В тени регулирования. Неформальность на российском рынке труда

В этом смысле можно говорить о двух основных типах неформальной занятости – «вынужденной» (ситуация исключения) и «добровольной» (ситуация ухода). Отметим, что такое деление соответствует «недружественной» и «дружественной» традициям в понимании неформальности и является предметом острых дискуссий [Kucera, Ronkolato, 2008]. Вынужденная и добровольная неформальная занятость порождаются во многом разными причинами и ставят перед экономической политикой государства свои проблемы. Но в обоих случаях пороговый уровень производительности оказывается тем «рассекателем», который делит предложение труда на два потока, направляя один в формальную, а другой – в неформальную занятость[12]. Отсюда – возможная тесная связь проблемы неформальности с проблемой бедности: если неформально занятыми действительно чаще становятся работники с низкой производительностью и низкими заработками, то, соответственно, преобладающая часть бедного населения будет концентрироваться в неформальном секторе. Тогда создание условий для активного перемещения работников из неформальной в формальную занятость может стать ключом к решению проблемы бедности.

Схему можно усложнить, введя два дополнительных параметра – величину пособий по безработице, B_u, и полезность от занятия домашними делами, V_h. В зависимости от их соотношения с заработной платой в неформальном секторе, работники, отсекаемые от формального сектора, могут направляться не только в неформальную занятость, но также в безработицу (если B_u > W_nf и B_u > V_h) или экономическую неактивность (если V_h > W_nf и V_h > B_u).

При всей простоте эта конструкция выявляет ключевые точки приложения сил, воздействуя на которые можно регулировать масштабы неформальной занятости. Это, во-первых, улучшение качественных характеристик работников с низкой производительностью (например, за счет инвестиций в их человеческий капитал); во-вторых, обеспечение условий для интенсификации создания рабочих мест в формальном секторе за счет смягчения или устранения встроенных негибкостей на рынке труда (снижение законодательного минимума оплаты труда, ослабление давления со стороны профсоюзов и т. д.); в-третьих, снижение издержек формализации (например, за счет сокращения налогов на фонд оплаты труда или упрощения налогового законодательства); в-четвертых, увеличение связанных с ней выгод (например, за счет увеличения объема и улучшения качества общественных благ, предоставляемых государством); в-пятых, повышение эффективности механизмов инфорсмента.

Конечно, подход, приписывающий безусловное преимущество в производительности работникам, занятым на формальных рабочих местах, является упрощением. Неявно он подразумевает, что производство в формальном и неформальном секторах ведется с использованием однотипных технологий, однотипных организационно-управленческих практик, однотипных капитальных благ. Очевидно, что в действительности это далеко не так. В более широкой теоретической перспективе следовало бы говорить не просто о более высокой и более низкой производительности формальных и неформальных работников, а о сравнительных преимуществах в производительности, которыми применительно к различным видам деятельности могут располагать как те, так и другие.

Кроме того, как мы уже отмечали в предыдущем разделе, предпочтения работников в отношении условий занятости также могут сильно отличаться: одни могут стремиться к автономии на рабочих местах, другие тяготеть к работе под чьим-либо руководством; одни могут иметь высокую степень терпимости к риску, другие – низкую; одним может больше нравиться гибкий график работы, другим – строго регламентированный и т. д. Работники могут делать выбор в пользу неформального найма просто потому, что связанные с ним неденежные преимущества превосходят в их глазах неденежные преимущества, связанные с формальным наймом.

Наконец, для различных работников информационные издержки, сопряженные с поиском формальной или неформальной занятости, также могут быть далеко не одинаковыми. (Скажем, одни могут быть включены в социальные сети, которые обеспечивают лучший доступ к информации о деятельности формального сектора, тогда как другие – о деятельности неформального.)

В результате качественный состав как формальной, так и неформальной занятости будет отличаться внутренней неоднородностью, включая различия в уровнях производительности работников. Отсюда следуют два важных общих вывода. Первый: связь между производительностью и типом занятости не является такой однозначной и однонаправленной, как это предполагалось в некоторых традиционных исследованиях по проблеме неформальной занятости. Второй: вероятность попадания работников в формальную или неформальную занятость определяется не только их производительностью, но и многими другими факторами – характером предпочтений, включенностью в различные социальные сети, комплементарностью имеющегося у них человеческого капитала по отношению к технологиям и физическому капиталу, используемым в формальном и неформальном секторах, и т. д. [Hazans, 2011a].

