Пока я смотрел, один из взрослых выпал из сплетения, очевидно, убитый холодом. Тело поплыло по течению.
Вот что я, значит, видел плывущим по реке. Отколовшиеся куски дамбы.
Из леса с моей стороны реки вышел Креозот и пошел по живой дамбе. Не колеблясь, он занял в холодной воде место погибшего товарища.
Процесс продолжался. Умирающих взрослых, уносило течением, и немедленно на их место становились новые.
Видели цепочку муравьев на заднем дворе? Попробуйте раздавить подошвой сотню. И тут же цепочка восстановится – новая сотня подойдет из гнезда. И пойдут, как прежде. На своих мертвых им плевать. Ни боли, ни сожаления, ни горя. И новый вид Человека вел себя, как эти муравьи.
У этой дамбы была какая-то безумная цель. Им надо было перейти реку – вот зачем они это делали.
Я пошел дальше – теперь осторожно. Креозота выходили из лесу справа от меня, переходили дорогу и шли вниз к дамбе.
Эти гады мигрировали на север. Я знал зачем. Найти и стереть с лица земли все общины своих детей, которые найдут.
Эскдейл! Сколько еще времени пройдет, пока они наметят себе этих трехсот детей?
Я пробился сквозь ряды Креозотов – они меня даже не видели – и припустил к мосту.
Когда я его увидел, тогда только понял, зачем Креозоты построили живую дамбу.
Подвесной мост лежал на краю долины в путанице стальных тросов. Не надо было быть гением, чтобы понять, что случилось. Где-то на той стороне реки есть горстка детей. В попытке не дать Креозотам хлынуть на ту сторону и их уничтожить они взорвали мост. Но Креозоты, гонимые беспощадным неутомимым инстинктом убивать свое потомство, нашли другой способ.
А я оказался в глубокой заднице. Карта говорила, что мне надо перейти реку, чтобы попасть в Эскдейл. Есть еще один мост на двадцать миль выше – но никаких гарантий, что он тоже не взорван. И следующий тоже. Поиск пути на тот берег может занять неделю.
Какие альтернативы. Ник? Поплыть. Летом – быть может, но сейчас такая холодная вода убьет вернее ножа.
Если повезет, у берега может найтись лодка. И опять-таки ее может не быть. Искать эту дурацкую лодку можно будет целую неделю. А через неделю Эскдейл может оказаться добычей для ворон. Вместе с Сарой и моим сыном.
От стукнувшей в голову мысли перехватило дыхание.
– Идиот, это же самоубийство! – сказал я сам себе.
Но другого способа не было.
Если люди в дамбе выдерживают Креозотов, они и меня выдержат.
Когда я дошел до дамбы, начинало смеркаться. Через полчаса будет темно. Если я это сделаю, то сделаю сейчас.
Срезая путь к дамбе через лес и думая, каким чертом мне сойти за Креозота, я налетел на просеке на двоих из них. Они стояли и глазели в пространство со своим обычным отключенным видом.
Если продолжать идти, они, может, меня не тронут.
Ага, как же. Который повыше, с длинными седыми волосам, бросился на меня, как нализавшийся кислоты борец. Безумно размахивая руками и не сводя с меня горящих глаз.
Я не был готов к такой свирепой атаке – автомат остался у меня за плечом, пистолет за поясом.
От удара я свалился назад.
И покатился дальше уже нарочно, остановившись только у высокого пня.
Когда этот тип бросился вслед за мной, я въехал ему подошвой в подбородок. Он цапнул рукой воздух и свалился.
Когда я поднимался, меня схватил второй Креозот. Он был приземистый и жирный, но сильный.
Схватив меня спереди, он так сдавил свои медвежьи объятия, что у меня хребет грозил лопнуть. И при этом он толкал меня назад. Я не мог дышать, не видел, куда он меня толкает, – судя по всему, что я знал, он толкал меня в лапы целой толпы Креозотов.
Я почувствовал, что сзади земля резко поднимается кручей. Он давил, и его глаза смотрели на меня в упор. Дыхание у него было вонючее говна.
