Все началось со старой выцветшей фотографии.
      В один прекрасный день меня уволили. Первое время выплачивали пособие по безработице и я кое-как перебивался, а потом, когда платить перестали, мне пришлось туго. Тогда-то у меня и возникла мысль поехать в родные края, в деревню, к бабушке. Благовидный предлог нашелся — решил поклониться могилам предков.
      Бабушка встретила меня довольно сурово.
      — Бесстыжие твои глаза! Ишь ты — предков вспомнил! Небось, раньше, пока со службы не прогнали, не вспоминал. Смотри, падет проклятие на твою голову!
      Бабушка могла сыпать проклятиями сколько угодно, я только радовался, что она все такая же бодрая и энергичная. Одно слово — боевая старуха! Может, она и сердилась на меня, но все равно я оставался самым любимым се внуком. Еще бы, она ведь меня вынянчила и вырастила. Матери я не помнил, она умерла рано. Так я и рос, в деревне, у бабушки… Что ж, кормила она меня в детстве и сейчас прокормит — в деревне это проще, чем в городе.
      Я начал жить в нашем старом, насквозь прокопченном доме. Мне здесь нравилось. Дом, конечно, не архитектурный памятник, но как-никак, стоит уже больше двухсот лет… Да и окрестности неплохие. Почему бы, в самом деле, не осмотреть земли, где когда-то жили мои предки! Никаких определенных занятий у меня не было: я или валялся на постели, или отправлялся к озеру за горой поудить рыбу. Рыба, правда, никогда не клевала, но зато можно было ловить стрекоз. Самая подходящая забава для человека в моем возрасте! Смех да и только!
      — Завтра разберемся в чулане, — сказала однажды бабушка, сидя перед телевизором, — вещи надо проветрить, а то, чего доброго, еще черви заведутся или моль все побьет. Найдется среди вещей что-нибудь путное — так и быть, бери, мне не жалко. Жадных в нашем роду никогда не было… Бери да поезжан в Токио, попытай счастья еще раз, может, и повезет. А то сидишь тут балбес балбесом, даже перед людьми совестно!..
      Наш род Кимура, старинный и всеми уважаемый в округе, уходил корнями в глубокую древность. Может быть, в чулане, действительно, найдутся какие-нибудь интересные вещи… Правда, самое ценное было распродано во время войны, но кто знает?..
      Начали мы рыться в старом барахле. Сначала попадалась всякая ерунда — изъеденные молью шелковые полотнища, сильно поношенная одежда, покрытые толстым слоем ржавчины мечи. Потом я откопал несколько вещей поинтересней: старинный котелок для чайной церемонии, с причудливой крышкой, чугунный — чугун европейской отливки, наверно, вышел из кузнечных мастерских средневековых мастеров; еще один котелок, такой же, только поменьше; несколько расписных жаровен.
      Возможно, эти вещи и понравились бы антиквару.
      Сам я затруднялся определить стоимость старинной утвари, хотя кое-что бесспорно было ценным. Например, старинный фарфор кутани или работы Кандзана. Впрочем, без специалиста все равно не обойтись — я не отличу искусную подделку от подлинника. Вскоре я и пытаться перестал отобрать что-нибудь для продажи. Да и бабушка не разрешала. Только увидит какую-нибудь действительно оригинальную вещь, так начнет говорить — это, семейная реликвия или дар господ таких-то, благородных и высокоуважаемых друзей нашего семейства… Это меня нимало не огорчало. Я так увлекся необычкрасотой всех этих вещей, что совсем позабыл о бизнесе. Только охал, ахал да глаза таращил. Некоторые вещи удивительно хорошо сохранились. Я долго разглядывал старинное шелковое кимоно, которое носили мужчины трех поколений, начиная с моего деда. Моль его пойти не тронула. Краски чуть-чуть потускнели, но это придавало кимоно особую изысканность — сразу видно, что товар старинный, а не какое-нибудь стандартное барахло массового производства. Домотканные хлопчатобумажные набедренные повязки были как новенькие, не чета нынешним трусам — поносил два дня, и вот уже они трещат но швам… Но больше всего меня восхитил погребец — огромный, размером с телевизор. Он