Триффиды (№2) - Ночь триффидов

Не обращая на меня никакого внимания, она еще несколько раз с помощью каблука тяжелых ботинок отрегулировала процесс перегонки. Когда бутылка наполнилась, Марни закрыла кран, подошла к занавеске и отодвинула ее.

Моему взору открылась фигура еще одной девушки. На краю трехъярусной солдатской койки, в нижнем ее отделении, сидела какая-то худосочная девица с выбритой головой. По остаткам волос можно было понять, что некогда она была рыжей. Несмотря на болезненный вид, зеленые глаза девушки сияли. Марни снова одарила меня сердитым взглядом.

Я внимательно посмотрел на молодых женщин. Обе без тени смущения встретили мой взгляд.

— Великий Боже, — выдохнул я. На меня взирали два почти точных факсимильных издания Керрис Бедеккер.

* * *

Вот так.

Как любит говорить моя мама, накладывая мне в тарелку зелень: «У тебя есть две возможности, Дэвид Мэйсен, ты съешь все это либо с удовольствием, либо с отвращением». Нравилось мне помещение или нет, но мне предстояло провести в нем по меньшей мере одну ночь. Марни решительным жестом показала на верхнюю койку, и это, несомненно, означало, что ночь я проведу под потолком.

Нельзя сказать, что она совсем не хотела мне помогать. В своей обычной резкой манере (я так и не смог понять, то ли от избытка энергии, то ли злости) она освободила меня от рюкзака.

— Нет... нет! — Я успел остановить ее до того, как она бросила груз на пол. — Легонько и аккуратно, — произнес я с нервозной улыбкой. Показал на вьюк и добавил: — Бум! Бум! — В тот же миг мне пришлось пожалеть, что я заговорил на языке английских младенцев. Пламя, сверкнувшее во взоре Марни, ясно дало мне понять, что она вовсе не слабоумная. Интересно, какие слова она произнесла, что полиция отрезала у нее язык?

Вторая копия Керрис наконец решила заговорить.

— Скажите, что в нас такого, что выбивает вас из седла? — спросила она голосом Керрис. Голос, правда, звучал очень слабо. Девушка, судя по хрупкому виду, была серьезно больна. Мне казалось, что при первом резком движении она просто рассыплется.

— Я... э... я... Вы просто очень похожи на одну мою знакомую. — Частичная утрата дара речи мешала мне вести связную беседу, но вид двух Керрис Бедеккер (пусть немного измененных) действительно выбивал меня из колеи.

— И это только потому, что мы дочери генерала Филдинга?

— Генерала Филдинга? — заикаясь, переспросил я, мгновенно забыв, что в последнее время называю генерала его подлинным именем — Торренс.

Марни посмотрела на меня, а ее бритая сестрица продолжила:

— Ничего удивительного. У генерала Филдинга огромное число отпрысков.

— И они все похожи на... О... Я хочу сказать... Вы все похожи друг на друга?

— Некоторые из нас очень похожи.

— Вы слышали о Керрис Бедеккер?

— Нет. Почему я должна что-то о ней слышать?

— Она ваша точная копия, — сказал я, понимая, что все эти слова по меньшей мере неуместны. — Возможно, вы с ней двойняшки.

— Или тройняшки. Или даже две из четверни, — без тени удивления, как о чем— то вполне заурядном сказала девушка. — Вы увидите много людей с его лицом, — добавила она. — Особенно здесь.

— Вы здесь живете всю жизнь?

— Нет. На север от Параллели меня перевели, когда мне было двенадцать. Я училась в хорошей школе, и меня готовили к карьере в сфере управления. Но я заболела осложненным гриппом и так до конца и не оправилась. — Девушка едва заметно пожала плечами. — Я занимала драгоценное место в классе, потребляла слишком много хорошей пищи. Обучение и содержание калеки — роскошь, которую общество не может себе позволить. Так я и оказалась здесь.

Я внимательно вгляделся в девушку. Деликатное телосложение. Почти прозрачная кожа. Сияющие глаза. В ней было нечто эфирное... но что именно, я сказать не мог.

