Рубиновое ожерелье

Как и внизу, здесь тоже все было перевернуто. Эмелайн оглянулась и спросила у миссис Пратт, может ли она описать внешность напавшего на нее мужчины.

— Довольно молодой, — сказала компаньонка.

Кордия и Эмелайн понимающе переглянулись.

Дело в том, что для женщины в возрасте миссис Пратт все мужчины до пятидесяти лет наверняка казались молодыми.

— Вы можете сказать что-либо более определенное, мэм? — спросила Эмелайн.

— Я помню, что у него был очень зловещий вид, — сказала компаньонка. — И глаза — черные, злые. А лицо похоже на мордочку какого-то животного… — Хорька?

Эмелайн чуть не задохнулась от гнева, уже подозревая, кто был этот мужчина.

— Да, действительно! — воскликнула миссис Пратт. — Очень похож именно на этого зверя. Как странно, что вы смогли угадать прямо с первого раза. Удивительный случай!

— Случай тут совершенно ни при чем. И ничего нет случайного в том, что я знаю, кто этот мужчина. Это не кто иной, как Вернон Брофтон, лакей моего покойного мужа.

Она отвернулась, потому что старая леди очень внимательно на нее посмотрела.

— Умоляю, простите меня, мэм, — сказала Эмелайн. — Потому что во всем виновата именно я.

Кордия не могла допустить, чтобы вся вина легла на плечи Эмелайн, и рассказала о ночном визите Брофтона.

— Потому что я тоже виновата, — сказала Кордия. — Я могла рассказать об этом инциденте брату, но слишком увлеклась прической и своими новыми платьями.

— Я согласна с Кордией, — добавила миссис Пратт. — Вы не должны так наговаривать на себя, леди Сеймур. Вы же не знали, что этот мужчина еще вернется! Вполне достаточно было сказать Тернеру, чтобы он остерегался… — Она вдруг умолкла, явно почувствовав, как заволновалась Эмелайн. — Вы, конечно, сказали дворецкому? Было бы очень глупо не сказать ему! Такая беспечность может дорого стоить, и последствия…

Эмелайн действительно испугалась, потому что у Брофтона была репутация человека весьма свирепого.

— Кордия, — сказала Эмелайн. — Ты вошла в дом первая. Тернер открыл тебе дверь?

— Нет, — ответила Кордия. — Дверь была приоткрыта. Я даже не заметила, потому что думала о другом. И когда я никого не увидела, то решила, что Тернер быстро отошел на секунду. Уж не думаешь ли ты, что…

— Оставайтесь здесь, — приказала Эмелайн. Она взяла свечу. — И закрой за мной дверь, Кордия.

Не желая слушать миссис Пратт, которая умоляла ее никуда не ходить и закрыться в комнате до самого утра, Эмелайн спустилась по лестнице, мечтая, чтобы ее шелковое платье шуршало не так громко, и чтобы у ее дорогого папочки действительно был пистолет. В холле она остановилась только для того, чтобы перевести дыхание. Затем прошла на цыпочках по коридору до двери, которая вела на кухню. Прижав ухо к двери, Эмелайн прислушивалась несколько минут. Не услышав ничего, кроме беспечного мышиного писка где-то в стене, Эмелайн открыла дверь и медленно спустилась по шести ступенькам. Теперь она находилась в самом нижнем уровне дома.

На кухне, посередине стола горела лампа, и стояли вокруг четыре тарелки и четыре чашки. На тарелках еще была недоеденная пища, да и чашки с кофе были почти полные. Все говорило о том, что четверо слуг как раз сели пообедать, когда их кто-то прервал.

Но где они теперь? Служебная дверь была закрыта на засов. Так что, Кто бы ни находился здесь раньше, он не мог уйти этим путем.

Боясь с каждой минутой все больше, Эмелайн повернулась, чтобы поскорее убраться отсюда, как вдруг услышала какой-то звук, доносившийся из шкафа.

Еще одна мышь? Эмелайн подождала, не двигаясь, боясь даже дышать. Наконец звук повторился. Если это была мышь, то Эмелайн надеялась, что никогда не увидит ее близко, потому что, судя по звукам, которые издавал этот зверь, чудовище должно было весить не меньше тонны.

Когда ручка шкафа яростно задергалась, Эмелайн чуть не упала в обморок.

— Кто… кто там? — едва смогла выговорить Эмелайн.

Вдруг из шкафа раздались мольбы о помощи. Она бросилась к нему и повернула большой железный ключ, который торчал из замка. Дверь распахнулась, и четверо узников выбрались наконец на свободу.

