Песнь победителя

«Если Вы знаете кого-нибудь… Я буду Вам очень обязан. Вот номер моего телефона», – говорит он и я вижу, что разговор заканчивается. Неужели это всё?

«Скажите, почему Вы так смотрели на меня в трамвае?» – спрашиваю я. Может быть, он всё-таки опомнится, что сегодня воскресенье.

«У Вас очень хороший цвет лица, фрейлейн. Как у ребёнка. Красивое всегда приятно для глаз», – отвечает офицер и улыбается загадочной улыбкой. – «Вы на меня не обижаетесь?» На таких нельзя обижаться. У него какая-то особая манера. Говорит так серьёзно, что это даже нельзя принять за комплимент.

«Auf Wiedersehen». И на этом мой воскресный роман закончился.

Когда я рассказала вcё Шарлотте, та только руками всплеснула: «Вот глупенькая! Ведь тебе самой счастье в руки лезет. У нас тут только и мечтают, чтобы попасть на работу в Карлсхорст. Если ты не хочешь, то дай номер телефона мне».

Тогда я решила рискнуть сама. Сейчас такое время – не приходится быть разборчивой. Хоть и страшно, но всё же попробую. Сейчас без работы трудно, дорогая Хельга. Ты ведь сама знаешь.

Сегодня утром я пришла в комендатуру Карлсхорста и позвонила «ему» по телефону. Он заказал для меня пропуск и – я в Карлсхорсте. Одной ногой в Германии, другой ногой в России. Кругом все военные, но не страшно. Может быть, потому что днём.

Недавно у них тут был большой праздник. Рассказывают, что солдаты пили водку ртом из бочек прямо на улицах, а потом выкатили пушки и стреляли друг в друга. Я это от многих слышала.

Через пять минут я у дверей его квартиры и нажимаю кнопку звонка. Он очень удивился, когда увидел меня, и говорит: «Вы сами? Так быстро и так рано?» Он помог мне снять пальто, как настоящий кавалер. Потом говорит: «Я тороплюсь на работу. Давайте завтракать». Посадил меня за стол, а сам гремит посудой на кухне. Я сунулась было тоже на кухню, а он мне: «Не так скоро, детка. Когда я уйду, тогда Ваша очередь».

После завтрака он оставил мне все ключи и говорит: «Будьте здесь хозяйкой. Чтобы был порядок. В три часа я приеду обедать». Как тебе это нравится?

Ну вот, теперь я сижу хозяйкой за его письменным столом и пишу тебе письмо. Включила радио. Сбоку греет электрический камин. Самое главное пока не страшно. Опишу все в следующем письме.

С берлинским приветом!

Твоя Марго.

Берлин-Карлсхорст

Дорогая Хельга!

Как тепло в квартире у моего капитана! Сегодня я у себя дома мерзла даже под пуховиками. А этот варвар включил по всем комнатам электрические печи и жжёт тока больше, чем весь наш Лихтенберг.

Счётчик гудит и крутится, как в лихорадке. Контролер попробовал было сунуться однажды и даёт капитану счёт. Капитан похлопал его по плечу и смеется: «Это в счёт репараций!» Дал ему пару папирос и выставил за дверь.

Да, я тебе не сказала, что мой офицер имеет чин капитана – это четыре звёздочки. Зовут его Михаэль – Михаэль Белявский.

В квартире рядом живёт лейтенант. Тот выдумал ещё лучше. Когда уходит на работу, то зажигает на целый день газовую плиту. Чтобы тепло было. Надо же додуматься!

Газ часто выключают днём а потом снова включают. Когда лейтенант приходит вечером, то иногда вся квартира полна газом. Я когда мимо двери прохожу, то слышу, как газ из-под двери ползет. Майн Готт! Когда-нибудь весь дом взлетит на воздух. А в подвалах полно брикетов.

Если бы я не боялась, что дом взорвется, то было бы совсем хорошо. Всё так интересно! Как в дикой Африке. Или среди людоедов.

