Экипаж боцмана Рябова

      Высокие мачты "Буревестника" ребята увидели издали, ещё с лодки. И вот парусник перед ними во всём своём картинно-романтическом великолепии.
      Он был стар, но выглядел красавцем, этот трёхмачтовый морской странник. Для плавания он уже не годился. И не только потому, что его корпус состарился, а потому, что самые разнообразные машины - умные, мощные, безотказные - давно заменили в основном флоте не всегда надёжные паруса, которые остались лишь на спортивных и прогулочных яхтах.
      После того, как со старого судна списали всю команду, для него уже не находилось места у портовых причалов. Его отбуксировали за острова и поставили на якорь у дальнего, густо поросшего ивняком, песчаного берега. Парусник был приговорён к слому и ожидал своей горестной участи. Оставался на "Буревестнике" для охраны лишь один боцман - Степан Иванович Рябов.
      Но хотя команды на паруснике не было, на его палубе, на мостике, в каютах и кубриках, даже в трюмах, царил безукоризненный порядок. Старый боцман не только мыл, чистил, драил, он ремонтировал, подправлял, подкрашивал на судне всё, что приходило в ветхость, ломалось или портилось от непогоды.
      Обычно боцман на судне считается хозяином палубы. Боцман Рябов теперь был хозяином всего "Буревестника". Боцман на судне - старший среди матросов. Степан Иванович теперь был старшим только над собой. Боцман прежде всего должен знать плотницкое и малярное дело. Рябов был не только опытным маляром и плотником, но и искусным столяром, умелым жестянщиком. Он уже давненько научился без помощи машинистов ремонтировать лебёдку и брашпиль - якорную машину, мог самостоятельно заменить электропроводку. И если бы на судне, на котором плавал боцман Рябов, случайно не оказалось кока - судового повара, команда без обеда или без ужина не осталась бы. Плавать Степан Иванович начинал камбузным мальчонкой, и тогда его звали просто Стёпкой.
      Нет, Егор совсем не хвастался, что его дядя всё умеет. Боцман Рябов был из тех людей, о которых говорят: "Золотые руки".
      За кормой "Буревестника" чуть заметно покачивался шестивёсельный ял, а у борта под штормтрапом пританцовывала лёгкая палубная шлюпка. На палубе парусника никого не было, но откуда-то слышалось металлическое погромыхивание.
      - Мастерит чего-то дядя Степан, - сказал Егор и закричал: - Эй, на "Буревестнике"!
      Полминуты спустя мальчики увидели боцмана. Он помахал рукой и стал ловко спускаться по штормтрапу в шлюпку. А ещё спустя десять минут боцман и его юные друзья были на борту парусника.
      - Ну вот, на моём корабле опять есть экипаж! - весело сказал боцман. - А что? Добрая команда, ничего не скажешь. Четыре матроса да боцман, пять пишем, капитан в уме. Я считаю большинство мальчишек до определённого возраста личностями выдающимися. А для нашего яла по судовой роли полагается пять матросов. Как быть?
      - Пятого найдём, - заверил Антоша. - Желающих сколько угодно. Я вам обещаю, Степан Иванович!
      - Ладно, Антон. Слово дал - держи! "Буревестник" на днях на слом, а боцман - в отпуск, а может быть, и на пенсию. Тогда займёмся ремонтом и оборудованием яла. Ремонтная ведомость простая. Она у меня вся в голове. У нас будет установка тентовых стоек. В любое время сможем накрыть нашу посудину, крышу над головой устроить на случай непогоды. Потом ремонт мачты и установка бушприта, - словом, рангоут. Парус есть, сошьём ещё стаксель. Полная окраска и в плавание!
      И вот ремонт начался. Под началом боцмана ребята установили на берегу ручную лебёдку и вытащили ял. Судёнышко сразу же было цепко схвачено заранее подготовленными брусчатыми стапелями.
      - Работай весело! - подбадривал Степан Иванович. - Не получается - не унывай, начинай снова! Ещё раз не вышло - не унывай, начинай снова и продолжай. Надоест работе упрямиться - и тогда всё получится. За три мили обхожу унылых. Где уныние, там нет доброй работы. Будет трудно - улыбнись. И всё пойдёт на лад.