Я наткнулся на что-то каблуком и упал. Он, не ослабив хватки, навалился сверху, выжимая из моих легких остатки воздуха.
Я погибал. Вот так, в грязи, сваленный психом. Я бросил бить его по лицу и попытался выдавить глаза, но он не чувствовал боли.
Я колотил руками по земле, и они, как ошпаренные крабы, метались среди снега, палок, креозотского дерьма.
Левая рука ухватила какой-то ком размером с футбольный мяч. Твердый.
Мир начинал темнеть у меня в глазах от удушья. Я ухватил камень обеими руками и занес у него над головой.
И опустил эту хреновину вниз.
Изо всех сил.
Вдруг давление на позвоночник пропало. Я столкнул с себя Креозота и вскочил, готовый снова двинуть его булыжником.
Без надобности. Дело было сделано. Его затылок прогнулся внутрь в месиве крови и мозгов.
Первый человек, которого я убил.
Секунду я на него смотрел, пытаясь подавить возникавшее изнутри чувство. Но долго его подавлять я не мог. Оно рванулось вверх.
И это было хорошее чувство. Тот мудрый старик внутри меня поздравлял.
Я побежал к берегу реки. Теперь надо было сделать – или сдохнуть.
Ближе к дамбе я увидел, что она сидела низко в воде и то и дело шевелилась – по ней шли волны, когда кто-то смещался, получше хватаясь за соседа, и дамба чуть притапливалась.
Если замочить ботинки, я их уже не высушу. А сейчас очень важно сохранить ноги в хорошем состоянии. Поэтому я быстро снял ботинки и привязал их к рюкзаку за шнурки. Потом, держа автомат на изготовку, я прошел босиком к берегу по снегу.
И на этот раз шелосторожно, высматривая любые признаки идущих через лес Креозотов.
Я шел по берегу, пока не оказался ярдах в тридцати от дамбы. Креозоты все еще шли через нее, но их уже было немного. Я насчитал на самой дамбе только четырех. Все шли в одну сторону – с этого берега на другой, там они поднимались на холм и исчезали за гребнем. Без сомнения, их целью была какая-то группа детей.
Я осторожно подобрался к дамбе, пытаясь не реагировать на это жуткое зрелище вцепившихся друг в друга людей, образовавших через реку дорогу из мяса и костей.
Когда дамба очистилась и на ней больше не было идущих Креозотов, я побежал по замерзшей грязи к началу дамбы возле уреза воды.
И на секунду отпрянул. Мысль о том, чтобы идти по этим людям, была отвратительной. Червяков в рот не берут – я не хотел этого делать.
Оглянувшись, я увидел дюжину Креозотов, идущих через лес ко мне.
Это решило дело.
Будто шагая по электрическим лампочкам, я осторожно шагнул на первое человеческое звено цепи. Человек сдвинулся под моей босой ногой и поднял лицо, чтобы на меня посмотреть. Это была вспухшая маска с двумя красными дырами, где раньше были глаза.
Я шел по дамбе, тела чуть поддавались. Я не останавливался и шел насколько смел быстро по скользким спинам и головам сотен людей.
Слева от меня со стоном умерла женщина. Она отпустила хватку и поплыла по течению. Дамба погрузилась, и я вдруг оказался по щиколотку в ледяной воде.
Люди у меня под ногами сцепились крепче и снова подняли меня из воды. По живой дамбе пробежала волна кашля, отчего она задрожала из конца в конец, но они все так же крепко цеплялись друг за друга – так крепко, что нельзя было сказать, где кончается один человек и начинается другой.
В середине дороги было несколько человек, давно уже мертвых, и их держали только те, что были вокруг. Я наступил на живот уже настолько разложившийся, что моя нога с хлюпом ушла внутрь. Как будто наступил на гнилую дыню, и жидкость залила ногу.
Ну и хрен с ним.
Я бежал по ярдам кожи и голов, прижатых друг к другу тесно, как булыжники мостовой; ботинки на рюкзаке бешено раскачивались, ноги стукали по грудям и спинам, животам и лицам, выдавливая из тел дыхание. И за мной несся ветром звук:
– У-у-у-у!