Опишу тебе «мою» квартиру. Ведь я здесь полная хозяйка. Мой капитан ничего не запирает. Ключи торчат в замках, но всё открыто. Для чего тогда замки – для красоты? Удивительно доверчивый народ. Как и все дикари!

Вчера герр Шмидт, наш домоуправляющий, рассказывал, как мой капитан устраивал свою квартиру.

Все жители были выселены из Карлсхорста в 24 часа. Наш дом большой – около восьмидесяти квартир. Капитан явился с двумя солдатами, когда дом был уже пустой.

Он потребовал у герра Шмидта ключи ото всех квартир, потом приказал солдатам пойти на улицу и «поймать шесть немцев». Наловили, кто под руку попался и привели. Как тебе это нравится?

Затем капитан обошёл весь дом и выбрал себе квартиру по вкусу. Ты думаешь, на этом дело кончилось? Нет, у русских все наоборот.

Первым делом он приказал своей рабочей команде выбросить из квартиры абсолютно всё. Затем он отправился по другим квартирам. Где-то нашел обстановку кабинета по своему вкусу и приказал тащить всё «домой».

Потом отправил разведчиков с приказом «найти» ему в Карлсхорсте коричневое пианино – под тон кабинета. Сам же отправился искать подходящую обстановку спальни. Выкопал где-то спальню, как у Марии Антуанетты. Двуспальная кровать, на которой только в футбол играть.

Откуда только у этого варвара вкус оказался? Должна признаться, что квартира получилась уютная. Кабинет, как у министра.

На письменном столе огромный бронзовый орёл. По стенам очень редкие рога – из квартиры д-ра Мейсснера, исследователя Африки. Конечно, при таких условиях – это не трудно. Цап-царап!

А спальня! Тут воплощенная невинность голову потеряет. На ночном столике маленькое радио и белый телефон, а на полочке бронзовая коробка для сигарет и… пистолет. Когда я пыль стираю, то боюсь притрагиваться.

Ни один человек не поверит, что в этой спальне живёт холостой мужчина. А вместе с тем – он не женат. К довершению всего над кроватью висит большая картина – «Кающаяся Магдалина», тоже откуда-то из соседней квартиры. Может быть он действительно монах!

Недавно капитан привез из Дрездена одеяло из малинового шёлка и теперь посылает меня купить специальные пододеяльники и обязательно с кружевами. Каково?

Потом принес в кармане маленького попугайчика и пустил его летать по комнатам. Говорит, что если попугай улетит, то следом вылечу и я. Очень любезно! Теперь нужно доставать где-то клетку.

Требует, чтобы я ему купила маленький аквариум с золотыми рыбками. Откуда он только додумался, что такие вещи существуют на белом свете. Неужели он видал это в своей дикой России?

Меня удивляет, как эти русские не приспособлены к мелочам жизни. В квартире рядом испортилась кнопка дверного звонка. Ведь что проще, как позвать герр Шмидта и сказать ему починить.

Вместо этого хозяин квартиры откручивает звонок у своего соседа и ставит себе. Тот, в свою очередь, поступает таким же образом и делает на звонке пометку, чтобы не украли второй раз.

Так продолжается по двадцати квартирам, пока кто-либо просто не примирится с отсутствием звонка. Если что-либо поломалось, то русские возятся с этим сами. Как будто они не знают, что для этого существует герр Шмидт, который работает тоже «в счёт репараций».

Единственное место в Берлине, где очереди у магазинов обычное явление – это Карлсхорст. В Берлине мы, немцы, получаем по 100 грамм жиров в месяц, но без очереди. Русские получают по несколько килограмм, но зато надо стоять часами в очереди. Как им только не стыдно!

Все магазины на Трептов-аллее. По ней же сквозь Карлсхорст проезжает немецкий трамвай. Все видят очереди у каждого магазина. Ещё лучше, – в одной очереди стоят немецкие домработницы, жёны русских офицеров и – сами офицеры.

Ведь в магазине несколько продавщиц, а никто не догадаётся сделать отдельные очереди. В неприятных вещах – у них действительно полное равенство.

