Русский быт в воспоминаниях современников. XVIII век

По середине, с правой стороны, было изображено Время, вдвое более натурального росту человека; в правой руке оно держало песочные часы, а в левой пальмовую ветвь, которую также держала и Фортуна, изображенная с другой стороны, с следующею надписью на Русском языке: «Напред поблагодарим Бога»! На левой стороне, к ложе Его Величества, представлено было изображение бобра, грызущего древесный пень, с надписью: «Грызя постоянно, он искоренит пень!» На 3 станке, опять с другой стороны, представлен еще древесный ствол, из которого выходит молодая ветвь, а подле этого изображения совершенно спокойное море и над ним полусолнце, которое, будучи освещено, казалось красноватым, и было с следующею надписью: «Надежда возрождается». Между этими станками устроены были малые четырехугольные потешные огни, постоянно горевшие и также с надписями. Второй из них, около которого я случайно находился и который первый был зажжен Его Царским Величеством, представлял четырехугольный крест. Третий изображал виноградную лозу, а четвертый клетку с птицей, с различными надписями. Так как эти последние были все освещены, подобно как это бывает в наших Нидерландах, то видно было все, что они изображали. Кроме того, посреди этой площади представлен был огромный Нептун, сидящий на дельфине, и около него множество разных родов потешных огней на земле, окруженных колышками с ракетами, которые производили прекрасное зрелище, частью рассыпаясь золотым дождем, частью взлетая вверх яркими искрами. Когда настало время зажигать потешные огни, многие духовные и другие Господа вышли из упомянутых хором, сопровождая Его Царское Величество, и стали под крытое место (навес), устроенное посреди всех поименованных приготовлений, для совершения там некоторых обрядностей. Над входом в это крытое место, украшенное множеством разных знамен, помещена была воинская стража. Невозможно было бы перечесть несметное множество народа, собравшегося на это зрелище со всех сторон. Сестра Царя, со множеством Боярынь, поместилась для того, чтоб поглядеть на все, в одной башне, в конце этой площади[17]. Другая значительнейшая башня, бывшая там, освещена была огнями с верху до низу; большие столы с потешными огнями, о которых я говорил выше, горели сыпавшимся с них огнем, каждый более четверти часа. В то же время раздавались и пушечные выстрелы, которые были и перед обедом. Когда потешные огни сгорели, столы накрыли вторично; но тогда я возвратился в Слободу, где услышал еще 90 пушечных выстрелов в 10 часов, а потом еще несколько выстрелов и позднее. Самым необычайным в этом случае и при подобном стечении народа показалось мне то, что не произошло никакого беспорядка, благодаря тому, что со всех сторон расставлены были солдаты и стража. Только пред самым окончанием этого собрания, вскоре за полночь несколько Французских Офицеров, поспоривших о чем-то между собою, обнажили шпаги и наделали шуму подле хором Его Царского Величества. Для отвращения подобных случаев на будущее время, через несколько дней выставили в Немецкой Слободе, близь Голландской Церкви, столб, на котором привязан был топор и шпага, с 3-мя объявлениями, на Русском, Латинском и Верхне-Немецком языках, воспрещающими всякому, под смертною казнью, обнажать шпагу и биться на поединке.

Корнилий де Бруин

(1710 г.), 1-го Января… Когда все было готово для въезда, с городских стен и валов выпалили изо всех орудий, в церквах затрезвонили во все колокола, и шествие тронулось в следующем порядке.

1) Впереди выступал хор музыки из трубачей и литаврщиков в красивом убранстве. Командир Семеновской гвардии, ген. – лейтенант князь Михаил Михаилович Голицын, вел одну часть этого полка, посаженную на коней, хотя самый полк исключительно пехотный. Заводных лошадей Голицына, покрытых великолепными попонами, вели впереди.

2) Полевая артиллерия, отнятая у Шведов в битве с ген. Левенгауптом.

3) Знамена и штандарты, взятые в той же битве.

4) Плененные тогда же обер и унтер-офицеры.

5) Замыкала остальная часть Семеновской гвардии.

