Глава одиннадцатая

РОДНАЯ СТОРОНА

Владимир и сам не мог дать себе ответа, почему он проехал тот пункт, где ему по инструкции надо было сойти. Поезд мчал его все вперед, мимо рощ и перелесков, мимо больших вокзалов и крохотных разъездов – вперед, вперед к родной Смоленщине… И чем ближе были леса и поля родной стороны, тем все взволнованнее билось его сердце.

К концу вторых суток поезд замедлил ход, подъезжая к маленькой станции с узким земляным перроном. Проплыли навстречу станционные постройки, товарные амбары, полосатый шлагбаум, фигура дежурного в красной фуражке… И в окна пахнуло чем-то таким знакомым, таким сладостно знакомым, что сердце у Владимира сжалось и затрепетало, как осенний листок под порывами ветра.

Он сошел с поезда. Паровоз прощально свистнул. Лязгнули сцепления, застучали колеса, и Владимира охватила тишина.

Вот они – родные места!.. Поросшие кустарником полянки, дремучие леса, изрезанные оврагами и тихими ручьями. Вон река, а на том берегу – родное село… Здесь он вырос. Здесь бегал мальчонкой босоногий и веселый, а там, под кручей, в омуте, ловил с товарищами рыбу и шарил под корягами, вытаскивая на свет сердитых колючих раков. Все осталось таким же, как прежде…

Он стоял как завороженный и смотрел и не мог насмотреться. Но к сердцу уже подкрадывалось холодной змеей другое, горькое ощущение одиночества и отчужденности. Все это родное, теплое, до слез знакомое было для него в прошлом. Будущее было пусто и темно, как старый заросший паутиной колодец. И все-таки его манило туда, за косогор, за речку, в родное село…

Владимир зашагал по тропинке прочь от станции и вышел на дорогу. Она уходила прямо в лес, теряясь в тени обступивших ее берез и елок.

Навстречу попалась подвода. Рыжая кобылка лениво переставляла ноги и понуро, в такт шагам, махала головой. На телеге сидел старичок, свесив ноги в пыльных сапогах, и дремал, изредка, как будто спросонок, чмокая губами. Рядом с подводой бежала пегая собачонка – хвост колечком. Увидела Владимира, остановилась, побежала дальше.

Владимир свернул с дороги и пошел густым ельником. В лесу он почувствовал себя спокойнее. И тут им снова овладело чувство осторожности. В деревню, пожалуй, лучше войти вечером.

Он сел на землю, устланную толстым слоем бурой хвои, и тотчас же ощутил голод. Вытащил из кармана сверток – бутерброды, купленные в буфете на одной из станций, с жадностью стал жевать. Потом лег и не заметил, как заснул. Спал он долго, проснулся, когда день уже угасал и в лесу сгустились сумерки. Владимир мысленно представил себе, как он появится в родном доме. Жива ли мать?

А отец? Что они думают о нем? Наверное, считают давно погибшим… Да и правда! Разве он не погиб для них? Разве не погиб для всего, что так дорого сейчас его сердцу?..

Перед его мысленным взором возник родной дом, простое и милое убранство комнаты… Мать всегда любила сидеть за столом с краю, поближе к двери. А отец – в углу, под образами… Почему-то вспомнилась большая эмалированная миска. Он любил есть из нее расписной деревянной ложкой… И его мучительно потянуло домой.

Но он выбрался из лесу и спустился в ложбину уже ночью, когда в чистом небе загорелись большие звезды. Каждый поворот дороги к деревне был ему знаком. Направо, еще раз направо и налево… Вот и околица. Взошла луна, осветив деревенскую улицу. Большие тени деревьев темными пятнами лежали поперек дороги. В окнах мерцали огоньки. Где-то тихо звучала гармошка. Доносились голоса, нестройно певшие песню.

«Какой сегодня день?» – подумал Владимир и, посчитав, сообразил – воскресенье. Он потерял счет времени. На этой земле, на родной своей земле он жил жизнью загнанного зверя, поглощенный одним стремлением – избежать постоянно подстерегающей его смерти. Смерть ждала его всюду: и здесь, у родной околицы, и вон там, в избе, откуда доносятся голоса, и даже в родном доме… Даже в родном доме он не может чувствовать себя в безопасности. Такова его участь!.. Страшная участь!..

Долго пришлось ждать, когда все стихнет. Только в полной тишине, когда погасли последние огоньки в окнах домов, Владимир, пригибаясь, прокрался к дому родителей.