Холостые офицеры в обеденный перерыв или после работы вместо того, чтобы отдохнуть, стоят по очередям. Притом никто не удивляется и не возмущается. Как будто они с первого дня рождения привыкли к очередям.

Вчера я нашла на ночном столике капитана книгу в чёрном переплете. Дорогая Хельга – я испугалась. Я ожидала какую-нибудь порнографию или любовный роман. Знаешь, как это принято у офицеров. Это был – «Майн Кампф»!

Эту книгу теперь стараются не держать дома даже немцы. А он – советский офицер. В книге – подчёркнутые карандашом места и пометки его рукой на полях. Значит, он читает эту книгу не для развлечения перед сном. Это для меня новая загадка.

Потом я заглянула в библиотеку. Самое интересное я нашла на нижних полках, которые не видно снаружи. Там оказались целые кипы нацистских журналов. Тут было всё, что угодно – вплоть до «Мифа XX века». Такую коллекцию трудно найти в доме самого заядлого наци. Зачем ему, советскому офицеру, копаться в развалинах прошлого?

Жаль, что он не разговаривает со мной. Я для него только служащая. Он, конечно, не предполагает, что в лучшие времена я была студенткой Кунстакадемии.

Заканчиваю письмо. Уже время готовить обед.

Дорогая Хельга, я очень сержусь на тебя за твое молчание. Пиши!

С приветом!

Твоя Марго.

Waldheim-Sachsen

Дорогая Марго!

Жизнь моя идёт не так весело, как у тебя. Наш маленький городок нельзя сравнить с Берлином. Да и у меня лично очень много неприятностей. И дома и на сердце.

Ведь ты знаешь, что я ожидаю ребёнка. Этот ребёнок доставляет мне не радость, а только горе. Ведь это плод насилия. Я уже тебе писала.

Мне особенно горько читать твои письма, где ты так беззаботно пишешь о твоих знакомствах с русскими. С меня достаточно этого первого и последнего знакомства с воспоминанием. Я хотела бы предостеречь тебя, чтобы с тобой не случилось такой же печальной истории. Ведь жаловаться тогда будет поздно и некуда.

Русский сержант, отец моего будущего ребёнка, служит в комендатуре нашего городка. Недавно я случайно столкнулась с ним на улице. Он пытался поздороваться со мной, но я убежала.

Теперь я всегда перехожу на другую сторону улицы, когда вижу его издалека. Я не могу видеть это грязное чудовище. Я никогда не забуду и не прощу тот ужасный день.

Мама очень опечалена будущим ребёнком. Ведь ты знаешь, как у нас здесь смотрят на эти вещи.

Милая Марго, мне ужасно тяжело. Я так мечтала иметь ребёнка и заботливо любящего отца, к которому мой маленький протягивал бы ручонки и говорил: «Па-а-а…» А теперь наверно ещё в колыбели он будет кричать: «Uri, Uri… Frau komm…» Кошмар!

Если хочешь доставить мне удовольствие, то не пиши мне ничего о русских! Будь осторожна! Я уверена, что твой новый хозяин первым делом попытается изнасиловать тебя или снимет с тебя часы. Что от них ещё можно ожидать?

Так жалко, что ребёнок не будет иметь отца. Иногда я плачу от отчаяния. Я уже сейчас представляю себе, какой будет ребёнок и радуюсь ему. Несмотря на всё.

Ведь мы женщины созданы, чтобы быть матерью. Когда я вспоминаю об отце, об этом грубом животном, у которого сердце, наверное, поросло волосами… Может ли он вообще иметь какие-либо отцовские чувства в сердце?!

Я уже сейчас вяжу для бэби крошечные штанишки и рубашонку. Мама, к моему удивлению, взялась помогать мне. Она говорит, что ребёнок дан Богом и не виноват.

Я думаю, какое имя дать ребенку. Будет это мальчик или девочка? Ведь это мой первенец, и я люблю его. Я уже купила для него пелёнки и детское приданое. Теперь так тяжело достать что-нибудь.

Тяжело будет моему маленькому. Ведь мы сами голодаем. Бедная наша Германия и твоя бедная подруга Хельга.

* * *

Берлин-Карлсхорст.

