Глава 25

— Тебя, вероятно, попросят сегодня вести программу «День», Эбби, — благодушно напомнил Тоби и глянул в зеркало заднего обзора, чтобы проследить за ее реакцией. Они ехали в офис. В шесть тридцать утра двадцать шестого декабря на улицах было еще темно и зверски холодно.

— У меня нет никакого желания вести программу «День», как, впрочем, и любую другую... — бросила Абигайль. — Тоби, я, наверное, похожа на черта. Я не сомкнула глаз прошлой ночью. Знаешь, президент позвонил мне... позвонил мне лично. Велел набраться сил за рождественские каникулы, потому что впереди тяжелый год. Что он хотел этим сказать?.. Тоби, я подобралась совсем близко. Кажется — протяни руку, и оно мое. Вице-президентство! Я уже чувствую его вкус. Ох, Тоби, ну почему я не послушалась внутреннего голоса? Зачем позволила Лютеру уговорить себя участвовать в этой программе? Где была моя голова?

— Не паникуй. За этой фотографией может последовать самая крупная удача в твоей жизни. Держу пари, что эта дурнушка, Клер Лоуренс, никогда не побеждала ни в одном конкурсе! Возможно, Пэт Треймор и права: обычному человеку ты кажешься чересчур... недоступной. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

Они проехали по мосту, движение стало более интенсивным, и Тоби полностью сосредоточился на управлении машиной. Когда он снова глянул в зеркальце, Эбби по-прежнему сидела сложив руки на коленях.

— Тоби, я честно заработала эту должность.

— Я знаю, Эбби.

— Будет несправедливо, если я потеряю ее из-за того, что мне пришлось пробиваться наверх, используя зубы и когти.

— Ты получишь ее, сенатор.

— Не знаю. В Пэт Треймор есть что-то... что тревожит меня. Она ухитрилась содействовать двум скандальным публикациям только за одну неделю. Мне кажется, мы не все о ней знаем...

— Сенатор, Фил проверил ее. Она восхищалась тобой еще с колледжа. На последнем курсе написала о тебе очерк. Она играет за нас. Может быть, ее малость заносит, но все-таки она в нашей команде.

— Мы еще хлебнем с ней горя — помяни мое слово.

Автомобиль проскочил мимо Капитолия и подкатил к зданию сената.

— Я буду начеку, Эбби, и присмотрю за Пэт Треймор. Она не встанет у тебя на пути, обещаю.

Абигайль оперлась на его руку, выбираясь из машины, потом порывисто стиснула его пальцы.

— Тоби, обрати внимание на глаза этой девушки. В них что-то... что-то таится... словно...

Она не окончила фразу, но Тоби и этого было достаточно.

В шесть часов Филипп в офисе уже ждал Пэт и съемочную группу.

Помимо сонных охранников да уборщиц, в здании сената не было ни души. В кабинете Абигайль Пэт и оператор склонились над сценарием.

— Мы отводим на этот фрагмент только три минуты, — объясняла Пэт. — Зритель должен понять, что сенатор приезжает в пустой офис и приступает к работе раньше всех. Потом входит Филипп с подробным докладом... Дай в кадре ее календарь-ежедневник, но только чтобы не было видно даты... постепенно собираются служащие: секретари, помощники, консультанты; начинают звонить телефоны... Потом кусок с почтой; сенатор принимает посетителей, приехавших из ее штата; сенатор беседует с избирателями; входит и выходит Филипп с бумагами. Наша цель — создать эффект закулисного присутствия в офисе в обычной рабочий день.

Когда приехала Абигайль, все было готово к съемкам. Пэт объяснила свой замысел, Абигайль кивнула и вернулась в вестибюль. Заработали камеры, ее ключ повернулся в замочной скважине. Абигайль вошла в кабинет с озабоченным, серьезным видом, выскользнула из серого кашемирового плаща, который скрывал прекрасно скроенный, но неброский костюм в мелкую полоску, пробежала пальцами по волосам, снимая шляпку. Каждое ее движение, каждый жест дышали естественностью. Перед ними была женщина, которая заботится о своей внешности, но в настоящий момент поглощена более важными вопросами.

— Стоп! — крикнула Пэт. — Сенатор, это великолепно! Именно то, что я хотела. — Вырвавшееся восклицание прозвучало покровительственно, и она тут же поняла это.

