КОКОВИН ЕВГЕНИЙ СТЕПАНОВИЧ
      ЭКИПАЖ БОЦМАНА РЯБОВА
      Моим юным друзьям
      Игорю, Оле и Инге
      Где потомки знаменитого кормчего?..
      Великие даты нужно запоминать и записывать. Потом их будут высекать на мраморе и граните, бережно хранить в истории.
      Руководствуясь этой мудрой мыслью, школьник Вяча Полянкин записал в своей новенькой книжке-блокноте: "1973 года июня 7-го в 2 часа 25 минут пополудни на острове Соломбала произошла знаменательная встреча..."
      За три дня до этой записи отец подарил Вяче отличную книжку-блокнот в голубой обложке. Три дня книжка оставалась чистой, если не считать имени и фамилии её владельца, каллиграфически начертанных в правом верхнем углу на первой странице.
      В школьном дневнике и тетрадях ученика Вячеслава Полянкина отметки были самые разнообразные. По всем предметам, кроме истории. По истории у него всегда сияли твёрдые и гордые пятёрки. Они не просто сияли в журнале, они сияли на всю школу, потому что от первоклассников до директора все знали: Полянкин влюблён в историю. А одноклассник Серёжка Зноев насмешливо называл Вячу летописцем Нестором. Сам-то Серёжка о Несторе знал лишь понаслышке. И вообще, по мнению Вячи, Зноев был из тех людей, которые думают, что вся история берёт начало со дня их рождения.
      Кто знает, рассуждал Вяча Полянкин, не сделай я такую запись, может быть, произошла бы непоправимая ошибка, непростительное упущение. Тогда лет через триста или пятьсот люди читали бы в энциклопедиях об этом событии: "Дата встречи неизв." (это значит "неизвестна") или: "ок. (это значит "около") 1950-2000 гг.".
      Вот, например, упоминается в нынешней энциклопедии какой-нибудь древний философ, учёный, полководец, зодчий или стихотворец. И всё в энциклопедии о нём есть: строил пирамиды, храмы или крепости, лепил бюсты полководцев, изобретал колесницы и камнеметательные машины, совершал походы, открывал новые земли и острова, завоёвывал чужие страны, писал оды и сонеты. А когда родился, умер или встретился с другим великим, опять "неизв." или "ок.".
      Имя древнегреческого математика и механика Архимеда сверкает в мировой истории. Это имя знакомо каждому шестикласснику. Законы Архимеда живут тысячелетия. Это он изобрёл рычаг и сказал: "Дайте мне точку опоры, и я сдвину Землю".
      Легенда гласит: царь Гирон собрал много рабочих, чтобы спустить на воду большой корабль. Но корабль был велик, и рабочие ничего не смогли сделать. Появился Архимед и сказал: "Вот тебе, владыка, конец верёвки. Потяни её!" Царь потянул за конец, и корабль легко сошёл на воду.
      Тогда, более двух тысяч лет назад, это показалось невероятным чудом. А сейчас наш шестиклассник усмехнётся и скажет: "Что ж тут особенного! Архимед изобрёл полиспаст - систему блоков. Конец верёвки от этого полиспаста он и подал царю".
      Мы знаем законы Архимеда и часто пользуемся его механизмами. Велик был сиракузский учёный, а о его рождении и смерти в энциклопедии написано: "ок. 287-212 до н. э." (до н. э. означает "до нашей эры"). Люди не записали даты, и потому мы теперь точно не знаем, когда Архимед родился и когда в родном городе Сиракузах римляне его убили.
      Так рассуждал школьник Полянкин, делая первую запись в новой книжке 7 июня 1973 года.
      А вообще-то день 7 июня 1973 года был самый обычный. Солнце взошло точно по календарю - в 3 часа 48 минут и закатилось тоже без опоздания - в 21 час 09 минут.
      В тот день рано утром Вяча Полянкин, запыхавшись, прибежал к своему другу Антоше Прилучному и закричал:
      - Эврика!
      Известно, что это слово прокричал Архимед, открыв свой знаменитый закон. Слово означало "нашёл", "открыл".
      Вяча потрясал какой-то газетой и ещё раз ликующе крикнул:
      - Эврика, Антон! Эврика!
      - Что ты открыл? - спросил всегда спокойный и всегда уравновешенный Антон. - Что ты нашёл?
      Антоша был занят конструированием радиоприёмника совершенно нового типа, и вторжение Полянкина его сейчас совсем не обрадовало, хотя они и были закадычными друзьями.
      Комната, в которой занимался своим делом Антоша, представляла собой что-то среднее между мастерской, корабельной радиорубкой и маленькой электростанцией. Её опутывали разной толщины и разных расцветок провода. Небольшой пульт с приборами и рубильниками был укреплён на стене. В углу стоял верстак с маленькими параллельными тисочками. Над верстаком, тоже на стене, в аккуратном, почти симметричном порядке были развешаны слесарные и столярные инструменты. Антоша был одержим техникой, изобретательством и конструированием.
      - Ну что? - нетерпеливо переспросил он. - Узнал, когда родился Наполеон?..
      - Сам ты Наполеона - огрызнулся Вяча. Наполеон родился пятнадцатого августа тысяча семьсот шестьдесят девятого года. А ты посмотри! Читай! Или нет, давай вместе почитаем. Ты знаешь, кто такой Иван Рябов?
      - Ещё бы не знать! Я здесь, в Архангельске, родился. Иван Рябов - лодейный кормщик, который спас наш город.
      Антоша сел на диван и развернул газету. Вячеслав пристроился рядом. И друзья прочитали в газете о том, что в ближайшее время в Архангельск выезжает киносъёмочная группа и будет снимать новый художественный исторический фильм под названием "Сказание об Иване Рябове".
      Иван Рябов...
      В честь Ивана Рябова назван большой океанский корабль. В Архангельске есть улица имени славного помора. Здесь все жители от мала до велика знают о подвиге отважного русского человека, который жил у Белого моря во времена Петра Первого и которого называют северным Сусаниным.
      Тогда шла война со Швецией. Вражеская эскадра вошла в Белое море в надежде захватить Архангельск. На взморье шведы взяли в плен молодого русского рыбака Ивана Рябова и под страхом смерти приказали ему вести свои военные корабли по Северной Двине к городу. Подумав, отважный и смекалистый помор согласился, но повел чужеземные корабли не по фарватеру, а посадил их на мель под огонь пушек русской Новодвинской крепости. В бою под крепостью шведы потеряли фрегат, большую яхту, много оружия и знамена, которые оказались трофеями русских. Потерпев поражение, незадачливые захватчики позорно бежали. Так, благодаря бесстрашию простого русского помора, был спасён город Архангельск.
      Ещё во время боя враги расстреляли на палубе Ивана Рябова и его товарища Дмитрия Борисова. Но Иван не был убит. Раненный, он упал и притворился мёртвым. Покидая корабль, шведы не заметили этого, и Иван Рябов после их бегства спасся.
      - Эх, - вздохнул Вяча Полянкин, - вот знаем мы, когда Иван Рябов совершил свой подвиг, а когда он родился, где и когда умер, опять "неизв.", как сказано в энциклопедии.
      Прочитав в газете заметку о кинофильме, мальчики долго молчали. Потом они снова перечитали заметку.
      Наконец Антоша сказал:
      - Это же здорово! К нам приедут кинорежиссёры и кинооператоры.
      - И киноактёры, добавил Вяча. - Конечно, здорово! Я ещё никогда не видел, как снимают фильм.
      - Нужно узнать, когда они приедут. И тогда посмотрим.
      - А где мы узнаем?
      - Давай позвоним в редакцию, - предложил Антоша.
      - Так ведь газета московская. Куда позвонить?
      - Мы сходим в музей. Может быть, там знают.
      - Эврика! - воскликнул Вяча. - Это правильно - музей. А ещё, Антон, вот что. Мне кто-то говорил, что в Архангельске живут потомки Ивана Рябова. Это, наверное, какие-нибудь праправнуки, а всё равно потомки. Ведь есть же в Архангельске потомки Пушкина, и их знают. А нам теперь нужно найти потомков Ивана Рябова! Приедут кинорежиссёры и удивятся. Будут снимать Ивана Рябова, а рядом с ними - живой потомок героя...
      - Где же их найдёшь, твоих потомков? - усмехнулся Антоша.
      - Не моих, а Рябова. Нужно пойти в адресное бюро и там узнать, где живут какие-нибудь Рябовы.
      - А если их сто? Как узнаешь, потомки они или не потомки? Может быть, они и сами этого не знают.
      - А мы узнаем, - упрямо сказал Вяча.
      Мальчики ещё дважды перечитали заметку о приезде кинематографистов.
      - Не будем терять времени, Антон. Одевайся! Поедем в адресное бюро.
      На улице ребятам встретился их одноклассник Ян Эрмуш, сын капитана дальнего плавания. В одной руке он держал маленький транзистор.
      - А я к тебе, Антоша, - сказал смущённо Ян. - Вот транзистор почему-то замолчал. Посмотри, пожалуйста!
      - Не до транзисторов сейчас! - решительно заявил Полянкин. - Мы идем разыскивать потомков Ивана Рябова!
      Ян Эрмуш был внуком эстонского портового рабочего, который ещё в первую мировую войну приехал в Архангельск. Когда в восемнадцатом году американские, английские и французские войска захватили город, большевик Эрмуш остался в подполье. Но интервенты выследили и схватили его, а потом расстреляли на Мхах.
      Ян родился через сорок лет после гибели деда. Отец его редко бывал дома. На своём огромном океанском теплоходе он надолго уходил в заграничные рейсы, в далёкие европейские и африканские порты. Ян походил на отца. Светловолосый, молчаливый и застенчивый, он был крепким и сильным. Гимнаст и яхтсмен, он оживлялся лишь тогда, когда разговор заходил о спорте.
      Вяча Полянкин совсем не ожидал, что Ян может войти в их содружество по поискам потомков Ивана Рябова. Но, узнав, зачем нужны потомки знаменитого кормчего, Ян удивил друзей.
      - Я знаю, где живёт один Рябов. - Он с отцом плавал. Боцманом.
      - Знаешь, где живет Рябов? - недоверчиво спросил Вяча. - Так чего же ты молчишь?
      - Я не молчу, я говорю: знаю, где живёт боцман Рябов, который плавал с моим отцом.
      - Так пойдём скорее к нему!
      - Пойдём, - согласился Ян. Только это далеко, в Соломбале.
      - Хоть на Северном полюсе. Пойдём!
      Спустя пять минут ребята уже ехали в автобусе в сторону Соломбалы.
      Боцман Рябов
      Вскоре они стояли перед одноэтажным трёхоконным домом на тихой окраинной улочке.
      Это был дом, каких множество на улицах Соломбалы. Во дворе за забором на ветвях молодых тополей робко проступала зелень будущей листвы - лето запаздывало. Слышалось прерывистое повизгивание пилы. Из глазка-отверстия в крашенной охрой калитке свисал кончик тонкой верёвки с узелком.
      Подталкивая друг друга, мальчики в нерешительности поглядывали на окна с белыми полотняными занавесками.
      - Открывай, Ян! - сказал Вяча.
      - Нет, Вяч, лучше ты.
      - Так ведь ты его знаешь, этого Рябова.
      - Я не знаю его. Его знает отец.
      - Эх, махнул рукой Вяча и дернул веревочку.
      Звякнула щеколда, и калитка открылась. Вяча Полянкин шагнул во двор, за ним вошли Ян и Антоша.
      - Эге! Чего вам нужно?
      Худенький белобрысый мальчуган удивленно уставился большими синими глазами на пришельцев. Он стоял перед козлами и держал в руках пилу-лучковку. На козлах лежала толстая чурка.
      - Мы к товарищу Рябову, - смелея, сказал Вяча и вдруг отступил.
      Из конуры, что стояла в глубине двора, выскочили две собаки - огромная, похожая на волка, рыжеватая лайка и неопределённой породы мохнатый комочек из тех, которых зовут кабысдохами. Обе сделали выжидательную стойку и угрожающе рычали.
      - Юнга! Адмирал! На место!
      Собаки, неохотно повинуясь, вернулись к конуре и улеглись на траве, не очень дружелюбно поглядывая на незнакомцев.
      - Дядя Степан скоро придёт, - сказал мальчуган, откладывая пилу. - Зачем он вам?
      - Надо. А ты его сын?
      - Какой же я его сын, если дядей зову. Племянник я.
      - А ты не знаешь, он не потомок того Рябова?
      - Какого ещё того? Он сам Рябов.
      - Ивана.
      - Он сам Иванович. Значит, сын Ивана.
      - Да нет, тот Иван Рябов - кормчий. Он при Петре Первом жил. И ещё Архангельск спас. Степан Иванович - не потомок его?
      - Потомок... наверное, - неуверенно сказал племянник Рябова. - Вы садитесь и ждите. А мне некогда, нужно напилить дров до прихода дяди.
      - А ты тоже Рябов? - поинтересовался Вяча. - Как тебя зовут?
      - Не, я не Рябов. Фамилия моя - Трапезников. Дед у меня из Поморья. А зовут меня по-разному: отец - Георгием, мама - Юрой, бабушка - Егорушкой, а дед - Егором-Беломором.
      - Егором-Беломором? - повеселел Вяча. - Вот и мы тебя будем так звать. Дядька Беломор... Вот здорово! А меня зовут Вяч. Вячеслав, значит. Дело у нас историческое. Расскажем - ахнешь!
      - Ладно, не мешай, отмахнулся Егор-Беломор.
      - А никто тебе и не мешает. Пили себе.
      Егор ничего не ответил и продолжал пилить.
      - Адмирал - это тот, здоровый, да? - нашёл новую тему для разговора Вяча. - Это лайка, я знаю. Лаек любил адмирал Макаров.
      - Ничего ты не знаешь. Егор опять отложил пилу. - Адмирал это который маленький, беспородный. А у большого пса кличка Юнга.
      Ребята даже не поверили: как же так - малыша зовут важным именем Адмирал, а большого пса кличут Юнгой.
      - Забавно, сказал Антоша.
      - Это специально, чтобы было забавно, - подтвердил Егор. - Дядя Степан весёлый. И он всё умеет, что хочешь смастерит.
      - Ну что, например? - полюбопытствовал Антоша.
      - Я же сказал: всё, что захочешь!
      - А вот космический корабль ему не построить, - язвительно ввернул Вяча.
      - Сказал тоже! Да разве один человек может построить такой корабль? Его, наверно, сотни учёных, инженеров и рабочих строят. Дурень ты, Вяч, как я погляжу.
      - Ладно, не спорьте, - примирительно сказал Антоша. - А в приёмниках Степан Иванович разбирается, не знаешь?
