Матросы "Ласточки" всего отведали и поблагодарили хозяйку.
      - Не за что, не за что. Что вы, что вы, - приговаривала Аграфена Петровна. - Да вы хоть куда путь-то держите? Может, ночевать останетесь? Места хватит на всех, не обидите.
      - Останемся, переночуем, - согласился Степан Иванович. - И не только переночуем, а ещё и завтра денёк поживём. Изба у тебя, Аграфена Петровна, состарилась. Вот мы завтра её и подновим, подремонтируем, подмолодим.
      - Что вы, что вы! - взмахнула руками хозяйка. - На мой век и такой избы хватит. А на добром слове спасибо. Только не за то я вас приветила, хлебом-солью угощала... Я на полчасика отлучусь к соседке, а вы, гости дорогие, отдыхайте.
      Как только Аграфена Петровна вышла, боцман распорядился:
      - Инге, Вяче и Егору убрать в избе и вымыть посуду.
      А Антон и Ян пойдут со мной готовить ремонтную ведомость. Потом будем отдыхать. Кто не умеет отдыхать, тот не умеет работать. А завтра нам придётся хорошо потрудиться.
      Боцман, Антон и Ян ушли. И Вяча решил покомандовать.
      - С посудой справится Инга, - рассудил он. - Егор подметёт пол и принесёт дров. А я займусь летописью нашего похода. Если забудем, как мы плыли, история многое потеряет.
      Инга послушно принялась убирать со стола посуду, а Егор усмехнулся:
      - История подождёт и ничего не потеряет. А вот если я сейчас не наловлю рыбы, то мы потеряем многое. Останемся неблагодарными. Бабушка нас угощала? Угощала. А мы её угостим ухой. Так что подметанием и дровами заняться придётся, Вяч, тебе.
      Теперь даже Инга рассмеялась. А Вяча и Егор ещё немного поспорили и решили сделать в избе уборку вместе. Тем более, что и уборки-то оказалось совсем мало, так как Аграфена Петровна содержала избу в чистоте.
      Когда всё было сделано, Инга сказала:
      - Ну вот, теперь каждый может заняться тем, что пожелает душенька.
      Сама она села у окна. Изба Аграфены Петровны стояла на высоком берегу и окнами смотрела на Северную Двину. Два буксирных парохода тащили по ней вниз огромный плот брёвен. В Архангельске брёвна попадут на лесопильные заводы, где будут распилены на доски. А доски потом погрузят на океанские теплоходы и повезут их далеко-далеко, за границу. Обо всём этом и думала сейчас Инга. Вот если бы и ей поплыть на большом и красивом теплоходе в далёкие страны!
      А ещё один буксирный пароход тащил баржу. Он даже не тащил её, а толкал сзади. Инга такое увидела впервые и сказала об этом Вяче.
      - Это так и называется, - сказал всеведущий Полянкин, - метод толкания. Такой метод стали применять недавно.
      Навстречу буксирам промчался быстроходный катер, разгоняя за собой широкие и отлогие волны. А двое мальчишек на вертлявой лодчонке едва выгребали против течения. Наверно, они отправились на рыбную ловлю.
      Егор после уборки также ушёл на реку рыбачить, а Вяча писал дневник похода, придумывая при этом самые невероятные приключения, которые будто бы пережил экипаж "Ласточки".
      На крыше слышался скрип досок. Это боцман и его помощники осматривали и готовили избу к ремонту.
      Покончив со своими фантастическими записями, Вяча подсел рядом с Ингой к окну.
      На берегу реки Егор-Беломор затеял грандиозную рыбалку, заняв своим "предприятием" чуть ли не полкилометра водной поверхности. Он воткнул в берег три удилища, в отдалении от них закинул две жерлицы с посеребрёнными металлическими рыбками и трёхлапыми крючками, похожими на маленькие якоря, и добавил к этому ещё две донницы с тяжёлыми грузилами. Потом отвязал от пристани чью-то лодочку и выехал на середину, реки, подгребая и управляя одним веслом.
