором для успешного создания последующих поколений искусственного сердца, что приведет к повышению его качества и снижению стоимости. Юкихико Носи (Yukihiko Nosе,), директор Центра разработки искусственных органов, ветеран не только американской программы Джонсона 1964 года, но еще и той самой японской программы, которая началась аж в 1960 году, пишет в январском номере журнала «Artificial Organs»: «Автор был несколько встревожен сообщениями о том, что ABIOMED Inc. отказывается от системы TAH (полностью имплантируемое искусственное сердце. — Л.Л.-М.) <…> Теперь же [ABIOMED] не будет испытывать финансовых трудностей и сможет завершить работу над Abiocor как коммерческим продуктом».

В конце 1960-х советский кардиохирург Николай Амосов написал замечательную книгу «Мысли и сердце», ставшую бестселлером и переведенную на многие языки. В ней были размышления на самые разные темы, от хирургической техники до кибернетических принципов работы сердца — на фоне все новых и новых трагических историй, где хирург оказывался бессилен помочь своим больным. Но вот об экономике в этой книге не было ни слова. В сегодняшней рыночной жизни все разговоры о прогрессе медицины мгновенно переходят на язык денег. Любопытно, что бы сказал Амосов, узнав, что важнейшим успехом в развитии программы искусственного сердца оказался прорыв на рынок — потому что за счет вырученных денег девайс, наверное, удастся довести до ума? А ведь он, дожив до 2002 года в прекрасном умственном здравии, продолжал в свои девяносто работать (не хирургом, конечно), много писал и, скорее всего, знал о первых опытах с Abiocor…

Но не будем гадать, а лучше посмотрим, что там с запчастями для наших встроенных информационных систем.

Вызов

Несмотря на прогресс в восстановлении периферических нервов, о «починке» спинного мозга речь пока не идет.

Вот лишь одно из последних сообщений о технологиях, которые сегодня тестируются для восстановления поврежденных нервов. Только что созданная компания Neurotex при лондонском университете Queen Mary собирается коммерциализировать методику восстановления поврежденных нервов при помощи шелкового волокна под названием Spidrex. Это волокно, в свою очередь, запатентовано созданной в 2002 году компанией Oxford Biomaterials. Оно прокладывается вдоль поврежденного нерва и, по идее, должно послужить каркасом для его прорастания по исходной траектории (конструкция сложнее, там есть и волокно, и опорный каркас, но здесь не место для деталей). Прямая цель — починка периферической нервной системы.

Ну а совсем радикальная перспектива «внутреннего инфотеха» — механизация наших мозгов, переход на другую элементную базу. Речь не о подключении чипов к синапсам для управления роботами или восстановления утраченных функций мозга — эти замечательные эксперименты идут широким фронтом, но истинные энтузиасты видят иную перспективу. Совсем не медицинскую в узком смысле слова.

Известно, что даже теоретическая возможность имплементации человеческого мышления компьютерными средствами крайне сомнительна — как минимум. К счастью, желающих бросить вызов самой трудной из мыслимых задач меньше не становится. Но успеха пока не достиг никто. Вот одна из недавних попыток — Linux-кластер из пятисот узлов (тысяча процессоров), моделирующий 20 млрд. нейронов. Что авторы считали нейронами — похоже, просто транзисторы, — неважно, так как последняя новость на сайте компании датирована 2005 годом.

Но идея, без сомнения, никуда не денется, и мы увидим новые шаги в этом направлении — возможно, более впечатляющие, если учесть, какими кластерами сегодня обладают хотя бы гиганты интернет-бизнеса.

Тем более что бизнес-перспективы тут колоссальные: пересадка личности в компьютер (общение с миром — через датчики, актуаторы, роботов, к тому же и виртуальный мир можно сделать покруче настоящего) устранит необходимость в тех устройствах, которым посвящен этот материал, — да и вообще в медицине как таковой.

Один из наших авторов, биолог Александр Чубенко, главред сайта «Коммерческая биотехнология», на всякий случай сделал запас личных стволовых клеток.

Когда, как и почему пришла вам идея сдать стволовые клетки в банк?

— Несколько лет назад наша биотехнологическая компания, производящая наборы для иммуноферментного анализа, организовала дочернее предприятие — одно из десяти в РФ, имеющих лицензию на банкирование стволовых клеток. Всем сотрудникам предложили бесплатно сдать свои клетки на хранение. К тому времени про стволовые клетки мы уже многое знали и почти все, не раздумывая, согласились.

