Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Соня Блу (№1) - Ночью в темных очках

ModernLib.Net / Ужасы и мистика / Коллинз Нэнси / Ночью в темных очках - Чтение (стр. 2)
Автор: Коллинз Нэнси
Жанр: Ужасы и мистика
Серия: Соня Блу

 

 


Доктор Векслер отодвинул Хагерти, склонился к пациентке усмирительной рубашке. Ее голова еще мотнулась взад-вперед, и Клод взглянул в глаза попавшего в капкан зверя. Потом заметил кровь на ее губах. На глазах Клода из окровавленных губ высунулся язык и облизал их начисто. Так поступает кошка после охоты. Векслер поднял глаза.

– Отлично оправились... Хагерти вас зовут? Да, отлично. – Векслер встал, вытер руки об штаны. – Разумеется, ничего этого не было.

Векслер глядел не на него. Клод повернулся и увидел двух молодых людей в темных костюмах и темных очках, уволакивающих тело Калиша за ноги.

Векслер громко выругался. Он глядел на сумасшедшую, которой только что ввел лекарство, и сам себе не верил.

– Она очнулась!

Женщина в смирительной рубашке издала пронзительный вой. Качаясь из стороны в сторону, она перевернулась на живот и, упираясь головой, стала подтягивать вперед колени, как мусульманин на молитве. Повернувшись к Векслеру, она зарычала. Ее перевернутого оскала было достаточно, чтобы Клод бросился прочь.

За ним захлопнулась тяжелая дверь. Била холодная дрожь, хотя по спине стекал горячий пот. С той стороны в дверь что-то ударило.

Время расплавилось, и Хагерти оказался в забегаловке возле своего дома, пытаясь разобраться в том, что видит и слышит. Старый газетчик шел от стола к столу, продавая утренний выпуск. Хагерти купил газету и прочел о второй, официальной смерти Калиша: «Местный житель сгорел в собственном автомобиле».

* * *

Я тону в снах сумасшедших.

Они давят на мой мозг, дюжина назойливых призраков с пустыми глазами и ищущими пальцами. Впервые с тех пор, как я вернула себе свою плоть, я понимаю, как сильно эволюционировала Другая. Если бы я пробыла под наркозом чуть подольше, было бы уже поздно. Я бы никогда не нашла дороги назад и потеряла бы все. Сейчас я могу придавать кошмарам форму. Не та способность, о которой я бы мечтала или которой стала радоваться, но Другая это любит.

У меня нет силы или знания, чтобы закрыться от их снов. Другая знает, что я не могу удержаться на поверхности достаточно долго, чтобы разобраться с этой проблемой. Меня тащит подводное течение.

* * *

Улыбчивый юноша с лицом семинариста и глазами рептилии гасит сигарету об обнаженный пах четырехлетнего мальчика, и его вопли глушит вакуум сна, глотает их... Меня окружают скрученные горы и странно вылепленные холмы, земля – покрытая паутиной трещин красная глина, и прямо из нее торчат люди и животные. Лошади, беременные женщины, мужчины в деловых костюмах, собаки, старые дамы – все в керосине, а посредине стоит человек, смеется и все время щелкает зажигалкой... Иду по пустому дому, где двери распахнуты – все сжалось в темноте, ждет меня, чтобы я по ошибке вошла туда, но я боюсь оставаться в коридорах, потому что сейчас что-то выскочит и меня поймает, если я не спрячусь... Я привязана к железной кровати, руки у меня скованы над головой, а в ногах кровати стоит кожистая фигура, кожаный демон, покрытый шипами и молниями. Он поднимает руки погладить мое лицо, из костяшек пальцев торчат скальпели... и я смеюсь, потому что знаю: это во сне, но смеюсь не я, это Другая. Я пытаюсь убежать, потому что Другая приближается, и надо уйти из сна, пока она не захватила меня совсем, но я заблудилась... Взрывы лавы... говорящие звери... восковые буквы, вплавленные в кровавые стены... Второй Ангел плачет, как голодный младенец... кадавры в пятнах извести и углей... горящие собаки висят на фонарях... Я стою в пустой комнате и гляжу на высокого и тощего человека в больничной пижаме. Он злится.