Тем не менее в несколько ослабленном виде идея о более низкой производительности работников неформального сектора сохраняет значение. Согласно имеющимся оценкам, между качеством рабочей силы и вероятностью ее участия в формальной занятости действительно существует достаточно тесная положительная связь: чем выше производительность работников, тем, как правило, ниже для них риск деформализации занятости. Среди имеющих очень низкую производительность подавляющее большинство трудятся в неформальном секторе, среди имеющих очень высокую производительность – в формальном. Что же касается работников со средними показателями производительности, то в разных пропорциях они могут распределяться между тем и другим. В результате мы получаем два частично пересекающихся множества работников, одно из которых смещено сильнее влево, к более низким (неформальный сектор), тогда как другое – сильнее вправо, к более высоким значениям производительности и заработной платы (формальный сектор).

Не исключено, однако, что этот вывод справедлив только для развивающихся и, возможно, постсоциалистических стран. Доступные оценки по развитым странам свидетельствуют, что по показателям производительности неформальный сектор этих стран может не уступать формальному [Schneider, 2012]. Возможно, что существенный разрыв в производительности между формально и неформально занятыми наблюдается на низких ступенях экономического развития, но затем по мере роста душевого ВВП он начинает уменьшаться и в наиболее богатых странах сходит практически на нет.

1.4. Издержки деформализации: за и против

Принято считать, что неформальность сопряжена с серьезными издержками и препятствует эффективному функционированию экономики. В исследовательской литературе обсуждается целый спектр эффектов, негативно отражающихся на темпах экономического роста и уровне благосостояния общества [Perry et al., 2007; Oviedo et al., 2007].

1. Возможно, главный из них связан с тем, что из-за неспособности или нежелания получения официальной регистрации большинство неформальных предприятий останавливаются в своем развитии и масштабы их деятельности не переходят за определенный (достаточно низкий) количественный порог. Во всех странах подавляющая масса таких предприятий (до 80–90 %) концентрируется в размерной группе 5 и менее работников. Это можно интерпретировать как свидетельство субоптимальности их величины. Если же у значительной части фирм, действующих в экономике, потенциальная экономия на масштабе остается нереализованной, то это неизбежно влечет за собой серьезные потери в производительности.

2. Отсутствие доступа к кредитным ресурсам на организованном («формальном») рынке капитала дополнительно ограничивает возможности роста для официально незарегистрированных предприятий. Они остаются «недокапитализированными» и из-за этого вынуждены чаще всего пользоваться примитивными, отжившими свой век технологиями. Массированное недоинвестирование в физический капитал и НИОКР означает резкое замедление темпов экономического роста [Andrews et al., 2011].

3. Будучи свободными от регуляторной нагрузки, налагаемой на участников рынка административным, налоговым, трудовым и т. п. законодательством, предприятия неформального сектора получают неоправданные конкурентные преимущества перед предприятиями формального сектора. Это позволяет мелким и технологически отсталым «неофициальным» производителям отвоевывать значительную долю рынка у более крупных и технологически более продвинутых «официальных» производителей. Передел рынка, возникающий под действием нечестной конкуренции со стороны неформальных предприятий, сопровождается серьезными потерями в эффективности. Кроме того, от него страдает качество производимой продукции: более качественные товары и услуги вытесняются менее качественными.

4. Нечестная конкуренция со стороны «неформальных» предприятий, действующих вне правового поля, может также подрывать стимулы к инновациям и освоению новых технологий «формальными» предприятиями. Она сокращает время, в течение которого фирмы-инноваторы способны получать монопольную ренту от производимых нововведений, поскольку фирмы-имитаторы из неформального сектора, не соблюдающие прав интеллектуальной собственности, имеют возможность пользоваться их разработками даром. Возникает классическая ситуация «безбилетничества», которая чревата резким ослаблением инновационной активности и, соответственно, замедлением темпов экономического роста.

5. Благодаря тому, что предприятия неформального сектора избавлены от «регуляторных» издержек, которые приходится нести предприятиям формального сектора, они оказываются ограждены от действия механизмов рыночной селекции. Это значительно повышает шансы официально незарегистрированных производителей на выживание, позволяя им удерживаться «на плаву» даже тогда, когда по показателям эффективности они безнадежно проигрывают официально зарегистрированным производителям (например, вследствие худших предпринимательских способностей). Таким образом неформальность консервирует субоптимальное распределение ресурсов (в частности – трудовых), блокируя их переток от менее производительных (неформальных) к более производительным (формальным) предприятиям. Шумпетерианский процесс «созидательного разрушения» замедляется или вообще затухает.

