Глава 1

Мирей Жермен – это ее полное имя, которого не знал ни один человек в Саквиль-Мэноре. Его не знал никто во всей Англии: жить под настоящим именем означало навлечь на себя слишком много неприятностей. С Мирей Жермен была связана совсем другая жизнь, та, с которой она покончила, покинув родину в поисках счастья. Во Франции ее звали Мирей, здесь – Мира, и этот новый образ нравился ей гораздо больше прежнего.

Облокотившись на подоконник, она наслаждалась легким дуновением ветерка и прекрасным видом, открывавшимся из высокого окна башенки, в которой находилась ее спальня.

Ей нравилось наблюдать за приездом гостей лорда Саквиля.

Богатые лорды и леди только и делали, что постоянно подчеркивали собственную значительность. Мира когда-то открыто высмеивала и передразнивала подобную привычку, но это было раньше, до того, как лорд Саквиль взял ее под свое покровительство. Теперь она была обучена хорошим манерам, однако, несмотря на строгие уроки. Мира чувствовала, что многие прежние взгляды слишком глубоко укоренились в ней, чтобы измениться. Она выросла совсем в другом мире, где к утонченному жеманству дворян относились с презрением.

Еще один экипаж, проехав по аккуратно выложенному деревянному настилу подъездной дороги, приблизился к особняку. Цвета экипажа – голубой с черным – указывали на принадлежность его владельца к королевской фамилии. Из болтовни Саквиля о приглашенных на охоту гостях следовало, что голубой и черный – цвета лорда Фолкнера. Когда карета, запряженная прекрасной парой гнедых, остановилась перед парадной дверью. Мира еще дальше высунулась из окна; ее темные карие глаза следили за появившейся в поле зрения фигурой Александра Фолкнера, герцога Стаффордширского.

Он выглядел моложе, чем она ожидала, и был очень красив: загорелый, с коротко остриженными черными волосами. Какое-то неосознаваемое высокомерие присутствовало в его жестах, когда он поправлял плащ и обходил экипаж.

«У мужчины поменьше ростом такая походка называлась бы чванливой», – подумала Мира и улыбнулась. Ей нравилась окружавшая его атмосфера жизненной силы и здоровья.

Среди молодых людей было модным напускать на себя байроновскую романтическую бледность. Все щеголи старались выглядеть праздными и меланхоличными, будто их терзала безнадежная страсть. Но вот появился человек, который, кажется, не имеет этих глупых претензий.

Мира оперлась подбородком на руки и смотрела, как лорд Фолкнер задумчиво поглаживает гриву коня. Он усмехнулся в ответ на какие-то слова кучера; белизна его зубов казалась еще ослепительнее на фоне загорелой кожи. Действительно ли лорд Фолкнер, как говорили, глубоко переживает смерть двоюродного брата? Что-то не похоже. Он не выглядел как человек, недавно перенесший тяжелую утрату. Саквиль рассказывал, что Фолкнер долго горевал об убитом брате, но Мира решила, что это, должно быть, одно из типичных преувеличений Саквиля. За свою недолгую жизнь ей часто приходилось видеть смерть и тот отпечаток, который она накладывает на людей, но на лице лорда Фолкнера не было видно следов горя.

Двое лакеев Саквиля появились во всем своем помпезном великолепии: напудренные, в завитых париках, они поклонились лорду Фолкнеру и открыли перед ним двери. После его появления к особняку подъезжало еще много экипажей, из которых выходили богато одетые гости, но Мира теперь смотрела на них без интереса: ее мысли занимал черноволосый незнакомец.

Алек вошел в библиотеку и увидел там Уильяма Саквиля, с приятной улыбкой ожидавшего гостя за бокалом вина. Саквилю было свойственно состояние спокойного довольства.