      Когда боцман уходил по своим делам, он всегда оставлял за себя Антона, самого старшего и сметливого из ребят. Антоша умело плотничал и столярничал. Он ведь сам мастерил дома книжные стеллажи и корпуса радиоприёмников, Степан Иванович не мог нахвалиться его работой.
      Оставаясь за боцмана, Антон шутливо подражал ему:
      - Три матроса да старший, четыре пишем, капитан и боцман в уме.
      И сам он работал за троих, руководя и командуя.
      И остальные по его примеру работали без устали. Всем хотелось поскорее отправиться в плавание.
      - Где будем ставить тентовые стойки? - спросил Степан Иванович, испытующе оглядывая своих матросов.
      - Хорошо бы на середине, чтобы и при дожде можно было грести, - сказал Ян. - Но вот как это сделать?
      - Подумаем, - отозвался Антон.
      - Думайте, - улыбнулся боцман. - Это полезно.
      Вяча сидел, морщил лоб и ничего придумать не мог. Егор не стал утруждать себя изобретательством, а вытащил из сумки жерлицы и удочки и ушёл рыбачить. А Антон, раскрыв блокнот, принялся что-то сосредоточенно чертить. Иногда он подзывал Яна и советовался с ним.
      Минут сорок спустя Антон показал свои эскизы боцману.
      - Решение верное, - согласился Степан Иванович. - Только отверстия для мачты в тенте не нужно. Во-первых, шканечный серединный тент будет позади мачты; во-вторых, при сильном или затяжном дожде под парусами ходят редко.
      Когда тентовые стойки по эскизам Антона были изготовлены, Степан Иванович позвал с собой Егора и Вячу, и они отправились искать дерево для бушприта. Антону и Яну боцман поручил ремонт мачты.
      - Знаете, что такое бушприт и для чего он служит? - спросил Рябов ребят.
      - Это что-то на судне, да? - не очень уверенно сказал Вяча.
      - Не что-то, а такая жердь на носу корабля, - сказал Егор. - Вроде мачты, только она не стоит, а лежит и, будто пушка, нацелена вперёд. И от нее идут кривые паруса.
      - Не кривые, а косые, - поправил боцман. - Они называются кливерами.
      Когда они вернулись к ялу, Антон и Ян уже отремонтировали мачту и примеряли её к гнезду в килевом брусе.
      - Молодцы! - похвалил боцман.
      Он вытащил из рюкзака журнал и показал Вяче и Егору фотографию парусного судна.
      - Где бушприт?
      Егор и Вяча одновременно ткнули пальцами в носовую часть парусника.
      - Теперь знаете, какой бушприт. Вот и приступайте к работе. А Антона и Яна назначаю вашими помощниками!
      Антоша улыбнулся, а Вяча заявил:
      - Мы и без них справимся. Правда, Егор?
      - Попробуем, - без большого энтузиазма отозвался Егор.
      Они работали долго, по очереди орудуя топором и рубанком, и наконец доложили боцману:
      - Степан Иванович, бушприт можно ставить!
      Докладывал, конечно, Вяча. А Егор лишь довольно улыбался.
      Устанавливали бушприт всей командой после обеда, приготовленного на костре Антоном и Яном.
      - Теперь приступим к окраске, - сказал боцман.
      Четыре матроса - четыре шкрабки, четыре щётки, четыре кисти, бочонок красной краски да две банки белил.
      Яхтсмену Яну красить борта было не впервой. Ловко орудовали кистями и Антон и Егор-Беломор. Зато Вяча к каждому мазку добавлял пару глубоких вздохов и по крайней мере полторы дюжины капель пота - на лбу, на носу и на шее.
      А каким красавцем выглядел ял после старательной окраски!
      И только боцман чуть хмурился, глядя на обновлённое судёнышко:
      - Ял с бушпритом... гибрид на удивление. А может, на смех морякам? Но ничего, вместо яла-шестёрки будет наш шлюп. Так и будем его называть.
      Наступило время дать шлюпу достойное имя.
      - "Адмирал Нахимов", - раньше всех предложил Вяча.
      - Очень уж громко для маленького шлюпа, - заметил Антон.
