Тася недоуменно покачала головой.

– Полагаю, что дети вызывают в людях все лучшее. Даже в таком человеке, как Николай. – Она помолчала и добавила:

– Ты выглядишь здоровой и счастливой, Эмма. Надеюсь, Николай хорошо к тебе относится?

– Сначала относился плохо, – слегка покраснев, ответила Эмма. – Но в последнее время… – щеки ее запылали еще сильнее, – в последнее время все изменилось к лучшему. Правда, я не уверена, насколько эта перемена постоянна. Мне остается только надеяться.

Они сидели в гостиной и разговаривали. Тася, как всегда, шила. Иголка сновала в ее ловких нежных пальчиках, починяя разорванный манжет мужниной рубашки. Чувствуя невероятное облегчение от того, что может откровенно обсудить наболевшее, Эмма рассказала Тасе о странном поведении Николая в последние месяцы.

– Сначала были минуты, когда ему казалось, будто он видит нечто знакомое. У него бывали видения, о которых он не любил говорить, и они его очень тревожили.

– Видения? – повторила Тася, опуская зашитую рубашку на колени и внимательно вглядываясь в Эмму. – Что за видения?

– Точно не знаю. Но каждый раз, когда это случалось, у него появлялось на лице странное выражение – смесь страха и гнева. А потом я нашла картину. Помнишь, в одном из писем я упоминала, что мы реставрируем старый пейзаж? Оказалось, что под ним находился портрет предка Ангеловских. Какого-то очень отдаленного прадедушки Ника. Точный его двойник. Когда он впервые его рассмотрел как следует, то побелел и упал без чувств. Мы целый час не могли привести его в себя. А когда он наконец очнулся, то стал совершенно другим.

– Другим? – Тася была ошеломлена и заинтригована.

– Передо мной словно предстала другая сторона медали. Еще вчера он не хотел иметь ничего общего ни со мной, ни с Джейком, а сегодня мы стали для него самым важным на свете. Позже он рассказал, что вспомнил свою прошлую жизнь, в которой мы с ним были женаты. После этого для него все изменилось. – Эмма смущенно насупилась. – Ни один разумный человек в такое не поверит. Да и мне никогда бы не пришло в голову, что среди всех людей именно Николай придумает подобную сказку. Скажи мне, bele-mere, мой муж что, сходит с ума или пытается меня одурачить, как последнюю простушку?

Какое-то время Тася молчала, сосредоточенно продолжая шить, потом проговорила:

– Полагаю, что вполне могу поверить в рассказ Николая.

– Ты, наверное, шутишь!

– Это в русской натуре – принимать всерьез подобные явления. Мы полны противоречий. Невоздержанные, суеверные, склонные к мистицизму. – Тася пожала плечами и чуть улыбнулась. – Возможно, у нас у всех была прошлая жизнь. Могу ли я это отрицать?

– Но ты же верующая! Ты знаешь Библию наизусть!

– Для русских вера – понятие растяжимое. Она включает в себя множество совершенно разных идей и представлений.

– Но я-то не такая. Я не могу позволить себе поверить в нечто столь необычное. Однако я вижу, Николай убежден в том, что его переживания были наяву. И кажется, они повлияли на него наилучшим образом.

– Тогда, может быть, тебе не стоит задаваться этим вопросом, Эмма? Попытайся принять то, что случилось, как данность и просто начни отсчет с этой минуты. Просто живи.

– Но каким образом… – начала было Эмма и вдруг почувствовала, что кто-то вошел в комнату. Она подняла глаза, и сердце ее дрогнуло: на пороге стоял отец.

Лукас Стоукхерст выглядел точно так же, как всегда: высокий, представительный, с пронзительными синими глазами. Он смотрел на нее, и выражение его лица менялось на глазах. Оно смягчилось, взгляд засветился надеждой и любовью.

– Эмма!..

Она вскочила и, подбежав к нему, обвила его руками. Он был такой любимый, такой надежный! Счастье наполнило ей душу, и она уткнулась лицом в его плечо.