– Убирайся из моей головы, стерва!

Надо уходить. Другая на свободе.

* * *

До чего ж это все жалко! Монстры из второй лиги устраивают собственный гран-гиньоль. До чего ж бездарно. Хочешь страха? Настоящего ужаса? Хочешь знать, как это на самом деле?

Ты знала когда-то, пока тебя не поймали и не бросили в этот игрушечный театр. Теперь тебе только снятся кровь и боль, ты не живешь ими. Ты больше не в силах осуществить совершенство своего ада на плоти этих жертв: Но такова жизнь. Когда ты поймана, кретинка, ты зависишь от милости чужих. Добро пожаловать в собственные кошмары.

* * *

Кожистый демон замахнулся поразить женщину, прикованную к кровати. Смех не дозволяется. Вопли, мольбы о пощаде – пожалуйста, но смех строго воспрещен. Он поднимает колючий кулак, предвкушая полосование беззащитной плоти. Женщина пожала плечами, безразличная к угрозе, и наручники слетели, как пластиковая игрушка. Демон задрожал, впервые поняв, что течение сна изменилось. Женщина встала, и ее руки ударили по черной, кожистой, сияющей скорлупе демона.

Маска на лице вся в застежках-молниях. Женщина не обратила на них внимания. Она запустила пальцы в темя и потянула вниз без усилий, как человек, который чистит апельсин. Демон попытался отбиваться, но скорлупа его головы раскололась, и там был только воздух. Ни крови, ни плоти. Он поднял руку, щупая то место, где только что была голова. Скальпели, куски рваного металла, торчащие из костяшек, ржавеют и отпадают хлопьями. Тело забилось в диких конвульсиях, и тварь из снов умерла, расплескивая невидимую кровь.

Другая прошла в следующий сон. Сначала здесь был только огонь, потом пламя чуть успокоилось, и можно было увидеть, что именно горит.

Пьяница в лохмотьях, облитый керосином, катался по земле, хватаясь за языки пламени, пожирающие волосы и кожу. Лицо его превратилось в хаос волдырей и лопнувших капилляров. Собака с подожженным хвостом металась с места на место, завывая от непонятной, невыносимой боли. Завеса пламени раздалась, открывая семью пуэрториканцев, скорчившихся на красной земле. Родители собрали вокруг себя детей, и, хотя те не открывали ртов, Другая слышала хныканье испуганных малышей и их натужный кашель.

Сновидца Другая нашла в самом сердце огня. Он сидел на корточках, одетый в белое, и даже капли пота не было на белизне его одежд.

Другая улыбнулась ему и засмеялась еще громче, когда он развернулся. Он попытался уползти в меняющиеся сны, но Другая слишком была быстра, чтобы так легко его отпустить. Она схватила его одной рукой за оба запястья и вздернула на ноги. Он содрогнулся от омерзения, когда Другая прижалась губами к его губам.

Сновидца прошиб пот. Первые капли испарины показались на губе и на лбу, и через секунду он весь был мокрый, и губы потрескались от обезвоживания. От воротника поднялся клуб дыма. Вежливо кашлянув, загорелись штанины. Он дико задергался, пытаясь высвободиться. Другая качнула головой, будто укоряя расшалившегося ребенка. Волосы сновидца занялись с сухим щелканьем, и на лице возникли волдыри, как на проявляемом фотоснимке.

Когда его глаза закипели в орбитах, Другой уже надоело – она уже искала игру посвежее.

Она вошла в сон Малколма, оставляя на ходу обрывки черной кожи и едкий запах дыма. Она знала, за каким занятием застанет Малколма. Последние пару недель он был у нее любимцем. Его запасы страха и зла оказались неожиданно огромными. Более чем достаточными, чтобы позабавиться.

Малколм закреплял мощные электрические зажимы на cоcцах девятилетней девочки. Она сидела на стуле, разорванная герл-скаутская форма болталась у пояса. Руки он ей связал за спиной форменным поясом, а берет запихнул ей в рот. Лицо девочки было раскрашено, как у модели из «Вога».

Другая положила Малколму руку на плечо, входя в ритм его сна.

