– Да, безденежные родственники, в расчете на мои деньги. Или те, кто чувствует себя обязанным памяти отца. Когда я посещаю такие собрания, вокруг меня все шушукаются и натужно улыбаются. Ты и сама знаешь: если бы я не был Волераном, меня давно заставили бы покинуть Новый Орлеан. Сплетни распространяются, как медленно действующий яд. А теперь… они взялись за мою красавицу жену, надеясь обнаружить какие-нибудь изъяны в ней. Если она выглядит счастливой, они удивляются: как можно наслаждаться жизнью с таким жестоким, холодным мужем!..

– Перестань, Макс! Я не вынесу этого!

Он замолчал. Ирэн не чувствовала в его молчании страха, который буквально пронзил его сердце. Больше всего он боялся, что у него могут отнять Лизетту. Ненависть и подозрения, которые прежде относились только к нему, теперь могут быть направлены против нее. Ей будет трудно сохранить друзей, ведь ее станут третировать только потому, что она замужем за ним. Что, если она недостаточно сильна и не выдержит этого? Вдруг перестанет его любить и возненавидит?

– Лизетте нужна необычайная уверенность в себе, – сказал он. – Ты знаешь, что ей будет очень трудно.

– Макс, мне кажется, ты преувеличиваешь трудности…

– Если бы Лизетта могла притворяться, как ее учила из лучших побуждений тетушка Делфайн, надеюсь, она сумела бы избежать их.

Ирэн не обратила внимания на его слова. В спорах она никогда не слушала собеседника и только повторяла свою точку зрения, пока тот, обессилев, не соглашался.

– Ты должен приструнить ее, иначе она скоро станет неуправляемой, – заявила мать. – Разве ты забыл, как было с Корин!

Макс потерял всякое терпение и начал попросту дерзить ей, чего уже давно не позволял себе в разговоре с матерью. Он ясно дал понять: никто не должен критиковать Лизетту, дабы не вызвать его гнев. Однако и для Лизетты он установил некоторые пределы. Макс нашел способ сдерживать жену, если она осмеливалась зайти слишком далеко.

В воскресенье Волераны давали званый вечер. На нем Макс грубо обошелся с гостем, которого привела одна из его кузин. Дело в том, что политические взгляды месье Грегори расходились с убеждениями Макса.

Обычно на таких вечерах звучала музыка, гости непринужденно беседовали, немного танцевали. В одиннадцать часов подавали прохладительные напитки, а к полуночи все расходились. На этот раз вечер закончился в десять – до того, как принесли напитки.

Лизетта была подавлена. Она вошла в библиотеку, где Макс пил вино вместе с Бернаром. Казалось, он нисколько не удивился ее появлению. Лишь уголки его рта слегка скривились.

– Будь осторожной, – тихо предупредил он. – Сегодня у меня неважное настроение.

– Макс, ты проявил бестактность по отношению к месье Грегори только потому, что он сделал небольшое замечание, касающееся губернатора, – раздраженно сказала Лизетта. – Ты же сам еще хуже отзывался о Клейборне!

Бернар посмотрел на них с тревогой и поставил на стол свой бокал.

– Я устал. Спокойной ночи.

Ни Макс, ни Лизетта не заметили его ухода.

Макс глотнул вина и закинул ногу на ногу.

– Когда я критикую Клейборна, то по крайней мере знаю, о чем говорю. – Он пожал плечами. – Грегори идиот, он ничего не смыслит в политике.

– Но ты не должен был создавать неловкость, беседа была довольно приятной, пока ты не вмешался.

– У него не правильные представления о Клейборне, – упрямо продолжал Макс. – Требовалось поправить его.

– И при этом поставить в неловкое положение свою мать и других леди, затеяв с ним спор? Я думала, Ирэн упадет в обморок!

– Ты полагаешь, я могу пропускать мимо ушей нападки на мои политические убеждения?

– Я не прошу тебя быть очаровательным, Макс. Достаточно проявлять немного вежливости. В присутствии посторонних я постоянно испытываю страх, так как не знаю, чего ожидать от тебя. Ты не только оскорбляешь креолов, американцев и испанцев, но также обижаешь своих родственников!