Больно было?

— Не больно, но неприятно. Примерно как кровь из вены, но чуть пострашнее. Сделали местный наркоз в области грудины. А потом врач здоровенной иглой — хрусь! (смеется). Кость у грудины тонкая, но когда ее прокалывают, звук по костям отдается в уши. «Ну, — говорит — сейчас душу из тебя тянуть буду». И действительно, ощущение, будто что-то из тебя высасывают. Но дело это секундное, объем пробы — всего 5—10 граммов, и в целом — пустяковина.

И что потом?

— Потом из забранного костного мозга с помощью высоких технологий выделили стволовые клетки, провели через несколько циклов деления и довели их количество до нескольких десятков миллионов. Клетки из питательного раствора осадили, заморозили в жидком азоте, и теперь хранят у нас же на фирме, в криобанке.

Как может вам послужить эта страховка?

— Теоретически — спасти в самых разнообразных случаях: тяжелый перелом, инфаркт, инсульт… возможностей много — вплоть до выращивания запасных органов, если доживу до отлаженной технологии на нашей базе. Ну а пока — я предложил себя в качестве подопытного по общеоздоровляющему эффекту стволовых клеток. Но получил отказ — потому что такое сейчас на законных основаниях делается только в клинических экспериментах.

Клетки не испортятся, пока подоспеют с экспериментами?

— Нет. Их срок хранения неограничен.

Есть ли какая-нибудь страховка на случай того, что их захотят использовать не по назначению? Можно ли их использовать для другого человека?

— Другому они подойдут, как и любой донорский орган, — с вероятностью около 1:10 000.

Как еще можно их использовать не по назначению — не представляю. Разве что какие-нибудь злодеи захотят сделать мой клон, но это пока — фантастика.

Что-нибудь изменилось в вашем мироощущении после сдачи клеток в банк?

— Нет. Разве что появилась надежда: ежели петух клюнет, вылечат эффективнее — авось в таком случае коллеги-доктора не побоятся нарушить букву закона. Тонкость в том, что ни в России, ни в остальном мире еще не утверждены правила применения стволовых клеток как метода лечения, хотя в тысячах экспериментов с их помощью вылечили, наверное, десятки тысяч больных, в том числе совершенно безнадежных, а инфаркт-инсульт подкрадываются незаметно — не успеешь с формальностями. А от тех полуподпольных фирм, которые предлагают «полечиться клеточками», лучше держаться подальше. Сама же процедура такова: в первые дни после травмы или болезни в зону поражения вводятся предварительно размороженные стволовые клетки. Погибшие клетки пораженных органов от этого не оживают, но их заменяют новые.

Ну, а обычными способами — спорт, закалка — вы себя оздоравливаете?

— Ха! Сижу за компьютером по двенадцать часов в день, о здоровом образе жизни даже не мечтаю. Увы.

Марина Еленина,

Леонид Левкович-Маслюк

Чем болеют и от чего умирают в России

Авторы: Александр Чубенко, Евгения Рябцева

БОЛЕЗНИ СЕРДЕЧНО-СОСУДИСТОЙ СИСТЕМЫ

Среди причин смерти в России, как и в других развитых странах, на первом месте (56%) — сердечно-сосудистые заболевания, от которых ежегодно умирает около 1 300 000 человек. Ишемическая болезнь сердца, включая инфаркты, — причина 26% смертей (415 случаев на 100 тысяч населения в год). Полвека назад первый инфаркт обычно оказывался и последним, а сейчас многие переживают и второй, и третий, но для этого (и тем более для того, чтобы умереть попозже и от чего-нибудь другого) надо соблюдать уже намного более строгие рекомендации врачей.

Инсульт (апоплексический удар) — острое нарушение мозгового кровообращения — тоже является серийным убийцей:

на его счету — 20% смертей (317 случаев на 100 тысяч населения). Около 80% инсультов развивается также в результате ишемии, а оставшиеся 20% — геморрагические инсульты — из-за разрыва стенки артерии, как правило, в результате гипертонии. 20—40% перенесших инсульт людей умирает в течение первого месяца, а более половины выживших остаются инвалидами. Смертность от сердечно-сосудистых заболеваний в России почти в четыре раза выше, чем в Евр-А [В группу Евр-А входят страны с очень низкими показателями смертности: Австрия, Андорра, Бельгия, Великобритания, Германия, Греция, Дания, Израиль, Ирландия, Исландия, Испания, Италия, Кипр, Люксембург, Мальта, Монако, Нидерланды, Норвегия, Португалия, Сан-Марино, Словения, Финляндия, Франция, Хорватия, Чехия, Швейцария, Швеция], а среди молодых (30—44 года) мужчин — почти в десять раз.