Сидящая рядом с ней сестра, напротив, казалась на редкость крепкой и, судя по сердитому взгляду, вполне земной.

— Простите, — сказал я, — мне давно следовало бы представиться. Меня зовут Дэвид Мэйсен, и причина моего появления здесь, насколько я понимаю, вам известна.

— «Мне давно следовало бы представиться...», — повторила она со слабой улыбкой. — Бог мой... Я уже успела забыть, когда последний раз сталкивалась с подобной вежливостью. Добрый вечер, Дэвид Мэйсен. Меня зовут Ровена. А это Марни. Но с ней вы уже знакомы.

— Да.

— Марни была очень умной девочкой. Она устраивала собрания, на которых наши сверстники обсуждали политику отца. Полиция задержала ее для допроса. Узнав о родственных связях, они доложили о ней отцу. Тот приказал сделать так, чтобы она больше никогда не говорила. Кроме того, он велел им обращаться с ней как можно хуже. — Ровена провела пальцем по лицу, имитируя движение ножа. — Отец считает, что, если ты урод, тебя никто слушать не станет. Вот так вот Марни тоже оказалась здесь.

— Великий Боже! Значит, до того как Марни появилась здесь, вы не знали о ее существовании?

— Естественно, нет. Ведь я уже сказала вам, что здесь полным-полно таких, которые похожи друг на друга, как горошины из одного стручка. Если, конечно, кто-то не обеспечивает нас особыми приметами, — добавила она, взглянув на сестру.

— Но каким образом вы...

— Простите мне, Дэвид Мэйсен, мои дурные манеры. Но нам с сестрой пора спать. Марни кивнула.

— Нам завтра утром на работу, — пояснила Ровена.

— Работу? — изумился я, глядя на Ровену, у которой и без того душа едва держалась в теле.

— Если мы не будем работать, то перестанем есть. — Она пожала плечами и забралась под одеяло. Марни вскарабкалась на среднюю койку. Не отрывая головы от подушки, Ровена пробормотала:

— Чувствуйте себя как дома, Дэвид. Забирайтесь под крышу. Постель вовсе не грязная.

— Но... Но человек, который нас привел, сказал, что сюда принесут еду.

— Он говорил о завтраке, — едва заметно улыбнулась Ровена.

— Ах вот оно что...

Чувствуя себя несколько неловко, я снял сапоги, куртку и вскарабкался на верхнюю койку. Койка оказалась узкой, матрас — худосочным, но я старался лежать тихо, чтобы не тревожить девушек. Ровена выглядела так плохо, что одной ночи сна ей явно было недостаточно.

Прежде чем погрузиться в сон, я решил предложить Сэму Даймсу (не предложить, а потребовать, черт возьми!), чтобы он тайно доставил сюда медикаменты. В них здесь явно была острая необходимость. Но, как выяснилось утром, сделать этого я не смог.

Глава 36

И снова один...

— Простите, но я ничего не могу понять, — ошеломленно произнес я. — Вчера вечером здесь был Сэм Даймс и с ним еще десять человек. Где они?

— Ничего не знаю, — пожал плечами наш вчерашний проводник.

— И Сэм ничего не сказал?

— Сказал только, что уходит. — Немного помолчав, он добавил, как мне показалось — недовольно: — Он нашел себе другого проводника. Да, кстати, Сэм Даймс просил передать вам вот это.

С этими словами отставной проводник извлек из кармана листок бумаги.

Страшно злясь на весь мир, я отнес бумагу в свою комнату и под бормотание перегонного куба познакомился с ее содержанием.

Я проснулся, когда обе девушки уже готовились уходить на работу. Перед уходом они выпили по полной чашке жидкости, которую нацедили вчера из змеевиков. Лишь после того, как они ушли, я обнаружил, что Сэм и все остальные мои спутники куда-то исчезли.

