Он бы все равно никуда не делся, но тут случился путч, и стало не до него. И в столице, и в провинциальном Новозаветинске отягощенные властью люди с такой частотой летели из окон, что все расклады изменились. Л. был одним из тех, кто сумел не только сохранить, но и упрочить свои позиции. Вышедшую в тираж шестерку он решил превратить в козырного туза, до поры припрятанного в рукаве. С его возможностями это было несложно, а у Актера, как и много лет назад при других обстоятельствах, не было выбора.

Он стал служить новому хозяину, о чем в дальнейшем ни разу не пожалел.

…Подъезжая к прокуратуре, Актер обратил внимание на сутулого парня с прической ямайского негра, спускавшегося с крыльца.

Парень разорвал повестку, которую вертел в руках, промокнул нос рукавом и побрел было к остановке, но передумал и завернул за угол прокуратуры.

Актер двинулся следом.

Убедившись, что никто их не видит, догнал парня, пошел сзади, а в удобном месте сшиб с ног и оттащил за кусты, где их не могли увидеть с тропинки. Выдранными из десантных ботинок шнурками связал щиколотки и руки, затянул капюшон так, чтобы наружу торчал только нос, слегка придушил.

– Ты чего здесь шаришься? Стучать ходишь?

– Я свидетель, – севшим от ужаса голосом прохрипел «ямаец».

– Корешей, значит, вломил? Знаем таких свидетелей!

– Нет…

– Где живет Стенли? Ну, быстро! «Ямаец», он же друг Ромы Казарина, по кличке Чужой, принимал участие в нападении на Актера. Прибить его, что ли, раз подвернулся?

– Я не знаю такого…

Актер просунул руку под капюшон, указательным и большим пальцами надавил на глаза. Боль дикая, от ужаса останавливается сердце, но прямого вреда здоровью нет. Если, конечно, уметь.

Актер умел. Как выяснилось, Стенли числился в розыске за давний грабеж, арест был подписан, и он «пошел по беспределу», молотя нападения каждый день, рассчитывая собрать побольше денег и смыться из города. Жил Стенли у сестры Брута, в однокомнатной неподалеку от дома Инны.

– А как же Брут?

– Так он в коридоре спит, – простонал парень; задумавшись, Актер перетянул шнурок капюшона, и пленнику пришлось выгнуться дугой, чтобы хоть немного ослабить давление.

– По какому делу ты свидетель?

– Меня Казарин попросил…

– Рома? Как тесен мир! О чем он тебя просил? Выслушав ответ, Актер улыбнулся. С местью можно повременить. Ситуация опять складывалась в его пользу. Грех не воспользоваться.

– Слышь, дятел! Жить хочешь? «Ямаец», конечно, хотел…

11. Шантаж-2

Звонили сразу два телефона. Обычный – на тумбочке, и мобильный – под кроватью. Не отрываясь от подушки, Волгин пошарил рукой по полу, зацепил бутылку. Открыв один глаз, оценил содержимое: что-то еще осталось. Странно, что не забыл навернуть пробку. Встряхнул емкость, посчитал рванувшие от донышка вверх пузырьки. Много пузырьков. От их количества захотелось спать. Опустил бутылку на ковер, постарался установить вертикально. Кажется, не получилось. Ну и черт с ней! Где-то еще было пиво. Специально оставлял на утро.

Телефоны продолжали звонить. Кто-то очень настойчив. Наверное, Катышев. Отстраненный от должности, Волгин должен приходить на работу в обычное время и выполнять разовые, не слишком ответственные, поручения своего начальника. Вручить адресату повестку, навести справки в паспортном столе жилконторы, опросить незначительного свидетеля… Должен приходить вовремя, но сегодня не пошел. Сегодня без него обойдутся. Наверное, обойдутся и завтра.

А не уволиться ли опять? Родина нуждается не в профессионалах, а в «рубщиках палок». В дровосеках.

Занятый этой мыслью, Волгин задремал.

