– Не надо! Я все скажу! Ну не надо, пожалуйста! Больно, о-о-о!!!

В таком положении люди склонны к откровенности. И Казарин, действительно, рассказал бы все. Вспомнил бы даже фамилию акушерки, которая принимала его роды. Ситуация, что и говорить, располагала к чистосердечным признаниям. Не надо судить со стороны. Только те, кто после долгой погони надевал на преступника наручники или сам бывал в бегах, имеют право на этот суд. Наряд ГИБДЦ подкрался бесшумно. Фары неожиданно осветили Волгина, и два бравых инспектора, которые вообще-то редко оказываются там, где нужны, нацелили на него «макар» и «калаш».

– Свои, уголовный розыск, – крикнул Сергей, прикрывая глаза от света.

– Свои дома спят, – отозвался сержант, передергивая затвор автомата. – Ручонки подними и от мальчика отойди. Хватит его обижать! Ну, кому сказано!

Лязгнул и затвор пистолета.

– Сам отойди, придурок! «Убойный» отдел Северного РУВД, старший оперуполномоченный Волгин. Мной задержан преступ…

– А нам насрать, – почти ласково оборвал сержант, поводя стволом автомата. – Мы-то не из Северного, и даже не из этого района. Отдельный городской батальон дорожно-патрульной службы. Так что, дружок, шевели ножками…

Препирательства заняли не так уж много времени, но момент был упущен. Когда Рому сажали на заднее сиденье патрульного БМВ, он вздернул ободранный подбородок и сказал с вызовом:

– Я стану говорить только в присутствии моего личного адвоката…

– За что же тебя так женщины любят? – спросил Волгин, разглядывая задержанного в свете настольной лампы, заботливо к нему развернутой.

– За то, что хер длинный.

Это была единственная фраза, которую Казарин произнес за тридцать минут общения. На то, чтобы разобраться с ДТП и стрельбой, перевезти задержанного в РУВД, потребовался не один час. Рома остыл и, убедившись, что воздействие грубой физической силы ему больше не угрожает и он не окажется с опером один на один посреди пустынной дороги, приободрился. Вторично потребовав адвоката, он на вопросы не отвечал и предавался двум занятиям: разглядывал свои ботинки и морщился, ощупывая пострадавшую физиономию. Последняя красочно отражала все трудности, которые пришлось испытать в недавнем прошлом ее носителю.

– Чем он длиннее – тем больше его можно укоротить.

– Чего?

– Того. Закон относительности.

Была б уверенность в причастности мальчика Ромы к убийству – и никуда б он не делся, колонул бы его Волгин, как сухое полено. Но уверенности не было. Совсем не было.

– Вставай, гуманоид. Идешь отдыхать.

– Куда?

– Тебе понравится.

В камере Казарину не понравилось, но его мнением никто не интересовался. Волгин устроился в кожаном кресле, махнул полстакана водки, которую купил по пути в РУВД, наказал дежурному разбудить его, когда приедет следователь, и очень быстро уснул.

Катышев барабанил кулаком по двери и орал:

– Волгин! Вставай, сучий потрох!

Сергей протер глаза, взял часы. Шесть утра ровно. Всего два часа удалось поспать. Поднимаясь из кресла, невольно вскрикнул от боли – показалось, что и разогнуться не сможет, так болел отбитый бок. Доковылял до двери, впустил начальника. Встал у окна и, потирая поясницу, зачем-то спросил:

– Дождя нет?

– Тебе дождь нужен? – Катышев засек бутылку на полу возле кресла, улыбнулся и налил себе сто пятьдесят граммов. – И дождь смывает все следы! За что тебя уважаю, Сергеич, – выпивка у тебя классная. Ну, прозит!

– Следак приехал?

– И уехал. За десять минут справился. Казарин твой быковать начал, от показаний отказался, адвоката, бля, требует. Следак его вообще закрывать не хотел. Доказательств ему не хватает! Вот осел! Всем хватает, ему – мало. Экспертиза по пальцам не готова, признания нет, а опознание ночью проводить просто не захотел. Доработайте, говорит, материал, а потом уж Казарина заново приводите. Нет, прикинь, да? Говорит, будет все пучком – арестую. Ну, я ему так прямо и сказал: ты чо делаешь? Короче, на «сотку» ^[7] добазарились.

