Глава 20

Филиппа отреагировала на новости с удивительным спокойствием. Когда все трое уселись в салоне Марсденов и Саймон сообщил о событиях, приведших к помолвке, лицо Филиппы побелело, но с губ не сорвалось ни единого звука.

За кратким рассказом Саймона последовало столь же недолгое, молчание, и все это время Филиппа, не мигая, взирала на будущего зятя, после чего осторожно заметила:

— Поскольку Аннабел лишена отца и защитника, мистер Хант, на мою долю выпало задать вам несколько вопросов как ее будущему мужу. Каждая мать желает, чтобы с дочерью обращались уважительно и заботливо, и вы должны признать, что обстоятельства…

— Понимаю, — кивнул Саймон.

Пораженная такой серьезностью, Аннабел пристально уставилась на него, но он смотрел только на Филиппу.

— Даю слово, что у вашей дочери не будет причин жаловаться.

Филиппа озабоченно нахмурилась, и Аннабел прикусила губу, зная, что сейчас последует.

— Подозреваю, вам уже известно, мистер Хант, что Аннабел — бесприданница.

— Разумеется, — невозмутимо кивнул он.

— И вам это безразлично? — продолжала допытываться Филиппа.

— Абсолютно. Я счастлив, что могу выбирать жену, не руководствуясь финансовыми соображениями. Мне совершенно все равно, что у Аннабел нет ни единого шиллинга. Более того, я намереваюсь облегчить положение вашей семьи: заплачу долги, позабочусь о счетах и кредиторах, обучении вашего сына и тому подобном. Словом, сделаю все необходимое, чтобы вы больше ни о чем не беспокоились.

Аннабел увидела, как Филиппа стиснула руки с такой силой, что пальцы побелели. В голосе прозвучала неуловимая дрожь того, что можно было назвать возбуждением, облегчением, стыдом или всем вместе.

— Спасибо, мистер Хант. Конечно, будь мистер Пейтон все еще с нами, обстоятельства были бы совершенно иными.

— Естественно.

— К сожалению, поскольку у Аннабел нет приданого, то и деньги на булавки брать неоткуда…

— Я открою у Берингса счет на ее имя, — успокоил ее Хант. — Для начала, скажем, пять тысяч фунтов… и время от времени сумма будет пополняться. Кроме того, я беру на себя расходы по содержанию экипажа и лошадей, не говоря уже об одежде, драгоценностях, и Аннабел откроют кредит в любом лондонском магазине.

Аннабел не расслышала, что ответила Филиппа: слишком сильно кружилась голова. Мысль о том, чтобы иметь в распоряжении пять тысяч фунтов… целое состояние… нет, это почти нереально. Потрясение было велико, но приятное предвкушение заставляло забыть обо всем. После стольких лет почти нищенского существования она сможет поехать к лучшим модисткам, купить лошадь для Джереми и обставить родительский дом роскошной мебелью, не говоря уже о коврах, безделушках, новых обоях…

Однако этот откровенный разговор о деньгах, последовавший сразу после предложения, вызвал у Аннабел омерзительное ощущение продажности. Она действительно почувствовала себя шлюхой, продающейся за деньги!

Украдкой оглядывая Саймона, она заметила в его глазах знакомый издевательский блеск. До чего же хорошо он ее понимает!

Щекам стало неприятно горячо. Но она молчала, пока речь шла об адвокатах, контрактах и распоряжениях. Как оказалось, мать обладала упорством и настойчивостью бультерьера во всем, что касалось переговоров с будущим зятем. Деловая дискуссия вряд ли сочеталась с высокой романтикой. И от Аннабел не ускользнуло, что Филиппа не спросила Ханта, любит ли тот невесту, а сам он не подумал упомянуть об этом.

После его ухода Аннабел с матерью ушли к себе, где можно было поговорить без помех. Встревоженная неестественным спокойствием Филиппы, Аннабел закрыла дверь, раздумывая, что ей сказать. Может, мать возражает против такого зятя?!