— Мы должны были сказать вам о Брофтоне, миледи.

— Тернер прав, — поддакнула его жена. — Но мы боялись, что потеряем свое место. Слишком много людей сейчас без работы, а там, где есть место, редко требуются сразу дворецкий и экономка. — Глаза у нее неожиданно стали мокрые, и она вытерла их краем фартука. — Я умру, если не смогу видеть моего Джорджа каждый день.

Тернер закашлял, затем похлопал жену по плечу, явно огорченный таким проявлением эмоций.

— Успокойся, Фанни. Нас еще никто не выгоняет.

Они впятером сидели за столом на кухне, пили свежезаваренный кофе, забыв о своих страхах, по крайней мере, на время.

Эмелайн пила крепкий кофе и чувствовала себя значительно лучше.

— Мы все хотели друг другу кое-что сказать и все ждали удобного момента. В данный момент нам надо решить, что делать.

— А может, нам это просто забыть, ваша светлость?

Эмелайн покачала головой.

— Боюсь, что нет, миссис Тернер. Во-первых, потому, что миссис Пратт сильно пострадала и, вероятно, захочет внести жалобу. Но даже если и нет, то кто поручится, что Брофтон не ворвется сюда и в третий раз? Вы сказали, что он угрожал вам пистолетом и заставил залезть в шкаф. А что, если Брофтон приведет целую банду головорезов, тоже с пистолетами? В следующий раз одним только синяком на голове дело не обойдется.

— Может, Брофтон уже взял то, что хотел? — предположила Ханна.

— Если я все правильно понимаю, — сказала Эмелайн, — то еще не взял.

Она прикоснулась к своему ожерелью, провела пальцами по золотому плетению и по темно-красным камням. Потом она взглянула на дворецкого.

— Что вы думаете по этому поводу, Тернер? — спросила Эмелайн.

— Это все из-за его братца! — воскликнула экономка.

Она испуганно смотрела на ожерелье, глаза были расширены от страха, как будто это было не ожерелье, а смертельно опасная змея.

— Сэмюэл всегда был такой, — сказала миссис Тернер. — Мой Джордж ничего не знал, пока все дело уже не закончилось.

— Я в этом не сомневаюсь, — заверила ее Эмелайн. — Однако если Брофтону действительно нужно мое ожерелье, то, как видите, он его еще не получил. А значит, он еще вернется.

Тернер закрыл лицо руками и скорбно опустил плечи.

— Он еще вернется, миледи! — сказал дворецкий. — Клянусь жизнью, он еще вернется.

— Да, вы могли бы и поклясться, — ответила Эмелайн.

Он взглянул на нее, будто видел в первый раз. А потом произнес:

— Вы должны понять моего брата. Он, конечно, всегда был непоседа. Часто шалил. Но все это было так, просто мальчишество, до того как он познакомился с Брофтоном. Именно Брофтон уговорил его помочь ему ограбить мистера Эдгара Уиткомба.

Тернер даже слегка наклонился вперед, будто желая подчеркнуть значение своих слов.

— Брофтон очень злой человек, он устроен не так, как другие люди. И он во всем винит Сэмюэла, и знаете за что? За то, что Сэмюэл держал в руках ожерелье в момент выстрела. Брофтон уже считал эти рубины своей собственностью! А Сэмюэл их вроде как потерял, и теперь мы — я и Фанни — должны Брофтону. Он думает, что ожерелье принадлежит ему просто потому, что он решил его украсть, и полагает, что имеет право забрать то, что ему принадлежит.

Эмелайн вздрогнула при мысли, что ее преследует такой человек, как Брофтон, и хотела даже сорвать с шеи рубиновое ожерелье и швырнуть его на пол, чтобы там его и мог найти лакей. Но, конечно, она знала, что это ей не поможет. Как только Брофтон обнаружит, что это лишь стразы, он придет снова, еще более злой, и, возможно, захочет отомстить тем, кто живет в этом доме.

— Мы не можем просто игнорировать его угрозу, — сказала она.

— Нет, не можем, миледи, — согласился Тернер. — Теперь надо очень внимательно следить за домом. Но я даже не знаю, что еще надо сделать.

Эмелайн знала точно, что надо сделать ей. И у нее не было на этот счет никаких сомнений. Она знала, что — или, точнее, кто — может вернуть ей снова чувство спокойствия.

— Я пошлю записку на Кавендиш-сквер, — сказала она. — Лорд Сеймур наверняка знает, что надо делать.