– Папа, послушай, – быстро заговорила она, крепко прижимаясь к нему, – я столько поняла за последнее время. Я слишком многого требовала от других людей, ждала от них совершенства. И особенно жестко относилась к тем, кого люблю. Так злилась, когда они меня разочаровывали тем, что имели человеческие слабости! Ты пытался защитить меня, помочь мне и был абсолютно прав насчет Адама Милбэнка. Прости меня за все, что я тебе наговорила. Это от ярости, но на самом деле я ничего такого не думаю. Я люблю тебя, папа. Я так по тебе соскучилась.

Отец не мог ничего ответить, он только глубже погрузил лицо в ее волосы и с трудом сглотнул. Руки его сжимали ее так крепко, словно хотели раздавить. Эмма смахнула с глаз слезы счастья. Она снова была со своей семьей, и все наконец уладилось.

Затем Эмма уселась поудобнее и пустилась в долгую беседу с родителями, рассказывая им тщательно исправленную версию своей жизни в доме Ангеловского. Ей доставило удовольствие, когда отец взял ее руку и нежно сжал в своих больших ладонях. Тася лучезарно улыбалась, довольная их возродившейся близостью. Немного погодя в гостиную спустились мальчики, чтобы принять участие в чаепитии с пирожными. Уильям и Джейк быстро подружились. На коленях у Таси примостился еще сонный после дневного отдыха Закари.

– Я хочу поехать в гости к Джейку и побывать в зверинце, – объявил Уильям, перепачканный сладкой глазурью с кексов, которые они с Джейком поглощали с головокружительной быстротой. – Когда мне можно будет приехать? Пригласишь меня к себе, Эмма?

– Приезжай поскорее, – ответила Эмма, улыбаясь. – Звери тебе обрадуются, Уильям. – Она помедлила, но потом все-таки предложила родителям:

– Поскольку близятся праздники, может быть, вы приедете к нам вечером на Рождество и поужинаете с нами?

Тася сразу согласилась, облизнувшись при мысли о русских угощениях, которые наверняка приготовит кухарка Ангеловских. В разгаре обсуждения рождественских праздников появился дворецкий и доложил, что прибыл инспектор полиции и ожидает хозяина у парадного входа.

– Я ждал его, – сказал Люк. – Извините меня, я должен поговорить с ним наедине.

Уильям и Джейк сразу нашли предлог поскорее покинуть гостиную. Эмма не сомневалась, что они отправились поглазеть на посетителя.

Гостиная быстро опустела. Эмма удивленно уставилась на Тасю.

– Зачем, ради всего святого, явился сюда инспектор полиции?

Тася поморщилась.

– Позапрошлой ночью, когда мы спали, наш дом был ограблен. Это страшно взволновало меня и детей. Отец был в полной ярости. – Она доверительно понизила голос:

– Мужское самолюбие очень ранит, когда воруют твое имущество прямо у тебя под носом. Люк поставил на уши Скотланд-Ярд, и они вчера прислали, сюда двух сержантов и инспектора. Он никому не даст покоя, пока виновник не будет пойман.

– Мне жаль несчастного вора. Что с ним будет, когда папа его найдет? – покачала головой Эмма. – Что было украдено?

– Драгоценности, наличные деньги и ящичек с пистолетами. – Тася нахмурилась, пожав плечами. – Легкость, с которой это было проделано, указывает на то, что вор был знаком с планировкой дома и местонахождением ценностей.

– Значит, вполне вероятно, что мы знакомы с тем, кто совершил кражу?

Тася кивнула и поцеловала Закари в макушку, крепче прижав к себе. Она словно стремилась защитить его от возможной угрозы.

– Наши слуги все давно с нами, мы им полностью доверяем. Так что, вероятнее всего, виновник был когда-нибудь нашим гостем. Возможно, мы принимали его или угощали ужином.

Эмма слегка передернулась:

– Мне это совсем не нравится.

Тася еще раз пожала плечами, практичная, как всегда:

– Жизнь полна неожиданностей. И слава Богу.

