Кара преодолела изгиб дюны — и перед ней открылся очередной кошмар.
      Воины в черных доспехах сражались у ворот Лат Голейна, испуская нечеловеческие ликующие вопли. Обороняющиеся на стенах беспрестанно стреляли в них, но град стрел не причинял нападающим видимого ущерба, словно они каким-то образом стали неуязвимы для оружия смертных. Судя по тому, что колдунья видела, она поняла наверняка, что крепкие ворота скоро поддадутся, открывая вход в город свирепым захватчикам.
      Однако эта ужасная битва блекла в сравнении с дуэлью, ведущейся неподалеку, справа от девушки. Кара снова нашла Норрека, но с ним отыскался не только демон, но и яростный боец, облаченный в броню, напоминающую латы дерущихся под стенами Лат Голейна, — за исключением разве что темно-красного шлема. Колдунья сразу узнала шлем Бартука. Теперь все свершившееся обретало смысл. Доспехи Полководца желали воссоединиться, но у них было два хозяина-претендента, и получить приз мог только один. К несчастью для Норрека, он потеряет все вне зависимости от исхода боя. Заруби он врага — и станет марионеткой доспехов; потерпи поражение — и умрет у ног нового Кровавого Полководца.
      Не отрывая глаз, Кара несколько секунд смотрела на эту троицу, пытаясь решить, что же предпринять сейчас. Не придя к однозначному ответу, она повернулась к своим разлагающимся спутникам:
      — Они сцепились, а демон всего в нескольких ярдах от них! Что вы…
      Она говорила с воздухом. Трист и Фаузтин шли, не оставив на песке ни следа, словно просто взмыли в воздух и растаяли.
      Как ни прискорбно, это означало, что девушке придется все решать самой, меж тем время быстро убегало. Норрек, почти подвел бой к итогу, но Кара видела, как адский богомол начал подкрадываться к дерущимся. При данном стечении обстоятельств Каре в голову приходила лишь одна причина подобных действий гигантского насекомого.
      Зная, что другой возможности у нее не будет, темная волшебница бросилась вперед, нагоняя со спины жуткого демона. Если она подберется достаточно близко, у нее будет шанс.
      Богомол высоко занес похожую на косу лапу, ожидая идеального момента для удара…
      Кара поняла, что не успеет, если, конечно, не пойдет на отчаянный риск. В руке колдунья уже сжимала ритуальный кинжал, который, как предположил Сэдан Трист, мог ей понадобиться. Однако до сих пор страх перед возможностью потерять его снова удерживал Кару даже от мысли о подобном поступке. Оружие было частью ее веры, частью ее самой.
      И единственной возможностью спасения Норрека.
      Не раздумывая, она прицелилась в чудовище…
 
       Сейчас!— подумал Ксазакс. — Сейчас!
      Но лишь только богомол решил напасть, внутри него вспыхнул пожар, разливаясь по телу с поразительной скоростью. Отвратительное насекомое пошатнулось, едва не придавив двоих бойцов. Ксазакс повернул голову, разыскивая причину мучений, и обнаружил торчащий из своей спины мерцающий кинжал, сделанный не из стали, из чего-то другого. Он сразу узнал переплетение рун на выступающей рукояти и понял, отчего такое крохотное оружие причиняет ему столько боли.
      Ритуальный кинжал некроманта… но единственную встреченную им колдунью Ксазакс совсем недавно убил, так что этого не может быть…
      Но это была она, та, которая должна лежать сейчас мертвой. Богомол знал, куда жалил, и знал, что ни одному человеку не выжить после такого удара, даже тому, кто, как она, имеет дело с жизнью и смертью.
      — Тебя не может быть! — заявил он ей, чувствуя возрастающий внутри ужас. Несмотря на свое происхождение из хаоса, демоны очень тонко ощущают порядок вещей. Люди хрупки; разорви их, разруби, загрызи — и они умрут. А умерев, таковыми и останутся, если кто-то не призовет их, сделав упырями, призрачными слугами. Эта женщина нарушила правила… — Ты мертва, и должна оставаться мертвой!
      — Равновесие диктует сроки жизни и смерти, демон, равновесие, а не ты. — Она сжала правую руку в кулак и погрозила ему.
