— Еще, — жадно попросила Елена.

— Думаю, следует остановиться, — сказала Мишель со смешком. — Когда я вернусь из Порт Роула, мы продолжим наши уроки, но уже на новом уровне.

Елене настолько хотелось продолжать урок, что ей пришлось закусить губу, чтобы не повторить просьбу. Магия воспламенила ее кровь и требовала продолжения. Елена чувствовала, что готова сразиться с целым батальоном.

— Елена, у тебя идет кровь, — заметил Джоах. — На руке.

Елена посмотрела вниз. Крупные красные капли вытекали из порезанного пальца и стекали по опущенному клинку. Она убрала руку.

— Это всего лишь царапина. Я ее даже не заметила.

К ней подошел Эррил.

— Порой именно раны, которые кажутся царапинами, оказываются самыми опасными. Дай я посмотрю.

Елена неохотно передала меч тетушке и сняла запачканную кровью перчатку, обнажив свое истинное оружие. Алые разводы, полные магии, медленно расплывались по ладони.

Эррил взял ее руку в свою и осмотрел порез.

— Повреждена только кожа. Мышцы не задеты. Пойдем в дом, промоем ранку и перевяжем.

Елена кивнула и последовала за стендайцем на кухню. Она села на табурет и молча выдержала перевязку. Он прижал к ранке компресс с целебным маслом, но ее палец уже начинал заживать — магия, жившая в ее теле, сама заживляла ранку.

Один удар сердца Эррил, прищурившись, смотрел на заживающий порез, потом перевязал его несколькими слоями бинта. К этому моменту все уже закончили поздравлять Елену и отправились заниматься своими делами, оставив их наедине.

— Из-за повязки ты несколько дней не сможешь надеть перчатку, — пробормотал Эррил. Он умело, хотя и одной рукой, зафиксировал повязку, не отводя взгляда от глаз Елены.

— Отдай мне вторую перчатку.

— Зачем? Та рука у меня не повреждена.

— Перчатку, — он вытянул руку, его глаза внезапно потемнели.

Елена медленно стянула с левой руки перчатку из козлиной кожи. Она передала ее ему, не показывая руки.

— Покажи руку.

— Я не вижу, что…

— Твой порез вдруг начал заживать. Это происходит только тогда, когда ты используешь магию, — в его голосе зазвучал металл. — А теперь покажи мне обе руки.

Не глядя ему в глаза, Елена неохотно положила ладони на колени и уставилась на две алых руки. Больше они не были зеркальными подобиями друг друга. Темные разводы на ее правой руке — той, в которой она держала меч — слегка поблекли. Магия, израсходованная во время поединка, слегка обеднила рубиновый цвет. В свете солнца, лившемся в окно, ее обман был очевиден. Во время поединка с Мишель Елена, чтобы повысить свое мастерство, воспользовалась магией.

— Это называется «кровавый меч», — устало пробормотал Эррил. — Я хотел бы, чтобы эту разновидность волшебства ты никогда не познала.

Елена спрятала руки.

— Почему? Я потратила совсем немного магии.

Положив руку ей на колено, Эррил пододвинулся ближе к ней.

— Цена гораздо больше, чем тебе кажется. Я видел твои глаза. Ты не хотела останавливаться. В мое время маги тоже слышали завораживающую песнь дикой магии. Но только темные маги слушали этот зов, не думая о том, какой вред он может причинить, — кивком он указал на ее руки. — А ты отмечена дважды. Я даже представить себе не могу, насколько настойчиво может звучать этот зов у тебя в крови. Ты должна справиться с этим искушением.

— Я понимаю, — подтвердила Елена. С тех пор, как она впервые воспользовалась магией, песнь ведьмы постоянно звучала у нее в крови. Она знала, как опасно слишком внимательно прислушиваться к ней, и сопротивлялась ведьме, никогда не давая ей воли. Она шла по лезвию бритвы. За последний год она узнала цену этому равновесию.

— Вот почему кровавый меч так опасен, — продолжал Эррил. — Ты даешь магии возможность выскользнуть из-под контроля. Если крови будет достаточно, вместилищем твоей магии станет сам меч — почти живая, неуправляемая вещь. У такого оружия нет ни совести, ни морали, только ненасытная жажда крови. В конце концов, он может подчинить хозяина. Только самые сильные маги могут контролировать кровавый меч и обуздать его волю.

Елена с ужасом слушала, что она чуть было не наделала.