– Я ж просил меня разбудить… А кто следователь?

– Поперечный. Который и на осмотре был. Он сегодня, оказывается, по городу дежурит, мы его с какого-то изнасилования выцепили.

Костя Поперечный был парень хороший, но молодой, еще неопытный, и поэтому пребывал в постоянных метаниях между прямолинейной трактовкой УК и УПК ^[8], указаниями своего, прокурорского, начальства и «наездами» руководства милицейского.

– Обыск на казаринский адрес он выписал?

– Ни фига! Сказал, еще утром приедет.

– Ну и черт с ним…

– Я лично проконтролирую, – заверил Катышев, но Волгин лишь скептически покачал головой: всем было известно, что деловая активность начальника ограничивается рамками рабочего времени, – сразу после утренней «сходки» он умотает к очередной любовнице, откуда станет названивать домой и плести байки о том, что сидит в засаде на террористов. Впрочем, сейчас жена Катышева была в отъезде, и он мог гулять без всякой конспирации. – А вообще-то, Сергеич, ты тоже не во всем прав. Какого хрена ты сунулся в одиночку?

– Сам же просил пару эксцессов…

– Хорошо, если Казарин сядет. Победителей, блин, не судят. А если нет? Что за коррида со стрельбой получилась? Неправомерным применением оружия пахнет!

– Иди ты, Василич, лесом. Я к нему на капот для удовольствия прыгнул? Что, надо было ждать, пока он меня по стенке размажет? Неправомерное…

– Не кипятись, я Поперечному то же самое сказал. Говорю, злостное сопротивление, угроза жизни, блин, сотрудника. Конкретное покушение. Не хочешь «мокруху» – возбуждай эту статью и смело по ней закрывай, все основания есть, а уж в камере мы его и по Локтионовой дожмем. Не повелся, гад! Казарин, мол, не знал, кого давит, скажет, что от бандита спасался. Если б, говорит, сотрудник в форме был… Я ему так и сказал: ты чо делаешь?

– Не помогло?

– Ну, мимо! Насмерть уперся. Волгин пожал плечами:

– Если по закону, так там, действительно, «пять два» ^[9]…

Начальник ушел. У Сергея оставалась еще половина литровой бутылки водки, а пережитый стресс настойчиво требовал, чтобы его сняли. Опер запер дверь, устроился в кресле поудобнее и взял стакан…

Из протокола допроса подозреваемого КАЗАРИНА Романа Родионовича:

"22.04.76 года рождения, уроженец Новозаветинска, русский, гражданин РФ, ранее не судимый, имеет среднее техническое образование, проживает по адресу… на учете в ПНД и РНК не состоял, не работает.

Проживаю постоянно по вышеуказанному адресу, где занимаю отдельную двухкомнатную квартиру, принадлежащую на праве частной собственности моим родителям. Они – пенсионеры, последнее время живут в деревне…

Около года назад, через одну из своих знакомых, назвать фамилию которой отказываюсь, я познакомился с Локтионовой Инной, проживающей на улице Парковой. Она дала мне номер своего телефона и предложила звонить, но только по рабочим дням и в дневное время. При этом не скрывала, что находится замужем, но хочет вступить со мной в близкие отношения и даже готова платить за это деньги. Предложение денег настолько меня возмутило, что я первый раз позвонил Локтионовой только через месяц после нашей встречи, хотя она сразу понравилась мне как женщина. К тому времени от кого-то из друзей я неоднократно слышал, что Локтионова часто изменяет мужу. Осенью и зимой 1997 года я встречался с Локтионовой около десяти раз, потом наши отношения прекратились, по моей инициативе и были восстановлены только в июне этого года, – я сам позвонил ей, когда у меня было плохое настроение и хотелось развеяться. В течение лета мы встречались примерно 8-10 раз, в основном – у нее дома, но дважды она приезжала и ко мне. Как мне показалось, в первой половине сентября у нее появился новый любовник, т.к. наши встречи, по ее инициативе, прекратились. Меня это устраивало. Но в субботу, 19 сентября, Локтионова сама позвонила мне и пригласила в гости, сообщив при этом, что ее муж улетел в командировку и не появится до конца следующей недели. В тот день я приехать не мог, был занят делами, но приехал в воскресенье, около 23 часов, и оставался в ее квартире до утра, уехал около 11 часов и снова приехал к ней. в понедельник, 21 сентября, около 22 часов.

