Категорически заявляю, что все от первой до последней буквы – правда!
      Никаких случайных совпадений, никакого вымысла. Хватит говорить намеками и прятаться за липовыми вывесками. Читайте, узнавайте, думайте!

      Я вырубил его с первого раза.
      Обычно он вырубался со второго, а то и с третьего. Искрил, шипел, норовя ударить своими вольтами и амперами. Давно бы следовало его заменить на более мирный, домашний. Чтоб «щелк» – и темно.
      Согнувшись, я на ощупь дополз до своего спального места и вытянул ноги.
      Кайф! День выдался ужасно тяжелым, и я надеялся уснуть быстро и крепко, несмотря на колющую боль в правой пятке. Детская травма.
      Мешавший на первых порах, а теперь ставший таким родным шум в трубах усыплял лучше всякого снотворного. Я в блаженстве повернулся на бок, подложил ладони под голову и закрыл глаза. Спокойной ночи, мой дорогой друг Флавиан Арнольдович, спокойной ночи…
      Во сне я увидел маму. Молодую, веселую. На экране нашего старенького «Сигнала». "Санкт-Петербург, универсам «Таллиннский». Что думают домашние хозяйки о вкусе «Рамы»? Ах, эта «Рама»! Немного жестковата для сосны, но зато как обстругана!
      Ни одной занозы! А какие шпингалеты, петельки… Ра-а-ма-а-а!" Мама ела раму. Хороша рама.
      Я был вынужден проснуться. Точно помню, что ложился я в темноте. Сейчас же мои глаза щурились от шестидесяти свечей лампы дневного света.
      Самовозгорание? Барабашка?
      – А у тебя здесь ничего. Не то что у других.
      Не Барабашка. Я резко повернул голову и… Вот как раз "и" мне сделать не удалось. Ни руками, ни ногами. Конечности были намертво прикручены белым пластырем к продольным брусьям моего лежбища. Мама ела раму. Крепко спишь, сынок.
      – Да ты не дергайся сильно, отдыхай.
      Вот она, беспечность. Плюс лень-матушка. Давным-давно пора было сменить замок. Только наши отечественные замкостроители умудряются делать ригели из силумина. Силумин, к слову, не прочнее теннисного шарика. А теперь, похоже, из меня будут делать теннисный шарик. Во всяком случае, прикрутили меня не для того, чтобы сотворить оздоровительный массаж ноющей пятки.
      «Массажистов» оказалось двое. Один запоминался своими ломаными ушами, второй – засунутым за ремень пистолетом. Хотя, в целом, они выглядели славными ребятами, которых чуть портили улыбки.
      «Москва, Новоарбатский универмаг. Что думают домашние хозяйки о вкусе „Рамы“?» Ага, они еще и телевизор без спроса включили. А кто за свет заплатит?
      Ломаноухий, заметив укор в моих глазах, вежливо поинтересовался:
      – Ну что, очухался, убогий? Давно бомжуешь?
      Показал бы я, кто из нас убогий, кабы не… Ах, чего теперь, сам виноват.
      Интересно, кто меня застучал? Вроде некому. А… Вспомнил. Я сам себя и застучал. Вчера трубу прорвало, пришлось ее сплющить, стучал на весь дом…
      Нет чтоб сантехника вызвать. Конспирация. Допрятался. Быстро, однако, они меня…
      «Продолжаем наше ток-шоу „Зуб за зуб“ в рамках программы „Синие лица России“. Напоминаем, что у нас в гостях…» – Это уже неинтересно. – Человеко-пистолет щелкнул «лентяйкой». – Ну что, любезный? Не очень ручки затекли? Ты уж извини, это мы на всякий случай.
      Народ-то сам знаешь какой, чуть что – сразу за весло.
      – Что вам надо? – гордо свернув шею, бросил я.
      – Да вот пришли. Мы глядим, ты неплохо устроился. Автоответчик работает?
      Не дождавшись моего ответа, он утопил кнопочку «плей».
      «Здравствуйте. Флавиан Арнольдович в настоящую минуту, к сожалению, в дерьмо пьян. Оставьте сообщение после сигнала».
      – Работает, надо же. А как подключился? К жильцам, что ли?
      «Ну не к электро же сети», – зло подумал я, пытаясь отодрать пластырь.
      Безуспешно. Ребята дело знали. Руки-ноги словно срослись с брусьями.
      Вы, наверное, хотите узнать, что там за брусья? Отвечаю. Это брусья носилок, которые я использую в качестве кровати. Чрезвычайно удобно, хочу заметить. Носилки были старыми, возможно, моими ровесниками, но еще вполне прочными в отличие от меня. Я обнаружил их в дальнем углу подвала год назад, как только въехал в новые апартаменты. А переспав на них первую ночь, я отказался от какой-либо другой кровати. Каким образом носилки оказались в подвале, я, разумеется, понятия не имею. Впрочем, лет десять назад здесь размещалось бомбоубежище и…
      – Что у тебя за имя такое? Флавиан? Еврей, что ль?
      – Ты чего, Васек? – усмехнулся второй. – Еврей в подвале?
      – Ну, подвал не подвал, а процессор-то 486-й.
      – Слышь, Флавиан, ты где компьютер скоммуниздил? На фига он тебе?
      – В мусорке нашел. В «Дум-2» по вечерам режусь.
      – А мы вот тоже хотим предложить тебе поиграть. В «Дум-3». Ты тут один обитаешь?
      – Послушайте, кто вы такие? Да, я живу один, живу тихо, никого не трогаю, никому не мешаю. Если вам надо мое имущество, забирайте и уходите. Оставьте только носилки.
      – Ладно, мужик, кончай бузить. Наше дело маленькое. Взяли, понесли… С тобой поговорить хотят.
      – Кто?
      – Тот, кто нас сюда прислал. Да ты не переживай. Если все нормально будет, вернешься на свои носилки и будешь дальше блох кормить. Васек, кончай с факсом баловаться, тут и правда блохи. Хватайся. Времени в обрез.
      Мне наложили еще две липкие повязки. На рот и на глаза. Спасибо, мужики, что не выкололи.
      Пока меня ногами вперед тащили по узкой лестнице, я лихорадочно шевелил извилинами, пытаясь вспомнить слова второго куплета квиновской «Богемской рапсодии». Нет, никак. Не та обстановка.
      Несмотря на пластырь, я определил, что на дворе еще ночь, идет моросящий дождь и очень хочется по-малому.
      Скрипнули дверцы, меня загрузили в какой-то транспорт, дверцы снова скрипнули, и мы тихонько тронулись.
      Что ж, есть время расслабиться. Мои похитители, словно забыв про меня, тренировали мозги загадками.
      – Сидит девица в темнице, а коса – на улице.
      – Не, не знаю. Сдаюсь.
      – Василиса Прекрасная проворовалась. Ха-ха-ха!
      «Морковка, – с грустью подумал я. – Да, вырождается поколение. Скоро не будут знать, кто такой Ньютон-Лейбниц».
      – Так, теперь моя очередь. Отстирает даже то, что другим не под силу. Ну?
      – «Тикc»!
      – Хрен тебе! Это «Ариэль». С липосистемой.
      Если б мои руки не были прилеплены, я бы заткнул уши. Позорище! Не отличить «Тикса» от «Ариэля»! Куда, куда мы катимся?
      Ладно, каждый свою дорогу выбирает сам. Однако, если честно, мне эта история перестает нравиться. Кажется, это вовсе не те, кого я боялся и от кого прятался. Во-первых, пластырь. Что, у налоговой полиции нет наручников? Глупости. Во-вторых, налоговая полиция всяко отличит «Тикc» от «Ариэля», и в-третьих, зачем везти меня на носилках? Клеить рот и глаза?
      Вы, наверное, опять терзаетесь вопросами. От кого я прячусь и при чем здесь налоговая полиция? Увы, теперь уже нет смысла что-то скрывать. Надеюсь, вы поймете меня и простите. Я укрываюсь от уплаты налогов. А что делать?
      Два года назад я получил факс из Северного Батута – это верх Африки, – что какой-то мой давний родственник, в молодости женившийся на северной батутке, будучи при смерти, завещал мне свое бунгало стоимостью полтора миллиона долларов. Завещал и умер. Я сначала прыгал по своей квартире, словно батут на батуте, целовал факс, хлопал шампанским и орал, как болельщик на матче «Милан» – «Ювентус». Но через пару часов мой бурный восторг обернулся таким же бурным расстройством. И не только желудка.
      Оказывается, лет десять назад, в связи с горбачевской перестройкой, Северный Батут разорвал всякие дипломатические отношения с нашей державой, отозвал послов и студентов, вытурил из своих пределов граждан Страны Советской. Но мой родственник каким-то образом там задержался. Впрочем, это, в конце концов, их дело. Бунгало-то, надеюсь, получить можно?
      – Увы, – ответили мне в Министерстве иностранных дел. – Максимум, что мы можем для вас сделать, – это сфотографировать вашу недвижимость со спутника-шпиона и прислать открытку. Стоить это будет около пяти тысяч условных единиц – у.е.
      – Спасибо, – ответил я, – на пять тысяч у.е. я построю бунгало здесь, на Карельском перешейке или в Синявино.
      – Что же касается продажи вашего имущества заочно, то сами понимаете, пока это сделать невозможно. Но вы не волнуйтесь. По нашим сведениям, в Батуте нет преступности и никто ваше наследство не разворует.
      – Но мне-то как быть?
      – Ждите, когда у них сменится власть.
      Вот так ответили мне в МИДе, и я в сердцах отправился в ближайший спортзал колотить грушу.
      Но, как выяснилось, на этом ничего не закончилось. Спустя два месяца ко мне постучался вежливый юноша в камуфляжной форме и с маской на мордашке и вручил ма-а-аленькую бумажку. Слово «постучался» в моем изложении носит уменьшительно-ласкательный оттенок. Представьте, что в панельно-бетонном доме в три часа ночи кто-то начинает долбить пробойником стену, дабы повесить портрет умершей бабушки. Тук-тук-тук… Войдите.
      Бумажка оказалась нечем иным, как повесткой в налоговую инспекцию. Я надел лучший костюм и отправился в указанное учреждение.
      Легкий трепет, с которым я вошел в кабинет, за время общения с инспектором плавно перерос в тяжелый инфаркт.
      – Товарищ, а почему вы уклоняетесь от налога на недвижимость?
      – Какую недвижимость?
      – Как это какую? А бунгало стоимостью полтора миллиона у.е.? Вы в курсе, что ежегодный налог на недвижимость составляет два процента? А ну-ка, прикиньте.
      Я прикинул и схватился за сердце. Тридцать тонн! А мне и опомниться не дают.
      – Платить собираетесь? Да, кстати. Вам уже набежал штрафик в три тысячи, так что с вас, дорогой наш человек, тридцать три тонны.
      Но я не тот малый, что сдается без боя. У человека всегда есть выбор. Либо позорно бежать, либо умереть с честью.
      – А что, если я не буду платить?!
      Девушка устало поправила волосы, извлекла из бумажных недр красно-белую брошюру и процитировала:
      – «На первый раз – штраф, на второй раз – год» на третий раз – три года…" У человека всегда есть выбор. Я предпочел позорно бежать. Я подозреваю, что выгляжу подлецом в ваших глазах, но и вы меня поймите. Мотать срок за какой-то северобатутский сарай, который к тому же я никогда не видел, а может, и не увижу? Платить ежегодно тридцать тонн недобитым демократам?
      При коммунистах членские взносы платили, но хоть знали во имя чего. Во имя светлого будущего. А здесь?
      Впрочем, что толку митинговать? Я попрощался с барышней, сказал, что пошел снимать деньги со сберкнижки, и скрылся за дверью с твердым намерением обратно не возвращаться.
      Вернуться пришлось через две недели в сопровождении все тех же саблезубых юношей в камуфляже, которые встретили меня возле подъезда и предложили прокатиться с ними. Юношей было много, а меня мало, поэтому я согласился.
      На первый взнос предполагалась пойти моя квартира и часть домашней утвари, которую внесла в протокол описи юная наложница. Я не стал ждать судебного решения и попытался во второй раз трусливо бежать.
      Быстренько продав квартиру через подставное лицо, я купил новые апартаменты в другом районе и, потирая от удовольствия руки, стал мечтать о северобатутских женщинах. Мечты оборвал звонок в дверь.
      – Здравствуйте, милый наш Флавиан Арнольдович!
      – Здравствуйте, дорогие мои мальчишки!
      Я понял, что у мальчишек нюх на утаенные налоги натренирован лучше, чем у китайской собаки чау-чау – на гималайских медведей.
      – Ну что, дальше бегать будем?
      – А кто бегает? Я просто поменялся. Здесь воздух чище.
      Меня повезли в суд. Откуда я снова сбежал, двумя легкими касаниями выключив конвой. Все, обратной дороги не было. Впереди меня ждало подполье, а дома – засада. Без денег, без теплых вещей, без пищи, поруганный и униженный, я стоял под проливным городским дождем на троллейбусной остановке и смотрел в крайнее правое окно первого этажа огромного дома. Они бы хоть шторы задвинули, что ли. Когда там вдоволь нарезвились, я опустил голову и понуро побрел куда глаза глядят, напевая первые ноты пьесы Грига «Пещера горного короля».
      Такая вот история. Уже год, как я живу в бывшем бомбоубежище, в простонародье – бомжую. Наверное, я бы погиб, если б в свое время не прошел отличную школу выживания. Я сумел быстро адаптироваться, почувствовать среду и, в конечном итоге, неплохо устроиться. Без микроволновки и телефона на первых порах было трудно, но человек привыкает ко всему. Когда же у меня появился старенький факс, я радовался как ребенок. Странная все-таки штука наша жизнь. Сегодня ты умираешь на необитаемом острове, лежа на песке, не зная, как открыть последнюю банку сгущенки, а завтра ты с буйным восторгом носишься по берегу, потому что нашел гвоздь.
      Единственная проблема, которая волновала меня в настоящий момент жизни, – это блохи. Крайне мерзкие твари.
      В моей бывшей квартире до сих пор сидела засада, иногда, возвращаясь ночью к тому дому, я слышал вырывающиеся из моего окна звуки широкой русской души и ломаный голос Оззи Осборна. Они слушают мои записи, они читают мои книги, они… Периодически к окну подходил человек в маске и внимательно оглядывал двор. Почему они носят маски? Ну, понятно, не Алены Делоны, но и не хорьки все ж…
      Транспортное средство тряхнуло на бугорке.
      – Четыре братца под одной крышей?
      – Ну, ты дал, Васек! Чтоб братва, да еще под «крышей»?!
      – Козел, это стол. Гони сотенную.
      «Нет, это не налоговая, – возвратился я из воспоминаний. – Хотя бы потому, что без масок. Но кто тогда? Куда меня везут, что хотят? Бандиты? По замашкам вроде фраера, но точно не фраера. 486-й процессор с лету определили».
      Машина остановилась. Дверца скрипнула. Меня понесли. Несли минут пять.
      Наконец поставили вертикально и отлепили с глаз пластырь. Финский галоген резанул по глазам. Я тряхнул головой, смахивая набежавшую слезу, осмотрелся.
      Комната была довольно уютна, по крайней мере, не хуже моего подвала. В ней не было окон, зато имелись лепной камин, пара светильников под древность, огромное кресло-трон, офисный стол с компьютером, принтером и телефоном и, наконец, подлинник кисти неизвестного мастера прошлого века. На холсте полуголый мужик валил из лазерного бластера ужасного морского дракона.
      Мой правый глаз, пришедший в себя быстрее левого, заприметил на троне какого-то недоразвитого мужичка средних лет. На недоразвитость указывала его одежда. Нормальный человек не будет наряжаться в костюм Петра Первого.
      – Ну, здравствуй, Флавиан. Извини, дорогой мой, за такое обращение, но что делать!
      – У-У-У– – Рот мой по-прежнему был залеплен липучкой.
      – О, конечно, конечно. – Гражданин в петровском сарафане поднялся из кресла и отодрал пластырь вместе со щетиной. Я облегченно выдохнул.