Но едва они остались одни, Филиппа приблизилась к окну и долго смотрела в вечернее небо, прежде чем прикрыть глаза рукой. Аннабел всполошилась, услышав приглушенный всхлип.

— Мама, — нерешительно начала она, глядя в напряженную спину матери, — прости меня, я…

— Слава Богу, — выдохнула Филиппа, словно не слыша ее. — Слава Богу.

Несмотря на все клятвы лорда Уэстклифа, через две недели он все же приехал в Лондон на свадьбу друга. Мрачный, но неизменно учтивый, он даже предложил себя в качестве посаженого отца, чьей обязанностью было отдавать невесту жениху. Ей хотелось отказать, но предложение так обрадовало Филиппу, что пришлось согласиться. Она даже нашла некое злобное удовольствие в том, чтобы заставить графа принять столь значительное участие в церемонии, против которой тот открыто выступал. Только верность заставила Уэстклифа появиться в Лондоне. Аннабел даже не ожидала, что дружба между ними так сильна.

Лилиан, Дейзи и их матушка также присутствовали на скромной церковной церемонии, но только благодаря присутствию лорда Уэстклифа. Миссис Боумен никогда не позволила бы дочерям появиться на венчании девушки, которая дурно на них влияла и, кроме того, имела глупость выйти за простолюдина. Однако нельзя было упускать такую золотую возможность оказаться в обществе самого завидного холостяка в Англии. Тот факт, что Уэстклиф был абсолютно равнодушен к ее младшей дочери и откровенно презирал старшую, был для миссис Боумен весьма слабым препятствием, которое она собиралась легко преодолеть, и даже не сомневалась в успехе.

На беду, тетушка Флоренс и остальные родственники матери запретили Эви приезжать. Последняя, правда, прислала Аннабел длинное прочувствованное письмо и чайный сервиз севрского фарфора, расписанный розовыми и золотыми цветами. Кроме вышеперечисленных лиц, присутствовали родители и родные Ханта, чего и следовало ожидать. Миссис Хант, коренастая особа с грубыми чертами лица, была склонна с радостью принять невестку в семью. К сожалению, дальнейшие события поколебали ее в этом намерении. Отец, высокий угловатый мужчина, ни разу не улыбнулся в продолжение всей церемонии, хотя глубокие морщины в уголках губ свидетельствовали о том, что человек он добродушный. Странно, что эта не слишком красивая пара произвела на свет пятерых поразительно симпатичных детей: высоких и неотразимо обаятельных.

Ах, если бы только Джереми смог приехать… но он все еще был в школе, и Аннабел с Филиппой решили, что для него будет лучше окончить семестр и отправиться в Лондон, когда Хант и Аннабел вернутся из свадебного путешествия. Кроме того, Аннабел была не вполне уверена, как отнесется Джереми к перспективе получить Саймона Ханта в качестве зятя. Хотя Джереми он всегда нравился, все же мальчик привык быть единственным мужчиной в семье. Вполне возможно, что он будет сопротивляться любым ограничениям, которые Хант наложит на него, но, откровенно говоря, и сама Аннабел вряд ли обрадовалась бы необходимости подчиняться желаниям человека, которого не слишком хорошо знала.

Но последний факт был насильственно доведен до сведения Аннабел в брачную ночь, когда она ждала мужа в номере отеля «Ратледж». Предполагая, что Хант, как большинство лондонских холостяков, живет в небольшом доме, из тех, что сплошным рядом тянулись вдоль улицы, Аннабел, к своему крайнему удивлению, обнаружила, что он обитает в номере люкс отеля.

— Но почему нет? — спросил он несколькими днями раньше, забавляясь ее неприкрытым недоумением.

