Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Новая Магдалина

ModernLib.Net / Классические детективы / Коллинз Уильям Уилки / Новая Магдалина - Чтение (стр. 2)
Автор: Коллинз Уильям Уилки
Жанры: Классические детективы,
Классическая проза

 

 


— Подождите здесь, пока я вернусь к вам, — шепнул он. — Не бойтесь ничего, мой очаровательный друг. Скажите себе:

— Сюрвиль душа чести! Сюрвиль предан мне!

Он ударил себя в грудь, он опять забыл о темноте в комнате и бросил взгляд невыразимого восторга на своего очаровательного друга.

— До скорого свидания! — вскричал он, поцеловал ее руку и исчез.

Когда холстинная занавесь опустилась за ним, громкий звук ружейных выстрелов внезапно был заглушен громом пушек. Через минуту граната [1] разорвалась в саду в нескольких шагах от окна.

Грэс упала на колени с криком ужаса. Мерси, не потеряв самообладание, подошла к окну и выглянула.

— Взошла луна, — сказала она, — немцы сыпят гранаты на деревню.

Грэс встала и подбежала к ней, ища защиты.

— Уведите меня отсюда! — кричала она. — Нас убьют, если мы останемся здесь.

Она остановилась, смотря с изумлением на фигуру сиделки, неподвижно стоявшей у окна.

— Из железа что ли вы созданы? — воскликнула она. — Неужели ничего не может вас испугать?

Мэрси грустно улыбнулась.

— Для чего мне бояться лишиться жизни? — ответила она. — Мне не для чего жить.

Гром пушек потряс домик во второй раз. Вторая граната разорвалась на дворе с противоположной стороны здания.

Оглушенная взрывом, пораженная ужасом, в минуту, когда опасность от разрывов гранат все больше угрожали домику, Грэс обвила руками сиделку и цеплялась в безумном страхе за женщину, руку которой гнушалась пожать пять минут тому назад.

— Где всего безопаснее? — кричала она. — Где я могу спрятаться?

— Почему я могу знать, где упадет следующая граната? — спокойно ответила Мерси.

Твердое спокойствие одной женщины как будто сводило с ума другую. Выпустив сиделку, Грэс дико осмотрелась вокруг, отыскивая способ убежать из домика. Бросившись сперва в кухню, она была прогнана назад шумом и суматохой при перенесении тех раненых, которых можно было поместить в повозке. Новый взгляд вокруг показал ей дверь, ведущую на двор. Она бросилась туда с криком облегчения. Только что она взялась за замок, когда раздался третий пушечный залп.

Отскочив назад, Грэс машинально поднесла руки к ушам. В эту самую минуту третья граната пробила крышу домика и разорвалась в комнате, как раз у двери. Мерси отскочила невредимой от своего места у окна. Горящие осколки гранаты уже зажгли сухой деревянный пол, и среди них смутно просматривалось сквозь дым бесчувственное тело ее собеседницы. Даже в эту ужасную минуту присутствие духа сиделки не изменило ей. Поспешив обратно к тому месту, от которого она только что отскочила и около которого она уже приметила пустые мешки из-под муки, сложенные в кучу, она схватила два мешка и, бросив их на тлеющий пол, затоптала огонь. Сделав это, она стала на колени возле бесчувственной женщины и приподняла ее голову.

Ранена она или умерла?

Мерси приподняла беспомощную руку и пощупала пульс. Пока она напрасно старалась уловить биение пульса, доктор Сюрвиль (испуганный за дам) поспешил узнать, не нанес ли разрыв гранаты вреда.

Мерси позвала его.

— Я боюсь, что осколки гранаты попали в нее, — сказала она, уступая ему свое место. — Посмотрите, опасно ли она ранена.

Беспокойство доктора об его очаровательной пациентке кратко выразилось ругательством.

— Снимите с нее плащ! — закричал он, поднося руку к ее шее. — Бедный ангел! Она повернулась, падая, петля обвилась вокруг ее горла.