был покрыт лаком, по лаку золотом — герб нашего рода и еще что-то, углы обиты желтой медью, но краям крышки железные кольца, через которые продевали палку, чтобы погребец можно было нести на плече, по бокам выдвижные ящички для различной снеди. Но настоящим чудом казалась миниатюрная жаровня, вделанная в крышку. Откинешь круглую железную заслонку, а там медный ящичек для угля с железными стенками и дном. Между стенками заливалась вода, предохранявшая погребец от жара. С таким погребцом мои предки отправлялись на прогулку, когда начинала цвести сакура. Мне живо представилась эта картина… Впереди шагает мой предок, за ним — слуга с погребцом. Приходят в лес. Кругом благодать- цветет сакура, деревья стоят в белорозовой дымке. Слуга находит полянку, покрытую шелковистой зеленой травой, расстилает красный суконный ковер. Из погребца, как по мановению волшебной палочки, появляются всякие яства одно вкусней другого. А вот н небольшая тыквенная бутылка, полная сакэ. Сакэ переливают в бронзовый графинчик, в жаровне тлеют угли. Через минуту-другую мой благородный предок блаженно потягивает тепловатую, приятную на вкус, пьянящую жидкость. А цветы сакуры легонько покачиваются под весенним ветром, и белорозовый снег медленно сыплется на землю… Какая изысканность! Какой артистизм! Любуясь картиной, созданной моим воображением, я забыл обо всем на свете. В реальный мир меня вернул громкий голос соседского парнишки, известного озорника. Его привлекли вещи, разложенные на солнышке.
      — Ой, ой! — кричал он дурным голосом. — Чудеса, чудеса! Старина-то какая — причесочка тенмагэ!
      — А ну-ка, покажи! — я взял у него старый покоробившийся кусок картона.
      Выцветшая фотография. На фотографии какой-то самурай. Я перевернул снимок и прочитал надпись, сделанную энергичным почерком: "Сануэмон Кимура, тридцати двух лет от роду. Снят во дворе собственного дома, в октябре первого года правления императора Мейдзив год дракона".
      — А-а, это твой прадед, мой отец, стало быть, — сказала бабушка, возившаяся на пороге дома. — Благороднейший был мужчина… и отважный — герой Реформации. Да ты посмотри на него, посмотри как следует! Тут он как раз в твоем теперешнем возрасте, а разве можно вас сравнить? — старуха сокрушенно вздохнула. — И в кого ты такой уродился? Впрочем, он не настоящий твой прадед, не по прямой линии. Я ведь его приемная дочь. Как почили с миром мои родители, — они с Сануэмоном в родстве состояли, — так он и взял меня в свой дом.
      А уж как любил-то, как нежил да лелеял! Словно родное…
      Фотография как фотография. Я бросил ее на пол галереи, где она лежала раньше. Но малыш, младший братишка озорника, крутившийся тут же, поднял ее и запрыгал на одной ножке.
      — Поид, поид, поид! — кричал он, размахивая куском старого картона.
      Что еще за поид? Впрочем, мне было некогда разбирать лепет малыша.
      — Где, где? — спросил старший. — Он, и правда — поезд! Смотрите, дяденька, даже надпись разобрать можно — суперэкспресс "Эхо".
      — Ладно, ладно, — сказал я, — Очень хорошо… Только вы, ребята, не мешайте, видите — дядя занят.
      Я направился в чулан, но вдруг замер на месте.
      — Что за ерунда?! — проворчал я, снова беря фотографию. — Какой еще поезд?..
      Я долго изучал фотографию. Действительно, поезд? Что за наваждение… Снимок сделан сто лет назад, в первый год правления императора Мэйдзи, то есть в далеком году. На переднем плане — господин Сануэмон Кимура восседает посреди двора на раскладном стуле. Одет с подобающей его положению пышностью — в хаорима, на боку меч. Фоном служит двор нашего дома, старый двор, где я стоял минуту назад, и гора, возвыдаяся вдали, за домом. Ну-да, вон она, я ее и сейчас вижу. Но поезд… Все видно очень отчетливо — выходящий из туннеля поезд, надпись на головном вагоне-экспресс «Эхо», окна… Суперэкспресс с электровозом, новейшая модель. Чудеса…
      — Бабушка, ты уверена, это действительно мой прадед?