– Я обижаю всех в равной степени, дорогая. У нас демократия.

– Меня не волнует твоя демократия, я хочу только, чтобы ты получше относился к людям!

Глаза Макса опасно блеснули. Он поставил свой бокал, встал и начал ходить по библиотеке размеренным шагом.

– Разговор становится слишком интимным, мадам.

– Значит, на это есть основания, – вызывающе сказала Лизетта, упершись руками в бока и довольная тем, что ей удалось разозлить мужа.

Макс мрачно улыбнулся и закрыл дверь библиотеки так резко, что она задрожала в дверной раме. Лизетта удивленно посмотрела на него, размышляя, действительно ли он настолько зол.

– Макс, – Лизетта перешла на умиротворяющий тон, – не ты ли обещал хотя бы попытаться быть немного доброжелательнее?

– Ты бы очень хотела этого, не так ли? – Он медленно подошел к ней, не спуская с нее глаз. – Ведь еще не все знают, что ты сумела приручить меня и можешь управлять моим отвратительным характером, правда?

Лизетта покачала головой:

– Нет, просто я…

– Думаешь, если я обряжусь в овечью шкуру, люди станут по-другому относиться ко мне? Так вот: я этого не желаю.

– Я не это имела в виду…

– Ты полагаешь, что можешь делать мне выговоры по поводу моего поведения, как мать непослушному ребенку.

Не на шутку встревожившись, Лизетта покачала головой. Откуда в нем столько желчи? Теперь она начала лихорадочно соображать, как успокоить его.

– Макс, речь идет не о выговоре. Мой Бог, я просто стараюсь помочь тебе.

– Ты пытаешься изменить меня, – проворчал он.

– Изменить? Я никогда не стала бы пытаться…

– Ты хочешь сделать из меня тихого, ручного мужа, который готов выполнить любое твое приказание.

Лизетта от удивления раскрыла рот.

– Макс, ты шутишь, не так ли? – Она тяжело задышала, когда он обхватил ее за бедра и привлек к себе, прижимая к своему отвердевшему мужскому естеству.

– Сейчас я тебе покажу, насколько я серьезен. – Он горячо поцеловал ее, отклонив голову назад и прижимаясь все сильнее, пока ее губы не раскрылись и не приняли его настойчивый язык. Его дыхание опаляло ей щеку. Он поднял повыше ее бедра и прижал их еще крепче к себе, начав глубокие ритмичные толчки. Быстро подстроившись к этим движениям, Лизетта не смогла сдержать стон. Макс заглушил этот звук и начал поднимать ей юбку, намереваясь добраться до обнаженного тела.

Дыхание Лизетты участилось, когда он нащупал край ее панталон и просунул руку внутрь.

– Макс, – заметила она слабым голосом, – я не…

Он снова прервал ее жадным поцелуем и уложил на абиссинский ковер на полу.

– Здесь! – изумленно прошептала она, смущенно глядя в потолок, затем на горящие возбуждением рыжевато-коричневые глаза Макса, ошеломленная звуком рвущихся панталон.

– Да, здесь, – последовал гортанный ответ, и он широко раздвинул ее колени, опустившись в ждущие объятия. – Ты ведь не хочешь, чтобы я изменился… не так ли?

– Нет, – простонала она, дрожа и чувствуя осторожное проникновение в себя его горячей твердой плоти.

Макс сжал ноги и надавил еще сильнее, шепча в ее раскрасневшуюся щеку:

– Скажи мне…

– Я люблю тебя… как и ты… о, Макс…

– Больше не будет нотаций?

– Нет, никогда… пожалуйста… не останавливайся, – простонала она, внезапно подумав, что он решил помучить ее. Легкая улыбка тронула его губы.

– Не буду останавливаться, – ласково прошептал он и начал двигаться еще сильнее, умело приближая ее к краю мучительного наслаждения, делая небольшой перерыв, затем снова доводя до восторга. Он поцелуем заглушал беспомощные крики, чувствуя ее ответную реакцию, пока она не расслабилась. Сладостная теплота и мягкость ее тела так сильно подействовали на него, что он быстро достиг удовлетворения.