      На реке Егор вытравил в воду небольшой перемёт-продольник и не спеша поплыл вверх, подёргивая с кормы лодки длинную дорожку из крепчайшего нейлона, как и жерлицы, с металлической блестящей приманкой - на щуку.
      Словом, маленький рыбак превосходно знал своё дело и так же превосходно с ним справлялся.
      В душе Вячи всё ещё не улеглась обида на Егора, пренебрежительно и с насмешкой относящегося к его дневнику. "Великий историк" мучительно раздумывал, какую бы каверзу подстроить "великому рыболову". Он перебирал в памяти все хитрости знаменитых полководцев, героев и мудрецов, обрушенные ими на головы противников. Приходили в голову и троянский конь, и праща Давида, и голуби русской княгини Ольги и даже японские проволочные заграждения с подвешенными к ним консервными банками.
      Все эти хитрости вспомнились Вяче, но они никак не годились для сведения счётов с Егором-Беломором.
      Наконец "блестящая" мысль появилась. Через пять минут он уже был на берегу у удочек Егора, а ещё через десять минут снова сидел у окна и безмятежно и равнодушно поглядывал на реку.
      Пришла Аграфена Петровна, удивилась, что всё прибрано, и даже чуточку рассердилась.
      - Это гости-то почему у меня работают? - певуче выговаривала она Инге. Гости - они на то и гости, чтобы отдыхать и угощаться. Ведь хозяйку обижаете...
      Аграфена Петровна снова согрела самовар и принялась готовить чаепитие. В это время спустились с крыши Степан Иванович, Антон и Ян и вошли в избу.
      Подплыл к пристани Егор.
      - Смотрите, граждане! - торжественно провозгласил Вяча. - Вы будете свидетелями потрясающего зрелища, которое впервые произойдёт в истории человечества. Сейчас щедрая добыча вознаградит трудолюбивые усилия нашего Егора-Беломора.
      Егор спокойно вытащил и принялся осматривать жерлицы и донницы. Вот в руках его забилась средних размеров рыбина, должно быть, щука. С крючка первой удочки он снял крошечную плотичку, а может, ерша. Вторая леска оказалась без добычи.
      Наконец Егор подошёл к третьему удилищу.
      - Начинается самое захватывающее! - воскликнул Вяча.
      Все, даже боцман и Аграфена Петровна, прильнули к окнам.
      Ловким движением Егор поднял удилище и замер. В таком оцепенении он простоял с полминуты.
      - Что с ним? - встревожилась Инга.
      - Смотрите, - озадаченно произнёс Ян, - у него на одной удочке три рыбины!
      - Солёная селёдка хорошо вымокла, и мы аппетитно поедим её с постным маслом и с горячей картошкой! - весело пояснил Вяча. Хохот потряс комнату.
      Когда Егор вернулся в избу, он поставил у порога наполненную свежей рыбой небольшую корзину и в ярости набросился на Вячу:
      - Почему ты берёшь чужую селёдку?!
      - Некоторые берут не только селёдку, но и чужие лодки, - невозмутимо ответил Вяча. - Но ты не огорчайся. Мы с тобой сделали полезное дело: селёдка была очень солёная, а теперь она вымокла, и её и Аграфена Петровна есть будет.
      - Нет уж, сам ешь свою селёдку. А для Аграфены Петровны у меня свежие окуни, сиги и камбалки найдутся.
      Как ни протестовала Аграфена Петровна, на следующий день экипаж "Ласточки" в полном составе принялся за ремонт. Прохудившиеся места на крыше покрылись новыми досками, подновились ступеньки на крыльце. У крыльца появились крепкие, надёжные перила. Степан Иванович вставил в оконные рамы два новых стекла. Работа заняла полный день. Но все были довольны. А Аграфена Петровна не знала, как и отблагодарить своих добровольных помощников.
      - Ну тогда в благодарность я вас хоть песней да сказкой, сказкой да пляской потешу, - сказала она. - У нас в Поморье песня в большом почёте. И хороводная, и свадебная, и пропевание.
      У неё был настоящий талант артистки, слушать её - заслушаешься, смотреть не насмотришься.