      - Не знаю, может, и разбирается. У них тут и приёмник и телевизор есть. Каждый день кино смотрим.
      - А ты какие картины любишь смотреть? - спросил Вяча. - Исторические любишь?
      - Я всякие люблю. А больше всего знаете что я люблю?
      - Смотреть футбол, да? - наконец вступил в разговор Ян.
      - Не-е. Я люблю не смотреть, а рыбу ловить.
      - Рыбная ловля - это тоже спорт, - заметил Ян.
      - Спорт? - рассмеялся Егор. - Мой дедушка рыбу ловит - и он спортсмен, что ли? Дедушке уже семьдесят лет...
      - А чем он ловит?
      - А всем: неводом, сетями, рюжами.
      - Ну тогда он не спортсмен, со знанием дела сказал Ян. - Спортсмены ловят рыбу спиннингом или просто удочкой. Где же твой дедушка сетями ловит? Это же запрещено!
      - Мой дедушка в Поморье живёт. А рыбу ловит в море. И на озёрах с колхозной бригадой.
      - Тогда другое дело. Это, конечно, не спорт. Это промысел.
      Егор вдруг спохватился и снова принялся за лучковку.
      - Когда же Степан Иванович придёт? - спросил Антоша, взглянув на наручные часы.
      Егор с уважением посмотрел на Антона.
      - Он скоро должен быть. Судно своё "Буревестник" сдаёт на слом. Старое уже судно, а жалко. Красивое, большое, парусное. - Егор по-взрослому тяжело вздохнул. - А у тебя часы откуда? Подарили?
      - Просто дома валялись. Их в мастерской ремонтировать отказались. А я взял и отремонтировал.
      - Сам? - недоверчиво спросил Егор.
      - Он даже приёмники ремонтирует, - не удержался Вяча. - И не только ремонтирует, а конструирует! Это тебе не рыбу ловить.
      Егор ещё что-то хотел спросить, но в это время брякнула щеколда, калитка отворилась, и во двор вошёл бородатый человек в парусиновой куртке, в фуражке с маленьким козырьком и в высоких сапогах. Борода у вошедшего была не большая - лопатообразная, и не маленькая - клинышком, а средних размеров - поморская борода.
      Ребята сразу догадались, что это вернулся домой хозяин, боцман "Буревестника" Степан Иванович Рябов.
      - Дядя Степан! - закричал Егор и бросился навстречу пришедшему.
      За ним, уже не обращая внимания на незнакомцев, стремглав понеслись Юнга и Адмирал.
      Так встречают только очень дорогого и желанного человека.
      - Ого, да у тебя, никак, гости, Егорушка! - обняв за плечи племянника, весело сказал Степан Иванович.
      - Они не ко мне, а к тебе.
      - Ко мне? - удивился Степан Иванович и оглядел ребят. - Ну что же, гостям всегда рады. На пеньковом канате четыре узла. Вас четверо, прибавьте боцмана, пять пишем, капитан в уме. Это такая у меня поговорка. Добро!.. Юнга, Адмирал, на место!
      Вероятно, в душе проклиная пришельцев, которые лишили их приятной встречи с хозяином, собаки поплелись к конуре.
      - Скажите, вы не потомок... начал нетерпеливый Вяча.
      - Да подожди ты! - одёрнул его Антоша.
      - Боцман Рябов, хозяин палубы трёхмачтовика "Буревестник"! - сказал Степан Иванович, пожимая ребятам руки. - В дом пойдём или здесь потолкуем? Пожалуй, здесь лучше. Егорушка, скажи тёте Ирише, пусть кваску кувшин нальёт.
      Егор ушёл в дом, а Степан Иванович пригласил мальчиков присесть за стол, что стоял под тополем. Рядом с тополем росла седая замшелая берёза, похожая на древнюю старуху. И тут же, словно внучка к бабушке, протягивала к ней ярко-зелёные, нежные ветви совсем юная, чистая и свежая белоствольная берёзка.
      - Юнга! - крикнул боцман.
      И пёс вмиг подбежал к столу.
      Рябов снял фуражку, подал Юнге и приказал:
      - Отнеси в дом!
      Юнга осторожно взял фуражку зубами, взбежал на крыльцо и скрылся за дверью, легко открыв её передними лапами.
      Всем трём друзьям боцман сразу же понравился.
      "Весёлый, - подумал Вяча. - Конечно, это прямой потомок Ивана Рябова".
      "Какие у него руки! - размышлял Антоша. - Прав, конечно, Егор, эти руки многое умеют делать".
      А Ян глядел на крепкую фигуру боцмана и думал: "Пожилой уже, а сразу видно: и парус легко поднимет и в гребле молодым не уступит".
      - Ну, так по какому делу понадобился вам боцман Рябов? - прервал раздумья гостей хозяин.
      Так "...на острове Соломбала произошла знаменательная встреча..." - как об этом записал Вячеслав Полянкин.
      Соломбала
      "На острове Соломбала произошла знаменательная встреча..." А что это за Соломбала такая? - может быть, не без усмешки полюбопытствует иной читатель. Да так, конечно, не ахти что, но и не очень местечко безвестное. Знающий старожил-соломбалец может не без гордости сообщить вам, что о Соломбале писали литератор-декабрист Бестужев-Марлинский, великий русский поэт Николай Алексеевич Некрасов, выдающийся советский романист Алексей Толстой и писатель Вениамин Каверин в своих "Двух капитанах".
      Внимательно приглядитесь к старому боцману Степану Ивановичу Рябову, и вам не нужно будет знакомиться по крайней мере с половиной взрослого населения Соломбалы. Коренные соломбальцы - мореходы, кораблестроители и судоремонтники - прожили большие и разные жизни, но у них у всех много общего.
      Если присесть поближе к огню, если впереди длинный и тихий вечер, о моряках-соломбальцах можно услышать немало занимательных историй. И будьте уверены, рассказы соломбальских капитанов и механиков, матросов и кочегаров, шлюпочных мастеров и судовых корпусников окажутся не скучнее стивенсоновских. Если нужно, будут и штормы и кораблекрушения, морские сражения и плавание на обломках мачт и на льдинах - словом, самые необычайные приключения.
      Старики в Соломбале мудры, степенны и общительны. Многие из них, плавая, повидали полсвета, дальние моря и чужеземные страны. Судоремонтники ещё в детстве помогали своим отцам шить карбаса и шлюпки ивовой вицей, а в первые годы стахановского движения ставили на электросварке мировые рекорды. Даже незнакомые между собой старые соломбальцы, встречаясь, приподнимают фуражки в знак приветствия, иногда останавливаются и начинают разговор о рыбалке, об окраске сетей, об остойчивости поморских карбасов и корабельных шлюпок, о далёком былом.
      Соломбальские женщины веселы и говорливы. И случись какое-нибудь событие, через полчаса уже вся Соломбала знает об этом. А Соломбала теперь не так уж мала. Хотя жительницы морской слободы и сейчас редко пользуются телефоном, они могут соперничать с самыми совершенными средствами связи.
      И мальчишки в Соломбале и такие же, как всюду, и не такие. Все они отличные пловцы и заядлые рыболовы. Все влюблены в морс и речные просторы, в корабли и в свои посудинки - моторные катерки и лодки, шлюпки, карбаса и самодельные байдарки.
      Запахи недалёкого моря овевают морскую слободу Соломбалу. Улицы здесь тихие, и многие из них густо зарастают травой. Всюду из-за заборов смотрят мелколистные застенчивые тонкие берёзки, высокие стройные тополя, осыпающие тротуары и дорогу обильным пухом. Чуть ли не у каждого дома красуются черёмухи, рябины, кусты смородины и малинника. Только на главной улице, идущей от реки Кузнечихи и судоремонтного завода, шумно и оживлённо. Грузовые и легковые машины и автобусы мчатся в ту и другую сторону.
      Узкая речка Соломбалка - канал, прорытый ещё по приказу Петра Первого, заполнена катерами и лодками самых разнообразных размеров, форм и расцветок.
      В затоне, в доках и у причалов судоремонтного завода стоят пароходы, теплоходы, буксиры, катера. Трубы и мачты их видны издалека. Неистовый треск пневматической клёпки, компрессорные выхлопы, грохот отгружаемого листового железа - весь этот шум незнакомому человеку может показаться шумом разрушения, а на самом деле это шум созидания и восстановления.
      Таков остров, на котором произошла "знаменательная встреча" боцмана Степана Ивановича Рябова с юными друзьями Вячей Полянкиным, Антошей Прилучным и Яном Эрмушем.
      - Ну, так по какому делу понадобился вам боцман Рябов? - спросил Степан Иванович.
      - Вы слышали об Иване Рябове? - смущаясь, спросил Антоша.
      - Который при Петре Первом спас Архангельск, - поспешил разъяснить Вяча.
      - Кто же о нём не слыхал! - улыбнулся Степан Иванович.
      - А вы ведь тоже Рябов... Вы, случайно... не потомок его?
      Вопрос рассмешил боцмана.
      - Да кто же его знает, потомок я или не потомок. Никогда не думал об этом и не выяснял. Знаю только, что кормчий Рябов не был графом. И я тоже - не граф и не князь. Это только графы и князья свою родословную знали и помнили. На Севере Рябовых хоть не пруд пруди, а всё же фамилия такая частенько встречается. Да к чему вам это?
      Ребята наперебой принялись рассказывать Степану Ивановичу о кинофильме, показали газету и стали объяснять, для чего они ищут потомков Рябова.
      - Ясное дело, дядя Степан - потомок, - сказал, незаметно подойдя, Егор.
      - Это не так важно, ребятки, - сказал Степан Иванович. - Архангельск-то спас Иван Рябов, а не потомки. Только разве интересно узнать, что его потомки теперь делают, достойны ли они своего знаменитого предка.
      Егор поставил на стол ведёрко с квасом и кружки.
      - А вот скажу я вам, что раньше слышал. - Степан Иванович разлил квас и подвинул кружки мальчикам. - Где-то будто бы сохранился кафтан Ивана Рябова. Царь Пётр ему кафтан пожаловал со своего плеча за верную службу отечеству. А кафтан с царского плеча в то время был самой большой наградой. Орденов и крестов тогда ещё не давали.
      - А первый орден Пётр и учредил, - сказал Вяча. - Орден Андрея Первозванного... Ого, ребята, нужно искать не потомков, а кафтан Ивана.
      - Может быть, этот кафтан как раз у потомков и хранится, - высказал предположение Егор.
      - Значит, потомков и нужно искать! - заметил Антоша.
      А Степан Иванович продолжал рассказ:
      - Приезжали сюда из Москвы учёные. Они тогда ещё из Архангельска домик Петра увезли. Искали и кафтан Ивана Рябова, да, кажется, не нашли. А в том кафтане, говорят, будто бы петровская благодарственная грамота спрятана была.
      Мальчики с изумлением слушали боцмана. Кафтан Ивана Рябова, да ещё петровская грамота! Нет, Вяча Полянкин такое упустить не мог. Это же история! Это же исторические реликвии, которым и цены нет. Искать, искать!
      Вяча так и заявил:
      - Будем искать кафтан Ивана Рябова! За это нам будут благодарны наши потомки!
      - А я завтра к дяде Степану на "Буревестник" поеду, - сказал Егор, которого мысль о поисках кафтана знатного кормчего не слишком увлекала.
      - А нам можно? - спросил Антоша.
      - Приезжайте, все вместе и приезжайте! - пригласил боцман. - Покажу вам свой парусник. А то его скоро на слом. Добрая была посудина - трёхмачтовая! Приедете - там и решим: может быть, вместе и за поиски кафтана примемся. Боцмана "Буревестника" на пенсию собираются провожать. Время теперь будет. Приезжайте!
      На этом и договорились.
      На "Буревестнике"
      Главным в этой поездке был, конечно, Егор. Во-первых, боцманом на "Буревестнике" был его дядя. И во-вторых, только Егор знал, куда нужно ехать.
      Встретились ребята на пристани пригородного сообщения, где к берегу Северной Двины выходит знаменитая в Архангельске улица Поморская.
      - За мной! - скомандовал Егор, когда Антоша купил в кассе билеты на теплоход.
      По правде сказать, Вяче Полянкину не очень нравилось подчиняться маленькому Егору-Беломору, но ничего не поделаешь... И Вяча нехотя потянулся за Егором. За ним двинулся Ян. Антоша замыкал шествие. Это было вопреки всяким правилам: левофланговый, самый маленький, следовал в голове "колонны", а правофланговый, самый высокий, замыкал её.
      Небольшой белый пассажирский теплоход издали казался игрушечным. На самом деле он был не такой уж маленький.
      И на теплоходе Егор продолжал вести себя начальственно. Когда он сказал, что нужно идти на корму, Вяча воспротивился:
      - Не командуй! Ростом ещё не вышел.
      - Эх, ты! - укоризненно сказал Егор.- Хвастаешься, что знаешь историю... Забыл, что полководец Суворов был маленького роста?
      Вяча захохотал:
      - Сравнил! Великий Суворов и Егор-Беломор! Что ты с кормы увидишь? А там всё видно!
      И он пошёл на нос.
      Но Антоша и Ян двинулись за Егором на корму.
      Северная красавица Двина у Архангельска раздольно широка и по-русски величава. Полтора километра от берега до берега - редко где на других реках увидишь такой простор! В штормовую погоду на Двине не только на катере или на шлюпке, но даже на небольшом буксирном пароходе небезопасно. Зато в штиль река как-то по-особому ласкова: она словно дремлет. Но и тогда чувствуется её богатырская мощь, её могучее дыхание. А при отливе течение бывает такое стремительное, хотя издали почти незаметное, что против него в две пары вёсел не выгребешь.
      Да, чудесна Северная Двина при всякой погоде! Но особенно она хороша тихими летними вечерами перед закатом солнца.
      Когда теплоход неторопливо отвалил от причала, внимание пассажиров привлекла чайка.
      На всех морях, на всех реках есть чайки. Плавный, будто бы задумчивый, полёт их словно гипнотизирует. Чайка в полёте, вероятно, одна из самых красивых птиц.
      Чайка над теплоходом спокойно совершала круг над рекой. Порой птица прекращала свой и без того медлительный полёт и замирала в воздухе. И это завораживало, казалось чудом.
      Сидя на носовой скамейке, или, как говорят моряки, на банке, Вяча смотрел то на чайку, то на корму, на своих друзей. Они там о чём-то запальчиво спорили. Но о чём?..
      Вяча опять посмотрел на чайку. Она кружила над теплоходом и, казалось, жаловалась на своё одиночество. И Вяча, к которому редко приходила грусть, понял, что он сейчас, как эта чайка, одинок, только по своей вине.