Мерси сняла плащ. Он упал на пол, когда доктор брал Грэс на руки.

Принесите свечу, — сказал он нетерпеливо, — вам Дадут в кухне.

Он старался нащупать пульс, но его рука дрожала, шум и суматоха в кухне оглушали его.

— Праведное небо! — воскликнул он. — Мое волнение пересиливает меня!

Мерси подошла к нему со свечой. При свете они увидели страшную рану, нанесенную осколком гранаты, в голове англичанки. Состояние доктора Сюрвиля изменилось тотчас. Выражение беспокойства покинуло его лицо, спокойствие врача закрыло его вдруг как маска. Каким был теперь предмет его восторга? Бесчувственное тело на руках — ¦ больше ничего.

Перемена на его лице не ускользнула от Мерси. Ее большие серые глаза внимательно наблюдали за ним.

— Она серьезно ранена? — спросила она.

— Не трудитесь держать свечку, — холодно ответил он, — все кончено, я ничего не могу сделать для нее.

— Умерла?

Доктор Сюрвиль кивнул головой и погрозил кулаком по направлению к противнику.

— Проклятые немцы! — вскричал он, посмотрел на мертвое лицо, лежавшее на его руке, и безропотно пожал плечами. — Судьба войны! — сказал он, кладя тело на постель в углу комнаты. — В следующий раз, сиделка, может быть, настанет очередь ваша или моя. Кто знает? Ба! Проблема человеческой судьбы внушает мне отвращение.

Он отошел от постели и выразил отвращение к немцам, плюнув на осколки разорвавшейся гранаты.

— Мы должны оставить ее здесь, — продолжал доктор. — Она была когда-то очаровательной особой — теперь она ничто. Пойдемте отсюда, мисс Мерси, пока еще не поздно.

Он предложил руку сиделке. Стук колес багажных повозок, трогавшихся в путь, и в третий раз бой барабанов раздался вдали. Началось отступление.

Мерси отдернула холстинную занавесь и увидела тяжело раненных, оставленных на их соломенных постилках на милость неприятеля. Она отказалась от предложенной руки Сюрвиля.

— Я уже говорила вам, что останусь здесь, — отвечала она. Сюрвиль поднял руки с вежливым возражением. Мер приподняла занавесь и указала на дверь из домика.

— Ступайте, — сказала она. — Я решилась.

Даже в эту трагическую минуту француз остался французом. Он удалился с неподражаемой грацией и достоинством.

— Милостивая государыня, — сказал он — вы великолепны!

С этим прощальным комплиментом дамский угодник — верный до последнего своей любви к женскому полу — поклонился, приложив руку к сердцу, и вышел из домика.

Мерси опустила холстинный занавесь. Она осталась одна с умершей женщиной.

Последние звуки шагов, последний стук повозок замерли вдали, и стрельба с позиции, занимаемой неприятелем, не нарушала более наступившей тишины. Немцы знали, что французы отступили. Через несколько минут они займут брошенную деревню. Звуки их приближения будут слышны в домике. Пока же тишина была ужасной. Даже несчастные раненые, оставленные в кухне, молча ждали своей участи.

Оставшись одна в комнате, Мерси прежде всего взглянула на кровать. Обе женщины встретились в суматохе первой стычки после сумерек. Разлученные, по прибытии в домик, обязанностями сиделки, они опять встретились в комнате капитана. Знакомство между ними было короткое и не обещало перейти в дружбу. Но роковое несчастье пробудило участие Мерси к незнакомой женщине. Она взяла свечу и подошла к женщине, которая была убита буквально возле нее.

Она стояла возле кровати, смотря в ночной тишине на неподвижное, мертвое лицо.

Это было лицо поразительное — раз увидев его (живое или мертвое), его нельзя было забыть. Лоб очень низкий и широкий, глаза необыкновенно далеки друга от друга, рот и подбородок замечательно малы. Нежными руками Мерси разгладила растрепанные волосы и поправила смятое платье.

— Не более пяти минут тому назад, — думала она, — я желала поменяться местом с то6ою!