Записка гласила:

Я понимаю, Дэвид, что мы сыграли с тобой злую шутку, но обстоятельства вынуждают нас действовать гораздо быстрее, чем планировалось. Настоятельно прошу тебя ради твоей же безопасности никуда не высовываться до нашего возвращения. Там, где ты находишься, тебе ничто не грозит. Если тебе что-то потребуется, попроси у Бенд-жи (это парень, который нас привел).

Искренне твой, Сэм Даймс.

Я бросил взгляд на то место, где оставил вьюк с взрывчаткой. Вьюк исчез. Стало быть, саперы отправились на задание.

Ну — и что теперь?

Окон в помещении не было, а значит, на улицу глазеть не удастся. Я сел на стул и стал прислушиваться к стуку капель, наполняющих очередную бутылку.

Еще час этой дьявольской капели, и я положительно лишусь рассудка. Чтобы спастись от безумия, я решил немного прогуляться. Добравшись до лестничной клетки, я остановился, сказав себе, что здесь лежит граница утренних похождений, так как спуск на ступени закрывала металлическая дверь с огромным висячим замком. Дверь почти касалась потолка, и о том, чтобы перелезть через нее, не могло быть и речи. Я посмотрел вправо и увидел, что из дверного проема на меня с подозрением взирает старуха. Насколько я понял, она выступала здесь в качестве консьержки. Ключ, несомненно, находился в ее владениях, вне зоны моей досягаемости, и получить его без борьбы я не мог. Не надеясь на успех, я все-таки поинтересовался местонахождением ключа. Старуха в ответ заголосила и, захлопнув дверь, свалила, если вы позволите мне употребить жаргонное слово.

Я отступил к перегонному кубу, чтобы в его обществе хорошенько обдумать открывающиеся возможности. Мне не составило никакого труда определить, что круг их крайне ограничен. Я мог либо остаться здесь и вдыхать до бесконечности вонь самогонного аппарата, либо попытаться сбежать. Второй вариант выглядел столь же непривлекательно, как и первый. Куда я могу двинуться? Ответ очевиден — в город. Но для этого надо перебраться через стену высотой двадцать футов, что будет совсем не просто. Вооруженные охранники, отстреливающие беглецов, для иностранца исключений делать не станут. Возможно, мне и впрямь лучше не высовывать носа, пока не вернется Сэм Даймс.

Если вернется.

«Спокойно, Дэвид, — сказал я себе, — в тебе снова заговорила твоя болезненная подозрительность».

Но обстоятельства могли сложиться так, что Сэм и все другие просто не смогут вернуться. Тогда мне придется с риском для жизни пробираться в ангар, чтобы попытаться в одиночку улететь домой.

Кап... кап... кап...

Перегонный куб все же сделал свое дело. Сверхмощный аромат бродящего ячменного сусла доконал меня окончательно. Время от времени дверь открывалась, и появлялась консьержка. Карга, оторвавшись от работы привратницы, ковыляла к самогонному аппарату, набирала полную бутылку, закрывала кран, ставила посудину в буфет рядом с десятком таких же, помещала пустую емкость под кран, поворачивала вентиль и... Да, вы правы — сводящее любого нормального человека с ума «кап... кап... кап...» возобновлялось.

Чуть позже я открыл способ посмотреть на улицу. Для этого требовалось встать на стул, подняться на цыпочки, вытянуть шею и заглянуть в вентиляционную решетку. Этот цирковой номер позволил мне увидеть унылую улицу, по обеим сторонам которой тянулся ряд однообразных четырехэтажных строений. Жизнь на залитой солнечным светом улице била ключом. Мостовая кишела людьми разных возрастов. Эти люди перемещались во всех направлениях, таща на горбу разнокалиберные корзины, тюки и ящики. На улице было очень много слепых. Однако, как я заметил, они передвигались весьма уверенно. К спине каждого при помощи какой-то разновидности сбруи крепился большой деревянный ящик, и их наверняка угнетало то, что их используют в качестве вьючных животных. Тела всех, кого я видел — как слепых, так и зрячих, — были прикрыты ужасающего вида лохмотьями.