Абигайль загадочно улыбнулась:

— Благодарю вас. Что теперь?

Пэт объяснила, как хочет снять сцену с почтой, Филиппом и посетительницей — Мэгги Саймс.

Съемка протекала гладко. Пэт быстро поняла, что Абигайль обладает врожденным умением держаться перед камерой. Полосатый костюм придавал ее облику представительность и деловитость, разительно контрастируя с тем женственным нарядом, который Абигайль надевала на рождество. Довершали картину скромные серебряные сережки в ушах и серебряная заколка на галстуке — тоненькая и простая.

Абигайль предложила дать общий план кабинета с двумя флагами — национальным и стягом штата Виргиния, а потом показать крупным планом рабочий стол с флагом США за ее спиной.

Пэт наблюдала, как сенатор выбирает из груды корреспонденции на столе письмо, написанное крупным детским почерком. Еще один театральный штрих, подумала девушка. Как умно с ее стороны! Потом вошла Мэгги — женщина, которой Абигайль помогла устроить в клинику мать. Абигайль быстро поднялась навстречу своей давней помощнице, порывисто поцеловала ее, подвела к столу — вся внимание, теплота, заботливость.

«Она действительно ей сочувствует, — убеждала себя Пэт. — Я же была здесь, когда она поместила мать этой женщины в дом для престарелых. Но сейчас в ее поведении столько лицемерия! Неужели все политики таковы? Или это я чертовски наивна?»

К десяти часам съемки закончились. Заверив Абигайль, что они получили все, что хотели, Пэт и телевизионная бригада собрались уходить.

— Мы закончим черновой вариант монтажа сегодня днем, — сказала Пэт режиссеру. — Вечером просмотрим его вместе с Лютером.

— По-моему, должно получиться здорово, — встрял оператор.

— Выйдет неплохое шоу. Это я признаю, — с некоторой горечью согласилась Пэт.

Глава 26

Всю ночь Артура преследовали широко открытые пустые глаза миссис Гиллеспи. Он проснулся усталый, с тяжелой головой. Встал, сварил кофе и собрался было пойти за рогаликами, но Глория остановила его.

— Я не буду есть, а ты отдохни после того, как я уйду на работу. Плохо спал сегодня?

— Откуда ты знаешь? — Артур сел за стол напротив Глории.

— Ты кричал. Неужели смерть миссис Гиллеспи так тебя беспокоит, отец? Я помню, ты часто рассказывал о ней...

Его кольнул страх. Вдруг они начнут расспрашивать о нем Глорию? Что она скажет? Ничего, что могло бы повредить ему, но откуда ей знать, о чем следует умолчать?

— Просто я очень расстроился от того, что она так и не повидалась перед смертью с дочерью. Мы с ней часто молили Господа, чтобы он не забирал ее до приезда Анны-Марии.

Глория залпом допила свой кофе и поднялась.

— Отец, ты должен взять небольшой отпуск и отдохнуть. По-моему, ты слишком переутомляешься на работе.

— Я прекрасно себя чувствую, Глори. Что я говорил во сне?

— Ты все время просил миссис Гиллеспи закрыть глаза. Что тебе снилось?

Глория смотрела на него почти испуганно. Что она знает, о чем догадывается? После ухода дочери Артур долго сидел, уставившись в свою чашку. Он пытался отогнать тревогу, стряхнуть неожиданно навалившуюся усталость, но воспоминание о разговоре с Глорией не давало ему покоя. Он решил прогуляться. Это не помогло. Пройдя несколько кварталов, Артур повернул обратно.

Добравшись до угла, Артур заметил, что у его дома царит оживление. У входа стоял полицейский автомобиль. Артур инстинктивно нырнул в парадное пустого дома напротив и принялся наблюдать за происходящим. За кем они приехали? За ним? За Глорией?

Он должен предупредить ее. Они условятся о встрече и снова уедут. У него есть триста долларов наличными и шестьсот на банковском счету в Балтиморе. Он положил их на другое имя. На первое время хватит, а потом он устроится на новое место. В больницах и в домах престарелых всегда отчаянно не хватает санитаров.

Артур осторожно прокрался назад, срезал путь до автомата, прошел через соседний двор и позвонил в контору Глории.

Она разговаривала по другому телефону.