Дорогая Хельга!

Ты писала мне, чтобы я была осторожна, что мой капитан изнасилует меня. Х-а! Иногда я думаю, что может получиться только наоборот! Досадно, что мы – девушки не имеем права активного голоса в этих вопросах. А тем более попробуй-ка скажи офицеру, у которого ты работаешь.

Я однажды попыталась улыбнуться моему капитану слегка соблазнительно. Так как улыбается Марлен Дитрих. Знаешь, что из этот получилось? Он повернул меня лицом к кухне и хлопнул ладонью по… пониже спины.

Самым бессовестным образом. Как будто я школьница! Как будто мне не 21 год! Как будто все молодые люди не уверяют, что я очень хорошенькая! И при этом говорит, что лучше бы я надевала чистый передник, когда он приходит домой.

А вместе с тем мне этот дикарь начинает нравиться. Если тебе признаться, то это даже больше. Иногда я спрашиваю себя: может быть это просто временный интерес к дикарю? Или во мне говорит инстинкт женщины, на которую мужчина не обращает внимания? Или это от скуки?

У него выправка, как у настоящего офицера. Он не мальчишка, как все эти желторотые в цивильном. Одно плохо – он принципиально не хочет видеть во мне женщину.

На нём всегда сапоги блестят, как зеркало. Сапоги он мне чистить не позволяет. Слава Богу – это его собственная привилегия. Но зато синие галифе и зелёный китель – это для меня мука.

Не успею погладить галифе, как новое дело – неси китель в химчистку или подшивай белый воротничок. На днях спросил меня, – неужели я сама не догадываюсь заглянуть в его гардероб и приводить всё заранее в порядок. Но ведь я ему не бабушка!

Недавно устроил мне первый семейный скандал. Утром я прихожу и вижу на письменном столе слой пыли, а на нем пальцем капитана написано «Sau». Я завозилась с обедом, затем меня позвали соседи и я совсем забыла об этом. Когда он приехал обедать и увидел опять пыль на столе, то разразилась буря.

В первый раз я увидела, как он сердится. Как он затопал ногами, как закричал на меня. Я уж не помню – что он ругался. И по-русски и по-немецки. Потом слов не хватило – подходит к столу, пальцем по нем почертил и мне к носу: «Was ist das? Свинство! Сколько раз я уже говорил?» И этим же пальцем мне по носу провел.

Бог ты мой – я и испугалась и обидно.

А он опять кричит: «Хир никс Русслянд! Хир – Дейчлянд! Чтобы у меня здесь немецкий порядок был. Цум тейфель!» Я расплакалась и убежала на кухню, а он улегся на кушетку и курит.

Минут через пять успокоился и приходит на кухню. Я сижу и плачу. Он мне говорит: «Поди накрой стол для двоих».

Я тарелки ставлю, а у самой слезы капают от обиды. Думаю завтра возьму расчёт и уйду. Пусть тогда сам тарелки моет.

Мой капитан полез в шкаф и гремит бутылками. Я думаю, теперь напьется, как свинья, и побьёт меня. Вот оно русская душа, где показывается. Нужно уходить, пока не поздно.

Капитан откупорил бутылку вина, потом бутылку водки. Ставит на стол и говорит: «Поди, сними фартук и давай обедать».

Я очень удивилась. Что это такое – в первый раз он приглашает меня обедать вместе. Но раз приказывает, то я противоречить боюсь и сажусь, полужива от страха, за стол.

Он наливает два больших бокала водки и смеется. Неужели заставит меня пить эту гадость. Я слышала, что они всегда пьют водку, когда мирятся. А, выпивши – опять дерутся. Мама родная – помоги! Теперь буду аккуратно вытирать пыль.

Мой капитан делает вид, что все забыл и обращается со мной так, как будто он видит меня в первый раз и я у него в гостях. У меня от страха кусок в горле застревает, а он только смеётся, глядя на меня, и подливает вино.

«Скажи, Марго, когда у тебя будет муж, то ты также будешь заботиться о нем, как обо мне?» Тут я осмелела и говорю: «Но Вы же не мой муж».

