12. Утроба зверя

На какое-то время Майя оказалась не в состоянии думать о загадочном и тревожном ответе Голландца. Падение корабля заслоняло все. Могло ли быть иначе? С каждым мгновением Земля раздувалась все больше и больше. Притяжение Земли тянуло их все уверенней.

«Конечно, мы разобьемся, еще не долетев до Земли».

Но они не разбились. Внезапно корабль осветился мерцающим светом. Сфера под ними сместилась. К своему удивлению, Майя увидела, что они больше не падают, а скорее плывут среди облаков. Каким-то образом призрачный корабль нырнул в атмосферу и нашел тихие воды.

«Тихие воды? Я думаю так, как будто принадлежу этому кораблю».

Корабль плыл среди облаков, двигаясь почти плавно. Постепенно она поняла, что судно все еще снижается, но со скоростью, которая уже не могла встревожить.

«Едва ли опустится настолько низко, чтобы мне спрыгнуть».

Охота в Чикаго была наверняка исключительной, она в этом уверена. Она надеялась, что, может быть, это и не так.

Может, будет еще одна. Действия «Отчаяния» не так-то легко предсказать.

Майя наконец осознала, что она стоит, все еще обхватив руками моряка, и сразу его отпустила, отодвинувшись на расстояние вытянутой руки. Теперь, когда ужас падения отступил, в ее ушах эхом отозвались слова Голландца:

«Я умер».

Ужаснее всего было то, что она ему поверила. Глядя на него, Майя не могла не признать истинность его слов.

«Я умер».

Но все же она спросила:

— Что вы имели в виду, когда это сказали?

Он не попросил ее пояснить. Одно это показало ей, каким будет ответ.

— В точности то, что сказал, Майя де Фортунато. В точности.

Голландец не пытался скрыть пропасть между ними. Напротив, он отодвинулся от нее и пошел к двери, ведущей вниз. Ее он с собой не пригласил.

Сколько бы ни было правды в его ужасающем заявлении, Майя не собиралась оставаться на палубе, пусть даже за бор" том сейчас все спокойно. Не то чтобы ей хотелось спуститься вниз, это напоминало экскурсию в брюхо зверя.

— Подождите! — закричала она, следуя за Голландцем.

Она хотела догнать его, пока он не дошел до двери.

Он продолжал идти.

Ее страх смешался с гневом:

— Черт возьми! Не убегайте от меня!

На сей раз он обернулся. Лицо его было совершенно бесстрастным, но Майя, глядя в его беспокойные глаза, решила, что и так многое понимает: Голландец ее боялся. Это заставило ее помедлить.

— Я хочу знать, что вы имели в виду. Хочу, чтобы вы мне сказали сейчас.

— Есть более срочные дела, Майя де Фортунато. Имеется крохотный шанс, что тебе удастся покинуть корабль на этой или одной из следующих стоянок. Тебе надо быть готовой, если корабль опустится так низко, что ты сможешь действовать. Ты…

— Сейчас мы на высоте по крайней мере тысячи футов. Сейчас я не рискну ничего предпринять, так что единственное, что поможет провести время, это ваше объяснение. — Она глубоко вздохнула. — Расскажите, расскажите мне о вашей смерти. — Последние слова заставили ее содрогнуться, но решимость ее не покинула. В конце концов, Голландец — вовсе не чудовище, что бы ни было в его прошлом. Она просто должна постоянно напоминать себе об этом. В каком-то смысле этот незнакомец еще более неприкаянное создание, чем сами Странники. То, что он сотворил, — ужасно, но радости ему это не доставляет. Не то что, наверное, Сыну Мрака. Раскаяние Голландца было таким глубоким.

Их прервал треск электрического разряда. Майя оглянулась на источник звука. Пролом в палубе вспыхнул ярким светом, и в этом свете внезапно возникло несколько досок, они идеально подходили к некоторым пробоинам.

Новый треск сверху заставил ее поднять глаза. Отсутствующая прежде мачта теперь была на месте, по крайней мере ее часть. Имелся только верхний сегмент, а двух третей снизу все еще не было.