Почему бы и нет? Кроме жены и наследников фамилии и титула, он имел все, что только можно желать: хороший дом, множество друзей, финансовую стабильность, уважение всех, кто его знал. Его главные увлечения – политика и охота – были хорошо известны друзьям. Они очень удобно распределялись по сезонам: каждую весну он отправлялся в Лондон представлять Хэмпшир на парламентских сессиях, а каждую осень возвращался в поместье охотиться. В первом из этих двух занятий он преуспел гораздо больше. Саквиль обладал настоящим политическим талантом, умея не компрометировать себя в глазах любой власти. Никто не мог предсказать его позицию по конкретному вопросу, но все были уверены, что в конце концов он сумеет оказаться в лагере победителей.

Прожив с ним более двух лет, Мира обнаружила простую вещь, о которой едва ли догадывались даже ближайшие друзья: Саквиль отчаянно боялся показаться смешным. Его имидж и репутация были превыше всего остального, и страх подвергнуться осуждению окружающих подчас приводил его к крайностям.

Его происхождение по линии отца было неизвестно, и он приложил немало усилий, чтобы иметь родословную, скрывающую не самые лучшие стороны истории его семьи. Гордость лишила его чувства юмора; хотя Саквиль любил дразнить своих друзей и подшучивать над ними, сам он не терпел такого отношения к себе. Казалось, что гордость обеднила и его личную жизнь; поговаривали, будто он не женился из-за того, что не нашел женщину, отвечающую его чрезмерно высоким требованиям.

– Ты приехал раньше обычного, Фолкнер, – сказал он, сидя за столом красного дерева, и протянул Алеку бренди.

Его голубые глаза заблестели. – Неужели захотелось поохотиться?

– Я устал от Лондона, – ответил Алек, облокачиваясь на мраморный бюст предка Саквиля и делая маленький глоток прекрасного бренди. – Чай и соболезнования никогда не утомляли меня так сильно, как в последние месяцы.

– О да… – согласился Саквиль. – Но будь терпелив с теми, кто хочет помочь и кто переживает утрату так же глубоко, как и ты…

– Никто не переживал утрату так глубоко, как я, – резко прервал его Алек. – Просто нынче модно делать вид, будто это так.

Его лицо не выражало ничего, но глаза подсказали Саквилю, что фраза продиктована не столько жалостью к себе, сколько цинизмом.

– Холт был замечательным человеком, – негромко произнес Саквиль. – Я собирался отменить охоту в этом году, чтобы не оскорбить его память.

– Не беспокойся. Достаточно нескольких бутылок… – Алек замолчал и сделал еще глоток бренди. – Немного музыки, развлечений, танцы – и они его очень скоро забудут.

– Фолкнер, – на лице Саквиля отразилось беспокойство, – это плохо звучит. Разумеется, ты никогда не был самым мягкосердечным, но мне не хочется, чтобы твое сердце ожесточилось.

– Что же я, по-твоему, должен делать? – язвительно поинтересовался Алек. – Лить слезы в два ручья?

– Я не собираюсь диктовать, как тебе надо поступать.

Видит Бог, ты сделаешь все наоборот. Но прошло уже больше полугода, и скоро друзья перестанут объяснять твою холодность к ним смертью Холта и начнут отдаляться. Конечно, вокруг тебя останутся прихлебатели.., те, кого интересуют твои деньги и собственная выгода… Но однажды настоящие друзья отвернутся от тебя, и вернуть их будет непросто.

Алек помолчал, потом улыбнулся.

– Это не похоже на тебя, Саквиль, – читать нотации, даже не поздоровавшись.

– Я читаю тебе нотации только тогда, когда знаю, что это необходимо…

– Что делает тебя поистине незаменимым другом, – подхватил Алек, положив ладонь на голову скульптуры и постукивая пальцами по гладкой мраморной брови. – Хорошо, продолжай, если тебе нравятся нотации. Предложи мне лекарство от цинизма. Скажи, как преодолеть жеманство, лицемерие и притворство – ведь. Боже мой, я встречаю их в каждом, на кого ни посмотрю.

– Перемена обстановки – вот что тебе нужно, – посоветовал Саквиль. – Италия, Франция…

– Я пытался: те же лица, те же виды, та же еда.., та же скука.