      Аграфена Петровна даже в преклонном возрасте сохранила на редкость сильный, высокий голос. Напевая, она пританцовывала, и песня поднималась так высоко, что, казалось, вместе с песней поднимается и сама певица. Она молодела на глазах, широко расставляя в хороводной песне руки, словно держась за руки подруг.
      - А на наших свадьбах вы бывали? - хитро спросила Аграфена Петровна. Теперь свадьбы не те, что были прежде. И наряды не те. Да и песни старинные свадебные редко поют. А раньше неделю, бывало, гуляли - ели, пили, песни играли. И нарядов у девок и у баб каких только не насмотришься! Платья, юбки, кофты, сарафаны всех цветов - глаза разболятся, право слово! А ещё кокошники и повязки в бусах, в бисере, а то и в жемчуге.
      - А ты, Петровна, не жалеешь о тех временах? - спросил боцман.
      - Да жалеть не жалею, но занятно было, баско - красиво, значит, по-нонешному. Да я вам свадьбу одна сыграю и за сватов, и за жениха, и за невесту, а потом и за шаферов, и за шафериц.
      - Как! Одна? - удивился Степан Иванович. - На свадьбах-то в Поморье я бывал, ведь там народу - поди, вся деревня. Как же ты одна?
      - А вот так.
      Аграфена Петровна сняла с гвоздя узорчатое полотенце и стала изображать сватов. Потом показала смотрины, девичник с песнями и танцами, самоё венчание, пир и битьё горшков на другой день после свадьбы. Она не пожалела даже какую-то глиняную кринку и на глазах у растерявшихся ребят грохнула её об пол. Потом схватила метлу и по обязанности невесты принялась подметать черепки.
      Матросы "Ласточки" вдосталь нахохотались.
      А неугомонная хозяйка присела на скамью, но не умолкла.
      - Вот и меня в семнадцать-то годков так выдавали. Хотела за Петрушу, а отдали за Лександра. Поди, полвека прожили. Маялась, а жила, что поделаешь. Он ревнив был, Лександр-то. На гулянье пойдёшь - он за тобой. Сам не поёт, не играет, сидит - хмурки водит. Потом с ребятами выпьет и всю гульбу нашу разгонит. А дома ни слова. Не обидит, не шумит. Только скажет порой: "И пошто ты меня не любишь? Я ведь горы для тебя сворочу". Почти что полвека прожили, хороший он был, а вот любить не полюбила. Свыклась и жила. За полгода до золотой свадьбы он помер, на семьдесят седьмом году. А здоровый был, жилистый, да надорвался. А я так, горемычная, и промаялась. Жили-то мы в достатке. Всего было, живи да радуйся. Ан нет, жила с Лександром, а всё о своём Петруше думала. А что о нём было думать-то? Погиб мой Петруша, так и не женатый, ещё в шестнадцатом, на германской... Да что я вам тоску нагоняю. Сейчас самовар поставлю...
      Она скорёхонько подставила самовар под печную трубу-втулку, ковшом наполнила его водой из ушата и разожгла угли. Всё это она делала словно играючи.
      Не успела присесть, как снова начала рассказывать.
      Нарассказывала и напела она всего много, но про кафтан Ивана Рябова ничего не могла сказать.
      - Слыхала я о кафтане, а где он, не знаю. Но вы поищите - должен же он где-то быть. Ну, а не найдёте, чистым воздухом подышите. Была бы я помоложе, сама с вами поехала бы. Я в старинной одёже толк знаю.
      - Ну спасибо и на том! - поблагодарил хозяйку Степан Иванович. - Будь здорова. Благодарствуем за угощение, за песни, за сказки. В Архангельск в гости приезжай!
      - Да бываю я там, хоть и не часто. Меня в народный хор приглашают. Будешь, говорят, у нас консультантшей.
      - Ну и что же ты, не согласна?
      - Да куда уж мне теперь в город? Век здесь прожила. Тут уж и помирать буду.
      Аграфена Петровна втихомолку сунула Инге под руку свёрток.
      - На дорожку, - молвила она.
      В свёртке оказались большой пирог с рыбой, колобки и стопа ячменных сочней.