Малколм съежился, захныкал, закрываясь руками, жалобно моля о пробуждении. Смех Другой становился грубее, и ее черты приобретали резкие, знакомые контуры. Другая нависла над ним горой, голос ее был громом, потрясая его до мозга костей.

– Пошли, Малколм. Поиграем с папочкой.

* * *

Клод все еще сидел в забегаловке, глядя на сообщение о смерти Калиша, и очнулся, когда на стуле напротив него появилась шестнадцатилетняя девушка.

– Ты спишь? – спросила она первым делом.

Застигнутый врасплох, Клод вынужден был перед ответом подумать.

– Наверное, да.

– Черт! Значит, я все еще брожу по снам. Надо вернуться, пока она не захватила полную власть. – Девушка вскочила и забегала в границах сна Хагерти. – Ты не из пациентов.

– Нет, я здесь работаю... то есть в «Елисейских полях»... Черт, с него это я должен объясняться с собственным сном?

– А я сон?

– А кто же еще? Ты же не этот страшный кошмар. По крайней мере я так не думаю.

Девушка перестала улыбаться.

– Она была здесь? В твоих снах?

Рациональная часть разума Клода начала бунтовать. Он не хотел больше видеть сны, но подсознание держало. Стены забегаловки стали таять. Девушка подобрала под себя ноги и поплыла в воздухе, охватив руками колени. Что-то было в ней знакомое, но Хагерти не мог сообразить, что.

– Притворись, что никогда нас не видел. Притворись, что нас и не было. Уйди отсюда, Клод Хагерти, найди себе место тихое и мирное...

– Откуда ты знаешь мое имя?

– Ты же меня создал, нет? Я же твой сон, разве не так? Она замолчала, будто прислушиваясь к чему-то далекому.

Хагерти подумал, что она красива.

– Боюсь, я не могу оставаться. Сейчас правит она. И она решила, что мне пора.

Девушка развернулась, оттолкнулась вверх и поплыла сквозь слои сна с легкостью чемпионки по плаванию. Хагерти двинулся за ней, но ноги увязли как в сиропе.

– Погоди! Скажи, кто ты! Ты женщина из палаты номер 7?

Она была уже где-то высоко, но голос прозвучал совсем рядом.

– Меня зовут Дениз Торн. Ее зовут Соня Блу.

* * *

Пора уходить.

Ей надоело здесь, надоели бесконечные лекарства и внутривенное питание. Защита от наркотиков стала достаточной. Здесь, в дурдоме, много интересного, но все это не оправдывало дальнейших задержек.

Пора уходить.

Она встала, отбросив с глаз спутанные волосы. Кровеносная система очищалась от наркотиков, изгоняя захватчиков из кровотока, превращая их в призраки. Ум был ясен, тело принадлежало ей. Слышно было, как Малколм рыдает во сне. Она улыбнулась и пожала плечами, раз, другой. Холст рубашки свалился, обнажив белую кожу. Она подняла руки, осмотрела шрамы на локтевых сгибах. Эти люди дали себе труд ухаживать за ее ногтями, пока она была в плену. Хорошо. Ногти ей понадобятся.

Лунный свет заливал ее серебром и тенями, манил уходить. Она вонзила ногти в обивку стен и тихо рассмеялась, когда обивка разошлась. Как ящерица, она вскарабкалась до уровня окна. Стекло было толщиной в три дюйма, с вплетенной проволочной сеткой, рассчитано на удары кувалды. Только с четвертого удара кулака оно разлетелось, хотя все пальцы раздробило на третьей попытке. Она вылезла через окно в темноту, повивальная бабка своего собственного второго рождения. Ребра застонали и треснули, когда она протискивалась в щель, пропороли левое легкое. Она сплюнула длинную струю крови.

Прижимаясь к кирпичной стене дома, она наслаждалась прикосновением холодного воздуха к голому телу. Впервые за много месяцев она была жива. Ветер подхватил ее хохот, разнес по двору «Елисейских полей». Позади выли и визжали заключенные Наблюдаемого отделения – кошмары выбросили их обратно в реальность безумия. Правая рука горела, но женщина привыкла к боли. Боль проходит.