      – Слушай, ты, урод натуральный! Что за маскарад с липучками?
      – А тебе идут носилки. Никогда не замечал?
      – Зато тебе пошел бы музей восковых фигур.
      – Обидеть человека легко, а вот понять его душу… Ты, вероятно, удивлен.
      Тебя, какого-то вшивого бомжа, среди ночи вытаскивают из подвала и везут на прием к самому царю.
      – В милиции разберутся, кто из нас царь!
      – Не надо хамить. Я действительно царь. У нас не так много времени, иначе я рассказал бы тебе подлинную историю семьи дома Романовых. Поверь, мой мальчик, в истории множество белых пятен, заполнять которые очень неблагодарное занятие.
      Затрещал селектор. Царь нажал кнопочку.
      – Ваше величество, все будет готово через сорок минут.
      – Прекрасно, Александр Данилович. Да, вот еще… Свяжись, пожалуйста, по факсу с Голицыным, завтра мы тоже работаем.
      – Понял, ваше величество.
      «Еб…тые», – подсказала мне интуиция.
      – Не совсем, – возразил царь. – Я – Петр Пятый, помазанник волей Господа, единственный законный наследник Российского престола.
      «Лепишь горбатого, ох, лепишь, – еще раз подтвердил мой инстинкт. – Смирительная рубашка тебя заждалась, Петруха».
      – Да, так я не ответил на твой вопрос. Почему вдруг государю великому понадобился бомж. Взгляни сюда. – Их величество повернуло ко мне дисплей компьютера и щелкнуло клавишей. На экране возникла до боли знакомая заставка к «Думу». Затем герой поднял пистолет и, ведомый естественным чувством самосохранения, почесал к выходу из лабиринта, по пути отстреливая всякую поэту– и потустороннюю нечисть.
      – Это игра. Очень интересная, – комментировал царь-батюшка. – Называется «Дум». Это как бы ты, у тебя пистолет, и ты должен найти выход из лабиринта. У тебя множество врагов, они прячутся за каждым углом и тоже вооружены. Если ты не будешь стрелять, ты погибнешь. Смотри.
      Пистолет на экране замер, головоногий эмбрион с мордой козла принялся щелкать челюстями, герой уныло закряхтел, экран замерцал кровавым цветом и через несколько секунд полностью превратился в красную тряпку.
      – Вот видишь, ты погиб.
      «Потрясающий малый, – подумал я. – Везти меня привязанным к носилкам, чтобы показать довольно устаревший вариант компьютерного развлечения».
      – По пути герой может находить новое оружие, боеприпасы и кое-какие подсобные средства. Интересно?
      – Очень. Для учеников пятого класса средней школы.
      – Согласен. Поэтому взгляни теперь. Царь-батюшка вышел из игры и загрузил какую-то программу.
      На экране появилась схема лабиринтов с движущимися по ним точками – одной красной и пятью зелеными. Точки ползали довольно хаотично, но вдруг зеленая, оказавшись в общем коридоре с красной, резко пошла на сближение.
      – Теперь смотри внимательно. – Пальчик помазанника щелкнул по кнопочке.
      Схема пропала, и возникло видеоизображение коридора. Он представлял собой обычную клетку гостиничного типа с множеством дверей, но гораздо мрачней.
      Ни ковров, ни светильников, одни сороковаттки на торчащих из стен проводах.
      Из глубины коридора прямо на меня бежал силуэт какого-то детины, плохо различимого из-за низкого освещения. Неожиданно в нижней части экрана появилась рука с пистолетом, точь-в-точь как в «Думе», и замерла буквально на секунду. Пистолет прыгнул вверх, пламя осветило бежавшего человека. Ну и рожа, хочу я вам сказать.
      Человек, по-видимому, засмеялся, вскинул к бедру какую-то дубину, скорее всего помповое ружье, и засандалил в ответ. В меня. Ну, не в меня, в того парня, что держал пистолет.
      Картинка пару раз перевернулась вокруг собственной оси и замерла, демонстрируя лампочку и кусок потолка.
      Царь вышел из программы.
      – Ну как, понравилось?
      – Неплохо снято. Довольно натурально.
      – Именно, друг мой, именно. Достоверность стопроцентная. Потому что…
      Ха-ха, потому что это не съемки фильма. Того, с пистолетом, действительно убили. Это видеозапись предыдущей игры, выведенная на дисплей.
      – Какой игры?
      – «Дума», юноша, «Дума». Живого «Дума». В который я и предлагаю тебе поиграть.
      Кажется, я стал врубаться в идею. Ох, царек, да ты большой оригинал!
      – Я так полагаю, что заменить усопшего товарища должен я.
      Вы, Флавиан, необыкновенно догадливы. Книжки-то читаю. Похвально.
      – Ваше величество, а кем был мой предшественник, если не секрет?
      – Конечно нет. Он тоже был бомжом.
      – А-а-а… Понятно теперь. Бомжа никто не спохватится, никто не заявит о его пропаже, если что…
      – Вы мне нравитесь все больше и больше. Однако давайте не будем терять времени, до старта осталось всего двадцать пять минут. Я хочу объяснить вам условия.
      – Ах, еще будут и условия?
      – Разумеется. Итак, вы – красная точка. Объект охоты. Зеленые точки – охотники. Они сейчас ждут старта и разминаются. Их пять человек. Вооружение и костюмы они выбирают сами. Арсенал, надо сказать, весьма велик. От арабского кривого ножа до гарпунного ружья. Есть автоматы, помповые ружья, пистолеты… Даже бензопила.
      – Вы безмерно обрадовали меня…
      – Не перебивайте, Флавиан, а лучше внимательно слушайте. Среди охотников имеется одна женщина. Так уж получилось. Обычно в игре участвуют только мужики. Впрочем, присутствуют в ней и другие лица. Назовем их обслугой.
      Имейте в виду, это не всегда отрицательные персонажи, а поэтому не ухлопайте кого-нибудь с перепугу.
      – Если я правильно понял, у меня тоже будет то, чем хлопать?
      – Совершенно верно. Но вы должны знать, во всех компьютерных играх герой начинает с минимума и уже по ходу дела добывает себе более мощное оружие.
      – И каков этот минимум?
      – Имеется небольшой выбор. На ваш вкус. Газовый баллончик, газовый пистолет и…
      – Газовая камера, – закончил я.
      – Не смешно, – не оценил шутку царь. – И дубинка. Выбирайте.
      – Пистолет.
      – Хорошо, но в нем только один патрон.
      Час от часу… Хотя против помповухи, что это, что то…
      – Далее. Игра начнется ровно в три ночи и будет продолжаться три часа.
      Общую картину игры смогу наблюдать только я. Для этого вам на голову наденут специальный шлем с видеокамерой и передатчиком.
      – Не тяжеловато ли будет?
      – Не тяжелее кроличьей шапки. Не рекомендую, кстати, пытаться его снять.
      При такой попытке ваша остроумная головушка лопнет как мыльный пузырь.
      – Пластиковая взрывчатка?
      – Она самая. Теперь о вашей задаче. В течение трех часов, Флавиан, вы должны найти выход из лабиринта. Он единственный. Выскочить из окна не пытайтесь, я слежу за вами и, если что, нажимаю кнопочку. Как только вы пересечете линию выхода, шлем автоматически разблокируется, и вы можете смело снимать его. Но… Самое неприятное для вас. Если вы не уложитесь в три часа, сработает взрывное устройство.
      – Да чего уж тут неприятного? Быстро и со вкусом. – Царь упорно пропускал мои реплики мимо своих коронованных ушей.
      – При этом вы должны учитывать, что за вами охотятся.
      – Спасибо, учту.
      – Это основное, что я хотел вам рассказать, Флавиан. Если есть вопросы, я готов ответить.
      – Конечно есть. Кто-нибудь из моих предшественников находил выход?
      – К сожалению, им всем не везло. Это были слаборазвитые подданные, чьи способности ограничивались поиском бутылок в мусорных бачках. Они не работали головами, поэтому их и лишились. А в «Думе» надо думать.
      – Где мы находимся?
      – Какая вам разница? Здание довольно велико. В нем тридцать этажей, подземные гаражи, имеется даже бассейн. Но сейчас в доме, кроме участников игры, никого нет. И повторяю, выход – всего один.
      – Охотники тоже бомжи?
      – Ну что вы! Стать охотником очень дорогое удовольствие. Не все могут себе это позволить, только очень богатые персоны. Но удовольствие стоит того.
      – И последний вопрос, ваше превосходительство…
      – Величество.
      – Ну да. Скажите, ваше величество, вы в каком ПНД (психоневрологический диспансер) на учете состоите?
      Помазанник располагающе улыбнулся, приподнял полы своего гренадерского кафтана и встал с кресла-трона.
      – У нас есть еще несколько минут, Флавиан, так что я успею ответить. Я абсолютно нормальный человек. Без всякой душевной патологии. Вы никогда не задумывались о том, что составляет основу человеческой жизни? А я вот однажды задумался и понял. Основу жизни составляют эмоции. Любовь, деньги, власть? Ради чего? Только ради эмоций. Лишенный эмоциональных переживаний человек превращается в Ай-Би-Эм, совмещенную с санузлом. А представьте себе жизнь нашего среднестатистического гражданина. Его распорядок дня утрамбован прошедшими годами, общественными устоями и всеобщими потрясениями. Этот человек давно уже не живет, а следует по течению реки вместе с пассами Кашпировского и засыпает у экрана под сводки военных действий. Однообразие и рутина. Не хватает специй, понимаете, Флавиан?
      – Ну, лично мне хватает.
      – Не спешите с ответом, Флавиан. Когда я был маленьким, моя мама часто водила меня в кукольный театр…
      – О-о-о, – перебил я. – Дальше не надо, ваше величество. Знаю я вашего брата маньяка. Накуролесите, наворочаете, а потом еще и теорию под это дело придумаете. Или прибавочной стоимости, или нового Будды. Отведите меня лучше в сортир.
      – Сам найдешь, – зло ответил помазанник. – Кое-где есть исправные унитазы.
      – Вы не боитесь, ваше величество, плохо кончить? Допустим, я выберусь и все расскажу властям?
      – Тебе поверят, Флавиан?
      "Не поверят, ни за что не поверят. Царь Петр Пятый, жертва, охотники,
      «Дум»… Хитер, однако, бестия".
      – Хорошо, ваше величество, хорошо. А вы знаете, что самое трудное в жизни?
      Это решиться на поступок, сделать шаг. Ты ходишь, мучаешься, думаешь, терзаешься, а шагнуть не можешь. И как здорово, если именно в эту минуту рядом появится человек, который поможет вам. Я подозреваю, у вас не было такого человека. Доверьтесь мне, ваше величество, я и есть тот самый человек. Давайте вместе наберемся смелости и сделаем шаг! Забыв о прошлом, забыв о ложном стыде. Пойдемте, ваше величество, к психиатру. Вы со своей бедой, я со своей. У меня вот глаз что-то дергается…
      – Хватит, Флавиан. Осталось пять минут.
      – А если я не пойду?
      – Что значит «не пойдешь»?
      – У человека всегда есть выбор – либо с гордостью умереть, либо позорно бежать.
      – Тогда я объясню, что тебя ждет. Твои почки уйдут на трансплантацию южнокалифорнийскому магнату. Твою печень, если она не испорчена циррозом и желтухой, пересадят одной голливудской звезде, из твоих костей сделают «Педигри комплит меню», а твоя… ха-ха-ха превратится в крем для лица «Синержи».
      Черт! Я представил, как блондиночка на желто-голубом фоне мажет свои морщинки моей «ха-ха-ха-хой». Ладно б я был при этом жив, тогда, конечно можно.
      – Не, царь, ты натуральный маньяк, извини за откровенность. И вот еще что, запомни. Я тебя все равно достану, где б ты ни прятался и кем бы ни нарядился. А когда я тебя достану, ты…
      – Покойник. Неоригинально, Флавиан. Они все так говорили. Прощай, Флавиан.
      Поверь, мне было приятно с тобой пообщаться, хотя теперь придется проводить дезинфекцию.
      «До свидания, ваше величество», – ответил я кляня себя, сетуя в душе, что вариант «гордо умереть» придется опять оставить на потом.
      Вошедшие любители загадок установили меня параллельно линии горизонта и поволокли в неизвестном направлении – что характерно, снова ногами вперед.
      Глаза мне уже не лепили, и я отчетливо различав бетонный потолок коридора, впрочем, обещанного унитаза нигде не было видно. Как только я вновь оказался в вертикальном положении, мне на кумпол прицепили головной убор, напоминающий бейсбольную каску с двумя короткими антеннками, растущими от ушей и походящими на рожки улитки.
      – Скажите, а у вас нет такого же, только без рожек?
      – Нет. Значит, так, Шрайбикус, руками не хвататься, снимать не пытаться. – Васек застегнул ремешок у меня на челюсти и дружески похлопал по щеке. – Как только включится свет, время пошло. Часы есть? О, да у тебя «Ролекс»!
      Давай махнемся, как Жириновский с Брынцаловым.
      Махнулись. Да мне и не жалко. У Петродворецкого часового завода тоже не самый низкий рейтинг.
      Свет погас. Я почувствовал, как освобождаются мои руки, ноги, язык. Как сладостно заныла правая пятка. Услышал грохот упавших носилок. Я получил трехмерную свободу, но что толку? Когда на башке чирикает часовая пташка, когда игроки в виртуальную реальность через мгновение понесутся по следу с откровенным намерением плюнуть в душу из помпового ружья? Такой свободы я хотел!
      И знаете, что сразу вспоминается? Кто хочет сэкономить на малом, проиграет в большом. Заплатил бы я государству честно, без утайки, от чистого сердца эти несчастные тридцать (гражданин, гражданин, а проценты?), ну, тридцать три тысячи долларов, приключилась бы со мной подобная канитель? Да, может, я и лежал бы в том же подвале на носилках, но разве нагрянули бы ко мне эти компьютерные психопаты? Нет. Потому что наши налоги идут на содержание медицины и органов. Медицина при нормальном финансировании давно бы отправила царя и его свиту на стационарный режим, а если бы и не смогла, то органы бы сшили всей компании толстое дельце под названием «Массовые беспорядки в отношении особо ценной личности». Поэтому, товарищи, платите налоги, платите.
      Щелк! Подали энергию. Я был один. Огляделся. Хоть бы зеркало повесили.
      Интересно все ж, как я смотрюсь с этим горшком на голове. Кстати, где обещанный пистолет? О, пардон, не разглядел сразу-то. Вот он, вот он, мой красавец.
      Я поднял с пола изящную штучку, попутно вспоминая его марку и тактико-технические данные. Справочник по стрелковому оружию А. Б. Жука я выучил наизусть, коротая долгие вечера на своих носилках. Так, это у нас «хэлван» египетского производства, хотя многие путают его с «береттой», поскольку первый слизан со второй. Калибр 9 мм, скорострельность – шестнадцать выстрелов в минуту, прицельная дальность – пятьдесят метров, начальная скорость полета пули – 280 км в час. Слабовато. Мне, конечно, дали газовый вариант. Конечно. В магазине единственный патрон. Спасибо, ваше величество. За доброту, за ласку, которую мне Фоке обещал.
      Я сунул пистолет за ремень и встряхнул руками. Затем сел на шпагат, разминая бывшие долгое время без движения конечности. Сидя на шпагате, уперся в пол руками и несколько раз отжался. Давненько не тренировался, не та уже растяжечка. Убрал одну руку. Согнул вторую в локте и, оттолкнувшись, перевернулся в воздухе, встав на ноги. Сделал несколько вращательных движений тазом. Попрыгал. Быстренько проглотил таблетку «Минтоса», оторвал у ботинок каблуки, чтоб не стучали, засучил рукава и решительно шагнул к двери.
      Начнем-с, господа?
      Носилки жалко, упрут.