      На реке стоял полный штиль, безветрие - ни всплеска, ни рябинки. Лазурная безмятежность высокого неба тоже ничего дурного не предвещала. И настроение у экипажа "Ласточки" было бодрое. Немного печалился лишь Ян: в безветрие нельзя было поднять паруса.
      Плыли на вёслах. Плыли медленно, а с обеих сторон неодолимо манили к себе зелёные берега.
      - Хорошо, конечно, отдыхать в избе, - сказал Вяча, - но неплохо бы отдохнуть на берегу, у костра: разбить лагерь, палатку, построить вигвам. Правда, Антон, хорошо?..
      Антоша вопросительно взглянул на боцмана. Предложение Полянкина было ему по душе.
      - Ещё милю пройдём, тогда можно и к берегу, - согласился Степан Иванович. - Подальше от деревни отойдём, чтобы чистой природой, лесом больше опахнуло. Аграфена Петровна верно говорила: чистым воздухом подышите.
      Спустя полчаса "Ласточка" пристала к невысокому берегу, поросшему ивовыми и ольховыми кустарниками.
      Кто из мальчишек в десять - четырнадцать лет не разжигал костра на берегу реки или озера, не удил рыбу и не варил в котелке на таганке уху из окуней, ершей, плотичек? Надо думать, что среди мальчишеского населения нашей большой страны таких найдётся немного. Даже не верится, что где-то живёт такой мальчик, который никогда не сидел у костра, не запекал в золе картошку и не ел свежей ухи из только что выловленной рыбы. И разжигать костёр, и готовить уху, и ставить палатку, и даже собирать для костра сучья и щепки - удовольствие немалое.
      Матросы "Ласточки" устроили на берегу лагерь, перекусили и разлеглись на траве-мураве, вспоминая самые разнообразные истории, происшедшие с ними, мечтая о том, кем они станут, когда будут взрослыми.
      - Я буду изучать историю, - сказал Вяча. - А ты кем будешь, Беломор? Ихтиологом?
      - Сам ты ихтиолог! - буркнул Егор, потом подумал и спросил: - А что они, эти ихтиологи, делают?
      - Изучают рыб.
      - А чего их изучать? Голова, хвост, брюхо, чешуя, плавники... Всё и так известно.
      - Эх ты, голова... хвост, - засмеялся Вяча. - А ты знаешь, сколько видов рыб существует на свете? Не знаешь? Двадцать пять тысяч...
      - Ты считал? - в свою очередь, рассмеялся Егор.
      - Не я, а ихтиологи считали. А знаешь, сколько лет живут некоторые рыбы? Тоже не знаешь, рыбак! Некоторые живут до ста лет.
      - Врёшь.
      - Не вру. Я в книге читал.
      - Вот бы тебе, Егор, такую рыбку выловить, - пошутил Степан Иванович. Вытянешь?
      - Не вытянуть, такая враз сорвётся.
      - А ты стальным тросом лови, - посоветовал Вяча.
      - В нашей реке таких рыб не бывает, - убеждённо заявил Егор, - так что напрасно беспокоишься. Вот ты вигвам хотел строить, а сам валяешься.
      Вяча потянулся и встал.
      - Сейчас уже некогда, - сказал боцман. - Нужно плыть.
      - А может быть, ветерок потянет, - с надеждой заметил Ян.
      Степан Иванович оглядел небо.
      - Обязательно потянет. Все признаки. Собирайся, команда! Один конец, пять узлов...
      Путешественники проплыли мили три, и тогда в самом деле с северо-запада потянул ветер. Но, предвещая его, боцман не предполагал, что он достигнет такой силы.
      В этих местах Северная Двина достаточно широка, чтобы шторму разгуляться почти как на море.
      Волна поднялась высокая, крутая - с шумными всплесками и грозными белыми гребнями. При такой волне "Ласточку" могло захлестнуть и даже опрокинуть.
      Боцман скомандовал:
      - Право руля! К берегу! Приготовиться к швартовке!
      Едва прозвучала эта команда, как нос шлюпа резко пошёл вниз, и ревущий вал накрыл его. При втором ударе волны вода в шлюпе покрыла телгаса - решётчатые покрытия днища. Матросы экипажа вымокли до нитки. А река всё больше свирепела, бушевала, ожесточалась.