Лизетта томно обняла его и ласкала затылок, в то время как ее язык сплетался с его языком, приглашая Макса продолжить. Все ее тело горело, будто она только что вылезла из слишком горячей ванны.

Он поцеловал ее в лоб и начал поправлять одежду.

– Макс, – запротестовала она. Он ничего не ответил.

– Макс, ты больше не хочешь…

– Я должен поработать, – сказал он, поднимая ее и целуя в щеку. Взволнованная и неожиданно застеснявшаяся, Лизетта не могла смотреть ему в глаза.

– Но уже поздно, – угрюмо сказала она. Черт побери, он ведь знает, чего она хочет!..

– Я скоро приду.

Лизетта разочарованно вздохнула:

– Но ведь ты…

– Лизетта, – медленно проговорил он, касаясь пальцами ее подбородка, – ты опять собираешься спорить со мной? – Выражение его лица было суровым, но в глазах теплился огонек, от которого у нее перехватило дыхание. Лизетта вдруг почувствовала, как у нее запылали щеки.

– Нет, – услышала она собственный шепот.

– Тогда иди наверх и жди меня.

Лизетта поспешно кивнула и повернулась к двери. Прежде чем выйти из комнаты, она остановилась и произнесла, стараясь казаться спокойной:

– Вероятно, я уже буду видеть десятый сон, когда ты придешь.

Макс слегка улыбнулся. Оба знали, что она не уснет.

– Хорошо, детка.

Лизетта закрыла за собой дверь и задумчиво направилась в свою спальню, в то время как Макс сидел, вытянув ноги и разглядывая миниатюру на мраморных часах с позолотой на своем столе. Он решил не подниматься наверх, пока не пройдет достаточно времени и он сможет сдерживать свое нетерпение. А затем уж постарается доставить ей и себе удовольствие.

У Лизетты сложилось какое-то неоднозначное чувство к мужу. Конечно, это была вовсе не нелюбовь. Рядом с ним, точнее в его объятиях, она чувствовала себя в полной безопасности. Но бывали моменты, когда он заставлял ее думать иначе. Но как бы там ни было, в течение долгих ночей, которые они проводили вместе, она испытывала такое наслаждение, какое не могла даже вообразить. Макс был дьявольски терпелив, часами доводя ее до безумия… или безрассуден, порой неистов, воспламеняя в ней каждую жилку.

Лизетта не могла прежде и представить, что кто-то, в особенности муж, станет для нее таким необходимым. Раньше она радовалась уединению, но теперь часы, проведенные в одиночестве, казались пустыми и бессмысленными. Когда Макс был с ней, независимо от того, разговаривали они, спорили или смеялись, жизнь переполняла ее, энергия выплескивалась наружу. Чего-чего, а уж такого она от брака не ожидала. Ей раньше казалось, что мужья проводят время со своими женами только для исполнения своих супружеских обязанностей. Макс опрокинул ее представления о браке. У него не было любовницы, и он не проводил вечера, пьянствуя и играя в карты с другими креольскими джентльменами.

Он сам учил ее танцевать. Так и заявил: учителя танцев у нее не будет. Он не допустит, чтобы руки чужого мужчины касались его жены. Напевая, они часами вальсировали в пустом зале под собственный аккомпанемент, смеялись, спорили, затем снова выписывали па по паркету. Лизетту приводил в восторг приятный баритон мужа, а он в равной степени восхищался ее голосом, неверно воспроизводящим мелодию.

Чтобы как-то отвлечь жену, чрезмерно сосредоточенную на подсчете так-тов, Макс развлекал ее воспоминаниями детства. Во время одной особенно непристойной истории Лизетта нарочно наступила ему на ногу, чтобы он замолчал. Грозя отомстить, Макс схватил ее за талию и с такой силой закружил по воздуху, что она пронзительно закричала, со смехом прося извинений. Даже Ирэн не удержалась от улыбки, однажды подойдя к двери и увидев, как урок танцев превратился в шумную возню…

Когда Лизетта была свободна от домашних дел, она сопровождала Макса в Новый Орлеан.

