Гробница Горазона… Тайное Святилище…
       Норрек Вижаран боролся с густой серой паутиной, прокладывая себе дорогу по запутанным, продуваемым сквозняками коридорам.
       Горазон…
       Вдоль стен замерли древние статуи со знакомыми лицами. Он узнал Аттиса Зууна, шута и учителя. Корбия, невинного служку, позже принесенного в жертву ради высших целей. Меренди, главу Совета, павшего из-за собственных восторженных слов. Джеслина Катаро, друга, которого он предал. Разрывая покров паутины, он отыскал всех, кого знал когда-то, — кроме одного.
       Всех, кроме своего брата Горазона.
       — Где ты? — прокричал Норрек. — Где ты?
       Внезапно он, ступил в темные покои — перед ним раскинулся просторный склеп. Скелеты в одеяниях кудесников Вижири стояли по стойке «смирно» в нишах, тянущихся по стенам комнаты. Резной герб клана, дракон, обвивший полумесяц, красовался в центре огромного саркофага, возвышающегося прямо перед вторгшимся вооруженным человеком.
       — Горазон! — крикнул Норрек. — Горазон!
       Имя эхом забилось меж стенами склепа, словно насмехаясь над ним. Разгневанный, шагнул он к каменному гробу и потянулся к тяжелой крышке.
       Когда он прикоснулся к камню, со всех сторон поднялся стон скелетов. Норрек едва не отпрянул, но ярость и решительность возобладали над всеми остальными эмоциями. Не обращая внимания на предостережения мертвых, солдат сорвал крышку саркофага и позволил ей упасть на пол, где та разбилась на тысячу частей.
       В гробу лежало закутанное в саван тело. Упиваясь победой, Норрек протянул руку, чтобы сорвать ткань с лица, чтобы увидеть иссохшие останки своего проигравшего брата.
       Рука, покрытая гниющей плотью с копошащимися в ней личинками, схватила его за запястье.
       Он боролся, но чудовищные пальцы не отпускали. Хуже того, к ужасу Норрека, труп стал тонуть в гробу, опускаясь все ниже и ниже, словно дно каменного ящика вдруг обернулось бесконечной пропастью. Напрягая все свои силы, Норрек не мог воспрепятствовать тому, чтобы не быть затянутым в саркофаг, в зияющую чернотой яму…
       И когда мир мертвых сомкнулся вокруг него, он закричал.
 
      — Проснись.
      Норрек вздрогнул, руки в латных перчатках вскинулись, отгоняя ночной кошмар. Он заморгал, постепенно осознавая, что по-прежнему сидит в старом кресле в кабинете Дрогнана. Сон о гробнице его брата — нет, брата Бартука — казался таким реальным, реальным до ужаса.
      — Ты спал. Ты видел сон,- проговорил престарелый Вижири.
      — Да…- Однако, в отличие от остальных снов, этот ветеран помнил слишком отчетливо. В сущности, он даже сомневался, что сумеет когда-нибудь забыть его.- Прости, что задремал…
      — Не стоит извиняться. В конце концов, именно я, не без помощи глотка вина, заставил тебя уснуть… и увидеть сон.
      Внезапный гнев едва не выбросил Норрека из кресла, но Дрогнан остановил его на полпути одним мановением руки.
      — Сядь.
      — Что ты сделал? Сколько я был в отключке?
      — Я наложил на тебя заклятие, как только ты сел. А что до того, сколько ты спал… почти сутки. Ночь пришла и ушла.- Колдун подошел ближе, опираясь на магический посох как на палку. Однако Норрек не счел такое его использование признаком слабости Дрогнана. — Зачем я так поступил? Скажу только, что мы сделали первый шаг к нашей общей цели, друг мой. — Он выжидающе улыбнулся. — А теперь расскажи, что ты видел в этом сне?
      — Разве ты не знаешь?
      — Я усыпил тебя; но я не решаю, что именно тебе увидеть.