      Несказанная слабость охватила демона. Ксазакс покачнулся, едва устояв. Заклинания колдуньи не должны были так жестоко действовать на него, но с ее кинжалом в спине он стал куда более восприимчив к любым чарам.
      Нельзя позволить, чтобы это продолжалось.
      Призвав все свои внутренние резервы, богомол разгреб передними отростками песок и швырнул его в лицо волшебницы. И пока девушка протирала глаза, средние ножки Ксазакса выгнулись назад самым невероятным образом, нащупывая предательский кинжал.
      Он жег, жег ужасно, но демон заставил себя ухватить черенок и попытался выдернуть его. И взревел, потянув волшебный клинок, — такая дикая боль захлестнула Ксазакса.
      Он превратит девчонку в кровавое месиво за этот гнусный поступок. Он свяжет ее, а потом сдерет каждый кусочек кожи, каждый крошечный мускул — а сердце ее при этом будет еще биться.
      Но когда чудовищное насекомое почувствовало, что лезвие начало выходить, колдунья произнесла финальную формулу.
      И перед Ксазаксом выросло светящееся существо, такое яркое и величественное, что само его присутствие обжигало глаза демона-богомола. Оно напоминало человека, только человека, абсолютно лишенного недостатков. Волосы пламенели золотом; красота поражала даже демона. Однако, пусть и ошеломленный присутствием фигуры в мантии, Ксазакс не упустил из виду чудесный сверкающий меч, который видение держало с такой грацией…
      — Ангел!
      Ксазакс знал, что то, что он видит, должно быть галлюцинацией. Известно ведь, что некроманты способны вызывать столь ужасающие иллюзии прямо в сознании своих врагов, — но даже это знание не могло подавить затопляющий все чувства демона первобытный страх. И в конце Ксазакс понимал лишь одно — один из высших воинов Небес явился за ним.
      С душераздирающим воплем малодушный богомол повернулся и побежал прочь от Кары. При рывке кинжал выскользнул из раны, по песку заструился густой черный след вязкой сукровицы.
      Кара Ночная Тень смотрела, как ее противник исчезает в просторах Араноха. Она бы предпочла окончательно разобраться с богомолом, но в ее нынешнем положении финальный аккорд мог бы только обратиться против нее. Заклинание не позволит демону какое-то время затевать грязную игру, и Кара надеялась, что ей этого хватит, чтобы устранить нечестивую угрозу доспехов.
      Она подхватила кинжал и повернулась туда, где все еще дрались Норрек и его противник. Колдунья нахмурилась. Если незнакомец в шлеме победит, ее путь короток и ясен. Кинжал позаботится о быстром конце второго пришествия Кровавого Полководца.
      А если победит Норрек?
      Впрочем, выбора у Кары нет. Без хозяина доспехи больше не смогут причинять вред. Кто бы ни выиграл бой — ей придется приглядеть за тем, чтобы победитель не успел сделать очередного вдоха.
      Ни Норрек, ни его соперник не заметили произошедшего с ними рядом, такой отчаянной стала их собственная борьба. Две пары рук в латных перчатках взлетали, рождая вспышки немедленно угасающих черных искр. Хотя на Августасе Злорадном не было брони Бартука, один шлем давал ему силу и власть, способную потягаться с уже овладевшим ими Норреком. Поэтому схватка зашла в тупик, хотя оба мужчины знали, что для одного из них конец неминуем.
      — Мне предначертано занять его место! — рычал Августас Злорадный. — Я не только кровь от крови его! Я его дух, его перерождение! Я Бартук, вернувшийся в долину смертных, чтобы воссесть на принадлежащее мне по праву место!
      — Ты не лучший преемник, чем я,- возражал Норрек, даже не стараясь проявлять эмоции, как заносчивый командующий. — Его кровь — это и моя кровь! Доспехи выбрали меня! Подумай об этом!
      — Я не отрекусь! — Генерал сделал солдату подножку, и Норрек потерял равновесие.
      Они рухнули на землю, Злорадный оказался сверху. Песок немного смягчил удар, но все же стукнувшийся головой ветеран секунду лежал оглушенный. Воспользовавшись преимуществом ситуации, командующий Злорадный поднес руку к лицу соперника.