6) Потом, в санях на северных оленях и с Самоедом на запятках, ехал француз Wimeni; за ним следовало 19 самоедских саней, запряженных парою или тремя северными оленями. Самоеды эти, низкорослые, коротконогие, с большими головами и широкими лицами, были с ног до головы облечены в шкуры северных оленей, мехом наружу; у каждого к поясу прикреплен меховой куколь[18]. Понятно, какое производил впечатление и какой хохот возбуждал их поезд. Смехотворное зрелище это было вставлено Царем, вследствие его обычной склонности к шуткам. Царь одарен таким широким умом, что, как ни важны и заботливы дела, которыми он в данную минуту занят, он никогда всецело ими не поглощен, и среди них ему приходят в голову разные забавные шутки и затеи. Без сомнения, Шведам было весьма больно, что в столь важную трагедию введена была такая смешная комедия.

Француз Wimeni принадлежал к хорошему роду, в отечестве своем испытал много превратностей и долгое время содержался в заключении в Бастилии, что отразилось на нем периодическим умопомешательством. Впрочем, он много видал на своем веку, немало путешествовал и порою разговаривал так разумно, что речи его, в которых сказывалась тонкая его наблюдательность, по занимательности не уступали беседе самого умного человека. Царь встретил его у короля Польского. Wimeni понравился ему своими идеями, то сумасбродными, то благоразумными, и король уступил его Царю. После того Царь поставил Wimeni царем над особым народом в России – самоедами, и вместо маршалов, камергеров, камер-юнкеров и других чинов двора назначил к нему придворный штат из самоедов.

7) Часть Преображенской гвардии, представляющей самую почетную царскую охрану. Они ехали верхом, хотя полк этот пехотный.

8) Затем пленники и прочие трофеи, взятые в битве под Полтавою, унтер-офицеры, прапорщики, поручики, капитан-поручики, капитаны и ротмистры.

9) Артиллерийские офицеры и прислуга.

10) Шведская артиллерия, в количестве 80 слишком железных и металлических пушек и мортир.

11) 9 медных и 1 серебряные литавры (последние, говорят, взяты шведами у нас за много лет тому назад в одной битве, происходившей в Дании), и около 300 знамен и штандартов.

12) Майоры, генерал-адъютанты, подполковники и полковники.

13) Королевско-Шведские придворные, маршалы, и при них носилки, на которых в Полтавском бою носили короля, раненого за несколько дней перед тем в ногу, до той минуты, пока он не был вынужден променять их на коня и пуститься в бегство.

14) Шведская канцелярия.

15) Один за другим все генералы, взятые в плен под Полтавою; из них последним шел ген. – фельдмаршал Рейншильд.

16) Тайный советник и главнейший из советников короля шведского граф Пипер, носящий звание первого походного министра.

17) Сам Царь на красивом гнедом коне, бывшем под ним в Полтавском бою. Справа от него ехал верхом генер. – фельдмаршал князь Александр Дан. Меншиков, слева – ген.-м. и подполковник Преображенского полка, кавалер Св. Андрея, князь Долгорукий.

18) Часть Преображенской гвардии, и в заключение слишком 60 шведских обозных повозок.