В порту скопилось такое количество яликов и барж, что по их палубам, показалось Лизетте, можно пройти целую милю. К тому времени из Европы прибыл большой торговый корабль, один из четырех, принадлежащих Волерану.

Макс оставил Лизетту на палубе на попечение офицера, а сам вместе с капитаном спустился в трюм обследовать поврежденный водой груз. Пока она у поручней фрегата с высокими бортами наблюдала, как с соседнего плоскодонного судна сгружали ящики с имуществом театральной труппы, большинство членов команды собралось вокруг нее на почтительном расстоянии. Почувствовав на себе взгляды, Лизетта обернулась и посмотрела на смуглых моряков. Они были грязными, мускулистыми и странно одетыми. Рубахи застегнуты деревянными палочками, продетыми в отверстия для пуговиц. Верхняя часть ботинок была короткой: в ней оставалось всего две или три дырочки для шнурков.

– Не бойтесь, мэм, – улыбнулся офицер. – Матросы хотят только посмотреть на вас.

– Зачем?

– О, они не видели женщину целый месяц!

Лизетта неуверенно улыбнулась им, что вызвало в команде благодарный шепот. С любопытством указывая на их ноги, она спросила на ломаном английском, к чему такая странная обувь. Некоторые засмеялись.

– Это туфли, – пояснил один из матросов. – Когда помощник капитана отдает команды, нет времени зашнуровывать высокие ботинки.

Чтобы хоть чем-то привлечь ее внимание, моряки стали напевать морские песни, состязаться в остроумии, старались вызвать у нее улыбку, называя русалкой, которая скрывалась на борту во время путешествия…

Поднимаясь из трюма, Макс замер в оцепенении при виде жены, улыбающейся матросам. Под легким ветерком желтая ткань платья обтянула ее стройное тело, рыжие волосы необычайно сверкали на фоне темно-синего неба. Макса охватило невольное чувство гордости.

– Великолепно! – произнес Тьерне, остановившись рядом с ним и любуясь молодой женщиной. – Простите меня, мистер Волеран, но я не завидую человеку, у которого такая красавица жена. Если бы она была моей, я бы держал ее взаперти.

– Хорошая идея, – засмеялся Макс. – Но я предпочитаю, чтобы она была рядом со мной.

– Не могу понять этого! – пылко воскликнул Тьерне.

Узнав о том, что Лизетте нравится театр, Макс стал вывозить ее в Сент-Пьер, где по вторникам и субботам собирались видные члены общины насладиться музыкой, драмой или оперой. В перерывах между действиями люди гуляли, общались и сплетничали, все чаще останавливаясь возле ложи Волеранов. После женитьбы Максимилиана все стали замечать, что его характер изменился к лучшему. К нему, правда, относились все еще весьма сдержанно, однако атмосфера холодного отчуждения, казалось, начала рассеиваться. При виде Лизетты, общавшейся с мужем без всякого страха, многие решили пересмотреть свое отношение к нему: мужчина, так привязанный к своей жене, не может быть дьяволом.

Новый Орлеан все более превращался в американский город. В его центре американцы построили множество магазинов и жилых зданий. Однажды в местном театре гастролировавшая английская труппа давала представление, на которое Макс пригласил жену. Среди публики Лизетта заметила несколько креольских пар. Макс объяснил:

– Многие креолы, особенно молодые, поняли, что американцы не такие уж варвары, как о них думают. Если население Нового Орлеана будет расти такими темпами, то через несколько лет американцы превзойдут креолов по численности. Мы не можем долго находиться в изоляции от них.

– Это плохо? – с опаской спросила Лизетта.

– Нет, конечно. Думаю, мы станем еще сильнее. Но вероятно, многие из наших традиций исчезнут… что весьма прискорбно.

Слегка нахмурившись, Лизетта переключила взгляд на сцену, дергая Макса за рукав, когда возникала необходимость в переводе наиболее трудных английских фраз.