— Он собирает себя по кусочкам.

— Что вы имеете в виду? — Майя почувствовала себя попугаем, на которого был так похож Фило, ей хотелось ответов.

— Каждый раз, когда «Отчаяние» терпит поражение в борьбе со своим другом Мальстремом, я часто думаю, зачем он терпит свое собственное разрушение, только чтобы я увидел смерть еще одного мира, но он терпит. Однако его повреждения никогда не остаются навсегда, «Отчаяние» себя восстанавливает. Он скоро покинет это время и отправится дальше, где сможет собрать еще кое-какие свои частички.

Ко времени, когда он достигнет того периода, откуда забрали тебя, думаю, он будет практически целым. — От этих слов он нахмурился. — Скорость, с которой он собирает куски, в этот раз, видимо, означает, что ему не потребуется совершать третий заход после того, как ты доберешься до своего времени. А если так, то у этого варианта меньше времени, чем я предполагал.

«Ничего себе, хорошие новости». Майя сжала кулаки и, не отдавая себе отчета почему, поспешила к поручню. Глаза ее расширились. Они находились ниже, чем ей казалось.

Внизу виднелся город. Он напомнил ей тот, где она жила при инкарнации в Персии. Вроде бы они находились на Среднем Востоке, но где и когда, она сказать не могла.

Пока она смотрела, картина поблекла.

Усталая пленница поморгала, но зрелище не стало резче.

Скорее наоборот, оно выглядело еще менее четко.

— Мы двигаемся в следующий порт захода.

Она едва не вывалилась за поручень, настолько удивил ее голос Голландца рядом с ней. Иногда он ходил так бесшумно… Майя обернулась к мореходу.

— Где он будет, и когда? — требовательно спросила она.

Голландец пожал плечами:

— Я путешествую только как пассажир. Майя де Фортунато.

— Я просила называть меня Майя. Больше никак.

Он кивнул.

— Сколько до следующего порта?

— Время очень относительно на «Отчаянии», но не думаю, чтобы очень, долго.

Земля уже исчезла, ее заменил какой-то странный туман.

Майя думала, что вновь возникнет закрытая звездным светом пустота, но вместо этого облака уплотнились. Ни вверху, ни внизу, ни вокруг корабля ничего не было видно. Майя посчитала до двухсот, но пейзаж не менялся.

Голландец выждал, пока она свыкнется с этой последней переменой.

Не так уж страшно на него смотреть, подумала Майя, если только справиться с мыслью о его невероятном возрасте и опустошенности, вызванной бесконечным странствием.

Он не рождался каждый раз вновь, как Странники; он просто продолжал существовать в одной вселенной за другой.

Тут Майя вспомнила, что он умер. И снова желание узнать пересилило все. Она собралась с духом.

— Расскажите мне.

В выражении его лица появился намек на покорность, а голос не оставил сомнений.

— Я умер. Невозможно было это не понять. Меня оторвало от самого себя, душа без тела, тело без души. От мира ничего не осталось, ничего. Я смутно помню, как меня обволокло водой; дышать было невозможно. Сердце мое разрывалось, легкие заполнял целый океан. Для меня в этом доказательство моей смерти.

Даже сейчас ему было больно вспоминать об этом.

— Я познал такую боль, которой не ведал никто ни до, ни после меня. Должно быть, я кричал, никогда не мог вспомнить в точности, но, наверное, так и было. Я, плыл целую вечность, а может, и дольше. — Он прикрыл глаза, его черные глаза наполнялись человечностью, когда ему приходилось описывать боль и ужас. — Во всяком случае вечность не кажется такой долгой. Я пережил столько вечностей.

Корабль заскрипел, но, посмотрев вокруг, Майя не заметила перемен. Очевидно, что время следующего «порта» еще не подошло.