      — Я сдеру с тебя маску, я оторву твою голову,- прошипел он Норреку.- Тогда посмотрим, кого из нас доспехи сочтут более достойным…
      Красно-черная перчатка генерала полыхнула дикой магией, лишь дюймы отделяли пальцы Злорадного от выполнения его страшного обещания. Одну руку Норрека пригвождал к земле противник, другая застряла между двумя телами в панцирях, и у солдата было мало надежды предотвратить то, что вознамерился свершить садист-генерал…
      Однако в этот момент Норрек почувствовал за собой движение, словно к их драке присоединился третий. Злорадный поднял глаза на новоприбывшего, и триумфальная ухмылка на его лице мигом исчезла.
      — Ты… — только и выдавил он.
      Что-то внутри Норрека побудило его к действию. Он, стиснув зубы, выдернул одну руку из-под генерала и сильно ударил Злорадного в челюсть. Короткий выброс магической энергии, сопровождавший удар Норрека, послал фигуру в шлеме в полет, словно попавшуюся на крючок рыбку, выдернутую из воды. Злорадный с глухим стуком упал на песок неподалеку и не сразу смог подняться.
      Сосредоточенный сейчас лишь на победе, опытный боец встал и рванулся к врагу. Уверенный, что настал миг его триумфа, Норрек чуть не бросился на лежащего командующего — а бросился бы, так это стоило бы ему жизни.
      В руке Злорадного возник один из черных клинков. Норрек едва уклонился от смертоносного лезвия, рухнув на землю рядом с неприятелем.
      Генерал Злорадный откатился и припал к земле, как зверь перед прыжком. Он держал меч между ними, и усмешку не скрывал даже кровавый шлем.
      — Вот теперь тебе конец!
      И он прыгнул, сделав выпад.
      Острие черного как смоль клинка погрузилось глубоко… глубоко в грудь командующего Августаса Злорадного.
      Призыв колдовского меча Злорадным немедленно напомнил Норреку, что и он тоже может вернуть в игру свое оружие. И, спеша разобраться с наемником, Злорадный, очевидно, не заметил последней части представления. Когда его меч полетел в Норрека, солдат качнулся вперед и в сторону, одновременно мысленно даруя существование собственному демоническому клинку.
      Удар Августаса Злорадного пришелся в волоске от головы ветерана, а то бы череп солдата наверняка раскололся напополам.
      А меч Норрека возник уже на треть погрузившимся в тело противника.
      Злорадный задохнулся, клинок прошил его так стремительно, что тело еще не успело осознать свою гибель. Генерал уронил свое оружие, которое мгновенно испарилось.
      В прошлых битвах Норрек Вижаран никогда не получал удовольствия от смерти неприятеля. Ему платили за работу, и он ее выполнял, но война никогда не приносила ему радости. Сейчас, однако, он ощутил, как по спине пробежали мурашки, холодок, встряхнувший его, заставивший желать еще больше крови…
      Он встал и отошел от корчащегося генерала, рухнувшего на колени.
      — Тебе это больше не нужно, кузен.
      И Норрек с наслаждением сорвал кровавый шлем с головы Августаса Злорадного. Командующий вскрикнул, но не от физической боли. Солдат понимал, что для этого человека было страшнее смертельного удара, понимал, потому что в эту секунду он чувствовал бы то же самое, попытайся кто-то отнять у него доспехи. Сила, заключенная в доспехах Бартука, наполняла их обоих, но Злорадный проиграл дуэль и, следовательно, потерял все права на эту силу.
      Отложив шлем в сторону, Норрек стиснул рукоять меча. Легко высвободив его, он внимательно осмотрел лезвие. Ни пятнышка крови. Действительно, чудо. Он хорошо послужил ему здесь, почти так же, как в Виж-жуне…
      Рука в латной перчатке схватила его. Командующий Злорадный с маниакальным упорством отчаянно пытался продолжить драку с Норреком.
      Норрек отпихнул неприятеля и ухмыльнулся:
      — Война окончена, генерал. — Он занес меч. — Время отступать.
      Один взмах — и голова командующего Августаса Злорадного покатилась по песку. Обезглавленное туловище присоединилось к ней секундой позже.
      И когда солдат потянулся к легендарному шлему, усталого, но воодушевленного ветерана окликнул женский голос:
      — Норрек? С тобой все в порядке?