      Северная Двина напряжённо трудилась. По фарватеру шёл огромный иностранный океанский лесовоз, но Вяча даже не посмотрел на его кормовой флаг, не поинтересовался - норвежец это, голландец или швед. Раздувая перед собой и по бортам пенистые усы, пронёсся быстроходный катер. Грациозно накренив косой, наполненный лёгким ветром парус, скользила по реке белобокая яхта. Но и этой красоты Полянкин словно не замечал.
      Он уже хотел перебежать к друзьям на корму, но раздумал и решил ждать пристани. Ему показалось, что он устал, и он прикрыл глаза.
      С закрытыми глазами он видел Студёное море, как в былые времена называли море Белое. На море - поморские кочи и лодьи, отправляющиеся к далёкому полярному острову - батюшке Груманту. Так раньше называли Шпицберген. Видел корабль англичанина Ричарда Ченслера, первое иностранное судно на Беломорье, и с позором посаженные на мель у Новодвинской крепости корабли шведских пиратов. Он видел гордые фрегаты и торговые суда Петра Первого. Ему чудился маленький двухмачтовик "Святой Фока", на котором Георгий Седов из Архангельска устремился к Северному полюсу. А потом представилась революционная "Аврора", дважды побывавшая на здешних рейдах.
      Когда теплоход причалил к пристани, Вяча без трапа, первым, спрыгнул с борта и, поджидая друзей, принял независимый вид.
      - Теперь куда? - спросил он как ни в чём не бывало.
      Егор насмешливо взглянул на Вячу и, обращаясь к Антону и Яну, сказал:
      - Пойдёмте!
      Но Вяча почувствовал: ему простят. Дружба наладится.
      Сначала шли по берегу мимо небольшой деревеньки. А дальше берег был пустынным.
      Песчаная полоса тянулась от воды метров на пятьдесят. Ещё дальше угадывалась кочковатая болотина, поросшая редким и низкорослым кустарником. И совсем далеко-далеко вправо густо синели сумрачные хвойные леса. Места те были озёрными. Водилась тут в изобилии лесная и водоплавающая птица. Ездили туда охотники и рыболовы да знатоки лесных троп - грибники.
      А песчаный низкий берег был давно облюбован мальчишками. Они приезжали сюда на лодках, разжигали костры и чувствовали себя здесь вольготно. В солнечную жаркую погоду ребята целыми днями купались или ловили на удочки подслеповатых колючих ершей. Кроме ершей, пескарей да несъедобной колюшки, на чистых песчаных местах никакой рыбы не водилось. Редко-редко, случалось, попадала на крючок неосторожная сорожка.
      Друзьям пришлось ждать лодку, кричать: "Перевоз!"
      Лодочником оказался парнишка, пожалуй, младше Егора. Когда лодка пристала к берегу и Антоша спросил: "Сколько с нас?" - он ответил: "По три копейки. Как у вас в трамвае".
      Антоша протянул лодочнику пятнадцатикопеечную монету. Тот спокойно взял деньги, порылся в карманах и протянул Антону сдачу - девять копеек.
      - Почему девять? - спросил удивлённо Антоша. - Нас четверо. Считать не умеешь?
      - Двое гребли, - равнодушно ответил парнишка. - Кто гребёт, мы с того не берём.
      - Чудак, - сказал Антоша. - Забирай себе на мороженое.
      Но парнишка даже побледнел и стал заикаться:
      - Я раб-ботаю. Мне лишних ден-нег не надо. Вылезай!
      Ребята вылезли из лодки, и перевозчик озабоченно занялся в лодке какими-то делами. На своих пассажиров он уже не обращал ни малейшего внимания.
      Высокие мачты "Буревестника" ребята увидели издали, ещё с лодки. И вот парусник перед ними во всём своём картинно-романтическом великолепии.
      Он был стар, но выглядел красавцем, этот трёхмачтовый морской странник. Для плавания он уже не годился. И не только потому, что его корпус состарился, а потому, что самые разнообразные машины - умные, мощные, безотказные - давно заменили в основном флоте не всегда надёжные паруса, которые остались лишь на спортивных и прогулочных яхтах.
      После того, как со старого судна списали всю команду, для него уже не находилось места у портовых причалов. Его отбуксировали за острова и поставили на якорь у дальнего, густо поросшего ивняком, песчаного берега. Парусник был приговорён к слому и ожидал своей горестной участи. Оставался на "Буревестнике" для охраны лишь один боцман - Степан Иванович Рябов.
      Но хотя команды на паруснике не было, на его палубе, на мостике, в каютах и кубриках, даже в трюмах, царил безукоризненный порядок. Старый боцман не только мыл, чистил, драил, он ремонтировал, подправлял, подкрашивал на судне всё, что приходило в ветхость, ломалось или портилось от непогоды.
      Обычно боцман на судне считается хозяином палубы. Боцман Рябов теперь был хозяином всего "Буревестника". Боцман на судне - старший среди матросов. Степан Иванович теперь был старшим только над собой. Боцман прежде всего должен знать плотницкое и малярное дело. Рябов был не только опытным маляром и плотником, но и искусным столяром, умелым жестянщиком. Он уже давненько научился без помощи машинистов ремонтировать лебёдку и брашпиль - якорную машину, мог самостоятельно заменить электропроводку. И если бы на судне, на котором плавал боцман Рябов, случайно не оказалось кока - судового повара, команда без обеда или без ужина не осталась бы. Плавать Степан Иванович начинал камбузным мальчонкой, и тогда его звали просто Стёпкой.
      Нет, Егор совсем не хвастался, что его дядя всё умеет. Боцман Рябов был из тех людей, о которых говорят: "Золотые руки".
      За кормой "Буревестника" чуть заметно покачивался шестивёсельный ял, а у борта под штормтрапом пританцовывала лёгкая палубная шлюпка. На палубе парусника никого не было, но откуда-то слышалось металлическое погромыхивание.
      - Мастерит чего-то дядя Степан, - сказал Егор и закричал: - Эй, на "Буревестнике"!
      Полминуты спустя мальчики увидели боцмана. Он помахал рукой и стал ловко спускаться по штормтрапу в шлюпку. А ещё спустя десять минут боцман и его юные друзья были на борту парусника.
      - Ну вот, на моём корабле опять есть экипаж! - весело сказал боцман. - А что? Добрая команда, ничего не скажешь. Четыре матроса да боцман, пять пишем, капитан в уме. Я считаю большинство мальчишек до определённого возраста личностями выдающимися. А для нашего яла по судовой роли полагается пять матросов. Как быть?
      - Пятого найдём, - заверил Антоша. - Желающих сколько угодно. Я вам обещаю, Степан Иванович!
      - Ладно, Антон. Слово дал - держи! "Буревестник" на днях на слом, а боцман - в отпуск, а может быть, и на пенсию. Тогда займёмся ремонтом и оборудованием яла. Ремонтная ведомость простая. Она у меня вся в голове. У нас будет установка тентовых стоек. В любое время сможем накрыть нашу посудину, крышу над головой устроить на случай непогоды. Потом ремонт мачты и установка бушприта, - словом, рангоут. Парус есть, сошьём ещё стаксель. Полная окраска и в плавание!
      И вот ремонт начался. Под началом боцмана ребята установили на берегу ручную лебёдку и вытащили ял. Судёнышко сразу же было цепко схвачено заранее подготовленными брусчатыми стапелями.
      - Работай весело! - подбадривал Степан Иванович. - Не получается - не унывай, начинай снова! Ещё раз не вышло - не унывай, начинай снова и продолжай. Надоест работе упрямиться - и тогда всё получится. За три мили обхожу унылых. Где уныние, там нет доброй работы. Будет трудно - улыбнись. И всё пойдёт на лад.
      Когда боцман уходил по своим делам, он всегда оставлял за себя Антона, самого старшего и сметливого из ребят. Антоша умело плотничал и столярничал. Он ведь сам мастерил дома книжные стеллажи и корпуса радиоприёмников, Степан Иванович не мог нахвалиться его работой.
      Оставаясь за боцмана, Антон шутливо подражал ему:
      - Три матроса да старший, четыре пишем, капитан и боцман в уме.
      И сам он работал за троих, руководя и командуя.
      И остальные по его примеру работали без устали. Всем хотелось поскорее отправиться в плавание.
      - Где будем ставить тентовые стойки? - спросил Степан Иванович, испытующе оглядывая своих матросов.
      - Хорошо бы на середине, чтобы и при дожде можно было грести, - сказал Ян. - Но вот как это сделать?
      - Подумаем, - отозвался Антон.
      - Думайте, - улыбнулся боцман. - Это полезно.
      Вяча сидел, морщил лоб и ничего придумать не мог. Егор не стал утруждать себя изобретательством, а вытащил из сумки жерлицы и удочки и ушёл рыбачить. А Антон, раскрыв блокнот, принялся что-то сосредоточенно чертить. Иногда он подзывал Яна и советовался с ним.
      Минут сорок спустя Антон показал свои эскизы боцману.
      - Решение верное, - согласился Степан Иванович. - Только отверстия для мачты в тенте не нужно. Во-первых, шканечный серединный тент будет позади мачты; во-вторых, при сильном или затяжном дожде под парусами ходят редко.
      Когда тентовые стойки по эскизам Антона были изготовлены, Степан Иванович позвал с собой Егора и Вячу, и они отправились искать дерево для бушприта. Антону и Яну боцман поручил ремонт мачты.
      - Знаете, что такое бушприт и для чего он служит? - спросил Рябов ребят.
      - Это что-то на судне, да? - не очень уверенно сказал Вяча.
      - Не что-то, а такая жердь на носу корабля, - сказал Егор. - Вроде мачты, только она не стоит, а лежит и, будто пушка, нацелена вперёд. И от нее идут кривые паруса.
      - Не кривые, а косые, - поправил боцман. - Они называются кливерами.
      Когда они вернулись к ялу, Антон и Ян уже отремонтировали мачту и примеряли её к гнезду в килевом брусе.
      - Молодцы! - похвалил боцман.
      Он вытащил из рюкзака журнал и показал Вяче и Егору фотографию парусного судна.
      - Где бушприт?
      Егор и Вяча одновременно ткнули пальцами в носовую часть парусника.
      - Теперь знаете, какой бушприт. Вот и приступайте к работе. А Антона и Яна назначаю вашими помощниками!
      Антоша улыбнулся, а Вяча заявил:
      - Мы и без них справимся. Правда, Егор?
      - Попробуем, - без большого энтузиазма отозвался Егор.
      Они работали долго, по очереди орудуя топором и рубанком, и наконец доложили боцману:
      - Степан Иванович, бушприт можно ставить!
      Докладывал, конечно, Вяча. А Егор лишь довольно улыбался.
      Устанавливали бушприт всей командой после обеда, приготовленного на костре Антоном и Яном.
      - Теперь приступим к окраске, - сказал боцман.
      Четыре матроса - четыре шкрабки, четыре щётки, четыре кисти, бочонок красной краски да две банки белил.
      Яхтсмену Яну красить борта было не впервой. Ловко орудовали кистями и Антон и Егор-Беломор. Зато Вяча к каждому мазку добавлял пару глубоких вздохов и по крайней мере полторы дюжины капель пота - на лбу, на носу и на шее.
      А каким красавцем выглядел ял после старательной окраски!
      И только боцман чуть хмурился, глядя на обновлённое судёнышко:
      - Ял с бушпритом... гибрид на удивление. А может, на смех морякам? Но ничего, вместо яла-шестёрки будет наш шлюп. Так и будем его называть.
      Наступило время дать шлюпу достойное имя.
      - "Адмирал Нахимов", - раньше всех предложил Вяча.
      - Очень уж громко для маленького шлюпа, - заметил Антон.
      - Давайте назовём шлюп "Юный спортсмен" или "Старт". - Яну, заядлому яхтсмену, хотелось, чтобы шлюпу дали спортивное название.
      - "Стартом" назовём, а какой ещё финиш будет, - рассмеялся Вяча. - А вот название: "Стрела"!
      - Наш шлюп как стрела не полетит, - уныло заметил Егор.
      - С парусом он хорошо пойдёт, - оживился Ян.
      - А меня, старого морячину, что-то на лирику потянуло, - включился в спор Степан Иванович, выбивая о каблук сапога трубку. - Вот смотрите, кто над нами кружит.
      Мальчики подняли головы.
      - Ласточки.
      - Ну и как? Плохое название?
      - "Ласточка"... - Антоша вопросительно оглядел ребят. - По-моему, хорошее название.
      - Я согласен, - сказал Вяча.
      - Отличное название! - согласился и Ян.
      На том и порешили: назвать шлюп "Ласточка".
      - А теперь нам ещё свой вымпел нужно придумать, - заявил Вяча.
      - Это верно! поддержали его ребята. - Вымпел обязательно нужен. Только какой?
      - А если такой, сказал Ян, который перевидал вымпелов столько же, сколько яхтенных парусов. - На удлиненном голубом треугольнике, как в небе, - белая ласточка. Белая, потому что она освещена солнцем.
      - Что же, хороший будет вымпел, - одобрил боцман. - Мы его на грот-мачту повесим. А на корме - красный с серном и молотом государственный советский флаг. Сегодня дома с Егором да с Ириной Григорьевной и соорудим. - Помолчав, он заговорил снова, начав со своей любимой прибаутки: - На пеньковом конце четыре узла - четыре матроса, боцман один, капитан в уме. Итак, "Ласточка" на добрые дела для людей. Моё правило: ни дня без доброго дела. И весёлое, ободряющее слово - тоже доброе дело. Якорь поднят. Отдать швартовы! Антон, пиши на борту шлюпа название "Ласточка".
      При дворе Петра Первого
      Задорно насвистывая "Юного барабанщика" и как будто ни о чем не думая, Вяча Полянкин неторопливо шагал по набережной Северной Двины. Нет, конечно, ни о чём не думать Вяча не мог. Он думал о предстоящей завтрашней поездке к Новодвинской крепости. К той крепости, под огонь пушек которой Иван Рябов посадил на мель вражеские шведские корабли. В воображении мальчика Новодвинская крепость представлялась неприступной твердыней.
      Казалось бы, когда, как не теперь, наслаждаться щедро палящим солнцем, которое в Архангельске и греет-то как следует месяц-два в году, любоваться простором сверкающих вод Северной Двины, которая скоро опять забушует штормами, а потом покроется шугой и надолго застынет, коварно заполненная ледяными заставами, восхищаться великолепными океанскими теплоходами, стоящими у причалов и на рейде! Но Вяча сейчас не видел перед собой ни реки, ни солнца. Ему чудились картины парадов "потешных" петровских полков, приезд Петра Первого в деревянный Архангельск, закладка корабельной верфи в Соломбале и спуск на воду первого русского корабля.