      — Я еще не ослепла, дружочек мой! — старуха, кажется, обиделась, но все же надела очки и принялась разглядывать снимок. — Ну конечно, прадед! А то кто же еще? Отлично помню эту фотографию. Сколько раз в детстве любовалась на моего благодетеля… А вот эта гора, видишь? Наша она, с древних времен род Кимура владеет ею…
      Я все больше и больше приходил в недоумение. 1868 год… электроэкспресс… прадед с прической тенмагэ…
      В конце концов я отправил фотографию в Токио, моему приятелю, работавшему в редакции газеты. Пусть проверит, не фотомонтаж ли это.
      Да, действительно, загадка. Самое смешное, что никакой железной дороги в наших краях нет. Гора есть, и раньше была, и сто лет назад, и двести, а вот железной дороги нет и, разумеется, не было…
      Наконец, приятель мне позвонил.
      — Проверил, показал специалистам, — сказал он весело. Все в порядке, можешь не сомневаться — подлинный снимок, никакой не фотомонтаж. Правда, ребята из фотолаборатории сказали, что если б был негатив, они бы еще точнее определили…
      Откуда я возьму негатив? Скорее всего, его выбросили, а если и не выбросили, то он куда-нибудь затерялся. Кому придет в голову хранить негатив целых сто лет, словно какую-нибудь драгоценность?
      — У меня к тебе еще одна просьба… — я подышал в трубку, соображая, как бы поточнее выразиться. — Видишь ли, в чем дело… На фото — гора, в горе туннель, поезд. Hо самом деле в этой горе никакого туннеля нету. Железная дорога сюда не доходит. Так вот, если представится случай, узнай, пожалуйста, не собирается ли Министерство транспорта провести здесь железную дорогу.
      Через несколько дней приятель позвонил снова. На сей раз его голос звучал взволнованно.
      — Послушай, а ты ведь угадал. Будет у вас железная дорога. Официального разрешения, правда, еще нет, но проект уже утвержден. По этому проекту старая железнодорожная ветка будет удлинена, и пути пройдут как раз около твоего дома.
      — А когда начнут строить?
      — Точно не известно… Но, кажется, на проекте есть пометка — "Срок завершения строительства 1968 год".
      Я был поражен. 1968 год! Выходит… выходит, на фотографии запечатлено будущее, которое должно наступить через сто лет! Через сто лет после того дня, когда была сделана фотография!
      Не знаю уж почему, но чутье подсказало мне, что именно наша гора каким-то образом связана с загадочным явлением.
      — Железную дорогу построят, говоришь? — спросила бабушка. — Через нашу гору? Еще чего! Да кто же это им дозволит?! Кто дозволит, спрашиваю? — в ее голосе появились грозные нотки. — Не будет на то моего согласия! Хоть бы они мне все деньги предложили, какие ни на есть в казне, все равно не допущу. Наша гора, спокон веков наша, у нас и останется! Не то что ездить, добрые люди на нее и ходить-то страшатся. Говорят, там Тэнгу живет. А если случайно и забредет на гору путникник, о том не ведающий, то враз и исчезнет. Пропадет совсем. Это, значит, Тэнгу на него гневается…
      Разумеется, мой интерес к таинственной горе после бабушкиного рассказа намного возрос. Гора не такая уж большая, обследовать ее не трудно. Этим я и займусь, равно ведь без дела болтаюсь.
      Обошел я гору. Гора как гора, невысокая — метров сто двадцать — сто тридцать. И в том месте, где на фотографии находился выход из туннеля, тоже ничего достопримечательного не было. Правда, скорее всего, еслиначнут прокладывать железную дорогу, туннель выведут именно здесь, птому что с противоположной стороны к горе примыкал небольшой кряж, тянувшийся до основной горной цепи.