– Мама. – Лизетта положила руку на плечо Ирэн, склонившейся над шитьем в гостиной. – Я хочу спросить у вас кое-что.

– Слушаю.

– Вы не будете возражать, если я покопаюсь в старых вещах на чердаке?

Ирэн насторожилась:

– К чему это? Если необходимо, мы купим все, что надо.

– Нет, я ни в чем не нуждаюсь. – Лизетта убрала руку с плеча свекрови. – Просто Жюстин говорил, что там хранится много интересных вещей: портреты, одежда, старые игрушки. Возможно, скоро придется обновить детскую комнату и…

– Детскую комнату? – Ирэн резко повернулась и вопросительно посмотрела на нее. – Ты подозреваешь, что у тебя будет ребенок, Лизетта?

– Нет.

– Тогда непонятно, – тихо сказала Ирэн. Сначала она была довольна тем, что ее сын так жадно желал новобрачную, но сейчас это начинало пугать ее. Ноэлайн самодовольно приписывала такую страсть колдовским чарам амулета, который она прятала под подушку Лизетты в первые недели брака.

Лизетта улыбнулась:

– Теперь, поговорив с вами, я надену передник и посмотрю, что там.

– Подожди. – В голосе Ирэн прозвучали стальные нотки, каких Лизетта прежде не замечала. – Будь откровенной со мной, детка. Ты собираешься там отыскать ее вещи, не так ли?

Лизетта перестала улыбаться и слегка зарделась.

– Да, мама.

– Но зачем? Что ты надеешься найти?

– Не знаю, – искренне призналась Лизетта. Ее мучило ужасное любопытство, и она думала, что сможет лучше понять прошлое, если увидит вещи, принадлежавшие Корин. Возможно, даже будет найден ключ к разгадке ее таинственной смерти. – Никому не повредит, если я загляну в старые сундуки и коробки, не так ли?

– Макс знает об этом?

– Я расскажу ему вечером, когда он вернется домой.

Ирэн не стала отговаривать невестку. Она надеялась, что Макс разозлится, когда узнает, что сделала Лизетта. Может, он в конце концов поставит жену на место и та не станет больше проявлять излишнее любопытство. Необходимо показать Максу, что он слишком многое позволяет Лизетте.

– Хорошо, – согласилась Ирэн. – Возьми у Ноэлайн ключи от сундуков.

Лизетта радостно улыбнулась и поцеловала свекровь в голову, оттянув кружевной чепец.

Ирэн вздохнула и поправила головной убор, глядя на девушку, стрелой вылетевшую из комнаты.

– Милое дитя, – медленно произнесла она. – Есть вещи, которые тебе надо усвоить.

Лизетта расчихалась, когда с трудом открыла массивную крышку сундука, подняв облако пыли. Она и Жюстин рылись на чердаке среди коробок и куч различных предметов. В углу стояли бронзовые лампы и старый штык. За сундуками находились разобранная кровать с балдахином, качающаяся колыбель и деревянная ванночка. Когда Лизетта открыла сундук, его ржавые петли заскрипели. Жюстин заворчал, возясь с замком другого сундука по соседству.

– Ради Бога, больше не делай так! Это хуже, чем ногтями по грифельной доске!

Лизетта улыбнулась. Она достала сложенное одеяло с роскошным рисунком, изображающим изящное переплетение лоз и цветов, вышитых на изысканной ткани.

– Филипп не расстроится от того, что ты здесь, со мной? – спросила она.

– Наоборот, он даже рад, так как кто-то должен охранять тебя, если вдруг из какого-нибудь сундука выскочит привидение матери.

Лизетта вздрогнула:

– Не надо, Жюстин!

Он усмехнулся:

– Боишься?

– До сих пор не боялась! – Она посмотрела на него. В тусклом свете лампы по воздуху летали пылинки. – Жюстин, что, если я посмотрю некоторые из этих вещей? Тебе не будет неприятно?

– Мне? Нет. Я так же любопытен, как и ты. Ты надеешься найти разгадку, кто мог убить ее, не так ли? Тогда лучше сделать это с моей помощью. Я могу узнать какую-нибудь вещь…

Он замолчал, глядя широко раскрытыми глазами на одеяло, которое она держала в руках.