      - Давайте назовём шлюп "Юный спортсмен" или "Старт". - Яну, заядлому яхтсмену, хотелось, чтобы шлюпу дали спортивное название.
      - "Стартом" назовём, а какой ещё финиш будет, - рассмеялся Вяча. - А вот название: "Стрела"!
      - Наш шлюп как стрела не полетит, - уныло заметил Егор.
      - С парусом он хорошо пойдёт, - оживился Ян.
      - А меня, старого морячину, что-то на лирику потянуло, - включился в спор Степан Иванович, выбивая о каблук сапога трубку. - Вот смотрите, кто над нами кружит.
      Мальчики подняли головы.
      - Ласточки.
      - Ну и как? Плохое название?
      - "Ласточка"... - Антоша вопросительно оглядел ребят. - По-моему, хорошее название.
      - Я согласен, - сказал Вяча.
      - Отличное название! - согласился и Ян.
      На том и порешили: назвать шлюп "Ласточка".
      - А теперь нам ещё свой вымпел нужно придумать, - заявил Вяча.
      - Это верно! поддержали его ребята. - Вымпел обязательно нужен. Только какой?
      - А если такой, сказал Ян, который перевидал вымпелов столько же, сколько яхтенных парусов. - На удлиненном голубом треугольнике, как в небе, - белая ласточка. Белая, потому что она освещена солнцем.
      - Что же, хороший будет вымпел, - одобрил боцман. - Мы его на грот-мачту повесим. А на корме - красный с серном и молотом государственный советский флаг. Сегодня дома с Егором да с Ириной Григорьевной и соорудим. - Помолчав, он заговорил снова, начав со своей любимой прибаутки: - На пеньковом конце четыре узла - четыре матроса, боцман один, капитан в уме. Итак, "Ласточка" на добрые дела для людей. Моё правило: ни дня без доброго дела. И весёлое, ободряющее слово - тоже доброе дело. Якорь поднят. Отдать швартовы! Антон, пиши на борту шлюпа название "Ласточка".
      При дворе Петра Первого
      Задорно насвистывая "Юного барабанщика" и как будто ни о чем не думая, Вяча Полянкин неторопливо шагал по набережной Северной Двины. Нет, конечно, ни о чём не думать Вяча не мог. Он думал о предстоящей завтрашней поездке к Новодвинской крепости. К той крепости, под огонь пушек которой Иван Рябов посадил на мель вражеские шведские корабли. В воображении мальчика Новодвинская крепость представлялась неприступной твердыней.
      Казалось бы, когда, как не теперь, наслаждаться щедро палящим солнцем, которое в Архангельске и греет-то как следует месяц-два в году, любоваться простором сверкающих вод Северной Двины, которая скоро опять забушует штормами, а потом покроется шугой и надолго застынет, коварно заполненная ледяными заставами, восхищаться великолепными океанскими теплоходами, стоящими у причалов и на рейде! Но Вяча сейчас не видел перед собой ни реки, ни солнца. Ему чудились картины парадов "потешных" петровских полков, приезд Петра Первого в деревянный Архангельск, закладка корабельной верфи в Соломбале и спуск на воду первого русского корабля.
      Неожиданно его внимание привлекла стоящая неподалёку необычная автомашина-фургон. Из машины выгружали какие-то ящики и аппараты, похожие на киносъёмочные.
      "А вдруг?! - насторожился Вяча. - Как бы узнать?.."
      Набравшись смелости, он решительно подошёл к машине и спросил у мужчины, который показался ему главным:
      - Скажите, пожалуйста, это киноаппарат?
      - Киноаппарат, - мельком взглянув на мальчика, ответил мужчина.
      - А вы кинооператор?
      - Главный кинооператор.
      - И будете снимать картину? А можно узнать - какую?
      Главный кинооператор теперь уже внимательно смотрел на Вячу.
      - Очень ты любопытный! Ну, будем снимать "Сказание об Иване Рябове". Ты слышал об Иване Рябове?
      Вяча был в восторге: с ним разговаривал, уже не просто отвечал на вопросы, а именно разговаривал кинооператор, и не простой, а главный. И Вяча поспешил его заверить:
      - Да я, товарищ главный кинооператор, знаю даже, когда он совершил свой подвиг, спас от шведов наш Архангельск. Двадцать пятого июня тысяча семьсот первого года.