Когда я приехал, Локтионова выглядела как обычно, была в нормальном настроении. Мне кажется, что незадолго до моего приезда она слегка выпила, т.е. находилась в состоянии алкогольного опьянения легкой степени. Мы поужинали в гостиной. Это заняло у нас немного времени, и примерно в 0.30 я пошел на кухню мыть посуду, а Локтионова пошла принять душ. В душе она пробыла около 20 минут, затем прошла в спальню, а я – в ванную. Около 1 часа я пришел к Локтионовой в спальню, и мы вступили в интимные отношения. Точное время назвать не могу, но примерно через полтора часа мне потребовалось сходить в туалет. Когда я выходил из спальни, Локтионова оставалась лежать на кровати. Она была полностью раздета. Она не спала, просто отдыхала. Лежала она на спине.

Выйдя из комнаты, я сразу же получил сильный удар по голове и потерял сознание. Свет в коридоре был выключен, так что я не видел, кто меня бил. Ударили меня, кажется, один раз, чем-то тяжелым, по затылку. Каких-либо телесных повреждений от этого я не получил.

Через какое время я пришел в себя – сказать не могу, но мне кажется, что на это потребовалось не менее получаса. Я лежал на кровати в спальне, а подо мной лежала Локтионова. Я сразу понял, что она мертва. Ее голова была накрыта подушкой. В спальне и гостиной был беспорядок, все вещи разбросаны. Сначала я хотел вызвать милицию, набрал номер «02», но там долго не отвечали, я испугался и повесил трубку, так как подумал, что меня обвинят в убийстве. Я решил бежать, чтобы в спокойном месте дождаться, пока найдут настоящего убийцу. Хочу заметить, что если бы я располагал какими-либо сведениями, необходимыми для розыска убийцы, то я бы, конечно, остался. Я оделся и выбежал из квартиры, дверь плотно закрыл, но запирать не стал, так как ключей у меня не было и где они хранятся – мне неизвестно.

Домой я возвращаться не стал, поселился у своей знакомой Истоминой Жени на проспекте Гагарина и находился у нее до вечера 23 сентября, никуда не выходил, ни с кем, кроме нее, не общался. Вечером 23 сентября я, под давлением угрызений совести, решил добровольно отправиться в милицию и все честно рассказать о случившемся, так как осознал, что даже то немногое, что мне известно, может способствовать розыску преступника. Понимая, что мне никто не поверит, я решил заехать домой, чтобы взять вещи, которые понадобятся мне в КПЗ – мыло, зубную щетку и пр. Предполагая, что в квартире может быть засада, и желая сдаться добровольно, а не быть задержанным, я попросил своего знакомого по имени Дима, прозвище «Чужой», проверить квартиру, объяснил, как это сделать, дал ключи.

Уточняю, что хотел добровольно явиться не в отделение милиции, а в прокуратуру, так как не рассчитывал на объективное разбирательство со стороны органов внутренних дел.

Через некоторое время «Чужой» позвонил мне и сказал, что он проверил квартиру и там все в порядке. Ключи он должен был оставить мне в шкафу на лестничной площадке. Приехав в свой дом, я стал подниматься по лестнице и встретил соседа, пожилого мужчину, имени которого не знаю. Он предупредил, что меня кто-то ждет. Я решил, что это – тот же человек, который убил Локтионову, и стал убегать. О том, что это был сотрудник милиции, я узнал уже после того, как он меня задержал. Умысла оказывать сопротивление сотруднику милиции при исполнении им служебных обязанностей у меня не было, причинять ему какой-либо вред я также не собирался. Я бы сразу остановился, будь он в форменной одежде или предъяви он служебное удостоверение. Но он был в гражданской одежде и только ругался матом, угрожая мне пистолетом. Я был просто вынужден защищать свою жизнь, так как угрозы физической расправы с его стороны надо мной воспринимал реально.