      — Хочешь сказать, я сам создал этот кошмар?
      Древний маг подергал свою серебряную бороду.
      — Возможно, я и повлиял немного на выбор темы… но результаты — дело твоего мозга. Итак, расскажи о своем сне.
      — А ради чего?
      Дружелюбие мигом слетело с лица Дрогнана.
      — Ради твоей жизни.
      Сообразив, что выбора у него нет, Норрек, наконец, уступил и сообщил волшебнику все, что тот хотел знать. Солдат в подробностях описал сцену, события, даже лица и имена статуй. Дрогнан кивал, весьма заинтересованный. Он задавал вопросы, вытаскивая из Норрека детали, о которых боец забыл упомянуть сразу. Слушающему магу никакая мелочь не казалась ничтожной и маловажной.
      А когда пришло время поведать об ужасающих событиях в самой гробнице, Вижири весь обратился во внимание. Дрогнан, казалось, получает некое извращенное удовольствие, вынуждая Норрека описывать скелеты магов и открывающийся саркофаг. Даже когда солдата начало трясти при воспоминаниях о погружении в бездну, колдун заставлял его продолжать, не упуская ни капли информации.
      — Очаровательно! — выпалил Дрогнан, совершенно не замечая мучений, пережитых ветераном, когда тот закончил. — Какая яркая картина! Это должно быть правдой!
      — Что… должно быть?
      — Ты действительно видел гробницу! Настоящее Тайное Святилище! Я уверен!
      Если он ожидал, что Норрек разделит его радость, то морщинистому магу пришлось разочароваться.
      Солдат не хотел верить, что то, что он видел, может быть реальным… но даже если такое место и существует, Норрек не желал становиться частью всего этого. После логова Бартука идея войти в гробницу его ненавистного брата холодила душу выносливого бойца С тех пор, как все это началось, он испытывал лишь отчаяние и ужас; Норрек всего лишь хотел освободиться от магических доспехов.
      Так он и сказал Дрогнану, а старик ответил:
      — Ты получишь свой шанс, Вижаран… если по доброй воле встретишься со своим кошмаром еще раз.
      Норрек обнаружил, что не удивлен словам колдуна. И Бартук, и Дрогнан разделяли историю культуры, опиравшейся на амбиции и не взирающей на последствия. Так была основана империя Кешьястан, и Вижири, ее основа, рассматривали вызов демонов как способ накопить силу большую, чем у прочих. И только когда эти самые демоны повернулись против них, им пришлось отказаться от привычного порядка действий — но даже сейчас по миру ходили истории о безнравственных Вижири, вновь привлекающих силы Ада во имя собственного могущества.
      Даже Фаузтин иногда намекал на возможность переступить черту, которую его мастерство полагает безопасной. Однако Норрек предпочитал верить, что его друг не скатился так низко, как Дрогнан, и не стал бы никого заставлять переживать дикие кошмары — ни единожды, ни тем более дважды, — и лишь ради простой корысти.
      И все же какой выбор у солдата сейчас? Только Дрогнан удерживает проклятые доспехи, не дает им подвести Норрека к — кто знает какой — чудовищной черте…
      Он обвел взглядом бесчисленные книги и свитки, собранные за долгие годы стариком Вижири. Норрек подозревал, что это всего лишь часть кладовой знаний Дрогнана. Колдун провел его в эти покои и наверняка кое-что держит от бойца в тайне. Но воистину, если кто-то и способен освободить его, так это Вижири, — если только Норрек согласится заплатить его цену.
      И вновь — есть ли у него выбор?
      — Ладно! Делай, что должен… и поскорее! Я хочу покончить со всем этим!
      Но, даже произнося эти слова, Норрек знал, что терзающему его чувству вины конца никогда не будет
      — Конечно. — Дроган отвернулся, потянувшись к еще одному массивному тому. Несколько секунд он перелистывал страницы, кивая самому себе, затем закрыл книгу. — Да, это нужно сделать.