– Это… Я помню его!

Лизетта провела ладонью по вышитому рисунку.

– Неужели помнишь?

– Оно лежало на кровати матери. На одном его конце должно быть пятно. Однажды я прыгнул к ней, и она пролила кофе. – Жюстин мысленно перенесся в прошлое. – Она разозлилась, а я… – Он замолчал.

– Ты испугался? – прошептала Лизетта. Жюстин смотрел на одеяло потемневшими сапфировыми глазами. Он не хотел отвечать. – Жюстин, тебе не обязательно оставаться здесь, со мной. Если тебе больно вспоминать…

– Странно, – произнес он, растягивая слова. – Она была дома, а на следующий день бесследно исчезла. Навсегда.

– Что ты помнишь о ее смерти? – нерешительно спросила Лизетта. – Кто-нибудь объяснил тебе?

Жюстин задумчиво подпер руками подбородок.

– Это сделала бабушка. Затем на несколько дней исчез отец. Она сказала, что он болен. – Жюстин скривил губы. – Скорее всего он заболел от пьянства. Когда я увидел его потом, он показался мне дьяволом из одной моей книжки. Я тогда подумал, что он и забрал мою мать.

Лизетта положила одеяло и склонилась над сундуком, достав оттуда крошечные детские распашонки и чепчики.

– Нетрудно догадаться, кому они принадлежали, – улыбнулась она. – Всего по две штуки.

Жюстин протянул руку и взял одну из крошечных рубашечек своими длинными мозолистыми пальцами.

– Ты можешь легко различить их. Все, что носил я, порвано и испачкано. А то, что безупречно чисто, принадлежало Филиппу.

– Сомневаюсь. Филипп однажды сказал мне, что он ничуть не лучше тебя, как думают другие.

Жюстин наклонил голову, спрятав улыбку.

– Он врет.

Зарывшись глубже в сундук, Лизетта обнаружила стопку беспорядочно сложенных воротничков, вышитых перчаток, изящно расписанных вееров. У Корин, подумалось ей, был изысканный вкус. Эта мысль Лизетте почему-то не понравилась. Она достала пару шелковых кружевных перчаток и поспешно водворила их назад, почувствовав себя виноватой в том, что копается в вещах умершей женщины. А также ощутила укол ревности. Все эти вещи когда-то принадлежали женщине, которую Макс любил и на которой женился. Корин знала, что значит делить с Максом постель и носить в утробе его детей. Лизетта задумчиво нахмурилась.

Лизетта услышала шуршание и звук рвущейся бумаги. Быстро распрямившись, она ударилась головой о крышку сундука.

– Ой!.. – Лизетта приложила руку к больному месту, затем искоса посмотрела туда, откуда доносился привлекший ее внимание звук. Жюстин разворачивал тусклые миниатюрные портреты. – Что это? – спросила она.

– Кажется, Кераны. Семья моей матери. – Он протянул ей миниатюры, и Лизетта внимательно посмотрела на суровые лица в рамках, инкрустированных серебром. Она вытащила портреты из рамок, надеясь отыскать какую-нибудь записку. Ничего не найдя, Лизетта взглянула на Жюстина, который медленно покачал головой.

– Наверное, ты думаешь, что там спрятано имя убийцы и остается только найти клочок бумаги?

– Разумеется, я так не думаю! – Она еще раз посмотрела на миниатюры, прежде чем отложить их в сторону.

Обследовав еще несколько сундуков, она нашла искусно расшитые бисером одежды, роскошные платья и тончайшее нижнее белье, принадлежавшее высокой стройной женщине. С каждым открытием Лизетта все больше ощущала, что вторгается в чужую жизнь. Она нашла также маленькую бронзовую коробочку с двумя засохшими кусочками краски – белым и красным. Значит, Корин пользовалась белилами и румянами, подумала она, невольно обрадовавшись такому открытию. Конечно, в те дни это было вполне приемлемым.