– Будто дорога из мяса дергалась, стонала и пыхтела у меня под ногами.
– У-у-у-у!
Мой тяжелый бег ломал носы, пальцы, руки, и они трескались, как сухие ветки.
Когда я пробежал уже три четверти пути, мясную дорогу охватила судорога, она стала выпирать горбами из воды, как морская змея. Руки вцеплялись мне в лодыжки, но я не останавливался.
И когда добежал до другого берега, тоже не остановился. Я бежал через лес до тех пор, пока не оставил за спиной реку и то, что в ней было.
Следующие сорок восемь часов я был машиной для ходьбы. Ничто не могло меня остановить – ночь, снег, буря, голод, усталость. Наверное, были какие-то препятствия, но я шел через них напролом, как танк через стену.
Ел я на ходу – иногда даже спал на ходу.
Пока наконец не понял, что мне надо остановиться и отдохнуть – я выдохся и весь промок. Возле какой-то каменной стены я нашел лежащую на боку машину. Сняв автомат, я прострелил бак. Из него потекла струйка, как моча, и я поднес к ней спичку.
Следующие два часа я жарился в тепле этого ада. Было так горячо, что снег расплавился на пятьдесят футов вокруг. Лицо горело, а от одежды шел пар, пока она вся не высохла.
И я пошел дальше сквозь ночь, сквозь покинутые городишки, где жили одичавшие собаки и коты. Через пустынные поля. Общин детей я не встречал – только признаки того, что они тут были. Мистер Креозот работал, сука, тщательно.
И на ходу я пытался представить, что увижу в Эскдейле. И от этих картинок прибавлял шаг.
На вторую ночь моего пути за пять минут до полуночи я дошел до дорожного знака, сиявшего в лунном свете:
НАЦИОНАЛЬНЫЙ ПАРК ЭСКДЕЙЛ
Я это сделал. Я пришел домой.
Но перед тем, как идти дальше, я должен был коснуться этого знака – доказать сам себе, что это на самом деле.
Меньше сотни миль мне пришлось идти четыре месяца. Год назад такая поездка заняла бы пару приятных часов.
Гостиница и дом Дел-Кофи были в трех милях отсюда.
И что теперь?
Я шел вперед, уже медленно, потому что понял, что у меня нет ни малейшего понятия, что я собирался делать, когда дойду.
Общий план состоял в том, чтобы сбросить Курта и его Команду и взять власть. Потом избавиться от Креозотов. Как это сделать фактически... а черт его знает.
Глава пятьдесят шестая
Если бы упала бутылка со стола...
Я шагал по дороге, и луна сияла на остатках снега.
Через четверть мили я услышал свист.
Я шел дальше, думая, что это какой-то пацан свистит где-то в темноте. Но какой пацан окажется в наши дни в лесу в полночь?
Десять бутылок зеленого стекла
Полные стояли на краю стола.
Если бы упала бутылка со стола...
Я только что прошел арктическую пустыню, но никогда мне там не было так холодно, как стало сейчас. Я знал, кто свистит.
И я знал, что меня видят. В этом свисте было какое-то приветствие больного ума или предупреждение. Или угроза.
– Да слышу я тебя, па, – сказал я про себя. – Твой сын вернулся.
И под этот свист, плывущий через лунные поля и леса, я вышел на холм.
Всего в двух милях от дома Дел-Кофи я увидел с гребня холма огонь. Он освещал группу строений примерно в ста ярдах справа от меня.
Следуй своим инстинктам, учила меня Бернадетта. Слушайся тихого голоса изнутри. Я хотел бежать вниз в деревню и увидеть Сару – и ребенка, моего сына. Я же даже еще его имени не знал. Но инстинкт велел мне сначала проверить, чей это огонь.
И вот что я увидел, когда подошел. Возле костра на дворе фермы сидели семеро подростков. Шестеро выглядели крутыми парнями, одетыми в армейское снаряжение.
Седьмого я узнал сразу.
Таг Слэттер. Он сидел на бревне перед костром.