— Позовите ее, — сердито сказал Артур девушке. — Это важно. Скажите, отец просит передать, что это очень важно.

Когда Глория взяла трубку, в ее голосе звучало нетерпение.

— В чем дело отец?

Артур рассказал. Он думал, Глория заплачет, испугается, но она не проронила ни звука, просто молчала.

— Глори?..

— Да, отец? — Голос был спокойным, почти безжизненным.

— Уходи немедленно. Ничего не говори, сделай вид, что тебе нужно в дамскую комнату. Встретимся в метро, на «Центральной», у выхода. Мы уедем прежде, чем копы объявят тревогу. Заберем деньги в Балтиморском банке и отправимся на Юг.

— Нет, отец. — Теперь Глория говорила твердо и уверенно. — Я больше не хочу прятаться. Спасибо тебе, отец. Больше тебе не придется из-за меня убегать. Я сама пойду в полицию.

— Глория! Нет, подожди. Может быть, все еще образуется!.. Обещай мне, что не пойдешь туда. Не теперь, прошу тебя!

Полицейский автомобиль медленно курсировал по кварталу; нельзя было терять ни минуты.

Как только Глория прошептала «обещаю», Артур повесил трубку и нырнул в подъезд. Полицейская машина проехала мимо. Артур сунул руки в карманы и медленно, словно его ноги одеревенели, направился к станции метро.

В половине одиннадцатого Абигайль снова села в машину. Но теперь это была совсем другая Абигайль — притихшая и задумчивая. Тоби открыл было рот, но что-то подсказало ему, что лучше помолчать. Пусть Эбби сама решит, хочет ли она облегчить душу.

— Тоби, я пока не в настроении возвращаться домой, — неожиданно сказала она. — Отвези меня в Уотергейт. Я могу позавтракать и там.

— Конечно, сенатор. — Он знал, почему Эбби выбрала этот ресторан — в том же здании живет Сэм Кингсли. Она, вероятно, позвонит ему и, если тот окажется дома, пригласит его выпить с ней кофе.

Все это прекрасно, но вчерашний разговор Кингсли с Пэт Треймор не давал покоя Тоби — это не обычная светская болтовня. Между ними, похоже, что-то есть — или было. Тоби не хотел, чтобы Эбби еще раз причинили боль.

Может, стоит намекнуть ей?

Он глянул через плечо и увидел, что Абигайль открыла пудреницу и придирчиво изучает свое лицо.

— Сегодня ты выглядишь бесподобно, сенатор.

Возле Уотергейтского комплекса швейцар открыл перед Абигайль дверцу автомобиля. Тоби обратил внимание на его широкую улыбку и уважительный поклон.

«Черт возьми, в Вашингтоне сотня сенаторов, но только один вице-президент; ты добьешься своего, Эбби», — подумал он.

Он отогнал машину на стоянку, где ждали своих чиновных пассажиров другие водители, и выбрался из нее, чтобы поболтать со знакомыми. Сегодня все разговоры вертелись вокруг Абигайль. Тоби услышал краем уха, как шофер министра говорил приятелю, что практически все уверены в предстоящем назначении сенатора Дженнингс.

Эбби, девочка, ты уже почти достигла цели! Тоби мысленно торжествовал.

Эбби пропадала больше часа, так что у него хватило времени на «Трибюн». Под конец он открыл раздел «Стиль», посвященный хронике светской жизни. Иной раз там помещали пикантные истории, которые он потом пересказывал Эбби — ей, как правило, было некогда читать городские сплетни.

Джина Баттерфилд была одной из самых популярных журналисток в Вашингтоне, а сегодня заголовок ее колонок шапкой накрывал сразу две страницы. Тоби скользнул по нему взглядом, потом перечитал еще раз, не веря своим глазам: «МЕСТО ДЕЙСТВИЯ ДОМ ПОГИБШИХ АДАМСОВ. КАК ОНО СВЯЗАНО С СЕНАТОРОМ АБИГАЙЛЬ ДЖЕННИНГС?» Первые несколько абзацев вводили читателя в курс последних событий:

"Пэт Треймор, молодая восходящая телезвезда, приглашенная в кабельную телесеть «Потомак» для создания программы о сенаторе Дженнингс, стала объектом преследования со стороны неизвестного злоумышленника. Она получила несколько предупреждений по телефону и угрожающие записки, одна из которых была подброшена прямо в ее дом. Неизвестный грозил ей расправой и требовал прекратить работу над программой о сенаторе.

