Мой гость, выпятив губу, сделал молниеносное движение, как бы стремясь прикрыть собой рукопись, но тут же взял себя в руки. Выставив перед лицом указательный палец, он весело прощебетал:
— Атитобити кути ратта кутибири бири абиратти бити-кути биридаккунорэти кути…
Я не ручаюсь, что воспроизвожу его лепет в точности, но говорил он примерно так — льстивым ласковым шепотком. Я оторопел, а он, прищурясь, продолжал по-японски:
— Так звучит по-марсиански фраза “я вижу, это вас серьезно беспокоит”. А на местном языке я писал потому, что мой доклад — секретный. Коль скоро написано по-японски, любой человек примет его за бред умалишенного, больного “марсианской болезнью”, и не придаст ему никакого значения. Напиши я по глупости на марсианском языке, рукопись сразу же бросилась бы в глаза. Языки ведь тоже гомеоморфны, расшифровать такую рукопись на электронной машине ничего не стоит. Хвост пусть торчит, лишь бы голова была спрятана.
— Ладно, пусть будет так, — произнес я, рассерженный тем, что опять промахнулся. — Но ведь как раз в этом вы и заинтересованы. Вы же специально прибыли сюда для того, чтобы заставить нас, землян, признать существование жителей Марса…
Лицо его приняло замкнутое выражение. Мне даже показалось, что оно как-то ссохлось.
— Мы — не воинственная раса, — угрюмо сказал он. — Мы всеми силами стремимся не причинять зла другим народам. И меньше всего — землянам, которые совсем как мы…
— Что вы имеете в виду?
— Поскольку вопрос секретный, я не вправе его касаться, но… Представьте себе, например, следующее положение. В Токио съехались члены тайной фанатической организации, владеющие искусством гипноза, и ждут только сигнала, чтобы одновременно начать действовать, причем никаких способов распознать их нет. К чему это приведет?
— Вряд ли у марсиан могут быть такие планы.
— Разумеется. И представьте себе еще, что миссия, которой облечена эта группа фанатиков, состоит в том, чтобы, скажем, заставить все население одновременно чихать или зевать.
— Вот уж это ерунда!
— Погодите, дело ведь не в том, что они собираются предпринять. Дело в том, что если только люди узнают, что среди них, рядом с ними существуют неуловимые и неотличимые фанатики, они перестанут доверять друг другу, примутся друг друга разоблачать, клеветать друг на друга, и в конце концов вся страна превратится в настоящее логово тайной полиции. В конечном счете она рухнет, как источенная термитами стена, оттого что кто-нибудь чихнет. Признавшись, что марсиане совсем как люди, мы рискуем вызвать у землян необратимое самоотравление.
— Тогда зачем вы заставляете меня выслушивать всю эту болтовню? Раз вы сами сознаете свою опасность для нас, вам следовало бы поскорее, без всех этих ваших ламентаций, убраться восвояси, не правда ли?
— Нет, это тоже невозможно. Не забудьте, у меня есть моя миссия. Я не смогу вернуться, пока не исчерпаю всех шансов заключить торговый договор.
— Не понимаю. Вы же только что утверждали, что контакт причинит нам вред…
— Вот именно. И потому есть только два выхода. Первый: присоединить Японию к Марсианскому союзу. Таким образом японцы перестанут быть совсем как марсиане и сделаются настоящими марсианами.
— Абсурд. Это же агрессия!
— Я знал, что вы так скажете, и согласен с вами. — Он самоуверенно прищурился, затем кашлянул и продолжал: — Но есть и другой способ решить эту проблему… Он сводится к тому, что мы вообще не появляемся на сцене, а действуем через своего представителя из землян. Мы выворачиваем наизнанку тезис о том, что марсианин — совсем как человек. Получается довольно нелепо, согласен, но все искупится милой и доброй фантастичностью общей картины. Запад есть Запад, Восток есть Восток, все могут спать спокойно. Ни у кого никаких претензий, не правда ли? И тут мы подходим к главному вопросу. Могу ли я просить вас, сэнсэй, согласиться на пост представителя марсианского правительства?