Несколько минут я с интересом следил за жизнью улицы. За это время мимо моего наблюдательного пункта проехали пара-тройка велосипедистов. Из транспортных средств, кроме велосипедов, я заметил ручную тележку, которую тянул здоровенный бородатый мужчина. В тележке находилась пара поросят и, как ни странно, гроб, покрытый шелковой тряпицей немыслимого розового цвета. Вслед за тележкой, нагруженной поросятами и гробом, меланхолично тащилось стадо коров, которых погоняли вооруженные палками мальчишки. После этого я впервые увидел механический экипаж. Я вытянул шею еще сильнее, чтобы рассмотреть машину получше. По улице катился металлический ящик на колесах. Передвигался ящик со страшным грохотом. Окон в нем было очень мало, и все затянуты металлической сеткой. На крыше находилось возвышение. Там за турелью пулемета сидел, дымя сигарой, мужчина в униформе.

Когда машина повернула на боковую улицу, я успел прочитать на ее борту надпись: ПОЛИЦИЯ ПРОМЫШЛЕННОГО СЕКТОРА (НЬЮ-ЙОРК).

Я сделал важное открытие. Несмотря на то что этим огромным концентрационным лагерем в основном управляли сами заключенные, в нем имелись и полицейские патрули. Я сделал зарубку в памяти, чтобы не забыть столь важную информацию.

В комнате появился Бенджи. Бросив на меня лишенный всякого любопытства взгляд, он сказал:

— Если вы слезете со стула, то сможете перекусить. Марти раздает жратву в гостиной.

— В гостиной?

— Большая комната дальше по коридору. Сигареты у вас есть?

— Простите, нет. Я не...

— Жратва в гостиной. И поторопитесь, или ее не останется.

Не сомневаясь в справедливости слов Бенджи, я поспешил. Есть хотелось страшно, и, кроме того, я не знал, когда покормят в следующий раз. Как только я вышел в коридор, запах бродящего сусла исчез, сменившись ароматом вареной гнилой капусты.

Обоняние меня не подвело. В огромном котле действительно дымилась капустная похлебка. С десяток слепцов уже приступили к еде, и я присоединился к ним. Консьержка, в очередной раз сменив роль, резала краюху серого крошащегося хлеба. В «гостиной» царила атмосфера безнадежного отчаяния, настолько сильного, что оно казалось осязаемым. Во всяком случае, я ощущал его всеми своими чувствами. Казалось, оно заглушает даже запах тухлой капусты. Что-то необходимо сделать, думал я. Эти люди не должны жить в таких условиях. Но клянусь всеми святыми, я не знал способа им помочь.

* * *

В шесть часов вечера вернулись с работы Марни и Ровена. Их лица и руки были покрыты слоем серой пыли. Девушки скрылись в туалете, чтобы умыться, а затем — наверное, следуя укоренившейся за долгие годы привычке, — Ровена села на нижнюю койку и в изнеможении привалилась спиной к стене. Работа отняла у нее все силы, и она казалась даже более хрупкой, чем вчера. На Марни дневной труд не оказал никакого влияния. Как всегда энергичная, она помогла сестре устроиться поудобнее и принесла ужин — капустную похлебку и хлеб. Ровена, поставив миску на колени, приступила к еде, а Марни тем временем отправилась за своей порцией.

Вьюк со взрывчаткой исчез, но мой личный рюкзак остался, и я принялся за его разборку, чтобы предоставить девушкам возможность поесть в привычной обстановке — в одиночестве, если можно так выразиться. Через некоторое время я сел напротив койки на стул и сказал:

— Строго говоря, это считается моим неприкосновенным запасом. Но я тем не менее хочу предложить вам шоколад. Хотите? — Я протянул им две плитки. Обе посмотрели на меня как-то странно, опасаясь, что я чего-то потребую взамен. — Пожалуйста, возьмите... — запинаясь, проговорил я. — Мне хотелось бы сделать для вас что-то большее... У меня сердце кровью обливается при виде тех условий, в которых вы живете, пищи, которую вы едите. Это... это...

— Несправедливо?

— Да! Будь оно все проклято!