Весь поезд прошел под семью триумфальными воротами, нарочно для этого воздвигнутыми в разных местах. Вышину и пышность их невозможно описать. Их покрывало множество красивых аллегорий и своеобразных карикатур, писанных красками и имевших целью осмеяние Шведов. Ворота стоили больших денег; но сам Царь ничего на них не израсходовал, так как по его приказанию их возвели на свой счет некоторые богатые бояре. Самые большие из ворот со всеми их аллегориями воспроизведены и описаны в печати; как полагают, в скором времени будет равным образом издано и описание всех остальных. В воротах играла прекрасная духовая музыка и раздавалось стройное пение. Молодежь, толпами встречавшая Царя на улицах и площадях, бросала к его ногам ветки и венки. Стечение народа и черни было ужасное: все хотели видеть Царя и пышный поезд. Чуть не через дом, из дверей выходили бояре и купцы и подносили Царю напитки. Таким образом Царь и его свита изобильно ели и пили. На всех улицах и площадях, по всему городу возле дверей домов были поставлены сосны и венки из сосновых веток. У знатных бояр и важных купцов ворота были расписаны красивыми аллегориями и рисунками разнообразного содержания, по большей части направленными к осмеянию Шведов. Рисунки изображали: Орла, который молниею свергает Льва с горы, Льва в темнице, Геркулеса в львиной шкуре, убивающего Льва и т. п. Словом, pictores atque poetae соединились вместе, чтобы с помощью своего искусства общими силами покрыть Шведов позором. Смотреть на торжественный въезд мне и Датскому посланнику Грунту, которого я приехал заместить, отвели, по нашей просьбе, особый дом. При проезде Царя я сошел вниз поздравить его и, подобно другим, поднес ему стакан вина, провозгласив его здоровье. Вино он от меня принял, обнял меня с большим добродушием и знаками милостивого внимания и в конце концов поцеловал. Как Царь, так и все окружающие его лица были пьяны и нагружены, как нельзя лучше. Затем я и посланник Грунт поехали к одним из триумфальных ворот, чтобы на более близком расстоянии увидать подробности. Здесь в густой толпе народа Грунт заметил царского государственного канцлера, графа Гаврила Ивановича Головкина, и представил меня ему. Встречался я с Головкиным в первый раз; хотя я и ранее искал случая с ним видеться, но он был так завален делами, что не мог меня принять. Канцлер был совершенно пьян. Он обнял меня и поцеловал, проявляя величайшую любезность и добродушие. Но так как он не знал иного языка, кроме русского, то ничего не говорил, а выражал свои чувства исключительно знаками. Он взял меня за руку, подвел к своей карете, поставленной на русский манер на полозья, затем усадил в нее, и мы поехали. В карете между нами произошел многообразный обмен вежливостей и заверений в дружбе, проявлявшихся, впрочем, как с моей, так и с его стороны, в одних знаках и минах. Мы проехали порядочный конец, как вдруг мимо нас во весь опор проскакал Царь. Лице его было чрезвычайно бледно, искажено и уродливо; он делал различные страшные движения головою, ртом, руками, плечами, кистями рук и ступнями.

Оба мы вышли из кареты. Тут мы увидали, как Царь, подъехав к одному солдату, несшему Шведское знамя, стал безжалостно рубить его мечом, быть может за то, что тот шел не так, как следует. Далее Царь остановил свою лошадь, но все продолжал делать описанные страшные движения, вертел головой, кривил рот, заводил глаза, подергивал руками и плечами и дрыгал взад и вперед ногами. В ту минуту его окружали важнейшие его сановники. Все они были испуганы, и никто не смел к нему подойти; они видели, что Царь чем-то раздосадован и сердит. Наконец, к нему подъехал и заговорил с ним его повар Иоганн фон-Фельтен. Как мне после передавали, вспышка и гнев Царя имели причиною то обстоятельство, что в это самое время его возлюбленная Екатерина Алексеевна[19] ожидала рождения ребенка и была так плоха, что боялись за ее жизнь.

После описанного случая канцлер простился со мною легким кивком, приветливым движением и немногими словами, причем по-прежнему ни он, ни я не поняли друг друга. Он сел в свою карету и оставил меня одного среди улицы, позабыв, что увез меня от моего возка и от всех моих людей. День клонился к вечеру; один, в незнакомой толпе, не понимая местного языка, я не знал, что предпринять; до моего дома оставалось добрых полмили, и я вероятно погиб бы среди этого множества людей, почти поголовно пьяных, или был бы ограблен и убит уличными разбойниками, которыми полон город, если б на меня случайно не наткнулся мой дворецкий и толмач Христиан Эйзентраут. Он нанял для меня простого санного извозчика из тех, что за копейку – за две развозят по Москве седоков, и я поехал домой, вознося благодарения Богу за избавление от гибели…

31 Января. Царь Самоедов, Француз Вимени, опившись во время «славы», скончался. Царь, всегда заботливо относящийся к своим придворным и обыкновенно провожающий до могилы прах последнего из своих слуг, приказал устроить ему замечательные похороны. Сам Царь, князь Меншиков, Апраксин, его брат, Казанский губернатор, канцлер и вице-канцлер, Московский комендант и много других важных лиц, одетые поверх платья в черные плащи, провожали покойного, сидя на Самоедских санях, запряженных Северными оленями и с Самоедом на запятках. Сани эти сбиты из двух долгих кусков дерева и нескольких поперечных перекладин, на которых лежит доска, слегка устланная сеном. На Царе поверх той коричневой одежды, которую он носит всякий день, был черный плащ. А всегдашняя его шапка была повязана черным флером. Отпевали его Иезуиты. Католическая церковь, весьма красивая, каменная, находится в Немецкой Слободе. Трудно описать, до чего был смешон этот похоронный поезд, как на пути в церковь, так и обратно.