      Неожиданно его внимание привлекла стоящая неподалёку необычная автомашина-фургон. Из машины выгружали какие-то ящики и аппараты, похожие на киносъёмочные.
      "А вдруг?! - насторожился Вяча. - Как бы узнать?.."
      Набравшись смелости, он решительно подошёл к машине и спросил у мужчины, который показался ему главным:
      - Скажите, пожалуйста, это киноаппарат?
      - Киноаппарат, - мельком взглянув на мальчика, ответил мужчина.
      - А вы кинооператор?
      - Главный кинооператор.
      - И будете снимать картину? А можно узнать - какую?
      Главный кинооператор теперь уже внимательно смотрел на Вячу.
      - Очень ты любопытный! Ну, будем снимать "Сказание об Иване Рябове". Ты слышал об Иване Рябове?
      Вяча был в восторге: с ним разговаривал, уже не просто отвечал на вопросы, а именно разговаривал кинооператор, и не простой, а главный. И Вяча поспешил его заверить:
      - Да я, товарищ главный кинооператор, знаю даже, когда он совершил свой подвиг, спас от шведов наш Архангельск. Двадцать пятого июня тысяча семьсот первого года.
      Кинооператор смотрел на Вячу уже с удивлением.
      - Правильно? - спросил Вяча.
      - Правильно, - подтвердил кинооператор, хотя точно не помнил даты подвига лодейного кормщика.
      - А где вы будете снимать? - поинтересовался Вяча.
      - Есть тут такое Заостровье. Натура подходящая. Вот туда сейчас и поедем. Это для начала. А потом будем снимать у крепости. Там декоративное подобие возводится.
      Попрощавшись со своим новым знакомым, Вяча стремглав понёсся к Антоше Прилучному.
      Эврика, Антон! Они приехали!
      Ничего объяснять Антоше, разумеется, не требовалось. Антоша всё понял по возбужденному виду приятеля.
      - Где они? - спросил Антоша.
      - Поехали сначала в Заостровье. А потом будут снимать у Новодвинской крепости.
      - Если они поехали в Заостровье, - сказал Антоша, - то и наш курс меняется. К крепости мы пойдём тоже вслед за ними. А сейчас нужно готовить "Ласточку" и известить Яна и Егора.
      Отправляться было решено на следующий день в семь ноль-ноль. Все матросы экипажа боцмана Рябова собрались аккуратно. Напевая "Были сборы недолги...", они действовали точно и ловко. Поднимали они, конечно, не коней, как поётся в песне, а паруса - грот и стаксель.
      Ветер был свежий и почти попутный. Лёгкий шлюп "Ласточка" устремился к левому берегу реки, но не наперерез, а, как вёл её рулевой Ян Эрмуш, чуть вверх.
      Ошвартовались в Заостровье у лодочной и катерной пристани. Но где их искать, этих кинематографистов?..
      Встречная колхозница на вопрос ребят затараторила:
      Вон там, в двух домах, у Котловых да у Варакиных им председатель ночлег отвёл. А сейчас-то они уехали, да-да, милые, уехали они. Едва обутрело, они, значит, и уехали. Да не далече тут. Я вам, голубчики, всё единым мигом разъясню и обскажу...
      И она обстоятельно и с явным удовольствием долго объясняла, как попасть в то место, куда уехали артисты.
      Пользуясь её указаниями, ребята, хоть и не без труда, нашли стоянку съёмочной группы. Это была весёлая, просторная, ярко зеленеющая поляна. Низкорослые развесистые ивовые кусты и сухощавые, но жизнестойкие ольхи плотно обступали её. Только на берег сверкающей солнечными блёстками Северной Двины выход оставался открытым.
      На поляне были разбиты четыре огромные палатки. По шуму и пестроте стоянка съёмочной группы походила на большой табор. Съёмки ещё не начинались.
      До поры до времени ребята притаились в кустах и, затаив дыхание, наблюдали.
      Высокий, косая сажень в плечах, артист в мундире, треуголке и ботфортах, с тяжёлой тростью в руках удивительно походил на бронзового Петра работы скульптора Антокольского, что стоит на набережной Северной Двины в Архангельске.
      - Похож, да? - Вяча толкнул в плечо Антона. - Прямо как на пьедестале. Только ходит да разговаривает.
      Чуть ли не по пояс Петру, пожилой человек в костюме самого модного современного покроя что-то сердито выговаривал "царю".
      Ребята прислушались.
      - А я, товарищ Мелкишев, не позволю... не позволю заниматься отсебятиной. Не позволю вам, Иван Харитонович, того, что вы творили на студийных съёмках в Москве. Вы хотя и должны быть простым с народом, но вы всё-таки царь, вы Ваше величество!
      - Вот-вот, я и говорю, - басовито отшучивался Пётр. - Я - Ваше величество, а вы ко мне с "товарищем".
      - Такой здоровый, а фамилия - Мелкишев, - опять зашептал Вяча. - Он ведь Романов, Пётр Алексеевич Романов, царь всея Руси.
      - Молчи. Лучше смотри и слушай, - отмахнулся Антон.
      - Вот и ты смотри. Видишь Ивана Рябова? Вот тот, в холстинной рубахе почти по колено. А это кто с ним под ручку гуляет?.. Стой, да ведь это... - Вяча чуть не закричал от удивления и обиды.
      - Тише ты! - Антоша сжал руку приятеля.
      - Да ведь с Иваном под ручку гуляет командующий шведской вражеской эскадрой Шееблад.
      - Ну и что?
      - Как это что? Ведь они враги!
      - Они артисты. Это в истории они враги. Тише!
      Воевода Прозоровский, высокомерный вельможа и изверг, беседовал с простыми крестьянами и рядовыми стрельцами. Но ребята знали: на съёмках этот именитый боярин-самодур даст им нещадного жару. Это он будет в приказной избе вершить суд над Иваном Рябовым - бросит его в темницу. А сейчас он мирно сидел на траве.
      На другом конце поляны престарелый архиепископ в полном облачении под лихие выверты гармони старался переплясать молоденькую монахиню.
      - Поп танцует! - забывшись, закричал в восторге Егор и захохотал.
      А поблизости стояла какая-то актриса, которая то что-то шептала, то вытягивала вперёд руки - репетировала. Услышав в кустах крик и хохот Егорушки, она взвизгнула и побежала в сторону Петра. Стрельцы вскочили как но боевой тревоге.
      Перепуганная актриса пальцем показывала на кусты, где скрывались ребята.
      Антона, Егора и Яна как рукой сняло. Лишь Вяча остался на месте. Он даже встал в полный рост, чтобы его увидели. И не возражал, когда вооружённые стрельцы повели его к режиссёру-постановщику, который разговаривал с исполнителем роли Петра.
      - Ты что здесь делаешь? - грозно спросил режиссёр.
      - Смотрю.
      - А почему в кустах прятался?
      - Боялся, что прогоните.
      - Гм!..
      Режиссёр даже не нашёлся, что ответить на столь откровенное признание. А артист Мелкишев, вероятно любивший пошутить, торжественно провозгласил:
      - Как ты смел, дрянной мальчишка, чернь недостойная, появиться при дворе царя Петра Первого?!
      Но Вяча не испугался и неожиданно заявил:
      - А мне бы главного кинооператора увидеть.
      - Это зачем же? - удивился режиссёр.
      - Я с ним знаком. Мы вчера в городе познакомились.
      - Гм!.. Савва Кириллович! - позвал режиссёр.
      Появился тот человек, с которым Вяча разговаривал вчера на набережной.
      - Вы, Савва Кириллович, оказывается, знакомы с этим молодым человеком, сказал режиссёр.
      - Да-да, вчера мы с ним, кажется, виделись в городе! - И Савва Кириллович обратился к Вяче: - А ты как оказался здесь? Я запамятовал твоё имя.
      Главный кинооператор и не знал имени Вячи, но Вяча не стал ему напоминать об этом.
      - Вяч меня зовут.
      - Ну и почему ты, Вяч, здесь? У нас же съёмки.
      - Вот я... мы... хотим посмотреть, как вы будете снимать картину об Иване Рябове. Нас четверо ребят. Мы тоже интересуемся историей Ивана Рябова. Мы ищем кафтан, который ему Пётр Первый подарил.
      - Кафтан? - изумился режиссёр.
      - Кафтан Ивана Рябова? - переспросил главный кинооператор.
      Пришлось Вяче всё рассказывать по порядку. А в конце он добавил:
      - И кажется, наш боцман Рябов прямой потомок лодейного кормщика. А какой у него трёхмачтовый парусник! "Буревестником" называется. Вот бы его тоже снять для кинокартины.
      Кинематографисты слушали Вячу и удивлялись: мальчик был необычайно силён в истории.
      - А ведь парусник-то нам следует посмотреть, - заметил Савва Кириллович. Ничего не потеряем, а, может быть, что-нибудь и приобретём. Как вы думаете, Яков Наумович?
      - Хорошо, поедем, посмотрим этого "Буревестника", - согласился режиссёр.
      Вяча позвал своих друзей, и они перегнали "Ласточку" к месту, где размещались кинематографисты.
      - Эге, - воскликнул Савва Кириллович, увидев маленькое судёнышко, - при некоторой гримировке оно может пригодиться!
      - Я буду управлять этой бригантиной, - сказал "царь Пётр". - А мальчиков переоденем в "потешных". И ты, Саввушка, сотворишь гениальные кадры!
      В гостях у боцмана
      Ей бы, как всегда, под парусом самоходно скользить по речному простору, а её унизительно тащили на буксире. Со снятой мачтой, со сложенными под банки вёслами "Ласточка" как-то сразу сникла. Она зарывалась носом в волну, словно сопротивляясь и стараясь освободиться от буксирного троса.
      Всё объяснялось тем, что в распоряжении режиссёра был быстроходный портовый катер. Он и тащил "Ласточку" туда, где стоял "Буревестник".
      На катере вместе с режиссёром и главным кинооператором были Егор и Вяча Полянкин. На "Ласточке" для управления остались Антон и Ян Эрмут.
      Радушно встретил гостей Степан Иванович.
      За многолетние плавания в дальних морях на борту "Буревестника" побывали и многие прославленные капитаны, и учёные с мировыми именами. Однажды советский парусник посетил даже король - его величество. Но кинорежиссёры и кинооператоры ещё никогда не ступали на его палубу.
      - Прошу в кают-компанию! Братцы-матросы, что же вы не предупредили о приезде? Ну ничего, на пеньковом конце четыре узла... Егор, Антон, занимайте гостей. А я приведу себя в порядок и кое-что приготовлю.
      Савва Кириллович, как увидел боцмана, так и впился в него взглядом: как будто внешне Степан Иванович ничем особенно не примечателен, а ходит, говорит, улыбается так, что тут же хочется нацелить на него объектив кинокамеры.
      Боцман Рябов явился для Саввы Кирилловича той желанной натурой, какой перед этим предстала Северная Двина, потом "Ласточка", а потом и "Буревестник" с его мачтами, палубными надстройками, трапами, леерами, кнехтами.
      - Колорит! - восторгался Савва Кириллович. - Подлинный колорит, а не дешёвая экзотика. Натура!
      - Из вашей натуры я согласен только на парусник. Но придётся его переделать, замаскировав под шведский фрегат. Поговорим с директором картины и купим "Буревестник", - сказал режиссёр.
      Все четверо матросов "Ласточки" переглянулись. Как так - русский, советский парусник превратится во вражеский фрегат? Конечно, это временно, и он даже появится в кинокартине, но всё-таки обидно.
      - Нужно попросить режиссёра, - тихо предложил друзьям Егор, - чтобы в картине перед началом написали: в роли шведского фрегата - советский парусник "Буревестник". Ведь будет же написано: в роли Петра Первого артист Мелкишев.
      - Не напишут. Скажут: "Неодушевлённый предмет..." - охладил его пыл Вяча.
      - Пусть снимают, - решительно заявил Антон. - Мы-то будем знать и другим будем рассказывать про наш "Буревестник". А я кинокамеру непременно сделаю. Тогда ещё сами поснимаем.
      Степан Иванович возвратился в новеньком кителе с якорями на блестящих пуговицах и принёс столбик вставленных друг в друга стаканов и стопку тарелок.
      - Егор и Ян, на камбуз! Антон, со мной в кладовую! Вяч, развлекай гостей. Боцман на баке. Якорь чист.
      Он снова исчез и вскоре появился с подносом. За ним - Егор с огромным, чисто надраенным чайником и Ян - со сковородой жареных сигов. А Антон принёс две буханки хлеба.
      - Спиртного вообще-то не держу, - сказал боцман, открывая бутылку портвейна. - Но представительские для гостей храню. Пар на марке должен быть. И ветер в парусах! Братцы-матросы, разливайте чай! Дорогие гости, сиги своего улова.
      При этих словах Яков Наумович вдруг привстал, лицо его вытянулось, но так же моментально округлилось в блаженной улыбке.
      - Так вы, Степан Иванович, и рыболов ещё?
      - Да как же у моря и на реке жить - и не рыбачить?
      - О, это моя страсть - рыбная ловля! - загорелся Яков Наумович. - И что же вы ловите?
      - Ловил и сёмгу, и кету, и треску, и морского окуня, и палтуса, и зубатку. Гарпунировал и белуху - это уже зверь. На забаву и морской чёрт попадался. А на Двине ясно что - сиг и камбала, щука и окунь, подъязок и сорожка. Это плотву у нас сорогой называют. А для ухи самое лучшее - ёрш сопливый. Да это вы знаете.
      Оказалось, Якова Наумовича хлебом не корми - дай поговорить о рыбной ловле. Он засыпал боцмана вопросами. Его интересовало всё - от тралов и становых неводов, от рюж, мережек, бродней и поездов до продольников-перемётов, жерлиц и мормышек. В теории рыболовства он был академиком.
      - У меня целая библиотека по рыболовству, - признался он. - Но ведь всё это теория. А куда интереснее получить сведения от опытного рыболова. И потом посмотреть на практике. Вот здесь я вас, Савва Кириллович, поддержу. Рыбную ловлю будем снимать в натуре. Степан Иванович, надеюсь, поможет нам. Я сегодня же сделаю в режиссёрском сценарии некоторые поправки и дополнения. Ведь Иван Рябов, наш главный герой, - рыбак. Ах, как это будет интересно - рыбная ловля на экране.
      - У нас вот ещё заядлый рыбак, - сказал боцман, кивая на Егора. - Мой племянник. Мал-мал, а на рыбалке ох как удал! И счастье рыбацкое имеет. А если рыбы нет, говорит: "Ничего, надоест ей - и поймается". Настойчивый рыбак, с характером.