      — Что сделать?
      Отложив фолиант, маг ответил:
      — Несмотря на вражду между ними, Бартук и Горазон навсегда связаны друг с другом, даже в смерти. То, что доспехи привели тебя сюда, в Лат Голейн, доказывает, что узы эти остаются крепки даже по прошествии всего этого времени. — Он нахмурился. — И твоя связь с латами почти столь же сильна. Неожиданный плюс, должен добавить; я сам нахожу это весьма любопытным. Возможно, после того как все закончится, я займусь изучением сего феномена.
      — Ты так и не сказал, что собираешься сделать, — напомнил ему ветеран, не желая, чтобы Дрогнан снова отвлекся.
      Он смутно понимал, что сказал колдун насчет уз между братьями и что доспехи имеют к этому какое-то отношение, но остальное не имело для него смысла, да Норрек и не жаждал его отыскать. Его собственная связь с латами началась со входа в гробницу Бартука и оборвется, когда Дрогнан поможет ему стащить эти железки с тела. После этого Вижири пускай делает с доспехами все, что ему угодно, — например (вот бы было здорово!), расплавит их и перекует, допустим, на плуг или еще какой-нибудь безвредный инструмент.
      — На этот раз я воспользуюсь заклинанием, которое позволит нам отыскать действительное местоположение гробницы, которое, как я всегда считал, может оказаться прямо под городом, — Глаза Дрогнана вспыхнули от предвкушения этого. — Тебе нужно будет вернуться в сон… но на этот раз ты проделаешь это, бодрствуя.
      — Как же я смогу видеть сон, не засыпая?
      Маг закатил глаза.
      — Боги, избавьте меня от несведущих! Норрек Вижаран, ты будешь спать, бодрствуя, благодаря моему заклинанию. Уверяю тебя, ничего больше тебе знать не требуется.
      С большой неохотой усталый солдат кивнул:
      — Ну, хорошо. Тогда приступим!
      — Приготовления займут пару минут…
      Подойдя ближе, престарелый Вижири концом посоха начертил на полу круг, обведя кресло. Сперва Норрек не увидел в этом ничего необычного, но когда круг замкнулся, линия внезапно ожила, полыхнув яростным желтым пульсирующим сиянием. И снова солдат выпрыгнул бы из кресла, если бы не предостерегающий взгляд хозяина-колдуна. Пытаясь успокоиться, Норрек напомнил себе главнейшую цель всего этого — освобождение. Ради свободы он встретит лицом к лицу все, что предложит ему Дрогнан.
      Чародей что-то пробормотал, потом протянул левую руку и дотронулся до лба Норрека. Солдат почувствовал слабый толчок — и все.
      Палец Дрогнана принялся чертить в воздухе символы, вспыхивающие и начинающие мигать, как только колдун заканчивал их. Норрек глядел на них лишь мельком, хотя, по крайней мере, один знак напомнил ему оберег, виденный в гробнице Бартука. Это снова встревожило бойца, но время для отступления уже миновало, и он знал, что встретиться с результатами колдовства придется.
       — Шазари… Шазари Томей…
      Тело Норрека напряглось и застыло, словно доспехи опять взяли на себя контроль над ним. Однако опытный боец знал, что этого не может быть, поскольку Дрогнан давно уже доказал свое влияние на заколдованные латы. Нет, это, должно быть, просто очередная часть заклинания.
      — Томей!— вскричал седой маг, вскидывая над головой свой колдовской посох. Несмотря на преклонные годы, выглядел чародей куда опаснее и могущественнее, чем любой человек, виденный когда-либо Норреком, даже на поле боя. Белая потрескивающая аура окружила Вижири, отчего его борода и волосы затрепетали, словно обретя собственную жизнь. — Шазари Сарафи.