ОНКОЛОГИЧЕСКИЕ ЗАБОЛЕВАНИЯ

Ежегодно в России регистрируется 317 новых случаев онкологических заболеваний на 100 тысяч населения. В Европе — в 1,5 раза больше: многие наши сограждане просто не доживают, по циничному выражению онкологов, «до своего рака». На рак приходится 12% всех смертей (около 300 тысяч в год, 187 случаев на 100 тысяч населения).

Сопоставление показателей заболеваемости и смертности — 317 и 187 — это повод для умеренного, но оптимизма.

Многие формы рака сейчас неплохо лечат даже на поздних стадиях (например, метастазы рака щитовидной железы, проникшие в мозг, полностью выжигаются изнутри препаратами радиоактивного йода). Чем раньше выявлена опухоль, тем больше шансы на успех, так что главная проблема онкологии — ранняя диагностика.

ИНФЕКЦИИ

Инфекционные болезни в России — причина лишь 1—2% от всех смертей, 25 случаев на 100 тысяч населения (на порядок меньше, чем сто лет назад, но втрое больше, чем в странах Евр-А). Зато их последствия занимают не последнее место в «top 10» причин сокращения жизни (см. диаграмму).

Источник: The world health report 2003 — shaping the future (WHO, 2005)

ДИАГРАММЫ 1 и 2. Десять главных причин нарушений здоровья и инвалидности в России, ранжированных по их удельному весу в общем показателе DALY. DALY — расчетный показатель числа лет, прожитых со стойким нарушением здоровья или инвалидностью, и числа лет жизни, утраченных вследствие преждевременной смертности. 1 DALY = 1 утраченный год здоровой жизни.

Источник: The world health report 2003 — shaping the future (WHO, 2005)

ДИАГРАММА 3. На втором месте в России (в США — на пятом) среди причин смерти, между сердечно-сосудистыми и онкологическими болезнями, находятся травмы, включая убийства, самоубийства и отравления, в том числе суррогатным алкоголем. Среднестатистический российский мужчина сейчас умирает за полгода до пенсии. Наши дети, родившиеся в 2003 году, по данным безжалостной статистики, проживут в среднем 65 лет (женщины — 72 года, мужчины — всего 58), на четырнадцать лет меньше, чем их ровесники из самых здоровых стран Европы, от Австрии до Швеции. Хотя средние цифры — вещь лукавая: значения ожидаемой продолжительности жизни в разных регионах страны отличаются примерно на двадцать лет.

По совокупности преступлений самой опасной инфекцией является обыкновенный грипп. По данным разных источников, мировая смертность от гриппа (вернее, от его осложнений) составляет от 250 тысяч до 500 тысяч человек в год. В России на грипп и другие ОРВИ приходится 20—30% всех случаев инфекционных и паразитарных болезней — от 27 до 41 млн. случаев в год.

Уже несколько лет нас пугают пандемией птичьего гриппа. Опасность его сильно преувеличена, но если хотя бы часть миллиардов долларов, выделенных на борьбу с грядущей (потенциально все-таки возможной) пандемией будет использована по назначению, через несколько лет заболеваемость гриппом может снизиться в несколько раз.

Туберкулез. Благодаря улучшению условий жизни, появлению мощных антибактериальных препаратов и тотальной вакцинации туберкулез заметно сдал свои позиции. Однако микобактерии обладают исключительной живучестью и способностью приобретать устойчивость к антибиотикам. Заболеваемость туберкулезом в России (86 новых случаев на 100 тысяч населения в год) в восемь раз выше, чем в благополучных европейских странах.

Туберкулезом болеет каждый десятый российский заключенный. От туберкулеза у нас ежегодно умирает около 30 тысяч человек — немногим более двадцати человек из 100 тысяч.

Серьезную проблему представляют гепатиты В и С, передающиеся с грязными шприцами, половым путем, от матери ребенку или при переливании зараженной крови. Ежегодно острые формы этих напастей выявляются примерно у 77 тысяч и 50 тысяч человек (около 50 и 35 случаев на 100 тысяч) соответственно. Обострение и прогресс заболевания примерно в половине случаев (особенно без дорогостоящего лечения иммуномодуляторами и противовирусными препаратами) приводит к острой печеночной недостаточности, циррозу и раку печени.