      Всю гору опоясывал старый-престарый забор, кое-где покосившийся, пестревший деревянными заплатами. Как видно, не одно поколение потрудилось, чтобы не дать ему завалиться. Я отыскал дыру, пролез в нее и очутился в густой, высокой траве, доходившей мне почти до пояса. В одном месте трава была ниже и не такая густая: вероятно, когда-то здесь протоптали тропинку. Тропинка привела меня к маленькому полуразрушенному храму. Крыша давно рухнула, но стены еще стояли. Правда, камень до того выветрился, что нельзя было разобрать, что это за храм. Я огляделся. Храм находился примерно на середине склона. Отсюда открывался прекрасный вид на окрестность. Но, кроме красивого вида, ничего примечательного не было. Солнце светило вовсю. Tyт мое внимание привлекли деревья. Они росли необычно — под прямым углом к склону, потом, примерно посередине, ствол искривлялся и устремлялся вверх, к небу. Я вспомнил одну научно-популярную статью, опубликованную в каком-то журнале. В американском штате Орегон есть долина, где не соблюдаются законы притяжения. Ученые объяснили это влиянием магнитной аномалии, но к окончательным выводам так и не пришли. Обычная история — люди ломают голову, строят различные гипотезы, а толком разобраться, что к чему, не могут. Может быть, и на этой горе… нарушено пространственное поле?.. Может быть, здесь тоже какиенибудь аномалии, магнитные или другие, еще не известные науке… Впрочем, сам я никаких аномалий не не чувствовал — твердо стоял на ногах, свободно поворачивался во все стороны и с любопытством глазел на странные деревья. А это что такое? Я даже немного испугался: мне показалось, что в зарослях травы, скрывавших невысокий обрывчик за храмом, притаилось какое-то чудовище. Оно разинуло черную зияющую пасть и вот-вот меня проглотит… Но в следующую секунду я рассмеялся — это был всего-навсего зев небольшой пещеры. Вот до чего иногда доводит воображение!
 
      Я заглянул внутрь.
      Ничего страшного. Пещера Довольно просторная, высота наверно, около трех метров. Я продолжал делать свои «научные» выводы: так, так вход, значит, небольшой, а пещера большая, интересно… Посмотрим, что будет дальше… Я шагнул вглубь. До сих пор не пойму что меня тогда толкнуло в эту пещеру. Но внутренний голос нашептывал — иди, иди! И потом в кармане у меня лежал электрический фонарик, я захватил. его, среди бела дня! — отправляясь исследовать гору. Сделав несколько шагов, я наткнулся на ветхую, наполовину засыпанную землей деревянную решетку. Наверно, раньше она закрывала вход в пещеру. Чуть подальше вплотную примыкая к стене, возвышался каменный столбик, испещренный какими-то письменами. Кажется, это была санскритская надпись.
      Откуда-то издалека, от подножья горы, что ли, до меня долетел приглушенный голос.
      — Эй, э-эй… — кричали мне. — Ты куда?.. Нельзя… нельзя в пещеру…
      Я прислушался. Тишина. Наверно, у меня опять разыгралось воображение. Я смело шагнул дальше. Кругом темнота, разрываемая лишь слабым светом моего фонарика. Под ногами мягкая, слегка влажная земля. Казалось, подземному коридору не будет конца. Я шел все время прямо, никуда не сворачивая, не поднимаясь и не спускаясь. Нет, скучная пещера! И никаких особых ощущений я не испытывал, только один раз немного закружилась голова.
      Когда впереди забрезжил свет, мне стало даже обидно — хоть бы какое-нибудь приключение! А то шел, шел и пришел к выходу. Выход точно такой же, как вход, только деревянная решетка здесь лучше сохранилась.
      Щурясь от яркого света, я огляделся. Снова разочарование! Я думал, что, проделав такой длинный путь, выйду по ту сторону горы и увижу незнакомый пейзаж. Но пейзаж был до уныния знакомый: деревня, точно такая же, как наша, рисовые поля, уже тронутые предосенней позолотой, на склоне высокая трава. Трещат кузнечики, по вершинам деревьев пробегает ветер… И тут меня осенило!
      Да ведь это окрестности нашей деревни! Той самой деревни, откуда я вышел несколько часов назад, отправляясь на прогулку в гору!
      Очевидно, подземный коридор описывал круг, и я очутился неподалеку от входа. Но теперь мне начало казаться, что знакомая местность приобрела какие-то едва уловимые новые черты. Впрочем, поля расположены так же, те же самые рощи на склоне. А вот и наш дом. Тут уж я ошибиться не мог. Старый, крытый соломой дом, просторный, крепкий, жилище многих поколений Кимура. Правда, и в нем что-то неуловимо изменилось, но все же это был дом, в котором прошло мое детство. Я спускался вниз по склону со странным чувством, будто меня околдовали.
      Дорога. Палисадник. Нет, все же странно! На месте водокачки — колодец с журавлем. С заднего двора доносится лошадиное ржанье. Ничего не понимаю! Последнюю лошадь мы продали лет двенадцать назад и с тех пор не держали лошадей…
      Я подошел к дому вплотную и замедлил шаги — из-за седзи доносились приглушенный разговор, шепот. Я уже хотел крикнуть: "Бабушка, у нас гости?", но этот момент в комнате кто-то сказал: "ш-ш-ш!", и голоса сейчас же смолкли. Предчувствуя неведомую опасность, я застыл на месте.