Проснувшись вторично, он чувствовал себя значительно лучше. Время близилось к трем пополудни. Резко отбросил одеяло, встал. Добравшись до пива, махом осушил полбутылки. Посмотрел в окно. Накрапывал противный дождик, небо было беспросветно-серым, по стеклу хлестали мокрые ветки. Дерево растет в опасной близости, прямо подарок квартирному вору. Надо бы спилить…

На работу Волгин так и не поехал. Даже звонить не стал. Слонялся по квартире, пробовал смотреть телевизор, брался за книжку. Соблазняла непочатая поллитровка «Смирновской», обещая кардинально поднять настроение и утолить все печали. Волгин запер искусительницу в бар, ключ закинул под шкаф.

Вечер наступал крайне медленно. Сергей задремал, выронив книжку. Успел заново подраться с Ангеловым, прокатился на капоте казаринской «восьмерки». Самый хитрый из армян – это Рома Казарян… Предупреждали ведь его, дурака. Или он, действительно, сам? Да нет, при суициде не стал бы врать в предсмертной записке, сочинять про вымогательство взятки. Достал его хитрый профессионал, и последние минуты жизни Казарина, можно предположить, были не слишком приятными.

Что-то мешало, вырывало из сна. Опять телефон!

– Шеф, у меня есть свежачок. Полный эксклюзив! Просто пальчики оближете. Никак до вас не дозвониться. Где встретимся?

– Вадик, меня отстранили…

– Что?

– Нет, ничего. Глюки. Давай на прежнем месте, через час.

– Шеф, вы пили?!!

– Нет, ширялся.

– Не верю глазам, шеф. Какой пример вы мне подаете?

– Только маньяк поймет маньяка, а алкоголика – алкоголик.

– У вас неприятности, шеф? Я в силах помочь?

– Ты в силах не трещать так громко. Голова разламывается от твоего крика.

– Учту. У меня реальные новости, – Хмаров улыбнулся, намекая на стоимость сведений. – Локтионова шантажируют. Леночка подслушала разговор. С него требуют пятьдесят тысяч баксов, и, похоже, он решил заплатить. Сегодня весь день занимался поисками денег. Вероятно, завтра состоится встреча.

– Чем его могли зацепить?

– Я бы знал, если б сам на него наезжал. Но мне сдается, что это те же, кто прихлопнул Варламова. Кстати, вы с ним общались по этому поводу?

Имелась в виду встреча с Локтионовым в кабинете опера, занимающегося убийством Варламова.

– Совершенно случайно он видел меня в ненужное время в ненужном месте. Я извинился и ушел.

– Локтионыч в шоке. Подозревает, что вы его в чем-то подозреваете. Консультировался со своей «крышей», но те интереса не проявили. Не удивлюсь, если Филин задумал что-то недоброе. Сами понимаете, он в курсе наезда на Локтионова. Леночка наверняка успела сообщить. Огонь-девка! Я почти искренне влюблен. С такой и в разведку можно: если не продаст, то непременно прикроет. Кольскую вы прихватывали?

– Было дело.

– Ему не понравилось.

– А ей?

– Она Филину жаловалась. Но я так и не понял, как она открутилась.

– Рассказала кое-что интересное.

– Про Локтионова?

– И про него тоже…

Хмаров, конечно, был парнем проверенным, но никогда нельзя исключать возможность того, что осведомитель работает на две стороны. Сколь бы щедро – по сравнению со своими коллегами – не платил Волгин, у Филина денег побольше. Дюжину Хмаровых купить можно…

– Вот оно что. Уважаю, шеф! У Филина неприятности: РУОП щемить начал, по всем направлениям. Двух пацанов прихватили, причем так, что не вытащить, в конторе одной его «крышу» подвинули… Вы слышали, что он уже три года на подписке? Прихватили как-то со стволом. От следователя откупился, судье каждый квартал платил, чтобы не вспоминали пока про него, откладывали рассмотрение дела – а теперь вдруг все вспомнили, зашевелились, того и гляди – посадят. Так что Филин всерьез подумывает прихватить где-нибудь кассу и сдернуть на теплое море.

– Если узнаешь, где Локтионов встречается с вымогателем, сразу свистни.

– Ясен пень, свистну, да только вряд ли узнаю. С Леночкой мы поздно встречаемся, к тому времени, я думаю, все кончено будет.