      - Отметим, - сказал Яков Наумович. - А может быть, включим и в сценарий. Мальчишки оживляют съёмки. Вот видите, Савва Кириллович, для вас чистая натура.
      Аграфена Петровна
      Киностудия согласилась купить списанный на слом парусник. С судоверфи приехали корабельные мастера. И начались работы по маскировке парусника под шведский фрегат.
      Киносъёмки развернулись полным ходом. Снимали побережье Белого моря, бутафорские стены Новодвинской крепости, Гостиный двор и старинные строения в Архангельске и Соломбале, Северную Двину и речку Соломбалку - в прошлом, при Петре, испытательную канавку.
      Ребят, к беспредельному огорчению Вячи, так "потешными" и не сделали. В сценарий такие кадры почему-то "не влезли", как сказал режиссёр. Но боцман Рябов участвовал во многих сценах в роли посадского старшины. Его совсем не гримировали, а только заставили надеть костюм помора петровских времён.
      Вдосталь наглядевшись на киносъёмки, ребята стали торопить Степана Ивановича:
      - Когда же мы отправимся в путь?
      - Скоро, - отвечал боцман. - Пойдём в рейс по Северной Двине.
      - Будем искать кафтан Ивана Рябова? - спросил Вяча с затаённой надеждой.
      - Кафтан не кафтан, а что-нибудь найдём.
      - А что ещё?
      - Моряцкую закалку, например.
      - Моряцкую закалку - это хорошо, - подхватил Ян.
      - Но и кафтан неплохо. Потомки оценят наши старания... - Вяча, как обычно, распалился, вошёл в азарт. - Кафтан будут изучать учёные историки, которые приедут сюда из Москвы и Ленинграда. О кафтане напишут в газетах и журналах. А значит, напишут и о нас. И вот что напишут: "Большая заслуга в отыскании ценнейшей реликвии принадлежит архангельским школьникам Полянкину, Прилучному, Эрмушу... ну и Егору-Беломору, то есть Трапезникову".
      - А о Степане Ивановиче не напишут? - засмеялся Антон.
      Вяча смутился и тут же поправился:
      - Нет, о потомке Ивана Рябова, о боцмане Рябове, напишут в первую очередь. И вообще все мы станем знаменитыми. С нами будут за руку здороваться академики! Нам преподнесут подарки. Антону - радиостанцию, Яну - яхту из красного дерева с этими, как их... парусами.
      - С дакроновыми, - подсказал Ян, - только... - Но Вяча перебил Яна:
      - А Егору... Тебе что подарить, Егор?
      - Да ну тебя, пустомеля, - отмахнулся Егор.
      - Эх, вы! - рассердился Вяча. - Не понимаете. Ведь кафтан будет висеть в историческом музее. И все будут нас благодарить. Нет, скорее в поход, на поиски кафтана!
      - Кафтан мы искать будем, а с академиками пусть здоровается Вяч, рассудил Антон. - И подарки пусть он получает. Вот только где искать этот кафтан?
      - У меня есть адрес одной старушки, - сказал боцман. - Она помогает народному хору подыскивать старинные костюмы. Вот с неё и начнём. Я-то её никогда не видал, знаю только, что зовут её Аграфена Петровна.
      Боцман ещё в мальчишестве, когда плавал на боте зуйком, познал стариковские приметы погоды. Нет, не по ломоте в костях определяют старики северяне, будет ли вёдро или ненастье. И хотя у Степана Ивановича Рябова и дома, и на судне - барометры, боцман привык приглядываться к солнцу: как оно взошло и как катится по небосклону, как подходит к заходу и как закатывается.
      Вот и теперь, оглядев небо, далёкие, едва заметные облачка, Степан Иванович весело заявил:
      - Якорь чист! Завтра курс на Заречье, к Аграфене Петровне.
      И "Ласточка" с экипажем из пяти матросов под началом боцмана Рябова на другой день отшвартовалась от причала.
      Почему же из пяти?.. Потому, что пятым матросом на "Ласточку" зачислили Ингу Эрмуш, сестру Яна.
      А произошло это так. Накануне отплытия Степан Иванович сказал:
      - Жаль, нет у нас пятого матроса, а по судовой роли на нашем шлюпе должно быть шесть человек.
      Ян взглянул на боцмана и нерешительно сказал:
      - К нам на "Ласточку" моя сестра просилась. Она яхтой управляет и гребец хороший. Плавает лучше меня.
      - Ну нет, женщина на палубе к несчастью! - яростно запротестовал Полянкин.
      - А почему нет? - спросил Антон. - "К несчастью" - это чепуха. Я сам видел, как Инга яхтой управляет. Мы с Яном и с ней по Двине катались.
      - Добро, Ян, - тут же решил боцман. - Зови свою сестру. Пусть только оденется, как положено матросу!
      Инга пришла на "Ласточку" вместе с братом. Она была на год старше Яна и очень походила на него. В синем спортивном костюме, в берете и кедах, девочка, застенчиво улыбаясь, предстала на причале перед боцманом Рябовым. Но говорила она смело, хотя и негромко.
      - Товарищ боцман, новый матрос "Ласточки" Инга Эрмуш явилась.
      Степан Иванович одобрительно взглянул на Ингу.
      - Итак, экипаж шлюпа в полном составе. Ян, покажи Инге, чем ей заниматься, и её место на швартовке.
      ...Аграфене Петровне шёл восьмой десяток, а выглядела она не то чтобы молодо, но была удивительно статной - высокая, широкая в кости, с прямой спиной, без намёка на согбенность. И лицо у неё, хотя и в морщинках, было какое-то ясное, может быть, от чистой, почти небесной голубизны в глазах. А говорила она так мягко, словно теплом одаривала тех, с кем разговаривала. Поморка, истинная поморка!
      А вот изба у Аграфены Петровны, которая стояла дольше, чем жила в ней её хозяйка, уже плоховата. Но старенькие мосточки, в две доски, перед избой вымыты, выскоблены, точно половицы.
      Жила Аграфена Петровна в одиночестве. Сын в Отечественную войну на фронте погиб. А замужняя дочь и сноха имели свои дома и семьи в других деревнях.
      Приехавших хозяйка встретила гостеприимно, ласково:
      - Проходите, соколы, раздевайтесь, умывайтесь. Путь, должно, дальний держали. Отдыхайте! В избе просторно. Не будьте гостями, будьте хозяевами!
      Аграфена Петровна неторопливо, степенно, но быстро и ловко хозяйничала согрела самовар, накрыла в передней комнате стол узорчатой скатертью, выставила на блюде, тарелках, в мисках и чашках картофель, свежую жареную треску и солёную селёдку, грибы, колоб, яйца, капусту, ягоды, кувшин с квасом.
      - Кушайте, соколы, всего отведайте. Селёдка-то очень солёная, мне так не по вкусу. Сейчас кулебяку запеку да сочней подам. Живу я ноне куда с добром, а гости-то у меня редки. Когда вот только из хора русского наезжают за одеждой старинной да за пропеваньями, за песнями. Всё записывают да слушают. Ну, наезжают порой дочка да сноха, сынoвья вдова. А вот теперь вы... Мне и радостно. На людях-то веселее.
      Матросы "Ласточки" всего отведали и поблагодарили хозяйку.
      - Не за что, не за что. Что вы, что вы, - приговаривала Аграфена Петровна. - Да вы хоть куда путь-то держите? Может, ночевать останетесь? Места хватит на всех, не обидите.
      - Останемся, переночуем, - согласился Степан Иванович. - И не только переночуем, а ещё и завтра денёк поживём. Изба у тебя, Аграфена Петровна, состарилась. Вот мы завтра её и подновим, подремонтируем, подмолодим.
      - Что вы, что вы! - взмахнула руками хозяйка. - На мой век и такой избы хватит. А на добром слове спасибо. Только не за то я вас приветила, хлебом-солью угощала... Я на полчасика отлучусь к соседке, а вы, гости дорогие, отдыхайте.
      Как только Аграфена Петровна вышла, боцман распорядился:
      - Инге, Вяче и Егору убрать в избе и вымыть посуду.
      А Антон и Ян пойдут со мной готовить ремонтную ведомость. Потом будем отдыхать. Кто не умеет отдыхать, тот не умеет работать. А завтра нам придётся хорошо потрудиться.
      Боцман, Антон и Ян ушли. И Вяча решил покомандовать.
      - С посудой справится Инга, - рассудил он. - Егор подметёт пол и принесёт дров. А я займусь летописью нашего похода. Если забудем, как мы плыли, история многое потеряет.
      Инга послушно принялась убирать со стола посуду, а Егор усмехнулся:
      - История подождёт и ничего не потеряет. А вот если я сейчас не наловлю рыбы, то мы потеряем многое. Останемся неблагодарными. Бабушка нас угощала? Угощала. А мы её угостим ухой. Так что подметанием и дровами заняться придётся, Вяч, тебе.
      Теперь даже Инга рассмеялась. А Вяча и Егор ещё немного поспорили и решили сделать в избе уборку вместе. Тем более, что и уборки-то оказалось совсем мало, так как Аграфена Петровна содержала избу в чистоте.
      Когда всё было сделано, Инга сказала:
      - Ну вот, теперь каждый может заняться тем, что пожелает душенька.
      Сама она села у окна. Изба Аграфены Петровны стояла на высоком берегу и окнами смотрела на Северную Двину. Два буксирных парохода тащили по ней вниз огромный плот брёвен. В Архангельске брёвна попадут на лесопильные заводы, где будут распилены на доски. А доски потом погрузят на океанские теплоходы и повезут их далеко-далеко, за границу. Обо всём этом и думала сейчас Инга. Вот если бы и ей поплыть на большом и красивом теплоходе в далёкие страны!
      А ещё один буксирный пароход тащил баржу. Он даже не тащил её, а толкал сзади. Инга такое увидела впервые и сказала об этом Вяче.
      - Это так и называется, - сказал всеведущий Полянкин, - метод толкания. Такой метод стали применять недавно.
      Навстречу буксирам промчался быстроходный катер, разгоняя за собой широкие и отлогие волны. А двое мальчишек на вертлявой лодчонке едва выгребали против течения. Наверно, они отправились на рыбную ловлю.
      Егор после уборки также ушёл на реку рыбачить, а Вяча писал дневник похода, придумывая при этом самые невероятные приключения, которые будто бы пережил экипаж "Ласточки".
      На крыше слышался скрип досок. Это боцман и его помощники осматривали и готовили избу к ремонту.
      Покончив со своими фантастическими записями, Вяча подсел рядом с Ингой к окну.
      На берегу реки Егор-Беломор затеял грандиозную рыбалку, заняв своим "предприятием" чуть ли не полкилометра водной поверхности. Он воткнул в берег три удилища, в отдалении от них закинул две жерлицы с посеребрёнными металлическими рыбками и трёхлапыми крючками, похожими на маленькие якоря, и добавил к этому ещё две донницы с тяжёлыми грузилами. Потом отвязал от пристани чью-то лодочку и выехал на середину, реки, подгребая и управляя одним веслом.
      На реке Егор вытравил в воду небольшой перемёт-продольник и не спеша поплыл вверх, подёргивая с кормы лодки длинную дорожку из крепчайшего нейлона, как и жерлицы, с металлической блестящей приманкой - на щуку.
      Словом, маленький рыбак превосходно знал своё дело и так же превосходно с ним справлялся.
      В душе Вячи всё ещё не улеглась обида на Егора, пренебрежительно и с насмешкой относящегося к его дневнику. "Великий историк" мучительно раздумывал, какую бы каверзу подстроить "великому рыболову". Он перебирал в памяти все хитрости знаменитых полководцев, героев и мудрецов, обрушенные ими на головы противников. Приходили в голову и троянский конь, и праща Давида, и голуби русской княгини Ольги и даже японские проволочные заграждения с подвешенными к ним консервными банками.
      Все эти хитрости вспомнились Вяче, но они никак не годились для сведения счётов с Егором-Беломором.
      Наконец "блестящая" мысль появилась. Через пять минут он уже был на берегу у удочек Егора, а ещё через десять минут снова сидел у окна и безмятежно и равнодушно поглядывал на реку.
      Пришла Аграфена Петровна, удивилась, что всё прибрано, и даже чуточку рассердилась.
      - Это гости-то почему у меня работают? - певуче выговаривала она Инге. Гости - они на то и гости, чтобы отдыхать и угощаться. Ведь хозяйку обижаете...
      Аграфена Петровна снова согрела самовар и принялась готовить чаепитие. В это время спустились с крыши Степан Иванович, Антон и Ян и вошли в избу.
      Подплыл к пристани Егор.
      - Смотрите, граждане! - торжественно провозгласил Вяча. - Вы будете свидетелями потрясающего зрелища, которое впервые произойдёт в истории человечества. Сейчас щедрая добыча вознаградит трудолюбивые усилия нашего Егора-Беломора.
      Егор спокойно вытащил и принялся осматривать жерлицы и донницы. Вот в руках его забилась средних размеров рыбина, должно быть, щука. С крючка первой удочки он снял крошечную плотичку, а может, ерша. Вторая леска оказалась без добычи.
      Наконец Егор подошёл к третьему удилищу.
      - Начинается самое захватывающее! - воскликнул Вяча.
      Все, даже боцман и Аграфена Петровна, прильнули к окнам.
      Ловким движением Егор поднял удилище и замер. В таком оцепенении он простоял с полминуты.
      - Что с ним? - встревожилась Инга.
      - Смотрите, - озадаченно произнёс Ян, - у него на одной удочке три рыбины!
      - Солёная селёдка хорошо вымокла, и мы аппетитно поедим её с постным маслом и с горячей картошкой! - весело пояснил Вяча. Хохот потряс комнату.
      Когда Егор вернулся в избу, он поставил у порога наполненную свежей рыбой небольшую корзину и в ярости набросился на Вячу:
      - Почему ты берёшь чужую селёдку?!
      - Некоторые берут не только селёдку, но и чужие лодки, - невозмутимо ответил Вяча. - Но ты не огорчайся. Мы с тобой сделали полезное дело: селёдка была очень солёная, а теперь она вымокла, и её и Аграфена Петровна есть будет.
      - Нет уж, сам ешь свою селёдку. А для Аграфены Петровны у меня свежие окуни, сиги и камбалки найдутся.
      Как ни протестовала Аграфена Петровна, на следующий день экипаж "Ласточки" в полном составе принялся за ремонт. Прохудившиеся места на крыше покрылись новыми досками, подновились ступеньки на крыльце. У крыльца появились крепкие, надёжные перила. Степан Иванович вставил в оконные рамы два новых стекла. Работа заняла полный день. Но все были довольны. А Аграфена Петровна не знала, как и отблагодарить своих добровольных помощников.