Каких-либо скандалов с Локтионовой у меня никогда не было. Денег у нее я никогда не брал и даже не просил об этом, она так же ничего у меня не одалживала. Хочу особо отметить, что, если бы она решила мне что-либо подарить, я бы непременно отказался от подарка, а уж деньги не взял бы тем более, сама мысль об этом для меня оскорбительна. О наличии у Локтионовой крупных денежных средств и местах их хранения мне ничего неизвестно. Отношения с мужем у нее были хорошие, хотя она ему и изменяла. О других ее любовниках мне ничего достоверно неизвестно…"

– Складно звиздит, – Волгин вернул протокол следователю.

Поперечный поджал губы, сказал после паузы:

– Я и сам понимаю, что он врет. Но фактов-то у нас нет! От присутствия в квартире не отпирается, а ничего другого мы доказать не можем. Сестра покойной на очной ставке подтвердила, что он брал в долг деньги, но это ведь не криминал. А Казарин стоит на своем. Железная позиция. Поторопились вы с задержанием…

– Мы всегда торопимся. А если бы он из города сдернул? Ты что, веришь, что он сдаваться шел? За щеткой зубной в квартиру приехал?

– А ты веришь, что это он убил?

– Не знаю, как насчет убил, но козел он порядочный, однозначно.

– К сожалению, это ненаказуемо. – Поперечный собрал бумаги в портфель. – Мне, кстати, тоже по шее могут надавать за то, что «сотку» ему оформил. Казарин с адвокатом уже настрочили жалобу, очень грамотную. Пока только на тебя. По поводу избиения при задержании.

– Плевать. Дай допуск к нему в камеру.

– Он без адвоката и рта не раскроет.

– Я не дантист, на пальцах объяснимся. Поперечный присел к столу, на бланке с печатью прокуратуры выписал разрешение на беседу с задержанным.

– Если не откроется новых обстоятельств, придется отпускать…

Вскоре позвонил ББ. Судя по доносившимся из трубки звукам, он был в изрядном подпитии и успешно внедрился в какой-то притон. Говорил громко:

– Сергеич, что у нас по мокрухе?

– По мокрухе у нас непруха.

– Не признается?

– Странно, но факт. Похоже, уйдет мальчик.

– Во баран… Сергеич, бляха муха, доработай! Ты же умеешь! По жизни, обидно такую «палку» из рук выпускать.

Волгин повесил трубку.

Свалить домой и, плюнув на все дела, отдохнуть хотя бы до вечера не удалось. Ровно в час тридцать пополудни явился убитый горем супруг. Лет сорока пяти, невысокий и упитанный, с блестящей лысиной и портфелем из крокодиловой кожи, он скромно постучал в дверь и мялся на пороге до тех пор, пока Волгин не повторил приглашающий жест.

– Спасибо.

Локтионов сел на «посетительский» стул и промокнул лысину носовым платком.

– Я говорил с Ларисой сразу, как прилетел. Это правда, что кого-то уже задержали?

– Правда.

– Это один… один из ее любовников, да?

– Да.

– И что? Он уже признался?

– Не в признании дело. Проверяем.

– Я рассчитываю на вашу объективность. Знаете, в случившемся есть и моя вина. Я слишком многое ей прощал. Так нельзя.

– Вы были в курсе? – Боль в отбитых ребрах накладывалась на похмелье, больше всего на свете хотелось лечь и отоспаться.

– С некоторых пор это стало более чем заметно. Надо было просто отдубасить ее как следует, но у меня рука не поднималась. Понимаете, я ведь любил ее! Вы меня понимаете?

Волгин на всякий случай кивнул.

– Если отбросить постель, то… «Ничего не останется», – мысленно закончил Волгин.