Когда я шел к ним по двору, шестеро пацанов встали, удивленные, что кто-то идет к их костру среди ночи.
Таг Слэттер только поднял глаза и затянулся сигаретой. Он не то что не удивился – вид у него был такой, будто он давно меня ждал.
Я присел с другой стороны костра и вытянул руки к огню.
Языки пламени бросали блики и тени на уродливое татуированное лицо Слэттера. Он глядел на меня и ничего не говорил.
Так мы сидели минуту. Армейского вида приятели Слэттера переглянулись между собой и обратились на Слэттера в поисках указаний.
Я смотрел в злобные звериные глаза Слэттера. И знал, что что-то изменилось. Что-то ушло.
Я поискал у себя в уме, что это.
Вот оно... Я кивнул. Глядя на Слэттера, я знал, что больше я его не боюсь.
Раньше страх перед ним – хотя я не признавался в этом даже себе самому – вынуждал меня к агрессии. Я его оскорблял, поддевал или даже нападал сам.
Теперь же – по крайней мере для меня – Слэттер больше не был чудовищем.
Бернадетта мне говорила о программах, лежащих в задних комнатах разума. Ими не пользуешься, даже не знаешь, что они вообще существуют. Но если нажать нужные кнопки, они оживают и тебя преобразуют.
Ты можешь стать Эйнштейном, матерью, отцом, воином, вождем, мессией – кем угодно, если требует ситуация. Все, что для этого нужно, – код доступа к этим программам.
И где-то на своем пути я его нашел. У меня в голове произошли изменения, и я теперь был другим Ником Атеном.
Я оглядел лица, смотрящие на меня и ожидающие, что я дальше буду делать.
– А я не отказался бы от пива.
И я взял себе банку, не дожидаясь приглашения. Прихвостни снова посмотрели на Слэттера, ожидая его реакции.
Он сплюнул в огонь:
– Ах ты, зараза... я думал, ты уже подох. Я ощутил, что отношение Слэттера ко мне изменилось. Слова – это был чистейший прежний Слэттер, но тон другой. Это, наверное, было наиболее близко к дружескому приветствию из всего сказанного им за всю свою жизнь.
– Ну... – Я выпил банку одним глотком. – Сам видишь, я жив. И вернулся не без причины.
– Какой?
– Потому что тебе нужна моя помощь.
– Пошел на хер.
– Тебе нужна моя помощь, Слэттер. А мне твоя.
– С чего ты взял, что я тебе буду помогать? Гори ты огнем, я тебя даже не обоссу.
Я открыл еще банку пива и рассказал, что случилось со мной. Что они все в опасности – Креозоты накапливаются. И как только их станет достаточно, у них в голове что-то щелкнет, и они повалят лавиной убивать всех обитателей Эскдейла.
Сначала им трудно было поверить, и они ржали и рассказывали, что случалось им проходить через гущу Креозотов, а те только стояли и смотрели.
Я спросил, отчего Слэттер с приятелями сидят тут во дворе разбитой фермы. Отчего не в уюте гостиницы?
Слэттер прищурил глаза и выдал какую-то чушь насчет того, что Курт платит выпивкой и сигаретами, чтобы они тут стояли лагерем и наблюдали.
– Если никто не боится Креозотов, за кем вы тогда должны наблюдать?
– Черт его знает, – сказал один из шестерок, и все засмеялись, кроме Слэттера.
Читая между строк, я догадался, что Курт нервничал от близости Слэттера и подкупил его, чтобы тот жил здесь.
– Слэттер, мне нужна твоя помощь, чтобы избавиться от Креозотов.
– И как ты собираешься это сделать? Их тут больше трех тысяч.
– Я надеялся, что ты мне скажешь.
Слэттер засмеялся.
Восемнадцатилетний парень по имени Берк был наемником в Африке, когда грохнуло безумие. Он говорил, что разбирается в оружии и взрывчатке от и до.
– У нас полный гараж Семтекса. Можем этих гадов взорвать.
– Могли бы, если бы собрать их всех и заставить подождать в достаточно большом доме, – сказал один из шестерок. – А эти заразы расползлись по всему дну долины. Сотни их можно взорвать, но не всех сразу.