      Старый мудрый сэнсэй Ли Му Пай постоянно повторял мне очень правильную фразу: «Запомни, Флавиан, лошадь устает одинаково, везет ли она золоченую карету или тащит телегу с камнями». Эти слова Ли Му Пай постоянно твердил по той причине, что других афоризмов просто не знал. Он вставлял их в любой разговор, и всегда они были к месту. Эту удивительную цитату Ли Му Паю передал перед смертью Пай Му Ли, а тому – его дед Му Ли Пай.
      У Ли Му Пая не было внуков, поэтому, умирая, он передал ее по наследству мне. Сжав сухими пальцами мою ладонь, он заставил меня наклониться ухом к его рту и, чуть приоткрыв узкие старческие глаза, в пятитысячный раз прошептал: «Помни, Флавиан, лошадь…» Ну и так далее. Я скорбно опустил голову и закрыл его веки легким движением ладони – сверху вниз.
      Монахи произвели обряд, сопутствующий полету души славного сына тибетского народа на небо, а тело Ли Му Пая отнесли за ворота, облили бензином и подожгли. Что бы мне потом ни говорили насчет тибетского долголетия, тем более бессмертия, я скептически ухмылялся и вспоминал своего сэнсэя, который не дотянул и до ста сорока пяти.
      В общем-то я оказался у монахов случайно. Самолет, следующий по маршруту «Москва – Брахмапутра» и несший на своих крыльях группу советских военных советников без членов их семей, зацепился за пик Дружбы народов и спикировал в одно из ущелий горного Тибета. Как мне ни страшно об этом вспоминать, но все погибли, кроме меня, потому что я на этом самолете не летел. Я был на втором, посланном на поиски первого.
      Мне едва исполнилось пять лет, когда моя мама, дружившая тогда с дядей Вовой, военным летчиком, предложила мне прокатиться на самолетике.
      Прокатились. То ли дядя Вова что-то напутал с топографией и картами, то ли штурман страдал всеми известными социальными явлениями, но наш лайнер пролетел метров на десять дальше первого. Я единственный, кто уцелел после чудовищного взрыва. За несколько секунд до падения я отправился в хвост поболтать со стюардессой. Девчонки в хвосте не оказалось, она крутила хвостом с радистом, и я было хотел вернуться, но в этот момент мы упали.
      Очнулся я метрах в тридцати от места катастрофы, почти невредимый, если не считать рассеченной пятки. Осмотрев себя, я понял, почему остался жив.
      Объяснить? Подгузники «Либерро» – лучшие друзья малышей. Мама, вероятно, полагала, что мне следует носить их до женитьбы. Тем не менее я им и ей весьма благодарен.
      Однако положеньице-то у меня было – друзьям не пожелаешь. Я сел и стал плакать. Именно мой плач и привлек молодого китайца Чон Лая, шедшего с Голубой долины в монастырь Шао-Мао. Почесав свою бритую под орех голову, Чон Лай подобрал меня, стюардессину бижутерию, золотую челюсть дяди Вовы и притащил все это Верховному Ламе. Меня передали на воспитание Ли Му Паю, а золотишко помыли.
      Я был благодарен китайцам. Они побрили меня, научили своему языку, обратили в свою веру и дали наконец поесть. Соотечественники, разумеется, меня не искали, считая погибшим, а я при всем желании дать о себе весточку на родину не мог.
      Боевым искусствам, этой неотъемлемой части восточной культуры, я начал обучаться с шести лет. Впитывая в себя философию Дэ-Ци-Бэлл, я постигал искусство дай-вдзынь, готовя душу к предстоящим испытаниям. Но когда дошла очередь до подготовки тела и когда мой спарринг-партнер, маленький китаец Ли Сунь, съездил мне в прыжке по неокрепшим ушам, я забыл про дай-вдзынь и Дэ-Ци-Бэлл, схватил валявшийся рядом кол и врезал ему по неокрепшему черепу.
      Говорили, что Ли Сунь приехал в Шао-Мао овладеть искусством единоборства, чтобы отомстить за своего брата, убитого на турнире в Тайване местным чемпионом. После моего удара Ли Суня унесли к монастырскому знахарю, который впоследствии лечил его полгода, но так и не долечил, а меня отвели к Верховному Ламе.
      Лама был мужиком справедливым и наказать велел Ли Му Пая, который за мной недоглядел и плохо объяснил философию. Перед тем как лечь на стол для порки, Ли Му Пай посмотрел мне прямо в глаза и тихо сказал: «Учти, Флавиан, лошадь одинаково устает…» Стиль желтого павиана оказался не то чтобы очень сложным, но доставать левой пяткой левое же ухо, стоя при этом на правой ноге, мне вскорости надоело. Как-то я спросил Ли Му Пая, а почему стиль назван в честь именно желтого павиана, а не, к примеру, какого-нибудь зеленого или рыжего? Ли Му Пай сел на траву, приказал мне сесть напротив и назидательно начал:
      – Видишь ли, Флавиан, лошадь…
      – О, я все понял, великий сэнсэй.
      Жизнь в монастыре текла размеренно и спокойно. Изредка меня водили в Голубую долину, где я мог попрактиковать разговорный китайский и прикладной стиль желтого павиана, которым к восемнадцати годам овладел довольно сносно.
      Я постепенно забывал родную речь, суровый северный климат, живописную российскую глубинку, грея свою бритую головушку под тибетским солнышком. Но как-то осенним ненастным днем Ли Сунь, тот самый недолеченный китаец, так и не отомстивший за своего брата, принеся из Голубой долины почту, вручил мне маленький белый конверт. Я с удивлением вскрыл его, извлек грязно-желтую открытку и узнал, что через две недели мне предписано явиться в военкомат города Заплюйска, к которому я приписан, для дальнейшего прохождения военной службы в рядах СА.
      В случае неявки мне грозили уголовной ответственностью и всеобщим презрением. Повестка была выписана иероглифами на китайском языке. Я бросился на шею к Ли Му Паю, чтобы дать волю слезам. Ли Му Пай гладил меня по полированному затылку и шептал: «Держись, Флавиан, лошадь одинаково устает…» Через два дня мой сэнсэй умер. Меня провожал весь Шао-Мао. Великий Лама торжественно вручил мне древний манускрипт, меч великого Ду, основателя стиля желтого павиана, и билет на авиарейс «Пекин – Москва». За воротами монастыря я сложил руки на груди, поклонился принявшему меня дому, включил плейер и, поставив Ладу Дэне, чтобы вспомнить основы родной речи, отправился в Голубую долину, где предполагал сесть на ближайший речной пароход до Пекина.
      Родина приняла меня неприветливо. На таможне отобрали меч, чуть не пришив статью за незаконное хранение холодного оружия, ФСК изъял манускрипт, усмотрев в нем секретную информацию, а милиция – плейер, якобы для проверки по учетам похищенных вещей. Своих родителей я найти не сумел, отца, собственно, я и не знал, помнил только его имя, а фамилию матери забыл.
      В Заплюйске я прямо с вокзала направился по оказанному в повестке адресу, получил первую благодарность за то, что самостоятельно побрил голову, и через пару суток несся в эшелоне к месту прохождения службы.
      Все, чему учат моих сверстников целых десять лет, я освоил за месяц с помощью старшины и нарядов.
      Увидев как-то в бане шрам на моей правой пятке, братишки окрестили меня Меченым, а после того как я изобразил на зарвавшемся «дедушке» стиль желтого павиана, переименовали в Бешеного. В общем-то мне нравились оба прозвища, и я не обижался даже на Мечено-Бешеного.
      Служил я, к слову сказать, не в каком-нибудь стройбате и даже не в знаменитой Псковской десантной дивизии, а в войсках особо-специального назначения повышенной секретности. Повлияла, как вы понимаете, моя довоенная подготовка в области философии. Бригада наша носила по какому-то роковому совпадению название «Павиан» и выполняла самые секретные и ответственные миссии.
      Сколько правителей мы поменяли на тронах, сколько холодных точек разогрели, сколько заложников положили при освобождении! До сих пор я с нежностью вспоминаю те дни.
      Через два года я из скромного тибетского монаха превратился в настоящего головореза, умевшего все что надо. Я попадал ножом с тридцати метров в подушечку «Орбита», положенную на голову пленного, стрелял из всех видов существующего оружия и из любых положений, владел самыми сложными приемами руко– и ногопашного боя, при желании мог угнать сверхзвуковой истребитель последней марки.
      Но эти навыки не приносили мне радости. В душе я оставался лириком, любящим музыку, цветы, книги. Постоянно думал о возвышенном, иначе из-за своего роста давно бы разбил башку о косяк казарменных дверей. В карательных операциях я участвовал скорее по инерции. Словно заводная кукла, без всяких положительных эмоций, ведомый только с чувством долга, зато после боя целиком отдавался беседам с медсестрой на тему ранних работ Эразма Роттердамского и последних вещей Оззи Осборна.
      Мои сослуживцы смеялись над этими странностями, предпочитая заниматься торговлей наркотиками, валютными махинациями и мародерством.
      Как-то во время боя мой взводный Султан Урылов совершенно внагляк принялся доить местную корову, застрелив перед этим ее хозяина. Я вскипел, ногой опрокинул ведро и сказал Султану, что он подлец, каких надо пускать в расход на месте. Султан поднялся, положил автомат, бросил на землю нож, скинул гимнастерку и занял боевую стойку. Я повторил те же маневры, сняв еще сапоги, и мы принялись кружить, готовясь к смертельному поединку.
      Поединок не удался, прибежал лейтенант Афиногенов и разогнал нас по углам ринга, влепив по наряду. Одевшись, Султан подобрал нож, провел им по шее и сказал: «Э-э-э…» Этот жест мы все понимали без перевода. Султан стал моим кровником, и пока я не лишусь головы, он лишится покоя.
      Но все это было в далеком прошлом. Когда срок службы подходил к концу, меня вызвал замполит и предложил остаться в армии, обещая повышение по службе и приличную пенсию к сорока пяти годам.
      Я вспомнил слова сэнсэя и отказался.
      В монастырь я возвращаться не стал. Обет безбрачия не подходил мне по идейным соображениям, а как известно, нет ничего страшнее, чем жить вразрез с собственной совестью.
      Поселившись в одном из наших мегаполисов, я заработал на подпольных кулачных боях приличную сумму, купил квартиру в новостройке и стал прожигать жизнь, подрабатывая учителем китайского языка в начальных классах специализированной школы. К моменту, когда я получил злополучный факс из Северного Батута, мне стукнуло двадцать восемь лет.
      Вся история моей жизни, описанная вам выше, промелькнула в моей голове за семнадцать мгновений, понадобившихся на преодоление расстояния от центра комнаты до дверей.
      Что ж, они рассчитывают на легкую игру с бомжом, не зная, что сегодня их ждет встреча с мастером стиля желтого павиана Мечено-Бешеным, короче, с нормальным суперсуперсуперменом.
      За дверьми, как я и предполагал, оказался бездушный коридор, уводящий в неизвестность, освещенный уже знакомыми сороковаттками. Будь у меня фонарик, я перебил бы все лампочки, чтобы испортить этому петуху в царском мундире прямой эфир. Но… Условия сейчас диктовал он.
      Снова вынув пистолет, я осторожно шагнул за порог, выбрал направление, щипчиками для ногтей сделал зарубку на стене и перебежками бросился вперед.
      Зарубки я решил делать каждые двадцать метров, лабиринты – очень коварная штука. В свое время, выполняя миссию в Египте, я заблудился в развалинах Карнакского храма и, если б не немецкие туристы, нашел бы конец под колонной, воздвигнутой в честь бога Анубиса.
      И конечно, я помнил об охотниках. Инстинкт и опыт подсказывали мне, что здесь не все чисто – через каждый метр возвышалась куча мусора. Царек явно плутовал. Искать меня вслепую? Ведь охотники, в отличие от меня, заплатили деньги за участие в игре, поэтому удача должна быть гарантирована. Это закон рынка.
      Да, мне предстоит испытание, по сравнению с которым похищение президента США – детская забава.
      Я замер. Мертвая тишина, заполненная лишь барабанящим в груди сердцем.
      Спокойнее, Флавиан, спокойнее, лошадь одинаково устает… Еще не все потеряно, покажи этим засранцам, на что способны простые русские бомжи.
      Впереди поворот. Свернуть или идти прямо? Сверну.
      «А-а-а!!!» Молния-вспышка, щелчок! Падая, я нажал на спуск целясь в голову.
      Ударился об пол. Глаза нестерпимо защипал вырвавшийся на свободу слезоточивый газ. Я проморгался, прослезился и с трудом встал на ноги.
      Коридор был пуст.
      Что произошло? Выстрел? Почему тогда без грохота? Наверное, глушитель. Но почему меня не добили, я ведь явно промахнулся?
      Похоже, в меня тоже не попали. Вот она, мгновенная реакция. Стоп, а это что? Моя левая рука сжимала белую картонку, напоминающую по форме визитку.
      Я поднес бумажку к глазам.
      "Объектив фотографа поймал вас в незабываемый момент вашей жизни! Если вы желаете получить фото, то позвоните по указанному ниже телефону – и заказ вам доставят на дом! В стоимость услуги входят затраты на доставку.
      Спасибо".
      Та-а-ак… Издеваются, сволочи. Не дав возможности причесаться, не спросив предварительно разрешения! Гражданско-правовой беспредел.
      Я представил свою перекошенную физиономию в этом идиотском рогатом колпаке и ужаснулся. А где фотограф? Может, хоть он подскажет, где найти туалет?
      Патронов больше не осталось. Первый раунд я проиграл. Представляю, как сейчас смеется, сидя на троне, этот спятивший монарх. Я сжал зубы от сердечной боли. Ничего, еще не время.
      А может, сдаться? Плюнуть и пропасть? Что я теперь могу? Без компаса, без оружия? С щипчиками для ногтей и разряженным «хэлваном». Они все равно не дадут мне вырваться – я слишком много знаю.
      Но вдруг на фоне серой стены, еще не оклеенной обоями фирмы «Дом Лаверна», появилось мудрое и суровое лицо моего сэнсэя Ли Му Пая: «Не сдавайся, Флавиан, лошадь устает одинаково…» – Я понял тебя, учитель! Я должен бороться, чтобы выбраться и рассказать людям правду! Спасибо, учитель!!!
      Не отступать и не сдаваться! Никаких соплей! Вперед, на поиски выхода!
      Я схватил выпавший из рук пистолет и двинулся дальше.