— Чепуха. Это совсем не в моем характере. Вы ошиблись в выборе.
— Перспективы торговли с Марсом безграничны, вы это поймете, когда приметесь за дело. Что же касается вознаграждения, сэнсэй, то оно не идет ни в какое сравнение с теми крохами, которые платят за радиопередачи, рукописи и тому подобное.
— И все же вы ошиблись в выборе. Для такого дела вы найдете отличных специалистов где-нибудь в министерстве иностранных дел или в министерстве внешней торговли…
— Да ходил я туда. Еще в те времена, когда ничего не знал, когда душа моя была исполнена наивной веры в то, что наше “совсем как” является залогом дружбы и взаимопонимания. И всюду я натыкался на кулаки швейцаров. Швейцары избивают членов иностранной миссии — право, этого вполне достаточно для разрыва дипломатических отношений…
— Мне очень жаль, что вы переоценили меня. Я ведь тоже едва не избил вас, а кроме того, я вам не верю и не поверю никогда.
— Погодите, ну как же это…
— Только не надо выяснять отношения. Вы все время пользуетесь моей слабостью. Если бы вы только знали, как я лез из кожи вон, пытаясь найти с вами общий язык…
— Ну да, ну еще бы… Вы действительно лезли из кожи вон, стараясь мне не поверить. Это я никак не мог не отметить. Поймите, если бы мне нужен был просто эксперт-бухгалтер или виртуоз-счетовод, я бы уже давно решил эту проблему при помощи денег. Но мне во что бы то ни стало нужен представитель целой планеты! Человек, способный на топологическую оценку обстановки! Он должен, естественно, сознавать, что он — совсем как марсианин. Весь вопрос в качестве этого сознания. Ну, еще одно усилие. У меня такое ощущение, сэнсэй, будто я все-таки проделал крошечную щелку в вашей плотине. Продолжим чтение дневника?
— Погодите немного. Я бы хотел сказать вам еще несколько слов.
Я принял по возможности вызывающий вид. Впрочем, в глубине души мне не очень-то хотелось касаться этого вопроса. Волны времени, волны материи — придумано было неплохо, и я не мог удержаться от чувства профессиональной ревности. Разумеется, я не сомневался, что это — чистейшей воды вранье. Естественность, с которой мой гость бросался этими терминами, не могла ни на йоту поколебать меня. Передо мной был либо жуликоватый сумасшедший, либо сумасшедший жулик. Но тем самым я молчаливо признавал, что он является настоящим виртуозом вранья. Далеко не всякий способен походя придумать такую стройную и упорядоченную ложь. И если я разоблачу этого больного марсианской болезнью, он нападет на меня, и еще это разоблачение нанесет удар по моему чувству собственного достоинства… Так стоит ли?
— Я слушаю вас, сэнсэй. Что вы хотели сказать?
— По поводу пресловутых комментариев в вашем дневнике. Я понял так, что для вашей братии в марсианском правительстве все эти транзисторы и прочие штуки являются делом обыденным и повседневным. Комментировать их, как если бы доклад был написан для землянина, это все равно, что читать проповеди Будде. Вы себя выдали с головой. Как бы вы ни страдали от марсианской болезни, а хвостик землянина в конечном счете нет-нет да и выглянет где-нибудь. Весьма вам сочувствую. Искусство дурачить, знаете ли, все-таки требует определенных навыков.
Но мой гость и глазом не моргнул. Он сказал как ни в чем не бывало:
— Комментарии, разумеется, предназначались для вас, сэнсэй. Ведь вы — землянин, но если станете представителем Марса, то будете уже наполовину марсианином. А как только вас назначат на правительственную службу, вы сделаетесь нашим начальством, и поэтому…
И так каждый раз. Ему бы открыть специализированный магазин “Все для желающих увильнуть”, он бы отменно преуспел. Я почувствовал огромную усталость, как путник в пустыне, измученный миражами, мне захотелось плюнуть на все и лечь, и я проговорил:
— Ну, хорошо, понятно… Послушайте… Вот эта фраза: “Принцип дискретности времени”… Откуда она взялась?.. Где вы ее откопали?