      В такую переделку "Ласточка" с новым экипажем попала впервые. Но боцман был уверен в своём шлюпе, как был уверен и в своей команде. И действительно, ни один из них не дрогнул, на лицах не было и тени страха. Все действовали дружно: и на вёслах и у водоотливной помпы, а Ян Эрмуш на руле, управляя шлюпом, даже улыбался.
      Родной город
      Продовольствие заканчивалось. И боцман решил повернуть "Ласточку", взяв курс на Архангельск.
      - А как же кафтан? - спросил Вяча.
      - А может, кафтан давно износили, - насмешливо предположил Егор. - А может, и совсем никакого кафтана не было.
      - Трудно даётся нам этот кафтан, - сказал Степан Иванович. - Но унывать не будем. Кафтан мы, правда, не нашли, да зато кое-что повидали. Это уже хорошо.
      - И кафтан больше искать не будем? - встревожился Вяча.
      - Будем, обязательно ещё раз поплывём, - заверил боцман.
      На последней остановке перед Архангельском "Ласточка" пришвартовалась у лесозаводского причала, рядом с маленьким буксирным пароходиком "Белуха". Капитаном и матросом в одном лице на "Белухе" был юркий старичок по отчеству Карпыч. Сморщенное лицо старика необыкновенно быстро преображалось: то оно улыбалось, то через минуту вдруг омрачалось и почти свирепело, но как-то по-детски. Неопытному в водных делах человеку трудно было определить, кто старше - буксирный пароходик или его капитан.
      Едва "Ласточка" подошла к причалу, как капитан "Белухи" уже подбежал к ней. Он и Степан Иванович оказались старыми знакомыми.
      - Ты что же, Степан, с "Буревестника"-то списался?
      - Прогнали, - усмехнулся боцман. - На пенсию.
      - Да ведь ты моложе меня. А мне свою любушку жалко бросить. Хорошая она у меня, дролюшка, хотя и не молоденькая. Голубонька она моя ненаглядная никогда не подводила. А ведь и моложе-то меня всего годков на пять.
      - Ну, на пять... - шутливо возразил Степан Иванович. - Тогда бы её давно списали.
      - Да вот меня-то не списывают.
      - Тебя, Карпыч, в пароходстве спросить обязаны, а "Белуху" спрашивать не будут. Дадут приказ-команду и поволокут твою дролюшку на металлолом.
      - А я не позволю. Не позволю мою любушку на металл!
      Но настроение у капитана "Белухи" менялось так же быстро, как и выражение его лица.
      Пока он разговаривал с боцманом, неожиданно накатившейся от близко прошедшего быстроходного катера высокой волной "Белуху" развернуло. Так же неожиданно швартовый канат лопнул, и пароходик отнесло от причала.
      - Ах ты старая дура! - заорал старик на свою "дролюшку". - Ах, ведьма, ленивая кобыла! Не могла сама закрепиться.
      Он обращался к своему судну, как к живому существу. Ребята едва удерживались от смеха.
      - Отдать концы! - скомандовал боцман.
      И минут через десять "Белуха" на буксире была водворена на прежнее место у причала.
      Матросы "Ласточки" помогали Карпычу пришвартовать "Белуху", а он их поучал:
      - Э, куда, куда?! Не так! Не так! Это вам не академия! Тут думать надо!
      - Смешной старик, - сказал Вяча, когда "Ласточка" отошла от причала.
      - Странный, - отозвался Антон.
      - Это верно, старик с причудой, - подтвердил боцман. - Но главное честный! Мы с ним вместе плавали.
      За разговорами оставшаяся часть пути прошла незаметно.
      - Ура! - воскликнул Вяча, отдавая якорь. - Возвращение из экспедиции и из похода - самое приятное во всех путешествиях и войнах, говорили великие путешественники и полководцы.
      - А если из похода возвращались с поражением? - по своему обыкновению, с язвинкой спросил Егор-Беломор.
      Вяча промолчал, а Степан Иванович сказал:
      - Мы вернулись не с поражением...