      Каждое лето имеет свой оттенок. Одно радует тридцатиградусной жарой, другое – беспрерывными ливнями, третье – новым налоговым законодательством и Играми Доброй Воли. Но при всей непохожести они имеют общую черту – улетают из памяти с первым осенним ветерком. Наверное, потому, что так устроена наша память. Каким было лето в позапрошлом году? Ну? Да и я не помню.
      Но то лето я не забуду до конца жизни. Тем летом я встретил Ксению.
      Удивительное создание матери-природы и батюшки сантехника. Ксения. Я шептал ее имя по ночам, терзал во сне ее тело, напивался до безумия, чтобы забыть ее. Но разве можно вырвать из груди частичку сердца? Я пытался, но хирург заломил такую сумму, что я предпочел страдать. Ксения…
      Сочи. Чудесный город. Еще Ли Му Пай рассказывал, как отдыхал там в тридцатом году по монастырской путевке. Я дал себе слово, что тоже рано или поздно попаду туда.
      Путевок в то лето не было. Нет, они, конечно, были, но отдыхать по ним могли только люди со сложной судьбой и слабым здоровьем. В крайнем случае, знатные доярки. Это сейчас пожалуйста – плати и езжай, все кому не лень могут побывать там, с чем я категорически не согласен. Если мечта превращается в доступную услугу, она перестает быть мечтой. Это касается не только Сочи, но и всего остального.
      Я решил не искать путевку и обойтись без выпендрежа. Взял билет на самолет, прилетев, снял на пару недель домик у моря и предался пассивному отдыху. Я валялся на пляже, лопал фрукты, ходил гулять в ботанический сад, слушал плейер и читал книги по истории Китая.
      Тот день ничем не выделялся из общего фона. Пляж, фрукты, плейер, книги.
      Вечером я решил внести в отдых некоторое разнообразие – заглянул на выставку «Стоматология и прогресс». Выставка была превосходна, и, полный впечатлений, я шел по убегающей к морю улочке, вспоминая качество увиденных зубных протезов.
      Троица мне не понравилась сразу. «Бакланы» бывают всякие. Есть любители повыступать в очередях, другим нравится нахамить пожилой женщине в трамвае, но для некоторых делом чести является оскорбление человеческого достоинства с последующим нанесением телесных увечий чужой морде. Эти явно относились к последней категории. Они оскорбляли человеческое достоинство одним своим внешним видом. А на их желание дать кому-нибудь по морде указывала гориллообразная конституция, мотоциклетные цепи и прочие аксессуары типа кастетов и улыбок.
      Естественно, органов, обязанных следить за чистотой улиц, рядом не наблюдалось. Троица же без всякого стеснения прижимала к деревянному забору весьма прелестное создание в беленькой юбочке и красной футболке. Создание пыталось оправдаться перед мастодонтами, лепеча, что на этой улице оказалась чисто случайно.
      – Ну, ребята, ну, пожалуйста, я опаздываю. Вам надо денег? У меня ничего нет с собой.
      – А что милашка думает о материнском инстинкте? А о нетрадиционном сексе?
      Может, она нас чему-нибудь поучит?
      – Ой, ребята, у меня с собой есть брошюра, очень интересная, правда. Там все про это написано.
      – Отлично, беби. Теория пройдена, а как насчет практики? Надеемся, блин не выйдет комом.
      Первый номер взял девочку под локоток. "А она пользуется «Велла-колор». В задумчивости я ждал продолжения сцены.
      Девочка закричала, а они засмеялись. Она умоляюще посмотрела на меня. Боже мой, истинная богиня! Второй номер приподнял ей юбочку. Это чересчур!
      Носить в такую духоту капроновые колготки!
      – Эй, братишки? Вы слыхали, как поют дрозды?
      Они как по команде повернули свои челюсти в мою сторону. Головки у них были маленькие, не больше наперстка, но все остальное заслуживало уважения. В интеллигентном обществе таких называют либо «мясом», либо «салом», либо, на худой конец, «терминаторами».
      – Мясо, ты не знаешь этого дохлого бройлера? Малчык, иды к мамы, она тэбя типа ждет.
      – Сало, наверное, это тот самый глюпый малчык, которого мы имели в…
      Договорить, как вы уже поняли, он не успел. Стиль желтого павиана не предусматривает повторных ударов. Все должно быть конкретно. Мясо получил по верхнему уровню, с разворота, справа налево под углом девяносто градусов подошвы к голове. Затем я «прокатился на велосипеде» – этот прием я выполнял наиболее качественно. Завис секунды на три в воздухе и обрушил град ударов ногами на корпус долго соображающего Сала. Сало покинул место поединка, продырявив забор и приземлившись на грядке с помидорами.
      Терминатор, успевший снять свою цепочку с шеи, только от души рассмешил меня. Я легко заблокировал его довольно примитивный удар, ухватился за цепочку и, дернув ее на себя, щелкнул лбом по носу любителя нетрадиционного секса.
      Дэ-Ци-Бэлл! Философия победителя. Черт, однако не тут-то было! Откуда-то появился четвертый, причем я сразу почувствовал руку мастера. Довольно приличный «за-ши-бу», надо отметить. Я еле успел уйти, потом вернулся. Но любитель есть любитель. Традиционная ошибка – оставил опорную ногу неприкрытой. Хотя б авоськой заслонился, что ли…
      Я делаю «вертушку» по нижнему уровню, подсекаю его опорное копыто, легко роняю и возвращаюсь в стойку желтого павиана. Матерь Тибетская, да откуда же их столько?
      Еще одна парочка пошла в сад после моего «дубля» шпагатом в прыжке. Все в сад! Так, но до бесконечности это продолжаться не может! У меня приемы заканчиваются, а повторяться я очень не люблю. Следующий мечтал стукнуть меня какой-то здоровенной штукой, мне пришлось сначала выбить у мечтателя штуку, а потом – зубы. Вон тут выставка недалеко, сплюньте старые, а потом сходите вставьте новые.
      Дальше пошел перебор. Когда на тебя несется толпа минимум в двадцать рыл, вооруженных черт знает чем, начиная от граблей и заканчивая милицией, невольно сообразишь, что желтому павиану лучше свалить. Тем более общество несется не за тем, чтобы угостить тебя пепси-колой.
      Я хватаю девчонку за руку, и мы устремляемся вниз по улице. Народ висит на хвосте. Улочка упирается в пляж, а пляж – в море. Тупик. Я-то легко переплыву бухту и вынырну у своего домика, но девчонка… Они ведь разорвут ее, варвары, дикари. Мы вылетаем на пляж. Загорающих нет, солнце вот-вот утонет в море.
      – Туда! – Я бросаюсь к перевернутой шлюпке. Все, здесь нас никто не найдет.
      Девочка тяжело дышит, закрывая ладошкой ротик. Пахнет свежей рыбой.
      С минуту мы лежим молча, укутанные темнотой. Я постепенно успокаиваюсь.
      – А здорово ты их. Ты так классно дерешься. Прям Чак Норрис, в натуре, ва-а-аще абал-де-е-еть!
      – Да, пустое, – улыбаюсь я в темноте, предполагая, что героя украшает скромность. – Макарену сложнее танцевать.
      – Ты любишь макарену?
      – Да, но никак не могу запомнить движения.
      – Ну, это не так трудно. А как тебя звать?
      – Флавиан.
      – Флавиан? Какое интересное имя! А что оно обозначает?
      По правде говоря, я и сам не знаю, что оно обозначает. Это имя дал мне Ли Му Пай, свое же фирменное название я оставил за порогом монастыря. Спросить толкование имени у Ли Му Пая я как-то стеснялся, но надеюсь, ничего непристойного в нем нет. Во всяком случае, рассчитываю, что это не кошачья моча.
      – Флавиан? Это тибетское имя. Переводится как «сделанный с гарантией качества».
      – А я Ксения. Тоже редкое имя. Ты странный парень. Все остальные сразу лезут под юбку, а ты лежишь и просто разговариваешь. Как-то даже непривычно.
      – Я немного испорчен классической литературой. Женщина в моем понятии – это не только объект для удовлетворения рефлексов, но прежде всего индивидуум, личность.
      – Ты так красиво говоришь, ты учился этому?
      – Немного. В монастыре Шао-Мао. А хочешь, я расскажу о философии Дэ-Ци-Бэлл? Это необычайно интересно.
      – Конечно, хочу, но имей в виду, мне сегодня нельзя. О'кей?
      Я рассказывал долго. И о философии, и о том, как китайский народ воплощал свою мечту о счастливой жизни. О вечной борьбе Зла с Добром, о преимуществе алкалиновых батареек «Варта» над всеми остальными, о чудесах отечественной стоматологии и о последнем штатовском боевике с Янковским в главной роли.
      Ксения слушала с открытым ртом. И хотя было темно, я чувствовал это. Что ж, один из пунктов учения дай-вдзынь утверждает, что нет в мире женщины, которая хоть на пять минут не хотела бы стать «бэд герл», или, говоря по-китайски, шлюхой. Китайцы – мудрый народ…
      Потом мы молча лежали и рассматривали звездное небо через пробоины в днище лодки.
      Ксения…
      Ветер доносил из-за прибрежной скалы чудную мелодию Гершвина в исполнении ресторанного оркестра, нежный плеск моря и стрекотание цикад добавляли в музыку природные нотки. Ксения положила голову на мое плечо и мурлыкала, словно кошка. Я гладил ее и пытался понять, какой шампунь она предпочитает.
      Волосы были мягкими, даже скрипели, и наверняка хорошо расчесывались. «Уош энд гоу»?
      Когда первые солнечные лучи коснулись сочинского неба, я приподнял лодку, мы вылезли и помчались к морю. Одинокий рыбак приветливо помахал нам рукой и скрылся под водой. Как все-таки прекрасен мир! Мы прыгали, брызгались, словно расшалившиеся дети, искали «куриного бога», ловили крабов и бычков.
      Никогда в жизни мне не было так хорошо. Я залез на высокую скалу и прыгнул в зеленую пучину. Сколько денег было на дне! Как интересно устроен человек – до гроба верит в приметы. «Бабушка, брось в море денежку, через год вернешься. Да куда! Куда! Не весь же кошелек, дура старая!» Сколько тайн хранит море. Вот кости моряка, разбившегося о скалы, так и не доплыв до берега. А этот мужик посвежее. Странно, почему он не снял своего красного пиджака и не развязал рук? О, а третий чудак, чем-то похожий на Мэла Гибсона, зачем-то полез в воду в смирительной рубахе. У каждого свои маленькие странности.
      Я нашел на дне чудесную ракушку с вмонтированным в основание колечком специально для цепочки, вынырнул на поверхность и поплыл к Ксении, сидевшей на огромном камне, как андерсеновская русалка.
      – Смотри, что я принес тебе, Ксения!
      Она смеясь выдернула шнурок из моих плавок и, прицепив на него ракушку, повесила на свою маленькую шейку.
      – Ты чудо, Флавиан! Я буду носить эту ракушку как талисман. Жаль, но меня, наверное, уже ищут. Те, вчерашние.
      – Не бойся, Ксения. Пока я с тобой, тебе ничто не угрожает, – твердо говорю я, одной рукой прижимая девушку к себе, второй придерживая плавки.
      – Не в этом дело, Флавиан, – как-то устало ответила Ксения. – Я сама вернусь к ним. Влетит же мне за то, что опять сорвала съемку.
      – Какую съемку, любимая?
      – Понимаешь, я в фильме снимаюсь. «Гроб в раю». В главной роли. Фильм про милицию. Мы как раз сцену репетировали, где к героине хулиганы пристают, а главный герой за нее вступается. Чтобы я лучше в роль вжилась, режиссер велел всех с площадки убрать, кроме, конечно, этих, что хулиганов играют.
      Я хватаю Ксению за плечи.
      – Как, значит, все это было игрой?! – Плавки падают, но мне не до того.
      – Они мне так все надоели, Флавиан, ты не представляешь. А когда ты появился, это было таким чудом! Главное, ты надавал нашему каскадеру-трюкачу. Он, зануда, всех достал своей крутизной.
      Я вспомнил умелый «за-ши-бу».
      – А когда ты моему партнеру ногой по моське смазливой засветил, я даже в ладоши захлопала. Он только на съемочной площадке такой смелый. Теперь будут ждать неделю минимум, пока у него бланш сойдет. Как здорово! Еще целую неделю я смогу купаться в море, они, пока не отснимут, не уедут.
      Жалко, ты камеру разбил, это дорогая вещица.
      Я с ужасом вспоминаю большую штуку, выбитую у одного из мужиков незадолго до зубов.
      – Тебе придется, наверное, возмещать. У тебя есть бабки?
      Откуда у учителя бабки на камеру?
      – Погоди, Ксения. Они же не знают, кто я такой! Ты, ты… Ты хочешь меня вломить, Ксюша?
      Ксения от души смеется, закинув назад голову и обняв меня за шею.
      – Я пошутила, дурачок. У них есть запасная. А эту починят. Но все равно будь осторожен, тебя будут искать менты, чтобы пришить двести шестую.
      – Откуда ты помнишь номер статьи?
      – Да у нас полгруппы судимых. Зато тему знают. Неплохой фильм получится, правдивый.
      Я обнимаю Ксению. Бедняжка, в каком обществе она вынуждена находиться.
      На правом плече у нее выколота лилия. Я вспоминаю справочник «Татуировки и жаргонные выражения», имеющийся в нашей школьной библиотеке. Боже мой, это же измена Родине!
      – Ты изменила Родине, Ксения?
      – Да так, по глупости, по малолетке. Пьяная была. Но ты не бойся, я завязала.
      – Я не сомневаюсь, что ты не по злому умыслу. Бедная моя девочка…
      – Адвокат, засранец, не мог судье бабки передать.
      – Ужас!
      На пляже появляются первые ласточки. Утреннее солнышко – самое полезное.
      – Мне пора, Флавиан. Не провожай меня.
      – Мы увидимся еще?
      – Конечно. Благодаря тебе я свободна целую неделю.
      – Неделю? А вообще? Вообще ты свободна?
      Ксения надрывно вздыхает.
      – Я очень не хочу тебя огорчать, Флавиан, но такова жизнь. Я помолвлена с режиссером. Это было необходимым условием. Иначе меня не утвердили бы на главную роль. Жестокий мир шоу-бизнеса. Поверь, милый, если б я знала тебя раньше…
      – Не надо, Ксения. Я все понимаю. Что может быть ужаснее жизни с нелюбимым человеком?
      – К тому же у него проблемы…