– …во всем остальном мы были идеальной парой. А что касается этого, то я не мог ей запретить получать на стороне то, чего недодавал сам. Вы меня понимаете?

Опер опять кивнул.

– Вы знаете кого-то из ее постоянных любовников?

– Откуда? Она же нас не знакомила. Подруги могут знать. Лариса та же.

– Враги?

– Ну какие у нее могли быть враги? У нее были одни друзья. Слишком близкие… Я читал, Что нельзя винить женщину за то, что она стала распутной. Виновато ее окружение. Все мы виноваты! То есть я.

– Возможно. У Инны были личные сбережения?

– Нет. Сразу после свадьбы мы открыли общий счет. Вас интересует его размер?

– Такой вопрос может возникнуть.

– Двадцать пять тысяч долларов в «Геобанке». С кризисом мы, правда, здорово попали.

– Не успели вытащить?

– Вытащили, но с большими потерями. Вдовец врал, и делал это не слишком убедительно.

– Скажите, в крови нашли алкоголь?

– Не знаю.

– Как, вскрытия еще не было?

– Было, но я не успел уточнить. От Поперечного Волгин знал, что алкоголь обнаружили в небольшой концентрации, что соответствовало показаниям Казарина.

– Я подумал… Понимаете, на нее иногда находило. Прямо-таки патологическое какое-то желание высказать в глаза неприятную правду. Именно неприятную. Обычно это происходило, когда она выпьет. Выпивала…

– Она сильно пила?

– В меру.

– Сколько комплектов ключей от квартиры было?

– Три. Вот мои. Вы нашли остальные?

– Да.

– Значит, сама пустила…

– У вас была любовница?

– Что? Понимаю, хотя и звучит это… очень жестоко. Нет, не было.

Через полчаса, подмахнув, не читая, написанное Волгиным объяснение, Локтионов ушел. Опер посидел, глядя в окно, выкурил сигарету, выпил крепкого кофе и составил запрос в Москву.

– Оперативным путем проверить, когда прибыл… связи… где находился, – начальник РУВД, сам когда-то начинавший в оперативниках, покачал головой. – Станут в МУРе такой фигней заниматься! Исполнят, не выходя из кабинета. А что, появились сомнения? Мне Катышев утром докладывал, что дело раскрыто.

– Перестраховываюсь. Вдруг что интересное выскочит?

– Значит, будет отпускать, – задумчиво сказал Катышев на исходе третьего дня пребывания Казарина под стражей. – Вот сволочизм! Не валенки сперли – мокрушника отпускаем.

– Не он это, Василич, – устало сказал Волгин, – но кое-что, конечно, знает. Знает и молчит. Может, и убийцу настоящего видел.

– А ты что, сам там был? – ощерился Катышев. – Свечку держал? Там же голимая бытовуха, и некому, кроме этого засранца, было ее замочить. Не-ко-му!

– Между прочим, дверной замок вскрывали отмычкой. Я разговаривал с экспертами… из

– Пошел ты! Много эти царапины значат! Я тебе сотню причин могу назвать, откуда они появились.

– И «пальчиков» казаринских маловато. На картине его башмак отпечатался, на баре кое-где его «пальцы» есть. Но ни на шкафу, ни на ящиках… Там, Василич, в перчатках работали. Что ж, Рома в припадке ярости Инну придушил, а потом успокоился и шмонать в перчатках начал?

– По-твоему, такого быть не может? А если он заранее готовился? Денежки-то ушли, немалые, заметь, денежки!

– А по картине он зачем ходил?

– А чтоб такие, как ты, интеллигенты, сомневаться начали.

– Там был кто-то третий…

– Короче, как бы то ни было, но он засранец, и место его в тюрьме. Набери на него говна…

Указание, способное ввергнуть непосвященного человека в легкую панику, на самом деле было тактически грамотным и даже единственно верным в сложившейся ситуации, просто высказался начальник коряво, чисто для своих, понимающих. Собрать доказательства по другим эпизодам преступной деятельности подозреваемого, добиться ареста и уже потом, в условиях следственного изолятора, не торопясь, разрабатывать на убийство. Так поступают полицейские всех стран с незапамятных времен, и, вполне возможно, лет через сто, высадившись на Марсе, тем же способом разоблачат первого межпланетного вора. По крайней мере, если высаживаться будут русские опера, которые до скончания веков при раскрытии преступлений обречены пользоваться словом и кулаком, открывая пивные бутылки пистолетом доисторической конструкции.