      Норрек задохнулся, тело его яростно затряслось. Страшная сила вдавила человека в кресло. Покои мага вдруг завертелись вокруг него с жуткой скоростью, вызывая тошнотворное головокружение. Норрек почувствовал, что плывет, хотя ни руки, ни ноги его и пошевелиться не могли.
      Изумрудная дымка окутала его зеленым куполом тумана. Где-то далеко, очень далеко, Дрогнан кричал еще что-то, но звук получался невнятный, словно время Вижири растянулось и еле ползло и голос колдуна перемещался не быстрее улитки.
      Теперь пелена утончилась, образовав идеальный круг. Изумрудный туман внутри рассеялся — и тогда на его месте возник образ.
      Склеп.
      Что-то в картине сразу встревожило Норрека. Детали, казалось, изменились, стали… неправильными. Скелеты Вижири теперь были облачены в доспехи, а не в мантии и не были действительно мертвыми, а, скорее, умело высеченными из камня. Занавесы паутины уступили место истертым до прозрачности гобеленам с вытканными на них магическими созданиями — драконами, птицами Рух и прочим. Даже герб клана братьев изменился, превратившись в распростершую крылья птицу, вцепившуюся когтями в солнце.
      Норрек попытался что-то сказать, но голос пропал. И снова услышал он болезненно бьющие в голову слова Дрогнана откуда-то издалека.
      Внезапно изображение склепа отступило. Все быстрее и быстрее уносилось оно от Норрека. И хотя он по-прежнему сидел в кресле, боец ощущал, будто бежит назад по пахнущим плесенью коридорам, ведущим к гробнице Горазона. Ряд за рядом пролетали перед Норреком статуи, исчезая так же быстро, как и склеп. И хотя теперь лица превратились в размытые пятна, некоторые он узнавал, но принадлежали они не темному прошлому Бартука. Нет, эти лица были из жизни самого Норрека — Сэдан Трист, Фаузтин, первый командир солдата, кто-то из женщин, которых он любил, и даже капитан Каско. Некоторых он не узнал совсем, включая бледную, но привлекательную молодую девушку с локонами чернее ночи и глазами, поражающими не только их необычным разрезом, но и просто тем, что мерцали они серебром.
      Но и статуи, наконец, исчезли яз виду. Теперь он видел лишь землю и камни, кувыркающиеся вокруг него, словно он вылетал из глубокой норы. Дрогнан что-то выкрикивал, но это было не обязательно, ведь Норрек и так все понимал.
      Наконец земля и камни уступили место более сыпучему веществу… песку, — запоздало догадался солдат. Сияние, возможно свет дня, разлилось по краям картины.
       Норрек!
      Ветеран тряхнул головой, уверенный, что ему лишь почудилось, что кто-то позвал его по имени.
       Норрек! Вижаран!
      Похоже на Дрогнана, но голос звучал озабоченно, даже, возможно, испуганно.
       Вижаран! Борись!
      Что-то зашевелилось внутри Норрека… страх за собственную душу?
      Левая его рука вскинулась сама.
      — Нет! — закричал он, и собственный голос показался человеку далеким, оторванным от него.
      Поднялась вторая рука, и все тело последовало за ними, повинуясь доспехам.
      Он едва не покинул кресло, когда некая физическая сила вдруг попыталась остановить невольный процесс. Норрек увидел искаженную фигуру Дрогнана, сжимающего обеими руками посох, пытающегося вернуть солдата, вырвать его из видения Тайного Святилища. А еще он увидел, как его ладони в латных перчатках легли рядом с руками Вижири, обхватив посох, словно намереваясь вырвать его.
      Посох затрещал, искрясь желтым там, где к нему прикасался Дрогнан, и кроваво-красным — где с деревом встретились пальцы Норрека. Солдат чувствовал, как могущественное колдовство течет сквозь саму его сущность…
       Борись, Вижаран!— взывал откуда-то Дрогнан. Его рот, казалось, не двигался, но выражение лица было столь же потрясенным, как и слова, гулко бьющиеся в голове Норрека. — Доспехи сильнее, чем я полагал! Нас провели!