— В каком-то учебном пособии для наших марсианских институтов…
Где-то в моей нервной системе произошло короткое замыкание. Запахло горелым. Стрелки на вольтметрах моих эмоций дернулись.
— Какое это все-таки странное сочинение! Никак не пойму, то ли ребенок его написал, то ли шутник.
Во-первых, оно не содержит ничего похожего на характер. Говорят, что литература раскрывает лицо автора, и ваше произведение полностью изобличает вас как человека, на которого полагаться нельзя…
— Вот как? — Он скосил глаза, облизал губы и произнес довольным тоном: — В сущности, это… Мне, право, неловко… Понимаете, я стремился копировать стиль одного знаменитого романиста…
Теперь задымилась вся изоляция на моих нервах. Отсветы пламени на коже ширились, образуя узор наподобие географической карты. Я знал, что чем яростней буду расчесывать эти болячки, тем больше уязвимых мест открою для своего противника, но не чесаться я не мог.
— Хорошо, сделаем одну уступку, пусть вы действительно оказались в бедственном положении, как вы утверждаете. Но не странно ли, что вы все время упираете на свои самые слабые стороны, на то, например, что вы — совсем как человек? Почему вы только жалуетесь? Почему не представляете более убедительные доказательства? Неужели единственное, что вы можете предъявить — это ваше собственное тело? Мы, например, когда отправляемся в заграничную поездку, всегда задумываемся, какие взять с собой сувениры. Сколь ни обычны предметы первой необходимости, они всегда несут на себе отпечаток создавшей их культуры. В каждой стране они свои. И вы, естественно, перед отправлением тоже должны были позаботиться о чем-либо в этом роде.
— Так оно и было, разумеется… — Он благонравно, словно пай-мальчик, опустил глаза и продолжал, потирая переносицу: Проще всего можно было бы удостоверить мою личность, показав вам наше транспортное средство. Но, к сожалению, нашим транспортным средством является принудительный транспозитор, не оборудованный приемной станцией. Я бы показал его, но он не имеет ни облика, ни формы. Да, я обсуждал с комитетом этот вопрос, и мы взяли с собой некоторые вещи, но все оказалось напрасно. Что ни говори, а земляне — большие искусники, они даже фальшивые деньги делать умеют. Честно сказать, я был просто поражен. Все, что есть у нас — кнопочные водопроводные краны, инструменты для электромассажа, модерновые стулья, женские купальные костюмы без верха, — все это есть и у вас…
— И все, о чем вы говорите, совершенно такое же, как на Марсе?
— Я и сам сперва решил, что это случайное совпадение. Но совпадение оказалось только по форме, способ употребления у вас совсем иной. Так, например, кнопочные водопроводные краны — Марсе служат автоматами для превращения марок в разменную монету. Помнится, я был потрясен, когда впервые зашел в туалет при каком-то универмаге и увидел там ряды этих кнопочных кранов. Далее, инструмент для электромассажа является у нас одним из популярнейших музыкальных инструментов, а купальники без верха — это род белья, которое надевается под герметический костюм при выходе из купола. Стулья и на Марсе служат стульями, но вот ваше сверхмодное изделие “кяся”, как я посмотрю, полностью соответствует марсианским требованиям при малой силе тяготения. Изучив этот вопрос, я, к своему изумлению, обнаружил, что все эти вещи-двойники появились у вас на протяжении последних десяти лет. А надо помнить, что именно десять лет назад прибыл на Землю мой великий предшественник, посланец номер один…
— И с тех пор посланцы Марса прибывали к нам по трое каждый год и доставляли на Землю образцы марсианских товаров?!