— Но это не самое худшее, — продолжал Эррил. — Полностью насытившись кровью, меч остается таким навсегда. Магия навечно связывается со сталью. И тогда его может носить кто угодно. Его волшебное мастерство доступно любому владельцу. Рассказывали, что темные маги передавали кровавые мечи обычным мужчинам и женщинам, людям, не способным сопротивляться зову магии. Эти мечи быстро подчиняли людей, превращали их в рабов жажды крови.

Елена побледнела.

— Что же с ними происходило?

— Таких людей называли рабами мечей. На них охотились и убивали, а клинки переплавляли, выжигая из металла темную магию. Это стоило многих жизней. Так что берегись того, что ты так легко делаешь, Елена. Это может принести нам неизмеримые горести.

Елена надела перчатку на левую руку и потрогала повязку на правой. Перевязанная ранка заживала, зов ведьмы утих.

— Я буду осторожнее. Обещаю.

Эррил несколько секунд внимательно смотрел на нее, словно проверяя ее искренность. Похоже, то, что он увидел, удовлетворило его, и его суровый взгляд смягчился.

— Еще одно, Елена. Во время поединка с тетушкой, был там кровавый меч или нет, твою руку вела не только магия. Ты кое-чему научилась, — его голос стал строже. — Никогда не забывай, что в тебе есть силы, не имеющие никакого отношения к магии в твоей крови.

Его слова тронули Елену куда сильнее, чем бурные восторги остальных зрителей. На глаза вдруг навернулись слезы.

Эррил встал. Похоже, ее чувства передались ему, и он смутился.

— Мне надо идти. Солнце уже высоко, и я обещал Флинту взглянуть, как идет оснастка «Морского Скорохода». Если мы собираемся отплыть с новой луной, нам предстоит еще немало сделать.

Она кивнула и отодвинула табуретку в сторону.

— Эррил, — позвала она, слегка шмыгнув носом. Он опять посмотрел ей в глаза. — Спасибо. Не только за это, — она подняла перевязанную руку. — Спасибо за все. Кажется, я не говорила тебе, что ты значишь для меня.

Эррил покраснел и смущенно опустил взгляд.

— Это… Я… — он откашлялся и хрипло сказал, выходя из комнаты: — Тебе не нужно меня благодарить. Это мой долг.

Елена долго смотрела ему вслед.

Был ли сон Джоаха предсказанием или нет, Эррил — рыцарь, которому она не могла бы не доверять.

Никогда.

К тому времени, как Мишель была готова ехать в Порт Роул, миновал полдень, и утесы нагрелись под солнцем. Было жарко, и воздух пропитался влагой. Одежда липла к потной коже. Океан сверкал в солнечных лучах. Мишель в нетерпении ждала отъезда, в последний раз проверяя седло и поправляя переметные сумы.

Прищурившись и прикрыв глаза ладонями от солнца, Мишель повернулась к тем, кто пришел попрощаться и пожелать ей счастливого пути. Она привыкла жить в одиночестве и не слишком любила трогательные сцены. Вздохнув, она решила, что ей следует просто поскорее прервать сцену прощания. Она подошла к Елене и быстро, но крепко обняла «племянницу».

— Тренируйся, пока я буду в отъезде, — распорядилась она. — Надеюсь, что к моему возвращению ты до блеска отполируешь Парирование Пера.

— Да, тетушка Ми.

Елена, похоже, хотела сказать что-то еще, но Мишель уже отошла к Эррилу.

— Присматривай за моей племянницей, рыцарь с равнин. Надвигается буря, и я вверяю ее твоей защите.

— Непременно, — отозвался Эррил и нервно кивнул. — Ты тоже будь осторожна в Порт Роуле. Слышала, что рассказывал Флинт?

Она кивнула.

— Я знаю Город-на-Болотах, — ответила она, припомнив прозвище портового города. Окруженный на суше коварными болотами, а на море не менее коварными течениями, приходившими от лежавшего поблизости гигантского Архипелага, этот город стал пристанищем людей, которые не привыкли жить по закону. В Городе-на-Болотах, где царила злобная и жесткая кастовая система, слово «справедливость» считалось ругательством. В Порт Роуле все до единого соблюдали только одно правило: «береги свою шкуру».

Мишель хотела повернуться и уйти, но Эррил ее остановил:

— А ты уверена, что заметишь, если встретишь того, кто попал под влияние Темного Мага?

— В тысячный раз говорю тебе, что да! — угрюмо объявила она. — Верь моим способностям! Мое стихийное магическое чувство сообщит мне, если кто-то запятнан темной магией. Я ищейка. Это моя профессия, — хмуро пояснила она рыцарю с равнин.