— Что ж, такова наша теперешняя жизнь, — со слабой улыбкой произнесла Ровена и, оглядевшись, продолжила: — Это наш дом... и мы должны смириться. Спасибо за шоколад. Мы с Марни не пробовали его уже лет десять. — Ровена взяла у меня обе плитки, передала одну сестре и попросила: — Марни, принеси нам что-нибудь выпить.

Марни подошла к крану и налила три чашки спиртного. Пока Марни готовила выпивку, я, ощущая себя без вины виноватым и путаясь в словах, пытался объяснить Ровене, каким злодеем является Торренс и почему так нехорошо использовать рабский труд. Ровена слушала мои филиппики совершенно равнодушно. Я был потрясен. Неужели эти девушки настолько привыкли к обстановке, что не испытывают по отношению к себе никакой жалости?

Марни поставила одну чашку со спиртным на пол рядом со мной, а другую передала сестре. Мне показалось, что они не знают, с какой стороны подступить к шоколаду. Но, откусив в первый раз, они разобрались что к чему и очень быстро прикончили обе плитки. Я страшно жалел о том, что мне больше нечего им предложить.

Постепенно во мне пробуждалось довольно странное чувство — ярость, замешенная на ощущении вины.

— Но как могут обитатели южной части Манхэттена допустить, чтобы вы прозябали здесь в столь отвратительных условиях? — спросил я.

— Очень просто. Они об этом ничего не знают.

— Но информация о жизни в гетто не могла не просочиться через стену. Ведь есть же водители грузовиков, которые доставляют товары из промышленной зоны потребителям. Разве нет?

— Наши хозяева — люди предусмотрительные. Все товары помещаются по ночам в склады, а утром свободные рабочие с юга загружают их в машины. Хитро придумано, правда?

— Следовательно, рабы и свободные не встречаются?

— Никогда. Обитатели южной части Манхэттена знают только, что склады каждую ночь заполняются, словно по мановению волшебной палочки их крестной — феи.

— Но неужели никто не задает вопрос, что происходит здесь, за стеной?

— Некоторые интересуются. Марни, например, задавала вопросы еще школьницей. Но все чересчур любопытные рискуют оказаться здесь. А это то же самое, что умереть и оказаться в аду. — Ровена пожала плечами и отпила из чашки. — Каждый, кто сюда попал, знает: он больше никогда не вернется к нормальной жизни и не увидит друзей и родных. На самом деле, как я догадываюсь, многие на юге понимают, что происходит севернее Параллели 102-й улицы. Но скажите честно, кого по-настоящему интересует, как функционируют тюрьмы? — Она пожала плечами. — Люди не спрашивают, куда деваются отбросы или как выращивается скот, появляющийся на их тарелке в виде ростбифа. Они вообще стараются об этом не задумываться.

Я еще раз горячо выразил все свое негодование по поводу столь вопиющей несправедливости.

— Расскажите лучше о себе, Дэвид, — попросила Ровена. — Как выглядит ваш дом?

На меня внимательно смотрели две пары зеленых глаз, и я никак не мог отрешиться от мысли, что на меня смотрят две видоизмененных Керрис Бедеккер. Одна обладала какой-то тонкой, почти неземной красотой, вторая была обезображена страшным багровым шрамом, рассекающим по диагонали лицо.

Я принялся описывать пологие зеленые холмы острова Уайт, свежий морской воздух, наш дом, уютно устроившийся в самом сердце острова. Рассказывая об этом, я делал все, чтобы остров Уайт не казался девушкам земным раем. Поведал я им и историю собственной жизни. Они даже заулыбались, услышав о тех приключениях, которые я пережил еще в нежном возрасте. Особенно им понравился рассказ об учиненном мною разгроме отцовской лаборатории.

Короче, мне удалось немного растопить их сердца. Я с удовольствием следил за тем, как в ходе разговора девушки все больше и больше оживлялись. Изувеченное личико Марни расцвело обаятельной трогательной улыбкой. Ровена оказалась подлинным, хотя и глубоко скрытым кладезем юмора. Если бы мне удалось увезти их к себе на остров, они, несомненно, превратились бы в совершенно полноценных членов общества. Я не сомневался, что здоровая пища, нормальный отдых, свежий воздух, да и просто свобода, которой мы наслаждались, быстро восстановят их силы.