– Дело обстоит просто, – сказал я им. – Или мы их, или они нас. Если мы разнесем взрывчаткой сколько удастся, можно ли будет перестрелять остальных?
Слэттер сплюнул:
– Это чтобы нас семеро гонялись за тысячами сумасшедших гадов по лесам? Ну, сотни мы завалим, но если они будут отбиваться даже голыми руками, они нас разорвут, как дырку в заднице. Думай еще, Атен.
– Может, оставлю это Мартину Дел-Кофи. Он что-нибудь придумает.
– Этот пидор? Он им будет задницы вытирать и попробует учить алгебре.
– Ладно, Слэттер. Спорить могу, что ты можешь выдвинуть идею.
– Могу, конечно. – Обезьянья морда расплылась в ухмылке. – Но тебе не скажу.
– На карту поставлено триста жизней. Если ты можешь...
– А ну-ка, Атен, заткнись. Я говорю. Ты хочешь знать одну интересную вещь?
– Что за вещь, Слэттер?
– Этот твой сутенерский папаша и блядская мамаша тоже вернулись.
Я уставился на него, чувствуя, как пульс стучит у меня на шее.
Он вытащил сигарету и закурил, не сводя с меня глаз.
– Они сшиваются тут в лесу среди прочих психов.
– Сказал бы что новое. Это я уже знаю. Впервые в жизни он не увидел в моем лице то, что было для него хлебом: шока, удивления, страха – ничего этого не было. Он пожал плечами и отвернулся.
Я улыбнулся. И почувствовал, что одержал первую маленькую победу.
– А второе, в чем я хочу, чтобы ты мне помог, – сказал я, – это прогнать Курта.
– Так, Атен, а кто будет новым лидером?
– Я.
– Ну да... Это чтобы я помог тебе стать новым боссом. Не выйдет, Атен. Ни хрена не выйдет.
Я не стал напирать. Все равно я жутко устал от сорока восьми часов ходьбы без перерыва. Отнеся рюкзак в сарай, я вытащил спальник и влез внутрь.
И нарочно не стал засыпать, глядя на звезды сквозь открытую дверь и слушая разговоры Слэттера с его шестерками у костра.
Берк развлек их парой грязных лимериков, потом они снова заговорили о Креозотах в соседней долине.
– Атен тупой, – услышал я слова Слэттера. – Чтобы избавиться от этих психов, достаточно сунуть Семтекс под плотину, запалить шнур и – бах... Вода понесет этих гадов до самого царствия небесного.
Я услышал, что хотел. Вот теперь можно было закрыть глаза и заснуть.
Глава пятьдесят седьмая
Начало самого длинного дня
Я проспал до восьми утра. После завтрака Слэттер подошел ко мне и буркнул:
– Пошли, чего покажу.
Я пошел за ним к гребню холма. Трава похрустывала от мороза, солнце сияло с неба, и видно было на мили вокруг.
Пройдя милю, он остановился:
– Вон там.
Сколько было видно дна долины, идущей параллельно долине Эскдейла, все было усыпано сидящими и лежащими Креозотами. Верховья долины перегораживала плотина, тянущаяся от берега до берега занавесом серого бетона высотой в сто футов.
– Берк считает, их тут было три тысячи. Сейчас больше. Смотри, вон еще кодла тащится с холма.
– Ну и что будем делать, Таг?
– Я думаю, ты прав, Атен. Они собираются замочить тех сопляков в гостинице.
– Слушай, Слэттер, я тебе что-то скажу. Это будет похоже, будто я тебя оскорбляю, только это не так. Это просто как есть. Ты – вроде паразита, Слэттер. Ты ненавидишь обыкновенных людей, но жить без них не можешь. Тебе тут некого терроризировать, чтобы добиться уважения, некому тут со страхом смотреть тебе вслед и думать: “Черт возьми, вон идет Таг Слэттер – ну и крут же он, гад!” Здесь ты просто погибнешь, как от голода.