Лизетта нахмурилась, достав витиеватый гребень, украшенный жемчугом и пером цапли. В зубцах гребня застряли два или три длинных темных волоса. Волосы Корин! По спине Лизетты пробежал холодок.

– Жюстин, – позвала она низким голосом. – А нет ли здесь портрета твоей матери? – Ей очень хотелось знать, как выглядела Корин. Любопытство было нестерпимым.

– Думаю, есть. – Жюстин взобрался на большой шкаф, где лежала кипа рамок, завернутых в холст и перевязанных веревкой. Достав нож, он перерезал веревку и снял пыльную ткань. Лизетта поднялась на ноги, застывшие от долгого пребывания на коленях. Она подошла к Жюстину и стала разглядывать портреты через его плечо. На одном из них изображена довольно привлекательная женщина, но не настолько, чтобы восхититься ею.

– Это она? – спросила Лизетта.

– Нет, это бабушка. Разве ты не видишь?

– О да! – У молодой женщины были темные глаза Ирэн. Видно, что на портрете она немного приукрашена. Рот и нос казались более утонченными, чем на самом деле. Лизетте показалось, что в пожилом возрасте Ирэн смотрится гораздо привлекательнее и грациознее, чем в молодые годы.

– А вот и мать. – Жюстин отложил портрет бабушки в сторону, чтобы показать другой.

Лизетта затаила дыхание, сраженная невиданной красотой. Черные волосы Корин вились вокруг лица и длинной белой шеи. Губы яркие, великолепной формы, необычайно выразительны.

– Она действительно выглядела так? – тихо спросила Лизетта.

Жюстин улыбнулся, уловив унылые нотки в ее голосе. Он задумчиво посмотрел на портрет.

– Иногда.

Лизетта вздохнула, вернулась к сундукам и села на один из них. В воздух поднялось облако пыли и окружило ее. Она услышала тихое хихиканье Жюстина.

– В чем дело? – угрюмо спросила она.

– Твои волосы стали серыми. Как и лицо.

Лизетта взглянула на свои грязные руки и платье, затем на Жюстина. Его черные волосы также были покрыты слоем серой пыли и паутины, а лицо перепачкано черными полосами. Она разразилась смехом:

– Твои тоже.

Мальчик криво усмехнулся:

– Я думаю, мы больше не найдем здесь ничего интересного, дорогая мачеха.

– Согласна, – поддержала она его. – Хватит, я уже достаточно насмотрелась.

Лизетта начала спускаться вниз с чердака через квадратное отверстие между балками по узким ступенькам лестницы. Жюстин предостерег ее, чтобы она сохраняла равновесие – до пола внизу достаточно далеко, и она могла сильно покалечиться, если бы упала.

– Осторожнее, – предупредил он, глядя, как Лизетта спускается по ступенькам. – Здесь должны быть перила, но их сломали.

– Почему же никто не закрепил их?

– Потому что сюда никто не забирался.

Лизетта ничего не ответила, сосредоточившись на том, чтобы осторожно ставить ноги на ступеньки. Внезапно тишину нарушил грозный окрик:

– Что ты там делаешь?

Лизетта вздрогнула от неожиданности, потеряла равновесие и качнулась назад. С громким криком она протянула руку, чтобы удержаться, но пальцы ее ухватились за пустоту. Она начала падать. Жюстин быстрее молнии наклонился над отверстием чердака и схватил ее за запястье. Ее ноги сорвались со ступенек, и она почувствовала, что болтается в воздухе, удерживаемая только Жюстином.

Лизетта с ужасом посмотрела вниз и увидела человека с темными волосами.

– М… Макс!

Но это был не Макс. Это был Бернар, который повторил свой неистовый крик.

Всхлипывая от страха, Лизетта дотянулась до руки Жюстина своей свободной рукой.

– Я держу тебя, – хрипло сказал мальчик, по его перепачканному лицу струился пот. – Ты не упадешь. Можешь дотянуться ногами до ступенек?

Лизетта напряглась, но не смогла достать их.

– Нет, н… не могу…

– Дядя Бернар… будь ты проклят! – задыхаясь, крикнул Жюстин, но тупая боль в боку заставила его замолчать.