      Да, вернуться в родной город, конечно же, было очень приятно и радостно. Всё здесь было как прежде, как всегда. И в то же время как будто было и что-то новое.
      Друзья расстались, чтобы завтра снова встретиться на "Ласточке".
      Но Антон и Вяча уже вечером вместе смотрели по телевизору футбольный матч, а потом долго бродили по городу.
      Позванивая, шли трамваи - красные и голубые. Шипели по асфальту бесчисленные легковые автомашины, встречались и нагоняли автобусы - тоже красные и голубые. А с реки доносился шум порта. Родной, милый город!.. Здесь пахло морем, но не было в этом запахе никакой морской соли, придуманной досужими маринистами. Шли по улице вперемежку с другими жителями Архангельска моряки, может быть вчера или позавчера вернувшиеся из дальнего плавания. Старожилы узнавали их не по походке, тоже придуманной литераторами, а по неуловимому для обычного взгляда виду и характеру человека, который много поплавал.
      - Знаешь, Антон, наш сосед-пенсионер, что всю жизнь плавал, говорит: "Настоящего моряка я даже голого узнаю".
      - По татуировке?
      - Нет, татуировка - пережиток. Наши моряки уже давно себя не раскрашивают. А вот как он узнает моряка даже голого, неизвестно... Он даже говорит, что моряка архангельского отличит от моряка черноморского или тихоокеанского.
      - Тоже голых?
      Ребята посмеялись, но потом Антон серьёзно сказал:
      - Наверное, по разговору. Можно спросить у нашего боцмана. Он, конечно, знает.
      - Есть моряки, которые издали суда по дыму из трубы узнают, - заметил Вяча.
      - Теперь на новых теплоходах и электродизелях дыма не увидишь, - возразил Антон.
      Друзья прошли Дом Советов и снова свернули на набережную. И опять перед ними открылась ширь Северной Двины - неоглядная водная красота. Асфальт на набережной был и раньше, а совсем недавно строители одели её и в бетон и гранит.
      - В гранит оделася Двина, - переиначил пушкинские строчки Вяча. - Мосты повисли над водами...
      - Да, - согласился Антон. - Только тёмно-зелёными садами ещё не покрылись наши острова.
      На набережной стоял памятник Петру Первому. Пётр, в треуголке, в мундире офицера Преображенского полка и в ботфортах, словно только что сошёл с корабля и смотрел на плывущие и стоящие у причалов суда.
      - По этой набережной проходила знаменитая революционерка Вера Фигнер, сказал Вяча. - Из Архангельска её отправили в ссылку в стариннейший поморский посад Неноксу.
      Вспомнили ребята и об известном писателе Александре Грине, который находился в ссылке в Кегострове, что лежал за Северной Двиной, - низкий, поросший ольхой и ивняком.
      Причал, по которому теперь шли друзья, назывался Красной пристанью, а до революции - Соборной пристанью. Отсюда уходил на маленьком деревянном судёнышке "Святой Фока" к Северному полюсу отважный полярный исследователь Георгий Седов.
      - Вот было бы здорово, - сказал Вяча, - если бы мы их всех сейчас здесь встретили - революционерку Веру Фигнер, путешественника Георгия Седова, писателя Грина. Ведь все они здесь побывали... ходили по этой набережной.
      Встреча с браконьерами
      Утром, когда Вяча пришёл к Антоше, а тот, уже поработав, одевался, Вяча, на которого вдруг нашло весёлое настроение, запел:
      Чепуха, чепуха
      Это просто враки:
      Сено косят на печи
      Молотками раки.
      - Знаешь, Антон, - сказал Вяча, - я думаю, что кафтан, который мы ищем, просто чепуха, как в этой песенке.
      И когда ребята снова собрались на "Ласточке", Вяча неожиданно для всех, кроме Антоши, заявил:
      - Мне что-то надоело искать этот кафтан. При этих словах Егор был готов чуть ли не расцеловать своего вечного "противника".
      - В самом деле, к чему какой-то кафтан? - горячо поддержал он Вячу. Лучше просто путешествовать на "Ласточке", ловить рыбу.