На традиционном рождественском ужине в доме посла Карделла один из гостей сообщил обворожительной Патриции, что дом, который она арендует, двадцать четыре года назад стал местом кровавой трагедии, унесшей жизни супругов Адамс. Пэт утверждает, что ее не тревожит зловещая история дома, но другие гости, старожилы этого района, настроены не столь беспечно".

Ниже читателям напоминали подробности трагедии семьи Адамсов. Тут же были помещены фотографии из архива с улыбающимися Дином и Рени Адамс, а рядом — леденящий душу снимок завернутых в пластиковые мешки тел. Ниже — крупным планом — маленькая девочка в окровавленных бинтах. «ШЕСТЬ МЕСЯЦЕВ СПУСТЯ КЭРРИ АДАМС ПРОИГРАЛА СВОЮ БИТВУ ЗА ЖИЗНЬ», — сообщала подпись под фотографией.

Журналистка намекала на белые пятна в вердикте, вынесенном после дознания: «Патриция Ремингтон Скайлер, мать погибшей, в своих свидетельских показаниях уверяла, будто конгрессмен Дин Адамс был неуравновешенным человеком, и заявила, что ее дочь собиралась развестись с ним. Но многие вашингтонские старожилы считают, что Дина Адамса обвинили напрасно и пистолет в ту ночь был в руках Рени. „Она была буквально одурманена им, — вспоминает один из их друзей, — а он не производил впечатление человека, отличающегося постоянством“. Быть может, ревность миссис Адамс достигла в ту ночь критической точки? Кто же был причиной той роковой вспышки? Двадцать четыре года спустя Вашингтон все еще не знает ответа на этот вопрос...»

Броская фотография Абигайль в короне «Мисс Эйпл-Джанкшен» сопровождалась таким текстом: «Большинство биографических очерков о знаменитостях — это скучный, банальный материал, перепевы „сценария“ Эда Марлоу. Но программа о сенаторе Абигайль Дженнингс, которую все ждут с нетерпением, вероятно, получит самый высокий рейтинг популярности за неделю. У сенатора неплохие шансы стать первой женщиной — вице-президентом, и зрители надеются, что отснятый материал включает подробный рассказ о том, как известная политическая деятельница по дороге на Олимп власти мимоходом завоевала хрустальную корону королевы красоты. Но, конечно, интереснее было бы узнать, кто в Вашингтоне настолько ненавидит Абигайль Дженнингс, что даже стал угрожать тележурналистке, которой принадлежит идея программы».

Еще один текст был снабжен подзаголовком: «ДОКАМЕЛОТОВСКИЕ ГОДЫ». Он перемежался снимками, по большей части неофициальными: «По странному совпадению, сенатор Абигайль Дженнингс одно время часто бывала в доме Адамсов. Абигайль и ее муж, покойный конгрессмен Виллард Дженнингс, были близкими друзьями Дина и Рени Адамс, а также Джона Кеннеди. Никто из них не мог предугадать, что роковая тень нависла над этим домом и их жизнями...»

Здесь были фотографии всех шестерых. Съемку проводили в саду джорджтаунского дома, в виргинском поместье Дженнингсов, на отгороженной территории Хианнис-Порта. Ниже поместили снимки Абигайль в трауре после смерти Вилларда.

Тоби издал свирепое рычание и смял газету, словно надеялся, что его страшная физическая сила уничтожит эти отвратительные страницы. Тщетное желание. Никуда они не денутся.

Ему придется показать газету Абигайль, и один только Бог знает, как она отреагирует. Она должна сохранить самообладание. От этого зависит все.

Когда Тоби подогнал машину к обочине, Абигайль уже стояла там с Сэмом Кингсли. Тоби собирался выйти, но Кингсли быстро открыл перед Абигайль дверцу и помог ей сесть в машину.

— Спасибо, что поддержал меня, Сэм, — сказала она. — Теперь мне гораздо лучше. Жаль, что мы не можем вместе пообедать.

— Вы обещали принять приглашение как-нибудь в другой раз.

Стремясь поскорее доставить хозяйку домой, Тоби вел машину так быстро, как только мог. Надо укрыть Эбби от чужих глаз, пока она не справится с новым потрясением.