Юст Юль

(1710 г.) 12 Ноября. Вчерашние гости снова приглашены на дом к князю Меншикову; но на этот раз пир задал он сам, тогда как накануне пировали на счет Царя. Сошлись мы в 2 ч. пополудни; обедали по-вчерашнему, с соблюдением того же порядка, при маршале, дворецких и пр. Выпито было 17 заздравных чаш, из коих каждая приветствовалась 13-ю пушечными выстрелами. Чаши эти Царь наперед записал на особый лоскуток бумаги (таков обычай при подобных случаях). По окончании обеда в залу внесли два пирога; один поставили на столе, за которым сидел я, другой к новобрачным. Когда пироги взрезали, в каждом из них оказалось по карлице. Обе были затянуты во Французское платье и имели самую модную высокую прическу. Та, что лежала в пироге на столе новобрачных, поднялась на ноги и, стоя в пироге, сказала по-русски речь в стихах. Декламировала она так же смело, как самая привычная и лучшая актриса. Затем, вылезши из пирога, она начала здороваться с новобрачными и с прочими лицами, сидевшими за их столом. Другую карлицу (из пирога на нашем столе) Царь сам перенес и поставил на стол к молодым. Тут раздались звуки менуэта, и карлицы весьма изящно исполнили для новобрачных этот танец на обеденном столе. Каждая из них была ростом в локоть. После трапезы сожгли фейерверк, установленный на плотах на Неве. Сперва на двух колоннах загорелось два княжеских венца; под одним стояла буква F., под другим A., a посредине, между венцами, буква Р. Потом появились две пальмы, со сплетшимися вершинами; над ними сияли слова: «любовь соединяет». Далее показался Купидон в рост человеческий, с крыльями и колчаном на раменах; он стоял перед наковальнею, замахнувшись большим кузнечным молотом, и сковывал вместе два сердца, лежавшие на наковальне. Над этим изображением горела надпись: «из двух едино сочиняю». Царь, будучи капитаном фейерверкеров, сам устроил этот фейерверк. Стоя среди общества, он объяснял окружающим значение каждой аллегорической картины, пока она горела. Наконец, было пущено большое множество ракет, шумих, баллонов и разных водяных швермеров. Вообще фейерверк отличался великолепием и стоил больших денег. Вечер заключился танцами, продлившимися в этот раз до полуночи.

Юст Юль

По изволению Его Царского Величества рассуждено было устроить свадьбу карликов, которая и назначена на 24/13 Ноября[20] 1710 г., следственно, вскоре после бракосочетания Герцога (Курляндского, см. выше).

Накануне два статные, богато наряженные карлика в маленькой одноколке о трех колесах, запряженной доброю, убранною пестрыми лентами лошадкою, разъезжали по городу, в предшествии двух вершников, с свадебными приглашениями. В назначенный день, утром, определенная пара была обвенчана в русской крепостной церкви по русскому обряду. Впереди шел нарядно одетый карлик, в качестве маршала, с жезлом, на котором висела длинная, по соразмерности, кисть из пестрых лент. За ним следовали: жених с невестою, тоже в особенном наряде, Его Царское Величество с несколькими министрами, князьями, боярами, офицерами и пр. и наконец 72 карлика обоего пола, проживающие у Царя, вдовствующей Царицы, князя и княгини Меншиковых и других господ, но большею частью нарочно выписанные для настоящей церемонии из разных краев России, иные миль за двести и более. Шествие заключалося множеством сторонних зрителей. Все эти карлики заняли середину церкви и жених на вопрос священника: хочет ли он жениться на своей невесте? громко произнес по-русски: «на ней и ни на какой другой»; невеста же на вопрос: хочет ли она выйти за своего жениха и не обещалась ли уже другому, отвечала: «виот бы была штука!», но ее «да», чуть можно было расслышать, что возбудило единодушный смех. Венец над невестою держал сам Царь, в знак особой своей милости. После венчания все поехали водою к князю Меншикову и сели там за стол, накрытый в той же большой зале, где происходило пиршество по случаю бракосочетания Герцога Курляндского. Молодые и вся прочая компания карликов, щегольски и богато одетых по-немецки, заняли несколько маленьких столов посередине залы. Над женихом и невестою, сидевшими за разными столами, возвышались два небольшие шелковые балдахина и сверх того над ними, и над обеими невестиными подружками, висели лавровые венки. Угощали, как и при бракосочетании Герцога, маршал и восемь шаферов, имевших кокарды из кружев и пестрых лент на правой руке, и все они так заботливо и важно расхаживали вокруг столов, потчуя гостей, как будто кроме них никого тут не было. Невестины подружки подарили сидевшему между ними крохотному форшнейдеру кокарду, за что он отплатил каждой поцелуем. По четырем сторонам залы тянулись длинные узкие столы, за которыми сидели Царь с Герцогом Курляндским, русские и чужестранные министры, генералы, Герцогиня Курляндская с своими сестрами и знатнейшими русскими дамами, а потом остальные князья, бояре и русские и немецкие офицеры, но все спиною к стене, для того чтобы им можно было удобнее видеть суетню карликов.