Поздно вечером позвонила Лариса. Волгин возвращался от Родионова – тот накачивался пивом в своей общаге. Волгин зашел в магазин купить пельменей и стоял в очереди в кассу когда подал голос радиотелефон.

– Я слышала, тебя отстранили от дела?

– Вранье. Меня представили к ордену.

– Это все из-за Казарина? Мало того, что жил как говнюк, так еще и умереть достойно не мог! Ты веришь, что он сам застрелился?

– А ты веришь, что это последняя тема, которая меня сейчас интересует?

– Понимаю. Тогда, может, тебя заинтересует, что на Эдуарда кто-то наехал в связи с убийством Инны? Он мечется как ошпаренный и собирает деньги. Не хочешь посмотреть, кому он их отдаст?

– А ты знаешь, где это произойдет?

– Он и сам пока этого не знает, ждет звонка. Но встреча состоится после работы. Я могу попросить своих ребят его «пропасти», но сперва решила посоветоваться с тобой. Конечно, если ты не можешь заниматься делом…

Соблазн был велик. Дать отмашку Ларисе – и через сутки Локтионов, с шипящим паяльником в одном месте, расскажет все. И никаких моральных терзаний, никаких кровавых мальчиков по ночам. «Ничего личного» – и так далее; все выучили эту фразу из боевиков. Или: «Не в тебя я стреляю, а во вредное нашему делу донесение». Это что-то родное, отечественное, из «Бумбараша», кажется.

– Не надо ребят.

Локтионова решили «вести» с самого утра. Для маскировки Волгин взял свою старую, с прогнившим кузовом «шестерку», оставшуюся после смерти отчима, заехал за Родионовым.

– Вот! Шок – это по-нашему, – одобрил старый опер, оглядывая салон с оторванными ручками и протертыми сиденьями. – Ангелова ты брал? Спятившего снайпера…

– Нет. Штаб главка и наш отдел кадров.

– Знаешь, с чего у него крыша поехала?

– Да как-то не успел спросить.

– Семнадцатого августа потерял все до копейки, а после этого жена ушла.

– В нее бы и стрелял. Или он надеялся, что после этого она вернется?

Было совсем темно. На остановках собирался народ, спешивший на работающие еще заводы, завершали утренний моцион собачники. В квартире Локтионова света не было. Волгин набрал его номер, дождался ответа и дал отбой.

– Дома?

– Ага. И, похоже, спит как собака.

– Калачиком, что ли?

– Нет, с чистой совестью.

«Печка» не работала, в задней двери самовольно опустилось стекло, и в салоне было прохладно.

– Сергеич, у тебя нет ничего для сугрева?

– Сухой спирт.

– Злодей ты, Сергеич. Я ж не для удовольствия, для дела. Вот замерзну – и не смогу быстро бегать.

– Посмотри в «бардачке».

– Ого! – Методом встряхивания Родионов определил, что плоская металлическая фляжка наполнена до краев, и скрутил пробку. – Хочешь?

– Позже…

Через час Волгин принял пятьдесят граммов. Как только он сделал глоток, появился Локтионов.

Эдуард Анатольевич смотрелся неважно. Круги под глазами, лицо землистого цвета, прическа «перья в разные стороны»…

– А ты говорил, совесть у него чистая… Да ему за один внешний вид «сотку» выписывать можно!

В руке Эдуард Анатольевич держал уже виденный Волгиным портфель из крокодиловой кожи и небольшой пластмассовый «дипломат».

– Турист, что ли? – спросил Родионов. – Или у него там деньги?

– Не понимаю, зачем так привлекать внимание. Пятьдесят тонн – это пятьсот стодолларовых бумажек. Пять пачек. В карманах унести можно. Зачем огород городить?

– Может, там мелочью. Или вообще рублями. Слышь, Сергеич… Можете, рванем? Если поделить пополам, то двадцать пять штук, по нынешним временам, моя зарплата за четверть века беспорочной службы.

– А ты сможешь?

Младший опер долго не отвечал.