      Больше ничего говорить и не требовалось. Он понял, что имел в виду маг. Очевидно, заговоренные латы никогда и не были под контролем Вижири; они просто выжидали момента, когда Дрогнан откроет им то, что они так долго искали.
      Местонахождение гробницы Горазона.
      Но кое в чем Дрогнан был прав. Он сказал, что Бартук и ненавистный ему брат остались связаны навеки. Теперь Норрек понял, почему доспехи перетащили его с одного края света на другой. Что-то тянуло их к месту последнего упокоения Горазона, что-то столь могущественное, что даже смерть не могла остановить поиски.
      Доспехи обладали неким разумом; они, несомненно, проявили больше ума и сноровки, чем Норрек, да и любой другой человек. Вероятно, когда «Ястребиный огонь» приблизился к Лат Голейну, они даже ощутили колдовство Дрогнана… и каким-то образом узнали, что Вижири можно использовать в собственных зловещих целях.
      Немыслимо, невероятно, неправдоподобно — но более чем похоже на абсолютную правду.
      Энергия между перчатками Норрека зашипела. Дрогнан вскрикнул и упал назад — не мертвый, но наверняка оглушенный. Перчатки отпустили волшебный посох, а потом правая потянулась к видению перед Норреком.
      Однако картина начала изменяться, ускользать, словно какая-то другая сила решила уничтожить злые замыслы доспехов. Образ тускнел, расплывался…
      Неустрашимые доспехи опустили правую перчатку в самый центр видения. Малиновое свечение разлилось по руке.
       — Шазари Дживокс!
      И когда нежеланные слова-паразиты спрыгнули с губ, тело Норрека перестало быть материальным. Он закричал, но ничто уже не могло остановить процесс. Превращаясь в дым, он растягивался, скручивался — и наконец, просочился в уменьшившуюся и истощившуюся картинку.
      И пока Норрек и магический круг не испарились, крик ужаса продолжал звучать.
 
      Днем они потеряли одного человека, столкнувшегося с песчаным магготом, и еще одного, загубленного жаром самой пустыни, однако Галеона заметила, что, несмотря ни на что, Августас Злорадный доволен, словно не только заполучил уже доспехи Бартука, но власть и славу, о которых мечтал всю жизнь. Это беспокоило ведьму, беспокоило больше, чем она полагала возможным. На генерала это совсем не похоже. Если его настроение настолько улучшилось для этого наверняка должна быть веская причина.
      Галеона подозревала, что причина эта связана каким-то образом с Ксазаксом. В последнее время она редко видела демона, а это никогда не означало ничего хорошего. Фактически с той самой ночи, когда Злорадный, потеряв всякий здравый смысл, ушел гулять один в ночной мрак пустыни, богомол действовал совершенно отдельно от ведьмы. Дважды, когда колдунья находила предлог отделиться от общей группы и поговорить с ним об их планах, Ксазакс подозрительно воздерживался от каких-либо комментариев. Женщине начало казаться, что все, ради чего они столько трудились вместе, больше не имеет значения.
      Ксазакс хочет заполучить доспели, — размышляла она. — Но сам он не может воспользоваться их чарами.
      А не он, значит — человек-простофиля… и Августас тут являет собой вполне конкретную возможность. Ведьма уже подозревала Ксазакса в попытке манипулировать ее любовником. Теперь же она чувствовала твердую уверенность, что недооценила богомола.
      Галеоне необходимо восстановить свое влияние на командующего. Если она этого не добьется, то рискует потерять не только свое положение — колдунья рискует потерять голову.