      Кинооператор смотрел на Вячу уже с удивлением.
      - Правильно? - спросил Вяча.
      - Правильно, - подтвердил кинооператор, хотя точно не помнил даты подвига лодейного кормщика.
      - А где вы будете снимать? - поинтересовался Вяча.
      - Есть тут такое Заостровье. Натура подходящая. Вот туда сейчас и поедем. Это для начала. А потом будем снимать у крепости. Там декоративное подобие возводится.
      Попрощавшись со своим новым знакомым, Вяча стремглав понёсся к Антоше Прилучному.
      Эврика, Антон! Они приехали!
      Ничего объяснять Антоше, разумеется, не требовалось. Антоша всё понял по возбужденному виду приятеля.
      - Где они? - спросил Антоша.
      - Поехали сначала в Заостровье. А потом будут снимать у Новодвинской крепости.
      - Если они поехали в Заостровье, - сказал Антоша, - то и наш курс меняется. К крепости мы пойдём тоже вслед за ними. А сейчас нужно готовить "Ласточку" и известить Яна и Егора.
      Отправляться было решено на следующий день в семь ноль-ноль. Все матросы экипажа боцмана Рябова собрались аккуратно. Напевая "Были сборы недолги...", они действовали точно и ловко. Поднимали они, конечно, не коней, как поётся в песне, а паруса - грот и стаксель.
      Ветер был свежий и почти попутный. Лёгкий шлюп "Ласточка" устремился к левому берегу реки, но не наперерез, а, как вёл её рулевой Ян Эрмуш, чуть вверх.
      Ошвартовались в Заостровье у лодочной и катерной пристани. Но где их искать, этих кинематографистов?..
      Встречная колхозница на вопрос ребят затараторила:
      Вон там, в двух домах, у Котловых да у Варакиных им председатель ночлег отвёл. А сейчас-то они уехали, да-да, милые, уехали они. Едва обутрело, они, значит, и уехали. Да не далече тут. Я вам, голубчики, всё единым мигом разъясню и обскажу...
      И она обстоятельно и с явным удовольствием долго объясняла, как попасть в то место, куда уехали артисты.
      Пользуясь её указаниями, ребята, хоть и не без труда, нашли стоянку съёмочной группы. Это была весёлая, просторная, ярко зеленеющая поляна. Низкорослые развесистые ивовые кусты и сухощавые, но жизнестойкие ольхи плотно обступали её. Только на берег сверкающей солнечными блёстками Северной Двины выход оставался открытым.
      На поляне были разбиты четыре огромные палатки. По шуму и пестроте стоянка съёмочной группы походила на большой табор. Съёмки ещё не начинались.
      До поры до времени ребята притаились в кустах и, затаив дыхание, наблюдали.
      Высокий, косая сажень в плечах, артист в мундире, треуголке и ботфортах, с тяжёлой тростью в руках удивительно походил на бронзового Петра работы скульптора Антокольского, что стоит на набережной Северной Двины в Архангельске.
      - Похож, да? - Вяча толкнул в плечо Антона. - Прямо как на пьедестале. Только ходит да разговаривает.
      Чуть ли не по пояс Петру, пожилой человек в костюме самого модного современного покроя что-то сердито выговаривал "царю".
      Ребята прислушались.
      - А я, товарищ Мелкишев, не позволю... не позволю заниматься отсебятиной. Не позволю вам, Иван Харитонович, того, что вы творили на студийных съёмках в Москве. Вы хотя и должны быть простым с народом, но вы всё-таки царь, вы Ваше величество!
      - Вот-вот, я и говорю, - басовито отшучивался Пётр. - Я - Ваше величество, а вы ко мне с "товарищем".
      - Такой здоровый, а фамилия - Мелкишев, - опять зашептал Вяча. - Он ведь Романов, Пётр Алексеевич Романов, царь всея Руси.
      - Молчи. Лучше смотри и слушай, - отмахнулся Антон.
      - Вот и ты смотри. Видишь Ивана Рябова? Вот тот, в холстинной рубахе почти по колено. А это кто с ним под ручку гуляет?.. Стой, да ведь это... - Вяча чуть не закричал от удивления и обиды.