6. Как правило, у неформальных микропредприятий нет ни стимулов, ни возможностей инвестировать в подготовку и повышение квалификации своего персонала. Дело не только в ограниченности их финансовых возможностей, но также и в том, что неформальный сектор отличается несравненно более высокой текучестью рабочей силы по сравнению с формальным. Как следствие, концентрация значительной части работников в неформальном секторе означает серьезное недоинвестирование в человеческий капитал со всеми вытекающими отсюда негативными последствиями для производительности труда.

7. Неформальность может служить источником существенных негативных экстерналий. Уклоняясь от уплаты налогов, но сохраняя при этом доступ к получению, по крайней мере, некоторых общественных благ, предприятия и работники неформального сектора действуют как «безбилетники». Они получают возможность пользоваться социальной инфраструктурой, не участвуя в ее финансировании. Это ведет, во-первых, к непропорциональному увеличению налоговой нагрузки на предприятия и работников формального сектора и, во-вторых, к сокращению предоставляемых государством общественных благ, которые из-за сжатия налоговой базы начинают производиться в недостаточном (субоптимальном) объеме. В долгосрочной перспективе это грозит прогрессирующей эрозией «налоговой морали» общества. Существует интуитивно понятная и эмпирически многократно подтвержденная закономерность: склонность индивидов к уклонению от уплаты налогов тем сильнее, чем больше вокруг них людей, которые их не платят. Следствием оппортунистического поведения предприятий и работников неформального сектора может становиться частичная деформализция деятельности предприятий и работников формального сектора, которые начинают также активно уклоняться от уплаты налогов. В той мере, в какой инвестиции в инфраструктурные проекты могут считаться драйвером экономического роста, недоинвестирование в них подрывает его перспективы.

8. Закрывая доступ к публичным механизмам управления рисками (т. е. формальным институтам страхования), неформальная занятость делает работников уязвимыми или слабо защищенными перед лицом различных экономических и внеэкономических шоков – таких как безработица, старость, производственный травматизм, утрата работоспособности, бедность и т. д. Социальная незащищенность многочисленного контингента работников-неформалов означает серьезные потери в благосостоянии общества.

9. Поскольку неформальные работники зарабатывают в среднем меньше, чем формальные, и поскольку заработки среди них распределяются более неравномерно, чем среди формальных работников, существование массивной неформальной занятости способствует росту бедности и усилению неравенства. И то и другое резко негативно отражается на благосостоянии общества.

Таким образом, по отношению к экономическому росту неформальность может действовать как сильнейший тормоз, порождая множество негативных эффектов – как статических, так и динамических, как прямых, так и косвенных. С одной стороны, потенциал роста самого неформального сектора остается во многом нереализованным – из-за его выключенности из системы формальных институтов. С другой, наличие большого числа неформальных предприятий создает дополнительные издержки для формальных предприятий, подрывая эффективность также и их деятельности. Связанные с этим общие потери могут достигать огромной величины. Так, по имеющимся оценкам, фактор неформальности объясняет примерно половину разрыва в уровнях производительности труда между Турцией и США. При отсутствии каких-либо барьеров между формальным и неформальным секторами, а также полном соблюдении действующих законов и регуляций уровень производительности труда в Турции вырос бы с 40 % от ее уровня в США до 70 % [Farrell et al., 2003].

Однако приведенные оценки могут сильно преувеличивать действительные экономические потери, связанные с существованием неформальной занятости. При более детальном рассмотрении выясняется, что вопрос о сравнительной эффективности формальных и неформальных предприятий далеко не столь однозначен. Традиционная установка, усматривающая в неформальности абсолютное экономическое зло, ставится многими исследователями под серьезное сомнение.