      К Злорадному взывали, моля о привале. За сравнительно короткий срок они прошли немалое расстояние, и потери, несмотря на суровые обстоятельства, были на удивление невелики. Стая прыгунов — скачущих ужасных тварей, внешне напоминающих рептилий с шипами вдоль хребтов, — некоторое время преследовала их, заставляя поторапливаться, но войско не позволило бестиям подобраться к себе настолько близко, чтобы те смогли воспользоваться своими длинными когтями и острыми зубами. Стоило зарубить одного — и остальные принялись драться из-за трупа. Как большинство созданий пустыни, они предпочитали легкую добычу, даже если ей оказывался один из сородичей, избегая сражаться с кем-то, кто способен дать отпор.
      Во всяком случае, песок и жестокая жара продолжали донимать людей сильнее любых врагов, и командующий наконец уступил. Если бы выбор целиком зависел от него, он продолжал бы путь, даже если бы это означало загнать коня до смерти и идти дальше пешком.
      — Я почти вижу, — заметил он, когда женщина оказалась рядом с ним. Злорадный пришпорил скакуна и двигался немного впереди колонны. Сейчас он сидел в седле, озирая пустоту впереди. — Я почти чувствую…
      Она подвела свою лошадь поближе и протянула руку, чтобы дотронуться до мужчины. Командующий Злорадный, так и не снявший кровавого шлема Бартука, не взглянул на нее, даже не подал виду, что почувствовал что-то.
      — Ты заслужил, — проворковала она, пытаясь привлечь его интерес. — Представь, как ты будешь выглядеть, когда устремишься в Лат Голейн в малиновом шлеме Полководца! Они подумают, что ты — это он, вернувшийся к жизни!
      И пожалела о своих словах почти сразу же, вспомнив, как перемешались его жизнь и воспоминания шлема. С того последнего страшного случая приступы у него не повторялись, но ожог на пальце Галеоны еще давал о себе знать, не позволяя забыть о прошлом разе.
      К счастью, у Августаса сейчас имелось собственное мнение. Он, наконец, обернулся к Галеоне, явно довольный тем, что сказала колдунья:
      — Да, это будет дивное зрелище — и последнее, что они увидят! Я уже рисую себе… крики ужаса, испуганные взгляды людей, осознавших приход их гибели и понявших, кто принес ее им.
      Возможно, сейчас она получила возможность, которую искала:
      — Знаешь, любовь моя, пока у нас есть время, я могу испробовать для тебя еще одно заклинание поиска. С шлемом…
      — Нет. — Просто и кратко. Отводя взгляд, Злорадный добавил: — Нет. В этом нет необходимости.
      Он не увидел, как женщину пробрала дрожь. Несколькими словами он подтвердил худшие ее страхи. Генерал всегда был упорен, он пользовался любой возможностью отыскать с помощью магии легендарное облачение Бартука. Когда ему в руки попал шлем — путем, который даже она назвала бы провидением, — он не жалел усилий и всегда позволял ей брать артефакт, чтобы отыскать доспехи. Даже когда они обнаружили, что этот Норрек гуляет по земле, облаченный в латы, которые Злорадный считал своими по праву, он настаивал, чтобы она по-прежнему регулярно колдовала над шлемом, чтобы отслеживать маршрут бродяги.
      Теперь он говорит так, слово его это совершенно не волнует, словно он настолько уверен в неизбежности получения доспехов, что больше не нуждается в неотрывном магическом наблюдении за ними. Как это не похоже на Августаса, которого она изучила вдоль и поперек, и Галеона чувствовала, что дело тут не только во влиянии шлема. Наверняка заколдованный убор достаточно укрепил свою хватку, чтобы пережить пару минут разлуки.
      Таким образом, мысли ее снова вернулись к Ксазаксу.
      — Как пожелаешь, — отозвалась наконец Галеона. — Скоро ли мы отправимся в путь, любовь моя?
      Он взглянул на солнце:
      — Через четверть часа. Не позже. Я буду готов ко встрече с судьбой вовремя.
      Женщина не стала просить разъяснений. Четверти часа ей хватит.