Соня Блу поползла вниз головой по стене сумасшедшего дома.

* * *

Клод Хагерти очнулся от сна возле палаты номер 7, с ключами в руках. Резко вдохнул и пришел в себя. Его качнуло, и пришлось прислониться к двери. Он оглядел коридор – тамбур распахнут настежь.

И тут он услышал пациентов. Как он мог такое проспать и тем более ходить во сне?

Сон все еще был с ним. Он видел девушку с медовыми волосами, а одежде, которая начинала вновь входить в моду. Он видел печаль в ее глазах, слышал усталость в ее голосе. Что она говорила?

Она говорила, что сейчас самое время уходить.

Хагерти открыл дверь палаты номер 7, не беспокоясь, что пациентка выскочит или нападет на него. Он уже знал, что там увидит.

Смирительная рубашка лежала на полу пустой змеиной кожей. Глаза Клода проследили вертикальные разрывы на обивке стен. Из них торчала вата. По комнате гулял холодный воздух. Даже в полутьме были видны неровные зубья разбитого стекла, торчащие в раме окна. Высыхающая на стене кровь имела цвет тени.

3

Показания Уильяма Бердетта, он же Билли, ночного менеджера «Хит-н-гит», № 311.

Бердетт: Слушайте, я вам эту фигню повторил уже пять раз. Если вы мне не верите, может, погоняете на детекторе лжи?

Полисмен Голсон: Мистер Бердетт, это нам нужно для протокола. У нас нет оснований сомневаться в ваших показаниях. Нам только надо, чтобы они были зафиксированы стенографисткой нашего отдела, вот и все. Вам тогда не придется лишний раз ездить в город, если у нас будут вопросы.

Бердетт: Ага... тогда ладно. Так с чего мне начать?

Полисмен Голсон: Начните с начала, мистер Бердетт.

Бердетт: А? Ладно, о'кей. Так, меня зовут Уильям Бердетт, я работаю в «Хит-н-гит» в Клейпуле. Я там ночной менеджер и работаю на «собачьей смене» – это с одиннадцати вечера до семи утра – один, как перст. Район там не сахар – полно бродяг и парков. Была у меня парочка стычек еще и до этого. Сегодня утром, где-то часа в четыре, прибираю я у себя в магазине возле консервного отдела, и тут она заходит. У нас там звонок, и он сигналит, когда кто-то входит в дверь. Я смотрю и вижу эту побирушку. Ну, думаю, ни фига себе! Этого мне только не хватало в четыре утра. Я тогда ставлю швабру и иду за прилавок – чтобы присмотреть, если что. И тут я вижу, что это не побирушка. Ну, я так решил, понимаете. Она, значит, молода – где-то лет двадцать, и эти шмотки на ней так сидят, будто она их с какого алкаша сняла.

Полисмен Голсон: Вы не могли бы описать ее одежду более детально, мистер Бердетт?

Бердетт: Сейчас, попробую. Значит, так... Такая рубашка с длинными рукавами, фланелевая, вроде спецовки, как в миссии раздают. Она была ей велика размера на три, и рукава закатаны до локтей. Вот почему я увидел у нее следы на руках.

Полисмен Голсон: Следы? Вы имеете в виду следы от уколов?

Бердетт: Ну да, наверное. Я не особо разглядывал. И еще на ней были штаны тоже как от спецовки, только на размер больше. Жуть до чего перемазанные... глиной или еще Бог знает чем. И она была без ботинок. Волосы падали на лицо, длинные такие и очень грязные, будто она их год не мыла. Ну, в общем, из ночных шлюх последнего разбора, это я вам говорю. Я много повидал этого мусора, они ко мне во все часы ночи шляются. Но странность у этой была в том, чего она не сделала. Они все, нарки эти, сразу кидаются к жратве и хватают там шоколадки, печенье, в общем, всякое дерьмо в этом роде.