      Он повернулся лицом к Каре, обрадованный ее неожиданным воскрешением. За короткое время, прошедшее с их знакомства, она уже доказала свою преданность и готовность пожертвовать своим жалким существованием ради него. Будь она мертва, Норрек почтил бы ее память, но теперь, когда она каким-то образом провела убийцу Ксазакса, можно подумать, как ее использовать в дальнейшем. Колдунья продемонстрировала некоторые умения, и, похоже, у нее больше здравого смысла, чем у ненадежной Галеоны. Ее довольно милое лицо и хорошая фигура заставляли размышлять и о том, что она может пригодиться в качестве супруги, а какая женщина, если она не безумна, откажется от предложения стать женой Кровавого Полководца?
      — Со мной все в порядке, Кара Ночная Тень… просто отлично! — Он разжал руки и выпустил магический меч. Когда клинок исчез, Норрек взял шлем обеими руками и поднял его над головой. — По правде говоря, мне гораздо лучше, чем отлично!
      — Подожди! — Женщина с волосами цвета воронова крыла кинулась к нему, в миндалевидных глазах ее плескалась тревога. Милые глазки, решил новый Полководец, очень похожи на глаза другой женщины, с которой он недолгое время общался во время своего ученичества в Кешьястане. — Шлем…
      — Да… он, наконец, мой… я теперь полностью экипирован.
      Она прижалась к нему, положив ладонь на пластину нагрудника. Глаза словно умоляли о чем-то.
      — Разве это действительно то, что ты хочешь, Норрек? После всего, о чем мы с тобой говорили раньше, неужели ты правда стремишься надеть этот шлем и отдать себя в распоряжение призраку Бартука?
      — Отдать себя? Женщина, да знаешь ли ты, кто я такой? Я — кровь от крови его! Кровь взывает к крови, помнишь? В известном смысле я уже Бартук; я просто не знал этого! Кто лучше продолжит его дело? Кому больше подходит его титул и наследство?
      — Тень Бартука собственной персоной? — возразила девушка. — И не будет больше Норрека Вижарана, не станет его разума, его души… и если доспехи продолжат то, что начали, полагаю, скоро ты даже внешне превратишься в подобие своего предшественника. Бартук будет носить доспехи. Бартук, вернувший себе свою роль. Бартук, погубивший множество невинных, он, а не ты — убил твоих друзей…
      Друзья… Ужасные образы изувеченных, окровавленных тел Сэдана Триста и Фаузтина вновь расцвели в осажденном мозгу Норрека. Они были жестоко убиты, и с тех самых пор он каждую секунду терзался страшной виной за их гибель. Он ясно помнил, как доспехи прикончили каждого из них, а теперь Кара говорит о новых грядущих смертях.
      Он чуть опустил шлем, борясь с самим собой.
      — Нет, я не могу позволить, чтобы такое случилось… не могу…
      Но руки сами собой поднялись снова, и шлем оказался над головой.
      — Нет! — взревел Норрек, обращаясь к магическим латам. — Она права, будьте вы прокляты! Я не хочу быть частью вашего кровавого предприятия…
       Но это же глупость…— зашептал голос в мозгу, так похожий на его собственный. — Сила твоя… ты можешь делать с ней все, что пожелаешь… мир порядка, где не будет больше войн между королевствами, где не станет бедняков… вот истинное наследие… вот о чем думал Бартук…
      Звучало это прекрасно. Просто опустить шлем на голову — и Норрек сможет изменить мир, сделать его таким, каким он должен быть. Демоны станут служить его монументальной задаче, их воля подчинится власти Полководца. Он создаст государство, которому даже Небеса позавидуют.
       И все, что надо для этого, — надеть шлем, принять свою судьбу…
      Вдруг он почувствовал, как Кара пошевелилась…
      Одна рука соскользнула со шлема, стискивая запястье колдуньи железной хваткой, — девушка даже охнула. Из ее кулачка выпал мерцающий кинжал, сделанный из слоновой кости.
      Она хотела воспользоваться им… убить его.
      — Глупая женщина… — фыркнул Норрек, не замечая, что голос его звучит уже как-то не так. Он оттолкнул ее, бросая на песок. — Лежи тут! Через мгновение я разберусь с тобой!