Она отвернулась от кровати со вздохом и тихо сказала:

— И теперь я желала бы поменяться местами.

Тишина начала давить ее. Мерси медленно перешла на другой конец комнаты.

Плащ на полу — ее собственный плащ, который она дала мисс Розбери, — привлек ее внимание, когда она проходила мимо него. Она подняла плащ, смахнула с него пыль и повесила на стул. Сделав это, Мерси опять поставила свечу на стол и, подойдя к окну, прислушивалась к первым звукам приближения немцев. Слабый шелест ветра в ближайших Деревьях был единственным звуком, донесшимся до ее слуха. Она отошла от окна и села у стола, думая:

— Не осталась ли еще какая-нибудь неисполненная христианская обязанность к умершей? Не нужно ли было сделать еще что-нибудь до появления немцев?

Мерси припомнила разговор, происходивший между ее несчастной собеседницей и ею. Мисс Розбери говорила о цели ее возвращения в Англию. Она упомянула об одной даме — родственнице, которая ее не знала, но ждала ее Кто-нибудь, знающий, как умерла бедняжка, должен написать ее единственному другу. Кто это сделает? Никто не мог этого сделать, кроме единственной свидетельницы катастрофы, теперь оставшейся в домике, — самой Мерси.

Она взяла плащ со стула и вынула из кармана кожаный бумажник, который Грэс показывала ей. Единственная возможность узнать адрес, по которому писать в Англию, состояла в том, чтобы открыть бумажник и рассмотреть бумаги. Мерси раскрыла бумажник — и остановилась, чувствуя странное нежелание продолжать осмотр.

Минутное соображение подсказало ей, что ее совестливость неуместна. Если она не тронет бумажник, немцы конечно осмотрят его, а немцы вряд ли побеспокоятся написать в Англию. Чьим глазам приличнее осмотреть бумаги умершей — глазам мужчин и иностранцев или соотечественницы? Мерси перестала колебаться. Она высыпала все, находившееся в бумажнике, на стол.

Глава IV

ИСКУШЕНИЕ

Несколько писем, связанных лентой, привлекли прежде всего внимание Мерси. Чернила, которыми написаны были адреса, побледнели от времени. Письма, адресованные к полковнику Розбери и к мистрис Розбери, заключал: в себе переписку между мужем и женой в то время, когда военные обязанности полковника заставляли его отлучаться из дома. Мерси опять связала письма и перешла к бумагам, лежавшим по порядку под ее рукой.

Эти бумаги состояли из нескольких листочков, зашпиленных вместе и озаглавленных (женским почерком): «Мой дневник в Риме». Краткий осмотр показал, что дневник был написан мисс Розбери и в основном посвящен описанию последних дней жизни ее отца.

Когда дневник и письма были положены в бумажник, единственной бумагой, оставшейся на столе, было письмо. На конверте, в котором лежало это письмо, стоял адрес:

— Леди Джэнет Рой, дом Мэбльторнский, Кенсингтон, Лондон.

Мерси вынула письмо из незапечатанного конверта. Первые строчки показали ей, что это рекомендательное письмо полковника, поручающего свою дочь ее покровительнице по приезде в Англию.

Мерси прочла все письмо. Писавший называл его последним посланием умирающего. Полковник Розбери с любовью писал о достоинствах своей дочери и с сожалением о ее небрежном воспитании — приписывая последнее денежным потерям, принудившим его переселиться в Канаду с репутацией бедняка. Затем следовали горячие выражения признательности леди Джэнет.

— Я обязан вам, — говорилось в письме в заключение, — что умираю спокойный относительно будущего моей милой девочки. Вашему великодушному покровительству поручаю я единственное сокровище, оставляемое мною на земле. Во всю вашу продолжительную жизнь вы благородно употребляли ваше высокое звание и огромное богатство на то, чтобы делать добро. Думаю, что не меньшей вашей добродетелью будет считаться и то, что вы утешили последние часы старого воина, раскрыв ваше сердце и ваш дом его осиротевшей дочери.