— Ну… вечно находиться на людях…

— Прошу прощения, но я вполне могу приходить и уходить, когда хочу, без того, чтобы орда слуг сплетничала о каждом моем жесте и шаге. Судя по тому, что я наблюдал до сих пор, жизнь в отеле намного предпочтительнее обитания в насквозь продуваемом старом особняке.

— Да, но человек твоего положения должен иметь достаточно слуг, чтобы продемонстрировать свой успех окружающим.

— До сих пор я всегда считал, что слуг нанимают, если для этого есть необходимость. Люди должны работать. А манера выставлять напоказ слуг, как модные аксессуары, никогда не казалась мне привлекательной.

— Но, Саймон, я не нахожу их труд рабским!

— А вот это спорный вопрос, учитывая жалованье, которое получает большинство слуг.

— Но если мы собираемся жить в доме, как все люди, нам понадобится помощь, — задорно улыбнулась Аннабел, — если ты только не захочешь, чтобы я день и ночь ползала на четвереньках, отскребая полы и чистя камины.

Аннабел так и не поняла, почему при этом предположении глаза Ханта коварно блеснули.

— О да, милая. Именно об этом я и мечтаю… правда, не гарантирую, что ты будешь отскребать полы, — сообщил он и, тихо рассмеявшись в ее недоумевающее лицо, притянул к себе и больно прижался к губам. Но она попыталась вырваться.

— Саймон… отпусти меня… маме не понравится, если она застанет нас в таком виде…

— Неужели? Но я могу делать с тобой все, что хочу, и она слова не скажет против.

Аннабел, нахмурившись, уперлась руками ему в грудь.

— О, ты, надменный… нет, я не шучу, Саймон! Мы должны условиться… как быть дальше: вечно жить в отеле, или ты купишь нам дом?

Наспех похитив еще один поцелуй, Саймон рассмеялся:

— Я куплю любой дом, который тебе понравится, милая, а еще лучше — построю новый, поскольку успел привыкнуть к комфорту, хорошему освещению и современному водопроводу.

Аннабел мгновенно забыла о сопротивлении.

— Правда? Где?

— Ну, мы можем приобрести достаточно большой участок рядом с Блумсбери или Найтсбриджем…

— Как насчет Мейфэра?

Саймон улыбнулся, словно ожидал такого предложения.

— Только не говори, что нам придется жить на такой тесно застроенной домами площади, как Гросвенор-сквер или Сент-Джеймс, и смотреть в окна на напыщенных аристократов, вперевалочку гуляющих по своим крошечным дворам, обнесенным железными оградами…

— О, это было бы идеально! — обрадовалась она, чем ужасно насмешила жениха.

— Так и быть, купим что-то на Мейфэр, помоги мне Боже! И ты можешь нанять столько слуг, сколько пожелаешь. Заметь, я не говорю «сколько нужно», поскольку это все равно бессмысленно. Ну, а тем временем не могла бы ты потерпеть несколько месяцев в отеле?

Вспомнив этот разговор, Аннабел прошлась по комнатам. Повсюду бархат, кожа и блестящее красное дерево. Нужно признать, что «Ратледж» изменил ее представление об отелях. Говорили, что его таинственный владелец, мистер Гарри Ратледж, вознамерился создать самый элегантный и современный в Европе отель, сочетающий континентальный стиль с американскими нововведениями. Массивное здание «Ратледжа» находилось в районе театров и занимало пять кварталов между театром «Кэпитол» и набережной. Такие особенности, как использование негорючих материалов, специальные лифты для подачи блюд и ванные в каждом номере, не говоря уже о знаменитом ресторане, сделали «Ратледж» любимым отелем богатых американцев и англичан. К восторгу Аннабел, оказалось, что Боумены занимали пять из ста номеров люкс, а это означало возможность частых встреч с Лилиан и Дейзи после возвращения из свадебного путешествия.