«Тем более. Ты должна учиться. Я хочу чувствовать заботу. Понимаешь? За-бо-ту! Я уже пять лет абсолютно один, Марго. Четыре года я провел в грязи и крови. Среди выжженных развалин и снега…» Тут он стал грустный и не захотел больше говорить. Подошел к радиоле и поставил русскую пластинку. Когда русские пьяные – они не умеют веселиться. Или дерутся безо всякой причины, или поют грустные песни и плачут. Только тогда у них сердце выходит наружу.

Больше он мне не сказал ни слова. Только помрачнел весь. Не стал больше кушать и лег опять на кушетку. Долго молчал. Потом позвал меня к себе, посадил рядом, положил мне голову на колени и ласкается.

Но ласкается так странно, как дитя к матери. Мне его жалко стало. Видно он очень одинок, но не говорит об этом. А я думала, что люблю его, и хотела ему помочь улыбкой Марлен Дитрих! Ему дороже всего забота. Теперь буду стирать пыль два раза в день. Может быть, тогда он заметит меня.

В комнате стало между тем полутемно. Кругом тихо-тихо. Тепло и так уютно. Как хорошо если бы я была здесь не служащей, а пусть даже просто его подругой.

Чем он занимался во время войны? У него много орденов. Неужели он тоже убивал людей? Он всё-таки добрый – накричал на меня, а потом стыдно стало.

Я-то, дура, испугалась, думала он сейчас позвонит в комендатуру и прикажет посадить меня в погреб. Лейтенант из соседней квартиры всегда угрожает так своей Маргарите, когда она ему суп пересолит.

Пока я мечтала, мой капитан заснул у меня на коленях. Я хотела его поцеловать, но побоялась. Встала потихоньку и принялась стирать пыль. Завтра перерою все его вещи и, когда он придёт домой, буду нарочно штопать носки у него на глазах. Пусть видит, что я о нём забочусь. У разных мужчин любовь приходит разными путями.

Дорогая Хельга, меня страшно интересует вопрос – есть ли у него какая-нибудь девушка. Пока я видела, что к нему заходит только фрейлейн Валя. Но тут не может быть ничего серьёзного.

Милая Хельга, мне так хочется увидеться с тобой и поболтать. Не горюй о бэби. Я уверена, что всё будет хорошо.

С приветом —

Твоя Марго.

Waldheim-Sachsen

Дорогая Марго!

Благодарю тебя за твои милые поздравления в предыдущем письме. Мой маленький – очень здоровый и милый ребенок. Теперь это для меня вся радость и забота. Для того, чтобы почувствовать что такое ребенок, – нужно быть его матерью. Теперь у меня масса хлопот и забот, это отвлекает меня от неприятных мыслей.

Можешь себе представить – мама теперь ругает меня всё время, что я мало забочусь о ребёнке, постоянно вмешивается и даёт советы. Я этого никак не ожидала.

Мама как-то пустилась философствовать и говорит, что брак без ребёнка – это пустоцвет, что только дети скрепляют семейную жизнь и связывает супругов. Правда потом получилась довольно неловкая пауза. Связывает супругов! Только не в данном случае.

Когда мы стали совещаться, какое имя дать ребенку, то мама опять внесла свое предложение. Как ты думаешь – что она предложила?

Она какими-то путями узнала, как зовут этого… Ну, этого сержанта. И хочет окрестить ребенка его именем. Это теперь даже принято – большинство детей, рождающихся от русских, называют русскими именами. Я не хотела, но мама настаивала и потом я согласилась.

Теперь у нас в доме есть маленький Петер, который голосит с утра до вечера. Какой он горластый – ужас!

На днях я шла с маленьким Петером на руках по улице и столкнулась опять с сержантом. Он остановился стоять посреди улицы и долго смотрел мне вслед. Я ушла поскорее, так как мне было стыдно.

Вчера наша соседка фрау Гюнтер пришла к нам и рассказала, что сержант приходил к ним, расспрашивал обо мне и о ребёнке. Спрашивал, чей это ребёнок. Потом сержант долго качал головой и что-то говорил по-своему, но они не могли понять что. Я опять испугалась и плакала. Что он ещё хочет от меня?