Было тихо, как на кладбище. Темные окна казались глубокими, как пропасти… Чувство страха и осторожности внезапно уступило место другому – чувству надежды. Нет, не может быть, чтобы опасность подстерегала его там, где живет мать. Не может, не может быть!..

Он ступил на крыльцо и негромко стукнул в дверь. Никто не ответил. Стукнул еще. И вдруг его словно обожгло кипятком. А что, если здесь живут не его родные, а совсем чужие, незнакомые люди?.. Столько лет прошло!..

И в этот миг вспыхнул свет в окне. Женщина, прикрывая глаза от света, всматривалась за окошко. Владимир сразу узнал ее. Мать!.. Она!.. И разом исчезло все – страх, тревога, усталость…

– Мама… Мама… – позвал Владимир.

Женщина отшатнулась. Звякнула щеколда на двери, отпираемой трясущейся рукой. И родное лицо мелькнуло перед ним, и родной голос позвал, назвав тем именем, которое было дано ему от рождения:

– Алешенька!..

Он сидел в углу, под образами, на том самом месте, где когда-то любил сидеть за столом отец. Комната показалась ему меньше. До лампадки у образов он мог свободно дотянуться рукой. А когда-то не мог достать даже со скамьи. Мать постарела. Ой, как постарела!.. Все лицо в морщинах… И волосы седые, белые.

– Вот так и живу, Алешенька, одна, – рассказывала мать, смахивая со щек редкие слезинки. – Отец помер. Почитай, годков уж десять… О тебе не слышали… А все верили – придет… Верили – вернешься… Вот и вернулся… Родной ты мой, маленький…

Она гладила его руки и смотрела, смотрела на него, не в силах отвести глаза.

– А подружка твоя, Татьянка Кузовлева, замуж вышла. Колхоз им с мужем новый дом построил. Помнишь Татьянку? А Васятку помнишь? Тот в городе. На агронома учится… Небось хочешь всех повидать…

– Что вы, мама! Никому не говорите, что я был здесь. Я ведь так… Понимаете… Все с войны вернулись с орденами… Сейчас в жизни уже многого добились… А я… я ведь осужден был… На десять лет…

– За что же, родненький?

– Так, за всякое… Ну, словом, стыдно мне соседям на глаза показываться. Вот выучусь на инженера, тогда приеду… Я ведь учусь.

– На инженера!.. – В голосе матери Владимир уловил нотки уважения и нескрываемой радости. – А потом, что же? Приедешь?

– Обязательно приеду. Здесь буду работать…

– Конечно, конечно, – торопливо закивала мать. – У нас тоже инженеры пригодятся. Вот мост через реку будут строить… Видишь – электричество теперь есть. Со светом живем. А раньше, помнишь? За керосином все бегал?..

– Помню, мама, помню…

– Соседку, Степаниду Фоминичну, помнишь ты?

– Это у которой мы яблоки в саду воровали? Помню!

– Мужа-то ее недавно радиоприемником наградили.

В словах старой женщины звучали нотки гордости за родной колхоз, за свое село, которое день ото дня богатело и хорошело.

– Ехать мне надо, мама, – сказал он, вставая.

– Куда же ехать? – Губы у матери дрогнули. – Опять одной мне тут… – с тоской проговорила она. И вдруг, маленькая, сгорбленная, прижалась щекой к плечу сына. – Алешенька, ты от матери родной не таись… Если несчастье какое у тебя, расскажи, откройся… – Она заглянула ему в глаза. – Может, ты… Может, еще не совсем…

Владимир понял, что она хочет сказать, и испугался, что чем-нибудь выдал себя.

– Что вы, мама! Я свободен. Говорю вам – на глаза соседям не хочу попадаться. И вы никому не рассказывайте, что я был… Понимаете… ведь стыдно… Я потом, потом… Приеду навсегда… – бормотал он.

Она опустила голову и отошла.

– Ну ладно уж… Если надо, потерплю. Ведь не один год терпела. Ждала все… – Она вдруг засуетилась. – На дорожку-то тебе сейчас соберу… Яичек, сала…

Владимир вытащил пачку денег.

– Вот, мама, возьмите от меня. Я буду присылать.

– Батюшки! – всплеснула руками старушка. – Да как же ты заработал столько? – Она с тревогой глянула в глаза сыну. – Честные ли деньги, Алешенька?