Слэттер помолчал, потом посмотрел на меня:
– Ладно, я думаю, ты и в этом прав... Ты говорил, что хочешь вышвырнуть Курта с его кретинами из гостиницы... Когда займемся?
– Сейчас.
Когда мы возвращались на ферму, я сказал:
– Я слышал, что ты говорил ребятам ночью насчет взорвать дамбу и утопить Креозотов. Классная идея. Берк говорит, что разбирается во взрывчатке. Он может это сделать?
– Может.
– Тогда скажи ему, чтобы начинал. Нельзя рисковать еще одним днем, надо взорвать плотину сегодня.
– Сам скажи. Ты же будешь новым боссом. Когда мы вернулись, Слэттер сел на стену и закурил, пока я час разговаривал с его шестерками. Это была компания тупиц, хулиганов и грубиянов, какие обычно и увивались около Слэттера, но у этих ребят был боевой дух, и когда я рассказал им наш план, они запрыгали, как детки, которым сообщили, что Санта-Клаус уже едет.
– На это понадобится кусок Семтекса размером с дом, – сказал Берк дрожащим от возбуждения голосом. Ему это нравилось больше, чем секс. – Мы копаем яму у основания стены, закладываем заряды и закапываем. Должно сработать.
– А Семтекса у нас хватит?
– Хватит.
– Отлично. Если успеете до заката, взрываем плотину сегодня в полночь. В темноте Креозоты даже не узнают, отчего умерли. – Я подобрал автомат. – Кто-то из Креозотов уцелеет, когда волна прокатится вниз по долине. Придется взять сколько сможем оружия и патронов, чтобы с ними покончить.
– Мы должны убить их всех?
– К этому времени завтра они должны перестать существовать.
Вся компания психов радостно завопила, засвистела, захлопала меня по спине. У Слэттера не дрогнул ни один мускул на татуированном лице.
Потом его шестерки стали готовить самый большой бабах, который когда-либо раздавался в Эскдейле.
Было одиннадцать часов.
– Пошли, – сказал я Слэттеру. – Я хочу сперва увидеть Сару Хейес... ты знаешь, что у меня сын родился?
– Слышал... Но я не поверил. Чтобы пидор вроде тебя знал, куда это совать?
Мы оба рассмеялись и пошли вниз к Эскдейлу. Мы смеемся вместе со Слэттером? И почти друг другу симпатизируем? Господи, в самом деле день чудес. Я только надеялся, что чудеса будут происходить и дальше. Ожидался самый длинный день моей жизни.
Но сначала увидеть Сару и ребенка... нашего ребенка. А потом мы со Слэттером пойдем к Курту... и сделаем ему предложение, от которого он не сможет отказаться.
Глава пятьдесят восьмая
Как в старые добрые времена
Полдень.
– Ник! Эй! Ник Атен! Мы слышали, что ты вернулся. Курт хочет тебя видеть.
В двухстах ярдах уже был виден дом Дел-Кофи в деревне. И Сара меня там ждет.
– О’кей, – сказал я. – Через час буду, мне надо повидаться с Сарой. Знаешь, у меня сын родился.
– Не надо заводиться с Куртом, Ник. Он сказал “сейчас” – это значит СЕЙЧАС.
А, черт!Я прищурился на двух ребят из Команды, которые сидели на десятифутовой стене, окружавшей территорию гостиницы. У них были дробовики. Они в меня не целились, но стволы смотрели, в общем, в мою сторону.
Пацан, с которым я говорил, отворил створку ворот:
– Давай я тебя проведу. Рюкзак и оружие оставь тут, в караульной. И еще я тебя должен обыскать... Нет, тебе не надо, Таг. – Парнишка занервничал. – Курт хочет, чтобы ты вернулся на ферму. Он посылает тебе ящик пива.
Слэттер пожал плечами. Я вошел, и ворота за мной захлопнулись.
Оглянувшись, я увидел, что Слэттер расстегивает ремень джинсов. Нервный привратник спросил:
– Чего это ты делаешь, Таг?
– Чего? А посрать хочу.
– Здесь? На дороге?
– Место не хуже всякого другого. Можешь посмотреть, если хочешь.