К 2008 году Минздрав обещает снижение заболеваемости более чем втрое, за счет вакцинации. В США за десять лет применения генноинженерной вакцины заболеваемость гепатитом В снизилась в десять раз.

ПРЕИМУЩЕСТВЕННО ПОЛОВЫМ

Группу ЗПППП — Заболеваний, Передающихся Преимущественно Половым Путем (еще недавно их неполиткорректно называли венерическими) возглавляет сифилис. Даже после появления мощных современных антибиотиков сифилис остается серьезной проблемой. В послевоенной России заболеваемость сифилисом достигала 116 человек на 100 тысяч населения; к 1989 году этот показатель снизился до 4,3 (в тоталитарном государ стве нетрудно отследить контакты больного и выявить все круги заражения)… а в 1997 поднялся до 277,3 (это не опечатка!). С тех пор заболеваемость уменьшилась более чем в два раза и продолжает падать.

Вовремя диагностированный сифилис лечится быстро и надежно. В культурной Европе заболеваемость сифилисом — всего три-пять случаев на 100 тысяч.

СИНДРОМ ПРИОБРЕТЕННОГО ИММУНОДЕФИЦИТА

При своевременном выявлении ВИЧ-инфекции комплексная антиретровирусная терапия может на десятилетия отложить переход заболевания в активную фазу.

В России на 14 декабря 2006 года официально зарегистрировано более 364 тысяч ВИЧ-инфицированных, за одиннадцать месяцев 2006 года выявлено более 29 тысяч новых случаев заражения. Фактические цифры, по оценкам специалистов, примерно в три раза выше, от 560 тысяч до 1,6 млн.

Положение дел в развитых странах Европы и Северной Америки примерно такое же — за исключением доступности лечения в богатых странах. Годовой курс стоит от 5,5 до 15 тысяч долларов, и, несмотря на помощь международных организаций и увеличение собственных расходов на лечение ВИЧ/СПИДа (в 2006 году по сравнению с 2005-м — в пятнадцать раз!), реально получить лечение может лишь небольшая часть нуждающихся в нем россиян.

КАРТА. По данным ВОЗ, расходы всех государственных и частных организаций в мире на медицинские исследования и разработки превышает 70 млрд. долларов в год. Более 90% этих средств тратится на 10% всех проблем здравоохранения. Самые приоритетные из них — разработка средств диагностики и лечения рака, а также профилактики и лечения инфекционных заболеваний. Чем богаче страна, тем большую часть национального дохода она тратит на здоровье своих граждан. На карте эти проценты обозначены цветом. Однако вклад уровня медицинского обслуживания в состояние здоровья каждого отдельного человека — всего 10%. На 20% здоровье определяется наследственностью, с которой почти ничего не сделать, еще на 20% — состоянием окружающей среды, а 50% приходится на условия и образ жизни (от качества питания и вредных привычек до стрессов).

За что, собственно, боремся?

Автор: Киви Берд

Весьма недешевые работы по исследованию и развитию медицинских биотехнологий немыслимы без серьезной финансовой поддержки со стороны большого бизнеса и/или государства. Однако интересы здравоохранения и околомедицинской экономики — далеко не одно и то же.

Главная задача системы охраны здоровья (по крайней мере, номинально), — чтобы у людей было все в порядке с телом и психикой, чтобы они как можно меньше болели и воздерживались от употребления вредных для организма субстанций. Для любого же бизнеса самое главное — максимальная прибыль. Поэтому даже из самых общих и абстрактных соображений понятно, что для процветания фармацевтической индустрии нет ничего более важного, чем повсеместная зависимость людей от разнообразных болезней. Ибо чем эти болезни страшнее и труднее излечимы, тем выше, соответственно, прибыли от лекарств и медобслуживания. Что же касается государства и его непростых отношений с разнообразными наркотическими веществами, то здесь все сводится к стремлению жестко контролировать крайне сомнительное разделение препаратов на «запрещенные» и «разрешенные» — опять-таки с ощутимыми социально-экономическими выгодами для государства и, в частности, для людей, это государство представляющих.

Затронутые противоречия между задачами здравоохранения и целями бизнеса/государства — это весьма серьезная проблема общества, наглядно проиллюстрировать которую помогут два конкретных примера из происходящих ныне в мире событий.