Первое здоровье провозгласил маленький маршал, который, подойдя, вместе с восемью дружками, к столу Его Величества, поклонился ему до земли; при чем все они, под звуки труб и литавр, к общему удивлению, осушили свои кубки до дна, как бы самые великорослые люди.

Позади дома поставлено было несколько небольших пушек, из которых однако же не палили, потому что молодой сын князя Меншикова лежал в тяжкой болезни, от которой в тот самый день и умер. После стола все карлики очень весело танцевали по-русски, часов до 11-ти. Какие были тут прыжки, кривлянья и гримасы, вообразить себе нельзя! Все гости, в особенности же Царь, не могли довольно тем навеселиться и, смотря на коверканье и ужимки этих 72-х уродцев, хохотали до упада. У иного были коротенькие ножки и высокий горб, у другого – большое брюхо, у третьего – ноги кривые и вывернутые, как у барсуковой собаки, или огромная голова, или кривой рот и длинные уши, или маленькие глазки и расплывшееся от жира лице и т. д.

Вечером молодых отвезли в царские палаты… Прочих же гостей распустили по домам. Таким образом окончилась эта миниатюрная свадьба, представившая, на общую потеху, редкий пример соединения в одном месте более 70-ти карликов.

Неизвестный автор «Описания Санкт-Петербурга в 1710–1711 гг.»