1. Значительная часть незарегистрированных предприятий не обладает существенным потенциалом роста, так что в случае формализации масштабы их деятельности не стали бы больше. Многие из таких предприятий имеют ограниченный круг клиентов, с которыми их связывают личные отношения, и заинтересованность в выходе на организованный деперсонализированный рынок у них отсутствует. Говоря иначе, независимо от наличия или отсутствия официальной регистрации большинство микрофирм будут в любом случае оставаться микрофирмами. Имеющиеся исследования свидетельствуют также, что выигрыш, который можно ожидать от увеличения масштабов деятельности предприятий, не следует преувеличивать. Получаемые оценки эффекта масштаба чаще всего оказываются близки к единице. Конечно, для многих отраслей (прежде всего – наиболее капиталоемких) нормой является возрастающая отдача от масштаба. Однако именно в таких отраслях присутствие неформальных предприятий является минимальным. Основная их масса концентрируется в наименее капиталоемких отраслях, которые характеризуются постоянной или даже убывающей отдачей от масштаба [Perry et al., 2007]. В этих условиях нет оснований ожидать значительного выигрыша в эффективности, который могла бы обеспечить смена такими предприятиями неформального статуса на формальный[13].

2. Этим же объясняется, почему для большинства незарегистрированных предприятий получение доступа к организованному рынку капитала может не иметь того критического значения, которое оно имеет для зарегистрированных предприятий. Их потребности в заемных ресурсах (обычно весьма ограниченные) могут удовлетворяться через неформальные социальные сети (за счет неформального микрокредитования). К тому же наличие официальной регистрации совершенно не обязательно гарантирует небольшим предприятиям облегчение доступа к получению кредитов.

3. Неформальность повышает гибкость принимаемых управленческих решений и позволяет быстрее и с меньшими издержками приспосабливаться к изменениям в рыночной среде. В результате у неформальных предприятий производительность и эффективность могут оказываться заметно выше, чем у формальных. В условиях современной глобализирующейся экономики высокая адаптивность выступает как одно из важнейших конкурентных преимуществ. Какой из противоположных эффектов является доминирующим – отрицательный (связанный с неравенством условий конкуренции) или положительный (связанный с более высокой адаптивностью), априори сказать нельзя и должно определяться отдельно в каждом конкретном случае. Но, как показывает опыт стран Латинской Америки, ужесточение инфорсмента, направленное на борьбу с неформальностью, действительно, может вести к серьезным потерям в адаптивности и производительности. Так, в Бразилии, по имеющимся оценкам, сокращение неформальной занятости на 1 п.п. сопровождалось снижением производительности труда на 3,6 п.п. [Perry et al., 2007].

4. Уход в неформальность может служить предохранительным клапаном, позволяющим смягчать негативные следствия, связанные с существованием в формальном секторе избыточных административных барьеров [Andrews et al., 2011]. В подобных условиях наличие неформального сектора позволяет поддерживать ВВП на более высоком уровне, поскольку добавленная стоимость, которая создается им, в любом случае не могла бы быть создана формальным сектором из-за существования жестких ограничений, налагаемых на его деятельность. Фактическое отсутствие входных барьеров в неформальном секторе открывает широкие возможности для проверки индивидами своих предпринимательских способностей и создания ими стартапов, образование которых в формальном секторе оказывается для них по большей части заблокировано. Впоследствии успех может открывать им дорогу в формальный сектор. Важно также учитывать, что значительная часть доходов, генерируемых в неформальном секторе, расходуется затем в формальном, стимулируя косвенным образом его активность.

5. Как ни парадоксально, присутствие на рынке большого числа неформальных предприятий, производящих продукцию низкого качества, может не подрывать, а стимулировать инновационную активность формальных предприятий. В подобной ситуации разрыв в качестве выпускаемой продукции между фирмой-новатором и фирмами-имитаторами оказывается больше; период, в течение которого она может получать монопольную ренту от своего нововведения, растягивается на более длительное время; стимулы к инновациям за счет этого возрастают.

6. Для многих групп работников неформальная занятость служит источником человеческого капитала, накопление которого открывает им затем путь в формальную занятость. Если официально незарегистрированные предприятия в меньшей мере предрасположены к предоставлению работникам формального обучения, то про неформальное обучение этого сказать нельзя. Как правило, предприятия формального сектора отказываются нанимать тех, у кого нет достаточного опыта или кто обладает устаревшими навыками и умениями. Занятость в неформальном секторе помогает таким работникам компенсировать нехватку человеческого капитала, повышая тем самым их привлекательность с точки зрения формальных предприятий. Важно отметить, что она открывает возможности для «реабилитации» человеческого капитала наименее производительным группам работников – молодежи; женщинам, возвращающимся на рынок труда после долгого перерыва, связанного с рождением детей; пожилым, чья квалификация подверглась моральному обесценению, и т. д. Делая труд таких наиболее уязвимых групп более производительным за счет накопления ими производственного опыта, неформальные механизмы пополнения человеческого капитала способствуют повышению среднего уровня производительности труда во всей экономике.