      - Ну тогда в благодарность я вас хоть песней да сказкой, сказкой да пляской потешу, - сказала она. - У нас в Поморье песня в большом почёте. И хороводная, и свадебная, и пропевание.
      У неё был настоящий талант артистки, слушать её - заслушаешься, смотреть не насмотришься.
      Аграфена Петровна даже в преклонном возрасте сохранила на редкость сильный, высокий голос. Напевая, она пританцовывала, и песня поднималась так высоко, что, казалось, вместе с песней поднимается и сама певица. Она молодела на глазах, широко расставляя в хороводной песне руки, словно держась за руки подруг.
      - А на наших свадьбах вы бывали? - хитро спросила Аграфена Петровна. Теперь свадьбы не те, что были прежде. И наряды не те. Да и песни старинные свадебные редко поют. А раньше неделю, бывало, гуляли - ели, пили, песни играли. И нарядов у девок и у баб каких только не насмотришься! Платья, юбки, кофты, сарафаны всех цветов - глаза разболятся, право слово! А ещё кокошники и повязки в бусах, в бисере, а то и в жемчуге.
      - А ты, Петровна, не жалеешь о тех временах? - спросил боцман.
      - Да жалеть не жалею, но занятно было, баско - красиво, значит, по-нонешному. Да я вам свадьбу одна сыграю и за сватов, и за жениха, и за невесту, а потом и за шаферов, и за шафериц.
      - Как! Одна? - удивился Степан Иванович. - На свадьбах-то в Поморье я бывал, ведь там народу - поди, вся деревня. Как же ты одна?
      - А вот так.
      Аграфена Петровна сняла с гвоздя узорчатое полотенце и стала изображать сватов. Потом показала смотрины, девичник с песнями и танцами, самоё венчание, пир и битьё горшков на другой день после свадьбы. Она не пожалела даже какую-то глиняную кринку и на глазах у растерявшихся ребят грохнула её об пол. Потом схватила метлу и по обязанности невесты принялась подметать черепки.
      Матросы "Ласточки" вдосталь нахохотались.
      А неугомонная хозяйка присела на скамью, но не умолкла.
      - Вот и меня в семнадцать-то годков так выдавали. Хотела за Петрушу, а отдали за Лександра. Поди, полвека прожили. Маялась, а жила, что поделаешь. Он ревнив был, Лександр-то. На гулянье пойдёшь - он за тобой. Сам не поёт, не играет, сидит - хмурки водит. Потом с ребятами выпьет и всю гульбу нашу разгонит. А дома ни слова. Не обидит, не шумит. Только скажет порой: "И пошто ты меня не любишь? Я ведь горы для тебя сворочу". Почти что полвека прожили, хороший он был, а вот любить не полюбила. Свыклась и жила. За полгода до золотой свадьбы он помер, на семьдесят седьмом году. А здоровый был, жилистый, да надорвался. А я так, горемычная, и промаялась. Жили-то мы в достатке. Всего было, живи да радуйся. Ан нет, жила с Лександром, а всё о своём Петруше думала. А что о нём было думать-то? Погиб мой Петруша, так и не женатый, ещё в шестнадцатом, на германской... Да что я вам тоску нагоняю. Сейчас самовар поставлю...
      Она скорёхонько подставила самовар под печную трубу-втулку, ковшом наполнила его водой из ушата и разожгла угли. Всё это она делала словно играючи.
      Не успела присесть, как снова начала рассказывать.
      Нарассказывала и напела она всего много, но про кафтан Ивана Рябова ничего не могла сказать.
      - Слыхала я о кафтане, а где он, не знаю. Но вы поищите - должен же он где-то быть. Ну, а не найдёте, чистым воздухом подышите. Была бы я помоложе, сама с вами поехала бы. Я в старинной одёже толк знаю.
      - Ну спасибо и на том! - поблагодарил хозяйку Степан Иванович. - Будь здорова. Благодарствуем за угощение, за песни, за сказки. В Архангельск в гости приезжай!
      - Да бываю я там, хоть и не часто. Меня в народный хор приглашают. Будешь, говорят, у нас консультантшей.
      - Ну и что же ты, не согласна?
      - Да куда уж мне теперь в город? Век здесь прожила. Тут уж и помирать буду.
      Аграфена Петровна втихомолку сунула Инге под руку свёрток.
      - На дорожку, - молвила она.
      В свёртке оказались большой пирог с рыбой, колобки и стопа ячменных сочней.
      На реке стоял полный штиль, безветрие - ни всплеска, ни рябинки. Лазурная безмятежность высокого неба тоже ничего дурного не предвещала. И настроение у экипажа "Ласточки" было бодрое. Немного печалился лишь Ян: в безветрие нельзя было поднять паруса.
      Плыли на вёслах. Плыли медленно, а с обеих сторон неодолимо манили к себе зелёные берега.
      - Хорошо, конечно, отдыхать в избе, - сказал Вяча, - но неплохо бы отдохнуть на берегу, у костра: разбить лагерь, палатку, построить вигвам. Правда, Антон, хорошо?..
      Антоша вопросительно взглянул на боцмана. Предложение Полянкина было ему по душе.
      - Ещё милю пройдём, тогда можно и к берегу, - согласился Степан Иванович. - Подальше от деревни отойдём, чтобы чистой природой, лесом больше опахнуло. Аграфена Петровна верно говорила: чистым воздухом подышите.
      Спустя полчаса "Ласточка" пристала к невысокому берегу, поросшему ивовыми и ольховыми кустарниками.
      Кто из мальчишек в десять - четырнадцать лет не разжигал костра на берегу реки или озера, не удил рыбу и не варил в котелке на таганке уху из окуней, ершей, плотичек? Надо думать, что среди мальчишеского населения нашей большой страны таких найдётся немного. Даже не верится, что где-то живёт такой мальчик, который никогда не сидел у костра, не запекал в золе картошку и не ел свежей ухи из только что выловленной рыбы. И разжигать костёр, и готовить уху, и ставить палатку, и даже собирать для костра сучья и щепки - удовольствие немалое.
      Матросы "Ласточки" устроили на берегу лагерь, перекусили и разлеглись на траве-мураве, вспоминая самые разнообразные истории, происшедшие с ними, мечтая о том, кем они станут, когда будут взрослыми.
      - Я буду изучать историю, - сказал Вяча. - А ты кем будешь, Беломор? Ихтиологом?
      - Сам ты ихтиолог! - буркнул Егор, потом подумал и спросил: - А что они, эти ихтиологи, делают?
      - Изучают рыб.
      - А чего их изучать? Голова, хвост, брюхо, чешуя, плавники... Всё и так известно.
      - Эх ты, голова... хвост, - засмеялся Вяча. - А ты знаешь, сколько видов рыб существует на свете? Не знаешь? Двадцать пять тысяч...
      - Ты считал? - в свою очередь, рассмеялся Егор.
      - Не я, а ихтиологи считали. А знаешь, сколько лет живут некоторые рыбы? Тоже не знаешь, рыбак! Некоторые живут до ста лет.
      - Врёшь.
      - Не вру. Я в книге читал.
      - Вот бы тебе, Егор, такую рыбку выловить, - пошутил Степан Иванович. Вытянешь?
      - Не вытянуть, такая враз сорвётся.
      - А ты стальным тросом лови, - посоветовал Вяча.
      - В нашей реке таких рыб не бывает, - убеждённо заявил Егор, - так что напрасно беспокоишься. Вот ты вигвам хотел строить, а сам валяешься.
      Вяча потянулся и встал.
      - Сейчас уже некогда, - сказал боцман. - Нужно плыть.
      - А может быть, ветерок потянет, - с надеждой заметил Ян.
      Степан Иванович оглядел небо.
      - Обязательно потянет. Все признаки. Собирайся, команда! Один конец, пять узлов...
      Путешественники проплыли мили три, и тогда в самом деле с северо-запада потянул ветер. Но, предвещая его, боцман не предполагал, что он достигнет такой силы.
      В этих местах Северная Двина достаточно широка, чтобы шторму разгуляться почти как на море.
      Волна поднялась высокая, крутая - с шумными всплесками и грозными белыми гребнями. При такой волне "Ласточку" могло захлестнуть и даже опрокинуть.
      Боцман скомандовал:
      - Право руля! К берегу! Приготовиться к швартовке!
      Едва прозвучала эта команда, как нос шлюпа резко пошёл вниз, и ревущий вал накрыл его. При втором ударе волны вода в шлюпе покрыла телгаса - решётчатые покрытия днища. Матросы экипажа вымокли до нитки. А река всё больше свирепела, бушевала, ожесточалась.
      В такую переделку "Ласточка" с новым экипажем попала впервые. Но боцман был уверен в своём шлюпе, как был уверен и в своей команде. И действительно, ни один из них не дрогнул, на лицах не было и тени страха. Все действовали дружно: и на вёслах и у водоотливной помпы, а Ян Эрмуш на руле, управляя шлюпом, даже улыбался.
      Родной город
      Продовольствие заканчивалось. И боцман решил повернуть "Ласточку", взяв курс на Архангельск.
      - А как же кафтан? - спросил Вяча.
      - А может, кафтан давно износили, - насмешливо предположил Егор. - А может, и совсем никакого кафтана не было.
      - Трудно даётся нам этот кафтан, - сказал Степан Иванович. - Но унывать не будем. Кафтан мы, правда, не нашли, да зато кое-что повидали. Это уже хорошо.
      - И кафтан больше искать не будем? - встревожился Вяча.
      - Будем, обязательно ещё раз поплывём, - заверил боцман.
      На последней остановке перед Архангельском "Ласточка" пришвартовалась у лесозаводского причала, рядом с маленьким буксирным пароходиком "Белуха". Капитаном и матросом в одном лице на "Белухе" был юркий старичок по отчеству Карпыч. Сморщенное лицо старика необыкновенно быстро преображалось: то оно улыбалось, то через минуту вдруг омрачалось и почти свирепело, но как-то по-детски. Неопытному в водных делах человеку трудно было определить, кто старше - буксирный пароходик или его капитан.
      Едва "Ласточка" подошла к причалу, как капитан "Белухи" уже подбежал к ней. Он и Степан Иванович оказались старыми знакомыми.
      - Ты что же, Степан, с "Буревестника"-то списался?
      - Прогнали, - усмехнулся боцман. - На пенсию.
      - Да ведь ты моложе меня. А мне свою любушку жалко бросить. Хорошая она у меня, дролюшка, хотя и не молоденькая. Голубонька она моя ненаглядная никогда не подводила. А ведь и моложе-то меня всего годков на пять.
      - Ну, на пять... - шутливо возразил Степан Иванович. - Тогда бы её давно списали.
      - Да вот меня-то не списывают.
      - Тебя, Карпыч, в пароходстве спросить обязаны, а "Белуху" спрашивать не будут. Дадут приказ-команду и поволокут твою дролюшку на металлолом.
      - А я не позволю. Не позволю мою любушку на металл!
      Но настроение у капитана "Белухи" менялось так же быстро, как и выражение его лица.
      Пока он разговаривал с боцманом, неожиданно накатившейся от близко прошедшего быстроходного катера высокой волной "Белуху" развернуло. Так же неожиданно швартовый канат лопнул, и пароходик отнесло от причала.
      - Ах ты старая дура! - заорал старик на свою "дролюшку". - Ах, ведьма, ленивая кобыла! Не могла сама закрепиться.
      Он обращался к своему судну, как к живому существу. Ребята едва удерживались от смеха.
      - Отдать концы! - скомандовал боцман.
      И минут через десять "Белуха" на буксире была водворена на прежнее место у причала.
      Матросы "Ласточки" помогали Карпычу пришвартовать "Белуху", а он их поучал:
      - Э, куда, куда?! Не так! Не так! Это вам не академия! Тут думать надо!
      - Смешной старик, - сказал Вяча, когда "Ласточка" отошла от причала.
      - Странный, - отозвался Антон.
      - Это верно, старик с причудой, - подтвердил боцман. - Но главное честный! Мы с ним вместе плавали.
      За разговорами оставшаяся часть пути прошла незаметно.
      - Ура! - воскликнул Вяча, отдавая якорь. - Возвращение из экспедиции и из похода - самое приятное во всех путешествиях и войнах, говорили великие путешественники и полководцы.
      - А если из похода возвращались с поражением? - по своему обыкновению, с язвинкой спросил Егор-Беломор.
      Вяча промолчал, а Степан Иванович сказал:
      - Мы вернулись не с поражением...
      Да, вернуться в родной город, конечно же, было очень приятно и радостно. Всё здесь было как прежде, как всегда. И в то же время как будто было и что-то новое.
      Друзья расстались, чтобы завтра снова встретиться на "Ласточке".
      Но Антон и Вяча уже вечером вместе смотрели по телевизору футбольный матч, а потом долго бродили по городу.
      Позванивая, шли трамваи - красные и голубые. Шипели по асфальту бесчисленные легковые автомашины, встречались и нагоняли автобусы - тоже красные и голубые. А с реки доносился шум порта. Родной, милый город!.. Здесь пахло морем, но не было в этом запахе никакой морской соли, придуманной досужими маринистами. Шли по улице вперемежку с другими жителями Архангельска моряки, может быть вчера или позавчера вернувшиеся из дальнего плавания. Старожилы узнавали их не по походке, тоже придуманной литераторами, а по неуловимому для обычного взгляда виду и характеру человека, который много поплавал.
      - Знаешь, Антон, наш сосед-пенсионер, что всю жизнь плавал, говорит: "Настоящего моряка я даже голого узнаю".
      - По татуировке?
      - Нет, татуировка - пережиток. Наши моряки уже давно себя не раскрашивают. А вот как он узнает моряка даже голого, неизвестно... Он даже говорит, что моряка архангельского отличит от моряка черноморского или тихоокеанского.
      - Тоже голых?
      Ребята посмеялись, но потом Антон серьёзно сказал:
      - Наверное, по разговору. Можно спросить у нашего боцмана. Он, конечно, знает.
      - Есть моряки, которые издали суда по дыму из трубы узнают, - заметил Вяча.
      - Теперь на новых теплоходах и электродизелях дыма не увидишь, - возразил Антон.
      Друзья прошли Дом Советов и снова свернули на набережную. И опять перед ними открылась ширь Северной Двины - неоглядная водная красота. Асфальт на набережной был и раньше, а совсем недавно строители одели её и в бетон и гранит.
      - В гранит оделася Двина, - переиначил пушкинские строчки Вяча. - Мосты повисли над водами...
      - Да, - согласился Антон. - Только тёмно-зелёными садами ещё не покрылись наши острова.
      На набережной стоял памятник Петру Первому. Пётр, в треуголке, в мундире офицера Преображенского полка и в ботфортах, словно только что сошёл с корабля и смотрел на плывущие и стоящие у причалов суда.