      — Тогда я оставлю тебя наедине с твоими размышлениями, мой генерал.
      То, что он даже не кивнул, отпуская ее, уже не удивило ведьму. Да, Ксазакс определенно начал действовать самостоятельно, вероятно даже связался с командующим напрямую. А значит, демон не только сделал первый шаг к разрыву своего пакта с колдуньей, но и уже видит ее мертвой.
      — Посмотрим, чья голова раньше окажется на пике, — пробормотала она.
      Тени, где можно спрятаться, сейчас не было, а значит, пока не опустится ночь, Ксазакс не подберется к колонне. Следовательно, Галеона может колдовать, не опасаясь, что предатель-богомол узнает об этом.
      Женщина отыскала идеальное местечко за дюной совсем рядом с войском. Сама она не боялась песчаных личинок и им подобных тварей — защитные заклинания, которыми она обезопасила себя в самом начале путешествия, оставались по-прежнему надежными. Она могла бы сделать то же для всей колонны, возможности позволяли, но тогда бы на любые другие заклятия сил Галеоны не хватило. Причин быть столь великодушной женщина не видела. Парой солдат больше, парой меньше — какая разница…
      Спешившись, она достала флягу с водой и опустилась на колени в горячий песок. Из фляги на опаленную жадную землю выплеснулось несколько драгоценных глотков прохладной жидкости. В тот момент, когда колдунье показалось, что уже достаточно, она закупорила фляжку и быстро приступила к работе.
      Тонкие длинные пальцы женщины слепили из влажного песка грубую человеческую фигурку размером с куклу. Совершенствуя форму, Галеона бормотала первую порцию заклинаний, настраивая свое создание выполнять то, что она потребует. Песчаная фигурка приобретала сходство с мужчиной, очертания его фигуры говорили о том, что на нем латы.
      Зная, что влажным песок будет недолго, Галеона поспешно извлекла из кармана крохотную склянку. Продолжая шептать, колдунья брызнула несколько капель на грудь песчаной кукле. Пузырек этот был для нее бесценен; там была кровь, ее кровь, которой она пожертвовала ради дела претерпев кропотливую колдовскую работу над собой.
      Изображение доспехов Бартука требовало крови для определенности и, что куда важнее, для связи Галеоны с фигуркой, которую она сотворила. Это, в свою очередь (на что она очень надеялась), позволит ей дотянуться до этого Норрека, прикоснуться к нему, как там, на корабле. Тогда, когда они с Ксазаксом вызвали Спящего, боец был слишком далеко, и подобное заклинание потребовало бы слишком много жизненных соков ведьмы — она бы не пережила попытку. Принесенный в жертву солдат в палатке в тот раз заменил ее. Сейчас, однако, Галеона была уверена, что попытка окажется успешной и с минимальным ущербом для нее самой.
      Женщина заключила фигурку в нарисованный круг, затем положила руки — ладонями вниз, пальцы разведены — слева и справа от своего творения. Низко нагнувшись, она уставилась на то место, где должно было быть лицо, шепча финальную формулу заклинания, перемежая слова с именем солдата:
      — Норрек… Норрек…
      Мир расступился перед ней. Угол зрения Галеоны изменился, теперь она летела над пустыней, словно орел, парящий в небесах на крыльях — своих и ветра. Ее несло все быстрей и быстрей, и вскоре уже невозможно было разглядеть, какой ландшафт лежит внизу.
      Заклинание работало. А воспоминания о короткой встрече с болваном усиливали магию, помогая концентрироваться на лице и фигуре.
      — Норрек… покажись… покажи мне, где ты…
      Перед глазами вдруг почернело. Резкая перемена застала Галеону врасплох, и она едва не разорвала чары. Лишь способность быстро мыслить позволила сохранить связь; если бы попытка сейчас провалилась, времени повторить ее у ведьмы не было бы. Даже ее недолгое отсутствие могло навести Августаса на подозрения.