Бернар двигался странно медленно.

Лизетта почувствовала, что захват вокруг ее запястья слегка ослаб.

– Жюстин!

– Я сейчас помогу, – пробормотал Бернар, приближаясь к основанию лестницы.

– Не беспокойся, – прорычал Жюстин и закусил губу. Он напряг оставшиеся силы и потянул Лизетгу вверх в отверстие чердака. Ее живот тяжело ударился о выступающую балку, и она едва не задохнулась от боли. Жюстин продолжал тянуть ее, пока она не добралась до его колен. Лизетта лежала без движения, в то время как Жюстин отжал ее пальцы от своей дрожащей руки и провел рукавом по лицу. Бок мучительно болел в том месте, куда он был ранен на дуэли. Он заморгал глазами, чтобы разогнать радужные круги, поплывшие перед глазами…

На верхних ступеньках появился Бернар. Лицо его потемнело от гнева.

– Мог бы подождать меня.

У Жюстина пересохло во рту. Он облизал губы.

– Я не мог ждать тебя целый час, – насмешливо сказал он.

– Что это значит?

– А ты догадайся, – предложил Жюстин, и в его голосе отчетливо прозвучала неприязнь.

– Я требую объяснения, что вы делали там вдвоем!

Не обращая на него внимания, Жюстин наклонился к Лизетте и помог ей сесть. Ошеломленная, она держалась за живот и глубоко дышала.

– Жюстин, – наконец произнесла Лизетта, осознав, что он сделал. – Как ты? Твой бок кровоточит?

– Нет, нет… – Он решительно покачал головой. Бернар сердито посмотрел на них:

– Вы искали вещи, принадлежавшие Корин, не так ли? Вы не имеете права делать это! Я запрещаю!

Жюстин начал горячо возражать, но Лизетта заставила его замолчать, прикоснувшись к плечу. Она посмотрела на Бернара.

– Ты запрещаешь? – повторила она. – Не знала, Бернар, что ты можешь запретить мне что-либо.

– И мне! – добавил Жюстин, не в силах молчать.

– Это непорядочно, – продолжал Бернар, распаляясь еще больше. – Рыться в чужих вещах только для того, чтобы удовлетворить свое мелочное любопытство, что-то вынюхивать и высматривать. Думаю, она проклинает вас из своей могилы! Вы не имеете права!

Его слова резко звучали в тишине. Лизетта молчала, глядя на него своими ясными карими глазами. Такая вспышка несвойственна Бернару. До сих пор Лизетта не представляла, что деверь способен на такое проявление чувств. И все из-за умершей невестки! Здесь что-то не так.

Она постаралась говорить спокойно:

– Почему ты так расстроился, Бернар?

– Почему… – Он смотрел так, будто она задала абсурдный вопрос. – Я все расскажу Максу о ваших делах, как только он придет домой. И не удивлюсь, если он накажет тебя.

– Посмотрим, – сказала Лизетта. – А сейчас, пожалуйста, уйди, чтобы Жюстин и я могли спокойно спуститься.

Лицо Бернара побагровело, и он тотчас спустился вниз. Жюстин, все еще вне себя, наклонился над лестницей и крикнул вслед Бернару:

– Кто поручил тебе охранять ее вещи, дядя? Какое она имела к тебе отношение?

Бернар резко обернулся, будто его ударили, и с ненавистью посмотрел на Жюстина, который, ничего не понимая, глядел на дядю. В его голубых глазах отражалось явное изумление, как у ребенка, которого незаслуженно обвинили в неуважении к старшим. Бернар повернулся и быстро ушел, ни слова не говоря.

Лизетта очень хотела первой встретить Макса и самой рассказать ему, прежде чем Бернар или Ирэн сделают это. Открыв дверь спальни, она видела, как Макс вошел в дом. К нему тотчас устремились Бернар и Ирэн, один разгневанный, другая просто обеспокоенная. Макс молчал, недоуменно глядя на обоих. Лизетта не могла слышать, что они говорили, но по тону ей стало ясно, что они жалуются.