      Несмотря на предупреждение, темная волшебница попыталась подняться, но выросшие из земли песчаные руки пригвоздили ее к месту. Еще одна струя песка засыпала рот, предотвращая возможность произнести какое-нибудь заклинание.
      С горящими от предвкушения глазами Норрек снова взял шлем и возложил его себе на голову.
      Мир, которого он никогда не знал, лежал открытым перед ним. Он увидел, какой мощью владеет, увидел легионы, которыми может командовать. Все, чему помешал когда-то один приятель-Вижири, может еще свершиться.
      Кровавый Полководец снова жив.
      Но Полководцу нужны солдаты. Оставив Кару барахтаться на земле, Норрек взобрался на вершину дюны и взглянул на Лат Голейн. С алчным интересом наблюдал он за демонами-воинами, вгрызающимися в стены и ворота. От кровавого разрушения город отделяют разве что минуты. Он может позволить своему войску повеселиться, позволить прокатиться по Лат Голейну, убивая каждого мужчину, женщину или ребенка, а потом известить их о своем возвращений в мир смертных.
      Он представил текущую повсюду кровь, — кровь всех тех, кто боялся и ненавидел его. Кровь тех, кто канет в небытие по его приказу…
      Дюна внезапно разверзлась, и из песка выпрыгнули две темные фигуры. Две пары сильных рук схватили его за запястья, заводя их за спину.
      — Привет… старый друг… — прошептал с одной стороны до ужаса знакомый голос. — Прошла… целая жизнь… с тех пор… как мы… не виделись…
      Норрек вздрогнул, узнав голос:
      — С-Сэдан?
      Он повернулся туда, откуда шел голос, и оказался лицом к лицу с шелушащейся, гниющей головой своего мертвого компаньона.
      — Ты… не забыл нас… как мило… — Омерзительная образина улыбнулась, демонстрируя почерневшие десны и желтые зубы.
      Лишенный возможности бежать, Норрек повернул голову в другую сторону — и обнаружил там Фаузтина. Воротник убитого Вижири съехал, открывая запекшуюся, покрытую коростой рваную дыру на месте горла.
      — Нет… нет… нет…
      Они стащили его с дюны вниз, туда, где все еще боролась с песком Кара, стараясь освободиться.
      — Мы пытались… повидаться с тобой… на корабле… Норрек, — продолжил Трист. — Но ты… кажется… не слишком хотел… видеть… нас…
      Их глаза не моргали, а зловоние смерти становилось тем тяжелее, чем дольше они держали его близко к себе. Само их присутствие так ошеломило Норрека, что даже доспехи не могли вернуть контроль над ним.
      — Простите! Простите! Сэдан, Фаузтин, простите меня!
      — Он просит… прощения… Фаузтин, — прокомментировала жилистая нежить. — Ты знаешь… за что?
      Норрек взглянул на верзилу Вижири, тот серьезно кивнул.
      — Мы принимаем… твои извинения… но… боюсь… у нас нет выбора… в том… что мы должны… сейчас сделать… друг мой…
      С поразительной скоростью и силой Сэдан Трист сбил шлем с головы Норрека.
      Мститель как будто снес ветерану череп, так велика была боль потери. Теперь Норрек по-настоящему понимал, что чувствовал Злорадный. Он закричал, дергаясь с такой яростью, что даже захватившим мертвецам стало сложно бороться со своим пленником.
      — Держи… его! Держи…
      Обе латные перчатки вспыхнули багровым. Даже скрученный свирепой агонией Норрек заметил это и испугался… испугался за своих друзей, которые один раз уже умерли из-за его неспособности остановить действия проклятых доспехов. Он прекрасно понимал, почему их неуспокоенные души последовали за ним. Несправедливость требует возмездия. К сожалению, доспехи не собирались давать им такую возможность.
      Пространство вокруг Норрека взорвалось, отбросив нежить так, что они врезались в дюну, с которой только что спустились. Солдат с ужасом смотрел на два тела, боясь, что они погибли — могут ли погибнуть трупы? — еще раз.
      — Нет! Только не это! Я не могу позволить вам снова растерзать их!
      Бывалый боец стиснул одной своей рукой другую, и хотя обе они сопротивлялись, его решимость не смогло победить сейчас даже наследие Бартука. Норрек рванул, собственные страдания лишь увеличивали его силу…
      Правая перчатка подалась.