— На этот циничный выпад, сэнсэй, я отвечать не желаю. Впрочем, у меня тоже есть с собой один скромный образчик… Хотите взглянуть? Когда я брал его, был полностью уверен… Ага, вот он… Ну, какое у вас впечатление?
Он вытащил из своего портфеля и поставил на стол обыкновенный игрушечный автомобильчик величиной со спичечный коробок.
— По-моему, это просто пластмассовая игрушка, — сказал я.
— Отнюдь нет… Это — благородное произведение искусства, созданное мастерами школы игрушкистов “Той арт”. Объектом этой школы является невозможное, то, что не может бытовать в реальном мире. Так, этому шедевру присвоено название “Ужас бытия”. И если бы игрушкисты услышали, что это всего лишь пластмассовая игрушка, они бы от ужаса заболели.
— Уж лучше бы вы взяли с собой настоящие марсианские пластмассовые игрушки…
— Увы, игрушки я совсем упустил из виду… А теперь взгляните вот на это. Я понимаю, конечно, что толку будет мало, но все-таки…
Он не без колебания протянул мне потертую на углах черно-белую фотографию размером с визитную карточку. Да, снимок был настолько обыкновенен, что я даже не сразу уразумел, что это такое.
— Позвольте… Это же обыкновенная телефонная будка…
— Действительно, к сожалению, очень похоже, но совершенно не то. Перед вами — транспозиционная станция, которую следует по праву называть основой марсианской цивилизации. Оформление тоже заимствовано вами.
— Но там внутри я вижу самый настоящий телефонный аппарат.
— Ужасно, не правда ли?.. И вдобавок, пользуются им точно так же, как у вас… Берут трубку, набирают номер, вызывают нужную станцию и, убедившись, что она свободна, вкладывают монету в щель справа. Включается антигравитационное устройство, раздается звонок… и в тот же момент вы оказываетесь на станции назначения.
Вторая фотография, которую он мне протянул, напоминала кадр из какого-то научно-фантастического фильма. Фильм этот он, по-моему, видел. Но ворчать по поводу обворованного режиссера было бы, вероятно, глупо, и я решил в свою очередь нанести упреждающий удар.
— Ну, о склонности землян к подделкам не будем больше говорить. Но ведь есть вещи, скопировать которые совершенно немыслимо.
— Например?..
— Например, марсианские собаки, марсианские птицы, марсианские свиньи… и другие живые существа… Не станете же вы утверждать, что все они тоже совсем как наши? Это было бы уже натяжкой…
— Вы мне льстите.
— Ладно, пусть вы не взяли с собой свинью. Но как насчет образцов насекомых? Или они тоже были бы слишком тяжелы для вас?
— Честно говоря, у нас их нет.
— Нет?
— Мы ведь не коренные марсиане. Как вам известно, воды на Марсе слишком мало, и условия для эволюции животного мира там не очень подходящие. Мы переселились на Марс семь поколений назад с какого-то очень далекого светила. Мы не взяли тогда с собой никаких живых существ, переселились одни только люди. У нас уже была техника искусственного синтеза белка из нефти, так что в разведении домашнего скота мы не нуждались. Кажется, был только спор, брать с собой цветы или нет…
— Вот где вы, наконец, попались. Искусственный синтез белка — куда ни шло, а вот где вы брали для этого сырье, откуда у вас взялась нефть? Вы будете уверять меня, будто ваши почтенные предки семь поколений назад привезли ее с этой далекой планеты столько, что вы до сих пор все не израсходовали? Бросьте, не валяйте дурака. Я ведь не такой уж наивный дилетант. Марс — мертвая планета. Более того, это планета, на которой никогда не было жизни. И ни угля, ни нефти там нет и быть не могло.
— Совершенно справедливо, — пробормотал мой гость. Он зажал ладони между коленями и принялся раскачиваться взад и вперед. — Но как это бестактно с вашей стороны, сэнсэй… Такая злость… Это удар по самому слабому месту!
— Я же вам говорил, что искусство дурачить требует определенных навыков.