Тут кончалось письмо. Мерси положила его с тяжелым сердцем. Какого случая лишилась молодая девушка! Женщина знатная и богатая ждала ее — женщина такая сострадательная и великодушная, что ее отец был спокоен на смертном одре за свою дочь, и эта дочь лежала, не нуждаясь ни в доброте, ни в помощи леди Джэнет!

Письменные принадлежности французского капитана остались на столе. Мерси перевернула письмо, чтобы написать известие о смерти мисс Розбери на пустой странице в конце. Она еще соображала, какие выражения употребить, когда звук жалостных голосов из смежной комнаты долетел до ее слуха. Оставленные раненые просили помощи — брошенные солдаты лишились наконец твердости.

Она вошла в кухню. Крик восторга встретил ее появление — один вид ее успокоил больных. От одной соломенной постели к другой она переходила со словами утешения, словами, подававшими им надежду, с искусными и нежными руками, от прикосновения которых утихала их боль. Они целовали подол ее черного платья, называли ее ангелом-хранителем, когда это прелестное создание двигалось между ними и наклоняло над их жестким изголовьем свое кроткое, сострадательное лицо.

— Я буду с вами, когда придут немцы, — сказала она оставляя их, чтобы вернуться к своему ненаписанному письму. — Мужайтесь, бедняжки! Ваша сиделка не бросила вас.

— Мужайтесь, сударыня, — отвечали раненые, — и Господь да благословит вас!

Если бы стрельба опять началась в эту минуту, если бы граната убила ее, когда она помогала несчастным, какой христианин поколебался бы объявить, что место этой женщины будет на небесах? Но если война кончится и оставит ее в живых, где будет место ее на земле? Где будут ее надежды? Где будет ее дом?

Она вернулась к письму. Вместо того, однако, чтобы сесть писать, она стояла у стола, рассеянно смотря па бумагу.

Странная фантазия зародилась в ее голове, когда Мерси вошла в комнату, она сама слабо улыбнулась сумасбродству этой фантазии. Что если она попросит леди Джэнет позволить ей занять место мисс Розбери? Она встретилась с мисс Розбери в критических обстоятельствах и сделала все, что женщина может сделать, чтобы помочь другой женщине. Это обстоятельство давало ей некоторое право, может быть, если леди Джэнет не имела в виду другой компаньонки и чтицы. Что если она отважится сама попросить за себя — что сделает благородная и сострадательная дама? Она ответит:

— Пришлите мне аттестат, и я посмотрю, что могу сделать. Аттестаты! Мерси горько засмеялась и села написать в коротких словах все, что требовалось от нее, — простое изложение фактов.

Нет! Ни одной строчки не могла она написать. Фантазию свою она не могла прогнать. Мысли ее были теперь целиком заняты воображаемой картиной красоты Мэбльторнского дома, удобством и изяществом жизни, которую там вели. Опять подумала она о случае, которого лишилась мисс Розбери. Несчастное существо! Какой дом был бы для нее открыт, если бы граната упала у окна, а не на дворе!

Мерси отодвинула от себя письмо и стала нетерпеливо ходить взад и вперед по комнате.

Тревожное направление ее мыслей нельзя было преодолеть таким образом. Воображение ее рисовало одну бесполезную картину для размышлений только для того, чтобы заняться другой. Она теперь заглядывала в свое будущее.

Каковы были ее надежды (если она доживет), когда кончится война? Прошлая опытность обозначала с безжалостной верностью печальную сцену. Куда бы она ни отправилась, чем бы ни занялась, все кончится одинаково. Красота ее возбудит любопытство и восторг, станут расспрашивать о ней; узнают историю прошлого, общество сострадательно пожалеет о ней, общество великодушно составит подписку для нее, а все-таки в конце окажется один результат — тень прежнего бесславия окружит ее, как чума, разъединит ее с другими женщинами, заклеймит, даже когда она вымолит прощение в глазах Божьих, печатью неизгладимого бесславия в глазах людских — вот ее надежды! А ей только двадцать пять лет. Она находится в полном расцвете здоровья и силы. Она может прожить по закону природы еще пятьдесят лет!