      Не колеблясь, он отшвырнул ее так далеко, как только смог. Доспехи немедленно пожелали повернуть туда в поисках утраченной части, но Норрек больше не признавал их власти. Он вынудил латы взять другое направление, к Лат Голейну, просматривавшемуся теперь сквозь образовавшуюся в дюне дыру.
      Сколько времени он сумеет контролировать эту силу и не поддаться ей, солдат не мог сказать. Норрек знал лишь то, что должен попытаться сделать хоть что-то правильно. Теперь его торопила, подбрасывая дров в огонь, не тяга к насилию, а вина — у Лат Голейна оставалось совсем немного времени.
      Он поднял свободную руку, указывая на далекий город. Демоны уже вышибли одни ворота. Медлить больше нельзя.
      Словам, которые он произнес, его никто не учил. Это были слова Бартука, магия Бартука. Но воспоминания Бартука — воспоминания его предка — уже стали памятью самого Норрека. Он знал, что эти слова способны сделать, знал, что они должны сделать, и произносил их добровольно, хотя часть его, все еще подчиненная доспехам, сопротивлялась, желая предотвратить дальнейшее.
      Если бы он был свидетелем нечистого колдовства Злорадного и Ксазакса в палатке генерала, Норрек отметил бы, что в голосе его звучат интонации Злорадного. Но сейчас солдат просто знал, что, если ничего не сделает, целый город омоется кровью его жителей.
      И в конце магической формулы потомок Кровавого Полководца выкрикнул два последних слова:
      — Мортиас Диаблум! Мортиас Диаблум!
      В воротах Лат Голейна стояли насмерть его защитники, уже понявшие, что сражаются с людьми без души, с людьми, в которых есть что-то дьявольское. И все же воины султана бились до последнего, ведь горожане, невзирая на опасности штормовых вод, пытались бежать.
      Однако у капитанов кораблей было мало надежды — одно судно уже затонуло, еще одно разбилось о причал. Волны с ревом бились о землю, так что стоять на берегу было небезопасно. Троих смыло, когда они пытались приготовить корабли для беженцев.
      Но когда надежда уже почти исчезла, случилось нечто ошеломительное и чудесное одновременно. Уже проникшие в стены города черные солдаты с огненными глазами остановились, смятенно повернули головы назад — и из всех глоток в безумном хоре поднялся неземной лютый вой.
      А затем из спины каждого вырвалось по омерзительной, полупрозрачной фигуре с безобразным, нечеловеческим лицом и изогнутыми когтистыми конечностями. Те, кто оказался свидетелями этого, говорили впоследствии, что на лицах демонов-призраков читались гнев и отчаяние, когда их, жалобно вопящих, выбросило в Аранох и разметало в тысячу разных сторон.
      На мгновение армия тьмы замерла с оружием наготове, внезапно опустевшие глаза смотрели прямо перед собой. А затем, словно вместе с фантомами из них выкачали и все остальное, чудовищные солдаты принялись проваливаться в самих себя. Один за одним, ряд за рядом захватчики падали бесформенными грудами костей, увядшей плоти и частями панциря, и не многим из защитников Лат Голейна удалось при этом зрелище удержать в желудках их содержимое.
      Один из командиров, тот самый, которому Августас Злорадный приказал найти Норрека Вижарана, стал первым, промолвившим то, о чем подумали все остальные. Шагнув к ближайшей внушающей ужас и отвращение горке останков, офицер мрачно пнул ее.
      — Они мертвы… — пробормотал он, наконец, не в силах поверить, что он и горстка его людей еще поживут на свете. — Они мертвы… но как?
      — Норрек.
      Он повернулся и увидел, что Кара освободилась, а в руке у нее поблескивает готовый к удару костяной кинжал. Слева и справа подходили двое мстителей, на чьих мертвых лицах навсегда отпечаталась решимость действовать.
      — Кара. — Он взглянул на своих прежних товарищей. — Фаузтин. Сэдан.
      — Норрек, — повторила колдунья. — Пожалуйста, послушай меня.
      — Нет! — Наемник тут же раскаялся в своей грубости. Она подумает лишь, что даже он знает, что должно быть сделано сейчас. — Нет… послушай лучше ты меня. Я… я сейчас взял контроль над доспехами, но уже чувствую, как он ускользает. Полагаю, я слишком истощен, чтобы продолжать бороться…
      — Как тебе вообще удалось одержать верх?