– Честные, мама, честные, – торопливо ответил Владимир, тыча пачку в сухую морщинистую руку, проклиная все, что заставило его быть таким вот и лгать родной матери. – Берите, берите. Мне пора…

За окнами занимался сероватый рассвет. Владимир вышел на крыльцо, огляделся и, поцеловав мать, не оглядываясь, зашагал прочь.

Глава двенадцатая

ДЕЛО № 93

– Разрешите войти? – несмело спросила миловидная женщина, остановившись на пороге кабинета.

– Прошу вас, – пригласил полковник Телегин, уже предупрежденный о посетительнице по телефону дежурным. – Товарищ Синельникова? Работник гостиницы?

– Да, это я.

– Слушаю вас. Садитесь, пожалуйста.

Екатерина Павловна села. Она долго не решалась прийти сюда, в областное управление Комитета госбезопасности. Но тревога, вызванная посещением работника комитета, не давала ей покоя. Все-таки в гостинице оказались жильцы, ночевавшие без прописки. И не их ли искал тот человек с надменным лицом? Наконец она решилась и поехала в управление. Пропуск был ей выдан быстро, без проволочек, и вот она сидит перед начальником управления, который смотрит на нее приветливо и вопросительно, дожидаясь, что она скажет.

– Извините, что я беспокою вас… Но мне кажется, что это очень важно… К нам в гостиницу заходил ваш сотрудник. Проверял книгу прописки…

Полковник слушал, не перебивая. Только время от времени легонько похлопывал ладонью по столу, точно хотел этим жестом успокоить женщину, волновавшуюся все больше и больше.

– Это, может быть, не мое дело… Но я все-таки решила прийти. Ведь как раз в ту ночь, до прихода вашего товарища, в гостинице ночевали три молодых человека. Ночевали без прописки. Паспортов не сдали. Работала моя сменщица. Мест не было. А эти трое попросились только до утра…

– И в какое время они пришли?

– Около одиннадцати.

– Вы их видели?

– Утром, в половине седьмого, когда принимала смену.

– Значит, они уже переночевали?

– На диванах, в коридоре.

– И уходили?

– Да, сказали вечером, что в шесть часов уедут. И ушли в половине седьмого.

– Вы не могли бы описать их?

Екатерина Павловна замялась.

– Затрудняюсь… Я видела их мельком.

– А могли бы узнать, если вам их покажут?

– Вероятно, смогла бы.

Телегин подошел к большому сейфу, отпер его и достал папку с крупной четкой цифрой «93» на картонной обложке. Развязав тесемки, он вытащил из папки какую-то фотокарточку, выдвинул ящик стола и взял целую пачку фотографий.

– Посмотрите внимательно, товарищ Синельникова. Не было ли среди тех троих вот этого человека? – Телегин протянул Екатерине Павловне одну карточку.

Женщина долго смотрела, прищурив глаза. Наконец она отрицательно качнула головой:

– Нет, не было.

– А этого?

– Н-не знаю… Кажется, нет.

Полковник подал женщине сразу три карточки:

– Посмотрите эти.

И она узнала. Да. Вот этот, со шрамом под глазом и продолговатой, словно сдавленной с боков головой.

– Этот был! – уверенно произнесла она.

– Вглядитесь внимательнее.

– Да, да, я хорошо помню. Именно этот.

Полковник положил фотокарточку Николая в папку.

– А жаль, что вы пришли поздно, Екатерина Павловна.

– Я сама понимаю… – Женщина опустила голову. – Но… Меня так обидел тон вашего сотрудника… Он словно не доверял мне… Даже смотрел с каким-то странным подозрением… Я долго не решалась…

– Да, прийти бы вам пораньше… – сказал Телегин. – Но вы и сейчас очень нам помогли.

Когда Синельникова ушла, Телегин с минуту сидел задумавшись. Значит, Зайцев не ошибся. Шпионов трое. И они какое-то время держались вместе. Один погиб. Осталось двое… Двое… Кто они? Где находятся сейчас?

И он медленно завязал тесемки картонной папки с цифрой «93» на жесткой обложке.

Петр Поликарпович Саженцев, страстный коллекционер-филателист, был взволнован. Нет, он был просто возмущен. Дежурному по управлению старшему лейтенанту Соколову с трудом удалось его успокоить.

– Нет, вы только подумайте! – негодовал старик. – Какой-то мерзавец пользуется моим обратным адресом, чтобы отправлять письма за границу! Понимаете – пользуется ад-ре-сом!..