Никогда не бывавшая за границей, Аннабел пришла в восторг, узнав, что Саймон намеревается повезти ее в Париж на две недели. Снабженная списком модисток, шляпниц и парфюмеров, который составили сестры Боумен, побывавшие в Париже с матерью, Аннабел с энтузиазмом предвкушала свою первую встречу с «Городом света». Но в путешествие они отправятся только завтра утром, а сегодня еще предстоит пережить брачную ночь.

Аннабел в ночной рубашке, отделанной по вырезу и рукавам водопадами белоснежного кружева, нервно мерила шагами номер. Потом, устав, села у кровати, взяла щетку с прикроватного столика и принялась расчесываться. Интересно, все ли невесты испытывают то же самое, не зная, во что превратятся следующие несколько часов? Что ее ждет? Муки или наслаждение?

В этот момент в замке повернулся ключ, и на пороге появился Саймон.

Нервная дрожь била Аннабел, но она вынуждала себя размеренно взмахивать щеткой, хотя слишком сильно сжимала ручку, а пальцы тряслись.

Взгляд Саймона скользил по кружевным воланам, прикрывавшим ее грудь. Все еще одетый в черный фрак, он медленно приблизился, встал перед ней и, к ее удивлению, опустился на колени, так что их лица оказались на одном уровне. Сильные бедра обхватили ее стройные ноги. Большая рука поднялась к сверкающим прядям волос. Пальцы утонули в густой массе, и Саймон пропустил сквозь них золотисто-каштановые локоны, не отрывая от новобрачной очарованных глаз.

Несмотря на безупречный костюм, вид у Ханта был немного растрепанный. Волосы спадали на лоб, а узел серого галстука немного ослаб. Уронив щетку на пол, Аннабел нерешительно пригладила его непокорные вихры, пружинившие под ее рукой. Саймон не шевелился, пока она развязывала галстук, напоенный теплом его кожи. Только в глазах было нечто такое, отчего у нее возникло странное ощущение внизу живота.

— Каждый раз, когда я тебя вижу, думаю, что красивее тебе уже не стать, — пробормотал он, — и каждый раз вижу, как ошибался.

Оставив галстук висеть у него на шее, Аннабел улыбнулась комплименту, но тут же подскочила от неожиданности: ее рука оказалась в плену.

— Нервничаешь? — внезапно спросил он, скривив губы в легкой улыбке.

Аннабел кивнула, не отнимая руки. Маленькая ладошка безвольно лежала в его, широкой и сильной. И тут Саймон заговорил, с необычайной тщательностью выбирая слова:

— Милая… полагаю, что твой опыт с лордом Ходжемом нельзя назвать приятным. Но надеюсь, ты поверишь, если я скажу, что так бывает далеко не всегда. Какие бы страхи тебя не…

— Саймон, — перебила она, но голос оказался таким хриплым, что пришлось долго откашливаться, — ты очень добр, и… и я безмерно ценю твое великодушие и готовность понять… Но… боюсь, я не была достаточно откровенна, когда речь шла о моих отношениях с Ходжемом.

Саймон настороженно замер.

Глядя в его лишенное всякого выражения лицо, Аннабел глубоко вздохнула и приготовилась сказать правду.

— Дело в том, что Ходжем действительно приходил в наш дом вечерами и оплачивал счета в обмен на… на…

Она осеклась, чувствуя, как горло сводит судорогой и проталкивать слова становится все труднее.

— Но… но он навещал не меня.

Темные глаза Саймона слегка расширились.

— Что?!

— Я никогда не спала с ним. Он приезжал к моей матери, — выдохнула она.

Саймон потрясенно воззрился на нее.

— Черт побери, — только и смог пробормотать он.

— Все началось год назад, — принялась оправдываться она. — Мы были в отчаянном положении. Бесконечные счета, которые нечем оплатить. Доходы от вдовьей доли наследства мамы почти иссякли, потому что деньги с самого начала были неудачно вложены. А лорд Ходжем постоянно вертелся около нее… не знаю точно, когда состоялся первый ночной визит, но видела его шляпу и трость в прихожей в самые неподходящие часы… зато долгов стало меньше. Я понимала, что происходит, но ничего не говорила. А следовало бы.