– Черт его знает! Иногда кажется, что да. Локтионов, поминутно оглядываясь и перекладывая ношу из руки в руку, дошел до автостоянки.

– Слышь, Сергеич! Его жинку ведь на кровати убили. Неужели он там спать может?

– А он вампир.

Локтионов устроился за рулем коричневого универсала «форд таурус», долго грел двигатель, еще дольше выруливал со стоянки.

– Кажется, в контору поехал…

«Пасти» Локтионова было несложно, и Волгин не сомневался, что до офиса ЗАО «Полюс» они добрались незамеченными. Припарковались удачно – был виден «форд» и оба выхода из фирмы, главный и «черный», в то время как сами внимания не привлекали.

– До скольки у него рабочий день?

– До пяти.

– Сергеич, мне становится страшно, когда я представлю, сколько нам здесь сидеть.

– Зато Катышева нет…

– …и полная фляга водки. Это меня успокаивает больше.

– Первый раз, что ли?

– Ну да, если посчитать, я, наверное, лет десять в засадах провел. Иногда подумаешь – и на что я жизнь грохнул?

Локтионов раздвинул жалюзи на окне своего кабинета, сел за стол.

– Эх, Сергеич, на телефон бы к нему «повиснуть»!

Время тянулось… Надоело курить, потом – разговаривать. Родионов, несколько раз приложившись к фляге, сказал сам себе: «Хватит!» – и заметно помрачнел. Посетители в «Полюс» почти не наведывались, Локтионов сидел за столом, хорошо видимый с улицы, перекладывал бумаги, кому-то звонил, работал с компьютером.

Мелькала секретарша Леночка, заехал начальник производства Федоров – посетил кабинет шефа, пофлиртовал с Еленой и отбыл на красной «фелиции», прихватив с собой кого-то из работников.

– О-па, началось! – напрягся Родионов, когда Локтионов, посмотрев на часы, решительно встал, подтянул галстук и опустил жалюзи. – Смотри, сейчас выйдет!

Не вышел. Опера уставились на обе – основную и запасную – двери «Полюса», косились на «форд», но миновал час, сгорели нервные клетки, кончились сигареты – а Локтионов как ни в чем не бывало открыл окно, благодушно осмотрел улицу и сел за стол.

– Трахался он там, что ли? – пробормотал, откидываясь на спинку кресла, Родионов. Помолчав, добавил:

– Я сейчас пойду и чисто конкретно набью ему хлебальник. Он что, нас за мальчиков держит? Думает, мы в игрушки играем? Он – полноправный член крутой оперативной разработки и должен поступать согласно утвержденной главком роли, а не играть в самодеятельность. Бар-ран тоскливый!

Как будто услышав последнее определение, Локтионов встрепенулся и задумчиво посмотрел в окно. Взгляд у него и правда был тоскливым.

– Сколько нам еще осталось, Сергеич?

– Сейчас без четверти три.

– Я сдохну, наверное. Что он, что Кольская – никаких понятий о порядочности. И с такими мы надеемся построить правовое государство? Борисова помнишь? Дал я задание своим людям. Тишина пока. Но прежде, говорят, баловался такими штучками. Если идет изъятие крупной партии, то себе немного отсыпет – и продает. Не сам, конечно…

– Да часто ли отделения крупные партии изымают? Сам вспомни! Как правило, одна мелкота идет. На этом не разживешься…

Родионов почему-то обиделся и продолжать диалог не захотел.

Наконец директор Локтионов собрался, строго указал Леночке на беспорядок в бумагах и вышел из офиса; секретарша показала спине шефа оттопыренный указательный палец и скорчила рожицу.

– А саквояж-то он оставил. Смотри, один кейс взял, – торжествующе отметил Родионов. – Значит, будет игра. А эт-то что еще за клоун?

По противоположной стороне улицы, неся перед собой алую розу, вальяжно двигался Хмаров в белом плаще и черной шляпе с полями шире плеч.

– Или это сам вымогатель, или он отвлекает наше внимание, а директора сейчас покрошат из автоматов…

Локтионов сел в «форд» и поехал. Хмаров разгладил смявшийся лепесток розы. Волгин направил «шестерку» вслед за директорской машиной, держа дистанцию метров в двадцать.