– Понимаю, все понимаю, Петр Поликарпович. Но вы успокойтесь. Мы выясним, кто этим занимается и с какой целью.

– С какой целью? Конечно, для того чтобы перехватывать у меня марки. Но вы разберитесь. И как следует накажите виноватого. Кстати, хотел вас спросить. Почему это из милиции, куда я сразу же обратился, меня направили к вам?

– Потому, Петр Поликарпович, что дело может быть не только в марках.

Все началось утром. Доставая из почтового ящика, как обычно, газету, Саженцев увидел голубой конверт с наклейкой «Международное». Письма из-за границы Петр Поликарпович получал и прежде довольно часто. Такого рода депеша его не удивила. Но, принеся конверт в комнату, надев на нос очки, Саженцев обомлел. Письмо было «возвратным». Его возвращали отправителю. А отправителем… значился он сам, Петр Поликарпович Саженцев! Но, позвольте, ведь это вовсе не его почерк. И, хотя он знает имя адресата, который живет в Западной Германии, однако давно ему писем не посылал. А почему письмо вернулось в Советский Союз? Ага! Отправитель забыл написать название страны. Только город, название улицы, номер дома и фамилия… Ну, погоди же!.. Неслыханное нахальство – пользоваться его, Саженцева, именем, чтобы переписываться с коллекционерами!.. Нет, он немедленно пойдет в милицию! Пусть этот неизвестный хулиган будет найден и наказан!

Однако из милиции Петра Поликарповича почему-то направили сюда, в управление Комитета госбезопасности.

Полковник Телегин рассматривал принесенное Соколовым письмо. Обычное письмо с просьбой обменяться марками. Но перед полковником на столе лежал текст, присланный из лаборатории, где письмо прошло специальную обработку. На бумаге была обнаружена тайнопись. Телегин взял листок, присланный из лаборатории, в десятый раз перечитал строчки: «Начали действовать порознь. Слушаю вас в условленное время».

Да, письмо к западногерманскому филателисту было написано не Саженцевым. Его писал кто-то другой. «Начали действовать порознь».

Да, теперь ясно – сброшен не один шпион. Их несколько. Зайцев видел троих. Но может быть, их больше? Четверо? Пятеро?.. Однако Екатерина Павловна тоже видела троих. Письмо отправлено через день после того, как трое неизвестных ночевали в гостинице «Маяк». Очевидно, их все-таки трое. Не мог же четвертый, если их четверо, находиться все время отдельно. А что, если у него самостоятельное задание?

«Слушаю вас в условленное время». Условленное время. Ясно – у того, кто сообщал это, есть рация. Где она? Пеленгаторы пока не зафиксировали работы передатчика. Но речь несомненно идет о радиосвязи. Вероятно, лазутчик пользуется пока односторонней связью, только принимая передачи. Он осторожен.

Версии, предположения, догадки выдвигались одна за другой.

В гостинице и в лесу шпионы были без поклажи. Впрочем, насчет леса ничего не известно. Зайцев мог и не заметить снаряжения, спрятанного в кустах. Но в гостиницу лазутчики пришли явно без вещей. Значит, они спрятали вещи. Где? В лесу? И рация там же? Возможно. Следовательно, надо установить строгий контроль за теми участками, где шпионы уже побывали. Если рация в лесу, они непременно находятся где-то поблизости.

Глава тринадцатая

ВРАГ ТОРОПИТСЯ

Сказав, что будет дома только к вечеру, Сергей попрощался с Марией Федоровной и ушел. Сегодня в полдень по расписанию он должен слушать по радио своих шефов. Уже несколько раз Сергей принимал передачи. Сам в эфир не выходил. Он не хотел пока откапывать рацию. Незачем делать это без особой нужды. А принимать шифрованные радиограммы можно и на портативный приемник.

Раздвигая грудью и руками цепкий кустарник, Сергей забрался в гущу леса, остановился, взглянул на часы. Пора. Он вытащил из портфеля моток проволоки, ловко забросил его на дерево. Конец присоединил к маленькому приемнику, свободно умещающемуся в том же портфеле, вместе с несколькими книжками и тетрадками, купленными для отвода глаз Марии Федоровны, которая души не чаяла в трудолюбивом и обходительном своем жильце – «студенте». Это словцо, внезапно вырвавшееся у него тогда в ресторане, доставило Сергею немало тревог. Старушка несколько раз заводила с ним разговоры о его учебе. Пришлось выведать, какие в Петровске есть институты. Впрочем, он без особого труда уверил добрую Марию Федоровну, что поступил в педагогический на литературное отделение.