– Через восемь часов «сотка» закончится. Боюсь, не успею.

– А чем ты занимался эти дни?

– Проводил обыски.

– Пошел ты! – Хлопнув дверью, ББ вылетел из кабинета, а Волгин отправился в гости к Казарину.

Комната для допросов представляла собой ярко освещенное помещение, обстановка которого состояла из накрепко прикрученных к полу трех стульев и металлического столика. Конвоир запер снаружи дверь, Казарин уселся, попытался принять раскованную позу, чуть не упал и выдал коронную фразу про своего адвоката.

– А с вами я говорить не буду, – добавил он через минуту, обеспокоенный доброжелательным молчанием опера. – Категорически.

– Почему?

– Потому что вы мне не верите. А все, что хотел, я уже сказал следователю.

– И как ты думаешь, что теперь с тобой будет?

– Отпустят, – Рома передернул плечами. – Адвокат обещал.

– У тебя раньше бывали неприятности с законом?

– Без комментариев.

– Зачем тебе постоянный договор с адвокатом?

– Никогда не помешает его иметь…

– …особенно, когда платит кто-то другой, – закончил Волгин. – Очередная наивная дурочка. Вроде Инны.

– Да уж, Инна была наивной! – Пауза. – А сами-то вы кто? Что в этой жизни видели? Целый день вертеться между бомжами и бандитами: если первые «тубиком» не наградят, так вторые рано или поздно подстрелят. Днем вертеться, а по вечерам водку жрать за два двадцать, занюхивая рукавом уснувшего товарища. Это, что ли, жизнь?

– Каждый устраивается как может.

– Вот и я о том же. А больше мне нечего вам сказать.

– У тебя еще не худший вариант. По крайней мере, никого не грабишь и не насилуешь, наоборот, свет и радость ты приносишь людям.

– Кое-что умеем. Вот вы меня лет на пятнадцать старше. У вас сколько баб было? – Трехдневное воздержание давалось Роме труднее, чем привыкание к жидкой баланде, и если уж не суждено было заняться любимым делом, то хотя бы потрепаться очень хотелось. – Готов поспорить, что у меня – раз в десять больше. Мне всего двадцать два, а уже за три сотни зашкалило. Кому из нас будет что вспомнить, когда помирать придется?

– Дурак ты, Рома. Не о том сейчас думаешь.

– Может, и дурак, но своего не упущу.

– Меня, Рома, чтоб убить, очень постараться надо. А такому цыпленку, как ты, шею свернуть – как от пургена обосраться. Не задумывался об этом в свете последних событий? Ты бицепсами не играйся, они тебя не спасут.

– Какая такая Света? – Казарин искренне не понял.

– Ты ведь не убивал…

– Да что вы говорите!

– …тебя подставили. Крепко подставили. Я говорю «не убивал» не потому, что клятвам твоим поверил, а потому, что имел возможность рассмотреть тебя поближе. Человека задушить – не так просто, даже девчонку слабую. Надо внутри что-то иметь. Какой-то стержень, что ли, или заряд, отрицательно направленный. А у тебя нет ни черта, одна оболочка внешняя. Надави посильнее – и лопнет. Такие, как ты, конечно, тоже убивают, дурное дело не хитрое, но выглядит это совсем по-другому. Так что Инну ты не трогал.

– Вот спасибо большое! Что ж вы меня тогда в каземате держите? Невинного-то человека! Грех на душу берете.

– А где ж тебя держать? Отпустим – и не найдем потом. Разве что в виде трупа, который еще опознать надо… – Волгин достал «Житан», долго разминал сигарету, выражая полное равнодушие к исходу беседы и казаринской судьбе, закурил, не угостив задержанного. – Тебе сейчас не адвокат, а телохранитель нужен. Впрочем, и он не поможет.