А эта вот пошла в дальний пролет, где у нас круглый стенд с солнечными очками, и начала их примерять. Она стояла ко мне спиной, и волосы у нее спадали на лицо, так что спереди я ее не рассмотрел, но видел, что она приличное количество пар перепробовала. И двигалась она вроде как рывками. Жутковато. Я понял, что она хочет свистнуть пару очков, тут не надо быть Шерлоком. Поэтому я за ней смотрел, а того мужика, что вошел где-то, наверное, в полпятого, не заметил.

Звонок звякнул, когда дверь открылась, я посмотрел и увидел, что это мужчина, белый. Я-то все за нищенкой приглядывал, а когда обернулся, мне в морду смотрел обрез. Этот белый и говорит: «Выкладывай все из кассы». Я про девчонку и забыл, вижу только перед собой дуло. Значит, я открываю кассу, достаю сорок баксов и сколько-то там талонов на еду, и это все. Даю этому мужику, и он говорит: «И это все?», и я точно знаю, что сейчас он меня пришьет. Это по голосу слышно и по глазам видно. Вышибет мне мозги за то, что у меня так мало денег. Я себе представил, как мои мозги расплескиваются по сигаретному стенду и еще до комиксов долетают брызги.

И тут я слышу этот... шум. Будто котов заживо варят. Поначалу я подумал, что это копы едут, и потом соображаю, что это же прямо в магазине! Тут я вспоминаю, что эта нищенка еще здесь. Этот грабитель, наверное, и не знал, что она в магазине. Он разворачивается и палит навскидку и разносит стенд «Доктор Пеппер». Вот откуда у меня на щеке этот порез – от осколка бутылки.

В общем, оборванка летит на этого хмыря, будто хочет с ним обняться, а я думаю, что сейчас нам обоим конец. Она орет так, что уши трескаются, и налетает на него. Вы теперь себе представьте: мужик этот крупный. Бывший борец, или байкер, или кто-то в этом роде. И она его валит! Левым плечом въезжает ему в брюхо, хватает руку с обрезом и заламывает назад. Тут и второй ствол стреляет, вон там дырища в потолке. Мне в дюйме от головы просвистело. Будто кто-то мне по башке брусом саданул! Наверное, я на этом месте и вырубился, потому что потом только помню, стоит надо мной коп и спрашивает, не ранен ли я. А у меня еще в ушах звенит, и я еще долго не могу сообразить, что у меня спрашивают. Наверное, я был в шоке или что-то вроде этого, потому что все спрашивал у санитаров про ту девчонку. А они не могли понять, о чем это я.

Так вот, когда я поднялся с пола, то увидел только разбитый стенд «Доктор Пеппер». Мертвой девчонки не было, и крови не было. Обрез грабителя лежал на прилавке, упакованный в пластиковый мешок. Коп, который меня нашел, сказал, что обрез валялся на полу. Я сначала не сообразил, а потом увидел двери.

У нас, знаете, такие стеклянные двери, качающиеся. Днем обе половинки открыты, но после полуночи я одну запираю, чтобы лучше следить, кто там входит и выходит. Так обе эти двери были сорваны с петель, а битое стекло валялось по всей автостоянке! Будто кто-то в них въехал на мотоцикле... только со стороны магазина!

Я не знаю, какого черта ей там надо было, но после этих дверей я рад, что не оказался у нее на дороге. Вот и все, что я могу вам рассказать. Добавлю только, что никогда раньше ее не видел и надеюсь никогда больше не увидеть. Нет, я с этой чертовой работы ухожу.

Полисмен Голсон: Мистер Бердетт, что именно было украдено из вашего магазина?

Бердетт: Значит, деньги, которые этот парень взял из кассы, валялись на полу рядом с обрезом. Так что одно я могу сказать точно: из магазина была унесена пара солнечных очков. Зеркальных. Я это потому знаю, что она была в этих очках, когда въехала в этого кретина.

Офицер Голсон: Вы уверены, что это все, что было украдено? Пара зеркальных солнечных очков?

Бердетт: Вы правильно поняли.

* * *

Ирма Клезер открыла дверь своей квартиры. Она была одета в бесформенный домашний халат, пушистые тапочки, на голове торчали бигуди.