Сергей надел наушники, покрутил рычажки и сразу услышал свои позывные. Сердце радостно запрыгало.

Позывные умолкли, и после короткой паузы послышался сигнал, предупреждающий о начале передачи. Сергей приготовился и, как только зазвучали частые пискливые сигналы «морзянки», стал быстро записывать. Вот и конец. Дождавшись повторения, он сверил написанное. Все точно. Снял с дерева антенну, аккуратно уложил ее в портфель, достал кодовую таблицу и расшифровал полученную радиограмму:

«В квадрате восемь находится военный объект. Тщательно разведайте. Изучите возможность проникновения. Достаньте образец пропуска. Ш.».

Подписано самим полковником Шиллом. Значит – очень важно. Интересно, какую сумму положат в банк на его имя, если он достанет пропуск?..

Владимир спешил в М. Он и так уже задержался, самовольно изменив инструкцию. Но ему так хотелось побывать там, в маленьком селе над тихой рекой!.. Он не мог поступить иначе.

На одной из станций Владимир зашел в буфет. Хотелось есть. В буфете было полно народу. Торопливо пили пиво, закусывали бутербродами. Владимиру некуда было спешить. Здесь – пересадка. До отхода поезда на Южнокаменск – целых два часа.

Он взял две кружки пива, несколько бутербродов, порцию сосисок с капустой и сел за столик.

От столика к столику ходил по буфету молодой парень в грязной стеганке и немыслимой кепке с засаленным козырьком, просил подаяния. Подошел к Владимиру:

– Угости пивом.

Владимир подвинул ему кружку:

– Пей.

Парень жадно прильнул к кружке. Владимир разглядывал его с любопытством.

– Почему не работаешь?

– А зачем? – последовал ленивый ответ. – Пока дураки есть, деньги у меня будут. – Парень утер рукавом мокрый рот и нахально раскланялся. – Спасибочко за угощенье. Пока.

– Постой. Тебе деньги-то нужны?

Парень остановился:

– Еще как! Дашь, может, а? Верну, не жить мне на свете!

– Дураков ищешь. Паспорт у тебя есть?

– А то как же! Без паспорта не ходим. И справка есть. Из заключения я. Только позавчера освободился.

Парень достал из кармана сложенную вчетверо бумажку, порылся еще и вытащил паспорт. Владимир подвинул ему вторую кружку:

– Пей.

Пока бывший заключенный пил, шпион внимательно разглядывал паспорт.

– Продай его мне, – шепнул он.

От неожиданности парень поперхнулся. Он уставился на Владимира, растерянно слизывая с губ пивную пену.

– Ты другой получишь… А этот… Ну, скажешь – потерял… Хочешь три сотни?

– Три… сотни?

– На, вот, бери…

При виде денег глаза у парня загорелись. Он схватил бумажки, вырвал у Владимира свою справку и, оставив ему паспорт, быстро исчез. Шпион огляделся и тоже поспешил к выходу.

«Важный военный объект». Его еще надо было разыскать. Под всякими предлогами Сергей стал наведываться в район восьмого квадрата и вскоре обратил внимание, что на одной маленькой станции, километрах в двадцати от Петровска, утром сошло много пассажиров. Люди были в рабочей одежде и спешили. Выходили из разных вагонов, здоровались, шли вместе – по шоссе в лес. «Друг друга знают, значит, вместе работают», – отметил Сергей.

На другой день незаметно, лесом он двинулся следом за рабочими и вскоре увидел крытый навес. Автостанция. Отсюда рабочие ехали дальше на автобусах.

Несколько дней подряд шпион сходил на этом полустанке, лесом выходил к автостанции и, чтобы примелькаться, проходил мимо, направляясь в поселок, видневшийся на горе за перелеском.

Однажды по дороге он сел в догнавшую его полуторку.

– Пойдем погреемся, – пригласил он шофера, сходя возле закусочной.

Шофер отрицательно покачал головой, включил скорость, и машина, заурчав, поехала дальше.

«Сорвалось, – пожалел Сергей. – А знакомый водитель в нашем деле – клад».

В закусочной никого не было. Буфетчик щелкал на счетах. «Время рабочее», – догадался Сергей.