Я следил за тем, как они потягивают жидкость, полученную из перегонного куба. Из чего бы ни состоял этот напиток, он явно оказывал тонизирующее действие. Прозрачное личико Ровены чуть порозовело, а Марни заметно оживилась. Заметив мою чашку с нетронутой выпивкой, она жестом пригласила составить им компанию. Я улыбнулся, кивнул и поднес чашку к губам. Даже по прошествии нескольких минут слезы у меня из глаз продолжали литься ручьем. Придя в себя, я услышал за дверью какой-то резкий лязгающий звук.

Глава 37

И как Орфей...

Металлический лязг сопровождался довольно громким гомоном голосов. Вытирая выступившие от огненного напитка слезы, я выскочил в коридор. Там было уже полным-полно слепцов, желавших узнать, что происходит. В конце коридора я увидел консьержку. Старуха мчалась к железным дверям, которые и служили источником лязга и звона. Моего роста хватало на то, чтобы смотреть поверх голов толпящихся передо мной людей. Чуть вытянув шею, я увидел, как какой-то краснолицый мужчина в черной фуражке отчаянно колотит по металлу дверей жезлом.

— Впусти меня, старая карга! Впусти немедленно, или я прикажу своим людям открыть огонь!

Старуха поспешно выполнила приказание. Дверь с грохотом распахнулась.

— С дороги! Все с дороги!

Человек в фуражке мчался по коридору, расталкивая слепых. Стоящий передо мной слепец отступил назад, женщина рядом с ним, потеряв равновесие, упала на пол. Я мгновенно поднял несчастную, опасаясь, что ее затопчет толпа.

Очень скоро я оказался прижатым спиной к дверям своей комнаты. Теперь я видел, что люди, расталкивающие слепых, были полицейскими. Но эти парни лишь отдаленно напоминали тех лощеных стражей порядка, которых я увидел по прибытии в Нью-Йорк. У здешних полицейских был вид мясников. Мундиры на них сидели скверно и были покрыты какими-то сальными пятнами, зато в руках они держали устрашающего вида дубинки или помповые ружья. Судя по решительным действиям, они явились сюда вовсе не затем, чтобы заниматься пустяками. Лишь после того, как они оттеснили слепых в конец коридора, до меня дошло, что эти парни явились за мной. Не исключено, что тревогу подняли обитатели соседних домов, заметившие появление нашего столь странно выглядевшего отряда. Вполне вероятно, что полиция теперь обыскивает дом за домом в поисках таинственных гостей.

Я согнул колени и наклонил голову, чтобы оказаться ниже толпящихся вокруг меня слепцов. В то же время я уставил невидящие глаза в потолок, стараясь изо всех сил прикинуться одним из этих несчастных. Медленно продвигаясь в сторону «гостиной», я почти демонстративно ощупывал стену.

Полицейские ударами ног распахивали двери. Тех, кто оказывался на их пути, они без малейшего колебания отшвыривали в сторону.

— Смотрите внимательно! — ревел их командир. — Это то самое место!

Краснорожий страж порядка первым достиг комнаты, которую я делил с двумя девушками.

— Ага, — бросил он, страшно довольный собой. — Все сюда! Стукач был прав.

В этот миг я думал только о том, как найти выход. Для этой цели годилось любое окно.

Краснолицый остановился у порога и жестом приказал своим подчиненным войти внутрь.

— Подойдите к нему, — гудел он. — Но действуйте крайне осторожно. Эй, парень, полегче! Вначале отсоедини змеевик. Да не мучайся ты с этой бурдой. Выливай ее прямо на пол.

Когда все полицейские скрылись в комнате, я настолько осмелел, что решился посмотреть, что там происходит.

Краснолицый, подбоченясь, наблюдал, как его подчиненные разбирают самогонный аппарат.