      – О-о-о, бедняжка. Когда назначена свадьба?
      – По окончании съемок.
      – Но, может, не все так страшно? Хочешь, я поговорю с ним, объясню, что ты полюбила другого. Может, он поймет?
      – Нет, Флавиан. Это ужасный человек. Но мы будем любить друг друга тайно, правда?
      – Тайная любовь? Это не по мне. Я хочу, приходя домой, иметь готовый ужин, постиранные носки и рубашки, теплую постельку…
      – Ах, Флавиан, не разбивай мое сердце.
      – Хорошо, Ксения. Только ради тебя. Тайно так тайно.
      – Завтра в шесть я буду ждать тебя на этом месте. До встречи, Флавиан, до встре-е-ечи…
      Она пушинкой спорхнула вниз с камня и полетела к кустам. Зачем, Ксения?
      Есть же кабинки… Ксения, милая моя Ксения…
      Я очнулся от попавшего в меня огрызка. Глупые дети. Они не понимают простого человеческого счастья.
      Ксения не пришла. Ни на следующий день, ни после. Я весь оставшийся отпуск приходил к нашему камню и, сидя на нем, подолгу смотрел в бесконечное море, слушая Гершвина.
      Женское коварство, сколько написано о нем, сколько спето, сколько сыграно телесериалов!
      Я вспоминал детство. В небольшой пристройке, в самом дальнем уголке монастыря, на цепях висел маленький скелет женщины. Каждое утро все мужчины, начиная от Ламы и заканчивая пацанами, подходили к скелету и плевали ему в черепушку. Я тоже плевал. Сначала от нечего делать, а потом стал задумываться. Наконец не выдержал и спросил у сэнсэя: «Фиг ли над покойником-то глумитесь?» Сэнсэй, помянув обязательную лошадь, отвел меня в сторонку и поведал леденящую кровь историю.
      В конце прошлого века жестокая и злобная династия Бяо, и так подмявшая под себя пол-Китая, устремила свои взоры на Шао-Мао. Гордые монахи надавали послам Бяо по ушам и спустили их с монастырской лестницы. Бяо направил своих отборных бойцов под стены Шао-Мао. Да не тут-то было. Монахи уделали агрессора, как русские – шведов под Полтавой.
      Началась длительная осада. Люди умирали с голоду, но не сдавались. Бяо тоже не очень-то хотел затягивать проблему, близились холода. И тогда он пошел на хитрость.
      Он выбрал из своих головорезов красавца по имени Сяо, и тот, используя свои чары, соблазнил дочь тогдашнего Ламы, выгуливавшую свою чау-чау под стенами монастыря. У династии Бяо не существовало обета безбрачия, а дочка Ламы только что прочитала в монастырской библиотеке рукопись «Дао любви». После таких рукописей и на чау-чау начнешь поглядывать. Так что когда якобы случайно проходивший мимо красавец Сяо стрельнул раскосыми глазками, бедная девочка прямо тут же в него и влюбилась.
      Вечером того же дня любовники забили «стрелку» в монастыре. Подлый Сяо уговорил девушку приоткрыть ночью ворота и впустить его буквально на полчаса. Ослепленная чувством, она выполнила его просьбу. Но хитрый Сяо заявился не один. Он заявился, блин, со своими друзьями. Лишь ценой огромных потерь монахам удалось очистить монастырь от друзей и от самого Сяо, которого, привязав к двум «тойотам», разорвали на куски. А дочечку, захотевшую «клубнички», Великий Лама велел посадить на цепь и заморить голодом. Каждое утро монахи подносили к ее носу чашку с «Нескафе», а потом плевали в лицо. «Свежего дня плевок». Вскорости дочка опухла с голодухи и померла, но добрая традиция осталась.
      Услышав эту историю, я ужаснулся женскому коварству и решил никогда не связываться с этими гнусными созданиями. Но это хорошо решать в десять лет.
      А в четырнадцать – пятнадцать организм начинает протестовать против скоропалительных решений и появляется склонность к философии. Между нами говоря, я уже не смотрел на висящий скелет с прежним отвращением.
      Но Ксения… Как она могла? Красота актрисы обманчива!
      Забыть ее? Нет, это сильнее меня.
      Ладно, амба! Какого черта, Флавиан, ты морочишь людям голову своими личными проблемами, когда они ждут от тебя решительных действий и кровавых сцен?
      За тобой, Флавиан, между прочим, охотятся, и совсем неизвестно, где ты окажешься через два часа пятьдесят минут. А ты, Ксения, Ксения…
      Конечно, конечно! Извините. Но поймите и вы меня. О чем вспоминает человек на смертном ложе? О несбывшихся светлых надеждах. Ну, в редком случае о невозвращенных банковских кредитах. А на что похожа душа настоящего, всамделишного мужчины, когда он еще не лежит на смертном ложе? Она похожа на обложку самого грязного, самого развратного порнографического журнала, купленного втихаря у уличного торговца за один доллар. Потому что больше платить за это нельзя. Я не прав? Ну, извините еще раз.
      Все! Хватит воспоминаний! Хватит лирики. Пора искать выход, искать.
      Прежде всего надо определиться, на каком я этаже. Выход, как правило, устраивают на первом. Я толкнул попавшуюся под руку дверь. Обычный гостиничный номер, естественно, без света, без удобств и без мебели.
      Вид из окна был очень красив. Ночной мегаполис предстал во всей красе, словно результат аэрофотосъемки. Высоковато будет. Я стал всматриваться в огоньки, пытаясь определить район города. Но слишком мало ориентиров.
      Сплошные новостройки.
      Шаги!
      Я осторожно, бесшумно сиганул к дверям. Что делать? Бежать? Хорошо, если у товарища кинжал, тогда есть шанс повыпендриваться, А если автомат? Тут прыгай не прыгай…
      Коридор поворачивал налево. Я выскочил из комнаты и, нагнувшись, как при артобстреле, бросился вперед.
      И правильно сделал. Что нагнулся.
      Мне показалось, что товарищ бабахнул как минимум из гаубицы, если не из ракетного комплекса. В пустом здании любой звук усиливается многократно, согласно законам акустики. Ушки заложило мгновенно. Но я все же успел услышать свист пролетевшего над головой заряда и увидел, как от стены отлетел здоровенный кусок штукатурки. Как строят, как строят? Бар-р-р-дак.
      Поливали, конечно, не из гаубицы, но и не из пистолета. Что-то среднее.
      «Дум-дум».
      Я несся по коридору, мимо дверей, мимо лампочек, мимо мусора, уже не очень-то просчитывая наиболее удобные пути отхода, не пытаясь сориентироваться и дать достойный отпор. Не верьте, не верьте хладнокровным ребятишкам из Голливуда, закуривающим «Мальборо» под свист пуль! Чепуха полная. Курить во время такой передряги можно только «Опал».
      Однако товарищ не отстает. Причем довольно уверенно не отстает, я бы отметил, со знанием маршрута. А коридорчик-то петляет. Ага, вот перекресток. Сейчас проверим. Я сворачиваю вправо, чтобы избежать однообразия. Метров через десять замираю, спрятавшись за открытой дверью одной из комнат. Тихо, Флавианчик, тихо.
      Товарищ тормозит на перекрестке и прислушивается. Непонятно к чему, ведь в его оттопыренных ушах торчат наушники от плейера. И тем не менее сориентировался он точно. Как надо.
      Повернувшись ко мне и держа у бедра здоровенный помповик, он довольно уверенно направился в мою сторону. Я рассматриваю его физиономию и узнаю того самого красавца, что положил моего предшественника. В целом ничего выдающегося, кроме челюсти. Равносторонний треугольник основанием вниз.
      Улыбочка типичного бегемота, жующего «Ригли'з». Прикинут товарищ довольно традиционно: бордовый пиджачишко, кепчонка, часы «Ориент», ружьишко, цепочки-колечки и «Моторолла». Явно не хватает «БМВушки», в коридорчик-то она пролезет.
      Товарищ демонстративно дыбится как параша и, гремя тяжелыми подметками, неумолимо приближается.
      Все это дело мне определенно не нравится. Его способности как стрелка мне уже отрекламировали. Бежать дальше? Нет, теперь он не промахнется.
      На данном отрезке коридор освещается единственной лампочкой, мерцающей буквально в трех метрах от меня. Время действовать. Рука выдергивает «хэлван» из-за пояса и метко бросает оружие в лампочку. Дзынь-нь-нь! Попал.
      Темно. Как в гробу, обитом черным сукном. Что, дяденька, ослеп? И фонарика-то нет. Ну, давай, стреляй, стреляй.
      Он, конечно, выстрелил. Ой, как страшно. В дверь, из-за которой вылетел мой ствол. Да поздно. За это время можно спокойно принять душ, выпить чашечку кофе и посмотреть футбольный матч. Дилетант.
      Пуля пробила картон и понеслась дальше. Судя по звуку, товарищ передернул затвор. Да тут уж дергай не дергай… Небось вылупил зенки навыкат, как мышь на горшке. Да, влип очкарик. Решил по-легкому удовольствие срубить.
      Извините, но есть вещи, которые нельзя рубить по-легкому. Везде нужна подготовка и навык. На халяву только грипп в трамвае получают.
      Теперь я успокоился окончательно. Мудрый Ли Му Пай сделал из меня настоящую летучую мышь, Бэтмена Арнольдовича. Он завязывал мне глаза и заставлял упражняться втемную. Поначалу получалось не очень.
      Бедняга Ли Сунь спарринговал совсем с другим партнером, поэтому вновь слег на больничный. Но постепенно чувства мои обострились, я ориентировался на слух, запах и ощупь.
      Помню, на первом кумите на Кубок монастыря пришлось драться со здоровенным детиной, убившим уже не одного соперника. Этот паразит, чмо подзаборное, взял да и кинул мне в глаза немного «Ариэля». Хватило даже половины дозы. Я заорал, как раненый бык, пытаясь продрать глаза, получил по почкам и улетел на канаты. Зал замер в полной тишине. Подлец спокойно шел сделать меня. Да не тут-то… Чистить зубы надо. Пастой «Блендамед». А то разит, как из помойки. Развернувшись в прыжке, я нанес ему свой коронный двойной…
      От этого тоже разит. «Ригли'з Спеарминт». Необычайный, удивительно стойкий вкус. И циферблат у его «Ориента» фосфором светится.
      Дело было сделано за полсекунды. Я оттолкнулся левой ногой от стены, а правой звезданул на запах. Летим? Лети-и-и-им. А что, «Динамо» летит? Все летят.
      Приземляемся у перекрестка. Тут светло, тут мило. И главное – сухо!
      Товарищ, как ни странно, готов, что удивляет. Я рассчитывал силу удара в соответствие с его комплекцией, надеясь оглушить и поспрошать, где тут у нас выход. Теперь не поспрошаешь.
      Я переваливаю беднягу на спину и приступаю к обыску. Все, что уже не понадобится ему, понадобится мне. Расстегиваю пиджачок и понимаю, почему вьюноша не выдержал напора. Пиджачок-то размера на три больше, а пространство между ним и организмом заполнено поролоном и ватой. Резиновая же челюсть в разорванном от моего удара виде сморщенно валяется рядом с головой.
      Я вынимаю из нагрудного кармана жертвы «Мотороллу». Облом. Она игрушечная,
      «маде ин Чина». Тьфу ты. Мне все становится ясно. Я вспомнил предупреждение Петра Пятого. Каждый выбирает костюмы и оружие по вкусу. Лежащий решил поиграть в бандита. Собственной комплекции и челюсти не хватило, вот он и нагородил. Крутизны захотелось, видно, лишен он был ее в жизни. Денег до задницы, а вот этого: «Сейчас я вас тут всех на кукан посажу», – не хватало. Обижали, наверное, мальчишку да смеялись. Вот он и отыгрывался на бомжах. Отыгрался. Был бы без пиджака – остался бы жив.
      В карманах пачка сигарет, початая упаковка «Ригли'з», зажигалка «Зиппо», вокруг пояса патронташ.
      Я вынимаю у него из уха микрофон. «Пи-би, пи-би, пи-би…» Очень громко. От микрофона тянется проводочек к карману брюк, в котором я обнаруживаю довольно примитивный приемник. Ну, царь, ну, затейник! Устроил шоу по полной программе, с максимальной продуктивностью. Где гарантия, что я не прикинусь ветошью в какой-нибудь куче мусора и что найдут меня заплатившие за удовольствие граждане-клиенты. Нет гарантии. А так – есть. Ох и сволочь же вы, ваше величество.
      Я бы и раньше мог догадаться. Ноги сносишь, пока меня в таком огромном доме отыщешь. Вернее в «Думе». Так, значит, скоро появится остальная четверка.
      Интересно, куда мне насовали жучков? В шапочку? Вполне возможно.
      Я наклоняю голову, так чтобы глазок видеокамеры уперся в лицо псевдобандита, затем подношу к глазку кулак с поднятым средним пальцем. Фак ю, фак ю, фак ю. Это вам, ваше величество! Вы хотели войну, вы получили войну!
      Я хватаю помповуху, срываю с пояса пришибленного патронташ и испускаю дикий вопль: «Кий-й-я!!!» Взгляд на циферблат. Осталось два с половиной часа.
      Маловато будет. И ни в одном глазу насчет выхода.
      Я опять в пути. Архитектура, кстати, не очень. Интересно все-таки, что это за сарай с пристройкой? То, что он не сдан в эксплуатацию, понятно, но что тут планируется устроить? Конечно, не жилье. Для общаги тоже слишком жирно.
      Бассейн, гаражи. Гостиница? Вполне, судя по планировке. А что гадать?
      Поймаю царя – сам расскажет.
      Во! Наконец-то лестница. Лифт я не нашел, да он наверняка не включен. Я бросаюсь вниз, прыгая через три ступеньки, по ходу считая этажи. Зарубки уже не делаю, ну их к черту.
      Ну почему, почему наш народ имеет такую тягу к самовыражению? Ну, где еще в мире получают удовольствие от того, что мажут дерьмом перила лестниц? Даже не дождавшись окончания отделочных работ. Жаль, но ориентироваться на запах я теперь не смогу. Свиньи.
      Все, прибыли. Лестница кончилась. Передо мной довольно просторный зал с колоннами. На некоторых стенах раздвижные ворота. Я подбегаю к ближайшим и пытаюсь открыть. Даже самому смешно становится. Ты уж совсем, Флавиан, царя за дурака держишь.
      Вероятно, это и есть подземный гараж. На противоположной стороне я замечаю дверь и несусь туда. Я должен, должен найти этот чертов выход.
      Стоп! Уже полчаса ношусь, а вы все без рекламы. Заждались, наверное, с непривычки. Ничего, сейчас исправим.
 