– Купи себе новую лошадь…

– У меня их и так слишком много.

– Может быть, – начал Саквиль с надеждой, – , тебе удастся найти душевный покой в своей семье?

Алек усмехнулся, покачав головой.

– У меня слишком много родственников, и все они невыносимы.

– А женщина?

– У меня есть…

– Не такая, как все твои шлюхи, – перебил его Саквиль. – Настоящая женщина, одна хотя бы на несколько месяцев. С которой ты будешь чувствовать себя спокойно, которая изучит твои привычки, будет знать, какие напитки ты предпочитаешь и как завязать тебе галстук. Господи, да была ли у тебя когда-нибудь постоянная женщина? Это прекрасно, и я тебе искренне советую.

– Черт побери, а ты разбираешься в этом, не правда ли? – заметил Алек. – Может быть, такие советы имеют отношение к слухам, которые ходят о тебе? Правда, что здесь в особняке живет твоя любовница?

Саквиль широко улыбнулся.

– Самое замечательное создание из всех, когда-либо виденных, – заметил он. – Нежная и страстная… Она может превратить пустую жизнь в рай на земле.

– Боже! – Алек взглянул на него, передернув плечами. – Как ты собираешься сочетать все.., это.., с ее присутствием здесь?

– Ты имеешь в виду охоту? – сделав неопределенный жест рукой, поинтересовался Саквиль. – Она практически не появляется на людях, читает или занимается делами в своей комнате. Она не слишком склонна общаться с публикой такого рода; она предпочитает.., э-э…

– Она предпочитает одну вещь и делает ее весьма хорошо, – закончил за него Алек и печально улыбнулся. – Нет ли у нее сестры?

– Боюсь, что нет. Она одна такая, Фолкнер.., и я не делюсь.

Дружеский разговор продолжался, когда они вышли из библиотеки и поднимались наверх, где слуга готовил комнаты для гостей. Им всегда было о чем поговорить, потому что, несмотря на большую разницу в возрасте (Алеку было двадцать восемь, а Саквилю почти на тридцать лет больше), их объединяло много общего. Оба они в юности унаследовали титул и богатство, а вместе с ними и все проблемы, связанные со слишком большим влиянием на окружающих в столь юном возрасте.

Где-то в душе Алек затаил обиду на то, что он, еще подросток, был вынужден принять на себя всю ответственность за семью, земли и местных жителей. Смерть отца в одночасье превратила его во взрослого человека, лишив всех радостей, которыми беззаботно наслаждались сверстники.

Только двоюродный брат вносил в его жизнь веселье. Необузданный и безрассудный Холт вовлекал его во многие сомнительные приключения, всегда удачно перебивая монотонность обязанностей и работы. Он прятал женщин в комнатах Алека и оставлял их там в качестве сюрприза, присылал среди ночи записки с шутовскими мольбами присоединиться к нему в какой-нибудь сомнительной пивнушке. Озорной, веселый Холт, который влюблялся и разочаровывался каждую неделю и звал Алека пить в компании с ветреными женщинами…

– Тебе нужно, чтобы я был рядом, – часто повторял Холт. – Все остальные воспринимают тебя чертовски серьезно.

Теперь, когда Холта не стало, Алек понимал, насколько тот был прав.

Проводив его до комнаты, Саквиль ушел встречать других гостей.

Алек принялся бесцельно бродить по дому. Внутреннее убранство Саквиль-Мэнора было столь же великолепно, как и внешний вид особняка: в каждой комнате был камин, изобилие картин и книг, удобные мягкие кресла, роскошные кровати, застеленные дорогими покрывалами. Каждый год, когда Саквиль затевал охоту, некоторые из этих шикарных кроватей использовались гораздо чаще обычного, потому что это было время снисхождения ко многому и многим.

Снаружи особняк походил на надежную крепость, но настолько живописную, что было трудно оторвать от него взгляд.