— Поосторожнее с медными трубками! — Он ухмыльнулся. — Если кто-нибудь из вас повредит медную трубку, то я, будь он проклят, проломлю его медную башку.

Как ни странно, но за его нью-йоркским произношением можно было уловить йоркширский акцент.

Я был готов держать пари, что путь этого средних лет человека в Нью-Йорк был достоин эпической саги. Но сейчас он занимался борьбой с незаконным самогоноварением. Блюститель закона, как я понимал, намеревался в собственных целях конфисковать аппарат вкупе со всем готовым продуктом.

Марни не слишком доброжелательно отнеслась к полицейскому, приложившемуся к полупустой бутылке, стоящей на столе у подножия этажерки из наших коек. Она кинулась на парня, и между ними завязалась драка.

— Отпусти ее! — крикнула Ровена, бросившись на помощь сестре.

Не поворачивая головы, громила оттолкнул девушку, та отлетела на койку и с размаху ударилась рукой о деревянную стойку. В тот же миг ее лицо исказила гримаса боли. Марни в ярости плюнула обидчику в лицо.

Полицейский грязно выругался и занес над головой девушки бутылку.

— Черт бы тебя побрал, Арри! — взревел начальник. — Вместо того чтобы заниматься делом, ты занимаешься девками!!!

Полицейский оглянулся с таким видом, словно хотел пожаловаться на Марни, но краснорожий был не склонен развивать тему.

— Отпусти ее, Арри, — спокойно сказал он. — Ты не представляешь, через что ей пришлось пройти. — Начинайте таскать железо в грузовик. Но только осторожно. Я снесу вам черепки, если эта штука после сборки не будет работать. Кроме того, я не хочу слышать звона разбитых бутылок. Несите их, как любимое дитя. Усекли? Если усекли, то действуйте! Да оставь же ты ее, Арри! Бери бутылки. Нет, начинай с полных, чувствительный ты мой.

Полицейский, которого на обычном английском языке без ирландского привкуса звали Харри, оттолкнул Марни, недовольно скривился, поднял ящик с бутылками и направился к дверям. Я поспешно отошел от порога, снова притворившись слепым.

— Оставьте нам выпивку! — выла консьержка. — Ну почему бы вам не оставить для нас пару бутылок?! Ведь вам столько не нужно. Буты-ылочку!!!

— Заткнись, ведьма! — бросил Харри, которого все еще заедал неудачный исход схватки с Марни.

После этого в доме воцарилась тишина. Обитатели, видимо, не в первый раз оказывались в подобной ситуации. Полицейские рейды. Запугивание.

Когда последний блюститель порядка удалился, унося с собой последнюю бутылку, я вошел в комнату. Марни прилаживала самодельную перевязь к руке Ровены. Сама же Ровена, судя по виду, страдала от сильнейшей боли.

— Что с вами? — спросил я.

— Ничего особенного. Просто сломала руку, — ответила девушка, поднимая глаза. — Проклятие! Я не смогу завтра работать.

— Не думайте о работе. Надо показать вашу руку врачам.

— Здесь есть костоправ... но я перестану получать ваучеры.

— Я позабочусь о пище для вас, — сказал я.

— Дело не только в пище. — Голос ее звучал смертельно устало. — Я не буду получать ваучеры на стимулирующие вливания до тех пор, пока не начну работать.

— Стимулирующие вливания?.. — недоуменно переспросил я. И тут же меня осенило. Я вспомнил слова Гэбриэла о том, как Торренс порабощает людей с помощью героина. — Понимаю...

— Как жаль, что они унесли перегонный куб, — сказала Ровена с гримасой боли. — Спирт помог бы мне пережить ломку.

К этому времени большинство жильцов уже разбрелись по своим конурам, чтобы поразмышлять о постигшем их несчастье. Лишь один старик задержался взглянуть на руку Ровены. Я непроизвольно скривился, как от боли, увидев синее вздутие на предплечье, в том месте, где произошел перелом.

— Устраивайся как можно удобнее, девочка, — мягко произнес старик. — Я скоро вернусь. Мне надо найти пару досок, чтобы наложить тебе шину.