Мерси опять остановилась у кровати. Она опять посмотрела на лицо погибшей.

Почему граната убила женщину, имевшую надежды в жизни, и пощадила ту, у которой не было никаких? Слова, сказанные Грэс Розбери, вспомнились ею.

"Если бы у меня была возможность вести такую жизнь! Если бы я имела вашу репутацию и ваши надежды! "

И вот такая возможность пропала! Завидная надежда уничтожена осколком гранаты! Можно было сойти с ума, глядя на тело Грэс, осознавая свое положение так, как она осознавала его. С горькой насмешкой отчаяния наклонилась Мерси над безжизненной фигурой, заговорила с ней, как будто та могла ее слышать.

— О, — сказала она с завистью, — если бы ты могла сделаться Мерси Мерик, а я Грэс Розбери теперь!

Как только эти слова сорвались с ее губ, Мерси вздрогнула и выпрямилась. Она стояла у постели, дико устремив глаза в пустое пространство, мозг ее пылал, сердце так билось, что она задыхалась.

"Если бы ты могла сделаться Мерси Мерик, а я Грэс Розбери теперь! "

В одно мгновение эта мысль приняла новое развитие в ее голове. В одно мгновение убеждение в реальности такого плана поразило ее как электрическая искра. Она может сделаться Грэс Розбери, если осмелится. Решительно ничто не могло помешать ей явиться к леди Джэнет Рой под именем Грэс Розбери.

В чем состоял риск? Где была слабая сторона этого плана?

Грэс сама ясно сказала, что она и леди Джэнет никогда не видели друг друга. Друзья ее были в Канаде, родственники в Англии умерли. Мерси знала место, где она жила, место, называемое Порт-Логан, так же хорошо, как знала его Грэс. Мерси стоило только прочесть рукописный дневник, чтобы иметь возможность отвечать на все вопросы, относившиеся до поездки в Рим и до смерти полковника Розбери. Ей не нужно было представлять образованную девушку. Грэс сама говорила — в письме отца также говорилось в ясных выражениях — о ее небрежном воспитании. Все, буквально все, было в пользу сиделки Мерси. Люди, которые знали ее в госпитале, уехали и не возвратятся более. Ее белье с ее меткой было в эту минуту на мисс Розбери. Белье мисс Розбери с ее меткой сушилось в смежной комнате и находилось в распоряжении Мерси. Способ избавиться от нестерпимого унижения ее настоящей жизни открылся перед нею наконец. Какая это была перспектива? Новая личность, в которой она может быть признанной повсюду! Новое безупречное имя! Новая прошлая жизнь, которую все могут разыскивать сколько угодно!

Румянец вспыхнул на щеках Мерси, глаза ее засверкали. Она никогда не была так привлекательно прекрасна, как в эту минуту, когда новое будущее открылось перед нею, сияя новой надеждой.

Она подождала с минуту, чтобы взглянуть на свой смелый план с другой точки зрения. Что в нем было дурного? Что говорила ее совесть?

Во-первых, относительно Грэс. Какой вред делала она умершей женщине? Вопрос сам давал ответ. Никакого вреда ни ей, ни ее родным. Ее родные также умерли.

Во-вторых, леди Джэнет. Если она будет служить верно своей новой госпоже, если она честно станет занимать свое новое место, если она будет внимательно исполнять распоряжения и будет признательна за доброту, если, одним словом, она будет такова, какою может и захочет быть в блаженном спокойствии и безопасности своей новой жизни, какой вред сделает она леди Джэнет? Опять вопрос сам за себя ответил. Она может и захочет дать леди Джэнет повод благословлять день, в который она вошла в ее дом.

Мерси схватила письмо полковника Розбери и положила его в бумажник с другими бумагами. Случай представился ей, вероятность успеха большая, все было в ее пользу, ее совесть ничего не говорила против этого смелого плана. Она решила тут же: «Я сделаю это».