— Сэм — просто чудо, — неожиданно обронила Абигайль, положив конец тяжелому молчанию. — Ты знаешь, как мне не везло все эти годы... Но, Тоби, что-то в нем безумно напоминает мне Билли. У меня появилось ощущение — просто ощущение, понимаешь? — что у нас с Сэмом может что-нибудь получиться. Это был бы для меня второй шанс...

Никогда раньше Эбби не говорила с ним об этом. Тоби посмотрел в водительское зеркальце. Абигайль, расслабившись, откинулась на спинку сиденья с нежной полуулыбкой на лице.

И он, сукин сын, должен отнять у нее надежду!

— Тоби, ты купил газету?

Лгать было бессмысленно.

— Да, сенатор.

— Дай посмотреть, пожалуйста.

Он протянул ей первый раздел.

— Нет, лучше вторую часть. Где она?

— Не сейчас, сенатор. — Машин на мосту было немного; еще несколько минут — и они дома.

— Что значит твое «не сейчас»?

Тоби не ответил, и повисла долгая пауза. Наконец Абигайль заговорила, но теперь уже совсем другим тоном:

— Там что-нибудь скверное?.. И это может повредить мне?

— Там нечто такое, что тебе совсем не понравится, сенатор.

Остаток пути они проделали в молчании.

Глава 27

Во время рождественских каникул Вашингтон обезлюдел. Президент уехал в свою личную резиденцию на юго-западе; конгресс временно распущен, университеты закрыты. Город погрузился в спячку в ожидании нового взрыва активности, который ознаменует возвращение главы государства, законодателей и студентов.

Пэт ехала домой по пустынным улицам, стараясь представить, что делает в Эйпл-Джанкшене Лютер. Наверное, пустил в ход самое неотразимое очарование, с которым обихаживал и ее. Как давно это было!

Затем Пэт вспомнила об Элеонор Браун. Позвонила ли она мисс Лэнгли еще раз? Элеонор Браун. Именно из-за нее Пэт все больше сомневалась в том, что правильно выстроила концепцию программы. Итак, каковы факты? Показания Элеонор противоречат показаниям Тоби. Действительно ли он тогда позвонил ей и послал в офис искать перстень сенатора? Абигайль подтвердила показания Тоби, утверждающего, что он никак не мог звонить Элеонор, поскольку в это время вез сенатора на собрание. И часть денег действительно обнаружили в кладовой, в подвале дома Элеонор. Но неужели это смехотворное алиби могло помочь ей выкрутиться?

«Хотела бы я увидеть стенограмму суда», — подумала Пэт.

Добравшись домой, она открыла блокнот и внимательно прочитала записи, сделанные накануне. К ним по-прежнему нечего было добавить. Пэт перевернула страницу и написала: «Элеонор Браун». Что говорила Маргарет Лэнгли об этой девушке? Пэт постучала ручкой по столу и, сосредоточившись, стала воспроизводить свои впечатления об их разговоре:

«Элеонора была робкой... Она никогда не жевала резинку в классе и не болтала, когда выходил учитель... Ей нравилось работать у сенатора... Незадолго до случившегося ее повысили... Она посещала художественный класс... Ездила в тот день в Балтимор делать наброски...»

Пэт дважды перечитала написанное. Девушка, хорошо справлявшаяся с ответственной работой, только что получившая повышение, оказалась настолько глупа, что спрятала украденные деньги в кладовой собственного дома!

Часть украденных денег. Львиную долю — семьдесят тысяч долларов — так и не нашли.

Девушка, настолько робкая, что не смогла убедительно выступить в собственную защиту.

У Элеонор в тюрьме произошел нервный срыв. Чтобы симулировать его, нужно быть превосходной актрисой.

Но она нарушила условие досрочного освобождения...

А что Тоби? Именно его показания опровергли версию Элеонор. Он поклялся, что никому не звонил в то утро. Сенатор Дженнингс подтвердила, что он был за рулем во время предполагаемого звонка.

Могла ли Абигайль солгать, выгораживая Тоби, и сознательно отправить ни в чем не повинную девушку в тюрьму?