      - По этой набережной проходила знаменитая революционерка Вера Фигнер, сказал Вяча. - Из Архангельска её отправили в ссылку в стариннейший поморский посад Неноксу.
      Вспомнили ребята и об известном писателе Александре Грине, который находился в ссылке в Кегострове, что лежал за Северной Двиной, - низкий, поросший ольхой и ивняком.
      Причал, по которому теперь шли друзья, назывался Красной пристанью, а до революции - Соборной пристанью. Отсюда уходил на маленьком деревянном судёнышке "Святой Фока" к Северному полюсу отважный полярный исследователь Георгий Седов.
      - Вот было бы здорово, - сказал Вяча, - если бы мы их всех сейчас здесь встретили - революционерку Веру Фигнер, путешественника Георгия Седова, писателя Грина. Ведь все они здесь побывали... ходили по этой набережной.
      Встреча с браконьерами
      Утром, когда Вяча пришёл к Антоше, а тот, уже поработав, одевался, Вяча, на которого вдруг нашло весёлое настроение, запел:
      Чепуха, чепуха
      Это просто враки:
      Сено косят на печи
      Молотками раки.
      - Знаешь, Антон, - сказал Вяча, - я думаю, что кафтан, который мы ищем, просто чепуха, как в этой песенке.
      И когда ребята снова собрались на "Ласточке", Вяча неожиданно для всех, кроме Антоши, заявил:
      - Мне что-то надоело искать этот кафтан. При этих словах Егор был готов чуть ли не расцеловать своего вечного "противника".
      - В самом деле, к чему какой-то кафтан? - горячо поддержал он Вячу. Лучше просто путешествовать на "Ласточке", ловить рыбу.
      Но Вячу уже обуревали новые фантазии.
      - Хорошо бы открыть какой-нибудь необитаемый остров! - мечтательно произнёс он. - И там произвести раскопки. И найти стоянку первобытного человека. И всякие там его орудия... Искать - это всё-таки интересно.
      - Искать не искать, а через два дня в плавание, - сказал боцман. - Готовы?
      - Всегда готовы! - весело ответили матросы.
      И через два дня "Ласточка" уже была в новом походе.
      Ночью пролился лёгкий дождик. Но утром из-за далёкого зубчатого леса поднялось солнце.
      Раннее утро в лесу и на реке - самое щедрое время суток. Прислушайтесь к крику и щебетанию птиц. Присмотритесь к ним: они не только поют, но и сами трудятся, добывают корм для своих птенцов.
      Присмотритесь к быстрогонной игре рыб. Множество водяных колец возникает на речном зеркале. Кольца рождаются мгновенно то тут, то там и быстро расплываются, исчезают. Это большой гон рыбы. Но часто это не только игра, а и свирепая охота, когда большеротая, острозубая щука стремительно настигает свою беззащитную жертву- маленькую плотичку-сорожку или сопливенького ерша и с ходу заглатывает их.
      Ранним утром особенно явственно слышится дыхание реки и дыхание недалёкого моря. Ощущаются даже запахи недавно прошедшего дождя. Но пахнет не дождь, пахнет напоённая влагой листва. В будоражащей смеси запахов остро выделяется пряно-лекарственный аромат диких полевых цветов и трав.
      А поднимется повыше солнце, придёт ветерок, затарахтят моторные катера - и очарование раннего утра бесследно исчезнет.
      Когда "Ласточка" вышла на речной простор, раннее утро только зарождалось. И акварельные нежные краски неба и пушистых розоватых от солнца облаков были ещё свежи.
      - Сегодня пойдём не фарватером Двины, - сказал боцман, - и не к взморью, а вверх по реке, между островами.
      В пути Степан Иванович вспомнил:
      - Послушай, Вяч, позавчера я тебе дал задание отремонтировать кранец. Плохо ты его отремонтировал, братец, никуда так не годится. Давай-ка доведи дело до конца.
      Боцман поднял с борта сплетённый из верёвок кранец и подал Полянкину.
      - И вот тебе игла и прядено. Действуй!
      Вяч положил кранец на колени и принялся за работу. Вскоре Степан Иванович поймал его унылый взгляд.
      - Ну что, Вяч? Всё сделал?
      - Не-ет, - тоскливо произнёс матрос. - Мне бы нож...
      - Вот тебе раз! - рассердился боцман. - А где у тебя свой?
      - Нету.
      - Эх, ты! Сколько раз я говорил: каждый порядочный матрос должен всегда иметь при себе перочинный ножик и по крайней мере два метра бечёвки-стоянки.
      Боцман подал Вяче свой автоматически открывающийся нож.
      - Ты работай с удовольствием. А если работа в тягость, бросай её. Всё равно толку не будет.
      Вяча принялся за дело и неожиданно для себя увлёкся. Вскоре он смущённо доложил боцману:
      - Кранец отремонтирован.
      - Ну вот, пять матросов плюс боцман, капитан в уме. Значит, умеем работать с удовольствием. Порядок! - одобрил Степан Иванович. Он привстал с банки и огляделся. - Эх, ничего на свете нет лучше раннего утра на реке и в лесу. Матросы, наслаждайтесь!
      "Ласточка" неторопливо плыла меж низких зелёных островов, почти не нарушая утренней тишины. Смазанные маслом уключины и под действующими вёслами оставались немы.
      И вдруг среди этой тишины и мирного благоденствия что-то оглушительно грохнуло.
      - Ребятки! Нажми! - скомандовал гребцам боцман.
      "Ласточка" мгновенно ускорила ход и минут через пять уже была у конечности острова. И вот какая картина представилась экипажу маленького шлюпа.
      На середине реки замерла большая лодка. Перегнувшись через борт, человек в телогрейке и зимней шапке-ушанке собирал с воды блещущую на солнце чешуёй рыбу и бросал её в лодку.
      Второй человек, тоже в телогрейке, но в кепке, сидел за вёслами.
      - Браконьеры, - прошептал боцман и громко скомандовал: - Вперёд!
      Он направил "Ласточку" прямо на их лодку.
      - Я общественный инспектор рыбнадзора! - строго сказал Степан Иванович. Предъявите документы!
      - Видали мы таких инспекторов! - нагло усмехнулся незнакомец, собиравший рыбу.
      - Документы! - ещё строже повторил боцман, когда "Ласточка" почти вплотную подошла к лодке браконьеров.
      Незнакомец вдруг нагнулся и достал со дна лодки двустволку.
      - Брось, Алёха! - просительно сказал второй браконьер. - Подведёшь под монастырь.
      И только он это успел произнести, как ловкий Ян мгновенно перепрыгнул в лодку браконьеров и вырвал ружьё из рук негодяя. В ту же секунду ружьё было передано Антону, а Ян вновь оказался на "Ласточке".
      - Ну как, может быть, теперь смиришься, Алексей? - глядя в упор на браконьера, сказал боцман.
      Незнакомец чуть откинулся и испуганно и удивлённо смотрел на Степана Ивановича.
      - А ты... ты... откуда... меня знаешь? - с трудом выговорил он.
      - Знаю. Ты забыл, а мы встречались. Давай документы!
      Степан Иванович схитрил. Браконьера он никогда не встречал. Просто запомнил, что струсивший напарник назвал имя - Алёха.
      - Я на рыбалку документы не беру, - сказал браконьер в ушанке.
      - А у тебя, - обратился боцман ко второму браконьеру, - есть документы?
      Тот достал из внутреннего кармана новенький жёлтый бумажник, вынул из него паспорт и передал боцману.
      - Ну вот и со вторым познакомились, - раскрыв паспорт, сказал Степан Иванович. - А теперь следуйте за нами!
      Он спрятал паспорт в карман и подал команду:
      - Вёсла на воду! Вперёд на Архангельск!
      А через несколько дней Вяча прибежал к Антоше Прилучному. И, как и в тот памятный день - 7 июня, опять, потрясая газетой, прокричал:
      - Эврика!
      Только газета на этот раз была не московская, а местная.
      - Кинематографисты? - не глядя на товарища, спросил Антоша, закручивая в доску какого-то загадочного ящика полуторадюймовый шуруп.
      - Не кинематографисты, а мы...
      - Что "мы"?
      - Мы в газете. Я, ты, Степан Иванович, Ян, Инга и даже Егор-Беломор. Читай! Нет, давай вместе почитаем.
      Ребята уселись на диван и развернули газету.
      - Вот видишь. Большая заметка. Читай! "Школьники задержали браконьеров". Только тут неправильно. Я почему-то последний. Даже Егор впереди.
      В заметке, в разделе "Происшествия", подробно описывалось, как экипаж "Ласточки" задержал браконьерскую лодку, и полностью назывались имена и фамилии боцмана и всех ребят.
      В конце заметки было сказано:
      "За решительные действия по охране рыбных ресурсов Северной Двины начальник рыбнадзора наградил отважных школьников ценными подарками. У браконьеров реквизированы охотничье ружьё и два килограмма взрывчатки. Помимо того, они понесут наказание в административном порядке".
      - Вот видишь, и без кафтана прославились! - Вяча весь сиял от удовольствия.
      - "Прославились"! - насмешливо повторил Антон. - Велика слава!..
      - А что, не прославились? Да ведь теперь о нас будет знать весь город, даже вся область. А может быть, ещё и в центральных газетах напечатают.
      - Хвастун ты, Вячеслав, - сердито сказал Антон. - Подумаешь, захватили браконьеров. Да это сделал бы каждый мальчишка.
      - Так ведь у них ружьё было. Они чуть Степана Ивановича не застрелили!
      - Не застрелили бы, струсили бы. Они ведь, гады, трусливы, как зайцы. Вот Ян - молодец: выхватил ружьё.
      Антоша отложил газету и взялся за отвёртку. А Вяча спросил:
      - Послушай, а где эти ценные подарки, которыми нас наградили?
      - Ну, позовут когда-нибудь и вручат.
      - Интересно, какие? - не унимался Вяча. - Может быть, часы, а? Хорошо бы часы... Антон, поедем к Степану Ивановичу. Может быть, он не читал газету и не видел заметку.
      Но Степан Иванович уже прочитал заметку.
      - Ну и расписали! - усмехнулся он. - Будто мы новый полюс открыли или на Марс слетали. И слова-то какие: "рыбные ресурсы", "решительные действия", "отважные школьники", "реквизированы". Тьфу!
      Боцман угостил мальчиков чаем и румяными картофельными шаньгами. Соломбальские хозяйки - мастерицы стряпать всевозможные рыбные пироги и кулебяки, картофельные шаньги и ватрушки с творогом. Такой мастерицей была и жена боцмана Ирина Григорьевна.
      А на другой день боцмана и всех мальчиков пригласили в рыбнадзор и там торжественно вручили подарки.
      Степану Ивановичу подарили карманные именные часы. Инга получила маленький транзисторный приёмник. А остальным матросам "Ласточки" достались небольшие библиотеки. Книги в них были самые разнообразные: художественные и технические, по охоте и рыболовству, по спорту и даже по выращиванию цветов.
      Ребята смеялись. У Вячи в библиотеке оказались "Спутник рыболова" и "Справочник юного техника". Егор с недоумением рассматривал "Историю Древнего Рима" и "Отечественную войну 1812 года". Яну достались книги по кулинарии и о певчих птицах, которые он сразу отложил, ухватившись за небольшую книжечку "Футбол-73" с биографиями знаменитых футболистов и спортивным календарём. А Антон обнаружил в своей библиотеке "Разведение кроликов" и "Комнатное цветоводство".
      Но ошибку рыбнадзорцев было легко исправить. Ребята тут же обменялись книгами. И все остались довольны.
      Праздник на улице
      Перед новым походом боцман Рябов держал речь. Он старался говорить спокойно и весело, но голос его от волнения всё же чуть дрожал.
      - Ну вот, мои доблестные матросы! После этого рейса нам придётся надолго расстаться. Думал, спишут меня на пенсию. Ан нет. Опять пароходство зовёт старого боцмана поплавать. Посылают в дальнее. Я, конечно, согласился. Жалко вас оставлять, но море манит, а годы уходят. Может быть, это будет моё последнее плавание. Пойду прощаться с моряцкой жизнью. Ещё разок посмотрю на белый свет, на чужие дальние страны. А вам нужен новый боцман. Воля ваша, выбирайте, кого сами пожелаете. Только я бы посоветовал вам выбрать Антошу Прилучного. А выберете боцмана - так уж подчиняйтесь ему беспрекословно, без всяких отговорок. Ум хорошо, а два лучше - это верно, но на практике руководить, командовать должен один.
      Ребята приуныли: оставаться без старшего доброго друга, к которому они так привыкли и которого полюбили, было грустно. Но радость за Степана Ивановича, отправляющегося в большое плавание, все же победила. Боцманом своего шлюпа ребята тут же выбрали Антона.
      - Берегите "Ласточку", - напутствовал их Степан Иванович. - Она хорошо нам послужила и послужит ещё. Чуть где заметите неполадку, поломку - сейчас же подремонтируйте, подновите шлюп. Вы теперь и подшпаклевать и подкрасить - всё умеете. Ну хорошо. Егор, Инга, отдать швартовы! Это моя последняя команда. Антон - на руль. Действуй! Отныне я на "Ласточке" пассажир.
      Степан Иванович перешёл с кормы на среднюю банку, а его место занял новый боцман Антоша Прилучный.
      Предстоял последний рейс с бывшим боцманом славных кораблей трёхмачтового парусника "Буревестник" и крошечного шлюпа "Ласточка".
      - Вёсла на воду! - подал первую свою боцманскую команду Антон. - Вперёд! Раз-два, раз-два!
      "Ласточка" быстро набрала ход.
      - Куда вас прокатить, товарищ пассажир? - с улыбкой спросил он Степана Ивановича.
      - Пойдём на взморье, - отозвался Рябов. - Хоть не на взморье, но в ту сторону.
      Шли вблизи правого берега. Северная Двина была спокойна. Только по дрожанию солнечной дорожки была заметна стремительность течения на середине фарватера.
      На рейде за Соломбалой стояли два океанских транспорта-лесовоза. Один советский теплоход, второй - норвежский пароход. Ребята давно научились определять "национальность" судов - по кормовым флагам, по портам приписки, тоже указанным на корме под названием судна, а иногда и по марке пароходной компании на трубе. Норвежский транспорт принадлежал большой фирме, пароходы и теплоходы которой очень часто стояли под погрузкой у архангельских лесных причалов - бирж со штабелями досок, диленов и круглого окоренного леса.
      Ранним утром берега ещё были тихи и безлюдны. Но неожиданно тишину разорвал резкий, хотя и негромкий звук.
      - Ручная сирена, - догадался Степан Иванович.