Хмаров стал переходить улицу по направлению ко входу в ЗАО «Полюс».

Не замеченный операми, из переулка вывалился черный джип «тойота лэндкрузер». Тонированные стекла мешали рассмотреть, кто находится внутри.

– Давно ждешь? О-о, какая розочка! – Лена поцеловала Хмарова в щеку, он привлек ее к себе и настоял на более длительном поцелуе, после чего, вручив цветок, с видом много повидавшего человека изрек:

– Розочка – это холодное оружие, осколок бутылки с острыми краями. Иногда – это все, что имеется под рукой. Оружие, так сказать, «последнего шанса». А это – роза. Роза. Звучит благородно и строго и, как истинная красота, не нуждается в сюсюканьи.

Лена погладила его по щеке. Он поймал и поцеловал ее руку.

Рядом затормозила машина. Вадим вздрогнул.

– Вас подбросить, молодые люди?

– Это Сережа, заместитель директора, – Лена первой шагнула к красной «шкоде», открыла заднюю дверь. – А если тебе не по пути?

– Вам же не в другой город ехать, – Федоров обернулся, дождался, пока пассажиры устроятся, протянул Хмарову руку. – Будем знакомы! Сергей. Так вам куда?

– Вадик, нам куда?

– Ресторан «Таверна папы Карло». Это в центре.

– Ресторан – так ресторан. Давненько я там не бывал! А что, Лена, наш начальник сегодня свалил пораньше?

– У него какая-то важная встреча. Все высиживал, ждал какого-то звонка, а потом сорвался.

– Надо же, я у него днем был – он мне ничего не сказал.

– Да ну, он совсем потерянный стал. В кабинет к нему захожу – он вздрагивает, прятать чего-то начинает.

– Конечно, такая утрата.

– Да плевать ему на Инку. Он за себя переживает. В отпуск вроде намылился. Говорит, что хочет сменить обстановку. Брешет, по-моему.

– Вадим, мне ваше лицо знакомо. Вы в какой области трудитесь?

– Он журналист, – поспешила сообщить Лена, с улыбкой глядя на своего кавалера. – Работает на радио.

– Что, и в эфире выступаете?

– Иногда. В основном я собираю информацию, а озвучивают ее уже другие.

Маленькая «шкода» катилась в плотном потоке, тормозила на перекрестках, обгоняла и уступала дорогу. Три ее пассажира, поддерживая дружелюбную беседу, думали каждый о своем.

Лена – о том, что надо бы позвонить Филину.

Вадим – что надо бы связаться с Волгиным, предупредить о спешном отъезде Локтионова.

А Федоров ни о чем особенном не думал. У него просто было хорошее настроение и масса свободного времени.

Все улыбались.

– Что-то тут не так, Сергеич, – озабоченно пробормотал Родионов, косясь в зеркало. – Чего он крутит? Хочет сжечь лишнее топливо перед посадкой?

Сначала Локтионов поехал на север, потом развернулся и двинулся в обратном направлении, на полпути свернул и сделал круг, чтобы выехать в районе промышленной застройки, пересчитать все ухабы на пыльных улицах среди заводских заборов…

– Тормозит.

Локтионов остановил «форд» недалеко от пустыря, в таком месте, где дорогих машин отродясь не видели, вышел и, прижимая к груди «дипломат», двинулся по скользкой извилистой тропинке.

– Идти за ним? Мы ж как на ладони будем!

– Он тоже, – Волгин достал из бардачка бинокль, настроил резкость. – Волнуется, гад! Однако пора отсюда сниматься. Вон, местечко приличное. И нас не видно, и он никуда не денется.

Волгин перегнал машину к воротам какого-то предприятия. Среди десятка таких же кособоких «Москвичей» и «Лад» она была, действительно, незаметна.

– А это кто?

На другом конце площадки остановилась черная «тойота лэндкрузер».

– Местная «крыша», наверное, – пожал плечами Волгин. – Запиши номерок, пригодится.