Привратник быстро замотал головой и велел мне следовать за ним.
Черт, черт и еще раз черт! Все пошло наперекосяк. Да, я действительно хотел почти до боли увидеть Сару и ребенка. Но я еще хотел обсудить с Дел-Кофи, как сбросить Курта и Команду.
А теперь я был один, безоружен, а этот идиот Слэттер засел облегчаться посреди дороги. Блин, надо было знать, что на этого дебила рассчитывать не приходится!
Я сделал глубокий вдох.
– Чего это с тобой? – спросил привратник.
– Устал. Только что прошел восемьдесят миль.
– Ты теперь забурел, да? Не было у тебя таких мышц, когда ты пропал. Ты чего, бодибилдингом занимался, что ли?
– Мышц? Даже не заметил.
Что мне теперь толку от этих мускулов? Я остался один. И что я теперь могу сделать с Куртом? Разве что попытаться ему хоть что-то втолковать, чтобы даже в его толстый череп это проникло?
Один?
Ты опять ни слова не слышал из того, что я тебе говорила? —Голос Бернадетты звучал почти у меня в ухе. – Ты не один, никогда не бываешь один. Все, что тебе надо сделать, – настроиться на этот второй разум в твоих толстокожих мозгах, Атен. Он там и ждет возможности тебе помочь. Творческий разум, сильный и мощный. А теперь – отключись! Думай о чем-нибудь другом и дай ему действовать. Пусть начнет накачивать интуицию на передний план твоих мозгов.
Я попытался... Я посмотрел на здание гостиницы. Оно превратилось в развалины. Разбитые окна, отлетевшие плитки, разросшийся вдоль стен плющ. Земля усыпана бутылками, банками, ржавеющими машинами. Старый “сегун”, который спас мою шкуру, лежал на боку, сожженный. На обочине подъездной дорожки разлагалась дохлая кошка.
К гостинице шла цепочка детей, неся на головах банки пива. В глазах – слишком больших для этих лиц – застыло сияние смерти. Эти дети были на дороге к смерти от голода.
Кто-то попытался залатать брешь в стене, куда ударил грузовик, кусочками дерева, колючей проволокой и дверьми здания. Чего там серый волк – тут любой из поросят может дунуть, плюнуть, и все это разлетится.
Правильно, Ник. Думай, о чем хочешь, только не о том, что надо сделать.
Дай Бог, чтобы ты была права, Бернадетта. Если ты ошибаешься, к ночи я буду не теплее этой дохлой кошки.
Мы обошли гостиницу, вышли к плавательному бассейну, все еще покрытому льдом, и на террасу. Там горел костер.
Вокруг большого стола сидели Курт, Джонатан и Команда – человек двадцать.
И были довольны. Смеялись, говорили, кричали. Курт сидел во главе стола, как, блин, царица Савская. Когда заметили мое приближение, шум стих. Вид у Курта был ужасный – выгоревший дотла. Глаза его, казалось, смотрят одновременно и вправо, и влево.
– А, ну-ну! Мой старый друг Атен. Садись. Выпить хочешь?
Я думал, он засыплет меня вопросами, но он продолжал разговаривать с Джонатаном, который сидел от него слева. Это было что-то очень волнующее, потому что они сдвинули головы и все время беззвучно хихикали.
Когда я сел, ко мне приблизилась девушка шестнадцати лет.
Хотя градусник был не в силах поднять пузо выше нуля, она была одета в отрезанную снизу футболку, мини-юбку и босоножки. Руки и ноги у нее посинели. На красных губах залипла улыбка, но в глазах было чистейшее страдание.
– Напитки, сэр?
Ненависть к Курту у меня в душе закипела пузырями. – Девушка посмотрела на свой поднос. Там стояли бутылки, банки, сигары и чашки с разноцветными таблетками.
– Синий спирт очень согревает, – сказала она, – но это чистый алкоголь, и я вам советовала бы разбавить его пивом, если вы не привыкли.
По запаху, который источали банки синего спирта, я заключил, что это та жидкость, которой я промывал детали двигателей. Эти парни остатков разума лишились.
– Сэр?