      Но Вячу уже обуревали новые фантазии.
      - Хорошо бы открыть какой-нибудь необитаемый остров! - мечтательно произнёс он. - И там произвести раскопки. И найти стоянку первобытного человека. И всякие там его орудия... Искать - это всё-таки интересно.
      - Искать не искать, а через два дня в плавание, - сказал боцман. - Готовы?
      - Всегда готовы! - весело ответили матросы.
      И через два дня "Ласточка" уже была в новом походе.
      Ночью пролился лёгкий дождик. Но утром из-за далёкого зубчатого леса поднялось солнце.
      Раннее утро в лесу и на реке - самое щедрое время суток. Прислушайтесь к крику и щебетанию птиц. Присмотритесь к ним: они не только поют, но и сами трудятся, добывают корм для своих птенцов.
      Присмотритесь к быстрогонной игре рыб. Множество водяных колец возникает на речном зеркале. Кольца рождаются мгновенно то тут, то там и быстро расплываются, исчезают. Это большой гон рыбы. Но часто это не только игра, а и свирепая охота, когда большеротая, острозубая щука стремительно настигает свою беззащитную жертву- маленькую плотичку-сорожку или сопливенького ерша и с ходу заглатывает их.
      Ранним утром особенно явственно слышится дыхание реки и дыхание недалёкого моря. Ощущаются даже запахи недавно прошедшего дождя. Но пахнет не дождь, пахнет напоённая влагой листва. В будоражащей смеси запахов остро выделяется пряно-лекарственный аромат диких полевых цветов и трав.
      А поднимется повыше солнце, придёт ветерок, затарахтят моторные катера - и очарование раннего утра бесследно исчезнет.
      Когда "Ласточка" вышла на речной простор, раннее утро только зарождалось. И акварельные нежные краски неба и пушистых розоватых от солнца облаков были ещё свежи.
      - Сегодня пойдём не фарватером Двины, - сказал боцман, - и не к взморью, а вверх по реке, между островами.
      В пути Степан Иванович вспомнил:
      - Послушай, Вяч, позавчера я тебе дал задание отремонтировать кранец. Плохо ты его отремонтировал, братец, никуда так не годится. Давай-ка доведи дело до конца.
      Боцман поднял с борта сплетённый из верёвок кранец и подал Полянкину.
      - И вот тебе игла и прядено. Действуй!
      Вяч положил кранец на колени и принялся за работу. Вскоре Степан Иванович поймал его унылый взгляд.
      - Ну что, Вяч? Всё сделал?
      - Не-ет, - тоскливо произнёс матрос. - Мне бы нож...
      - Вот тебе раз! - рассердился боцман. - А где у тебя свой?
      - Нету.
      - Эх, ты! Сколько раз я говорил: каждый порядочный матрос должен всегда иметь при себе перочинный ножик и по крайней мере два метра бечёвки-стоянки.
      Боцман подал Вяче свой автоматически открывающийся нож.
      - Ты работай с удовольствием. А если работа в тягость, бросай её. Всё равно толку не будет.
      Вяча принялся за дело и неожиданно для себя увлёкся. Вскоре он смущённо доложил боцману:
      - Кранец отремонтирован.
      - Ну вот, пять матросов плюс боцман, капитан в уме. Значит, умеем работать с удовольствием. Порядок! - одобрил Степан Иванович. Он привстал с банки и огляделся. - Эх, ничего на свете нет лучше раннего утра на реке и в лесу. Матросы, наслаждайтесь!
      "Ласточка" неторопливо плыла меж низких зелёных островов, почти не нарушая утренней тишины. Смазанные маслом уключины и под действующими вёслами оставались немы.
      И вдруг среди этой тишины и мирного благоденствия что-то оглушительно грохнуло.
      - Ребятки! Нажми! - скомандовал гребцам боцман.
      "Ласточка" мгновенно ускорила ход и минут через пять уже была у конечности острова. И вот какая картина представилась экипажу маленького шлюпа.
      На середине реки замерла большая лодка. Перегнувшись через борт, человек в телогрейке и зимней шапке-ушанке собирал с воды блещущую на солнце чешуёй рыбу и бросал её в лодку.