18
Эффект получился изрядный. Кажется, я его все-таки прикончил. И вот я гляжу на него, как на человека, который не выиграл по лотерейному билету, и к горлу подступает тошный смех, в котором злость смешалась с жалостью. Трудная победа, достигнутая ценой жестоких унижений, оставляет во рту неприятный привкус. Всего-то и было, что бесплодная драка, после которой остается только вымести вон прихлопнутую муху. Но победителю надлежит быть великодушным: прежде чем вымести, остается еще облагодетельствовать побежденного сигаретой.
От сигареты, однако, мой гость отказался. Сжав ладони между колен и продолжая раскачиваться, он, как бы оправдываясь, едва слышно пробормотал:
— Причем же здесь дурачить… Ничего подобного…
Просто есть вещи, которые можно говорить в лицо, а есть такие, что нельзя…
— А чего мне с вами стесняться? — возразил я, пуская к потолку струю дыма. Мысленно я потирал руки, я развлекался, предвкушая, как он будет расхлебывать заваренную кашу. И вдруг он резко засмеялся и торопливо заговорил:
— Действительно, чего нам стесняться? Если вы будете дружить со мною до конца, сэнсэй, то можете говорить мне все, что вам угодно. Так вот… Этот принудительный транспозитор… Видите ли, он действует и в обратную сторону. Раз в месяц в определенном месте в условленный час открывается и ждет нас туннель во времени. Если бы не это, мы были бы здесь до сооружения станции все равно что в ссылке. И таким образом… пользуясь обратным действием принудительного транспозитора… Впрочем, вы уже поняли, сэнсэй, не так ли?
— Занимаетесь грабежом?
— Ну, это как сказать. Ведь мы добываем ископаемые только на материковых отмелях, а они не принадлежат к чьим-либо акваториям, они не являются чьей-нибудь собственностью. Кроме того, мы берем воздух определенной температуры, морскую воду и еще немного льда из Антарктики. Вряд ли это можно назвать грабежом, как вы считаете? Да если хотите, я мог бы сейчас доказать вам, что мы действуем на вполне законных основаниях… Впрочем, если нашему правительству удастся заключить официальные торговые соглашения со всеми вашими странами, оно готово полностью возместить стоимость всей взятой воды и всего взятого воздуха. И я говорю вам это не для того, чтобы корчить из себя пай-мальчика. Наши материальные интересы — это само собой… Но вот представьте себе на минуту, что при нынешнем положении ваши земляне высадились на Марсе. Теперь их очередь болеть “топологическим неврозом”, теперь их, осыпая насмешками, погонят в могильник для умалишенных. А если так, то это уже проблема гуманизма. Мы не можем сбросить ее со счетов. При нынешнем положении нам остается либо просто покинуть Марс и исчезнуть из-под носа у ваших соотечественников, либо стараться всеми способами помешать вашим ракетам совершить посадку. Вред от стихийного контакта между землянами и марсианами уже сейчас виден невооруженным глазом. Пакт между нашими планетами в настоящее время является насущной необходимостью и с материальной, и с духовной точки зрения. Короче говоря, вопрос сводится вот к чему: насколько велика будет роль представителей на наших планетах? Если вы станете представителем Марса, сэнсэй, вам нечего опасаться, что вы этим себя унизите. Напротив, на обеих планетах вас будут почитать как великого человека. Поэтому, сэнсэй, я очень рассчитываю на ваше согласие.