Стены и крыши были украшены зубцами и шпилями, придавая ему вид средневекового замка. Особое внимание обращали на себя высокие прямоугольные угловые башенки, похожие на те, в которых томились в заточении сказочные принцессы.

Комната Алека находилась в конце коридора, рядом со входом в одну из таких башенок. Он задержался возле лесенки, ведущей наверх, и, прислонившись к стене, задумался о том, что может находиться в башне: может быть, это чердак или мансарда, где живет кто-то из слуг. Неожиданно его размышления были прерваны звуком шагов легких ножек по ступенькам.

Мира спускалась из своей спальни в кухню. Она знала, что повар и экономка заняты приготовлениями к приему и с радостью примут ее помощь. Лорд Саквиль возмущался, когда слышал, что она собиралась кому-нибудь помочь, но Мира не боялась работы. Ей нравилось чувствовать себя полезной, а в ее теперешней жизни она не видела возможности приносить кому-нибудь пользу. На мгновение она остановилась на предпоследней ступеньке, неожиданно увидев стоявшего перед ней мужчину – очень высокого мужчину. Сразу же узнав эти угольно-черные волосы, она уставилась на него с любопытством и без малейшего смущения.

Его глаза были светло-серого цвета талой воды – прозрачный хрусталь, обрамленный густыми черными ресницами.

Брови – столь же черные, как и волосы, четко очерченные, с легким изгибом. Это производило завораживающее впечатление. Пронзительные серебристо-блестящие на загорелом лице глаза, слегка прищуренные так, будто он читал все тайны ее сердца. Приподнятый уголок выразительных губ говорил о сардоническом остроумии, скрывающемся за этими безмерно красивыми чертами. Мире хотелось отступить назад: излучаемое им обаяние, которое она почувствовала издалека, вблизи казалось слишком сильным. Все линии его тела были совершенны: ноги в плотно облегающих кожаных панталонах, широкие плечи и узкий торс, облеченные в голубой сюртук и консервативный полосатый жилет.

– Здравствуйте, – сказал Алек. Выражение его лица не изменилось, когда он смотрел на нее, хотя взгляд отмечал каждую деталь ее внешности: от него не укрылось взволнованное движение пальцев, когда она прятала их в складках платья. – Надеюсь, я не напугал вас, – сказал он низким, странно прерывающимся голосом.

– О нет, – ответила Мира, опустив длинные ресницы.

Она отважилась улыбнуться, и Алек был очарован блеском озорных искр в ее глазах. – Вы лорд Фолкнер?

Он кивнул, оглядывая коридор: вот сейчас должна была бы появиться вездесущая дуэнья в поисках своей подопечной, ведь молодая девушка с такой внешностью не может надолго оставаться одна без присмотра. Улыбка исчезла, когда она заметила этот взгляд.

– Я шла… – начала Мира и, забыв, что стоит на лестнице, сделала шаг. Покачнувшись, она инстинктивно вытянула руки в попытке удержаться и не упасть. Моментально среагировав, Алек бросился к ней и успел подхватить – девушка оказалась в его сильных и надежных объятиях.

Ошеломленная, Мира смотрела на него, чувствуя, как сильно бьется в груди ее сердце. От него исходил невыразимо приятный едва уловимый аромат: тонкая смесь запаха кожи, чистого белья и изысканного бренди. Когда их взгляды встретились, его серые глаза оказались так близко, что нельзя было не заметить, как они красивы.

– Какая я неловкая, – произнесла девушка, задыхаясь.

Звук ее голоса тонул в складках его сюртука.

– Вовсе нет. Это может случиться с кем угодно.

– Спасибо вам, иначе я бы…

– ..да, здесь пол очень…

– Не знаю даже, как благодарить вас…

Когда она подняла глаза, они оба словно застыли. Алек продолжал слишком крепко держать ее в объятиях, и Мира чувствовала, что он так же потрясен, как и она.

– Теперь.., позвольте мне идти, – сказала она, высвобождаясь.

Алек не отпускал ее.

– Вы достаточно крепко стоите на ногах?

– Да.