Но предположим, что кто-то сымитировал голос шофера по телефону. В этом случае все трое — Элеонор, Тоби и сенатор — говорили правду. Кто еще знал о кладовой в подвале многоквартирного дома, где жила Элеонор? А что, если о ней было известно типу, угрожавшему по телефону, проникшему в собственный дом Пэт и оставившему куклу? Мог ли он быть фактором «икс» в истории с исчезновением денег из фонда избирательной кампании?

Кукла... Пэт отодвинула стул и потянулась к коробке, но внезапно передумала открывать ее. Вид плачущего кукольного лица тревожил ее. После того как программа выйдет в эфир, она выбросит куклу, если, конечно, не последуют новые угрозы. В противном случае придется показать изуродованную игрушку полиции.

На следующей странице Пэт вывела имя «Тоби», потом достала из ящика стола кассеты со своими интервью.

В то утро, когда они беседовали в машине Тоби не знал про магнитофон, и голос его звучал довольно невнятно. Пэт усилила звук, нажала «воспроизведение» и приготовилась записывать.

«...Может быть, Эбби сбросила передо мной свое высокомерие... Я работал на одного букмекера в Нью-Йорке и едва не угодил в беду... Я часто возил Эбби и Вилларда Дженнингса в тот дом на вечеринки... Очаровательная малышка, Кэрри...»

Теперь интервью с официанткой, Этель Стаббинс, и ее мужем Эрни. Они тоже что-то говорили о Тоби. Пэт быстро нашла нужное место: «Передайте ему привет. Спросите, по-прежнему ли он просаживает деньги на лошадях».

А вот и Джереми Сондерс. Пэт заново прослушала его язвительные замечания об угоне машины, рассказ о том, как Сондерс-старший откупился от Абигайль: «Я всегда считал, что Тоби приложил к этому руку».

Покончив с последней кассетой, Пэт перечитала заметки. «Если Элеонор сдастся полиции и ее вернут в тюрьму, — решила она, — я не оставлю это дело, пока не уверюсь в ее виновности или невиновности. И если я поверю в ее историю, сделаю все возможное, чтобы помочь. Даже если это и не понравится Абигайль Дженнингс».

Пэт побрела из библиотеки в фойе, а оттуда — к лестнице. Она глянула наверх и остановилась в нерешительности.

Ступенька за поворотом — вот где я сидела.

Повинуясь внезапному порыву, Пэт взбежала по лестнице, села на эту ступеньку, прислонила голову к перилам и закрыла глаза.

В прихожей стоял отец. Она глубже забилась в тень, чувствуя, что он сердится, что на этот раз он не будет смеяться, если найдет ее здесь. Она побежала обратно в постель.

Пэт торопливо поднялась наверх. Ее детская располагалась в бывшей комнате для гостей, в задней части дома, с окнами в сад. Теперь комната пустовала.

Она заходила сюда в первое утро, когда в доме суетились грузчики, но комната не вызвала у нее никаких воспоминаний. Теперь Пэт казалось, что она вспоминает кроватку с белым кружевным пологом, маленькое кресло-качалку у окна, музыкальную шкатулку, полку с игрушками.

"В ту ночь я вернулась сюда. Я испугалась, потому что папа был очень сердит. Гостиная — как раз под этой комнатой. Я слышала голоса; родители кричали друг на друга. Потом раздался громкий звук, и мама закричала: «Нет... Нет!»

Мама закричала. После какого-то громкого звука. Успела ли она крикнуть после того, как в нее выстрелили, или закричала, когда поняла, что застрелила мужа?

Пэт затрясло, и она ухватилась за дверь, чтобы не упасть. Ладони стали влажными. Дыхание перемежалось короткими судорожными всхлипываниями. «Я боюсь. Но все уже позади. Это случилось давным-давно».

Она бросилась в коридор и сбежала по лестнице. «Я вернулась сюда, — думала она. — Я вспоминаю».

— Папочка, папочка, — произнесла она тихо.

В дверях гостиной она рухнула на колени. Ее окружили смутные тени, но они так и не обрели четких форм. Пэт закрыла лицо руками и разрыдалась:

— Мама, папочка, вернитесь!..

Она проснулась и увидела рядом незнакомую няньку. «Мама! Папочка! Хочу маму! Хочу папочку!» И они прийти. Мама качала ее на руках: «Кэрри, доченька, все хорошо». Папа гладил ее по голове, обнимал их обеих: «Ш-ш-ш, Кэрри, мы здесь».