      Вдруг раздался треск, бумага на седзи лопнула, и наружу высунулось копье, настоящее, со сверкающие стальным наконечником. Острие остановилось в сантиметре от моего носа. Я заорал, отпрянул назад и, не удержав равновесия, повалился на спину. Седзи раздвинулись и на пороге появилось пятеро мужчин. Вопль застрял у меня в горле.
      Все пятеро были самураи, вооруженные мечами, оде. тые по старинному обычаю, с прической тенмагэ!
      — Что за человек? Кто таков? — грозно спросил один из них, молодой мужчина, которого я, кажется, где-то видел.
      — Лазутчик, поганая ищейка! — выкрикнул другой, стоявший сзади.
      — Не чужеземец ли? Странное у него обличье, с вашего позволения! Таких не доводилось видеть, — произнес третий. — Эй, ты! Как тебя там! Что ты здесь вынюхивал?
      — Да что вы… я… я… случайно. Видно, ошибся домом… — язык у меня заплетался от страха. Я попятился.
      — Довольно болтовни! Руби его! Коли!
      Сверкнули мечи. У самого моего уха засвистел воздух, рассекаемый острым клинком. Я сделал скачок в сторону, как заяц, и пустился наутек. Все смешалось — топот, крики преследователей, мой собственный истошный вопль. Обливаясь холодным потом, спотыкаясь и задыхаясь, я совершенно бессознательно мчался к пещере. Никогда в жизни не бегал я так быстро: казалось, ноги оторвались, от земли, и неведомая сила несет меня по воздуху.
      — Держи его! Не упускай. Руби! Коли! — кричали за моей спиной.
      Вот и пещера. Проклятый прямой коридор! И свернуть некуда, и спрятаться негде! Преследователи не отставали. Топот их шагов гулким эхом отдавался в стенах. Наконец впереди блеснул дневной свет. Я устремился к выходу, вернее ко входу, через который сегодня утром я прошел в пещеру. Проклятые самураи настигали меня. Трое выскочили наружу за мной. Снова у меня над головой засвистел меч, холодная сталь полоснула мою вздувшуюся на бегу рубашку. Взвыв не хуже паровозного гудка, я ринулся вниз по склону. Крестьяне, мирно трудивщиеся яа рисовых полях, распрямили спины и, заслонясь пуками от солнца, посмотрели в мою сторону. Происшествие явно заинтересовало их. Действительно, такое нечасто увидишь: задыхающийся, обливающийся потом и слезами односельчанин шпарит что есть мочи по полю, не разбирая межей, а за ним гонятся три здоровенных мужика в полном самурайском облачении и грозно размахивают мечами.
      — Эгэ-гэй! Санпэй-са-а-ан! — донесся до меня чей-то веселый возглас. — Никак вы артистом заделались? В киносъемках участвуете?..
      Но мне было не до объяснений. С воплем: "Спасите!" я мчался дальше. Мои силы иссякали, в икрах начались судорог — и, грудь разрывалась от недостатка воздуха. Как видно, сказалась сидячая городская жизнь. А ведь когда-то в детстве я считался неплохим бегуном, на школьных соревнованиях всегда приходил к финишу первым. Сделав последнее усилие, я пересек деревенскую улицу и ворвался в полицейский участок.
      — Спасите, помогите, убивают! — простонал я и юркнул за спину старичка-участкового, благодушно распивавшего чай.
      От неожиданности он поперхнулся, опрокинул на колени чашку, тут же вскочил и начал стряхивать чаинки с форменных брюк.
      — Что это ты распсиховался, Санпэй-сан? Нехорошо Так ведь человека заикой сделать можно! — он укоризненно покачал головой, как, бывало, много лет назад когда отчитывал меня, озорника-мальчишку, за очередную проказу. — Кстати, передай мою благодарность твоей уважаемой бабушке за лепешки. Очень были вкусные…
      Но тут послышался топот, грозные выкрики, и на пороге показались настырные самураи с обнаженными мечами в руках.
      — А-а-а! Убивают! Помогите! — заорал я и забился в самый дальний угол.