Как только ее внимание снова вернулось к нему, Голландец продолжил. Он протянул руку и показал на свое таинственное судно:

— Внезапно я больше не был один. Появился он, безмолвная настойчивая тень, от которой я не мог скрыться. Я мог только смотреть, как она все увеличивается по мере того, как сжималось расстояние между нами. Моей первой мыслью было, что это какой-то голодный левиафан, плывущий, чтобы схватить меня. Я не" мог понять, что это такое, но считал — это мое наказание за Конец света. Что еще могло ждать меня после жизни? Такое я заслужил. — Голландец улыбнулся, но в его улыбке не было радости, лишь воспоминание. — Когда он оказался рядом, то он, мой вечный товарищ, заглотил меня целиком.

— Заглотил? — Майя вдруг ощутила желание оторвать ноги от палубы. Ей казалось, что в любую минуту под ней может разверзнуться дыра и она навсегда исчезнет во внутренностях «Отчаяния».

Должно быть, Голландец заметил ее отвращение. Он покачал головой, а затем снял свою широкую шляпу. Седеющие волосы развевались в потоках таинственного ветра. Без шляпы он стал выглядеть еще человечнее и не так внушительно.

— Теперь тебе нечего больше бояться, Майя. Сейчас «Отчаяние», я так сам назвал его в честь своего несчастья, стал совсем другим. Этот корабль, это судно — создание моего собственного проклятия. Он происходит, как я в конце концов понял, из разных образов моего подсознания.

«Мое собственное сознание?» Майя оглядела корабль: признаки древности, тщательность, с которой, казалось, был построен корабль… Все говорило о том, что он всегда был морским судном, однако Голландец только что сказал, как что-то обычное, что когда он увидел его впервые, его форма была совсем другой. Майе хотелось считать, что она ошиблась, что на самом деле он сказал совсем иное, но она знала, что это не так.

— Как выглядел корабль, когда вы его впервые увидели?

Голландец закрыл глаза. Было видно, как сильно он сосредоточился, Майя за него испугалась. Может быть, вытягивая из него столько информации о прошлом, она подвергла моряка и бывшего ученого слишком большому испытанию.

Наконец он снова открыл глаза.

— Странно, но я не могу точно припомнить. Он был белым, очень ярким, как солнце. — На лице его разлилось выражение искреннего недоумения. — Я помню каждую чертову шхуну до этой проклятой встречи, но не могу вспомнить подробностей вида моего смертельного друга до того, как он стал этим прекрасным, надежным судном. Но с другой стороны, я столько всего пытался забыть.

Майю очень заинтриговало, что «Отчаяние» когда-то был чем-то другим, а вовсе не кораблем. А то, что он взял Голландца на борт, заинтересовало ее еще больше. Почему он так сделал? Было ли это, как он считал, частью наказания?

«Не могу в это поверить».

Как будто услышав безмолвный вопрос, Голландец добавил:

— Я не знаю, почему меня проглотили. Я не понимал, почему я еще был жив, хотя знал, что умер. Особенно я запутался, когда, очнувшись, увидел, что сплю в каюте прекрасного парусного корабля, такого, о котором мечтал еще мальчишкой.

Казалось, он годы и годы исследовал судно вдоль и поперек, стараясь его понять. Первое, что он обнаружил, — это что ему больше не требовались сон и еда. Вода имелась, но Голландец нуждался в ней очень редко. Со временем он перешел от страха и удивления к усталой скуке, когда понял, что на борту он в ловушке и конца его пути не будет.

— Я солгал, сказав, что не спал после того первого раза.

Был еще один раз, на раннем этапе, когда я спал долго и крепко. Почему, не знаю, я только помню, что стоял на палубе, все еще стараясь смириться со своей судьбой, а в следующий момент проснулся в каюте, которая, очевидно, считала себя моей. Я проснулся с воспоминанием о сне, в котором я лежал в темноте, а что-то со мной говорило. Слов я не понимал, но были образы, и в тоне голоса я чувствовал осуждение. Почему-то я знал, что погиб какой-то мир и все умерло вместе с ним, но это был не мой мир, и мой тоже. — Голландец высоко поднял широкополую шляпу, а потом, раньше, чем Майя поняла, что он делает, вдруг швырнул ее за поручень. Он даже не взглянул, как она скрылась из виду.