      - Тише ты! - Антоша сжал руку приятеля.
      - Да ведь с Иваном под ручку гуляет командующий шведской вражеской эскадрой Шееблад.
      - Ну и что?
      - Как это что? Ведь они враги!
      - Они артисты. Это в истории они враги. Тише!
      Воевода Прозоровский, высокомерный вельможа и изверг, беседовал с простыми крестьянами и рядовыми стрельцами. Но ребята знали: на съёмках этот именитый боярин-самодур даст им нещадного жару. Это он будет в приказной избе вершить суд над Иваном Рябовым - бросит его в темницу. А сейчас он мирно сидел на траве.
      На другом конце поляны престарелый архиепископ в полном облачении под лихие выверты гармони старался переплясать молоденькую монахиню.
      - Поп танцует! - забывшись, закричал в восторге Егор и захохотал.
      А поблизости стояла какая-то актриса, которая то что-то шептала, то вытягивала вперёд руки - репетировала. Услышав в кустах крик и хохот Егорушки, она взвизгнула и побежала в сторону Петра. Стрельцы вскочили как но боевой тревоге.
      Перепуганная актриса пальцем показывала на кусты, где скрывались ребята.
      Антона, Егора и Яна как рукой сняло. Лишь Вяча остался на месте. Он даже встал в полный рост, чтобы его увидели. И не возражал, когда вооружённые стрельцы повели его к режиссёру-постановщику, который разговаривал с исполнителем роли Петра.
      - Ты что здесь делаешь? - грозно спросил режиссёр.
      - Смотрю.
      - А почему в кустах прятался?
      - Боялся, что прогоните.
      - Гм!..
      Режиссёр даже не нашёлся, что ответить на столь откровенное признание. А артист Мелкишев, вероятно любивший пошутить, торжественно провозгласил:
      - Как ты смел, дрянной мальчишка, чернь недостойная, появиться при дворе царя Петра Первого?!
      Но Вяча не испугался и неожиданно заявил:
      - А мне бы главного кинооператора увидеть.
      - Это зачем же? - удивился режиссёр.
      - Я с ним знаком. Мы вчера в городе познакомились.
      - Гм!.. Савва Кириллович! - позвал режиссёр.
      Появился тот человек, с которым Вяча разговаривал вчера на набережной.
      - Вы, Савва Кириллович, оказывается, знакомы с этим молодым человеком, сказал режиссёр.
      - Да-да, вчера мы с ним, кажется, виделись в городе! - И Савва Кириллович обратился к Вяче: - А ты как оказался здесь? Я запамятовал твоё имя.
      Главный кинооператор и не знал имени Вячи, но Вяча не стал ему напоминать об этом.
      - Вяч меня зовут.
      - Ну и почему ты, Вяч, здесь? У нас же съёмки.
      - Вот я... мы... хотим посмотреть, как вы будете снимать картину об Иване Рябове. Нас четверо ребят. Мы тоже интересуемся историей Ивана Рябова. Мы ищем кафтан, который ему Пётр Первый подарил.
      - Кафтан? - изумился режиссёр.
      - Кафтан Ивана Рябова? - переспросил главный кинооператор.
      Пришлось Вяче всё рассказывать по порядку. А в конце он добавил:
      - И кажется, наш боцман Рябов прямой потомок лодейного кормщика. А какой у него трёхмачтовый парусник! "Буревестником" называется. Вот бы его тоже снять для кинокартины.
      Кинематографисты слушали Вячу и удивлялись: мальчик был необычайно силён в истории.
      - А ведь парусник-то нам следует посмотреть, - заметил Савва Кириллович. Ничего не потеряем, а, может быть, что-нибудь и приобретём. Как вы думаете, Яков Наумович?
      - Хорошо, поедем, посмотрим этого "Буревестника", - согласился режиссёр.
      Вяча позвал своих друзей, и они перегнали "Ласточку" к месту, где размещались кинематографисты.
      - Эге, - воскликнул Савва Кириллович, увидев маленькое судёнышко, - при некоторой гримировке оно может пригодиться!
      - Я буду управлять этой бригантиной, - сказал "царь Пётр". - А мальчиков переоденем в "потешных". И ты, Саввушка, сотворишь гениальные кадры!