Так, не успел я и глазом моргнуть, мы вернулись к тому, с чего начали. Только на этот раз его назойливость, превратившая разговор в заезженную граммофонную пластинку, вызвала у меня чувство, будто я насекомое, отравленное дезинсекталем. Этому насекомому уже сдохнуть пора, а оно все подпрыгивает, жужжит и наскакивает на противника. Я мельком подумал о том, что, дав согласие, тем самым положу начало новым дурацким выходкам, и из обыкновенного идиота превращусь в идиота пляшущего… Эх, вцепиться бы зубами в этот распухший нос, то-то у него глаза бы на лоб полезли, эти шныряющие по сторонам глаза!.. Или в этот пупырчатый кадык, который так нервозно дергается вверх-вниз… Да куда уж мне! Даже не пытаясь скрыть свое угнетенное состояние, я проговорил:
— Радио, что ли, включить. Может, передадут какие-нибудь новости о ракете…
— Новости? — оскорбленно вскричал он. — Да какие могут быть новости? Вся эта затея обречена на провал. Если на том месте, где села ракета, было что-нибудь заслуживающее внимания, то там либо бросили атомную бомбу, либо срочно всех эвакуировали. В любом случае ракета передаст только изображение пустынной равнины, красного железняка.
Затем, словно вспомнив что-то, он взглянул на часы.
— А что, сейчас должны передавать новости?
Я тоже непроизвольно поглядел на часы, и вдруг ощущение реального времени, словно прорвав плотину, горным потоком обрушилось на меня. Беспокойство за жену медленно подняло голову и сдавило мне горло.
— Что такое? Уже сорок минут прошло?
— Совершенно верно. И это слишком много, если принять во внимание, сколько мы прочитали.
“Все из-за тебя”, — злобно подумал я. Впрочем, это был хороший повод, чтобы со всем покончить, и я вскочил, едва не опрокинув стул.
— Да, надо, пожалуй, идти.
— Я ведь это с самого начала предлагал, сэнсэй…
Он медленно занялся своим портфелем, и я как завороженный уставился на него. Нет, дело было не только в моем расстроенном воображении. По его сжатым губам было видно, что он едва удерживается от смеха. Мне определенно не нравилось, что он старается скрыть торжество. Можно было подумать, будто он только и ждал момента, когда я сам предложу идти. До сих пор все ловушки, которые он мне подстраивал, были только на словах. Теперь же положение несколько изменилось. Что он замышляет, этот тип? Табачный дым ел глаза, было тяжело и беспокойно, хотелось идти и хотелось одновременно не двигаться с места.
Мой гость положил рукопись поверх портфеля, сунул все под мышку и, только что не понукая меня, нетерпеливо ринулся к выходу. Но перед самой дверью он внезапно остановился и резко повернулся кругом. Я едва не налетел на него. Мы стояли так близко друг к другу, что я не разобрал выражения его лица.
— Сэнсэй, — заговорил он неприятно возбужденным тоном. Вы снизошли до согласия посетить меня, что для меня большая честь, даю слово. Это я откровенно, без преувеличения… Взгляните мне в глаза, и вы убедитесь, что я совершенно серьезен… И именно поэтому мне бы очень не хотелось, чтобы у вас сложилось потом дурное впечатление…
— Не понимаю, о чем вы… — Я невольно отступил на шаг. Вас что, одолевает страх за будущее?
— Я хочу, чтобы все обошлось хорошо. Но ведь никогда нельзя быть уверенным, как сложится обстановка. Я не знаю, что она мне может сказать. Знаю только, что исполню все, что бы она ни сказала. Например… Ну вот, например… Если она прикажет мне взять вас, сэнсэй, и засунуть в ванну прямо в одежде, то я, как это ни прискорбно, буду вынужден сделать это.
— А, это вы о своей супруге… Ничего, не беспокойтесь. Я дойду с вами только до двери и там откланяюсь.
— Нет, так нельзя. Жена на это нипочем не согласится.
— Да мне надо только узнать о своей жене, больше ничего…
— Это неважно. Если она захочет, чтобы вы вошли, мне придется ввести вас хотя бы против вашей воли. Одним словом, сэнсэй, давайте не будем сейчас ссориться… Я просто хотел заранее предупредить вас. Сделайте милость, не перечьте ни в чем моей жене…
— Но если ваша супруга… если она верит этому вашему докладу… Не может же быть, что она тоже марсианка… Тоже такая же эксцентричная особа, как вы…
— Она живет на верхнем этаже, всего в минуте ходьбы от вас, и тем не менее обманула вас насчет тридцати минут… И это бы еще ничего, но она вдобавок задержала у себя вашу супругу…
— Конечно, я признаю, что нас-таки здорово подвели, но этому должна быть какая-то причина. Настоящая причина, а не абсурд какой-то…
— Абсурд, не абсурд — все это понятия относительные.