В голосе его явственнее звучали вина и боль.

— Мне пришлось много думать, но наконец я, как мозаику, сложил мысль, которую хотел передать мне голос. Открытие было чудовищным. Мне удалось разрушить не только свой мир, но и тот другой тоже Внезапно налетел ветер, Майя обхватила голову и пригнулась, чтобы спрятаться от его мощных порывов.

Нечто темное и крылатое прилетело на палубу с противоположной стороны корабля Сначала Майе показалось, это что-то живое, но когда оно осталось лежать неподвижно, оказалось, что это шляпа, шляпа Голландца.

— В первый раз я выбросился за поручень почти сразу после этого открытия. Первый раз, второй, третий, двенадцатый, и каждый раз меня все так же возвращало на корабль. Выхода нет, он должен быть моей тюрьмой, моим наказанием за прошлые преступления и за будущие. Не на какой-то срок, сколь угодно долгий. Скорее навсегда.

Когда он закончил, облака стали уже не такими плотными. Голландец обернулся, чтобы поднять шляпу. Майя предпочла вернуться к поручням. Отчасти ей хотелось посмотреть вниз, раз облака рассеивались, но с другой стороны, нужно было осмыслить последние признания Голландца. Она лишь надеялась, что у нее самой не возникнет желания выброситься за борт.

Горы. Высокие горы. Они напоминали ей те, что в разных инкарнациях назывались Альвы, Гроссы, а в нынешнем варианте — Альпы. Судя по солнцу, «Отчаяние» движется на юг. Тут и там были разбросаны деревни, но она не могла сказать, к какому времени они относились.

Голландец снова стал рядом с ней. Все более и более он казался ей одним из них, из Странников. Если бы она встретила его, зная, кто он на самом деле, он показался бы ей не так уж сильно отличающимся от них, а иногда и более нормальным, честно говоря, чем Гил.

— Когда корабль впервые доставил меня в новый мир, я не знал, что и думать. — Он взглянул на облака. — Я не буду рассказывать о своем первом путешествии через Мальстрем.

Достаточно сказать, что это — чудовище, кошмар, которого ты должна избежать. Я молюсь об этом. Он пришел, когда я оставил всякую надежду что-либо изменить в своем существовании, оторвал меня от корабля и отшвырнул прочь. Когда я пришел в себя, то обнаружил, что я на земле. Первой мыслью было, что я освободился. Мой неизвестный тюремщик меня помиловал. Радость переполняла меня. Я бродил по этому варианту, поражаясь различиям и сходству между ним и моей Землей. — Он сглотнул. — Никогда я не чувствовал себя настолько живым.

Пейзаж внизу приближался. Для Майи было загадкой, что заставляло корабль выбирать уровень, на котором плыть, как и тот факт, что она вслед за Голландцем говорила о нем, как о чем-то живом. Но так оно и было. Майя чувствовала, что в некотором смысле в «Отчаянии» было очень много жизни, он был живым. Не таким живым, как два его невольных пассажира, но определенно живым.

Она заметила, что Голландец замолчал. Майя задумалась над его последними словами. Что было дальше, она могла догадаться. Сама не понимая, зачем это делает, она потянулась к его рукам и взяла их в свои. Он выглядел пораженным, но не протестовал.

— Сколько прошло времени, когда ваш новый мир начал гибнуть? — спросила она.

Было ясно, что Голландец переживает новый Апокалипсис. Он почти вытащил руку, но Майя крепко ее сжала.

— Тринадцать дней. Признаки сначала были слабыми, заметными только моим глазам. Я задумывался, но все еще не понимал, пока не произошла первая катастрофа. — Он склонил голову, и их глаза почти встретились. Каждое произносимое им слово молило о малой толике прощения за его преступления. — Только тогда я осознал, в чем источник необычных катаклизмов, происходивших один за другим после моего появления. Это был тот самый разрыв вещества реальности, то же вторжение внешних сил, которые я впустил в свой собственный мир. И это происходило снова. Снова.