– Вы что, хотите меня запугать, чтобы я признание подписал?

– Дурак ты, Рома! – Волгин рассмеялся совершенно искренне. – Ты что, так ничего и не понял?

– Подождите, – Рома, конечно, задумывался о том, что его ждет на воле, но, привыкнув с детства везде проскакивать на халяву, надеялся и здесь отвертеться. – Вы о чем?

– Догадайся сам. Ты ж у нас ас, у тебя в штанах триста боевых вылетов. Пошевели мозгами, они тебе сейчас нужнее всего остального.

Казарин пошевелил, но безрезультатно. В основном мысли его крутились вокруг одного: попросить сигарету или пока не унижаться? Склонившись ко второму, Казарин достал из носка чинарик.

– Огонька не найдется?

– Перед тобой лежит.

В две затяжки Рома прикончил окурок.

– Все равно я не понимаю, о чем вы. Адвокат ничего такого не говорил.

– У него задача другая.

– А у вас – всякие ваши ментовские штучки. Нет, ничего не скажу. – По глазам уже было видно, что скажет. – Шли бы вы лучше делом занялись. Настоящего бы убийцу ловили.

– Я-то пойду. И поймаю. А ты пока здесь останешься. На одну ночь. Не получится так, что эта ночь для тебя – последняя? Нет, не будет такого?

– С какой это стати?

– А с такой, что до утра я убийцу арестовать никак не смогу. Не дал мне Бог таких способностей. А он тебя утром вполне может встретить…

– Ага, знаю я эти ваши страшилки!

– Ты знаешь? Откуда ты их знать можешь? Из книжек? Сомневаюсь, что они тебе помогут. Тебя профессионально подставили. Это не Эдик из командировки раньше срока вернулся и не отвергнутый любовник в шкафу прятался. Там работал профессионал. Он пришел, хладнокровно придушил Инну и перевел все стрелки на тебя, рассчитывая, что либо мы тебя сцапаем и без долгого разбирательства посадим, либо ты подашься в бега, мы объявим розыск, а потом на нас еще какое-нибудь преступление свалится и тебя искать просто недосуг станет. Согласен? Да или нет? Да или нет, я спрашиваю!

– Ну, – нехотя подтвердил Казарин, опуская голову, но тут же встрепенулся. – А что ж он тогда вам не позвонил, пока я в квартире валялся? Повязали бы меня на месте – и никаких разговоров. Так же ведь делается…

– Так делается в плохих книжках, которые ты невнимательно читал. Надо здорово подготовиться, чтобы все выглядело правдоподобно. Да и ты, валяющийся в полном отрубе, не очень-то подходил бы на роль убийцы. Нет, он выбрал оптимальный путь. Время проходит, труп естественным образом обнаруживают – скорее всего, муж, вернувшийся из командировки, и дальше – два пути: либо мы вцепляемся в тебя, либо дело вообще «глухарем» виснет. Его планы спутал один спятивший товарищ, которому вздумалось пострелять… Ну как, убедил я тебя?

– Есть немного…

– Уже легче. Двинулись дальше. Думаю, не надо тебя убеждать, что наш киллер следит за развитием событий и, узнав, что тебя отпустили, задастся естественным вопросом: почему? Ладно, если прокурор нашел доказательства неубедительными и санкции на арест не дал, а опера помурыжили и бросили – в этом случае опасности для него нет. А если по-другому? Может, ты не в таком уж беспамятстве валялся, киллера рассмотрел и операм про него нашептал? Или у ментов без тебя какие-то данные появились?

Много вопросов, и один другого для него хуже. Надо ему узнать ответы на эти вопросы. Страшно жить в незнании. А посему видятся мне, братец Рома, четыре варианта, в соответствии с которыми может действовать твой киллер. Не грусти, четыре – не один, четыре не так уж плохо, хоть какая-то свобода выбора появляется.

– У него?