7. Анализ показывает, что многие неформальные работники остаются вне формальной системы социальной защиты не потому, что вход в нее для них закрыт, а потому, что в этом они не видят для себя большого смысла. С их точки зрения, выгоды от «подключения» к публичным институтам страхования не оправдывают возникающих при этом издержек. Так, работники, проживающие в отдаленных местностях, часто не имеют физического доступа ко многим объектам социальной инфраструктуры, которыми могут пользоваться работники, проживающие в центральных городах. Отсюда, однако, не следует, что неформальные работники остаются абсолютно беззащитными перед шоками, способными угрожать их доходам и благосостоянию. Страхование рисков может осуществляться на неформальной основе, в рамках разветвленных неформальных социальных сетей (семейных, соседских и др.). Для многих неформальных работников такая неформальная социальная поддержка может быть эффективнее и предпочтительнее формальной [Morduch, 1999].

8. Продукция, производимая неформальными работниками обычно дешевле и ориентирована на низкодоходные группы населения. Формализация ведет к удорожанию товаров и услуг и, соответственно, сказывается на потреблении, затрагивая при этом материальные интересы самых бедных слоев населения. Кроме того, часто дешевая продукция формальных предприятий продается на рынках, где многие торговцы остаются в неформальном или полуформальном статусе. Формализация торговых каналов в таком случае также ведет к вытеснению подобной продукции из оборота и, потенциально, к закрытию соответствующих предприятий, не готовых к полноценной конкуренции в полностью формальном поле.

Конечно, все эти компенсационные эффекты не всегда оказываются достаточными. Но даже когда между неформальностью и экономической эффективностью обнаруживается отчетливая отрицательная связь, это еще не означает, что неформальность можно рассматривать в качестве непосредственной причины низкой производительности или низких темпов экономического роста. Между высокой неформальностью и низкой производительностью может наблюдаться корреляция, но при этом отсутствовать прямая причинно-следственная связь, если они являются следствиями каких-то иных, общих для них причинных механизмов. Если это так, то тогда далеко не очевидно, что формализация занятости способна сама по себе служить катализатором роста производительности труда [Oviedo et al., 2007].

1.5. Причинные механизмы

С известной долей условности можно выделить два больших класса объяснений, используемых при анализе динамики неформальности [OECD, 2009]. Первый выводит ее из характеристик экономического роста, второй – из характеристик институциональной среды. Хронологически «экономические» объяснения появились раньше, так что на начальных стадиях изучения проблемы неформальности основное внимание исследователей было приковано именно к ним. Интеллектуальный ландшафт резко изменился после публикации классической работы Э. де Сото «Другой путь» [Сото, 2008], в которой присутствие в экономике Перу огромного числа мелких неформальных предприятий объяснялось сверхзарегулированностью бизнеса в сочетании с некомпетентностью и коррумпированностью политической власти и слабостью судебной системы. Его идеи положили начало разработке множества разнообразных «институциональных» концепций.

Конечно, ссылки на действие экономических и институциональных факторов не столько исключают, сколько дополняют друг друга. В большинстве современных исследований они присутствуют в тех или иных сочетаниях одновременно, тем более, что качество институтов само по себе выступает важнейшим фактором, во многом определяющим траектории экономического развития различных стран. Однако в первом приближении конкурирующие объяснения все же могут быть разделены на «экономические» или «институциональные». Основное различие между ними можно выразить так: первые предполагают, что неформальность будет автоматически отступать по мере развертывания экономического роста, так что главной задачей является устранение препятствий на его пути; вторые исходят из того, что этого недостаточно. Более того, при определенных условиях сам экономический рост может вести к замещению формальной занятости неформальной. Наше последующее изложение будет строиться исходя из этого условного деления.

Неформальность и экономический рост. Какова связь неформальности с динамикой экономического развития? Фактически с постановки этого вопроса и началось изучение данной темы. Согласно интеллектуальной традиции, идущей от М. Вебера, современная индустриальная капиталистическая экономика – это формализованная экономика, институциональный фундамент которой составляет обязательный для всех набор обезличеннных универсальных правил (правовое государство) и рациональная бюрократия [Вебер, 1990]. Поэтому первоначальный ответ был прост и однозначен: формализация – необходимый и неизбежный побочный продукт движения по пути индустриального развития. Чем выше уровень ВВП на душу населения, достигнутый той или иной страной, тем меньше в ней должна быть доля работников, сконцентрированных в неформальном секторе. Существование подобной закономерности может объясняться действием нескольких факторов.