Половина шестого утра! Каждый день уже двенадцать лет она просыпается в половине шестого, чтобы собрать завтрак этому лентяю и недотепе. И какова благодарность за то, что она отправляет его на завод, заправив ему брюхо чем-то получше холодной каши? Поцелуй? Объятие? Простое «спасибо»? Хрен тебе. У этого паразита не хватает даже такта предложить вынести мусор.

Ирма Клезер с трудом спускалась по ступеням, честя вполголоса своего мужа Стэна, и черный блестящий мешок при каждом шаге хлопал по бедру. В предрассветной тишине гремели пустые металлические и стеклянные банки.

Мусорные баки ее дома находились на асфальтированной площадке в глубоких гнездах и открывались нажатием на педаль – старый, исключительно городской способ сбора мусора. Ирма не знала, как мусорщики опустошают баки: Стэн утверждал, что они их поддевают крючьями. Ирме это было все равно, лишь бы бродячие собаки не разбрасывали мусор по всему тротуару.

Левым тапком – комком синтетической ваты – Ирма нажала педаль, и крышка приподнялась. Подхватив ее рукой за край, Ирма открыла бак до конца и наклонилась, чтобы бросить туда пластиковый мешок с кофейной гущей, пивными бутылками и банками из-под чили.

Из бака на нее кто-то смотрел.

В мусорном баке семьи Клезер лежал мужчина чуть за тридцать, с длинными волосами, упавшими на лицо. Тот, кто его убил, засунул труп в бак несколько часов назад, потому что руки и ноги окоченели и торчали под странными углами, как у абстрактной скульптуры.

Ирма уронила крышку и мешок с мусором, громко вскрикнула, и бросилась к себе, в безопасность собственной квартиры.

Бродячие собаки, привлеченные ароматом чили, разорвали пластиковый пакет и раскидали мусор по всему тротуару.

* * *

Клод Хагерти сидел в кабинке «Чашки с блюдцем» – грязноватой забегаловки, специализирующейся на ранних завтраках. Здесь он питался уже двенадцать лет, и официантки давно знали его в лицо. Без заказа перед ним появились яичница из двух яиц, бисквиты и хлеб с повидлом.

Перед Клодом на столе лежала развернутая утренняя газета, попавшая в киоски примерно в конце его смены. Яичница остывала, но Клод рассматривал первую страницу, выискивая следы сбежавшей. Они нашлись на третьей странице: «Человек, разыскиваемый за вооруженное ограбление, найден мертвым в мусорном баке».

Клод отложил газету, подпер ладонью лоб. Желудок сводило судорогой, а от вида завтрака стало еще хуже. Он мысленно вернулся в «Елисейские поля» и снова слышал, как орет доктор Векслер.

Векслер был человек лет пятидесяти, высокий, смуглый, можно сказать, красивый и был похож на суперобложки своих книг. Только в жизни он был сердитым. А в четыре часа утра он был сердит по-настоящему. Достаточно сердит, чтобы уволить Клода «за невыполнение своих обязанностей».

Хагерти так устал, что не мог даже заставить себя пойти домой спать. Что-то его грызло. Не удавалось отогнать чувство, что ему был дан ключ, но не хватило ума это понять. Сновидение прервалось шумом и упреками, вызванными бегством Блу С., и его попытки рассказать подробности встречались с негодованием. Он сидел и смотрел на столбцы газеты, и зрение его затуманилось, разум поплыл.

«Дениз Торн».

Голос прозвучал, будто кто-то говорил прямо ему в ухо. Клод вскрикнул и проснулся. Несколько посетителей воззрились на него. Он вышел из кабинки, оставив рядом с нетронутой едой бумажку в десять долларов.

Когда-то его мать, благослови ее Господь, изо всех сил пыталась научить его пользоваться мозгами, не полагаясь только на мускулы. До некоторой степени она в этом преуспела. Клод был заядлым читателем, и его хорошо знали в местной библиотеке.

У дверей библиотеки он оказался первым. Пришлось ждать час, пока она откроется, но это время он употребил, чтобы прочесть газету с первой страницы до последней, пытаясь найти другие следы сбежавшей. Он даже тщательно прочел объявления о пропаже собак. Но кроме мертвеца в мусорном баке, ничего, связанного с ней, не обнаружилось. Клоду стало чуть лучше.