— Благодарю, — прошептала Ровена.

Я страдал от беспомощности. Как мог я молча наблюдать за бесчинствами, которые творили здесь эти бандиты? Но с другой стороны, что я мог сделать? Численностью они меня превосходили, и у них в отличие от меня имелись ружья.

Марни делала все, что могла. Она уложила Ровену на койку и подложила под сломанную руку сестры подушку.

Я принялся рыться в рюкзаке, внезапно вспомнив, что видел там какой-то очень важный предмет... Ага, вот он! Картонная коробка с красным крестом.

— Дэвид! Дэвид Мэйсен!

Я поднял глаза и посмотрел на Ровену.

— Дэвид, — сказала она. — Вам надо отсюда уходить.

— Но...

— Послушайте меня! Здесь оставаться опасно.

— Но эти типы явились всего лишь за перегонным аппаратом.

— Да, вас они пока не искали. Но вскоре хотя бы один из копов припомнит, что видел лицо, которое явно выпадало из общего окружения.

— Уверен, что ни один из них даже не взглянул на меня.

— Бросьте, Дэвид! Возможно, в тот момент они действительно были слишком заняты нашим аппаратом и заботой о бутылках, но один из них обязательно спросит себя, с какой стати в этой берлоге появился упитанный мужчина. Поверьте мне! Они непременно вернутся. — Девушка произнесла последние слова настолько энергично, что шевельнула сломанной рукой. Гримаса боли снова исказила ее личико. — И если вы считаете свое пребывание здесь героизмом, то подумайте еще раз. Когда вас обнаружат, нас всех сожгут живьем.

— Ну хорошо, — согласился я. — Только обязательно скажите Сэму Даймсу, что здесь произошло. Попробую прорваться в ангар к самолетам.

— Одному вам не пройти... Марни, — она повернулась к сестре, — проведи Дэвида к самолетам.

Марни кивнула и жестом пригласила меня к выходу.

— Берегите себя, Ровена, и возьмите это. — Я протянул ей аптечку первой помощи. — Здесь есть пара ампул морфина и шприц. Если... если вам станет невмоготу...

— Спасибо, Дэвид. Я, поверьте, очень высоко ценю вашу помощь.

Повинуясь внезапному импульсу, я наклонился и поцеловал ее. Я настолько расчувствовался, что чуть было не совершил непоправимую ошибку, пообещав вернуться и забрать их отсюда, но прекрасно знал, что на свершение этого подвига у меня нет никаких шансов и обещание я выполнить не смогу.

— Прощайте, Дэвид! И поторопитесь.

Консьержка ожидала именно подобного развития событий. Ни слова не говоря, она открыла врата ада, и я последовал за Марни по лестнице. Через несколько мгновений мы оказались на улице. При свете дня я сам себе казался марсианином, случайно забредшим в эти края. Марни толкнула меня в спину и, приложив палец к губам, нырнула обратно в дом. Вскоре она снова появилась на улице и помогла мне втиснуться в вонючее пальто. Пальто было настолько грязным, что установить его первоначальный цвет не было никакой возможности. Отступив на шаг, она оценила результаты своих усилий. Покачала головой, присела на корточки, собрала немного пыли, поднялась и провела ладонью по моей физиономии, уделив особое внимание лбу и носу.

Оглядев меня с ног до головы, девушка удовлетворенно кивнула, схватила меня за локоть и повлекла за собой по проулку. Теперь, в маскарадном костюме, я мог открыто шагать по улице. Марни семенила рядом со мной, решительно выдвинув вперед подбородок и сверкая зелеными глазами.

Мы проделали тот же путь, что и раньше, только в обратном порядке. Быстро пройдя по освещенной вечерним солнцем улице, мы проскользнули в угольный двор, а оттуда нырнули в старый туннель, по которому много-много лет назад перевозили уголь, прибывший на баржах по Гудзону. Как и прежде, темный и гулкий коридор при свете фонаря, который не забыла прихватить Марни, выглядел довольно жутко.