Один раз Локтионов чуть не упал, но всем мучениям приходит конец, и он достиг цели: размахивая руками, сбежал в неглубокий овраг, на секунду исчез из поля зрения – и появился на другом склоне уже без «дипломата».

– Крайне грязный способ передачи денег. Но кто сказал, что шантаж – дело чистое?

– Сергеич, не видно ни хрена номеров на этом бульдозере, – Родионов кивнул на «тойоту». – Всё в пыли. Может, гаишников свистнуть, пусть проверят по полной программе?

– Очень мы им нужны… Ага, возвращается! Обратно Локтионов двигался намного быстрее. Дошел до машины, сел и позвонил по радиотелефону.

– Херня какая-то, – возмутился Родионов. – У него что, с вымогателями прямая связь? Товар сдал – товар принял?

– Сваливает. Ну что, сидим – или за ним?

– Дуй за ним, а я здесь покручусь.

– Нет, делиться нельзя. Значит, остаемся. «Форд» скрылся из виду.

– До ночи сидеть будем? Сергеич, пустышку тянем. Уже сорок минут прошло.

На предприятии кончилась смена, и через проходную потянулся народ. Несколько человек подошли к своим машинам, другие свернули на пустырь, за которым, как только сейчас разглядел Волгин, кособочилась автобусная остановка.

– Сергеич! Да ты посмотри, что делается! Ни один баран в таком месте ничего прятать не станет, работяги же мигом все подгребут. Или, по-твоему, на Локтионова токарь-револьверщик наезжает?

Тропинка, которой шагали рабочие, пролегала аккурат мимо оврага с «дипломатом». Не первый, так третий непременно поинтересуется его содержимым.

– У тебя пистолетик есть? – спросил Волгин.

– На хрена? У тебя ж «постоянка», а я когда бы успел свой получить?

– Нет у меня «постоянки», Павел Артемьевич. Убил ее Абдулла…

Опера посмотрели друг на друга и выругались.

Так часто бывает в российской милиции. И еще, наверное, в полиции Гондураса.

– Пошли. Отмашемся как-нибудь.

– Ага, шапками закидаем. «Дипломат» лежал на дне оврага, никем не потревоженный.

– А если там бомба? Не нравится мне это… Опера сбежали по склону, увязая в раскисшей глине. Остановились, рассматривая пластиковый чемоданчик с двумя примитивными защелками.

– Ты бы лучше наверху остался. Мало ли что…

Родионов ответить не успел. Три плотные фигуры в спортивных костюмах прыгнули на оперов как раз сверху, прыгнули молча и собранно, готовые к драке, привыкшие побеждать.

Волгин увернулся от первого нападавшего, но поскользнулся, упал и пропустил удар по голове. Ударил в ответ – попал, но слабо, и тут же один из «костюмов», хрипя и брызгая слюной, навалился сверху, молотя как заведенный коротенькими накачанными ручками.

Справа-слева, справа-слева… Волгин «поплыл»…

Родионову повезло больше. Не владея хитрыми приемами единоборств, он привык драться «по-простому», но очень эффективно, используя в основном комбинацию «рукой в морду – ногой в пах», и успел вырубить рослого парня с замашками каратиста. Второй нырнул оперу в ноги и повалил его. Сцепившись, они покатились по земле, осыпая друг друга ударами. Карман спортивной куртки треснул, и вывалилась портативная рация.

Волгину все-таки удалось уклониться, и кулак смачно впечатался в грязь около головы. Схватив противника за грудки, рывком подтянул к себе и ударил большим пальцем в глаз.

В советском кино милиционеры такого не делали.

Парень, держась за лицо, плюхнулся на задницу, взвыл и потряс головой.

– Атас, это менты! – донесся из динамика рации неожиданно четкий голос, и все на мгновение замерли. – Шура, съе…вай!

Шура не заставил себя уговаривать. Отпустив Родионова, он стартовал с пробуксовкой и оказался на тропинке раньше, чем остальные успели что-то понять.

Рация осталась валяться в грязи.

Вторым ретировался каратист. Бежал он враскорячку, придерживая отбитое место, и можно было его запросто догнать – но догонять никого не хотелось.