Эррил обуздал внезапную вспышку гнева.

Елена вступилась за воина с равнин:

— Эррил всего лишь предусмотрителен, тетушка Ми. Если один из них стал иллгардом…

— Я сама его убью, — заявила Мишель, отворачиваясь и заканчивая дискуссию. Она знала свой долг. Сотни лет Черное Сердце искажал чистую стихийную магию в невинных людях, создавая армию иллгардов. В Порт Роуле Мишель предстояло найти друзей — Крала, Могвида, Мерика и своего сына, Толчука. Она посмотрит, не запятнан ли кто из них черной магией. Только если все они чисты, она сможет открыть им, где прячется Елена. Если нет… Мишель поправила скрещенные ножны на спине. Она справится и с этой проблемой. Но перед ее мысленным взором стояли грубые черты ее сына. Хотя в нем была половина сайлуранской крови, он вырос очень похожим на своего отца огра. Сможет ли она убить собственного сына, если он окажется запятнан?

Мишель отбросила эти мысли. Ей оставалось попрощаться еще с одним человеком.

Джоах стоял неподалеку, переминаясь с ноги на ногу, сжимая в руке черный посох из дерева пои. Мишель нахмурилась при виде этой кривой палки. В последние дни мальчик, похоже, повсюду носил этот гадкий талисман. И все же Мишель подошла к племяннику и быстро обняла его, стараясь не прикасаться к посоху. Каждый раз, когда Мишель приближалась к этому талисману, у нее мурашки бежали по коже. Ей не нравилось, что Джоаху вдруг так полюбилась эта игрушка.

— Ты бы лучше держал эту… эту штуку подальше, — попросила она, кивнув. — Она приносит несчастье.

Джоах спрятал посох за спину.

— Но это трофей, доставшийся нам после победы над темным магом Грешюмом. Как же он может приносить несчастье?

— Очень просто, — нахмурившись, воительница повернулась к своему коню — пегому жеребцу.

В стороне от него сидел на задних лапах ее спутник, стараясь, чтобы его запах не пугал коня. И все же при приближении Мишель пегий слегка переступил, явно встревоженный близостью громадного лесного волка. Мишель натянула повод.

— Ну, хватит. Успокойся.

Поскольку Фардайл отправлялся с ними, коню необходимо было привыкнуть к присутствию волка.

Фардайл потянулся и встал, показывая, что готов в путь. В янтарных глазах с вертикальными зрачками сияла радость, говорившая об его истинной природе — природе оборотня. Мишель добровольно приняла человеческую форму, навсегда отказавшись от облика волка, но у Фардайла подобного выбора не было. В нынешнем облике, так же как и его брата-близнеца Могвида — в человеческом, Фардайла удерживало проклятье. Они с братом ушли из леса Западных склонов в поисках лекарства от этой болезни, и на пути к Алоа Глен встретились с ведьмой.

Похоже, город на затонувшем острове притягивал к себе всех и каждого, хотя и по разным причинам.

Мишель вскочила в седло и обернулась к остальным.

— Если все будет хорошо, я вернусь раньше, чем взойдет новая луна. Если нет… — она пожала плечами и повернулась к дороге, лежавшей перед ней. Ей не нужно было заканчивать фразу: «Если я не вернусь в течение шести дней, значит, меня либо захватили в плен, либо убили».

— Будь осторожна, тетушка Ми! — крикнула Елена ей вслед.

Мишель подняла руку в жесте прощального салюта. Потом щелчком языка велела жеребцу трогаться с места, и он направился к прибрежной дороге. Волк бежал в стороне, на расстоянии длины нескольких лошадиных тел, скользя в луговой траве, словно черная акула в толще зеленых вод. Мишель больше не оглядывалась.

Скоро лошадь и волк обогнули высокий утес, и дом пропал из виду. Мишель слегка расслабилась в седле. Ее истинным домом была дорога. Волк бежал рядом, но ей казалось, что она одна. Большую часть своей жизни она путешествовала по землям Аласии, разыскивая людей, что обладали даром стихийной магии. Это была суровая, одинокая жизнь, но Мишель к ней привыкла. Меч и конь — вот и все, больше она нив ком не нуждалась.

Женщина-воин отбросила тревоги и отдалась легкой походке коня, возвращаясь к старым привычкам. Дорога, изъезженная повозками, вилась среди сосновых и кипарисовых рощ. Порой из-под копыт во все стороны бросались стада маленьких рыжих коз. Больше никого на дороге не было.