Опять раздался треск. Майя увидела, как восстановился поручень, потом возникла еще одна часть палубы, которая теперь была почти целой.

И опять спустились тучи.

— Снова очень быстро, — пробормотал Голландец, на секунду забывая о страшных воспоминаниях. — Обычно он стоит дольше. Интересно, почему он спешит?

«У него очень гибкая натура, — заметила Майя, — в мгновение ока она меняет настроение от покоя к тревоге и опять к покою».

Удивительно, что он вообще сохранил разум, а наконец, может, он сошел с ума давным-давно, и потом постепенно разум к нему вернулся, когда безумие потеряло силы.

«А я сама? Сильно ли от него отличаюсь? Может, он все еще сумасшедший, а я слишком ненормальна, чтобы это заметить. Конечно, я приняла все это значительно легче, чем должна была».

Она не просила его досказать остальное. Она, как и другие беглецы, слишком хорошо знала, что происходило, когда гибли миры. Последовательность событий каждый раз менялась, но результат был неизбежным. Землетрясения, штормы, смещение законов физики, так как все прежде установленное переставало действовать, — Странники пережили это множество раз.

Однако кое-что спросить ей хотелось:

— Где вы нашли Фило?

— Фило? — Вопрос его по-настоящему удивил, как будто он не мог представить, что предмет ей покажется интересным.

— Я нашел Фило в варианте, который разрушил себя почти без моей помощи. Его создали для забавы и бросили. Я его спас и, к своему удивлению, смог доставить на борт. Усовершенствовал его с помощью той энергии и знаний, которыми я владел. Он ненастоящий, но я работал над ним так долго, что иногда мне кажется, в него вошла жизнь. Разумеется, это невозможно, но он много раз спасал мой рассудок.

В его словах и голосе звучала привязанность к аниматрону, но кроме того, и Майю это удивило, искренняя вера, что в Фило нет ничего сверхочевидного. Сама Майя за тот короткий строк, что она провела рядом с механическим созданием, разглядела в нем значительно больше. Не разыгралось ли у нее воображение? Или Голландец не оказался в состоянии поверить, что его первый помощник может превратиться в нечто большее, чем просто механизм.

«Похоже, Фило — это единственная вещь, которую он принес на борт, единственный материальный предмет, кроме меня самой». Разум ее мчался гигантскими скачками. Майя де Фортунато взглянула на штурвал. В голове билась беспокойная мысль. Почему-то она была уверена, что он смог пронести Фило на борт только потому, что «Отчаяние» ему это позволил.

«Интересно почему?»

Когда облака вокруг них сгустились, а земля внизу поблекла, Майя спросила:

— Сколько раз он обычно останавливается?

— По крайней мере полдюжины. Иногда больше, хотя за это я ручаться не могу. По-разному бывает.

— Как вы думаете, он спустится ниже?

— Это зависит от его прихоти.

«Его прихоти». Голландец не шутит. Их шансы на успех зависят от капризов «Отчаяния», корабля, который, как Майя подозревала, значительно лучше разбирался в том, что происходит, чем представляется возможным. Голландец — человек неглупый, но вот что ей пришло в голову: не слишком ли он свыкся со своей беспомощностью, привык терпеть капризы своей живой тюрьмы? Без сомнения, «Отчаяние» сделал все, чтобы его сломить.

Майя не стала еще настолько смиренной.

— В любом случае мы должны быть готовы.

— Мы?

— Если мы подойдем так близко к Земле, как в этот раз, вы сможете доставить нас обоих на Землю, не убив? Вы же можете перемещаться из одного места в другое, правда? Вы так и появились во время драки, точно?