Через какое-то время Пэт села и, прислонившись к стене, уставилась в пространство. Вот и еще одно воспоминание прорвалось через барьер. Она не сомневалась: это — подлинное. «Не важно, кто из них виноват, — лихорадочно твердила она про себя. — Я знаю, они оба любили меня».

Глава 28

Кинотеатр на Висконсин-авеню открывался в десять. Артур зашел в ближайший кафетерий скоротать время за чашкой кофе, потом побродил поблизости, пока не открылась касса.

Он любил ходить в кино, когда бывал чем-то расстроен. Обычно он выбирал место подальше, в последнем ряду, покупал большой пакет воздушной кукурузы и жевал, глядя невидящими глазами надвигающиеся фигуры на экране. Ему нравилось находиться среди людей, которые не замечают его присутствия. Здесь Артур мог спокойно подумать.

Он допустил ошибку, устроив поджог. В газете не упоминалось о пожаре. Выйдя из метро, Артур позвонил в клинику, и секретарша сразу сняла трубку. Он изменил голос:

— Это сын миссис Харник. Я слышал, у вас что-то горело?

— О, ничего страшного, сэр, огонь обнаружили почти сразу. Незагашенная сигарета в мешке с мусором. Мы даже не знали, что кто-то из гостей слышал об этом.

Несомненно, они заметили перевернутую банку со скипидаром. Никто не поверит, что она упала случайно!

И зачем только он упомянул о монастыре! Конечно, отец-настоятель может просто сказать: «Да, наши документы подтверждают: Артур Стивенс некоторое время жил у нас».

Предположим, они будут настаивать на подробностях. Тогда, вероятно, настоятель уточнит: «Он оставил семинарию по предложению своего духовного наставника».

«Нельзя ли поговорить с его духовным наставником?»

«Он скончался несколько лет назад».

Расскажут ли полиции, почему все-таки он получил приказ уехать? Даже если об этом умолчат, сыщики могут самостоятельно изучить документы клиники и узнают, сколько пациентов умерло за время его работы и за кем из них ухаживал он. Артур не сомневался: эти грубые люди не поймут, что он помогал старикам уйти из жизни из самых благих побуждений, желая избавить ближних от страданий.

Его уже дважды допрашивали, когда пациенты, находившиеся на его попечении, отдавали душу Господу.

— Вы рады, что они умерли, Артур?

— Я рад, что они наконец обрели покой. Я делал все возможное, чтобы они поправились или по крайней мере чувствовали себя достаточно комфортно.

Когда не оставалось никакой надежды, никакого спасения от боли, когда старики ослабевали настолько, что не могли даже стонать, когда доктора и родственники соглашались, что смерть была бы для несчастных Божьей милостью, тогда и только тогда Артур помогал им покинуть этот мир.

Знай он, что Анита Гиллеспи живет предвкушением встречи с дочерью, он бы охотно подождал. Мысль о том, что она умерла счастливой, принесла бы ему огромную радость.

Вот в чем вся беда. Миссис Гиллеспи боролась со смертью, не хотела смириться с ней. Она так испугалась именно потому, что не поняла: он лишь хотел помочь ей.

Наверное, эта тревога за Глорию сделала его таким невнимательным. Артур помнил вечер, после которого все пошло наперекосяк. Они вместе обедали дома и, разделив газетные странички, просматривали их за едой. Вдруг Глория закричала:

— О Боже милостивый!

Она читала телевизионную страничку «Трибюн» и увидела анонс программы о сенаторе Дженнингс. Сообщалось, что в передаче осветят основные вехи ее карьеры. Артур умолял Глорию не расстраиваться: он был уверен, что все образуется. Но она не слушала. Она разрыдалась.

— Может быть, это и к лучшему. Я не могу жить в страхе всю жизнь.

После того вечера ее поведение стало меняться.

Артур глядел вперед, ничего не видя на экране, и яростно жевал воздушную кукурузу. Когда-то его лишили счастья принять сан, но он дал себе клятву всю жизнь исполнять монашеские обеты: аскетизм, целомудрие и послушание. Он ни разу не нарушил клятвы, но ему было так одиноко...

Девять лет назад он встретил Глорию. Она сидела в приемной клиники, прижимая к себе тряпичную куклу, ожидая приема психиатра. Его внимание привлекла кукла. Что-то заставило его подождать эту девушку.