Вчера поздно вечером, когда мы уже хотели ложиться спать раздался стук в дверь. Мама пошла открывать и входит затем в комнату с… этим сержантом.

Я лежала в постели вместе с маленьким Петером. Хотела вскочить и убежать в другую комнату, но не могла. Мама странная – она так спокойно разговаривает с сержантом. Я только закрыла маленького Петера и повернулась к стене.

Но сержант был теперь совсем другой. Такой тихий и неловкий. Стоит в дверях и переминается с ноги на ногу, как медведь. Потом снимает с плеча тяжёлый солдатский мешок и даёт маме.

Отдал мешок и опять мнется в дверях. Как будто ему чего-то хочется, но он боится. Мама взяла его за руку и подводит к кровати, чтобы он посмотрел на ребёнка.

Я чуть не плачу, а маленький Петер улыбается во весь рот и махает ручонками. Он ничего не знает. Может быть, он инстинктом ребенка чувствует, что это его отец. Дети не понимают всей тяжести нашей жизни.

Сержант боязливо посмотрел на маму, на меня он старается не смотреть. Потом осторожно протягивает руку. Маленький Петер хвать его за палец и смеётся. Сержант так странно смотрит на ребёнка, совсем забыл о нас с мамой. Начал причмокивать губами и разговаривать с ним что-то по-русски.

Сержант спрашивает маму, как зовут ребенка. Мама ему отвечает: «Петер. Ты – большой Петер, а это – маленький Петер», – и взяла ребенка из кровати. Тот барахтается ручками и ножками, как котёнок и тянется к сержанту.

Затем, милая Марго, я очень удивилась.

Сержант бормочет: «Петя, Петя»… И вдруг я вижу, что у него по лицу слезы текут. Я ещё никогда не видела, как мужчины плачут. И вдруг он… он плачет. Всхлипывает, а слезы по лицу катятся. Лицо все перекривилось, как будто хочет удержаться и не может.

Мужчины плачут иначе, чем женщины. Женщины всегда прячут лицо. А этот – сидит, смотрит на маленького Петера, а из открытых глаз слёзы текут.

Потом вдруг вскочил, как будто за ним гонятся, и ушел, не сказав ни слова.

Я долго думала об этом. Что это всё может означать? Он теперь не такой страшный, как казалось раньше, а какой-то жалкий и беспомощный. Может быть мама права? Как он странно смотрел на маленького Петера. И потом эти слёзы… Звери не могут плакать.

Когда мама открыла мешок, то там оказалось несколько буханок хлеба, большой пакет масла и банки со сгущённым молоком. Зверь всё-таки заботится о своем детёныше. Мой бедный маленький Петер. Ведь нам действительно очень голодно.

Кончаю письмо и целую тебя крепко – твоя Хельга.

Берлин-Карлсхорст

Дорогая Хельга

Я сижу и пишу письмо, а противный Ганс, – так зовут эту нахальную птицу, – разгуливает по столу и мешает мне. Я часто сержусь на Ганса. Капитан заботится о нём больше, чем обо мне.

Когда капитан читает газеты, Ганс разгуливает у него по погонам и сует свой нос повсюду. Иногда капитан возьмет на язык корма и Ганс клюет у него с языка. Оба очень довольны. Как будто целуются. Тоже нашёл с кем целоваться – с попугаем!

У меня очень своеобразный распорядок дня. Во-первых, я не должна появляться в квартире до десяти часов, т. е. пока капитан не уйдёт на работу. Во-вторых, я не должна оставаться в квартире после пяти часов. Как будто он опасается, чтобы нас не заподозрили в чём-то интимном. О его жизни я больше узнаю от фрау Шмидт.

Теперь у капитана новая страсть. Встает каждое утро ни свет, ни заря, садится в машину и отправляется купаться на Мюггельзее. Если он так рано встаёт ради купанья в холодной воде, то надо полагать, он проводит не слишком весёлые ночи. Зачем ему тогда только спальня Марии Антуанетты?