Она собиралась к вечеру доехать до прибрежного поселка Грэймарш. Оттуда к вечеру следующего дня без труда можно было добраться до Порт Роула.

День легкими шагами продолжал свой путь вместе с ними. На дороге по-прежнему никого не было. Постепенно полуденный жар уступил вечерним ветеркам, и ехать стало приятнее. Солнце спустилось к горизонту быстрее, чем Мишель ожидала, и, если у нее была точная карта, до Грэймарша оставалось не более пары миль. День удался.

Вдоль дороги громоздились утесы, покрытые лесами. Холмы стали немного круче. Внезапно слева раздалось низкое рычание. Фардайл подбежал к дороге. Мишель остановила жеребца. Сайлуранский волк мог говорить с другими оборотнями мысленно, глядя им в глаза; но Мишель больше не могла разговаривать таким образом. Единственным известным ей человеком, говорившем на сайлуранском языке, была Елена — еще один дар кровавой магии. Волк опять зарычал и обернулся к дороге, уходившей в лес.

— Кто-то идет? — спросила Мишель.

Волк кивнул.

— Опасность?

Фардайл настороженно захныкал. Он не был уверен, что ожидающая их встреча опасна, но предупреждал Мишель, чтобы та была осторожна.

Мишель щелкнула языком, подавая сигнал коню, и двинулась вперед. Она слегка сдвинулась в седле, так, чтобы в любую минуту мгновенно вытащить мечи. Волка опять не было видно, он прятался среди деревьев, чтобы в случае атаки неожиданно напасть на противника. Краем глаза Мишель смотрела, не видно ли где волка. Раньше она без труда заметила бы его пятнистую шкуру, но сейчас громадный зверь словно растаял в воздухе. Ни одна веточка не шевелилась, ни одна тень не двигалась.

Мишель услышала впереди негромкое пение. Она проехала поворот. За поворотом, среди густых деревьев, насколько хватало глаз, дорога шла совершенно прямо. Тот, кто пел, стоял справа от дороги, наполовину скрытый густыми ветвями старого, побитого ветрами кипариса. Незнакомый путешественник не обратил на появление Мишель никакого внимания и продолжал негромко петь древнюю балладу на неизвестном языке.

Он был закутан в пестрый плащ, сшитый, похоже, из разноцветных лоскутков, и непонятно было, мужчина это или женщина. Мишель огляделась. Похоже, вокруг больше никого. Когда конь Мишель подошел к певцу, медленно переступая копытами по слежавшейся грязи, певец изменил мелодический ритм — настолько искусно, что, казалось, теперь стук копыт вплетался в музыку.

Подъехав поближе, Мишель приветственно подняла руку, демонстрируя свои мирные намерения. Певец по-прежнему не обращал на нее внимания, просто продолжал петь свою зачаровывающую песню. Оказавшись рядом Мишель должна была бы понять, кто это: мужчина или женщина, молодой или старый, угроза или друг. Но лицо певца закрывал лоскутный капюшон, и кожа его была полностью скрыта пестрым одеянием.

— Эй, путешественник, — обратилась к нему Мишель. — Какие новости впереди на дороге?

Это было обычное дорожное приветствие почти во всех землях Аласии, приглашение обменяться дорожными новостями, сплетнями и известиями об опасности.

Но незнакомец продолжал петь. Только мелодия опять изменилась. Стала медленной и глухой, словно голос ушел куда-то далеко-далеко отсюда. Но почему-то от этого Мишель только острее стала чувствовать звучание песни. Ее как будто притягивала каждая нота, и она изо всех сил пыталась понять смысл незнакомых слов. И когда песня наконец закончилась, Мишель могла бы поклясться, что она сумела разобрать три слова, произнесенных тихим шепотом: «Найди моих детей…»

Недоуменно моргая, Мишель подъехала еще ближе. Действительно ли она слышала эти слова, или это ее разум принялся над ней шутки шутить?

Воительница поравнялась с незнакомцем — или все-таки незнакомкой — с намерением хорошенько ее расспросить. Что неизвестная пыталась ей сказать? Но когда конь остановился, певица исчезла вместе с песней. Лоскутный плащ упал на землю, словно певицы и не существовало никогда. И то, что казалось плащом из цветных лоскутков, оказалось просто разноцветными листьями, мозаикой из палой осенней и зеленой весенней листвы.