Что-то восстало в ее сознании, что-то оскорбило ее пылкую натуру, когда она положила бумажник в карман своего платья. Мерси решилась, а между тем была неспокойна. Она не была уверена, искренне ли допросила свою совесть. Что если она опять положит бумажник на стол и подождет, пока пройдет ее волнение, а потом представит свой задуманный план на суд перед собственными понятиями о добре и зле?

Она подумала раз — и поколебалась. Прежде чем она могла подумать в другой раз, отдаленный шум шагов и топот лошадиных копыт донеслись до нее в ночном воздухе. Немцы вступали в деревню. Через несколько минут они явятся в домик и заставят ее сказать, кто она. Не было времени ждать, пока она успокоится. Что будет — новая жизнь в лице Грэс Розбери или жизнь старая — в лице Мерси Мерик?

Она взглянула на постель в последний раз. Жизнь Грэс кончилась, будущее Грэс находилось в ее распоряжении. Ее решительная натура, принужденная к немедленному выбору, перешла на сторону смелого плана. Она осталась при намерении занять место Грэс.

Шум приближения немцев доносился все сильнее и ближе. Слышались голоса офицеров, отдававших приказания.

Мерси села у стола и ждала, что будет.

Присущая всем женщинам привычка заставила ее взглянуть на свою одежду до появления немцев. Когда она проверяла, все ли в порядке, взгляд ее упал на красный крест на ее левом плече. В одно мгновение Мерси поразила мысль, что костюм сиделки может привести ее к ненужному риску. Он давал ей положение представителя Красного креста, это могло повести к расспросам впоследствии, и эти расспросы могли выдать ее.

Мерси осмотрелась вокруг. Серый плащ, который она дала Грэс, привлек ее внимание. Она взяла плащ и закрылась им с ног до головы.

Только Мерси Мерик завернулась с плащ, как услышала стук отворяемой наружной двери, голоса, говорившие на иностранном языке, и звон оружия, складываемого в задней комнате. Ждать, пока ее найдут, или показаться самой? Для такой натуры, как она, было менее тягостно показаться, чем ждать. Она пошла в кухню. Холстинная занавесь, когда она протянула к ней руку, была вдруг отдернута с другой стороны и три мужчины очутились лицом к лицу с нею в дверях.

Глава V

НЕМЕЦКИЙ ДОКТОР

Самый младший из трех незнакомцев, судя по чертам, цвету лица и обращению, был, очевидно, англичанином. На нем была военная фуражка и военные сапоги, но остальная одежда была штатская. Возле него стоял офицер в прусском мундире, а возле офицера третий и самый старший из троих. Он также был в мундире, но его наружность вовсе не показывала военного. Он хромал на одну ногу, горбился и вместо шпаги на боку держал в руке палку. Зорко взглянув сквозь черепаховые очки сперва на Мерси, потом на кровать, потом осмотрев всю комнату, он невозмутимо обратился к прусскому офицеру и прервал молчание такими словами:

— Больная женщина на кровати, другая женщина ухаживает за нею, и никого больше в комнате нет. Нужно ли, майор, ставить здесь караул?

— Вовсе не нужно, — ответил майор.

Он козырнул и вернулся на кухню. Немецкий доктор сделал несколько шагов, побуждаемый долгом своей профессии, к кровати. Молодой англичанин, глаза которого с восторгом были прикованы к Мерси, задернул занавесь в дверях и почтительно заговорил с ней по-французски.

— Могу я спросить, с француженкой ли я говорю? — сказал он.

— Я англичанка, — ответила Мерси.

Доктор услышал ответ. Остановившись по пути к посте ли, он указал на фигуру, лежавшую на ней, и спроси. Мерси на английском языке с сильным немецким акцентом.

— Могу я быть полезен?

Его обращение было подчеркнуто-вежливым, тон сурового голоса был злобно-насмешливый. Мерси тотчас почувствовала отвращение к этому хромому, безобразному старику, нагло уставившемуся на нее сквозь черепаховые очки.