Когда я пишу об этом, то вспоминаю старшего лейтенанта из четвёртого подъезда. Молодой мальчишка. Сначала был такой скромный и тихий. Затем начались женщины, женщины и женщины. Все с улицы – из-под моста около «Капитоля». Вскоре лейтенант бесследно исчез.

Фрау Шмидт рассказывает, что он теперь в «Голубой Дивизии». Так русские называют изолятор для сифилитиков на острове Рюген, где они живут за колючей проволокой. Потом их всех отправляют в Сибирь.

Недавно трамвайную остановку около «Капитоля» перенесли на полкилометра дальше от Карлсхорста. Половина венериков в госпитале Карлсхорста уверяет, что их продуло ветром около этой трамвайной остановки.

Фрау Шмидт знает абсолютно всё. Она клянётся, что в этом госпитале русских лечат от гонореи впрыскиванием скипидара в мягкие части (очень мучительный метод лечения, имевший место в 19 веке. Применяется в настоящее время в Советской Армии). Шшш-приц! Полтора кубика. А от двух кубиков умирают лошади. Представляю себе удовольствие!

Русские говорят, что эти уколы «морально-политические» – чтобы отбить охоту общаться с немецкими женщинами.

Скипидарно-политические уколы и Голубая Дивизия! Если русские говорят об этом так спокойно, то может быть у них есть ещё что-нибудь другое, о чем не говорится. Может быть, поэтому мой капитан такой непонятный? Ведь он не только мужчина, но и советский офицер. Это обязывает его не забывать законы своей страны.

Я слыхала, что после заключения Мирного Договора с Германией Сталин разрешит русским жениться на немецких девушках. Я спросила об этом капитана. Он посмотрел на меня искоса и говорит: «Забудь об этом детка. Кто тебе это говорил?» «Я в городе слышала», – отвечаю я.

«Если тебе это говорил русский, то он просто обманывал тебя. Будь осторожна с такими людьми. Тот, кто даёт обещания, которым он сам не верит, не может быть хорошим человеком. Это старая ловушка для девушек».

«Но я это слышала от немцев».

«Тогда это просто пропагандный трюк», – говорит он.

Недавно у моего капитана был день рождения, – я узнала это из его документов. Я купила по этому случаю особенно хороших цветов и привела квартиру в праздничный вид.

Я испекла вместе с фрау Рот шоколадный торт с его инициалами, приготовила особенно вкусный обед. Я даже позвонила ему по телефону на службу и спросила, не опоздает ли он к обеду. Для этого дня я надела свое лучшее платье и чулки.

Пока я возилась, принесли ещё один торт из кондитерской у нас в Карлсхорсте. Оказывается от фрейлейн Вали. Видимо она дружит с ним не на шутку, если помнит его день рождения. Мне стало обидио – все мои приготовления отходят на задний план. Мой торт нельзя сравнить с кондитерским! Теперь я опять только бедная немецкая девушка.

Когда капитан приехал обедать, то кричит мне с порога: «Марго, кушать! Быстро!» Неужели он опять собирается уезжать? Вот так день рождения? Мог бы немного отдохнуть.

Капитан заходит в кабинет и с любопытством оглядывается по сторонам, не понимая, по какому случаю всё это праздничное убранство. Рассматривает моё новое платье и белоснежный передник. Видимо это больше всего нравится ему. Он улыбается с таким выражением, будто говорит: «Ага, наконец-то!» Затем он спрашивает: «Детка, что это всё означает?» Я поздравляю его с днем рождения.

Он раздумывает что-то, как будто вспоминает какой сегодня день; смотрит на шоколадную цифру и говорит: «Ах да, в самом деле! Ведь сегодня мой день рождения!» Неужели он так заработался, что забыл об этом? Нет, мужчина не может существовать без женщины! Он хуже ребенка и все забывает за своими ужасно важными делами.

При том это беспомощное существо ещё воображает что оно венец творенья. Все это выдумки! Без женщин мужчины наверно и по сей день бегали бы голяком.