      — Он… все-таки… потомок Бартука, — заметил Сэдан. — Доспехи… нуждаются в этом… чтобы… выполнить… предначертанное судьбой… но они… не поняли… что это работает… в обе стороны. Есть ли… другой ответ?
      Девушка опустила глаза. Норрек видел наполнявшую их боль. Хотя она и была колдуньей, бледная женщина не чувствовала радости или удовольствия от необходимости убить того, кто не по собственному выбору вызвал столько зла. Но пока он жив, все человечество под угрозой.
      — Лучше сделай это быстро. Один короткий удар прямо в горло. Это единственный способ!
      — Норрек…
      — Поторопись… прежде чем мое сознание изменится!
      Они все знали, о чем он говорит. В любую секунду доспехи могли вновь превратить его в идеального хозяина для их коварных нужд.
      — Норрек…
      — Давай же!
      — Все идет не так… как мы… предполагали… — проскрипел Трист с нескрываемой горечью. — Фаузтин! Он клялся… нам…
      Вижири, конечно, ничего не сказал, вместо этого он двинулся к Норреку. С большой неохотой Сэдан тоже медленно шагнул к бывшему другу. Норрек с трудом сглотнул, надеясь, что все это безумие скоро кончится.
      Рука, на которой еще осталась перчатка, внезапно поднялась.
      Фаузтин успел поймать ее.
      — Лучше делай… как он сказал… колдунья…- буркнул угрюмый Трист. — Похоже… времени у нас… немного…
      Кара подошла, явно пытаясь настроиться на то, что ей сейчас предстоит.
      — Прости, Норрек. Мне бы хотелось, чтобы все было совсем по-другому, не так, как должно быть…
      — И не будет, — раздался чей-то странный глухой голос.
      Неподалеку, за спиной Кары стоял Горазон, но что-то в нем изменилось. Норрек видел древнего мага лишь мельком и решил тогда, что Горазон — трусливый отшельник, вполне вероятно, утративший большую часть рассудка. Однако в присутствии этой фигуры, пусть и по-прежнему одетой в лохмотья, и с волосами, буйными, как невыполотые сорняки, все остальное казалось ничтожным. Теперь Норрек догадался, что заставило Злорадного поднять глаза в самый решительный момент схватки, а облик древнего мага не мог не потрясти и так не вполне владевшего собой генерала…
      Неожиданный тяжкий приступ горечи и ненависти накатил на бойца, приступ, направленный на гнусного брата…
      Нет! Горазон не его брат! Опять доспехи замыслили перехватить контроль, разжечь коварный дух Бартука. Норреку удалось подавить эмоции, но он знал, что в следующий раз латы наверняка восторжествуют.
      Фигура в мантии целенаправленно приближалась к нему, и Норрек заметил любопытное мерцание вокруг старца. Пленный воин прищурился, пытаясь определить, что же вызвало сияние.
      Тело Горазона было буквально окутано тонким слоем поблескивающих, почти прозрачных песчинок.
      — Кровь взывает к крови, — пробормотал Вижири. Его ставшие ясными глаза не моргали. Даже две нежити, держащие Норрека, немного попятились. — И кровь покончит сейчас с этой пародией.
      Норрек чувствовал, как бьется в его мозгу воля доспехов, сражается за власть над его телом. Только совместные усилия его и его товарищей воспрепятствовали сейчас ее успеху.
      — Горазон? — прошептала Кара. Седовласый колдун взглянул в ее сторону — и женщина отступила — Нет, — ты он, но ты и не он.
      Он одарил ее — одарил их всех — снисходительной улыбкой.
      — Эта живущая оболочка принадлежит другому, слишком любопытному чародею, давным-давно случайно отыскавшему Тайное Святилище, но в процессе навсегда потерявшему свое сознание. Я присматриваю за ним с тех пор, чувствуя некоторую ответственность… — Пропустив дальнейшие объяснения, не упоминая, что в подземном Святилище может так разрушить мозг, мерцающая фигура взглянула на свои — позаимствованные — руки. — Плоть так хрупка. Земля и камень куда надежнее и долговечнее…