По лесу пронесся внезапный порыв океанского ветра и разметал листья по дороге. Что же это за магия такая?

Чтобы убедиться, что она не оказалась в каком-нибудь ином, призрачном мире, Мишель позвала:

— Фардайл!

Верный волк немедленно оказался рядом — крепкий, мускулистый, с темной шкурой. Мишель слезла с коня и вдвоем с Фардайлом осмотрела разлетевшиеся листья. Она подобрала несколько листьев: горный дуб, северный ясень, западный клен. В этих землях такие деревья не растут. Она выпустила листья из пальцев.

Фардайл, копавшийся в листьях рядом с ней, вытащил из кучи листьев какой-то предмет. Он выкатил его на дорогу, уставился на него, склонив голову набок, и из его глотки вырвалось странное жалобное хныканье.

— Что это? — поинтересовалась Мишель, наклоняясь к находке волка. Она не могла понять, что так обеспокоило ее спутника. Это был просто орех размером с большой палец, такой же, как все лесные орехи. Но из этого ореха пробивался крохотный зеленый росток.

Фардайл осторожно поднял свое сокровище в лапах и протянул Мишель. Она взяла его в ладони. Волк ткнулся носом ей в карман, показывая, что он хочет, чтобы она оставила орех при себе.

Озадаченная его странным поведением, Мишель положила орех в карман и, нахмурившись, взобралась на коня. Приказав жеребцу двигаться вперед, она продолжила путешествие, размышляя о странном проявлении магии, свидетельницей которого она оказалась. Она не чувствовала в этом видении никакого зла, никакого налета черной магии. Так что же тогда это значит? Она покачала головой и решила об этом пока не думать. У нее есть дело, и ломать голову над новой загадкой нет времени. Она приближалась к Грэймаршу, Фардайл следовал за ней, но Мишель заметила, что он все время оглядывается назад, туда, где стояла певица.

Нахмурившись, она прикоснулась к карману и пощупала твердый, прочный орех. Что же такого важного в обычном орехе?

Шестой дракиль соскользнул с приливной волны и пополз по песку полуночного пляжа, еще сохранявшему тепло. Солнце давно село, и некому было смотреть, как он присоединился к пяти соплеменникам на узкой полоске пляжа между морем и обрывом. Он поднялся на когтистых задних лапах и выпрямился во весь рост. Морские дракили, дальние родичи гоблинов, ростом были чуть выше своих подземных родственников. Жили они в морских пещерах отдаленных островов Архипелага. Дракили обладали интеллектом, хоть и примитивным, но они редко имели дело с другими расами, предпочитая жить в одиночестве.

Сюда, на берег, им пришлось прийти — их позвали чужая нужда и старые гоблинские клятвы. До их клана дошли вести, что поблизости скрывается ведьма, убившая сотни их горных братьев — рок-гоблинов. Она принесла с собой голодный свет, крадущий души. Ее должно было захватить, ослепить, как того требовали древние обычаи, и вернуть ее магию их королеве. Дракили считали своим долгом мстить за все гоблинские кланы.

Честь дракилей и кровь гоблинов требовали удовлетворения.

Так велел обычай.

Шестой дракиль присоединился к остальным. Его хвост, обвившийся вокруг лодыжек, слегка дрожал — на этих чужих берегах было страшновато. Он приветствовал доминирующую самку стаи, прикоснувшись раздвоенным языком к ядовитому шипу на конце ее хвоста, и остался в склоненном положении. Только самки дракилей носили на хвостах «жгучую смерть» — ядовитые ристы, убивавшие акул. Остальные четверо самцов уже склонились перед предводительницей, ожидая ее распоряжений.

Самка, более крупная и мускулистая, чем самцы, прорычала и прошипела свои приказы. Ее клыки блестели в лунном свете, а красные глаза горели огнем ненависти. Самцы затрепетали от ее слов. Никто не смел ослушаться одну из матриархов.

Получив инструкции, самцы торопливо подошли к обрыву и поспешили занять свои позиции. Каждый из них воткнул когти в скалу, закрепившись на своем месте. Самка все еще ждала внизу. Самцы дракилей видели, как прошелся по ним взгляд ее горящих глаз. Никто не осмелился даже вздрогнуть, чтобы привлечь ее внимания. Снизу, словно пар, поднялось тихое рычание.

В ответ кожа пяти самцов вспыхнула знакомым огнем. И скоро их тела слились с поверхностью скалы, слились настолько, что даже в свете занимающегося дня их нельзя было разглядеть на красновато-оранжевом песчанике.