(1721 г.), Сентября 10. Начался большой маскарад, который должен был продолжаться целую неделю, и в этот же день праздновалась свадьба князя-папы со вдовою его предместника, которая целый год не соглашалась выходить за него, но теперь должна была повиноваться воле Царя. Было приказано, чтобы сегодня, по сигнальному выстрелу из пушки, все маски собрались по ту сторону рек и на площади, которая вся была устлана досками, положенными на бревна, потому что место там очень болотисто и не вымощено. Площадь эта находится перед Сенатом и церковью Св. Троицы, имея с одной стороны здания художеств, с другой – крепость, с третьей – здания всех Коллегий, а с четвертой – Неву. Посредине стоит упомянутая церковь Св. Троицы, а перед Сенатом возвышается большая деревянная пирамида, воздвигнутая в память отнятия у Шведов, в 1714 году, четырех фрегатов[21], в котором царь сам участвовал, за что и был произведен князем-кесарем в вице-адмиралы. Она украшена разного рода девизами. В 8 часов утра последовал сказанный сигнал, и его высочество с своими кавалерами отправился на барке к сборному месту, но покамест в плащах. В этот день в крепости не только подняли большой праздничный флаг (из желтой материи, с изображением черного двуглавого орла), но и палили, в знак торжества, из пушек, как и на галерах, стоявших по реке. Между тем все маски, в плащах, съехались на сборное место, и пока особо назначенные маршалы разделяли и расставляли их по группам, в том порядке, в каком они должны были следовать друг за другом, их величества, его высочество и знатнейшие из вельмож находились у обедни в Троицкой церкви, где совершилось и бракосочетание князя-папы, которого венчали в полном его костюме. Когда же, по окончании этой церемонии, их величества со всеми прочими вышли из церкви, сам царь, как было условлено наперед, ударил в барабан (его величество представлял карабельного барабанщика, и уж, конечно, не жалел старой телячьей кожи инструмента, будучи мастером своего дела и начав, как известно, военную службу с этой должности); все маски разом сбросили плащи, и площадь запестрела разнообразнейшими костюмами. Открылось вдруг около 100 масок, разделенных на большие группы и стоявших на назначенных для них местах. Они начали медленно ходить по большой площади процессией, по порядку номеров, и гуляли таким образом часа два, чтобы лучше рассмотреть друг друга. Царь, одетый, как сказано, Голландским матросом или Французским крестьянином и в то же время корабельным барабанщиком, имел через плечо черную бархатную, обшитую серебром, перевязь, на которой висел барабан, и исполнял свое дело превосходно. Перед ним шли три трубача, одетые Арабами, с белыми повязками на головах, в белых фартуках и в костюмах, обложенных серебряным галуном, а возле него три другие барабанщика, именно ген.-л. Бутурлин, ген.-м. Чернышов и гвардии майор Мамонов, из которых оба первые были одеты, как его величество. За ними следовал князь-кесарь (Ромодановский), в костюме древних царей, т. е. в бархатной мантии, подбитой горностаем, в золотой короне и со скипетром в руке, окруженный толпою слуг в старинной Русской одежде. Царица, заключавшая со всеми дамами процессию, была одета Голландскою или Фризскою крестьянкой, в душегрейке и юбке из черного бархата, обложенных красною тафтою, в простом чепце из Голландского полотна, и держала под рукою небольшую корзинку. Этот костюм ей очень шел. Перед нею шли ее гобоисты и три камер-юнкера, a по обеим сторонам 8 арабов, в Индейской одежде из черного бархата и с большими цветами на головах. За государынею следовали две девицы Нарышкины, одетые точно так, как она, а за ними все дамы, именно сперва придворные, также в крестьянских платьях, но не из бархата, а из белого полотна и тафты, красиво обшитых красными, зелеными и желтыми лентами; потом остальные, переодетые пастушками, нимфами, Негритянками, монахинями, арлекинами, скарамушами; некоторые имели старинный Русский костюм, Испанский и другие, и все были очень милы. Все шествие заключал большой толстый Францисканец в своем орденском одеянии и со странническим посохом в руке. За группою царицы, как за царем, шла княгиня-кесарша Ромодановская в костюме древних цариц, т. е. в длинной красной бархатной мантии, отороченной золотом, и в короне из драгоценных камней и жемчуга. Женщины ее свиты имели также старинную Русскую одежду. Его королевское высочество, наш герцог (Голштинский), был со своею группою в костюме Французских виноградарей, в шелковых фуфайках, и панталонах разных цветов, красиво обложенных лентами. Шляпы у них были обтянуты тафтою и обвиты вокруг тульи лозами с виноградными кистями из воска. Его высочество, в костюме розового цвета, шел один впереди, отличаясь от своей группы тем, что имел под тафтяной фуфайкой короткий парчевой камзол, входивший в панталоны, и что вместо шнурков и лент, платье его было обшито серебряным галуном. Кроме того, он держал в руке виноградный серп. За ним шла его свита в три ряда, по три человека в каждом, именно первый ряд в зеленых костюмах, второй в желтых, третий в голубых. Ленты на тафтяных фуфайках были у них также разноцветные, но нашиты у всех одинаково, шляпы же одного цвета…

Группа его высочества была одною из лучших. Маски, следовавшие за нею, отличались красивыми и самыми разнообразными костюмами. Одни были одеты, как Гамбургские бургомистры в их полном наряде из черного бархата (между ними находился и князь Меншиков); другие, именно гвардейские офицеры, как Римские воины, в размалеванных латах, в шлемах «с цветами на головах; третьи, как Турки, Индейцы, Испанцы (в числе их был крещеный Жид и шут царя Ля-Коста), Персияне, Китайцы, епископы, прелаты, каноники, аббаты, капуцины, доминиканцы, иезуиты; некоторые, как государственные министры, в шелковых мантиях и больших париках, или как Венецианские nobili; наконец многие были наряжены Жидами (здешние купцы), корабельщиками, рудокопами и другими ремесленниками. Самыми странными были князь-папа, из рода Бутурлиных, и коллегие кардиналов, в их полном наряде. Все они величайшие и развратнейшие пьяницы; но между ними есть некоторые из хороших фамилий. Коллегие эта и глава ее, так называемый князь-папа, имеют свой особый устав и должны всякий день напиваться допьяна пивом, водкой и вином. Как скоро один из ее членов умирает, на место его тотчас, со многими церемониями, избирается другой отчаянный пьяница. Поводом к учреждению ее царем был, говорят, слишком распространившийся между его подданными, особенно между знатными лицами, порок пьянства, который он хотел осмеять, и вместе с тем предостеречь последних от позора. Многие губернаторы и другие сановники имели в этом случае одинаковую участь с людьми, менее их знатными, и не были избавлены от поступления в коллегию. Но другие думают, что царь насмехается над папою и его кардиналами, тем более, что он, как рассказывают, не щадит и своего духовенства, приказывая ежегодно, перед постом, исполнять одну смешную церемонию.