Аннабел вздохнула и потерла виски.

— Потом Ходжем дал понять, что устал от матери и желает, чтобы я заняла ее место. Тогда, в доме Уэстклифа, он пригрозил открыть нашу тайну со всеми неприглядными подробностями и тем самым погубить нас. Я отказала Ходжему, а мать каким-то образом сумела заткнуть ему рот.

— Но почему ты дала понять, будто спишь с ним?

Аннабел неловко пожала плечами:

— Ты сам это предположил… а у меня не было причин поправлять тебя, потому что я никогда не думала, что все так кончится. Но ты все равно сделал предложение, и мне стало ясно, что тебе не особенно важно, девственна я или нет.

— Совершенно верно, — подтвердил Саймон каким-то странным голосом. — Потому что я все равно хотел тебя. Но теперь я…

Он осекся и пораженно качнул головой.

— Аннабел, только для ясности: ты утверждаешь, что никогда раньше не лежала в постели с мужчиной?

Аннабел попыталась отнять руку, которую он почти раздавил в своей железной ладони.

— Ну… да.

— Так да или нет?

— Я никогда ни с кем не спала, — уточнила Аннабел, вопросительно глядя на мужа. — Ты сердишься, потому что я раньше не сказала? Прости, но это не та тема, о которой можно болтать за столом или на прогулке. Вот ваша шляпа, и, кстати, я невинна…

— Не сержусь, — тяжело вздохнул Саймон. — Просто никак не возьму в толк, что теперь с тобой делать.

— То же самое, что намеревался делать раньше, до того, как я все объяснила? — с надеждой предположила она.

Саймон встал, поднял Аннабел и обнял так осторожно, словно опасался, что она рассыплется. Зарылся лицом в сверкающую гриву волос и глубоко вздохнул.

— Поверь, я свыкнусь с этим обстоятельством, — протянул он, очевидно, так и не придя в себя до конца, — но сначала должен кое о чем тебя спросить.

Аннабел просунула руки внутрь его фрака и обняла сильный мускулистый торс. Жар его тела проникал сквозь тонкую ткань сорочки, и по ее телу прошла приятная дрожь. Аннабел с наслаждением вдыхала его запах.

— Ну? — поторопила она.

До этого момента она никогда не видела, чтобы Саймон затруднялся в выборе слов, но сейчас у него заплетался язык, словно он никогда не думал, что станет вести разговор на подобные темы.

— Ты знаешь, чего ожидать? У тебя есть вся… э… необходимая информация?

— Думаю, да, — улыбнулась Аннабел, только что обнаружившая, что его сердце под ее щекой билось очень часто. Слишком часто. — Мы с мамой недавно говорили об этом… после чего меня целый день одолевал сильнейший соблазн потребовать аннулирования брака.

Саймон неожиданно засмеялся.

— В таком случае мне лучше немедленно предъявить свои права мужа, — объявил он и, снова сжав ее руку, поднес к губам. Кожу обожгло горячим дыханием. — Что она сказала тебе? — пробормотал он, не выпуская ее пальцев.

— Изложив основные факты, она добавила, что мне следует выполнять все твои пожелания и не жаловаться, если что-то не понравится. А уж если все происходящее покажется чересчур неприятным, думать о тех невероятных деньгах, которые ты положил на мой счет, — выпалила Аннабел, но тут же пожалела о сказанном, опасаясь, что мужа может оскорбить такая откровенность. Саймон лишь усмехнулся.

— Приятная альтернатива. Раньше советовали думать об Англии, — обронил он и, откинув голову, оглядел жену. — Может, стоить улестить тебя нежными тирадами о переводах денег и процентах?