Неожиданно распахнулась дверь. В закусочную ввалилось трое. Сергей быстро подошел к стойке, взял кружку пива и сел за столик.

– Угощаю! – воскликнул самый молодой из троих, светловолосый паренек, весь усыпанный веснушками. – Друг! – обернулся он к буфетчику. – Всем по паре пива и закуски!.. Для затравки.

Они устроились за соседним столиком, отхлебывая пиво, громко переговаривались. Из их разговора Сергей понял, что подгулявшие приятели сегодня свободны от работы, а завтра заступят в ночную смену.

На другой день Сергей появился в закусочной в часы окончания работы. Он пришел первым и занял место за столиком. Вскоре закусочная стала заполняться народом. Среди рабочих он узнал веснушчатого паренька. Тот, видно, спешил. Мест за столами не было. Но, когда паренек с кружкой пива в руке проходил мимо Сергея, тот окликнул его:

– Садись, друг! Я ухожу.

Паренек благодарно улыбнулся и сел.

С той поры Сергей стал наведываться в закусочную часто. И его надежды оправдались. Прошла неделя, и он опять встретился с веснушчатым пареньком, кивнул ему, как старому знакомому:

– Присаживайся. Место свободное.

Некоторое время они пили пиво молча. Потом Сергей, как бы невзначай, спросил:

– С этой недели в дневной работаешь?

– В дневной. – Паренек поморщился, покрутил головой. – Гульнули вчера… До сих пор в голове метель…

– Ну, это легко поправить! – Сергей проворно поднялся, подошел к стойке, взял бутылку водки, колбасы, сыра, принес еще две кружки пива. – Чем убился, тем и лечись, – пошутил он, разливая водку по стаканам. – За знакомство! Тебя как величать?

– Иваном.

– А меня – Валерием. Пей, Ванюша! – Сергей поднял стакан, звонко чокнулся с пареньком и залпом выпил водку.

Паренек, видно, чтобы не отстать, сделал то же самое.

– Вот это по-нашенски, по-рабочему! – одобрил Сергей, запивая из кружки.

Вечером, когда стемнело, Владимир подошел к маленькому домику, утопавшему в пожелтевших кустах сирени, и постучал. Дверь отворила стройная молодая женщина.

– Эльвира Леоновна? – вежливо осведомился Владимир.

– Да, это я, – ответила женщина, с порога вглядываясь в незнакомого посетителя.

– Я разыскал вас по просьбе друзей, – сказал Владимир, входя в дом и плотно затворяя за собой дверь.

– Друзей? – удивилась женщина. – Вы меня пытаетесь интриговать. Я прямо сгораю от любопытства. Каких же?

– Наших общих, американцев.

Эльвира отшатнулась:

– Что вы сказали? У меня нет друзей американцев.

– Напрасно вы так думаете. Сейчас американцы друзья всем тем, кто в войну был близок к немцам.

– Я не знаю никаких немцев! Что вам нужно?!

– Спокойно, спокойно, Эльвира Леоновна. Шеф уверял меня, что вы весьма уравновешенная женщина, а он редко ошибается.

При слове «шеф» Эльвира пожала плечами; было видно, что она успокаивается.

– Не понимаю, что же вам, собственно, нужно?

– Мне хотелось бы узнать, где находится Петерсон?

Эльвира Леоновна снова заволновалась:

– Откуда вы знаете о Петерсоне?

– Я знаю не только это. Мне известно, что немцы выдали вам фремденпасс[1]…

Эльвира в изнеможении опустилась на стул.

– После войны я не видела Петерсона, – пробормотала она.

Владимир пристально взглянул на нее:

– Дайте-ка ножницы.

Все еще в растерянности Эльвира Леоновна встала, взяла с туалетного столика ножницы и подала гостю. Он отвернул полу пиджака и, нервно тыча остриями в подкладку, подпорол ее. На пол вывалились аккуратно свернутые бумаги. Владимир бережно поднял их и развернул.

– Вам знакомо это?

– Боже мой! Боже мой!.. – Эльвира Леоновна побледнела. Она узнала подписанное ею обязательство сотрудничать с гитлеровской разведкой.

– Вот видите. Друзья за границей у вас все-таки есть.

– Боже мой! Боже мой!.. – повторяла женщина, прижимая ладони к пылающим щекам.

– Успокойтесь, – сказал Владимир. – В чужие руки эти документы не попадут. Где вы сейчас работаете?