– Да нет, и у тебя тоже. Итак, вариант первый – счастливый. Тебя просто оставляют в покое. Ты отдыхаешь, пьешь в бане пиво, треплешься корешам, как зону топтал, и через недельку приступаешь к работе с обогатившимся жизненным опытом и новыми силами. Только не верю я в этот вариант, если честно. Какой-то он бесперспективный. Для киллера. Номер второй – нейтральный. Благородный мокрушник проводит хитроумную комбинацию и незаметно для тебя выведывает все, что ему интересно. Красиво, но долго. И без гарантии результата. Два оставшихся варианта очень похожи. Либо тебя грохают без всяких выкрутасов, чтобы ты уже никогда ничего сказать не мог, либо опять-таки грохают, но не просто, а предварительно выпотрошив до самой селезенки в каком-нибудь укромном подвальчике или хвойном лесу.

– Почему в хвойном?

– Пахнет приятнее. Третий вариант для тебя предпочтительнее: и мучиться не придется, и похоронят по-человечески, а не в бочке с цементом. Что молчишь? Молчишь и дрожишь… Скажи что-нибудь, герой дня без галстука!

Казарин машинально ощупал шею:

– Все шутите.

– Я шучу, а ты смеешься. Хотя давно заплакать пора. Ты свое уже отшутил. Последняя твоя прикольная шутка была, когда ты меня на капот посадил. А что, мне понравилось! Теперь, знаешь ли, уснуть без этого не могу! По вечерам на соседские машины сам прыгаю.

– Все вспоминаете…

– Нет, бля, забыл! – Волгин облокотился на стол, приблизившись к Казарину. – Я, конечно, понимаю: да, был без формы, пистолетиком мальчику грозил. Все так. Но это для следователя и адвоката. Мы-то с тобой знаем, как было на самом деле. Ты же сразу догадался, кто я такой. Впрочем, черт с тобой, формально ты был прав. Но! Убегаешь – беги, но машиной-то меня давить тебя никто не заставлял. А если б задавил, что тогда? Не думал? Ну и ишак же ты на самом деле! Убегая от убийства, которого не совершал, вляпался бы в убийство самое настоящее. Башкой иногда думать надо. Или у тебя только основной инстинкт работает?

– Извините…

– Пошел ты со своими извинениями! – Играя негодование, Волгин сел к столу боком, ослабил узел галстука и закурил, сжигая сигарету короткими, нервными затяжками. – Извиняться надо делом, а не словами. Нет, и после всего этого я еще должен тебя уговаривать, чтобы ты помог мне разобраться с твоими делами. Надо мне это? Да мне плевать, одной мокрухой больше, одной меньше – все не раскроешь. Не моих родственников мочат – и слава Богу. От нас одно раскрытие в неделю требуют, любое. Так мне, наверное, проще полчаса на улице постоять, поймать одного дохлого наркомана и после этого пять дней своими делами заниматься, а не твои заморочки распутывать.

– А вы думаете, меня и правда могут убить?

– Есть только один способ это проверить. Рома вздрогнул.

– Ты же понимаешь, никакой охраной мы тебя обеспечить не сможем, – Волгин вытянул ноги, зевнул и сцепил руки на затылке. – Вышел отсюда – и гуляй как знаешь. Сам себе режиссер. И киллер наш, вернее твой, это понимает. Посмотрит за тобой денек-другой и пригласит для душевного разговора.

– Зачем же мне тогда с вами откровенничать?

– А затем, что единственная твоя надежда – это то, что мы до него доберемся раньше, чем он до тебя.

– Можно сигарету?

– Можно.

– А можно я немного подумаю?

– Поздно.

– Я, действительно, ничего не знаю. В квартире все было так, как я написал. Честно! И киллера вашего…

– Твоего. Ничего, продолжай.

– …я не видел. Но тут, пока в камере сидел, кое о чем подумал. Из наших Инку убивать никому смысла не было. Вы понимаете, о ком я. Ничего плохого никому она не делала. Наоборот, даже денег давала, если сильно прижмет. Но это я только между нами… Она с мужем хотела развестись. Недавно, где-то месяц назад, говорила мне об этом. Он за ней следить начал. Наверное, нанял кого-то, и тот как-то все сфотографировал. Эдуард Инне эти фотографии показывал, кричал на нее.