РЕКЛАМА

 
      "– Не знал, что покинешь меня.
      – Всего лишь на пару дней.
      – Не знал, что так будешь жестока.
      – Прекрати.
      – Клерасил? Не знал, что у тебя прыщи.
      – У меня-то прыщи, а у тебя перхоть!
      – А у тебя молочница!
      – А у тебя новые и старые друзья!
      – А у тебя отеки, тяжесть в ногах и понос.
      – А ты просто урод!
      – Сама дура! Получи!
      Регулярно принимая «Абсолют», вы вновь ощутите полноту жизни".

      За дверью опять оказалась лестница. Я в общем-то и не рассчитывал, что там будет сидеть милиционер, готовый записать мои правдивые показания и арестовать всю эту царскую бригаду. Но это и к лучшему. Пока бы он записывал, я бы лишился ума.
      Лестница была пожарной, без перил и поэтому чистой. Кое-как я забрался по ней на первый этаж. Здесь надо быть очень внимательным. Ведь здесь выход, я толкнул дверь и вновь оказался в просторном холле а колоннами. Из зала, как лучи от солнца, как паутина от паука, тянулись коридоры. Я метнулся в ближайший, пробежал по нему и замер перед очередной дверью. Не время быть джентльменом. Ногой – и вперед Батюшки, настоящая ресторация! Прямо напротив возвышалась стойка, слева приютилась эстрада, справа танцплощадка. Уютные столики, прелестные светильники. Резало глаз отсутствие салфеток, официантов и проституток.
      – Что-нибудь желаете?
      Я резко вскинул помповуху, но вовремя опомнился. Полусогнутый гарсон с полотенчиком и подносом с собачьей преданностью глядел мне в глаза. Да, ведь царь предупреждал о какой-то обслуге. Вероятно, это один из них.
      Я опустил ружье. Пожрать бы не мешало. Когда теперь придется?
      – Меню дайте.
      – Меню в буфете, а у нас прейскурант.
      – Хорошо, хорошо. – Я сел за ближайший столик. – Сделай-ка водки грамм сто и филе куросао.
      – Под каким соусом?
      – Под красным.
      – Минуточку.
      Официант, записав заказ, исчез за стойкой. Я поставил ружье к столу и вытянул ноги. Кайф. Меня, наверное, ищут, а я тут куросао балуюсь. Ничего, экономить деньги на желудке нельзя, а уж тем более экономить время.
      Впрочем, не много я и теряю. Буквально через пять минут из дверей кухни в зал вышел официант с дымящимся блюдом на подносе, утыканном бенгальскими огнями, маленькими зонтиками и российскими флажками. Утыкано, как вы поняли, было блюдо, а не поднос.
      И все-таки я успел выстрелить первым! Ба-бах! Два – ноль в мою! Официант подпрыгнул, медленно, словно при покадровой съемке, раскинул ручки, выронил поднос и рухнул на паркетный пол ресторана.
      Я вытащил ружье из-под стола. Повторять залп не имело смысла. Пуля вошла точно между бровей. Лечить так лечить, стрелять так стрелять. Талант не пропьешь и не проиграешь в казино. Это упражнение не самое сложное для приличного стрелка.
      Я поднялся, подошел к застреленному чуваку и с огромным трудом вытащил из его сжатых пальцев отечественный «ТТ», который покойный при жизни пытался спрятать под подносом. «От Парижа до Камчатки нет надежнее рогатки».
      Вы, естественно, удивлены. Какого рожна ты, обезьяна, завалил невинного официанта? Ну, насчет невинности я бы попросил. Объясняю, как бывший разведчик нынешним лохам.
      Во-первых, наш официант никогда не подойдет к тебе сам. Его надо очень настойчиво требовать, угрожая жалобной книгой и грозным папой. Во-вторых, наш официант никогда сразу не согласится с вашим заказом, потому что заказанного вами, к сожалению, не окажется по причине окончания оного. Но даже и это не главное. Конечно, лжеофициант слышал и про китайскую рыбу куросао и про обязательный соус. Но слышал так, по верхам. Рыбу куросао нельзя приготовить быстро. Ее надо вываривать ровно сорок семь минут по секундомеру. Больше или меньше – мгновенная смерть. Так что, мужчинка, извини.
      Я сорвал с гарсона бабочку и расстегнул белую рубашку. Так и есть. Легкий бронежилет. Жидковато будет.
      Тот же приемничек и такой же наушник. Запасная обойма в кармане.
      Пистолет и обойма переместились за мой ремень. Бенгальские огни, пошипев, затухли. Так-так-так… Охотнички сменили тактику. Узнав, что я разделался с номером первым и почуяв во мне вовсе не обещанную безопасную дичь, решили в лоб не идти. Обмануть хотят, дурики. Ладно, от каждого по способности, каждому по труду. Это вас касается, халдей.
      Я иду за стойку, не опуская ружья, за стойкой – выход на кухню. Пусто и уныло. Одинокая микроволновка, в которой приготовили мой заказ. Гравировка на стеклянной дверце. "Александру Боярину за победу в финале конкурса «Загадай мелодию». Боярин, Боярин… Где-то слышал. Ах да, «Русский таран».
      Пара кастрюль, аквариум с живой рыбой. Рыбный день. Вернее ночь. Я покормил рыбок сухим кормом, хранившимся в одной из кастрюль, и вернулся в зал.
      Четыре часа одна минута. Кто говорит, что минуты тянутся, а годы летят?
      Увы, летит все. Со сверхзвуковой скоростью. А как хочется остановиться, задуматься. Поговорить о прожитых годах, о вечной молодости и системе «Полароид». Живите настоящим, друзья мои, живите настоящим.
      Ну вот, испортил сам себе настроение. Другой бы счастлив был, что еще одного клиента на тот свет спровадил, а мне ужасно грустно.
      В подавленном настроении я вернулся в холл. К черту. Искать выход в такой обстановке просто невозможно. Пожалуй, стоит спокойно разобраться с охотниками. Сколько их там у нас осталось? Трое. Даже если не найду выход и головушка моя превратится в кисель, буду знать, что страдаю не напрасно.
      Сам погибай, а товарища забивай.
      Они меня быстро найдут. У них приемники, а у меня жучки и, кстати, педикулез. Но это так, между прочим. Настройся на лучшее. «Флавиан плюс».
      Концерт по заявкам. Презент.
      Мне вдруг опять стало хорошо. В голове заиграла мелодия. Знакомая до чертиков. А, это же…
      Я поставил ружье к колонне и начал танцевать макарену. Раз-два-три – а-гап!
      Я закрыл глаза. «Макарена, макарена». А-гап! Я засмеялся. Все-таки смог осилить этот танец. А-гап!
      Чпок! Я отличил бы этот звук от сотен других. Хрустящий лязг металла и гулкий щелчок. Такой звук издает только одна штука на свете. Затвор автомата Калашникова. Доплясался, мечтатель. Тебя уже нашли.
      Я убрал руки с пояса и тихонько-тихонько повернул голову. До ружья было метра три. До пистолета сантиметра три. Иди-ка сюда, малыш.
      – Пушку на землю!
      – Здесь нет земли, тут линолеум от «Искрасофта».
      – Тогда на линолеум! И без глупостей.
      Что было делать? Вот оно, проклятое благородство. Ну не могу, не могу стрелять в женщину. Вы что думаете, я не смог бы в прыжке выхватить пистолет, попасть между глаз противнику и мягко приземлиться? Поверьте, товарищ был бы мертв до того, как я опустился бы на линолеум. Но женщины…
      Кто еще позаботится о них, кроме двух Джонсонов?
      Я бросаю пистолет в сторону. Отказать в просьбе такому ангельскому голосу?!
      – Повернись!
      Поворачиваюсь.
      – Флавиан?!
      – Ксения?!
 

РЕКЛАМА

 
      "Я работаю палачом в одном из наших лагерей. Работа ответственная и нервная. Иногда до обеда еще далеко, голод напоминает о себе, а приговоренные все прибывают и прибывают. Но я нашел для себя выход.
      «Стингерс»! Отличный дизайн, великолепная конструкция. Полон снарядов – щелк и порядок! «Стингерс» – мощное оружие, бьющее прямо в цель!"

      Она была прекрасна. Еще милее, еще желаннее, чем тогда, в Сочи. Сшитый явно по заказу маскировочный комбинезон плотно обтягивал стройную фигурку, высокие армейские ботинки отражали свет лампочек, кепочка «а-ля командос» скрывала чудесные волосы. Верхняя пуговичка комбинезона была расстегнута, что делало Ксению сексапильной, как Шэрон Стоун.
      Такой же микрофончик в ушке, проводочек… И автомат, нацеленный прямо в мое сердце.
      – Ну что же ты, Ксения? Стреляй, доставь себе удовольствие. Ты ведь этого хотела? Ты ведь заплатила бешеные деньги…
      – Флавиан…
      Она опустила автомат. Я не двигался.
      – Здесь есть неплохой ресторанчик, – прервал я немую сцену. – Может, посидим, объяснимся. Там классный «Чибо».
      – Извини, я не пью кофе.
      – Но не здесь же стоять? Тут где-то парочка твоих конкурентов бегает.
      – Пойдем.
      Ксения протянула мне руку. Рука была влажной и мягкой. Ну откуда, откуда в людях столько похоти?
      Она повела меня по коридору. Ружье я забыл в холле.
      – Я смотрю, ты все-таки научился танцевать макарену?
      – А я смотрю, ты по-прежнему моешь голову чем придется?
      – С чего ты взял?
      – Шляпка.
      – И не говори, перхоть замучила.
      Ксения довела меня до каких-то дверей.
      – Я, когда тебя искала, случайно на комнатку наткнулась. Здесь хоть мебель есть.
      – Это все режиссер, мой бывший муженек. Он заявил, что тебя повязали менты и упаковали в кутузку. Мол, надо будет пойти дать показания.
      Такое может только присниться! Мебель от «Ангелины». В комнате стояла широкая двуспальная кровать, пара кресел, журнальный столик. Замка в дверях не было, жалко. Значит, будут мешать.
      Ксения бросила автомат на кровать, упала в кресло, вытащила из уха микрофон.
      – Хорошо ловит? – кивнул я на приемник.
      – Ничего. Чем ближе объект, тем сильнее сигнал.
      – Я так и думал.
      – У тебя тоже перхоть?
      – Никогда не страдал.
      – Зачем же тогда кепочка? Здесь же жарко.
      – Кепочка… Снял бы, да боюсь голову потерять. Между прочим, твой приемник ловит сигнальчик из этой кепочки. И если я не разминируюсь через час сорок пять минут… Ой как больно будет. Хуже, чем зуб вырвать.
      – Что значит не разминируешься?
      – Не найду выход с дешифратором. Но что мы все обо мне да обо мне? Я ждал тебя тогда, Ксения. Каждый вечер ждал. Почему ты не пришла? Я ведь мог не выдержать и напиться.
      Ксения расстегнула еще две пуговички (ой, мама родная, сейчас улечу!) и достала черный шнурок с ракушкой.
      – Я не забыла тебя, Флавиан.
      Слеза скатилась из моих глаз на брюки. Я бросился к Ксении.
      – Но тогда почему, милая моя, почему?
      Ксения злобно сверкнула глазами.
      – И ты поверила, Ксения?
      – Он показал мне заметку криминальной хроники местной газеты.
      – Господи, ты веришь всему, что пишут в газетах?
      – Теперь не верю. Потом он сказал, что тебе дали шесть лет – от звонка до звонка. Я не стала добиваться свидания. Не могла представить тебя за решеткой.
      – Как жесток мир! Но что было дальше? Как ты оказалась здесь, как кино?
      – Кино так и не досняли – не хватило пленки, а спонсор не дал. Но я вышла замуж за режиссера, мне ведь было уже все равно. Муж умер через год после свадьбы. Так и не привык к моему темпераменту. Я вышла замуж во второй раз.
      За президента крупной компании, то есть за деньги. Но он не любит меня, я это чувствую. Все, что его интересует в общении со мной, – банальная эякуляция. Я для него словно надувная кукла. Мы живем уже пять лет, но я так и не дождалась от него душевной теплоты. Он ведь деловой человек, прям не плюнь рядом. Хоть бы ромашку подарил, а то одни брюлики. Детей у нас нет, он считает, что я не доросла до материнства. Чего у него в избытке, так это денег. Видимо-невидимо. Я объездила на его бабки полмира, но это быстро приелось. Пыталась начать читать классику, но, дойдя до Ниловны, спятившей на старости лет, бросила. Я часто вспоминала тебя, даже пыталась найти. Но как? Ведь, кроме имени, я ничего не знала о тебе.
      – А шрам на пятке?
      – Это не помогло. Одна моя подруга сказала, что где-то в городе есть отличное развлечение. Охота на живого человека. И мне захотелось узнать, что это такое.
      – Ксения, ведь это же убийство. Как можно убить ближнего своего?!
      – Да, Флавиан, знаю. Но ты учти, я ввязалась в это не потому, что такая падшая. Просто мне было скучно.
      – Это, конечно, меняет дело.
      – Я попросила мужа узнать об этой игре. У него везде связи. И действительно, через три дня он заявил, что вопрос решен. Единственным условием, которое надо было выполнить, – поездка сюда с завязанными глазами.
      – Значит, ты не знаешь, где находишься?
      – Понятия не имею. Да мне это и не надо знать. Муж оплатил все расходы, я заказала костюм…
      – А автомат?
      – А что автомат? Автомат наш. У нас еще два есть. У мужа разрешение на хранение и ношение.
      – Что тебе объяснили здесь?
      – Ты только не смейся, но здесь меня встретил царь.
      – Да чего уж тут смешного? Плакать впору. Петр Пятый?
      – Да. Он спросил, хорошо ли я стреляю, не боюсь ли темноты и незнакомых мужчин. Стреляю я прилично, а темноты и мужчин, разумеется, не боюсь, особенно когда первое сочетается со вторым, Затем он объяснил, что в течение трех часов я могу бродить по этому зданию и искать жертву, ориентируясь на сигнал в наушниках и на ее одежду. Главная примета – шлем с антеннами. Но я никак не могла предположить, что жертвой…
      – Окажусь я. Эх, Ксения, Ксения… Почему, почему вас тянет на мужские игры? Ну, есть лишние деньги – иди клип запиши или в казино проиграй.
      – Казино – давно прошедший этап, а для клипа голос нужен.
      – Как раз это и не обязательно. Тебе небось царек безопасность гарантировал?
      – Ко-неч-но, – с испугом протянула Ксения. – Он сказал, что у жертвы только газовый пистолет с одним патроном.
      Я выдернул из-за пояса «ТТ» и положил на колени Ксении. Она побледнела как смерть.
      – Боже мой! Ты ведь мог меня убить.
      – Мог. Если бы не благородство. Правда, и ты могла стрелять без предупреждения.
      – Без предупреждения неинтересно, не тот смак.
      – Понимаю.
      – Но что нам теперь делать, Флавиан?
      – Ты видела остальных охотников?
      – Никого.
      Я подошел к дверям и выглянул в коридор. Тишина. Вероятно, стены заглушают радиоволны, иначе меня бы давно выпасли.
      – Погоди, Флавиан, а ты-то как здесь оказался?
      В нескольких словах, экономя драгоценные секунды, я поведал свою историю. С последней фразой Ксения разрыдалась и прижала мою голову к груди.
      – Бедный мой мальчик, ты ведь можешь не узнать, как завтра сыграет «Ювентус» с «Наполи». У тебя, кстати, что-то тикает в шлеме.
      Я б удивился, если бы там ничего не тикало.
      – Это капают мои слезы, Ксения. Свет твоего окна для меня погас…
      В припадке нежности Ксения стала осыпать мое лицо поцелуями. Я нанес ответный поцелуй. И понеслось…
      Я напрочь забыл о времени. То, что мы творили на кровати от «Ангелины», словами, жестами, символами передать невозможно. Если вам очень хочется узнать, купите за доллар тот самый журнал у нищего, и то вряд ли вы почувствуете всю силу нашей любви. Могу порекомендовать еще «Спид-Инфо», может, тогда вы что-нибудь поймете. Скажу одно: прицепить мои ноги наручниками к люстре могла только фантазерка Ксения…
      Все оборвалась так же резко, как и началось. В тот момент, когда я застонал в блаженстве, полностью готовый к финальному броску, прогремел выстрел…
 

РЕКЛАМА

 
      «Если вы спросите у моей киски, что может быть лучше „Вискас“, я вынуждена буду вызвать психиатрическую бригаду. Уж извините, а на будущее запомните, что кошки не разговаривают».