Эти самцы должны были стать глазами и ушами дракильского военного отряда. По побережью на протяжении сотен лиг рассредоточились другие такие же группы и другие матриархи. За берегом должны были следить тысячи черных глаз с вертикальными зрачками, и тысячи острых ушей должны были ловить голос ведьмы. Как только эта демоница будет обнаружена, дракильский клан захватит врага. Ее голодный свет умрет, а магию они заберут себе.

Даже с этой точки на поверхности утеса дракиль-самец чувствовал в самке, стоявшей внизу, жажду магии. Его нос ощущал запах ее возбуждения — тонкую струйку мускусного аромата. Этот запах пробуждал в нем желание пресмыкаться перед ней, умолять о ее прикосновении. Он заставлял себя не двигаться: самец получает расположение самки только послушанием. Он покажет ей, каким он умеет быть неподвижным. Даже когда горячее солнце будет жечь его кожу и иссушать его плоть, он не шевельнется.

Он слышал, как внизу самка вернулась к полосе прибоя. Он приоткрыл один глаз и завел его назад, чтобы увидеть, как мускулистая самка пробирается через прибрежные камни. Ее спина изгибалась так соблазнительно, а полные ягодицы двигались так призывно. Он мог бы вообразить, что это ему она демонстрирует себя, но он знал, что это не так. Самец дракилей знал, кого она ждет. Того, кто впервые принес им весть о жестокостях ведьмы среди рок-гоблинов, того, в чьем сердце жила магия ужаса. Его сила заставляла всех самок демонстрировать твердые ристы — жадно постукивать по стенам каменных пещер, а их глаза — гореть от желания. Даже королева дракилей не могла устоять перед соблазнительной магией этого чужака. Королева назначила его военным предводителем, и он должен был проинспектировать их стаю, двигаясь вдоль берега.

Самец-дракиль висел на стене из песчаника, и в сердце его раскаленным углем тлел гнев. Это неправильно, что их возглавляет самец не их клана и даже не их крови! Но он знал, что роптать не следует.

Самка внизу вдруг возбудилась еще сильнее. Мускусный запах усилился. Должно быть, предводитель уже близко.

Выводы самца оказались верными. Из полосы прибоя поднялся серебристый пузырь воздуха и покатился к берегу. В пустом сердце пузыря стоял человек. Сухой, словно и не из воды вышел, ступил он на каменистый берег. Он не обратил внимания на самку, извивавшуюся у его колен, даже не заметил горячего приглашения, которое барабанил по камням ее рист. Вместо этого он прошел мимо, разглядывая стену песчаника.

— Она близко, — объявил человек на общем языке.

Звуки этого языка больно царапнули уши самца-дракиля. Какой гадкий, извращенный язык! Человек распахнул свою свободную, просторную рубашку и обнажил свое волшебное сердце. Его бледная грудь казалась расщеплена, словно лопнувший плод, сырая кожа по краям разрыва собиралась в складки, из дыры торчали сломанные ребра. Нет, не человек возбуждал пресмыкавшуюся перед ним самку, а то, что скрывалось внутри этой темной груди — существо, сплошь состоящее из чистой черной магии.

Из сырой пещеры разорванной груди ночь оглядели кроваво-красные глаза. Старая рана истекала магией, обильной и извращенной, словно перепутанные щупальца глубоководного спрута. Существо осмотрело обрыв. Такое могущественное, такое зловонное.

Из раны в груди зазвучал голос самых темных, самых холодных морей:

— Приготовьтесь. Мой воин-иллгард, тот, кого я зову Легион, приведет ее к нам в западню. Будьте наготове, или узнаете мой гнев.

Человек внезапно скорчился, сжигаемый внутренним огнем, задыхаясь, словно рыба на горячем песке. Его язык с трудом выговаривал слова:

— Я… я больше не… подведу… тебя.

Внезапно магия исчезла. Дракиль-самец взглянул на берег.

Человек застонал, запахнул рубашку и шагнул обратно в море. Когда его ноги коснулись воды, на поверхность снова поднялся магический пузырь и поглотил его.

Когда пузырь закрывался, самка-дракиль сделала последнюю отчаянную попытку привлечь этого человека. Она произнесла его имя на гадком общем языке. Ее голос охрип от желания, а раздвоенный язык был совсем не приспособлен к этому языку. Когда пузырь и человек скрылись под водой, она наконец выговорила одно слово — его имя: «Р-Р-Рокингем».