Аннабел ловко повернув руку, коснулась кончиками пальцев его губ, обвела края и чуть погладила подбородок.

— В этом нет необходимости. Достаточно и обычных любезностей.

— О нет, обычные любезности не годятся для тебя, — заверил Саймон, подавшись вперед и приоткрывая ее губы своими. Руки нашли ее тело под снежными сугробами кружев. Теперь, без корсета, она ощущала его жаркие прикосновения под тонкой тканью рубашки, и кончики ее грудей стали восхитительно чувствительными. Его ладонь медленно сползала по лифу и, найдя упругую тяжесть, взвесила, почти благоговейно. У Аннабел перехватило дыхание, когда он стал перекатывать ее сосок между большим и указательным пальцами.

— Женщина в первый раз обычно испытывает боль, — пробормотал он.

— Да, я знаю.

— Не хочу причинять тебе страдания.

Это признание удивило и тронуло Аннабел.

— Мама сказала, что долго это не продлится, — утешила она.

— Что, боль?

— Нет, все остальное.

Она так и не поняла, почему он расхохотался.

— Аннабел…

Его губы прижались к ее горлу.

— Я захотел тебя с той минуты, как увидел у театра. Поверь, я не смог оторвать от тебя взгляда. С трудом верилось, что ты настоящая.

— И ты продолжал смотреть на меня во время представления, — добавила она, слегка охнув, когда он прикусил шелковистую мочку ее уха. — Сомневаюсь, чтобы ты узнал хотя бы какой-то факт о падении Римской империи.

— Зато узнал, что никогда не целовал губ мягче.

— Интересный способ знакомства.

— Я ничего не мог с собой поделать. Стоять рядом с тобой в темноте оказалось самым безбожным искушением, какое только можно вообразить! Я и думать мог только о том, как ты прекрасна и как сильно я тебя желаю. И когда свет погас, я не смог больше сдерживаться, — признался он и с нотками чисто мужского самодовольства прошептал: — И ты не оттолкнула меня.

— Потому что ты застал меня врасплох.

— И по этой причине ты не возражала?

— Нет, — призналась она, прислоняясь к его щеке своей. — Мне понравился твой поцелуй, и ты, кстати, это знал.

Саймон слегка улыбнулся:

— Я надеялся, что симпатия будет взаимной.

Он взглянул в ее глаза. Сейчас их лица были так близко, что носы почти соприкасались.

— Пойдем в постель, — прошептал он с едва различимой вопросительной интонацией в голосе.

Аннабел с прерывистым вздохом кивнула и позволила подвести себя к большой постели с балдахином и стеганым покрывалом из тяжелого темно-красного шелка. Откинув его, Саймон уложил Аннабел на свежие простыни, и она подвинулась, чтобы дать ему место. Он встал у постели и, пристально глядя на нее, стал раздеваться. Контраст между дорогой модной одеждой и грубой мужественностью его тела был поразителен. Как и ожидала Аннабел, у него был мускулистый торс, и на плечах и спине перекатывались бугры мышц. Зато живот был плоским, а бедра — узкими. Смуглая кожа в свете ламп казалась янтарно-золотистой, как только что выплавленная бронза. Даже темная поросль, покрывавшая грудь, не могла смягчить мощных выпуклостей. Самый энергичный, самый здоровый, самый сильный человек на свете… Может, он и не соответствует идеалу бледного, хрупкого аристократа… но Аннабел находила его великолепным.

Стрелы волнующего предчувствия пронзили Аннабел, когда он лег рядом.

— Саймон, — тяжело дыша, взмолилась она, едва он обнял ее, — мама не сказала… могу ли я что-то сделать для тебя сегодня ночью…

Он стал играть ее волосами, и каждое движение пальцев посылало новые волны жара по ее спине.

— Сегодня тебе ничего не придется делать. Только позволь держать тебя… касаться… узнать, какие именно вещи тебе нравятся…