      Второй человек, тоже в телогрейке, но в кепке, сидел за вёслами.
      - Браконьеры, - прошептал боцман и громко скомандовал: - Вперёд!
      Он направил "Ласточку" прямо на их лодку.
      - Я общественный инспектор рыбнадзора! - строго сказал Степан Иванович. Предъявите документы!
      - Видали мы таких инспекторов! - нагло усмехнулся незнакомец, собиравший рыбу.
      - Документы! - ещё строже повторил боцман, когда "Ласточка" почти вплотную подошла к лодке браконьеров.
      Незнакомец вдруг нагнулся и достал со дна лодки двустволку.
      - Брось, Алёха! - просительно сказал второй браконьер. - Подведёшь под монастырь.
      И только он это успел произнести, как ловкий Ян мгновенно перепрыгнул в лодку браконьеров и вырвал ружьё из рук негодяя. В ту же секунду ружьё было передано Антону, а Ян вновь оказался на "Ласточке".
      - Ну как, может быть, теперь смиришься, Алексей? - глядя в упор на браконьера, сказал боцман.
      Незнакомец чуть откинулся и испуганно и удивлённо смотрел на Степана Ивановича.
      - А ты... ты... откуда... меня знаешь? - с трудом выговорил он.
      - Знаю. Ты забыл, а мы встречались. Давай документы!
      Степан Иванович схитрил. Браконьера он никогда не встречал. Просто запомнил, что струсивший напарник назвал имя - Алёха.
      - Я на рыбалку документы не беру, - сказал браконьер в ушанке.
      - А у тебя, - обратился боцман ко второму браконьеру, - есть документы?
      Тот достал из внутреннего кармана новенький жёлтый бумажник, вынул из него паспорт и передал боцману.
      - Ну вот и со вторым познакомились, - раскрыв паспорт, сказал Степан Иванович. - А теперь следуйте за нами!
      Он спрятал паспорт в карман и подал команду:
      - Вёсла на воду! Вперёд на Архангельск!
      А через несколько дней Вяча прибежал к Антоше Прилучному. И, как и в тот памятный день - 7 июня, опять, потрясая газетой, прокричал:
      - Эврика!
      Только газета на этот раз была не московская, а местная.
      - Кинематографисты? - не глядя на товарища, спросил Антоша, закручивая в доску какого-то загадочного ящика полуторадюймовый шуруп.
      - Не кинематографисты, а мы...
      - Что "мы"?
      - Мы в газете. Я, ты, Степан Иванович, Ян, Инга и даже Егор-Беломор. Читай! Нет, давай вместе почитаем.
      Ребята уселись на диван и развернули газету.
      - Вот видишь. Большая заметка. Читай! "Школьники задержали браконьеров". Только тут неправильно. Я почему-то последний. Даже Егор впереди.
      В заметке, в разделе "Происшествия", подробно описывалось, как экипаж "Ласточки" задержал браконьерскую лодку, и полностью назывались имена и фамилии боцмана и всех ребят.
      В конце заметки было сказано:
      "За решительные действия по охране рыбных ресурсов Северной Двины начальник рыбнадзора наградил отважных школьников ценными подарками. У браконьеров реквизированы охотничье ружьё и два килограмма взрывчатки. Помимо того, они понесут наказание в административном порядке".
      - Вот видишь, и без кафтана прославились! - Вяча весь сиял от удовольствия.
      - "Прославились"! - насмешливо повторил Антон. - Велика слава!..
      - А что, не прославились? Да ведь теперь о нас будет знать весь город, даже вся область. А может быть, ещё и в центральных газетах напечатают.
      - Хвастун ты, Вячеслав, - сердито сказал Антон. - Подумаешь, захватили браконьеров. Да это сделал бы каждый мальчишка.
      - Так ведь у них ружьё было. Они чуть Степана Ивановича не застрелили!
      - Не застрелили бы, струсили бы. Они ведь, гады, трусливы, как зайцы. Вот Ян - молодец: выхватил ружьё.
      Антоша отложил газету и взялся за отвёртку. А Вяча спросил: