– Я в своей жизни допустил много ошибок, Джейк. Был злым и себялюбивым, доставил много страданий всем окружающим. Но обещаю, что постараюсь быть хорошим отцом. Я отдам тебе все лучшее, что есть во мне!

Как-то утром Эмма отправилась на верховую прогулку. Она промчалась по деревне, не обращая внимания на ошеломленные взгляды ее обитателей. Прекрасно понимая, что представляет собой странное зрелище: рыжая ведьма, амазонка на бешеном коне, несущаяся так, словно дьявол гонится за ней по пятам, она тем не менее не огорчалась. Это был для нее единственный способ снять напряжение.

Она скакала, пока конь не притомился, а потом повернула назад, в поместье Ангеловских. Скачка помогла, но это было временное утешение. По сути дела, она сейчас жила с незнакомцем. Он выглядел, как Николай, двигался и разговаривал, как он, но никто не мог бы отрицать, что он совершенно изменился. Она не знала, почему или из-за чего произошла эта перемена, и тайна происшедшего несказанно ее раздражала. Две недели прошло с его обморока, а он все еще не проявлял никаких признаков возврата к прежнему Николаю. Слуги едва могли выполнять свою работу, так сильно их изумляло преображение хозяина.

Начать с того, что Николай стал меньше заниматься своими делами и все больше времени проводил с Джейком. Под его любящим вниманием мальчик расцветал на глазах. Николай брал сына с собой повсюду – на прогулки по Лондону и его паркам, на лесопилку; они вместе посещали конюшни и другие места, которые интересовали Джейка. Мальчик ел теперь не в одиночестве, а вместе с Николаем и Эммой в главной столовой. Когда Николай работал за письменным столом в библиотеке, Джейк сидел поблизости с кучей игрушек. Самым же удивительным было то, что князь перестал пить, за исключением разве что редкого стакана вина после обеда.

Он каждый раз приглашал Эмму участвовать в их экскурсиях, но та большей частью отказывалась. Ее озадачивало происходящее, но она старалась, как могла, справиться с новыми порядками, которые завел Николай в их доме. Он купил для Джейка черного пони с лоснящейся шерстью и назвал его Русланом по имени любимого героя сказки Пушкина. К пони он прикупил лакированный детский экипаж, а детскую заполнил всевозможными игрушками, не говоря уж о новой мебели. Каждый вечер в гостиной он играл с сыном в карты или настольные игры.

Эмма сердито наблюдала, как быстро Джейкоб привязался к Николаю. Дети так легковерны. Между отцом и сыном установилась особая связь, пока еще хрупкая, основанная на их внутреннем сходстве. Оба были независимы, проницательны, настороженны по отношению к внешнему миру. Оба страстно хотели неизменности их нынешней жизни и уверенности в завтрашнем дне. И казалось, они нашли все это друг в друге.

Последнее время Николай начал подыскивать мальчику няньку и гувернера, советуясь при этом с Джейком, что всех причастных лиц оскорбляло или забавляло. Взрослые никогда не интересовались мнением детей, разве что по самым незначительным вопросам, но Николай подобных воззрений не разделял. Джейк купался в радостях новой жизни, смеялся, орал, с каждым днем становясь все более непослушным. Но он был так мил, что никто на него не жаловался. Наконец Эмма решила призвать Джейка к порядку.

После того как его в десять вечера уложили спать, она обратилась к Николаю.

– Я хочу обратить твое внимание на то, что детям в жизни нужен определенный распорядок, – начала она, остановившись на пороге спальни мужа. – Джейку будет полезнее ложиться спать в одно и то же время. Вчера вечером он лег в постель в девять часов, сегодня – в десять… И не только это. Сегодня днем за чаем ты позволил ему съесть три порции пирожного, и после этого ему не хотелось ужинать…

– У него в жизни хватало лишений. Пусть какое-то время побалуется.

– Ты думаешь только о своей больной совести и чувстве вины, а не о благополучии Джейка, – оборвала она его. – Этим ты оказываешь плохую услугу и ему, и окружающим. Ты не должен потакать ему во всем!

– Но ведь мне больше некому потакать, некого баловать, – с грустью проговорил он, и в глазах его вспыхнули теплые огоньки, почему-то вдруг ее обескуражившие. – Если только ты не согласишься добровольно занять это место.

– Не будь смешным.

Николай слегка улыбнулся при виде ее смущения и сделал приглашающий жест в сторону уютно стоящих у камина обитых бархатом кресел.

– Заходи, Рыжик, давай посидим, выпьем…

– Нет, – проговорила она, стараясь смотреть куда угодно, только не на мужа. На нем был бархатный халат глубокого коричневого, соболиного цвета. Волосы с выгоревшими светлыми прядками небрежно взъерошены. Пусть мужем он оказался никудышным, но все равно она считала его одним из самых привлекательных мужчин на свете. – Я устала и иду спать.

Он приблизился к ней вплотную и приподнял пальцем длинный рыжий локон, упавший на плечо.

– Не тревожься о Джейке, – пробормотал он, играя локоном. – С ним все будет хорошо.

Эмма нервно облизнула губы. У нее было такое чувство, будто прядь ее волос ожила и стала проводником ощущений. Она представила себе его руки на своем теле, его ласковые пальцы, и сердце ее бешено забилось.

– Не могу не тревожиться, – прошептала она. – Я теряюсь, наблюдая, как ты проводишь с ним столько времени после того, что видеть его не мог.

– Знаю. – Он навил ее локон на палец и крепко зажал в ладони. – Когда Джейк впервые здесь появился, я увидел только одно – его поразительное сходство с Мишей. Мне было мучительно больно смотреть на него и вспоминать убитого брата. – Взгляд его потемнел, густые золотые ресницы опустились, скрывая переживания. – Ты помнишь, я тебе рассказывал о том, как отец избивал нас? Самое худшее доставалось на долю Миши, возможно, потому, что он был беспомощнее меня. Сколько раз я пытался утешить брата, плачущего после издевательств отца! Ты не можешь себе представить мою злость и чувство вины при виде несчастного, беззащитного ребенка… – Он замолчал и криво усмехнулся. – И я ничем не мог помочь Мише: я был слишком мал, чтобы противостоять отцу. Но о своем сыне я могу позаботиться и дать ему все, что нужно для счастья. Мне словно дан второй шанс…

Эмма стояла, не шевелясь, зачарованная напряженным молчанием, повисшим между ними. Оно перерастало в тяжкое, жаркое томление. Николай всегда знал, как вызвать в ней отклик. Она ненавидела его за эти игры и в то же время отчаянно хотела, чтобы это не было игрой. Он притворялся человеком, которого она с легкостью могла бы полюбить, человеком, о котором она когда-то мечтала. Он великолепно разыгрывал эту роль, и она снова и снова ловила себя на том, что верит ему, пусть на одно-два мгновения. Сердце ее ныло от желания любить этого человека, недостойного любви, который из каприза унизит и предаст в любую минуту.

– Почему ты так со мной поступаешь? – жалобным шепотом спросила она, не в силах скрыть предательские слезы.

– Эмма, – нежно произнес он, отпуская ее локон.

Она отпрянула и в упор посмотрела на него, качая головой. Прежде чем он успел произнести хоть слово, она быстро пошла прочь.

После полуночи, когда Эмма уже спала глубоким сном, Николай тихонько вошел в ее гостиную. Он поглядел на приотворенную дверь спальни, и ему показалось, что он слышит ее сонное дыхание. Медленно опустившись в кресло, он взял со столика резную фигурку из подаренного ей когда-то маленького каменного зверинца. Янтарный тигр потеплел в его руках, сияя в полумраке. Водя пальцем по гладкой спинке зверя, он вглядывался в темноту спальни. Его терзали вожделение, одиночество, волновала близость жены. Но он не станет овладевать ею, пока она не призовет его, не полюбит так, как любила Емелия.

– Емелия, что стало с тобой? – прошептал он по-русски, сжимая в кулаке тигра.

Он расспросил своих слуг, особенно сестер Сударевых, пытаясь выяснить, известно ли им что о Емелии, но, кроме старых легенд, им нечего было рассказать. В конце концов он нанял одного из сотрудников Британского музея, сэра Винсента Олмэя, чтобы тот поехал в Россию и провел изыскания в частных и государственных архивах для выяснения судьбы княгини Емелии Васильевны. Николай не сомневался, что его семья не станет препятствовать сэру Ол-мэю в розысках. Возможно, даже кто-то из сестер ему поможет. До тех пор пока Николай не узнает, что случилось с его прошлой женой, покоя душе не будет. Если бы только он тогда мог что-то сделать для Емелии, как-то защитить ее…

Он заставил себя неподвижно сидеть в кресле, хотя все тело его ныло от безумного желания пойти к Эмме и заключить ее в объятия.

– Ты же обещала, что вспомнишь меня, – яростно шептал он, вглядываясь в темноту ее спальни. – Ты сказала, что узнаешь меня!

На следующий день к Эмме явился нежданный гость.

Николай с Джейком уехали на очередную прогулку по Лондону, а она наслаждалась утренним чаем, когда вошел дворецкий Станислав и подал ей серебряный поднос с лежащей точно посредине визитной карточкой. Эмма удивленно раскрыла глаза, увидев имя лорда Адама Милбэнка.

– Отослать его прочь, ваша светлость? – осведомился Станислав.

– Нет, – рассеянно проговорила она, – проводите лорда Милбэнка в гостиную.

Лицо дворецкого осталось бесстрастным, но черные брови чуть поднялись вверх.

– Хорошо.

Эмма пригладила кудри, подвязанные зелеными лентами и сколотые на затылке в узел. Одернув темно-зеленое бархатное платье, поправив турнюр и шелковые оборки на груди, она поспешила в гостиную. Странно, что Адам приехал к ней с визитом, особенно если учесть неприязнь, которую он питает к ее мужу. Может быть, он хочет поговорить с ней о прошлом или даже наладить заново дружбу… Но для какой цели? Ей это было непонятно. Впрочем, не важно: появление Адама отлично подходило для ее целей.

Николай узнает об этом визите и будет взбешен. Она хотела, чтобы муж испытал хотя бы долю тех страданий и мук уязвленной гордости, которые заставил пережить ее. Может быть, ей не стоило использовать для этого Адама, но в конце концов это значения не имело. Они оба ее использовали, и Адам, и Николай, так что пора было им отведать собственной похлебки.

Станислав провел Адама Милбэнка в гостиную и осведомился, не требуется ли Эмме чего-нибудь.

– Подайте, пожалуйста, чаю, – распорядилась она.

– Сию минуту, – тихо произнес дворецкий и удалился. Эмма протянула руки навстречу Адаму, человеку, которого всегда считала истинной любовью всей своей жизни.

– Адам, – улыбнулась она ему, – я собиралась пригласить вас на чашку чая. Как мило, что вы пришли!

Явно удивленный столь радушным приемом, он взял ее руки в свои и слегка пожал. Его мальчишеское лицо было встревоженным, но карие глаза светились надеждой.

– Я собирался всего-навсего оставить визитную карточку…

– Нет, останьтесь и выпейте со мной чаю, – настаивала она. – Разумеется, если у вас есть время.

– Это самое лучшее занятие, которое я мог бы придумать. – Адам прошел в комнату, держа в руках шляпу и хлыстик. Окинув взглядом обстановку гостиной, он изумленно покачал головой. – Такая роскошь, а вы смотритесь среди нее естественно и непринужденно, как дома.

– Но это и есть мой дом, – звонко засмеялась Эмма. – Однако я почти не изменилась. Я по-прежнему большую часть времени провожу в зверинце со своими старыми любимцами – Маньчжуром, Клео и Престо…

– Как поживают ваши животные?

– О, они быстро освоились на новом месте.

– А вы?

Улыбка ее погасла, и она, старательно расправляя юбки, стала медленно усаживаться в кресло с вышитыми подушками.

– Я все еще приспосабливаюсь, – честно ответила она. – Николай… он человек непростой… неровный. Его нелегко понимать… С ним нелегко жить.

– Но, Эмма, вы с ним счастливы?

Разговор выходил за рамки светской беседы, становился слишком интимным. Однако прошлые их взаимоотношения облегчили Эмме беседу. Она, пожалуй, даже чересчур просто соскользнула на привычно душевную доверительность общения с Адамом.

– Нет… но и нельзя сказать, что несчастлива.

Адам сел рядом, устремив на нее полные меланхолии карие глаза. Глубоко вздохнув, он сказал:

– Я много думал о вас после нашего последнего разговора. Есть еще кое-что, о чем я хотел бы вам рассказать, но в то время это было не к месту. Тогда я мог думать лишь о том, чтобы вы узнали правду о своем муже. О том, как он встал между нами Однако я не решался увидеть вас, прежде чем вы успеете поразмыслить обо всем.

– О, я много размышляла о том, что вы мне рассказали, – мрачно подтвердила Эмма. – Я высказала Николаю все, что думаю о его пристрастии управлять людскими судьбами.

– Он погубил наши с вами жизни, Эм. Я женат на нелюбимой женщине. Казалось, мне тогда оставалось только это. Я знал, что вас мне не получить, слишком велико было противодействие вашей семьи и Николая. Поэтому, когда я встретил Шарлотту…

– Пожалуйста… – перебила его Эмма. Она подняла руку, чтобы остановить его, испытывая неловкость от подобной откровенности. – Я не хочу о ней говорить.

– Разумеется. Но позвольте по крайней мере сказать вам, что мы несчастливы оба, Шарлотта и я. Мы не подходим друг другу. Совсем не так, как было у нас с вами. – Взволнованный Адам нетерпеливо запустил пальцы в свои шелковистые темные локоны, растрепав безупречную прическу. Голос его почти срывался на крик, глаза блестели лихорадочным блеском, весь вид его был совершенно непривычен для Эммы. – Я не перестаю думать о том, что могло быть у нас, – без обиняков заключил он. – Вы когда-нибудь представляли себе, как бы все было, если бы мы поженились с вами?

– Раньше я часто думала об этом, – призналась она. – Но в последнее время… Нет, по-моему, я не могу позволять себе подобные мысли.

– А я не могу не думать о том, чего меня лишили. Ваш муж проник в нашу жизнь и отнял у меня все, чего я хотел. Я воображал себе чудовищные муки и унижения, на которые мечтал его обречь… – Он ошеломленно смолк, так как Эмма расхохоталась.

– Извините. – Она попыталась сдержать свое неуместное веселье. – Просто… вы не первый и не единственный, поверьте! Полагаю, что почти все, кто знаком с Николаем, чувствуют то же.

– Я не нахожу это забавным, – с достоинством проговорил Адам, и на скулах у него вспыхнули алые пятна. Эмма посерьезнела, но смех еще рвался из ее груди.

– Вы правы, – с трудом удалось ей выговорить. – Николай – абсолютный негодяй.

– Для меня пытка представлять вас с ним… Как, должно быть, он издевается над вами! Как, например, он вас унизил, навязав вам своего внебрачного сына…

– Нет, – быстро отозвалась она. – Это я захотела, чтобы Джейк жил здесь, с нами. Я люблю этого мальчика… и Николай тоже. – Она приумолкла, вдруг осознав до глубины души правду своих слов. – Я считала, что Николай не способен любить кого бы то ни было, – продолжала она с удивлением в голосе, – но он обожает своего сына. Или Николай переменился, или… в нем есть что-то, чего я ранее не замечала. В любом случае – он самый заботливый отец, какого я когда-либо видела… за исключением собственного.

– Ваш отец?! – возмутился Адам. – Вы сейчас говорите о двух людях, которые приложили все силы, чтобы нас разлучить! Властные и хитрые, они стремятся всех вокруг себя держать под контролем! – Он схватил ее руку и отчаянно стиснул. – Эм, дорогая, разве вы не помните, как все было между нами? Мы так сильно любили друг друга, и нас разлучили эти двое ради своей эгоистической привязанности к вам. И сделали это с такой бездумной легкостью… – С раздраженным вздохом он оборвал себя на полуслове.

– Да, – согласилась Эмма. – Но почему это оказалось так легко? Если бы мы в самом деле любили друг друга, разве им это удалось бы?

Они замолчали, вспоминая те дни.

Эмма, говоря о прошлом, не испытала ожидаемой боли. Ни сердечных мук, ни тоски. К ее удивлению, эти воспоминания даже помогли ей избавиться от чувства горечи и обиды. Еще более удивительным представлялось то, что Адам утратил волшебный блеск и очарование, какими был окутан в ее памяти. Он выглядел совсем не таким красивым и не таким безупречным, как ей казалось. По правде говоря, он был в некотором роде довольно средним, обычным… Это открытие очень ее озадачило. Адам больше не заставлял ее сердце трепетать от радости, не наполнял душу пьянящим восторгом.

«Я больше не хочу его так, как хотела когда-то», – подумала она.

– Вы стали такой красивой, – пробормотал он, разглядывая ее, – такой царственной и элегантной.

– Я ничуть не изменилась, – смущенно откликнулась она.

– Нет, изменились. В вас была трогательная застенчивость, такое выражение глаз, словно вы хотите спрятаться от остального мира. Теперь этот взгляд исчез. Вы стали такой… лощеной… уверенной в себе… неприступной.

Эмма сморщила нос и засмеялась:

– Неприступной? Такое определение скорее подошло бы горной вершине или военному кораблю!

Адам ответил ей улыбкой.

– Вы – как расцветшая роза. Такое определение больше вам нравится?

– Гораздо больше.

Он, казалось, наслаждался каждой проведенной с ней минутой.

– Боже мой, как нам хорошо вместе! Мы смеемся, беседуем, – рассуждал он, – так, как бывало раньше. Вы помните, как это было? Сколько радости приносили нам наши встречи! Я никогда, не чувствовал себя таким счастливым, как тогда.

– Давайте взглянем на прошлое честно и открыто, – твердо произнесла Эмма, глядя ему в глаза. – Если бы за мной не давали большого приданого, вы никогда бы мной не заинтересовались.

– Прежде всего мне были нужны вы! Если к тому же у вас оказывалось большое приданое, тем лучше. Разве это так уж плохо – желать денег и тех преимуществ, которые они несут с собой: комфорта и уверенности в будущем?

– Теперь у вас есть деньги. Вы женились на очень неплохом состоянии.

Выражение его глаз странным образом изменилось. В них появился болезненный, жесткий блеск.

– Никакое состояние не возместит потери любимой.

Эмма попыталась придумать ответ, чтобы смягчить возникшую напряженность, но тут услышала, что кто-то вошел в гостиную. Она с облегчением обернулась к двери, подумав, что это служанка принесла наконец чай, но увидела в дверях мужа.

Ей следовало бы обрадоваться такому везению. Она никогда не сумела бы так удачно подгадать время, чтобы Николай застал ее в разгар милой беседы со старым поклонником. Но вместо этого ее охватил тихий ужас. Она собиралась возмутить спокойствие, но, добившись цели, усомнилась, что хотела именно этого.

Лицо Николая пылало. Странно! Обычно он умело скрывал свои чувства, но сейчас выглядел просто свирепым. Казалось, в нем бурлит бешеная ярость, готовая в любую секунду выплеснуться наружу. Адам Милбэнк встал и сжал кулаки, всем видом выражая не смущение и вину, но такую же ярость. Ненависть наполняла комнату, пульсируя как живая. Эмма была потрясена повисшей в воздухе взрывчатой угрозой. Когда-то она с огромным удовольствием вызвала бы между ними драку и полюбовалась бы ею, но теперь постаралась разрядить ситуацию.

– Ник, – с легкой улыбкой обратилась она к мужу, – ты сегодня рано вернулся. А я как раз беседую с лордом Милбэнком в ожидании чая…

– Боюсь, у меня нет времени для чая, – прервал ее Адам, не сводя глаз с князя. – Я вспомнил, что должен побывать еще в одном месте. Мне необходимо ехать сию минуту.

– О, как жаль, – тут же откликнулась Эмма и попыталась поскорее проводить его к двери. – Было приятно с вами повидаться. Пожалуйста, передайте наши наилучшие пожелания и поклон леди Милбэнк.

И тут раздался воинственный голос Николая:

– В последний раз, Милбэнк, вы крутитесь у юбок моей жены. Не пытайтесь проделать это снова, или я разорву вас на части.

Но вместо страха эта речь вызвала в Адаме вспышку злорадства.

– Вы видите меня не в последний раз, – прошипел он с вызовом. – Однажды вам удалось разбить вдребезги мои мечты, потому что я испугался. Но теперь я вас больше не боюсь. Я сведу с вами счеты и обещаю: ждать этого вам долго не придется. Это мой долг перед Эммой и самим собой.

Рука Эммы, лежавшая на руке Адама, упала, и она удивленно воззрилась на него. Ей никогда ранее не доводилось слышать из его уст ничего подобного.

Быстрыми шагами он вышел из гостиной, оставив ее лицом к лицу с мужем, наблюдавшим за его уходом с презрительной усмешкой на губах.

– Где Джейк? – поинтересовалась она, пытаясь держаться непринужденно, хотя внутри у нее все сжалось в дрожащий комок.

– Когда Станислав сообщил мне, что здесь Милбэнк, я отослал Джейка наверх. – Он окинул ее быстрым взглядом. – Ты пригласила его приехать?

– Нет, он приехал сам со светским визитом… Хотя я стану приглашать его или кого мне вздумается, не спрашивая у тебя разрешения.

С потемневшим лицом Николай шагнул к ней.

– Я не потерплю его присутствия в моем доме.

– После всего, что ты сделал со мной, ты утратил право предъявлять мне претензии по поводу выбора друзей или того, как я с ними себя веду.

– Я не предъявляю претензий. Я приказываю тебе держаться от него подальше.

– Ах ты, надменный, самовлюбленный… Можешь тиранствовать над кем угодно, но не надо мной! И прекрати обращаться со мной как с дурочкой. Нечего притворяться, будто ревнуешь, когда я прекрасно знаю, что тебе на меня плевать.

– Я люблю тебя! – прорычал он. – Будь ты проклята, что не веришь этому!

Она резко рассмеялась:

– Ты так мило выражаешь свою любовь!

– Я в самом деле тебя люблю, – произнес Николай сквозь зубы. – Так сильно, что готов разорваться. Ты не представляешь, как нужна мне! Каждую ночь я с ума схожу, зная, что ты так близко… в своей постели…

Он оборвал себя и заключил ее в объятия, такие крепкие, что у нее не было возможности вырваться.

– Эмма, – бормотал он у нее над ухом, прижимая к себе так сильно, что она ощущала пробегавшую по его телу дрожь, трепет зажатой в узде мощи, рвущейся на свободу. Он был дико возбужден: вздыбившийся под панталонами гребень его плоти жарко упирался в соединение ее бедер. Эмма почувствовала отклик собственного тела. Кровь стучала у нее в висках в такт его пульсу. Внезапно она поняла, что хочет, чтобы он так сжимал ее… что жаждет этого уже много дней и ночей.

Она ощутила его губы на своих, жадные, жесткие и сладостные, ощутила крепость его рук, тянувших ее вверх по его телу. Грудь его содрогнулась вздохом облегчения, губы алчно исследовали теплую влажность ее рта. Она почувствовала принесенный с улицы морозный запах его одежды и смесь уютных запахов гостиной: чая, крахмала и полировочного воска. Они сливались в приятной привычной гармонии. Эмма приникла к нему, обвив руками и ногами, чтобы удержать поближе. От возбуждения дыхание ее стало частым и прерывистым. Николай никогда раньше не целовал ее с такой самозабвенностью – не с умелой сексуальностью опыта, а с грубой непосредственностью страсти. Ощущения нарастали быстро и бурно… слишком быстро, и она с испуганным рыданием оторвалась от него.

Николай отпустил ее без борьбы, но продолжал глядеть ей в глаза жаркими золотыми очами.

Эмма с трудом перевела дыхание и обхватила себя руками. Никогда еще не чувствовала она себя такой беззащитной, такой до ужаса ранимой. В этот миг она отбросила всякие планы борьбы с ним, все свои намерения поставить его на место. Она должна держаться от него подальше, если хочет сберечь себя, остаться неуязвимой.

– Не приставай ко мне подобным образом, – дрожащим голосом выговорила она. – Если тебе так сильно нужна женщина, пойди и найди себе любую другую. Я тебя не хочу! Если даже я получила бы от этого удовольствие, то возненавидела бы себя потом.

У нее перехватило горло, и, не в силах больше выдавить ни звука, она стремительно выбежала из гостиной.

Николай решительно отправился вслед за ней. Он хотел узнать в точности, о чем говорила она с Милбэнком и какие чувства испытывала к прежнему поклоннику.

Эмма выскочила из дома и направилась к зверинцу. Ее зеленые юбки мели мерзлую землю, вздувались на ветру.

– Эмма! – рявкнул он, и она яростно сверкнула на него глазами через плечо.

– Поди прочь! Я не хочу с тобой говорить!

– Почему Милбэнк вдруг решил тебя навестить? Чего он хотел?

– Он хочет, чтобы мы оставались друзьями, и ничего больше, – презрительно ответила она.

– Черта с два! – пробурчал Николай, заходя за ней в зверинец.

– Не входи сюда, Ник! – донесся до него от клетки с тигром голос Эммы. – Я хочу провести несколько минут в мире и спокойствии со своим…

Внезапно наступила гробовая тишина.

– Эмма! – окликнул ее Николай и, нахмурившись, осторожно прошел дальше. И тут он понял, почему Эмма вдруг затихла. Он увидел клетку с Маньчжуром, и у него остановилось сердце.

В клетке рядом с тигром находился Джейк.