– Вам надо быть осторожнее, – прошептал он, продолжая держать ее в объятиях. – Я не желал бы, чтобы с вами что-нибудь случилось.

Ее тело было столь нежным и податливым, что Алеку вовсе не хотелось отпускать ее. Множество вопросов теснились в его голове: кто она такая, почему он не видел ее раньше.., почему она так смотрела на него, что будет, если он ее поцелует. Сколько в ней искушения!

– Как вас зовут? – спросил он, слегка наклоняя голову.

– Милорд, прошу вас… – Мира испуганно отстранилась.

Алек неохотно отпустил ее, улыбнувшись тому, как она выпорхнула из его объятий и отвела в сторону взгляд.

– Простите, – сказал он мягко. – Кажется, мы оба оступились. Обычно я более деликатен.

– А я обычно не спотыкаюсь.

– Я верю.

– Спасибо за то, что.., вовремя поддержали меня. Но мне нужно идти…

– Постойте, – сказал он, еле удержавшись от искушения взять ее за руку. – Как вас зовут? Вы не из числа гостей Саквиля?

Мире захотелось провалиться сквозь землю: оказывается, он не знает, кто она такая! Она представляла, что последует за этим, но гордость не позволила ей уйти.

– Меня зовут Мира, – сказала она резко. – Да, я из числа гостей лорда Саквиля, более или менее постоянных гостей. Я живу здесь, в этой башне.

Алек не поверил своим ушам. Она была любовницей Саквиля? Серебристые глаза стали ледяными, когда он оглядел ее с головы до ног: красиво убранные волосы, прекрасный наряд, совершенные очертания тела и белизна кожи.

– Мы с Саквилем только что говорили о вас, – сказал он заметно переменившимся холодным тоном. – Почему-то я думал, что вы должны быть старше.

– Похоже, вы ошибались.

– Похоже, я очень сильно ошибался, – согласился он.

– Мне надо идти.

Но его слова заставили ее задержаться.

– Я слышал, вы обычно скрываетесь здесь?

– Да, – не оборачиваясь ответила она.

– Почему?

– Потому что мне нравится быть одной. – Она чувствовала его взгляд, скользящий по глубокому декольте платья и плавным линиям груди. Этот взгляд, прежде полный теплоты и восхищения, сейчас выражал только оскорбительную наглость.

– Меня интересует одна вещь, – проговорил он. – Кем вы были до этого?

– До этого? – осторожно переспросила она.

– До того как стали любовницей Саквиля'. Деревенской девушкой, пожелавшей продать себя за дорогие одежды и комнату в особняке? Или размечтавшейся дочкой торговца, надеявшейся соблазнить Саквиля на женитьбу и закончившей как…

– Ни то ни другое, – прервала Мира, наградив его презрительной улыбкой. Фолкнер оказался таким же, как все люди его круга, всегда готовый судить других, пренебрежительный с теми, кто ниже его.., убежденный в собственной безупречности. – Простите, милорд. Я больше не стану пятнать своим присутствием ваше высочайшее общество.

Она оставила его стоять в полной растерянности, уставившимся туда, куда она ушла.

В этот вечер Алек надел на себя маску очаровательной любезности, когда вместе с остальными гостями лорда Саквиля сел за огромный стол в гостиной. Его расположение духа со стороны казалось приятным, но на самом деле он был погружен в раздумья о девушке в розовом платье. И чем больше он думал о ней, тем отвратительнее казалась ему ситуация. Как она могла согласиться стать любовницей Уильяма Саквиля, человека, который старше ее в два с лишним раза? Действительно ли она имела пристрастие к немолодым мужчинам, или ее интересовали деньги? Дело в деньгах, решил он, вспомнив дорогую отделку ее платья, корсаж и рукава которого были украшены драгоценностями. Да, она была меркантильна, как и все женщины в глубине души.

Несмотря на намерение насладиться ужином, он ел, не обращая особенного внимания на изысканный вкус блюд.