Когда Эмма с Джейком вернулись в поместье Ангеловских, Николай как раз провожал небольшую группу управляющих, счетоводов и стряпчих, которые представляли ему полугодовые отчеты по всем его разнообразным владениям. Последний из них распрощался, и Николай, посадив сына к себе на колени, стал расспрашивать, как тот провел день. Терпеливо выслушал он возбужденный рассказ Джейка о его новообретенных кузенах, бабушке и дедушке.

– Значит, тебе понравились Стоукхерсты? – тихо осведомился он.

– О да! – восторженно уверил его Джейк. – Я никогда до сих пор не встречал таких, как они.

– В этом я не сомневаюсь, – сухо отозвался Николай, искоса глянув на Эмму. Он невесело улыбнулся ей и вновь повернулся к сыну. – Почему бы тебе не пойти в детскую, Джейк? Возможно, там тебя поджидает новая игрушка.

Джейк вприпрыжку помчался наверх, исчезнув из виду с такой быстротой, что Николай и Эмма не смогли сдержать улыбки.

Николай встал и вопросительно выгнул золотистую бровь:

– Ну и как все прошло?

Эмма порывисто подошла к нему и обняла его за талию.

– Тася была, как всегда, добра и мила, а мы с папой уладили наконец все наши разногласия. Перед моим отъездом он даже признал, что, возможно, ты не такой уж плохой муж, раз я так хорошо выгляжу. По-моему, папе хотелось помириться, Ник. Не удивлюсь, если он соберется как-нибудь на днях поговорить с тобой. Мне думается, он готов принять тебя как зятя.

Николай саркастически усмехнулся:

– Почему при этой мысли у меня бегут мурашки по коже?

Эмма легонько прикусила ему мочку уха.

– Если папа решит наладить с тобой отношения, я надеюсь, что ты будешь с ним очень любезен и обаятелен. Ради меня.

Николай снял с нее шляпку и погладил по волосам.

– Мне не нравится, когда ты так туго заплетаешь и закалываешь волосы.

– Я стараюсь выглядеть респектабельной.

– Тебе не назначено судьбой быть респектабельной. Твой удел быть вольной и естественной, как твои звери. Нет-нет, больше меня не кусай. У меня для тебя есть подарок.

– Что за подарок? Где он?

– Тебе придется его поискать, – улыбнулся он, когда она стала обшаривать его карманы. – Не так бурно, Рыжик, ты можешь повредить нечто ценное.

С победным криком Эмма обнаружила и вытащила у него из кармана тяжелый бархатный мешочек. Распустив завязки, она вытрясла из него на ладонь содержимое и тихо ахнула. Это был перстень – сапфир, оправленный в золото. Великолепный сверкающий камень величиной с яйцо малиновки. Его сияющие глубины играли всеми оттенками синего и голубого. Эмма перевела потрясенный взор на мужа.

– Примерь его, – сказал он.

Словно со стороны она смотрела, как он надел огромный сапфир ей на палец. Кольцо подошло идеально, сгусток синего огня словно парил над ее кистью.

– Почему ты его купил мне? – с недоверчивым восхищением спросила она.

– Потому что он подходит под цвет твоих глаз.

– Он невероятно красив, но… – Она погладила его, обводя пальцем выпуклые твердые мышцы. – Зачем ты мне его купил?

– Мне доставляет удовольствие видеть на тебе красивые вещи. Почти такое же, как видеть тебя вообще безо всего. – Он шептал ей нежные слова, легонько ласкал и поглаживал, расстегивая при этом ворот ее платья. Губы его льнули к обнажившейся шее, язык щекотал ямку между ключицами, в которой бурно бился пульс.

Эмма глубоко вздохнула и закрыла глаза.

– Ник, не надо.

– Пойдем наверх.

– Не перед ужином! – воскликнула она, краснея.

– Я хочу видеть тебя совсем обнаженной, чтобы на тебе не было ничего, кроме этого перстня.

– Ты невозможен, – проговорила она, позволяя ему увести себя из комнаты.