— Вы поразительно непоследовательны. Ведь если вы утверждаете, что ваша супруга — сумасшедшая, вы тем самым признаете, что вы тоже не в своем уме!
— Непоследователен… Непоследователен… — стонущим голосом проговорил он, уставясь на меня. Затем грубо швырнул портфель на пол и принялся торопливо листать свою рукопись потными пальцами.
— Достаточно, — спохватился я. — Я уже все понял! Давайте оставим остальное до вашей квартиры.
Но он уже нашел нужную страницу и принялся читать ясным голосом, с торжественным выражением, словно зачитывал текст присяги.
“Сезон 3/3, период 2, день сороковой.
Когда я вернулся сегодня, усталый и совершенно подавленный после очередной неудачи, жена гладила белье. Она спросила, не оборачиваясь: “Как дела?” Напившись воды, я ответил: “Из рук вон скверно. Письмо не пришло?”
Она сказала, что не пришло, и я ворчливо продолжал:
“Ну, решительно никакого просвета. Сегодня я подцепил одного философа и ученого из обсерватории, которые показались мне подходящими. Попробовал их прощупать. Обычные анкетные вопросы: существуют ли, по вашему мнению, марсиане…”
Жена вдруг насмешливо прервала меня: “Воображаю, как они на тебя смотрели!”
Я только улыбнулся. “Ничего, не волнуйся. Я здесь теперь как рыба в воде. Я действую полегонечку, уж меня-то не заподозрят”. Жена пристально на меня посмотрела. “Ты сделал что-нибудь не то?” — спросила она. Я гордо объявил ей: “В нашем деле необходима строжайшая осторожность. Даже тебя подстерегают опасности и ловушки. Нам дано очень нелегкое поручение”.
Жена поджала губы и озабоченно нахмурилась. “Я что-то не понимаю, о чем ты”.
Странно, подумал я. Мною овладело беспокойство. “Чего ты не понимаешь? Твоя миссия заключается в том, чтобы проверить все лечебные заведения в стране и собрать информацию о случаях неврозов, когда пациенты считают себя марсианами. Между прочим, что это за письмо, которое ты с таким нетерпением ожидаешь уже несколько дней?”
Лицо жены исказилось от ужаса. “Да что с тобой? проговорила она. — Мы же страховые агенты…”
“Страховые агенты?!” — вскричал я. И замолчал. Слов не было. Итак, ядовитое жало земной болезни в конце концов дотянулось и до нас. О бедная моя жена! Ты искала и не могла найти наших больных земной болезнью и вот теперь заболела сама!
“Атебити курибити куритибари кути!”
Но мой призыв пропал вотще, он лишь оледенил ее губы. О жена моя, неужели ты забыла о своей миссии? О своей родной планете, планете красных песков? И неужели исчезла из твоей памяти “Песнь посланца”, о которой мы проговорили всю ночь напролет, когда я принес ее из лечебницы? Прости меня, я ведь понятия не имел о том, как ты одинока!
Клянусь, что муки твои не пропадут даром. Приняв на себя удар земной болезни, ты блестяще выполнила свою миссию. В качестве живого образца больного земной болезнью ты принесла себя в жертву на алтарь прогресса марсианской культуры. О Марс! Прославь в веках болящий дух моей дорогой супруги!