      Я открыл глаза.
      – Успокойся, милый. – Ксения держала в руке дымящийся «ТТ». – Он подглядывал.
      Приподняв голову, я увидел лежащее на пороге тело. «Четыре – ноль, – промелькнула мысль. – Остался один. А время? Сколько у меня времени?!» Стрелки замерли на половине шестого. «Ну, мать-перемать, говорили тебе, Флавиан, что налоги и бабы доведут до цугундера. Дорисковался, гаденыш».
      – Быстрее, Ксения. Надо найти выход. Осталось полчаса.
      – Как не хочется уходить. Может, поговорим о твоей философии?
      – Извини, силы уже не те. Увы, не мальчик.
      – Так и я ж не девочка. Помогу.
      – Между прочим, наш Петруша имел счастье наблюдать процесс в прямом эфире, – указал я на объективчик. – Слюной небось изошел старикан. Надо было жвачкой камеру залепить.
      Ксения рассмеялась.
      – Жалко, ты раньше не сказал. Мы б такое шоу устроили…
      Бог мой, что еще можно устроить, я просто не представляю.
      – Погоди… – Ксения поднесла пальчик ко лбу. – Этот самозванец, он хоть намекнул тебе, где должен находиться выход?
      – Вроде нет.
      – Не спеши, вспомни. Может, какие-нибудь подсказки или указания. Ведь просто послать тебя на смерть, не дав ни малейшего шанса, глупо.
      Я помнил наш диалог с царем слово в слово.
      – Нет, Ксения, никаких подсказок. Сказал, что мои предшественники погибли, потому что не хотели думать.
      – Думать? – Ксения внимательно посмотрела на меня, а затем лихорадочно потерла виски. – Думать? Сейчас, Флавиан, сейчас. Ты смотрел «Криминальное чтиво» Тарантино? С Траволтой, Уиллисом и Терман?
      – Нет, я предпочитаю «Бриллиантовую руку» Гайдая. С Никулиным, Папановым и Мироновым. Но я тебя не понимаю, Ксения. При чем здесь «Чтиво»?
      – Видишь ли, там есть такой эпизод. Два бандюги убивают нечаянно в своей машине человека. Башку ему простреливают. Они в панике, они не знают, что делать. Ведь их могут арестовать. Надо что-то срочно придумать. Но они не могут – не дано. И тогда они вызывают третьего, умеющего думать и не раз выручавшего их своими советами. Тот приезжает, думает и находит выход! Труп надо закопать, а машину вымыть! И все! Тебе тоже надо только подумать.
      Я смотрю на Ксению глазами неандертальца, впервые увидевшего посудомоечную машину. Какой же я кретин! Но Ксения…
      – Вспомни классику, Флавиан. Эдгар По, Конан Доил.
      – Блатные?
      – Нет, но в законе. Если хочешь что-то спрятать, положи это на самое видное место. Вот и вся разгадка. У нас есть еще двадцать пять минут.
      – Я все понял. На некоторых дверях висят таблички. С цифрами либо с названиями. Значит, надо внимательно посмотреть на таблички.
      – Кажется, я видела нужную дверь. – Ксения решительно встает с кровати. – Там, на втором этаже. «Экзит» – это ведь по-английски «выход»?
      – Точно.
      – Значит, все правильно. Когда я искала тебя, то случайно наткнулась.
      Сейчас многие дома проектируются именно так. Парадный вход через бельэтаж.
      – Так что ж мы ждем? Быстрее! Где ключи от наручников?
      Еще пять бесценных минут уходят на сборы.
      Перед выходом я внимательно осмотрел застреленного Ксенией охотника. Он был маленький, не низкий, а именно маленький и толстый, как пингвин. Костюмчик сафари, пробковая шляпа, шорты и кроссовки. Бензопила «Дружба». Хорошая машинка, лесоруб. Пушки, что ли, не нашлось? Или потерял?
      Пуля Ксении вошла точно в левый желудочек сердца. Очень метко для положения, из которого был произведен выстрел.
      – Ну, что же ты, Флавиан? – Ксения уже стояла в коридоре, нетерпеливо похлопывая по своему «АК».
      – А шляпка, Ксения?
      – Мне она больше не нужна. Никакой перхоти.
      Внезапное подозрение пронзает мозг. Я смотрю Ксении прямо в глаза и тихонько спрашиваю:
      – Послушай, Ксюша, все эти совпадения… Мебель от «Ангелины», слишком меткий выстрел, твое неожиданное появление здесь… А ты, часом, не заслана? В смысле не подложена под меня?
      Ксения опускает автомат, растерянно хлопает ресничками:
      – Не знаю, Флавиан, но, кажется, нет. Хотя по нашей жизни все может быть.
      – Вот именно. И не ждет ли меня там, за дверьми, мелкая каверза? Ведь я тебе все как на духу. По своей природной простоте…
      – Что ты, Флавиан! Мы же любим друг друга. Посмотри на меня. Смогу ли я предать любимого человека даже ради денег?
      – А если в валюте?
      – Еще не придумано такой валюты.
      – А евроденьги?
      – Глупости. Любовь не купишь за евроденьги.
      – Ну, ладно. Верю. Пока. Ты ведь сейчас со мной пойдешь?
      – Конечно, но зачем ты пристаешь ко мне с этими глупыми вопросами? Только время теряешь.
      Я забираю у Ксении автомат, и мы бежим вперед. Она прекрасна. Легкий румянец, распущенные волосы, алые губы от «Макс-фактор». Да, Ксюшин бюст мог бы украсить экспозицию Лувра или Эрмитажа.
      Мы снова в холле.
      – Туда! – Ксения довольно уверенно ориентируется в лабиринтах.
      Лестница на второй этаж. Отлично, мы успеваем. А уж когда я сниму шлем…
      На втором этаже тоже холл, только немного другой планировки. Он чем-то напоминает круглую арену, по краю которой возвышаются колонны с лампочками.
      Между некоторых колонн видны контуры дверей. Мы начинаем поиск нужной, следуя по часовой стрелке.
      – «Кафе», «Комната для переговоров („стрелок“)», «Голосуй, не то проиграешь», «Бизнес-холл», черт, когда же «Экзит»?
      – Я видела, видела! – Уверенность Ксении вселяет в меня надежду. – Мы почти у цели, Флавиан!
      Последняя дверь. Есть! Четыре желанные буквы:
      «EXIT». Выход! Победа! Звенит гимн из «Рокки – 1, 2, 3, 4, 5». В душе, конечно. Сейчас я сделаю два с половиной шага и вскину руки! Ура!
      Резкий удар по печени. Разумеется, моей. Ногой. Из-за колонны. Подло и больно. Я пойман на встречном движении и не успеваю выдохнуть. Грубейшая ошибка. Я забыл о страховке, слишком близка была цель.
      Кувыркаясь, я вылетаю в центр арены и, потирая бок, встаю на ноги. Ничего, сейчас разберемся по понятиям.
      – Ну, вот мы и встретились, Бешеный по кличке Меченый!
      Щуря глаза, я смотрю в направлении голоса. Кто это там гавкает?
      – С тобой, желтая макака, не гавкает, а разговаривает Султан Урылов. Слыхал о таком?..
 

РЕКЛАМА

 
      «На этом месте могла бы быть ваша реклама». Приводим расценки на рекламу в романе «Двойной угар»: один печатный знак – 10 у.е.
      Товары и услуги, рекламируемые в романе, подлежат обязательной сертификации.