– Увидимся, падла! – Спотыкаясь, третий выбрался наверх, и там его подхватили, появился кто-то свежий, не принимавший участия в драке; он помог добраться до машины, и «лэндкрузер» ушел со стоянки, провожаемый удивленными взглядами автовладельцев-заводчан.

– Ты как? – спросил Родионов. Волгин выплюнул крошево зубной эмали, потрогал лицо. Челюсть вроде на месте, а вот нос, несомненно, сломан, но, похоже, без смещения. Наверняка и сотрясение заработал, в течение суток оно проявится. Ответил зло:

– Как последний мудак.

Встал, с ненавистью посмотрел на изгвазданную одежду:

– Ну не бл…во ли?!

Родионов пожал плечами. У него были другие проблемы. Физически он пострадал меньше, зато гардероб его не поражал обширностью; неизвестно, в чем завтра выходить на работу. Должны, конечно, платить компенсацию за вещи, испорченные в интересах службы… Так ведь много чего должны; не нравится – увольняйся.

Волгин поднял «дипломат», пальцем подцепил защелку и обломил ноготь.

– Всё один к одному…

Крышка откинулась, и опера уставились на пустое черное нутро кейса.

Не было там пятидесяти тысяч долларов. Ни одного бакса не было. Только пыль по углам.

Из машины Волгин позвонил Ларисе. Она ответила ленивым голосом:

– Алло-у.

Тебе сказать спасибо? Скажи. Это были твои ребята? Не все ребята в городе мои. Даже Инкины – не все. Ты про что?

– Какого хрена ты отправила своих гоблинов за Локтионовым?

Лариса помолчала.

– Подожди секунду, я только перевернусь.

– Тебя что, на сковородке жарят?

– Я в солярии. Видишь ли, Сережа, я никого никуда не посылала… А вот тебя сейчас очень хочется послать. За наезд.

– Четыре придурка на черном «лэндкрузере». Что, не твои?

– Чужие. Что-то случилось?

– Мелочи. Проезжали мимо и облили меня грязью.

– Бедненький! Я не при чем, но чувствую себя виноватой. Приезжай…

– Куда, в солярий?

Волгин понемногу успокаивался. Лариса, действительно, не при делах. Разве что кто-то из ее окружения решил проявить инициативу. Да нет, вряд ли, не стала бы она трепаться…

– Ты меня слушаешь?

– Я перезвоню, – Волгин отключил «трубку». Родионов посмотрел вопросительно:

– Узнал, откуда ноги растут?

– Нет, мимо.

– А может, в лоб? Прихватить этого Локтионова и потолковать с ним как следует?

– Не шарапствуй.

– А ты не жегловствуй. Скажи что-нибудь лее дельное.

Вместо ответа Волгин достал фляжку.

Вечером, когда набравшийся Родионов уже храпел на диване в гостиной, а Волгин рассматривал в зеркало шрамы и ссадины – нос как у инопланетянина, левого глаза не видно, губы хоть на карандаш наворачивай, – позвонили из больницы.

– Сергей Сергеевич? Один наш пациент хочет с вами поговорить. Что-то срочное… Пациентом оказался Хмаров.

– Меня отпи…дили! – резанул по ушам опера истеричный фальцет.

– И тебя тоже?

– Да!

– Что, в первый раз?

Хмаров громко сглотнул.

– Расскажи, что случилось.

– Ничего не случилось. Только Ленку проводил, вышел из подъезда – и получил в дыню.

– А зачем ты носишь с собой дыню? Не сезон ведь!

– Сергей Сергеич!

– Да, Вадик. Извини, пожалуйста. Просто мне тоже сегодня настучали в бубен. Прямо день открытых дверей какой-то. Запомнил кого-нибудь? Их сколько было?

– Десять. Я всех вырубил, но один оказался хитрее. Да никого я не запомнил! Дверь открыл – и все. Как лампочку выкрутили.

– Забрали что-нибудь?

– Лопатник, часы. Только не похоже это на обычный грабеж. Ногу мне сломали специально, а грабители так не делают.

– Ногу сломали? Правую или левую?

– Мне не смешно. Закрытый перелом.