— Вы не можете быть полезны здесь, — сказала он, коротко. — Дама эта была убита, когда ваши войска сыпали гранаты на этот домик.

Англичанин вздрогнул и сострадательно посмотрел на кровать. Немец освежился щепоткой табака и задал другой вопрос.

— Тело осматривал какой-нибудь доктор? — спросил он.

Мерси нелюбезно ограничила свой ответ одним необходимым словом:

— Да.

Доктор этот был не такой человек, чтобы испугаться женского отвращения к себе. Он продолжал свой допрос.

— Кто осматривал тело? — спросил он сурово.

Мерси ответила:

— Доктор, служащий при французском госпитале.

Немец заворчал с презрением, не одобряя всех французов и все французские учреждения. Англичанин воспользовался представившимся случаем снова обратиться к Мерси.

— Эта дама ваша соотечественница? — спросил он.

Мерси сообразила, прежде чем ответила. С целью, которую она имела в виду, серьезные причины могли требовать, чтобы она говорила о Грэс с чрезвычайной осторожностью.

— Я полагаю, — сказала она. — Мы встретились здесь случайно. Я ничего не знаю о ней.

— Даже ее имя? — спросил немецкий доктор.

Решимость Мерси еще не дошла до того, чтобы открыто назвать Грэс своим именем. Она прибегла к решительному отрицанию.

— Даже ее имя, — повторила она твердо.

Старик уставился на нее бесцеремоннее прежнего, подумал и веял свечу со стола. Англичанин продолжал разговор, уже не скрывая, что он заинтересовался прелестной женщиной, стоявшей перед ним.

— Извините меня, — сказал он, — вы очень молоды для того, чтобы находиться одной в таком месте в военное время.

Внезапная суматоха в кухне избавила Мерси от немедленной необходимости отвечать ему. Она услышала голоса раненых, пытавшихся что-то возражать, и грозные окрики немецких офицеров, заставлявших их молчать. Благородное стремление женщины защитить несчастных тотчас одержало верх над личным соображением, предписываемым ей положением, которое она заняла. Не заботясь о том, изменит она себе или нет, как сиделка французского госпиталя, она немедленно раздвинула холстинную занавесь, для того чтобы войти в кухню. Немецкий часовой загородил ей дорогу и объявил на своем языке, что посторонних не пускают. Англичанин, вежливо вмешавшись, спросил, имеет ли она какую-нибудь особенную цель желать войти в ту комнату.

— Бедные французы! — сказала она с жаром, и сердце упрекнуло ее в том, что она забыла о них. — Бедные раненые французы!

Немецкий доктор отошел от кровати и распорядился, прежде чем англичанин успел вставить слово.

— Вам нет никакого дела до раненых французов, это мое дело, а не ваше. Они наши пленные, и их переводят в наш госпиталь. Я Игнациус Вецель, начальник медицинского штаба — и говорю вам это. Молчите!

Он обернулся к часовому и прибавил по-немецки:

— Задерните опять занавесь, и если эта женщина будет настаивать, просто втолкните ее в эту комнату.

Мерси пыталась возражать. Англичанин почтительно взял ее за руку и отвел от часового.

— Бесполезно сопротивляться, — сказал он. — Немецкая дисциплина непреклонна. Вам нет никакой причины тревожиться о французах. Госпиталь, под надзором доктора Вецеля, прекрасно устроен. Я ручаюсь, что с ранеными будут обходиться хорошо.

Он увидел слезы на ее глазах при этих словах, и его восхищение Мерси все усиливалось.

"Добра столько же, сколько прекрасна, — подумал он. — Какое очаровательное создание! "

— Ну? — сказал Игнациус Вецель, смотря сурово на Мерси сквозь очки. — Довольны вы? И будете вы молчать?

Она уступила, очевидно, было бесполезно настаивать. Если бы не сопротивление доктора, ее преданность раненым могла бы остановить ее на тернистом пути, по которому она шла. Если бы она могла только опять погрузиться и душевно, и телесно в свое доброе дело как сиделка, может быть, она осталась бы тверда против искушения. Гибельная строгость немецкой дисциплины разорвала последнюю связь, соединявшую Мерси с ее благороднейшими чувствами. Лицо Мерси посуровело, когда она гордо отошла от доктора Вецеля и села на стул.