      Интересный нынче денек, однако. Прямо вечер встречи. Сначала Ксения с автоматом, теперь Султанчик с домкратом. Шучу. Это так, для рифмы. Он и без домкрата красив. Здорово его, однако, разнесло за эти годы. Кроме пестрой юбки-трусов с иероглифами, я не замечаю на Султане никакой одежки. Как будто купить негде. Сходил бы в «Литлвудс».
      Его затылок мягко выбрит, а волосы завязаны в тугую длинную косу. Ну что за мужики пошли? То серьги в уши, то косы, то юбки. Скоро до «Тампаксов» дело дойдет.
      Автомат лежит возле заветной двери. За спиной Султана. Потерялся. Жаль, очень жаль. Именно сейчас мне нужна горячая поддержка.
      Ксения в ужасе замерла у соседней колонны. Где пистолет-то, дура? В номере небось забыла? Эх…
      Султан мерзко кривит губы. Затем поворачивается к ближайшей колонне и начинает размеренно лупить по ней ногой. После каждого удара пол подо мной вздрагивает. Султан даже не морщится, будто у него не нога, а отбойный молоток. По башке бы себя лучше побил.
      – Султан, когда в моем подвале дворники заколотят дверь, я тебя непременно позову. А сейчас извини, у меня делишки кое-какие. Был рад встретиться.
      Если что, звони.
      Урылов отталкивается от колонны и прыгает в центр освещенного круга.
      – Нет, Бешеный. Халява не проскочит. Ведерко с молоком не забыл?
      – То, из-за которого ты убил хозяина коровы?
      – Хозяин объелся «Милки Уэй», я его пальцем не тронул. Так вот. Меченый, я-то не забыл. Как насчет продолжить базар?
      – Легко, Султанчик, легко! Завтра в полдень возле монастыря. Сегодня у меня день расписан буквально по минутам. Не веришь, позвони секретарю.
      – Никаких завтра. Я слишком долго ждал этого момента. И сама судьба свела нас сегодня.
      Только тут я замечаю в ухе Султана знакомый микрофончик, от которого тянется проводочек к юбочке. Пятый охотник. Безо всякого оружия. Впрочем, зачем такому оружие? От одной видухи вытошнит. Я понимаю, что от поединка не отвертеться. Мало того, нельзя попускать ударов в голову. Замкнет еще какой-нибудь проводочек, вот потеха будет. А что у нас на табло? О-о-о!
      «Цигель-цигель». На финальный поединок отпущено пятнадцать минут.
      Вспоминается классика. За пятнадцать минут в стране добывается, выпускается, сходит с конвейера, спускается со стапелей… Но хватит ли этого времени на малого в юбке? Особенно принимая во внимание, что у него не башка, а силикатный кирпич.
      Султан-кирпич смотрит прямо в мои глаза. Я не отвожу взгляда. Имидж – ничто, жажда – все. Не дай себе заглохнуть. Я полагаю, что победы по очкам не получится. Один из нас с ринга не уйдет.
      Ксения опустилась на пол и закрыла глаза руками.
      – Это кто? – Султан кивает на мою спутницу.
      – Так, журналистка. – Я решил не впутывать Ксению в свои проблемы. – Хочет написать репортаж об охоте на людей. Ты не волнуйся. Султан, она под псевдонимом напишет.
      Султан отворачивается от Ксении, встает в боевую позицию и, показав свои локти, пренебрежительно наклонив голову, легкой поступью бронтозавра шагает прямо на меня.
      Я успеваю скинуть куртку, чтобы та не стесняла движений, и показываю Султану… Хм, ну, в общем, показал и показал.
      Первый раунд. Для начала попробуем уже проверенный «за-ши-бу». В связке с двойным «акселем». Н-на! Просто смешно. Кирпич даже не улыбнулся. Как шел, так и идет. Такое ощущение, я ударил ногой по гранитному бюсту дважды героя социалистического труда.
      Когда герой наконец дошел, его нога, только что бившая колонну, начинает бить меня. Но я, извините, тоже не пацан зеленый. За мной девять раскрытых грабежей и убийств. Я Яшку Шустрого брал… Ой, это не по теме.
      Короче, блокируем! По-тихому, по-малому. По-большому еще рано. Каждый мой блок – маленький шедевр рукоделия.
      Только без рукосуйства, Султан, без рукосуйства! Легче, легче!
      Приходится упасть. По просьбе трудящихся. Зубы целы? Це-е-лы. «Еще мой дедушка, зубной врач, применял для их укрепления соду». Но я-то где живу?
      «Блендамед», стоять насмерть!
      А что там у нас на арене? О, на арене какие-то непонятные дела! Был бы рефери, давно бы прекратил бой за явным преимуществом одной из сторон. К счастью, у нас бой без правил. Восьмиугольник.
      Я закручиваю тройной «сальхов» с поддержкой партнера. Неплохо, бюст чуть пошатнулся. Но тут же ответил таким наборчиком, что снова срочно приходится упасть. А я лягу-прилягу…
      Но лежать на полу – смерти подобно! Султан грозно топает ногами и норовит попасть грязной пяткой в лицо. Глаза у него добрые-добрые, а лобная кость – широкая-широкая. Лежать на цементном полу холодно и унизительно, а посему:
      «Ро-та, подъем!» «Двойной тулуп», и я на ногах. Качаюсь, но стою. "Товарищ, вам плохо?
      Может, «скорую» вызвать?" – «Спасибо, мне в кайф!» Эх, махнуть бы сейчас на рыбалку, отсидеть вечернюю зорьку. Вообще хочу сказать, что описывать финальный поединок – крайне неблагодарное занятие.
      Не хватает наглядности. Киношникам проще – только успевай каскадеров менять. А попробуй-ка объясни на пальцах, как ты летишь со скоростью километров этак сорок в час и останавливаешься только возле колонны с лампочкой. «Что, товарищ, ключи потеряли?» – «Потерял». После встречи с препятствием начинаешь медленно по нему сползать, словно сопля с забора. Ну как, как передать это словами?
      Левый глаз улавливает Ксению. Она машет над головой двумя табличками "5" и «50». Цифры написаны мелом. Понятно, треть пути позади. Поторопиться бы надо.
      Так, а что это там на меня несется? Батюшки, Султан! А чего ты тут делаешь?
      Иди, иди отсюда.
      Я вовремя сажусь на шпагат. Что-то ухает над головой. У-ух! «Акелла промахнулся!» Да так, что колонна не выдерживает и начинает медленно падать. Слышь, братан, ты полегче. Следи за базаром. Без крыши ведь останемся.
      «Прикончи его, прикончи!» – поддерживают меня трибуны в лице Ксении.
      Момент-то, кстати, благоприятный. Султан ловит чертиков, гуляя по арене, и перешибить ему позвоночник или опустить почку можно легким движением ноги.
      Но увы, вернуться в стойку со шпагата немножко не получается. Годы – гады, отложение солей, отвердение костей. Отсутствие регулярных занятий и силы воли. Сколько раз заставлял себя завести в подвале тренажер от «Кеттлер». А ведь предлагали, настойчиво предлагали. Не завел.
      Султан тем временем с чертиками заканчивает, а я как сидел в позе перевернутой буквы "Т", так и сижу. «Румумбу-ха, рамумбу-ру». Ногу свело.
      Заодно с головой.
      Молодец, Ксюша, девочка из плюша. Сбегала в кафе, принесла сковороду с молотком и сыграла гонг. «Тефаль», ты всегда думаешь о нас.
      Султан замер и отправился в свой угол.
      Я кое-как распрямился и пополз в свой. Фу, покурим.
      Подходит девочка, толкая перед собой столик-тележку. На девочке белая рубашка и красная кепочка.
      – Здравствуйте, сеть ресторанов быстрого обслуживания «Макдональдс». Не хотите перекусить?
      «Не хочу. У меня от одного названия отрыжка».
      – Есть гамбургер большой, есть маленький. Картофель фри, «Кока-кола»,
      «Фанта», «Спрайт», мороженое «Валио». Все свежее.
      – Слышь, катись ты отсюда со своей тележкой.
      – Фу, грубиян.
      Девочка катится к Султану. Этот проглот успевает за тридцать секунд не только разобраться с гамбургером и колой, но и потанцевать с официанткой.
      Хорошо, что в зале нет окна. Ведь выкинул бы девчонку, к попу не ходи.
      Я поворачиваюсь к Ксении. Она сорвала с себя комбинезон и машет им на меня, как веером.
      – Дыхание, Флавиан, дыхание. Он плохо работает левой. Совсем не работает.
      Больше атакует по корпусу на короткой дистанции. Может, у него аппендицит вырезали, глядишь, шов разойдется. По лицу не бей – бесполезно. Помни о своей голове. Все нормально, ты сделаешь его, сделаешь.
      – Он убивает меня, Ксения, – шепчу я, – это не человек, это паровой молот.
      Где пистолет?
      – Забыла в номере. Да ладно, не ной. Ты его и так укачаешь.
      – Ксения, может быть, мы разговариваем в последний раз. Скажи мне что-нибудь хорошее.
      – Я хотела бы объять своей любовью все человечество, согреть его и очистить от очисток.
      – Это не твои слова, Ксения. Это Дзержинский. А ты?
      – На тебя не угодишь. «Фирма „Дом“ объявляет об осенней распродаже. Снижены цены на все виды обоев, кафель, сантехнику, ковровые покрытия…» – Хорошо как…
      – Ладно, пора, мужик, не расслабляйся.
      Ксения бьет в гонг «Тефаль». Второй раунд. У меня семь минут.
      Султан сменил тактику. Видя, что голыми руками меня не взять, он смочил ладони клеем и опустил в битое стекло. Сейчас он кружит вокруг меня, пытаясь нащупать брешь в обороне. Я внематочен, в смысле, внимателен и щупать себя не позволяю.
      Хочется броситься цитатой. Чем-нибудь из Екклесиаста. Емким до одурения и тяжелым. Но в голову, кроме правил проезда в поездах дальнего следования, ничего не лезет. «В соответствии с указом Президента N… лица, проезжающие на крышах вагонов, будут привлечены к уголовной ответственности».
      Я раскрываюсь. Чуть-чуть. Султан клюет. Ишь ты, герой. Это тебе не арбузами, на перекрестках торговать. Я мгновенно наношу расслабляющий удар, как рекомендуется в наставлении по рукопашному бою. Жаль, нет саперной лопатки. Я б его тогда просто зарыл.
      Султан валится на колени, ужасно гримасничает и пытается протестовать на своем диалекте. Но тут протестуй не протестуй… Игра без правил. Ничего, Султанчик, ничего. Доктор Щеглов, психотерапия, массаж. Ты еще будешь настоящим мужчиной. Вылечишься.
      Не в правилах желтых павианов добивать раненого противника. И хотя со временем у нас как с колбасой при социализме, я жду, пока противник займет боевую позу.
      Занял. С трудом, но занял. Ксения вовсю машет табличками. Черт, мы пялились друг на друга, ходили вокруг да около целых пять минут. Может, он, гад, время тянет? Чтоб выиграть по очкам?
      А Ксения как хороша! Без комбинезона.
      Султан рычит и кидается вперед. Я подпрыгиваю и приземляюсь уже за его спиной. Резко бью ногой в коленный сгиб, хватаю за косу и, обернув шею, нежно перехожу на удушающий. Султан хрипит, пытаясь подняться. Но я не даю.
      Он опять пытается, но я снова не даю. Тьфу, совсем забыл, что нас обучали задерживать дыхание. Султан, когда минировал «Эйзенхауэр», продержался под водой целых тридцать минут. Жаль, что его американцы откачали.
      Я резко дергаю за косу, раскручивая Урылова волчком. И не дожидаясь полной остановки, прыгаю с разворотом корпуса и вмочаливаю Султану ногой по морде.
      Из темноты зала на меня смотрит Ли Му Пай.
      «Опомнись, Флавиан, лошадь устает одинаково…». – «Послушай, сэнсэй, достал ты меня своей лошадью. Прислал бы лучше водки».
      Но я рано успокоился. Султан не так благороден, как обещал. Быстро выйдя из комы, он сует руку под юбку и извлекает битую бутылку молдавского портвейна. «Розочка»? Пожалуйста.
      В бригаде «Павиан» никто не мог сравниться с Паровозовым умением баловаться «розочкой». Даже я.
      Ксения кричит и начинает считать. Десять, девять, восемь… Абзац! Кажется, я не увижу свою недвижимость.
      Султан стоит между мной и дверью.
      Семь.
      Я в отчаянии сую руку в карман.
      Шесть!
      Щипчики для ногтей. Иногда и иголка – оружие.
      Пять!
      Рука выстреливает щипчиками.
      Четыре с половиной!
      Полет нормальный. Султан хватается за правый глаз, роняет свою стекляшку и приседает на одно колено.
      Три!
      Я разбегаюсь и, оглашая пространство ревом раненого павиана, отрываюсь от пола.
      Два!
      Промежуточная опора в лице Султанова лица. Толчок! Ксения затыкает уши и прячется за колонну.
      Я лечу к двери.
      Один!
      Дверь разбивается в щепки, и в ту же секунду над моей головой щелкает контакт.
      Я падаю на пол.
      Ноль.
      Успел.
      Перевернувшись на спину и раскинув руки, я смотрю в потолок. Плохо, плохо побелили. Сплошные разводы.
      Я не помню, сколько пролежал. Пот растекся подо мной липкой лужей. Пот, граждане, пот! Наконец отдышавшись, я сорвал с себя чертов шлем и прижал к уху. Не тикает. Но где Ксения, почему она не бежит ко мне, почему не поздравляет?
      Я вытираю лицо, кое-как поднимаюсь и ползу в зал. Вот она, тяга к сладкой жизни. Дверь-то открывалась в другую сторону. Поднимаю выпавший автомат.
      Султан лежит в паре метров без признаков бытия. Щипчики торчат из правого глаза. Очень много крови. Может, конечно, это клюквенный сок, но какая разница? Зато красиво. Как в кино.
      Но где, однако, Ксения? Почему нет женских слез?
      – Положи автомат!
      – Куда, говорите, сбегать-то?
      – Автомат, говорю, положи. И медленно, медленно. Поворачиваемся.
      О, вот и Ксения. Как чувствовал, не стоит стрелять на голос. Впрочем, даже сейчас можно попасть. Но надо бы узнать, что от нас хотят.
      Их величество нежно обнимает левой рукой обнаженную Ксюху за шею, а правой метит в висок из пистолета. Разумеется, не в свой висок. Кому что, а девке – парень.
      – Вот так, умница. А теперь отойди на, пять шагов назад.
      – На пять не могу. Тут всего три до стенки.
      – Отойди на три. И подними руки, чтобы я видел.
      – Да ладно вам, ваше высочество.
      – Величество. Подними. Или…
      Ксения сжимает глаза. Я поднимаю.
      – Хорошо, хорошо, – урезонивающе произношу я. – Не будем кипятиться.
      Насколько я помню наш договор, все условия мною выполнены. Как насчет царского слова?
      – А никак. Мы что, заверяли его у нотариуса? Может, юноша, ты в суд хочешь пойти?
      Царь громко хохочет. Я различаю запущенный кариес в верхней двойке. Вот так всегда, запустят зубы, а потом отыгрываются на простых людях.
      – Вы хотите меня убить?
      – Само собой. А ты надеялся на мирные переговоры?
      – А ее?
      – Она пойдет домой. Она ведь охотник.
      – Почему бы не отпустить нас обоих?
      – У меня, к сожалению, из-за тебя и так слишком много проблем. Никак не ожидал, что ты окажешься такой резвой птицей. Так что извини, но нам лучше расстаться с миром. То есть вам. Светлая память. Имей в виду, отпевать в церкви тебя не будут, так что можешь покаяться сейчас. Если есть в чем. Так и быть, грехи отпущу. Да, вот еще. Ты напрасно искал жучков в шлеме. Жучки прямо на тебе.
      Я внимательно смотрю на свою грудь. Маленькие блошки-жучки прыгают по коже.
      Своих-то я знаю в лицо. А эти… Н-да, прокол.
      – Ну что, каяться будем?
      – Конечно.
      – Тогда побыстрей. Нам надо еще прибраться и вынести твой труп.
      – А вы и вправду не дурак. Хотя косите весьма умело. Но ничего, в Скворцова-Степанова вас быстро расколют. Поэтому давайте не будем отрицательно влиять друг на друга. Раскроем картишки. Я ведь тоже не совсем простой бомж.
      Царь слегка нахмурился.
      – Какой же ты бомж? Может, у тебя блохи особенные?
      – Да нет, блохи-то у меня обыкновенные, только в этот раз вышла у вас, государь Петр Алексеевич, промашка. И дело даже не во мне. Не я, так кто-то другой оказался бы на моем месте. Обязательно бы оказался. А теперь слушай внимательно, император. Я исповедуюсь…
      Год назад городское правительство прекратило финансирование грандиозного проекта – тридцатиэтажного бизнес-центра. Не рассчитали как следует финансовые затраты, и результат налицо. Обморожение. Заморозили стройку.
      Денежки кончились. Выборы, перевыборы, аварии, забастовки, голодовки взяли да и скушали бюджет.
      Но люди-то ждут. Серьезные, деловые люди. Которым не терпится занять новые, шикарные офисы. Они начинают наезжать на строительные компании.
      Справедливо, ведь часть денег внесена из их частного кошелька. Строители плачутся в жилетку и просят их не бить. Нет у них денежек на кирпичи и дубовый паркет, нет. Хоть обыщите. Но денежки есть. Они всегда есть, другое дело – как их отыскать.
      И наши управители находят! Сотни новых богатеев не знают, на что выкинуть свои зеленые условные единицы. Они попробовали всего, пресытились, и сейчас им скучно. Понимаем, понимаем. Не волнуйтесь, ребята, мы вас развлечем.
      Охота на живых людей, что может быть заманчивей? Нет высшего наслаждения для интеллигентного человека, чем уничтожить произведение искусства или убить себе подобного. Красиво убить.
      Охотники поохотиться откликнулись тут же. Сколько стоит? Всего-то? Держите!
      А это на чай. Ответственные люди в мэрии заговорили о скором возобновлении отделочных работ, а в прессу просочилась информация, что в недостроенном бизнес-центре происходит охота на людей. В качестве жертв используются бомжи из ближайших подвалов.
      Все, конечно, посмеялись над очередной газетной уткой, а корреспондент, выдавший эту информацию, умер от простуды, перед этим попав под «Запорожец». Но спецотдел секретной государственной организации «Скорпион» не смеялся. Там не любят смеяться. Достаточно вспомнить нашумевшие разоблачения с негласной переброской американских куриных окорочков в цинковых гробах. А подпольное производство резиновых девок, зараженных СПИДом?
      Накрыть вашу контору с наскока было делом весьма затруднительным. В случае малейшей опасности уничтожались как жертвы, так и охотники. Ксения, черная коробочка на твоем поясе не только приемник. Одно нажатие кнопочки и игре конец.
      Ну, а весь этот маскарад с царями, «Думами», «выходом» рассчитан на нашу милицию, но не на спецотдел «Скорпион». Если какой опер сдуру и хапнет вас с поличным, то извиняемся, но мы сумасшедшие, мы – цари и президенты, травма в детстве, помутнение на почве телевидения и литературы. Какой с нас спрос? Дурачки-с.
      Да и если какая курва застучит, то не шибко стукачу поверят. Самого в больничку отвезут. Допился, «барабанчик», допился. Хотя воспитывали.
      Попасть к вам под видом охотника тоже непростое дело. У вас неплохая контрразведка. Кандидаты негласно проверялись, на совесть проверялись.
      Извини, Ксения, но у них есть видеозапись твоего общения с одним известным художником.
      Ксения пожала плечиками и не покраснела.
      – Я просто позировала.
      – Да, беби. Позы там на редкость хороши. Поэтому, – продолжил я, – было решено запустить к вам человека под видом жертвы. Выбор пал на меня.
      Капитана Кларина, сотрудника специального отдела «Скорпион». Свою задачу я выполнил на все сто. Единственное, что мне остается узнать, – кто организовывал это шоу для новых русских мальчиков и девочек. Может, сами скажете, ваше высочество?
      – Вели… Хотя… – Царская рожа застывает в слащавой ухмылке. – Черта с два вы что докажете. Кто свидетель? Ты свидетель? Показания сотрудников в расчет не принимаются, это раз, тебя, прежде чем сюда привезти, до нитки обыскали и микрофонов не нашли, это два…
      – Вы мудак, ваше преосвященство, это три. Даже сейчас наш разговор записывается. У вас свои жучки, у нас свои.
      Я поймал блоху и посадил ее на ноготь.
      – Облади-облада! Дом окружен внутренними войсками и милицией. Ты бы бросил пистолет, на суде зачтется, попадешь на общий режим.
      Царь зеленеет, как недозрелый помидор. Это видно даже при свете тусклых лампочек.
      – Нет уж, Кларин! Вы все равно окажетесь в полной жопе! За нами стоят такие люди, что ваш «Скорпион» обломает клешни, а что касается тебя, то мои планы не меняются! Как кони на переправе!
      Царь убирает пистолет от виска Ксении и направляет в мою сторону.
      – В одну шахту лифта не входят дважды, царь. И нельзя стать немножко беременным!
      С этими словами я отдираю со спины пластырь, которым приклеено к коже опасное лезвие «Жилетт». Рука рассекает воздух, и лезвие, бешено вращаясь, словно дисковая пила, несется в цель. Вжик! Есть!
      Царь вскидывает руки, несколько раз палит в потолок и с грохотом падает на пол тяжелым мешком с говном. Финита. «Жилетт» – лучше для убийства нет".
      Ксения в обмороке. Я подхожу к царю и подбираю пистолет. Лезвие вошло точно между бровей, разрубило кость и проникло в мозг. Глаза открыты. Из уголка губ течет тонкая красная струйка. Хорошая сталь. Не держите на меня зла, ваше величество. Ничего не поделать, работа.
      Я поднимаю Ксению на руки и несу к выходу. Бедняжка, вся помада сошла.
      На улице прохладно. Я дышу полной грудью и отгоняю комаров. Кладу Ксению на траву. Наших еще нет. Они ждут условного сигнала. Крика гладкошерстного павиана.
      Ксения открывает глаза. Она прекрасна, фиг ли говорить. Но, увы, она не улыбается. И не плачет. Она безразлична. Что является самым страшным.
      – Значит, все было игрой, Флавиан?
      – Не совсем. Там, в комнате с «Ангелиной», все было по-настоящему.
      – Я ведь верила тебе, Флавиан. А ты? Ты воспользовался моей наивностью и сделал жертвой похоти. Все вы, мужики, одинаковые. Самцы.
      – Поверь, Ксения, – падаю на колени я. – Я не знал, что встречу именно тебя. А раскрыться сразу я не мог. Мы все ж с тобой не в парке Горького гуляем. Опаску имел. А ну возьми ты и настучи царю. (Кстати, уважаемый читатель, я вынужден извиниться и перед вами. За то, что сразу не объяснил, кто есть кто. Но что поделать? Миссия совершенно секретная, а стукачей сейчас больше, чем негров в Африке.) – Все равно, Флавиан. В культурном обществе так не принято. Прощай, дай Бог, чтобы мы больше не увиделись. Я буду присылать тебе открытки на Новый год.
      – Нет, Ксения, нет! Ведь работа – это вся моя жизнь. Тогда, в пятилетнем возрасте, я был заброшен в Китай под видом жертвы катастрофы. У меня нет никого, кроме тебя и начальника. Поверь, Ксения! И прости, если сможешь.
      Все у нас получится.
      – Значит, у тебя и поместья в Северном Батуте нет?
      – Нет. Но зато у меня хороший оклад, пайковые, надбавка за выслугу лет и за вредность, квартальная премия. Это не так и плохо. А Батут всего лишь легенда прикрытия. Шеф придумал. Он любитель комбинаций с изюминкой.
      – Вот и оставайся со своим шефом и его изюмом.
      Ксения бросает на траву шнурок с ракушкой и направляется прочь.
      – Ксения, опомнись! У романа должен быть счастливый конец! Хеппи-энд!
      – Не будет конца.
      Хлынул ливень. Потоки смыли кровь с моего тела, дерьмо с рук, но не смыли обиду с души. Почему? Почему она ушла? Опять просится цитата. Но хватит, хватит словоблудия.
      Ксения растворяется в первых утренних лучах солнца, словно богиня любви в пене шампуня «Ультра-Ду». Я протягиваю к ней руки, но стена дождя намертво встает между нами. Сверкает молния.
      «Кодак» – напрокат.
      И тогда, забыв, что многие еще не проснулись, я, нарушая общественный порядок, запрокидываю голову к сумрачному небу, поднимаю вверх руки и, уже не контролируя себя, испускаю жуткий рев бешеного желтого павиана…
      – Дяденька, ты чего кричишь?
      – Иди отсюда, мальчик, не мешай.
      – Тут ваши носилки, не забудьте. Казенные ведь, потеряете – стоимость из получки удержат…

      – Ксюша, еще один кубик. Он медленно приходит в себя. Нет, нет. В одноразовый.
      – Да, пожалуйста, Петр Алексеевич.
      – Я ведь предупреждал Султана Расуловича, чтобы он не использовал традиционные методы лечения. Этому больному назначен специальный курс.
      – Султан Расулович здесь ни при чем. Я видела, как утром он изучал историю болезни. К тому же он давно работает в клинике.
      – Что тогда могло произойти?
      – Вчера больному передали посылку. Я проверила, но ничего подозрительного не обнаружила. Не могла предположить, что книга спрятана в «Киндер-сюрпризе». А вечером случился приступ. Султан Расулович вколол двойную дозу, иначе больной бы не успокоился. Он так громко кричал…
      – Опять книга?! Это, Ксения, чисто ваша оплошность. Надо быть внимательней.
      И запишите на всякий случай в карточку, что больному категорически запрещается читать отечественную беллетристику, особенно этого подлеца Кивинова.
      – Хорошо, Петр Алексеевич, запишу.
      – Ну вот, мы открываем глаза. Ау, пора вставать. И на прогулку, на прогулку.
      – Вряд ли он сможет сам идти.
      – А вы приготовьте носилочки, Ксюша, носилочки. И в садик. Нет ничего полезней свежего воздуха. Факт. Ну-с, а что у нас с этим?..