Жареные цыплята с трюфелями казались ему безвкусными, свежая форель, приготовленная в вине «Бордо», его не интересовала, как и тушеный гусь с овощами.

Застольный разговор казался бесконечным: слева от него сидела леди Клара Элесмер, первая лондонская блудница, справа – леди Каролин Лэмб, чрезмерно оживленная и вульгарная. Алек с нетерпением ждал завтрашней охоты – другой жизни, в которой все было просто: преследователь и жертва, погоня и победа. Ему нравились охота, быстрая езда; там он сможет забыть о таких незначительных и раздражающих пустяках, как Саквиль и его подруга.

Охота в поместье Саквиля была сложной из-за разделенных между собою полей; множество заборов и изгородей, которые всадникам приходилось перескакивать, делали ее опасной, но еще более увлекательной. У каждого охотника было несколько лошадей, которых меняли довольно часто, чтобы не загнать их во время долгой утомительной погони.

Алек привез с собой трех коней, в том числе и своего любимца – гнедого по кличке Соверен, норовистое и резвое животное, которому требовалась хорошая пробежка перед началом охоты.

Когда взошло солнце, Алек выехал один. Днем он облачится в подходящий для охоты костюм – кепи и красный сюртук; сейчас на нем была надета белая рубашка, коричневые панталоны и высокие сапоги. Утренний холод проникал сквозь одежду, капельки влаги, висящей в воздухе, искрились на угольно-черных волосах, когда он скакал по лесу.

Конь нервничал больше обычного, и Алек, усмехнувшись, отпустил повод.

– Хорошо, мальчик, сейчас я немного погоняю тебя. – Он ударил каблуками по бокам животного, и они помчались по лесу на головокружительной скорости.

Чистый, свежий воздух обжигал легкие, наполняя Алека чувством пьянящего веселья. В эти минуты он ощущал всю полноту жизни: можно было ни о чем не думать, дать волю чувствам, силе мускулов и радости движения. Они перелетели через одну изгородь, на бешеной скорости преодолели следующую; казалось, будто они рождены для полета. Быстрые копыта коня взрыли землю – новый прыжок, и еще одна изгородь позади. Но тут прямо перед собой Алек увидел неожиданно возникшие очертания другого забора. Отказываться от прыжка было слишком поздно, но для его выполнения не хватало скорости. Через мгновение раздался треск – копыта коня ударились о верхнюю перекладину забора.

Помахивая холщовой сумкой и внимательно присматриваясь к земле. Мира неторопливо шла по лесу. Утренние часы она посвящала сбору трав и корешков для приготовления бальзамов и порошков. На ней было простенькое старое платье, бледно-голубой цвет которого после многих стирок стал каким-то неопределенно-серым. Подол едва прикрывал колени, открывая ее ноги куда больше, чем обычно позволяют себе благовоспитанные леди; но здесь никто не мог увидеть ее в этом диковинном наряде. Зато ходить в нем было гораздо легче, чем в длинных юбках, всегда путающихся и обвивающих ноги.

Остановившись, она прислушалась к отдаленному стуку копыт, который вдруг внезапно оборвался, будто кто-то упал.

Ее внешний вид не позволял кинуться на звук копыт, но в то же время она не могла отмахнуться от мысли, что с кем-то случилась беда. Пройдя еще немного, она увидела коня без седока. Лошадь косила глазами, ее бока вздымались, вены на морде и шее вздулись и пульсировали. Подходя к коню, девушка заговорила с ним мягким голосом.

– Бедное животное.., бедный. Я не причиню тебе вреда.

Что приключилось с тобой? – Она машинально перешла на французский язык, более плавный и успокаивающий, чем обрывистая английская речь. – Где твой хозяин?

Осторожно взяв поводья, она обмотала их вокруг ветки, прежде чем отправиться на поиски седока в том направлении, откуда пришел конь.