— С трудом, но могу. Однако, Майя…

Из них двоих Голландец был выше, шире в плечах и, без сомнения, сильнее, однако она его оттолкнула и заставила слушать:

— Я знаю, что в прошлом вы, конечно, пробовали нечто похожее, но, может быть, если вы соединитесь со мной мысленной связью, как делаем мы, Странники, тогда мы сможем действовать вместе и увеличим шансы на успех. Мы просто должны попробовать, вы согласны?

Голландец посмотрел на нее долгим взглядом.

— Ты, ты очень на нее похожа.

Она почувствовала, что краснеет, но заставила себя вернуться к насущной проблеме.

— Стоит ли…

«Майя?»

Она уже привыкла по возможности игнорировать голоса, но этот был иным, он мягко касался ее разума.

«Майя?»

«Кто это?» — спросила она, не осознавая, что говорит вслух.

— Кто… — начал было Голландец, но она подала ему знак замолчать.

«Майя, это Темин, солдат, грек, слушай…»

Темин. Майя знала его довольно хорошо. Маленький, смуглый, коренастый в своей первичной жизни. Тогда он был художником, но сейчас, если она верно его поняла, солдат. Судьба любит позабавиться.

«Темин! Ты где? Сигнал идет, плохо».

«Внизу, я думаю. Пытался, часами! Почувствовал, вверху, но нет… Слушай, мне сказали, что если ты, должен сказать тебе, что… Таррика и Брод, твой…»

На этом все кончилось. Связь оборвалась, оставив ей слабую головную боль. Майя поняла, что «Отчаяние» прошел период времени, к которому принадлежал Темин. Он вошел в контакт слишком поздно.

На лице стоявшего рядом с ней Голландца отразилось легкое замешательство. Ее объяснения случившегося он выслушал с растущим интересом.

— Тогда, может быть, твоя надежда на спасение не такая уж пустая мечта. Если ты можешь связаться со своими даже в таком месте, то с их помощью нам, возможно, удастся покинуть «Отчаяние». Но я не могу обещать, что мы вернемся в тот же период, откуда отчалили.

Вдохновленная возникшей у него надеждой, Майя мысленно обследовала все секции корабля. «Отчаяние» уже многое в себе починил, но значительного количества деталей все еще не хватало. Как говорил ее спутник, корабль полностью восстановит отсутствующие части, приведет себя в порядок и лишь потом покинет этот вариант. Майя считала, что нужно только подождать. Корабль вернется на то место и в то же время, откуда ее взял. Она была в этом уверена, даже если Голландец считал иначе. Даже если «Отчаяние» восстановит каждый свой кусочек до Майиного времени, все равно оставался один компонент, который, как она полагала, корабль тоже должен забрать до отплытия из этого варианта. Фило.

Она закрыла глаза и еще раз пыталась сосредоточиться на механическом первом помощнике. «Найден в умирающем мире». Интересно, каковы были шансы, что Голландец его найдет? Как ему удалось его выручить и почему он решил это сделать?

Попытка упорядочить такую массу противоречий только усилила боль в голове. «Мне нужен отдых. Я больше не могу сосредоточиться». Но отдохнуть было негде. Хотя… Едва ли удастся расслабиться, лежа на палубе.

А внизу? Корабль не выказал желания ей навредить; фактически он ее игнорировал после того, как взял на борт. Почему же он должен ее обидеть, если она спустится вниз? «Там внизу есть каюты. Должна же быть и кровать, на которой я смогу немного отдохнуть». Долго оставаться внизу ей нельзя.

Скоро они вернутся в двадцатый век, и она должна быть готова.

«Чуть-чуть отдохнуть». С каждым мгновением это звучало все более заманчиво.

Как обычно, безмолвная фигура стояла рядом с ней в молчаливом ожидании. Она вскинула голову и посмотрела на него, что ее по-прежнему удивляло: Майе редко приходилось смотреть на мужчину снизу вверх.

— Вы сказали, что внизу есть каюты?

— Да.

— Там есть такая, чтобы я могла ею воспользоваться?

Мне нужно немного отдохнуть.