Он просмотрел тематический каталог и нашел единственную карточку с упоминанием Торн Дениз. Это была документальная книга под названием «Исчезнувшая наследница». Не найдя книгу на полках, он спросил у библиотекарши, где она может быть. Женщина посмотрела на компьютер и нахмурилась.

– Мне очень жаль, сэр, но эту книгу взяли полгода назад и не вернули. Люди бывают так забывчивы... Компьютер говорит, что ее больше не печатают, так что заказать второй экземпляр невозможно...

– А есть другие книги о Дениз Торн?

– Нет, я слышала только об этой.

Хагерти сжал кулаки. Только так ему удалось не хлопнуть рукой по стойке.

– Но вы можете посмотреть наше хранилище газет. У нас есть все на микрофишах. Только, боюсь, надо знать точную дату. Конец шестидесятых или начало семидесятых – точнее, к сожалению, не могу вспомнить.

– Вы что-то о ней знаете?

Пожилая библиотекарша кивнула.

– Я помню, когда это случилось. У меня дочка тех же лет, потому я и обратила внимание. Когда такое случается, поднимаешь глаза к небу и благодаришь Бога, что не с тобой.

– А что с ней случилось?

Библиотекарша пожала плечами:

– Никто не знает.

* * *

Векслер трясся. Подойдя к бару, он налил себе виски со льдом и брезгливо оглядел обстановку.

Он не любил этот дом. Она купила его после смерти мужа – этот двадцатикомнатный особняк, обставленный как бордель и увешанный иконами Зебулона Колесса.

Образы покойного телепроповедника покрывали все стены. Профессионально сделанный портрет, хотя и не шедевр, висел рядом с мозаикой, составленной из 125 сортов макарон. Рисунок углем Эндрю Уайта соседствовал с портретом Зеба в натуральную величину, сделанным светящимися фломастерами на черном бархате.

Личный кабинет Кэтрин Колесс – где она принимала посетителей – являл собой апофеоз китчевой иконографии дома, а это о чем-то говорит. Фрески, покрывшие стены сверху донизу, отображали жизненный путь Зебулона Колесса.

«Рассказ» начинался сироткой-херувимом, босым и оборванным, прижимающим к впалой груди библию, возведя горе ангельские очи. Кончался рассказ изображением седовласого Зебулона, восходящего по лестнице в небо в своем фирменном кобальтовом костюме-тройке. Над лестницей раскрылись Жемчужные Врата. На ступенях стояли двое мужчин арийского вида с ореолами вокруг голов и приветствовали его с распростертыми объятиями. Зебулон оглядывался через плечо на стоящую у подножия лестницы женщину. Подобие Кэтрин Колесс, несмотря на слезы, умудрилось не размазать косметику.

Векслер вспомнил, как она горячо распространялась в тот вечер о «крестовом походе» Зебулона. Вспомнил, как ярко горели ее глаза, как расширялись невидящие зрачки. Она непрестанно говорила о своем покойном муже, и слова сплетались в звуковой ковер, а потом она толкнула его на узкую кушетку и устроила ему оральный секс. Взгляд Векслера упал на ту же кушетку, и его передернуло.

Это была первая ночь, проведенная им в этом доме, и ночь, когда он узнал, что одна из подставных компаний Кэтрин контролирует совет директоров «Елисейских полей». Это была ночь, когда она ему сообщила, что знает о деньгах, уведенных им из больницы, и что она «согласна закрыть на все глаза», если он всего лишь согласится принять особого пациента. Не задавая вопросов.

Раймонд Векслер глядел на эту кушетку и думал, не пора ли распутать свою жизнь. Он допил виски и налил себе еще, когда она вошла. Векслер дернулся с виноватым видом, расплескав виски на полированную поверхность бара.

– Раймонд! – сказала она ледяным голосом.

Он поставил бокал, попытался улыбнуться, одновременно изобразив внимание. Не помогло. Кэтрин Колесс была не из тех людей, которые умеют принимать плохие новости с хорошей миной.