Алек прислонился к тонкому стволу дерева; его дыхание С шумом вырывалось из груди. Странно согнутая рука была сломана или вывихнута; казалось, будто какой-то гигант вывернул ее из плеча. От невыносимой боли перед его глазами плавали разноцветные круги; он подумал, сможет ли двигаться. Слабо осознавая происходящее, Алек смотрел сквозь приоткрытые глаза на сломанную изгородь, постепенно узнавая приближающуюся фигуру. Это была она… Мира. В каком-то странном платье, волосы собраны широкой лентой, на лице отражались чувства, которые нельзя было пенять. Он не задумывался, как и почему она оказалась здесь.

– Пойдите.., позовите кого-нибудь, – прошептал Алек, с трудом перенося острую боль.

– Ваша рука…

– Я думаю, она вывихнута.., ее надо вправить.., черт возьми, идите же!

– Я думаю, что могу помочь вам. Местные жители часто приходят ко мне лечиться…

– Прошу вас, уйдите, – прорычал он.

– Можете двигать пальцами? – спросила она с мягкой настойчивостью.

Алек, прислонив голову к стволу дерева, смотрел на нее мутными глазами.

– Если вы думаете.., отплатить мне.., за вчерашнее, – бормотал он. – Забудьте это. Я еще способен… – Он поморщился, пытаясь сфокусировать свой взгляд. – Я вполне могу сам…

– Я понимаю, – сказала Мира, чувствуя непонятную нежность к этому наглецу. – Но уверяю вас, я не обратила внимания на то, что вы говорили вчера. – Она приблизилась к нему, продолжая говорить мягким, спокойным голосом. – Конечно же, я пойду позову кого-нибудь, раз вы просите.

Болит только плечо? Разрешите, я помогу вам сесть поудобнее.

Она медленно подошла, пытаясь определить, не потерял ли Фолкнер сознание, потому что его глаза были закрыты, а лицо бледно.

Мира увидела прилипшие ко лбу влажные пряди черных волос, искаженное болью лицо. Несмотря на его слабость, она не могла избавиться от мысли о немалой физической силе этого мужчины. Разумнее всего сейчас было бы оставить его здесь и возвратиться в усадьбу. Похоже, он считает, что она может причинить ему вред, но поблизости нет никого, кто в состоянии оказать ему помощь. Местный врач не годится, он просто не умеет лечить, к тому же отъявленный пьяница. Хотя у нее не было никаких причин сочувствовать Алеку Фолкнеру, ей не хотелось, чтобы он напрасно страдал.

Опустившись рядом на колени. Мира отбросила волосы с его лба.

– Давайте я устрою вас поудобнее, – повторила она, и раньше, чем Алек успел возразить, ее пальцы стали ощупывать ушибленное плечо. – А… Вот в чем дело. Все не так уж плохо… Я думаю, перелома нет.

Здоровой рукой Алек попытался оттолкнуть Миру.

– Не трогайте, – начал он хриплым голосом, но она одной рукой крепко взяла за плечо, а другой – за предплечье.

– Позвольте.

– Нет…

– Ш-ш-ш… Я знаю, что делать, – шептала она.

– Черт возьми, не трогайте…

Протест Алека замер на губах; у него перехватило дыхание, когда она начала осторожно вправлять сустав на место, будто ее пальцы сами знали, каким образом должны быть соединены мышца, кость и сухожилие. Судорога пробежала по его телу, когда с сухим хрустом плечо встало на свое место. Неожиданно боль – невыносимая боль – стала утихать.

Он медленно открыл глаза, зрачки расширились так, что их чернота почти полностью поглотила серый цвет глаз. С изумлением Алек смотрел на склоненное к нему сосредоточенное женское лицо. В первые секунды рука казалась онемевшей, потом он почувствовал легкое покалывание; по телу пробежала дрожь, как признак наступившего облегчения.

– Расслабьтесь, – посоветовала Мира. Ее руки скользили от распахнутого ворота рубашки до скованного плеча. – Вы все еще можете навредить себе.

Пальцы искали напряженные нервы, массируя удивительно умело и успокаивающе. Он не ожидал такой силы в этих маленьких руках. Расслабившись и прикрыв глаза, Алек обнял ее за талию.