Его глаза расширились, но он без колебаний ответил:

— Я пользуюсь первой каютой справа. Ты можешь занять ее или сделать, как захочешь. — Он смотрел на обступавшие их облака. — Я прослежу, чтобы ты была на месте, когда понадобится, Майя. Отдыхай спокойно, я не допущу, чтобы ты навеки оказалась прикованной к этому судну. Я не прощу себе такого.

Он произнес последние слова с такой решимостью, что Майя не смогла ответить. Она коснулась его руки, потом внезапно потянулась и поцеловала его в щеку.

Удивленная, она увидела, что он покраснел. Кровь бросилась ей в лицо. Она быстро повернулась и направилась к двери. Майя была в таком взволнованном состоянии, что даже не вспомнила о своих страхах перед внутренностью корабля.

Распахнув дверь, она быстро спустилась. Она даже не заметила звука закрывающейся за ней двери.

Она уже дошла до конца трапа, когда ей пришло в голову оглядеться вокруг. За исключением пугающих проломов в стенах и полу все выглядело довольно обычно. Внутреннее убранство такое же древнее и изношенное непогодой, как и внешнее. Там было несколько дверей, только две из которых, как она сразу определила, вели в каюты, затем еще один трап в конце короткого коридора; он спускался куда-то в глубину судна. Странная конструкция. У Майи не было никакого желания к нему приближаться, поэтому она повернула направо и вошла в ближайшую каюту.

Только войдя, она вспомнила, что здесь обычно отдыхал Голландец. Она хотела выйти, но тут что-то медленно потянуло ее к середине. Каюта оказалась несколько больше, чем ей представлялось, что она решила, это какой-то обман зрения.

«Но ведь это не обычный корабль».

На стенах были полки с несколькими книгами. Этого она не ожидала. Майя подумала, что просмотрит их, когда обследует всю каюту. Кровать оказалась жесткой, но вполне приемлемой. На ней лежала маленькая круглая подушка. Не самое роскошное убранство. Кровать была встроена в стену, а под ней располагался комод с несколькими ящиками. Она открыла их все, но ничего не нашла. Все еще переполненная подозрениями, Майя открыла все остальные ящички в каюте.

Все, кроме одного, оказались пустыми, а в занятом она нашла лишь фонарь и свечу. Это заставило ее обратить внимание на огни, уже осветившие комнату. Быстрый взгляд обнаружил две лампы на стенах, горящие у двери. Усталая беглянка нахмурилась. Лампы не только не имели видимого источника энергии, но и дверь оказалась закрытой, а она ясно помнила, что оставила ее распахнутой.

Она ее подергала, и дверь открылась. Она быстро вышла в коридор. Потом, выругав себя за слабость, Майя снова нырнула в апартаменты Голландца. Она не позволит «Отчаянию» свести себя с ума.

В каюте не было ниши для одежды, но Майю это не слишком заботило. Единственное, что осталось обследовать, — это высокий узкий шкаф в стене напротив кровати. Майя осторожно его открыла, но любопытство быстро сменилось разочарованием: там не было ничего, кроме нескольких плащей и еще одного одеяла, свернутого и сунутого вниз.

В целом весьма спартанское существование. Даже деревянные стены говорили об аскетизме. Простые стены, без украшений, даже не покрашены. В помещении не было ничего страшного, но оно заставило ее еще глубже почувствовать жалость к Голландцу. Так долго жить среди этой скудности…

В голове снова застучало, напомнив, зачем в первую очередь она сюда спустилась. В глазах чуть-чуть потемнело, и Майе пришлось одной рукой опереться на стену.

Стена под ладонью зарябила, став сияюще-белой, и настолько ослепительной, что она инстинктивно отшатнулась и закрыла глаза.

Когда она снова рискнула открыть глаза, стена выглядела нормально.

«Показалось мне, что ли?» Проверить можно было только одним способом.

На этот раз она заранее прищурила глаза. Если она ошиблась, то ничего не произойдет, а если все правда, то Майя вовсе не собиралась рисковать зрением.