В начале этого года ученые, работающие в канадском Университете Альберты, обнаружили, что общеизвестный медикамент дихлорацетат или ДХА (dichlo-roacetate, DCA), используемый для лечения редких метаболических заболеваний, останавливает развитие рака. Открытие, как это часто бывает, произошло почти случайно. Исследовательская группа, возглавляемая Евангелосом Михелакисом (Evangelos Michelakis), на самом деле изучала возможности использования ДХА для лечения сердечно-сосудистых заболеваний, однако во время испытаний было обнаружено, что то же самое лекарство помогает от рака. Ученые опробовали средство на пораженных раком тканях легких, груди, мозга человека, и в каждом из случаев большинство раковых клеток умерло. Когда чуть позже ДХА испытали на раковых опухолях человеческих легких, имплантированных крысам, то опухоли начали сжиматься и исчезать буквально на глазах — через пять минут после инъекции препарата. При этом здоровые клетки ткани, что существенно, остались живыми.

Чтобы разъяснить суть действия ДХА, придется несколько углубиться в методы химиотерапии — эффективного и наиболее распространенного на сегодня метода борьбы со многими формами рака. Как известно, раковые клетки являются обычными клетками человеческого организма, но с тем отличием, что им присущ непрерывный процесс деления без регулярной стадии апоптоза, процесса, в котором избыточные или ненужные клетки в здоровом организме совершают акт самоубийства.

Препараты же химиотерапии обеспечивают в организме принудительное убийство новых клеток, когда те пытаются начать деление. Но в теле человека имеется также множество других, не раковых клеток, которые тоже находятся в состоянии постоянного деления. И когда пациент проходит курс химиотерапии, страдают и здоровые клетки, что приводит к неприятным побочным эффектам, вроде выпадения волос, тошноты, других симптомов химического отравления.

Революционная суть ДХА заключается в том, что этот препарат атакует другую критическую особенность раковых клеток — их способность не совершать самоубийство, когда они должны это делать. В обычных здоровых клетках механизм апоптоза запускают митохондрии. Раковые же клетки отличаются тем, что в них митохондрии не работают. Долгое время предполагалось, что митохондрии раковых клеток поражены до состояния полной бесполезности. Однако теперь выясняется, что ДХА имеет возможность каким-то образом вновь активизировать митохондрии в раковых клетках. А как только они активируются, включается и механизм клеточного апоптоза, удаляющий раковую опухоль. Более того, из-за весьма небольшого размера молекул ДХА, препарат способен преодолевать барьер кровь-мозг, что в потенциале делает его одним из первых лекарств, способных эффективно лечить рак мозга. Причем препарат этот, по составу очень похожий на уксусную кислоту, легко изготовлять с весьма небольшими затратами. Наконец, он уже давно имеется на рынке как лекарство от метаболических заболеваний, то есть его побочные эффекты хорошо задокументированы.

Казалось бы, научное сообщество должно переживать восторг и ликование, коль скоро обнаружен новый и очень перспективный путь борьбы с раком. И наиболее очевидный следующий шаг — начало широких клинических испытаний ДХА с особым вниманием на его совместимость с уже применяемыми онкологическими лекарствами. Однако именно тут начинаются большие проблемы нового средства. По свидетельству канадского Национального ракового института, тестирование эффективности ДХА потребует организации клинических испытаний для каждого типа рака на тысячах пациентов. Причем испытания эти могут стоить от 1 млн. до 100 млн. долларов, в зависимости от разновидности болезни. В принципе, эксперименты можно было бы начинать прямо сейчас, поскольку Минздрав Канады и FDA, соответствующий государственный орган в США, еще тридцать лет назад выдали ограниченное разрешение на использование ДХА для лечения таких заболеваний, как врожденный молочный ацидоз, метаболическое заболевание, вызывающее поражение органов и смерть младенцев. Но вот только раздобыть деньги на проведение новых онкологических испытаний, как быстро выяснилось, оказывается очень непросто.

Патент на ДХА уже истек несколько лет назад, сделав формулу препарата всеобщим достоянием. А это сразу сделало очень сложным отыскание фармацевтической компании, которая пожелала бы финансировать испытания. Когда фармакологические фирмы владеют патентом на лекарство, они могут устанавливать цену на него настолько высокой, насколько пожелают, поскольку ни одна другая фирма не имеет права производить то же самое.