За неделю до Рождества Эмма была страшно занята, украшая дом колокольчиками, ярдами алых лент, ветками падуба и омелы. Сестры Сударевы и двое лакеев, взобравшись на лестницы, наряжали огромную ель, установленную посреди главного холла. Работая, они развлекали себя и Эмму русскими рождественскими песнопениями.

– Если бы только этот дом не был таким громадным, – жаловалась Эмма, привязывая пучки падуба к перилам. – Тут требуется втрое больше украшений, чтобы добиться праздничного эффекта.

– Да, но как же изумительно все выглядит! – воскликнула Марфа, прикрепляя к еловой ветке пряничного человечка.

Они напекли немереное количество имбирных пряников самых разнообразных форм и размеров, и теперь у них уже возникли проблемы с воришками, тайком подкрадывавшимися, чтобы отведать пряного лакомства. Постоянную угрозу представлял Самсон, то и дело порывавшийся проглотить имбирных человечков, свисающих с нижних веток рождественской елки. Он валялся под пахучими еловыми лапами, время от времени пытаясь содрать с себя повязанный на шею красный бант.

Дворецкий приблизился к Эмме с растерянным выражением на обычно невозмутимом ястребином лице.

– Ваша светлость, – пробормотал он, – я только что обнаружил на ступенях перед дверью вот этот пакет.

Бросив украшать перила, Эмма спустилась вниз и приняла из рук дворецкого маленькую картонную белую коробочку, перевязанную красным бантом. Прикрепленная к нему карточка гласила просто: «Эмме».

Улыбка промелькнула на ее лице:

– Интересно, кто бы это мог так странно послать подарок?!

Она развязала ленту и открыла холодную, слегка отсыревшую коробочку. В ней лежали бархатный лоскуток, свежая алая роза и маленькая карточка с инициалом "А". Улыбка сползла с ее лица, лоб наморщился. Кто мог послать ей такой странный подарок и таким таинственным образом? Неужели Адам Милбэнк? Как-то раз давно он подарил ей точно такую же алую розу. Она коснулась бархатистых лепестков и тут же отдернула палец, уколовшись о шип.

– Ох! – Она сунула палец в рот и ощутила на языке соленый вкус крови.

Черные брови Станислава сурово сдвинулись.

– Ваша светлость, позвольте мне… – Он взял у нее ящичек и, развернув бархатный лоскуток, уронил ей на ладонь то, что в нем было.

Она удивленно ахнула при виде тяжелых жемчужных серег с золотыми дужками, холодивших ей руки. Сестры Суда-ревы приблизились полюбопытствовать и ахнули от восхищения:

– Какая красота!

Эмма почувствовала внутри неприятный холодок. Где-то она читала, что жемчуг – к слезам. Ящичек с алой розой и жемчугом – кровь и слезы. Она уронила серьги в ящичек.

– Хорошо еще, что здесь нет Николая, – пробормотала она. – Думаю, ему не понравится, что я получаю подарки от других мужчин.

– Нет, ваша светлость, не понравится, – подтвердил Станислав.

Кинув на подарок неприязненный взгляд, Эмма распорядилась:

– Пожалуйста, верните это лорду Милбэнку. Подозреваю, что это он послал мне. – Она помедлила и обвела глазами слуг. – Не стоит упоминать об этом князю Николаю. Он рассердится или станет ревновать, а я предпочитаю, чтобы наш рождественский праздник прошел без тревог и огорчений.

Все согласились с ней и занялись делами, стараясь воскресить царившее прежде веселое, праздничное настроение.

Эмма была встревожена нежданным подарком, но решила временно выбросить его из головы. Что хотел Адам этим сказать? Дал ей понять, что до сих пор к ней неравнодушен? Что хочет он от нее? Может быть, завести с ней роман? Как глупы бывают некоторые мужчины, желая лишь того, что не могут иметь. А может, этот дар должен означать его прочувствованное прощание? Впрочем, это было не важно. Она собиралась сосредоточиться на будущем, а не на прошлом. У нее наладилась хорошая жизнь с Николаем, которая обещает стать только лучше. Ничто не должно помешать их будущему. Она об этом позаботится.