В прежние времена в Москве всякий год, в Вербное Воскресенье бывала особенная процессия, в которой патриарх ехал верхом, а царь вел лошадь его за поводья через весь город. Вместо всего этого бывает теперь совершенно другая церемония: в тот же день князь-папа с своими кардиналами ездит по всему городу и делает визиты верхом на волах и ослах, или в санях, в которые запрягают свиней, медведей, или козлов. Я думаю скорее, что его величество имел в виду первую причину. Конечно, он может иметь тут и еще другую, скрытую цель, потому что, как государь мудрый, всячески заботится о благе своего народа и всеми мерами старается искоренять в нем старые грубые предрассудки. Я было забыл при этом случае упомянуть, что князь-папа для прислуги_: имеет 10 или 12 человек, тщательно набираемых для него во всем государстве, которые не могут говорить как следует, страшно заикаются и делают при том самые разнообразные телодвижения. Они обязаны прислуживать ему и всей коллегии во время празднеств и имеют свой особенный смешной костюм.

Но возвращаюсь к маскараду. Кроме названных масок, были еще в разных уморительных нарядах сотни других, бегавших с бичами, пузырями, наполненными горохом, погремушками и свистками и делавших множество шалостей. Были некоторые и отдельные смешные маски, как напр. Турецкий муфти в обыкновенном своем одеянии, Бахус в тигровой коже и увешанный виноградными лозами, очень натуральный, потому что его представлял человек приземистый, необыкновенно толстый и с распухшим лицом. Говорят, его перед тем целые три дня постоянно поили, при чем ни на минуту не давали ему заснуть. Весьма недурные были Нептун и другие боги; но особенно хорош и чрезвычайно натурален был Сатир (танцмейстер князя Меншикова), делавший на ходу искусные и трудные прыжки. Многие очень искусно представляли журавлей. Огромный Француз царя и один из самых рослых гайдуков были одеты, как маленькие дети, и их водили на помочах два крошечные карла, наряженные стариками с длинными седыми бородами. Некоторые щеголяли в костюмах прежних бояр, т. е. имели длинные бороды, высокие собольи шапки и парчовые кафтаны под шелковыми охабнями, и ездили верхом на живых ручных медведях. Так называемый виташий или тайный кухмистер[22] был весь зашит в медвежью шкуру и превосходно представлял медведя; сначала он несколько времени вертелся в какой-то машине, похожей на клетки, в которых прыгают белки, но потом должен был ездить верхом на медведе. Кто-то представлял Индийского жреца, увешенного бубенчиками и в шляпе с огромными полями. Несколько человек были наряжены, как Индейские цари, в перья всевозможных цветов, и т. д.

Погуляв, при стечении тысяч народа, часа два по площади и рассмотрев хорошенько друг друга, все маски, в том же порядке, отправились в здания Сената и Коллегий, где за множеством приготовленных столов князь-папа должен был угощать их свадебным обедом. Новобрачный и его молодая, лет 60-ти, сидели за столом под прекрасными балдахинами, он с царем и господами кардиналами, а она с дамами. Над головою князя-папы висел серебряный Бахус, сидящий верхом на бочке с водкой, которую тот цедил в свой стакан и пил. В продолжение всего обеда, человек, представлявший на маскараде Бахуса, сидел у стола также верхом на винной бочке и громко принуждал пить папу и кардиналов; он вливал вино в какой-то боченок, причем они постоянно должны были отвечать ему…

После обеда (11-го числа), все маски, по данному сигналу, собрались опять на вчерашнее место, чтобы проводить новобрачных через реку в Почтовый дом, где положено было праздновать другой день свадьбы. Все в том же порядке, как накануне, отправились в собственный дом князя-папы, где он стоял у дверей, и по своему обычаю, благословлял гостей (по способу Русского духовенства), давая таким образом в одно и то же время и папское и патриаршее свое благословение.