– Пиво... просто пиво. Спасибо. Джонатан, попыхивая толстой сигарой, повернулся на меня посмотреть.
– Знаешь, Ник, мы все думали, что ты решил на нас забить. Все говорили, будто ты решил, что ты для нас слишком хорош.
– Верно. – Курт уставился на меня припухшими глазами. – Нас это очень огорчило. Мы даже послали людей тебя искать.
– Меня похитили, – объяснил я. – Мои родители. И Штанину тоже они украли.
– Так мы и думали... Где теперь Штанина?
– Мертвый... – Я хотел было рассказать им всю историю о массовых распятиях, но моя интуиция запела другую песню. – Я его убил.
– Ты его убил? – Курт и Команда обменялись удивленными взглядами.
– Ты молодец, – довольно сказал Курт. – Я всегда говорил, что тебе надо вступить в Команду. – Только посмотри, как это будет хорошо.
Он обвел рукой полный еды, выпивки и таблеток стол, потом прислуживающих девушек в гриме проституток и мини-юбках.
– Курт, – сказал я. – Я вернулся как мог быстрее, чтобы тебя предупредить. Ты не знаешь, но...
– Предупредить? Меня? О чем?
– Ты не знаешь об опасности, которая нам грозит. О том...
– Опасность? Предупредить? У нас тут никакой опасности нет, правда, Джонно? Не, Ник. В этих домах мы тут на фиг вне опасности.
– Но там...
– Тихо, Ник. Потом расскажешь. Сейчас мы веселимся. И у нас для тебя будет развлечение. Вот тут ведра с водой, а эти девушки хотят посоревноваться в конкурсе мокрых футболок. Правда, девушки?
– Да, Курт.
Девушки задрожали и отчаянно, безнадежно заулыбались. От этого зависела их жизнь.
– Хочешь посмотреть на конкурс мокрых футболок, Ник?
– Нет. Я хочу...
– Тогда не надо, сегодня Ник Атен командует – как скажет, так и будет... А, Билли, приведи этих двух сук. Самое время ими заняться.
Я заставил себя окаменеть. Эти жалкие садисты хотят видеть мое лицо, когда я буду смотреть на то, что они задумали. Я уже видел, как они тыкают сигаретами в голые ноги девушек-прислужниц и заходятся от ржания, когда девушки дергаются. Но не кричат. И болезненные улыбки с их лиц не сходят.
Привели семнадцатилетнюю девушку с собакой. Лабрадором. Она повизгивала и жалась к ногам девушки.
Один из Команды пнул собаку ногой и оттащил от хозяйки. Девушка заплакала.
Я похолодел: они привязали стальную трубу со взрывчаткой собаке на спину.
– Смотри, Ник, – ухмыльнулся Джонатан. – Бег с жестянкой,но по-другому. Отлично придумано, правда? Это собака вот этой девчонки. Они так друг друга любят, просто не расстаются. Знаешь, она этой собаке даже открытку написала на Рождество.
Неизбежность надвигалась, как грузовик на край обрыва. Я мог только сидеть и смотреть, как случится трагедия.
Джонатан поджег сигарой фитиль привязанной к спине собаки бомбы.
– Давай, девка, беги! – крикнул Курт.
Девушка бросилась бежать. Тогда они выпустили собаку, и она бросилась вслед.
Это была чудовищная пародия на мирную сцену в городском парке. Девушка бежала со своей собакой. Бежала быстро. Собака – еще быстрее. Они бросались в стороны, петляя между деревьями. Собака виляла хвостом, розовый язык высунулся из пасти. Она увлеченно лаяла.
– Убежит она от собаки, как ты думаешь? – спросил Джонатан.
– Тогда ей надо бежать быстрее, – ухмыльнулся Курт. То, чем все это кончилось, удивило их обоих. На газоне в ста ярдах от нас девушка остановилась.
Она подозвала собаку, упала на колени и крепко обняла ее.
От взрывной волны треснуло окно на веранде. Команда зарычала от восторга. Счастливые дни. Старик у меня в голове, помоги мне сделать это их последним счастливым днем.