      В гостях у боцмана
      Ей бы, как всегда, под парусом самоходно скользить по речному простору, а её унизительно тащили на буксире. Со снятой мачтой, со сложенными под банки вёслами "Ласточка" как-то сразу сникла. Она зарывалась носом в волну, словно сопротивляясь и стараясь освободиться от буксирного троса.
      Всё объяснялось тем, что в распоряжении режиссёра был быстроходный портовый катер. Он и тащил "Ласточку" туда, где стоял "Буревестник".
      На катере вместе с режиссёром и главным кинооператором были Егор и Вяча Полянкин. На "Ласточке" для управления остались Антон и Ян Эрмут.
      Радушно встретил гостей Степан Иванович.
      За многолетние плавания в дальних морях на борту "Буревестника" побывали и многие прославленные капитаны, и учёные с мировыми именами. Однажды советский парусник посетил даже король - его величество. Но кинорежиссёры и кинооператоры ещё никогда не ступали на его палубу.
      - Прошу в кают-компанию! Братцы-матросы, что же вы не предупредили о приезде? Ну ничего, на пеньковом конце четыре узла... Егор, Антон, занимайте гостей. А я приведу себя в порядок и кое-что приготовлю.
      Савва Кириллович, как увидел боцмана, так и впился в него взглядом: как будто внешне Степан Иванович ничем особенно не примечателен, а ходит, говорит, улыбается так, что тут же хочется нацелить на него объектив кинокамеры.
      Боцман Рябов явился для Саввы Кирилловича той желанной натурой, какой перед этим предстала Северная Двина, потом "Ласточка", а потом и "Буревестник" с его мачтами, палубными надстройками, трапами, леерами, кнехтами.
      - Колорит! - восторгался Савва Кириллович. - Подлинный колорит, а не дешёвая экзотика. Натура!
      - Из вашей натуры я согласен только на парусник. Но придётся его переделать, замаскировав под шведский фрегат. Поговорим с директором картины и купим "Буревестник", - сказал режиссёр.
      Все четверо матросов "Ласточки" переглянулись. Как так - русский, советский парусник превратится во вражеский фрегат? Конечно, это временно, и он даже появится в кинокартине, но всё-таки обидно.
      - Нужно попросить режиссёра, - тихо предложил друзьям Егор, - чтобы в картине перед началом написали: в роли шведского фрегата - советский парусник "Буревестник". Ведь будет же написано: в роли Петра Первого артист Мелкишев.
      - Не напишут. Скажут: "Неодушевлённый предмет..." - охладил его пыл Вяча.
      - Пусть снимают, - решительно заявил Антон. - Мы-то будем знать и другим будем рассказывать про наш "Буревестник". А я кинокамеру непременно сделаю. Тогда ещё сами поснимаем.
      Степан Иванович возвратился в новеньком кителе с якорями на блестящих пуговицах и принёс столбик вставленных друг в друга стаканов и стопку тарелок.
      - Егор и Ян, на камбуз! Антон, со мной в кладовую! Вяч, развлекай гостей. Боцман на баке. Якорь чист.
      Он снова исчез и вскоре появился с подносом. За ним - Егор с огромным, чисто надраенным чайником и Ян - со сковородой жареных сигов. А Антон принёс две буханки хлеба.
      - Спиртного вообще-то не держу, - сказал боцман, открывая бутылку портвейна. - Но представительские для гостей храню. Пар на марке должен быть. И ветер в парусах! Братцы-матросы, разливайте чай! Дорогие гости, сиги своего улова.
      При этих словах Яков Наумович вдруг привстал, лицо его вытянулось, но так же моментально округлилось в блаженной улыбке.
      - Так вы, Степан Иванович, и рыболов ещё?
      - Да как же у моря и на реке жить - и не рыбачить?
      - О, это моя страсть - рыбная ловля! - загорелся Яков Наумович. - И что же вы ловите?
      - Ловил и сёмгу, и кету, и треску, и морского окуня, и палтуса, и зубатку. Гарпунировал и белуху - это уже зверь. На забаву и морской чёрт попадался. А на Двине ясно что - сиг и камбала, щука и окунь, подъязок и сорожка. Это плотву у нас сорогой называют. А для ухи самое лучшее - ёрш сопливый. Да это вы знаете.