Она была в персиковом шифоновом неглиже, обшитом по подолу и у выреза страусовыми перьями. Парик был явно надет в спешке. Косметики на ней не было, и злобный интеллект, светившийся в ее глазах, вызвал у Векслера беспокойство. Он вдруг понял, что никогда не видел ее настоящего лица, даже во время коротких сексуальных схваток.

– Наверняка у тебя есть причины разбудить меня в такой час, Раймонд. – Она подошла к столу, и тело ее двигалось под непрозрачным шифоном как призрак. Векслер попытался вспомнить, как она выглядит обнаженной, но не смог. – Ты мог хотя бы позвонить...

– Она сбежала. – Произнеся это, он скривился. Он не собирался так вот выпаливать, но боялся, что Кэтрин заглянет ему в разум. Что угодно, только не это.

Спина ее напряглась, но Кэтрин не обернулась к нему. Векслер ощутил резкий болевой укол, но не знал, это ее работа или просто нервное. Она рассматривала большой портрет Зебулона, лежащий на углу стола. Зебулон стоял рядом с губернатором, и они улыбались в камеру, энергично пожимая друг другу руки. Кэтрин стояла позади мужа, глядя на него с преданностью охотничьей собаки.

– Понимаю. Кто-нибудь знает?

– Кэтрин, она уже убила одного. Это попало в газеты!

– Я не о том спросила.

Векслер покрылся потом, кожа похолодела.

– Дежуривший в то время санитар по имени Хагерти. Но я его уже уволил.

Она резко обернулась. Он знал, что будет плохо, но чтобы так... Гнев придал ее глазам жуткий блеск, как у зверя.

– Боюсь, это не поможет, Раймонд. Я попрошу своих мальчиков... этим заняться.

Векслер открыл рот, собираясь возразить, но она уже была рядом, прижимаясь к нему всем телом. Запах духов оглушал. В голове нарастало давление – это она проникла внутрь. Он подумал, не прикажет ли она ему перестать дышать.

– Боюсь, ты меня подвел, Раймонд. Очень крупно подвел.

Она подняла руку к его лицу, кончики пальцев погладили щеку и ушли под кожу. Она прошла по откосу кости, через толщу мышц, будто сквозь воду тихого пруда. Рябь, которая разошлась по телу Векслера кругами, состояла из боли. Он пытался вскрикнуть, но из разинутого перекошенного рта не донеслось ни звука.

Когда все кончилось, на коже лица Векслера не было ни следа, хотя сведенные судорогой мышцы грозили стереть зубы в порошок. Пальцы Кэтрин Колесс ярко сияли красным.

* * *

Хагерти протер глаза рукой, массируя веки. Четыре часа в архиве микрофишей он выискивал на первых страницах крупнейших газет страны лицо, мелькнувшее во сне, и наконец нашел, что искал.

Лицо улыбалось ему из заметки, датированной 1969 годом. Теперь он понял, почему оно было знакомым.

Дениз Торн.

Та самая Дениз Торн.

Она была единственным ребенком Джейкоба Торна, основателя «Торн индастриз». Чистый доход компании оценивался цифрой от десяти до пятнадцати миллионов, что к моменту ее исчезновения делало Дениз одной из самых богатых девушек мира. Она обучалась в закрытых школах и отдыхала в экзотических местах. Поступление в колледж Вассар было ей гарантировано. И она исчезла с лица земли.

Каждый год одна из служб новостей писала статью об исчезнувших знаменитостях, и определенные имена обязательно всплывали. Судья Кратер, Джимми Хоффа, Амброз Бирс, Д.Б. Купер... и Дениз Торн.

Она летом шестьдесят девятого полетела в Лондон со школьными подругами и нанятым компаньоном. Все они были молодыми богатыми американками, желающими попробовать запретные радости «Развеселого Лондона». Через три дня после прибытия в Хитроу группа решила посетить дискотеку в Челси. Пусть они были несовершеннолетние, но они были богаты, и это компенсировало разницу.

Дениз Торн последний раз видели, когда она говорила с пожилым джентльменом аристократического вида. Ее спутники потом показали на допросах, что имени его не помнят, но он производил впечатление человека из правящего класса. Никто не видел, как ушла Дениз или ее собеседник. Это было 3 августа 1969 года.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15