– Как вам это удалось? – прошептал он, чувствуя, как приятное тепло разливается по телу.

– У меня это всегда неплохо получалось, – ответила Мира, уверенно продолжая массировать плечо.

Его гладкая кожа плотно обтягивала прекрасно натренированные мышцы.

«Теперь я знаю, что чувствуешь, вынимая колючку из лапы льва, – с испугом подумала она. – В такой ситуации сострадание уступает место чувству самосохранения».

– И дело здесь гораздо больше в необходимости, чем в способностях, – продолжала она. – Но у меня…

– По словам Саквиля, у вас весьма недурные способности, – перебил он. – Хотя мы с ним не обсуждали искусство врачевания.

Мира замерла, но он обхватил ее за талию.

– Нет.., не останавливайтесь. – Его голос зазвучал плутовски.

– Вы ведете себя слишком развязно для человека, нуждающегося в моей помощи.

– Я отплачу вам благодарностью сразу же, как только выберусь отсюда, – со все еще закрытыми от удовольствия глазами сказал Алек. Было чертовски приятно и так естественно держать руку на ее талии. Почему с ней так хорошо?

Почему прикосновение ее рук столь волшебно? Почему он хотел ее, зная, что это невозможно?

«Она любовница Саквиля, – пытался убедить себя Алек, – она принадлежит другому мужчине.., не мне».

– Ваш голос… – негромко произнес он. – Ваш акцент.

Похож на иностранный…

– Французский, – ответила она, инстинктивно отклонившись, будто собственное пояснение вызвало у нее не то страх, не то раздражение. – Я думаю, теперь с вами все в порядке.

Алек открыл глаза.

– Нет еще, – хрипло проговорил он. – Шея продолжает болеть.

– Здесь? – Ее пальцы передвинулись выше по плечу.

– Нет, чуть сзади… Здесь…Боже мой… – Алек испытывал невероятное блаженство; он был похож на большого мурлыкающего кота, и у Миры возникли беспокойные мысли, когда она почувствовала, как его рука скользнула по талии.

– Неудивительно, что, носясь на такой скорости, вы упали с лошади, – укоряла она. – Странно, что мне не пришлось бегать по всему лесу, собирая вас по частям.

– Пока не соберете все основные части.

– Вы не извлекаете пользы из того, что у вас на плечах имеется голова, милорд… Носиться как демон по…

– Теперь, когда руке лучше, – не обращая внимания на критику, перебил Алек, – можете вы сделать что-нибудь с головной болью?

Мира рассмеялась. Ее пальцы слегка коснулись черных, словно эбонитовых волос, завивавшихся на затылке.

– Нет. Я не ведьма, лорд Фолкнер, и не могу достать волшебную палочку и прочесть заклинание, чтобы головная боль прошла.

– У вас волшебные руки, – прошептал Алек, Ее пальцы резко замерли. Мира с волнением почувствовала, что он обернул ее длинные волосы вокруг запястья и тянет ее к себе.

– Пустите, – сказала она одновременно твердо и холодно.

Он остановился, но не выпустил из руки ленту. Их губы были очень близко, и Мира не могла сдержать дрожь, когда он вновь обнял ее. Она чувствовала себя в его власти.

Алек нервно сглотнул; чувствовать ее в своих объятиях было столь соблазнительно, что он с трудом удерживался.

Поцеловать ее было бы самым естественным и одновременно невероятным поступком. Что с ним? Он не мог поцеловать ее, но не мог и отпустить. Ее запах возбуждал, вызывая в нем животную страсть; он должен либо обладать ею, либо избавиться от этого влечения.

– Я полагаю, – произнес он низким голосом, – вы предпочтете, чтобы сначала я отблагодарил вас за все.

Мира широко раскрыла глаза. Прозвучала пощечина; лишь только удар обжег его щеку, она тут же обрела свободу.

Алек снова обратил к ней лицо, повернутое в сторону от сильного удара, и печально взглянул на нее.