      Оказалось, Якова Наумовича хлебом не корми - дай поговорить о рыбной ловле. Он засыпал боцмана вопросами. Его интересовало всё - от тралов и становых неводов, от рюж, мережек, бродней и поездов до продольников-перемётов, жерлиц и мормышек. В теории рыболовства он был академиком.
      - У меня целая библиотека по рыболовству, - признался он. - Но ведь всё это теория. А куда интереснее получить сведения от опытного рыболова. И потом посмотреть на практике. Вот здесь я вас, Савва Кириллович, поддержу. Рыбную ловлю будем снимать в натуре. Степан Иванович, надеюсь, поможет нам. Я сегодня же сделаю в режиссёрском сценарии некоторые поправки и дополнения. Ведь Иван Рябов, наш главный герой, - рыбак. Ах, как это будет интересно - рыбная ловля на экране.
      - У нас вот ещё заядлый рыбак, - сказал боцман, кивая на Егора. - Мой племянник. Мал-мал, а на рыбалке ох как удал! И счастье рыбацкое имеет. А если рыбы нет, говорит: "Ничего, надоест ей - и поймается". Настойчивый рыбак, с характером.
      - Отметим, - сказал Яков Наумович. - А может быть, включим и в сценарий. Мальчишки оживляют съёмки. Вот видите, Савва Кириллович, для вас чистая натура.
      Аграфена Петровна
      Киностудия согласилась купить списанный на слом парусник. С судоверфи приехали корабельные мастера. И начались работы по маскировке парусника под шведский фрегат.
      Киносъёмки развернулись полным ходом. Снимали побережье Белого моря, бутафорские стены Новодвинской крепости, Гостиный двор и старинные строения в Архангельске и Соломбале, Северную Двину и речку Соломбалку - в прошлом, при Петре, испытательную канавку.
      Ребят, к беспредельному огорчению Вячи, так "потешными" и не сделали. В сценарий такие кадры почему-то "не влезли", как сказал режиссёр. Но боцман Рябов участвовал во многих сценах в роли посадского старшины. Его совсем не гримировали, а только заставили надеть костюм помора петровских времён.
      Вдосталь наглядевшись на киносъёмки, ребята стали торопить Степана Ивановича:
      - Когда же мы отправимся в путь?
      - Скоро, - отвечал боцман. - Пойдём в рейс по Северной Двине.
      - Будем искать кафтан Ивана Рябова? - спросил Вяча с затаённой надеждой.
      - Кафтан не кафтан, а что-нибудь найдём.
      - А что ещё?
      - Моряцкую закалку, например.
      - Моряцкую закалку - это хорошо, - подхватил Ян.
      - Но и кафтан неплохо. Потомки оценят наши старания... - Вяча, как обычно, распалился, вошёл в азарт. - Кафтан будут изучать учёные историки, которые приедут сюда из Москвы и Ленинграда. О кафтане напишут в газетах и журналах. А значит, напишут и о нас. И вот что напишут: "Большая заслуга в отыскании ценнейшей реликвии принадлежит архангельским школьникам Полянкину, Прилучному, Эрмушу... ну и Егору-Беломору, то есть Трапезникову".
      - А о Степане Ивановиче не напишут? - засмеялся Антон.
      Вяча смутился и тут же поправился:
      - Нет, о потомке Ивана Рябова, о боцмане Рябове, напишут в первую очередь. И вообще все мы станем знаменитыми. С нами будут за руку здороваться академики! Нам преподнесут подарки. Антону - радиостанцию, Яну - яхту из красного дерева с этими, как их... парусами.
      - С дакроновыми, - подсказал Ян, - только... - Но Вяча перебил Яна:
      - А Егору... Тебе что подарить, Егор?
      - Да ну тебя, пустомеля, - отмахнулся Егор.
      - Эх, вы! - рассердился Вяча. - Не понимаете. Ведь кафтан будет висеть в историческом музее. И все будут нас благодарить. Нет, скорее в поход, на поиски кафтана!
      - Кафтан мы искать будем, а с академиками пусть здоровается Вяч, рассудил Антон. - И подарки пусть он получает. Вот только где искать этот кафтан?