      На берегу стояли два человека. Конечно, это они вызывали с судна шлюпку. Но стоящие на рейде транспорты не отзывались.
      - Придётся, видимо, помочь морякам, - сказал Рябов. - Антон, ты боцман, тебе и решать.
      - Конечно, - ответил Антоша и круто повернул шлюп к берегу. - Интересно, наши это или норвежцы?
      - Увидим. - Степан Иванович взял бинокль. - Одеты так, что не различишь, кто они. Но помочь надо в любом случае.
      "Ласточка" подошла к берегу, и Антон пригласил незнакомцев садиться.
      - Тюнк ю, тюнк ю! - смущённо поблагодарили они, удивляясь неожиданной помощи.
      - Ноуиджен, - улыбнулся Степан Иванович. - Пожалуйста! Плис!
      Норвежцы прыгнули в шлюп. Они были в отличных костюмах, но по рукам в ссадинах и с въевшейся грязью Степан Иванович сразу определил: это кочегары.
      Боцман знал английский язык, но слабо. Поэтому разговор пришлось вести в основном жестами.
      Когда "Ласточка" подошла к борту норвежского парохода, один из норвежцев сказал:
      - Тюнк ю, мастер! Рюс, Совет, Норвега - дружба!
      И протянул Степану Ивановичу советский рубль. Боцман отстранил руку норвежца:
      - Ноу. Такой дружбы у нас не бывает.
      Иностранцы легко взобрались по штормтрапу на вымерший, казалось, пароход. Сверху, с борта, они махали экипажу "Ласточки" и что-то кричали.
      Ребята, в свою очередь, тоже помахали норвежцам и в знак прощального приветствия подняли вёсла в "стойку". Затем Антон скомандовал:
      - Вёсла на воду!
      И "Ласточка" оторвалась от судна.
      - Вот и в последнем моём рейсе добро людям сделали, - сказал Степан Иванович. - Везёт нам. Только теперь на "Ласточке" - четыре матроса, боцман минус, боцман плюс, капитан в уме. А пятого матроса по судовой роли уже не хватает. Что будете делать?
      - У-у! - воскликнул Егор. - На нашей улице сколько хочешь ребят. Только скажи - они передерутся из-за места на "Ласточке".
      И верно, когда "Ласточка" уходила в поход, каждый раз на берегу собиралось множество соломбальских мальчишек. Они завистливо смотрели на счастливых матросов маленького шлюпа. Конечно, у большинства этих мальчиков имелись свои моторные катера или лодки, и они вдосталь катались по реке. Но ведь куда интереснее ходить в дальние походы в общей команде под началом опытного старого моряка, каким был боцман Степан Иванович Рябов. А тут ещё и грот-парус, и стаксель, и флаг-вымпел!..
      - О, я знаю, что нужно сделать, - загадочно сказал Антон.
      - Что? - как всегда, не удержался Вяча.
      - Пока секрет.
      - Ничего не нужно делать, - буркнул Егор. - Возьмём соседского Славку Хабарова - и всё. Он парень здоровый, ему уже четырнадцать. А батька у него вторым механиком плавает.
      - Вам можно и шестого матроса взять, - посоветовал Степан Иванович. - В три пары вёсел "Ласточка" совсем быстроходной станет.
      - Можно шестого? - обрадовался новый боцман. - Тогда я ещё кое-что придумал!
      - Ну что, что? - пристал Вяча.
      - Не торопись, матрос Полянкин. Узнаешь.
      - Ладно, матросы, двинулись домой, - сказал Степан Иванович. - Сегодня моё судно с моря приходит. А завтра утром я уже должен на нём боцманские дела принять.
      Во дворе домика, где жил боцман Рябов, ребята расселись за столом под тополем, вспоминая, как они пришли сюда впервые и познакомились со Степаном Ивановичем. Вяча Полянкин вытащил из кармана записную книжку в голубой клеёнчатой обложке, раскрыл её и торжественно прочитал:
      - "1973 года июня 7-го в 2 часа 25 минут пополудни на острове Соломбала произошла знаменательная встреча..."
      Воспользовавшись отсутствием Степана Ивановича, который ушёл в дом, ребята стали держать большой совет.
      Слово взял Антон:
      - Мы хорошо провели время со Степаном Ивановичем, и он многому научил нас. В благодарность за всё хорошее, что он сделал для нас, на прощание мы должны нашему бывшему боцману преподнести подарок.
      - Часы? - спросил Вяча. - Так у него уже двое часов, а может быть, и больше.
      - Нет, - прервал друга Антон. - Подарок совсем другой...
      И тут новый боцман поведал экипажу свой план, от которого все пришли в восторг. А Вяча даже заявил:
      - Ты гений, Антон! Спиноза, Аристотель, Гегель!
      - Пустомеля, - проворчал Егор. - Дело нужно делать, раз задумали, а не болтать!
      Вскоре поблизости от дома Степана Ивановича на заборе появилось большое объявление, написанное крупными буквами:
      "Сегодня, 2 августа, в 5 часов вечера, организуется субботник всех мальчиков и девочек этой улицы. Возраст участников субботника - от 10 до 15 лет. Двое лучших, кто отличится на субботнике, будут зачислены в экипаж шлюпа "Ласточка".
      У объявления останавливались не только ребята, но и взрослые. Они читали и недоумевали: какой субботник, если сегодня четверг...
      А матросы "Ласточки" из-за забора втихомолку наблюдали за читающими.
      Задолго до пяти часов у объявления собралось человек двадцать мальчишек. Пришли и четыре девочки. Велико было желание попасть в команду матросов.
      - У кого есть лопаты, топоры, ломики, носилки, - объявил Антон, - тащите сюда! Будем убирать улицу, засыпать рытвины, копать канавы. Вот на этом участке.
      Окраинная улица, на которой жил Степан Иванович, была не замощена. Весной от тающего снега и осенью от дождей дорогу заливало водой, и водители автомашин мучились, когда колёса застревали в непролазной грязи глубоких ухабов.
      Всеми работами руководил Антон. Вяча отправился домой с заданием принести какой-нибудь еды.
      - Мусор из своих дворов тащите сюда и засыпайте ямы. Если есть ненужный песок и земля, тоже несите.
      Часам к девяти вечера улица во всю длину квартала преобразилась. И в это время по обновлённой будто специально для этого дороге к дому боцмана Рябова подкатила легковая автомашина. Первым из неё, к несказанному удивлению экипажа "Ласточки", выскочил Вяча Полянкин. Затем матросы увидели кинооператора Савву Кирилловича и режиссёра Якова Наумовича.
      - Сейчас нам будут показывать кадры из кинофильма "Сказание об Иване Рябове"! - крикнул Вяча. - Готовьте экран!
      Яков Наумович, здороваясь со Степаном Ивановичем, и сразу обрушился на него с вопросами:
      - Когда же вы преподадите мне урок рыбной ловли?
      Но Савва Кириллович перебил его.
      - Сейчас вы увидите себя на экране! - сообщил он Степану Ивановичу. Приглашайте смотреть ваших друзей!
      Так неожиданно начавшийся на улице субботник ещё неожиданнее закончился кинопросмотром.
      Ребята и взрослые переполнили большую комнату в доме Рябовых. Стульев и табуреток, конечно, не хватило, и люди стояли, притиснутые друг к другу от двери до самого экрана. А экран получился превосходный: для этого Ирина Григорьевна достала самую большую снежно-белую простыню.
      Окна занавесили, и в комнату вступили полумрак и тишина. Щёлкнул и мягко заверещал киноаппарат. На экране некоторое время мелькали прыгающие полосы прямые, зигзагообразные, потом похожие на проливной дождь. Но вот появилась Северная Двина и мчащийся по реке стремительный глиссер.
      - При монтаже это будет вырезано, - сказал кинооператор.
      Затем появились низкие песчаные берега Заостровья и знакомая матросам "Ласточки" просторная зелёная поляна. Перед зрителями развернулась праздничная петровская ассамблея. Пышно разодетые кавалеры в париках в медлительном танце вели не менее пышно разодетых дам с самыми немыслимыми причёсками. А посередине стоял сам Пётр Первый - высоченный, широкоплечий артист Мелкишев.
      Затем на экране возникла грозная Новодвинская крепость - грозная и неприступная для врага.
      - А ведь всё это раскрашенные доски и фанера, - зашептал Вяча. - Мы же видели...
      - Декорации, - отозвался Антоша. - Но здорово!
      Фанерные стены крепости с бойницами и пушками на экране действительно выглядели внушительно.
      Наконец, к всеобщему ликованию экипажа "Ласточки", на экране пошли кадры, где на скамье у замшелой избы, рубленной на углах "в крест", сидел не кто иной, как Степан Иванович Рябов, но не боцман, а посадский помор.
      Послышались возгласы:
      - Да это же Степан Иванович!..
      - Встань-ка, сосед, пройдись! Посмотрим на тебя.
      - Теперь и на нашей улице свой киноартист. Ребята, берите скорее у Степана Ивановича автографы!
      Потом кинооператор показал зрителям захват шведами в плен кормщика Ивана Рябова, и на экране крупным планом возник шведский фрегат.
      - Степан Иванович, - закричал Вяча, - смотрите, ваш "Буревестник"!
      - Он самый, - взволнованно произнёс боцман. - И узнаю и не узнаю. Вот ведь как всё перекроили у моего парусника. И всё же узнать можно. Столько лет на нём плавал! Он самый - "Буревестник"...
      - Мы показали вам только малую часть фильма, - сказал Савва Кириллович. У нас же заснято очень много. И в Москве ещё будут съёмки. А потом монтаж. Ну, а месяцев через семь-восемь вы, конечно, увидите и всю картину целиком.
      Режиссёр и кинооператор уехали, но жители улицы ещё долго не расходились, обсуждая необычное для их жизни событие.
      А матросы "Ласточки" снова держали большой совет, но на этот раз пригласив и Степана Ивановича.
      - Я считаю, Егор прав, - заявил Антон. - Пожалуй, лучше всех работал Слава Хабаров. Я тоже предлагаю зачислить его в экипаж "Ласточки". А шестым матросом мы в каждый рейс будем брать по очереди всех остальных, кто сегодня работал. У меня все записаны. В первый поход предлагаю взять Риту Саврасову - она лучше многих мальчишек работала. Да и у Инги подружка будет.
      "Добро" - слово моряцкое
      Степан Иванович получил назначение боцманом на большой океанский теплоход "Капитан Кучин".
      Александр Иванович Кучин, онежский моряк, сопровождал норвежского путешественника Амундсена в экспедицию к Южному полюсу, а также участвовал в экспедиции русского полярного исследователя Владимира Александровича Русанова на судне "Геркулес". Из последней экспедиции Кучин не вернулся, но северяне хорошо помнят своего знаменитого земляка. В честь его и назван теплоход, на котором Степан Иванович должен был идти в плавание.
      Получив в пароходстве назначение, он сразу же направился на борт своего нового судна, представился, как положено, вахтенному штурману, потом капитану и быстро принял от предшественника всё палубное хозяйство.
      Теплоход "Капитан Кучин" встал под погрузку у лесобиржи соломбальского комбината, и Степан Иванович изредка мог бывать дома, навещать жену.
      Команда "Ласточки" единодушно решила в походы не ходить, пока их бывший боцман, а теперь боцман большого теплохода Степан Иванович не уйдёт в море. А об отходе "Капитана Кучина" Антона должен был известить Егор-Беломор.
      И вот Егор приехал к Антону.
      - Завтра в десять ноль-ноль "Капитан Кучин" отходит.
      На другой день утром "Ласточка" с экипажем в полном составе вышла из речки Соломбалки на Северную Двину и взяла курс к лесобирже. Были на борту шлюпа и новые матросы: Слава и Рита.
      Когда "Ласточка" подошла совсем близко к борту "Капитана Кучина", ребята увидели Степана Ивановича. Боцман сбежал по трапу с полубака и наклонился через борт.
      - Шесть матросов плюс боцман Антон, капитан в уме. Добро, друзья!
      - Мы пришли вас проводить! - крикнул в мегафон Вяча.
      - Спасибо, дорогие!
      На мачте теплохода вился отходной флаг. Команда, судя по всему, готовилась к отплытию.
      Нежданно-негаданно подошёл буксирный пароходик "Белуха". На нём всё ещё был капитаном уже знакомый экипажу "Ласточки" Карпыч.
      - Ого, здорово, старик! - приветствовал Карпыча боцман. - На одном конце четыре узла. Всё ещё плаваешь?
      - Да куда же я брошу свою дролюшку?! А ты в рейс собрался? Ну, да ты ещё молодой. Счастливо плавать! Семь футов под килем! - закончил Карпыч добрым моряцким напутствием.
      "Белуха" прошла, не застопорив ход. Да и ход-то у неё, у "старушки", был самый черепаший.
      Боцман ещё с минуту поговорил с матросами "Ласточки" и поспешил на полубак, на своё место при отходе. Капитан и вахтенный штурман уже были на капитанском мостике.
      Послышалась команда: отдать швартовы. Нос теплохода стал медленно отдаляться от причальной стенки - знакомые всем ребятам минуты.
      Степан Иванович был занят, и юные матросы снизу его не видели.
      - "Кучин" отойдёт, тогда и увидим, - сказал Слава.
      - Давайте споём на прощанье дяде Степану песню, - предложила Рита. -Только какую?..
      - Ясно какую - "Вечер на рейде", - сказал Вяча.
      - Так ведь там поётся "Уходим завтра в море", а тут сегодня, сейчас.
      - Это ничего, - успокоил Антон. - Запевай, Рита! Только, ребята, погромче подпевайте, чтобы на палубе "Кучина" было слышно.
      Рита запела звонко и высоко:
      Споёмте, друзья...
      Песня ожила над большой рекой и, подхваченная всеми матросами "Ласточки", набирала силу.
      За фальшбортом показался Степан Иванович. Он неистово махал фуражкой.
      Услыхав песню, к борту собрались все не занятые на вахте члены команды "Капитана Кучина". Они дружно подхватили:
      Пусть нам подпоёт
      Седой, боевой капитан.
      Капитан стоял на крыле мостика и улыбался. Он не был ни седым, ни боевым. Он был совсем молод и войны не видел.
      А тем временем теплоход уже вышел на фарватер и лёг на основной курс. "Ласточка" сопровождала его. И казалось, словно крепкими швартовыми канатами соединяет огромный теплоход и маленький шлюп моряцкая песня.
      Провожая Степана Ивановича в далёкое плавание, члены экипажа "Ласточки" желали ему счастья и семь футов под килем. Семь узлов на одном конце, минус старый боцман, плюс новый боцман, капитан, как всегда, в уме!
      Добро, боцман Рябов! Добро, маленькие матросы!