В награду за мою заботу капитан опять делает из меня леди на час и командует накрыть стол на двоих. Ах, только бы не пришёл кто-нибудь!

Еще не садясь за стол, капитан налил себе стакан водки и залпом выпил. Что за ужасные привычки! Я уже не раз замечала у него эту манеру заложить фундамент. Потом он начинает потихоньку пить всякие хорошие вещи – на столе шампанское, вино, ликёр.

Эту русскую манеру предварительно оглушить себя стаканом водки замечали многие из нас здесь в Карлсхорсте. Как будто русские хотят сломить этим стаканом какую-то железную завесу в душе. Тогда они становятся разговорчивы и оживлены. Пока не перепьются.

Я попробовала ухаживать за столом, как это полагается хозяйке дома. Но не тут-то было! Капитан опять повернул у себя в душе какой-то выключатель, и теперь я для него только дама и гость. Как будто он нарочно создаёт внутреннюю преграду.

Ведь было бы так просто обнять меня и поцеловать. Ведь я немножко пьяна и это простительно. Минутная слабость! Я бы сделала вид, что ничего не помню…

А он ведёт себя, как джентльмен, как будто у него в жилах сахарная водица. Как противно, когда мужчины слишком долго разыгрывают из себя джентльменов! Ведь я у него уже не первый день, ведь я пользуюсь успехом у мужчин. Но только не здесь.

Капитан включил радио и лег на кушетку. Я села рядом и молчу. Музыка играет тихую мелодию. Я знаю – это действует на него и он сам заговорит. И он сказал. О Боже, что он сказал!

«Марго, ты очень хорошая девушка. Я бы даже сказал слишком хорошая», – гладит меня по руке и задумчиво добавляет: – «у тебя, наверно было много мужчин?!» Я чуть не взорвалась. Надо же так хорошо начать и так плохо кончить! Я уже хотела ответить ему подобающим образом, но удержалась.

«Вы любите кого-нибудь, герр капитан?» – спросила я.

«Конечно, люблю».

«Кого?» – и жду с нетерпением, что он скажет.

«Я люблю Ганса, яичницу, да ещё розовые щёчки», – и смеётся. Видимо он не хочет говорить со мной всерьёз и переводит все в шутку.

«Только смотреть?» – спрашиваю я.

Мне хотелось пошутить. Ведь не даром в моих жилах течет берлинская кровь. Мне хотелось разжечь его, а потом холодно осадить. Ведь он так долго мучает меня.

«Марго, я с удовольствием поцеловал бы твои щёчки. Они у тебя такие свежие. Я даже отсюда чувствую, как они пахнут свежестью», – говорит капитан. У него поразительная манера говорить такие вещи самым спокойным тоном и без малейших намеков на дальнейшее.

«Но мир построен на диалектике», – продолжает капитан. – «Ты знаешь, что это такое? Ну, это значит, что после поцелуя в щеку мне захочется поцеловать тебя в губы, затем дальше и дальше».

«Ну, и что же здесь плохого?» – говорю я и думаю: «Неужели у него такая толстая шкура, что он не поймет и этого намёка?» «А плохо то, что нам тогда придётся расстаться».

«Почему?» – удивляюсь я.

«Об этом бесполезно говорить. Так должно быть».

«Но ведь многие русские имеют знакомых немецких девушек?» – возражаю я.

«Есть приказ, согласно которому связь советских офицеров с немецкими женщинами карается судом Военного Трибунала», – говорит капитан, не глядя на меня.

«Но ведь так часто видно…» – говорю я и не верю его словам.

«Это – уличная любовь, Марго. О ней не стоит говорить. И не она подразумевается в приказе маршала Соколовского».

«Но откуда будут знать, что Вы делаете дома, герр капитан».

«Хорошо. Возьмём наглядный пример. Допустим, я люблю тебя. Тогда я не должен лицемерить и скрывать это ото всего мира. Если же я не буду скрывать этого, то я рискую попасть в Сибирь. В лучшем случае – позорное разжалование с занесением в личное дело. Пятно на всю жизнь. Ты не поймешь этого».

«Но я знаю столько примеров…» опять стараюсь возразить я.