– Надо было оставаться у Ленки.

– Ей сегодня нельзя.

Волгин помолчал. Бродивший в крови алкоголь – они с Родионовым убрали почти два литра – мешал сосредоточиться.

– Может, ты упал так неудачно?

– Так не падают. Меня, конкретно, «выпасли». Не догадываетесь, кому это было нужно? Кто-то хотел, чтобы я вышел из игры.

– Может, кто из Ленкиных? Приревновал и все такое прочее…

– Я подумаю. Вы мне не привезете…

– Вадик, сам пойми, мне в больнице лучше не светиться. Тем более, с такой тыквой. Позвони Ленке. Заодно и ее прощупаешь…

– Да идите вы! Хоть сейчас о работе можно не думать?

Медсестра отогнала Хмарова от телефона, и разговор прервался. Волгин повесил трубку с облегчением. Конструктивных решений в таком состоянии все равно не примешь. Вместо того чтобы ломать голову и терзаться угрызениями, лучше отдохнуть до утра. Оно мудренее. По крайней мере, так кажется вечерами.

В квартале от дома Волгина Актер, прослушавший разговор опера с осведомителем, удовлетворенно подмигнул своему отражению в зеркале. Он был прав, когда решил вывести Хмарова из игры. Неизвестно, что этот стукачок успел разведать. Вряд ли много, но теперь уж точно ничего не сумеет: месяцок больничного ему обеспечен, а после выписки он, надо полагать, станет больше думать о себе, нежели о поручениях своего куратора. А если постараться – совсем чуть-чуть постараться, не напрягаясь, – то можно его и перевербовать.

Актер сцепил руки за головой. Правая слегка побаливала – дыня у Хмарова оказалась на удивление крепкой.

Поехать домой – или выждать немного? Вдруг Волгину еще кто-нибудь позвонит? Надо с ним что-то делать. Совсем опер заигрался. Даже несмотря на то, что отстранен от работы. «Что ж, если рабочих проблем тебе не хватает – подумаем, как создать личные, – решил Актер. – Такие создадим, что тебе, дорогой, быстро расхочется в ковбоев играть. Когда на своей жопе штаны загорятся – только и будешь думать, как их потушить, про все остальное забудешь… Главное, про меня забудешь».

Актер чувствовал себя очень хорошо. День выдался удачным. Несмотря ни на что, он получил от Локтионова деньги и скоро получит еще, один враг выведен из строя, второй близок к этому.

Он закрыл глаза и представил домик на берегу моря. Два этажа, красный кирпич и черепица, солнечная терраса, на которой они по вечерам будут ужинать. И непременно бассейн. Один край бассейна будет пологим и покрытым чистейшим песком – для Карины с Виктором, на другом он поставит вышку для прыжков.

По стеклам и капоту стучали холодные дождевые капли, но в салоне стало тепло и светло от южного солнца.

* * *

Звонка Татьяны Волгин никак не ждал.

– Привет, – легко сказала она.

Так легко, словно не было ничего. Ни долгих лет семейной жизни, со всем плохим и хорошим, что они вместили, ни тягостного развода, ни дурацкой последней встречи.

– Здорово, – ответил он нарочито грубо. Она не обратила внимания.

– Как поживаешь?

– Просто отлично.

– Я рада за тебя. Ты не хочешь встретиться? Мне надо кое-что забрать.

Все верно, некоторые ее вещи еще оставались. На тряпки, давно вышедшие из моды, она, конечно же, не посмотрит, но были еще всякие дорогие ей безделушки – в том числе и те, которые дарил ей когда-то он. Как давно это было… Зачем они ей теперь?

– Как Славик? – спросил он.

– Нормально, – ответила она. Слышно было очень хорошо. Как будто весь город замолчал, чтобы дать им поговорить.

– Давай встретимся, – вздохнул он; проклятый алкоголь мешал найти причину для отказа, путал мысли, освобождал нечто, заныканное в самый дальний угол души.

– Завтра? – предложила она.

– Послезавтра, – решил он, зная, что синяки у него проходят быстро. – У меня не слишком товарный вид.

– А то я раньше не видела тебя таким!