Англичанин пошел за ней и вернулся к вопросу о ее настоящем положении в домике.

— Не предполагайте, что я желаю вас напугать, — сказал он — повторяю, вам нечего беспокоиться о французах, но есть серьезная причина беспокоиться о вас самих. Боевые действия возобновятся около этой деревни на рассвете. Вам непременно нужно быть в безопасном месте. Я офицер английской армии, меня зовут Орас Голмкрофт.

Я буду рад быть вам полезен и могу, если вы позволите мне. Могу я вас спросить, вы путешествуете?

Мерси еще больше завернулась в плащ, скрывавший одежду сиделки, и молча сделала первый шаг к обману Она утвердительно склонила голову.

— Вы едете в Англию?

— Да.

— В таком случае я могу провести вас через немецкие боевые порядки и дать вам возможность продолжать путь.

Мерси посмотрела на него с нескрываемым удивлением. Его сильное участие к ней сдерживалось в строгих границах благовоспитанности. Он был неоспоримо джентльмен. Действительно ли говорил он правду?

— Вы можете провести меня через расположение немецкой армии? — переспросила она. — Вы должны иметь для этого на немцев большое влияние.

Орас Голмкрофт улыбнулся.

— Я обладаю влиянием, которому никто не может сопротивляться, — ответил он, — влиянием печати. Я служу здесь военным корреспондентом для одной из наших влиятельных английских газет. Если я попрошу, ответственный немецкий офицер даст нам пропуск. Он недалеко отсюда. Что вы на это скажете?

Она мобилизовала всю свою решимость не без затруднения даже теперь и ухватилась за его слова.

— Я с признательностью принимаю ваше предложение, сэр.

Он сделал шаг к кухне и остановился.

— Может быть, лучше сделать это тайно, — сказал он. — Если я пройду через эту комнату, меня станут расспрашивать. Нет ли другой дороги из этого домика?

Мерси показала ему дверь, которая вела на двор. Он поклонился и оставил ее.

Мерси украдкой посмотрела на немецкого доктора. Игнациус Вецель опять стоял у постели, наклонившись над телом Грэс, по-видимому, погрузился в изучение раны, сделанной осколками гранаты. Инстинктивное отвращение Мерси к старику увеличилось в десять раз теперь, когда она осталась с ним одна. Она тревожно отошла к окну и стала смотреть на лунный свет.

Компрометировала ли она уже себя обманом? Пока еще нет. Она компрометировала себя только необходимостью вернуться в Англию — не более. Пока еще не было никакой необходимости явиться в Мэбльторнский дом вместо Грэс.

Еще было время обдумать свое намерение, еще было время написать о несчастье, как она предполагала, и послать эти письма с бумажником к леди Джэнет Рой. Что если она, окончательно решится на это, что будет с нею, когда она опять очутится в Англии? Тогда не останется другого выбора, как опять обратиться к своему другу смотрительнице. Для нее ничего более не останется, как вернуться в приют.

В приют! К смотрительнице! Какие прошлые воспоминания, соединенные с этими двумя именами, явились теперь непрошеные и заняли главное место в ее мыслях? О ком думала она теперь, в этом чужом месте и в этом кризисе своей жизни? О человеке, слова которого нашли путь к ее сердцу, влияние которого укрепило и утешило ее в капелле приюта. Одно из прекраснейших мест проповеди было посвящено Джулианом Грэем предостережению прихожанок, к которым он обращался, против унизительного влияния лжи и обмана. Выражения, в которых он обращался к жалким женщинам, окружавшим его, выражения сочувствия и поощрения, в каких никто не говорил с ними прежде, вспомнились Мерси Мерик, как будто она слышала их только час тому назад. Она смертельно побледнела, когда они теперь опять представились ей.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19