      — Да вы что, ребята, ополоумели? — полицейский выпучил глаза. — Тоже мне, нашли игрушки! Мечи-то никак, настоящие?
      — Молчи, несчастный! — взревел один из самураев. — Давай его сюда! А вздумаешь заступаться, не сносить тебе головы на плечах!
      Он взмахнул мечом, и головка подсолнечника, одиноко стоявшего в горшке, полетела на пол. Видно, самурай для острастки решил продемонстрировать свою ловкость. Но наш участковый не растерялся. Проявив находчивость, несвойственную деревенскому полицейскому, к тому же далеко не молодому, он выхватил из кобуры пистолет и пальнул в потолок. Здоровенный кольт сорок пятого калибра, пуля которого с легкостью пробивала толстую сосновую доску на расстоянии пятнадцати метров, наделал много шума. Отдача после выстрела была такой, что участковый едва устоял на ногах.
      Но самураи тоже были не дураки. Они немного отступили к двери.
      — Осторожнее, господа! — сказал один из них. — Тут палят из огнестрельного оружия.
      Наконец-то они почувствовали необычность обстановки! Разумеется, сначала, когда они гнались за мной, ослепленные яростью, им было не до того. Самураи пошептались, их глаза забегали по сторонам.
      — Дурман, наваждение… — один из самураев покосился на еще дымившееся дуло пистолета. — Неладное творится, господа. Чудеса, колдовство какое-то…
      — Отступим с честью, — сказал другой. — Но мы еще вернемся!
      Самураи повернулись и бросились вон.
      До участкового только сейчас начал доходить смысл всего случившегося. Он выскочил на улицу и несколько раз пальнул в воздух. Убегавшие самураи припустили еще быстрей.
      — Все сюда! — кричал участковый громоподобным голосом, славившимся на всю деревню. — Эй, люди, сюда! Бросайте работу! Лови их, держи! Хулиганы, убийцы! Бандиты! Грабеж! Пожар!..
      В нашей деревне народ соображает туговато, но уж когда сообразит, такая кутерьма поднимается, что только держись. И сейчас, услышав призывные крики полицейского, люди сбегались со всех сторон. Вооружались на ходу — кто вилами, кто палкой, кто камнем. Группа мужчин помоложе бросилась в погоню за самураями. Но сверкавшие на солнце мечи охлаждали пыл преследователей. Расстояние между двумя группами не уменьшалось. Правда, какой-то смельчак погнался за самураями на тракторе, но и он не решился сойти на землю и вступить в рукопашную схватку. Кто-то грохнул в набат — ведь участковый кричал: «пожар»! Кто-то, услышав слово «бандиты», кинулся к телефону и набрал номер полиции — 110. Короче говоря, вся деревня приняла участие в необычном происшествии. Недаром мои односельчане на всю округу славятся своим любопытством. Не прошло и получаса, как прибыла пожарная команда в полном составе. Пожарники, облаченные в огнеупорные комбинезоны, уже раскручивали шланги и держали наготове багры. Вслед за ними примчался грузовик с нарядом полицейских из префектуры, находившейся в двух километpax от деревни. Полицейские посыпались из машины как горох. Защелкали затворы винтовок. Поднимая пыль, врассыпную бросились куры. Ребятишки визжали от восторга, предвкушая невиданную забаву. А взрослые бестолково метались взад и вперед, не соображая толком что происходит, и орали: "Давай, давай, не зевай, лови, держи!".
      — Не знаю, ничего точно не знаю… — сбивчиво говорил начальству наш вконец расстроенный участковый. — Одно слово, бандюги! То ли правые экстремисты, то ли рэкетиры, то ли просто пьяные хулиганы. И вооружены ведь! Настоящими мечами! Вот, посмотрите, один как махнет мечом, как жахнет, так и отсек начисто маковку подсолнуха. А уж как я за цветочком ухаживал! Растил, старался…
      Командир оперативного отряда решил прочесать лесок, росший на склонах горы, и обследовать пещеру. Раз уж полиция приехала, надо действовать и хорошенько осмотреть место происшествия. И потом, не оставлять же на свободе шайку вооруженных хулиганов! Разумеется, жители деревни увязались за отрядом. Но когда мы уже подходили к подножью горы, дорогу нам преградила женщина. Это была моя бабушка. Ну и жуткая фигура! Лицо мрачное и гневное, как у князя тьмы Асуры, глаза мечут молнии.