Во-первых, в формальном секторе возможности для повышения производительности труда (например, за счет накопления капитала) шире, чем в неформальном, и, следовательно, устойчивый экономический рост невозможно обеспечить без формализации занятости основной части рабочей силы. Во-вторых, сдвиги в структуре экономики – от сельского хозяйства к промышленности – влекут за собой аналогичные сдвиги в структуре занятости. Но степень формализации трудовых отношений в промышленности на порядок выше, чем в сельском хозяйстве. В-третьих, переход к крупному машинному производству, способному обеспечивать значительную экономию на масштабе, предполагает концентрацию больших масс работников на крупных по размеру предприятиях, образующих «ядро» формальной экономики. В-четвертых, по мере роста доходов населения более дешевые и худшие по качеству товары и услуги, производимые неформальным сектором, начинают замещаться в структуре потребления более дорогостоящими и лучшими по качеству товарами и услугами, производимыми формальным сектором. В-пятых, чем выше благосостояние общества, тем длительнее то время, в течение которого индивиды, оставшиеся без работы, могут позволить себе заниматься поиском «хороших» рабочих мест в формальном секторе вместо того, чтобы сразу «хвататься» за «плохие» рабочие места в неформальном. В-шестых, в более благополучных и зажиточных обществах люди выше ценят различные блага, являющиеся спутником формальности (охрану труда, законодательную и судебную защиту от увольнений, возможности участвовать в пенсионной системе, банковские услуги и т. п.). Как следствие, приток в неформальную занятость уменьшается, тогда как в формальную – возрастает.

Под действием всех этих механизмов соотношение между формальной и неформальной занятостью должно последовательно меняться по мере развертывания экономического роста в пользу первой за счет второй[14]. Если же этого почему-либо не происходит, если неформальная занятость остается высокой или даже увеличивается, то причины следует искать во внутренних расстройствах самой «машины» экономического роста. Либо она практически не работает (темпы роста близки к нулю), либо ее функционирование серьезно искажено.

Исторически современный экономический рост был неразрывно связан с процессами урбанизации и индустриализации, причем развитие промышленного производства выступало в качестве главного драйвера повышения производительности и расширения занятости во всей экономике [Pieper, 2000]. Поэтому в длительной исторической перспективе он действительно сопровождался последовательным увеличением массива формальных и сокращением массива неформальных рабочих мест. Этот вывод хорошо согласуется с имеющимися межстрановыми данными [OECD, 2009; Oviedo et al., 2007; Fialova, Schneider, 2011]. Из них следует, что между душевым ВВП и долей неформальной занятости существует сильная отрицательная связь: чем богаче страна, тем уже в ней охват работников неформальной занятостью. Эта связь сохраняется независимо от того, какие индикаторы используются для измерения уровня неформальности на рынке труда – доля всех неформально занятых, доля самозанятых, доля занятых на микропредприятиях, доля работников, не охваченных схемами социального страхования. Зеркальным отражением той же закономерности можно считать устойчивую положительную корреляцию, наблюдаемую между индикаторами бедности и неформальности: чем больше в стране бедных, тем, как правило, выше оказывается в ней доля работников, занятых на неформальной основе [OECD, 2009].

Отсюда – вполне понятные ожидания, что развивающиеся страны, с запозданием вступившие на путь современного экономического роста, должны демонстрировать те же закономерности, что и развитые страны, вступившие на него первыми: урбанизация и индустриализация будут способствовать быстрому сокращению неформальной занятости и расширению формальной. Однако на практике процесс модернизации в развивающихся странах очень часто (а если говорить точнее, то почти всегда) вел не к постепенному свертыванию, а, напротив, к стремительному разрастанию неформального сектора. В этом контексте главным оказывался не вопрос о механизмах, посредством которых экономический рост способен сжимать ареал неформальной занятости, а вопрос о причинах, по которым в современных условиях она может устойчиво воспроизводиться или даже увеличиваться. Вполне естественно, что первоначально поиск ответов на него отталкивался от опыта развивающихся стран.

С чисто количественной точки зрения можно ожидать, что сдвиги в структуре занятости по критерию формальности/неформальности будут определяться соотношением между темпами трех параллельно идущих процессов, а именно – роста общего предложения труда; роста спроса на труд в формальном секторе; роста спроса на труд в неформальном секторе.