Да, я понятия не имел о том, как ты одинока. Не в глухих застенках сумасшедшего дома поразил тебя невроз, нет, земной болезнью можно заболеть просто от одиночества! Жена моя, клянусь, что сегодня твое одиночество окончилось. Я стану твоим рабом, дабы впредь ты больше не была одинокой. Я превращусь в робота, дабы земная болезнь споткнулась на тебе. Если случится мерзавец, которому ты пожелаешь раскроить череп, то прикажи мне. Если случится мерзавец, которого ты пожелаешь изрезать на куски, то прикажи мне. О жена моя! Потерпи немного. Ты с блеском выполнила свою миссию, и я тоже не пожалею сил для выполнения своей. И тогда мы оба вернемся домой. Временной туннель мигом перенесет нас на родной Марс. Мы оставим позади этот “совсем как ад” и — прощай “топологический невроз”!”
С кончика его носа на рукопись упала капля пота. Он поспешно отер ее рукавом и, взглянув на меня исподлобья, проговорил:
— Теперь вы понимаете? Я никому не позволю оскорблять мою жену.
— Бросьте вы, какие там оскорбления!
— Никто не смеет ей противоречить… Ни вы, сэнсэй, ни кто другой… Ибо она уже до дна испила горький кубок адских мучений.
— Насколько я могу представить себе из этого вашего дневника, у вашей супруги весьма логичное помешательство. Если отбросить формулу “совсем как человек”, никаких особых симптомов, видимо, не имеется.
Мой гость кивнул и раздумчиво проговорил:
— В конечном счете… Другими словами… То есть, вы хотите сказать, что она, возможно, вполне здорова?
— Вот именно. Понимаете, если это так, то трудно прийти к выводу…
— Говорите яснее. Если предположить, что моя жена сумасшедшая, то получится, что я в здравом уме. Раз так, то, естественно, у вас не может быть серьезных оснований для отказа от поста марсианского представителя. Вот и прекрасно… Я, разумеется, чрезвычайно рад… Все мои дела на этом закончатся, я и жена с чистой совестью войдем во временной туннель. Текст соглашения у меня уже подготовлен, вам остается только подписать…
— Нет-нет, к сожалению, меня больше устраивает версия, что ваша супруга вполне здорова.
— А тогда, сэнсэй, чего же вы опасаетесь? Если она обыкновенная земная женщина, то чего вам бояться? Или у вас был какой-нибудь слишком уж болезненный опыт?..
— Ничего я не боюсь.
— Тогда пошли!
— Ладно. Пошли.
Мой голос прозвучал глухо, настороженно, напряженно. Где же все-таки ловушка? Гость, хихикнув, произнес:
— До чего же вы любезны, сэнсэй. Впрочем, вы сегодня доставили мне большую радость… Только вот устал я немного. Вы ничего не забыли?.. Сигарета у вас не погасла?
19
Итак, дело, кажется, подходило к концу. Вместе с этим странным человеком я перешагнул порог кабинета, и с этого момента судьба моя стремительно покатилась прямой дорогой, которая привела меня к безумному суду.
Вы, возможно, уже поняли, в чем заключалась их ловушка… Где в этой загадочной картинке пряталась главная пружина всего механизма и почему мне не удалось увернуться от расставленного капкана…
Говорят, чтобы спрятать большую ложь, лучше всего окутать ее целой тучей маленьких. Вероятно, на эту удочку я и попался. Путь продолжался не более двух часов, но весь он был покрыт опавшими листьями лжи. А я до последней минуты считал, что занимаю безопасную позицию стороннего наблюдателя… со сцены мне в глаза била ложь, будто платить за спектакль мне придется ровно столько, сколько он стоит… А я сам, своими руками привязал себя к сиденью, которое и было главным механизмом ловушки…
Едва я покинул прихожую, как на меня обрушилось изобилие дневного света, реальность бытия, повседневных условностей и повседневной скуки. Даже сырые, пронизанные вонью коридоры и лестничные клетки после моего кабинета, обиталища астматика и затворника, взбодрили и отрезвили меня, словно крепкий кофе. Я почти окончательно пришел в себя и был настроен благодушно, как будто прогуливался по улицам после кино. Я представить себе не мог, что лестница, по которой я поднимаюсь, ведет в иной мир и что спускаться по ней уже не придется…