      - У меня есть адрес одной старушки, - сказал боцман. - Она помогает народному хору подыскивать старинные костюмы. Вот с неё и начнём. Я-то её никогда не видал, знаю только, что зовут её Аграфена Петровна.
      Боцман ещё в мальчишестве, когда плавал на боте зуйком, познал стариковские приметы погоды. Нет, не по ломоте в костях определяют старики северяне, будет ли вёдро или ненастье. И хотя у Степана Ивановича Рябова и дома, и на судне - барометры, боцман привык приглядываться к солнцу: как оно взошло и как катится по небосклону, как подходит к заходу и как закатывается.
      Вот и теперь, оглядев небо, далёкие, едва заметные облачка, Степан Иванович весело заявил:
      - Якорь чист! Завтра курс на Заречье, к Аграфене Петровне.
      И "Ласточка" с экипажем из пяти матросов под началом боцмана Рябова на другой день отшвартовалась от причала.
      Почему же из пяти?.. Потому, что пятым матросом на "Ласточку" зачислили Ингу Эрмуш, сестру Яна.
      А произошло это так. Накануне отплытия Степан Иванович сказал:
      - Жаль, нет у нас пятого матроса, а по судовой роли на нашем шлюпе должно быть шесть человек.
      Ян взглянул на боцмана и нерешительно сказал:
      - К нам на "Ласточку" моя сестра просилась. Она яхтой управляет и гребец хороший. Плавает лучше меня.
      - Ну нет, женщина на палубе к несчастью! - яростно запротестовал Полянкин.
      - А почему нет? - спросил Антон. - "К несчастью" - это чепуха. Я сам видел, как Инга яхтой управляет. Мы с Яном и с ней по Двине катались.
      - Добро, Ян, - тут же решил боцман. - Зови свою сестру. Пусть только оденется, как положено матросу!
      Инга пришла на "Ласточку" вместе с братом. Она была на год старше Яна и очень походила на него. В синем спортивном костюме, в берете и кедах, девочка, застенчиво улыбаясь, предстала на причале перед боцманом Рябовым. Но говорила она смело, хотя и негромко.
      - Товарищ боцман, новый матрос "Ласточки" Инга Эрмуш явилась.
      Степан Иванович одобрительно взглянул на Ингу.
      - Итак, экипаж шлюпа в полном составе. Ян, покажи Инге, чем ей заниматься, и её место на швартовке.
      ...Аграфене Петровне шёл восьмой десяток, а выглядела она не то чтобы молодо, но была удивительно статной - высокая, широкая в кости, с прямой спиной, без намёка на согбенность. И лицо у неё, хотя и в морщинках, было какое-то ясное, может быть, от чистой, почти небесной голубизны в глазах. А говорила она так мягко, словно теплом одаривала тех, с кем разговаривала. Поморка, истинная поморка!
      А вот изба у Аграфены Петровны, которая стояла дольше, чем жила в ней её хозяйка, уже плоховата. Но старенькие мосточки, в две доски, перед избой вымыты, выскоблены, точно половицы.
      Жила Аграфена Петровна в одиночестве. Сын в Отечественную войну на фронте погиб. А замужняя дочь и сноха имели свои дома и семьи в других деревнях.
      Приехавших хозяйка встретила гостеприимно, ласково:
      - Проходите, соколы, раздевайтесь, умывайтесь. Путь, должно, дальний держали. Отдыхайте! В избе просторно. Не будьте гостями, будьте хозяевами!
      Аграфена Петровна неторопливо, степенно, но быстро и ловко хозяйничала согрела самовар, накрыла в передней комнате стол узорчатой скатертью, выставила на блюде, тарелках, в мисках и чашках картофель, свежую жареную треску и солёную селёдку, грибы, колоб, яйца, капусту, ягоды, кувшин с квасом.
      - Кушайте, соколы, всего отведайте. Селёдка-то очень солёная, мне так не по вкусу. Сейчас кулебяку запеку да сочней подам. Живу я ноне куда с добром, а гости-то у меня редки. Когда вот только из хора русского наезжают за одеждой старинной да за пропеваньями, за песнями. Всё записывают да слушают. Ну, наезжают порой дочка да сноха, сынoвья вдова. А вот теперь вы... Мне и радостно. На людях-то веселее.