А Лайам, в полном неведении относительно той драмы, что разыгралась на Гросвенор-сквер, вернулся к себе домой на Кавендиш, где все было готово к его отъезду в Суррей утром следующего дня.

Это была важная поездка. Лайам должен был лично представить свой план строительства для благотворительного общества… Хотя, если честно сказать, Лайам очень не хотел уезжать из Лондона в такой момент.

— Помочь вам раздеться, майор? — спросил Феликс Харви, поставив кувшин горячей воды на мраморную крышку умывальника.

Ординарец явно с любопытством ожидал услышать от Лайама последние новости.

— Нет, — ответил Лайам. — Ложись спать. Завтра будет хлопотный день.

Но слуга не дал так просто от себя отделаться. Он оглянулся, будто что-то еще здесь забыл.

— Ну, а как прошел вечер, сэр? — спросил Харви. — Мисс понравился ее первый ночной выход в город?

— Кажется, да.

— И что теперь ее светлость? — У Харви был такой легкий и беззаботный тон. — Она получила все то, о чем мечтала?

«Чтоб ты провалился!» — подумал Лайам. Он прекрасно слышал иронию в голосе ординарца, хотя не собирался поддаваться на его уловку.

— Леди Сеймур была под большим впечатлением от фейерверка.

— О, конечно! — сказал слуга, явно не смущенный прохладным тоном хозяина. — Это впечатляющее зрелище, да! Ничего удивительного, что все от него в восторге. Особенно честная, скромная, хорошо воспитанная леди, как ее светлость, которая провела все детство в деревне со своим уважаемым отцом, воспитавшим ее как надо, так что у нее в голове нет мыслей мчаться каждый год в большой город на поиски разных всем известных развлечений…

Слуга замолчал, чтобы перевести дыхание и дать возможность ответить на его комментарии. Когда никаких замечаний не последовало, он продолжал:

— Если бы все огни фейерверка могли говорить, они бы сказали, как хороша леди Сеймур! Она лучше всех этих огней. Она будет хорошей помощницей для джентльмена, который собирается жить в деревне. Вот что сказали бы эти огни. — И он помолчал, чтобы его слова дошли как следует. — Вы согласны, майор?

Чувствуя себя маленькой букашкой, которую разглядывают через большое увеличительное стекло, Лайам отвернулся от чересчур проницательных серых глаз своего ординарца.

— Пожалуй, хватит уже на сегодня, Харви, — сказал Лайам. — Мне надо будет вставать в шесть часов. Ступай.

— Так точно, сэр.

Феликс Харви поклонился и вышел из комнаты, но до этого еще раз окинул хозяина внимательным, изучающим взглядом.

Когда дверь наконец закрылась за слугой, Лайам едва удержался от желания запустить в нее одной из своих сшитых на заказ кожаных вечерних туфель.

«Хорошая помощница»! Вот уж действительно!

Почему слуги всегда думают, будто знают, что случилось или что думает тот или иной человек по конкретному поводу — даже еще до того, как этот человек, для которого это весьма серьезное дело, пришел хоть к какому-либо умозаключению?

Лайам сорвал с шеи галстук и бросил на столик у зеркала. Затем стал шагать по комнате, надеясь так сосредоточиться и привести в порядок мысли, которые совсем запутались.

Он чувствовал возбуждение во всем теле, просто думая о ней.

Об Эмелайн…

Конечно, он страстно хотел пойти с ней в Темную аллею. Там он мог бы обнять Эмелайн и поцеловать. Ни один мужчина, глядя на нее в этот вечер, не удержался бы от такого желания! Эмелайн была так прекрасна! Словно эта чудная ночь. А синее платье Эмелайн напоминало своим оттенком далекое небо, на котором вот-вот вспыхнут звезды, но еще холодное и загадочное, обещающее мимолетное блаженство. Столь прекрасны были ее кудри, блестящие в лунном свете! И губы ее!..

Он остановился. Святое небо! Неужели он действительно сочиняет стихи?

Застонав, он упал на постель и лежал так несколько минут, одетый, прямо на одеяле. Нет, это какое-то лунное безумие с ним творится! Лайам не мог по-другому объяснить свое поведение. И все-таки она была невероятно красива! Сердце забилось чаще при воспоминании о том, насколько она красива.

Но помощница? Нет. Об этом не может быть и речи.

Во-первых, потому, что все было так не вовремя!

После битвы под Тулузой — о самой битве он старался забыть, — когда охотники и добыча не отличались уже ничем, а мужество и сила воли стали уроком дня, Лайам пытался контролировать свои эмоции. За долгие месяцы лечения он сумел распланировать свои дни и годы, в основном отдавая внимание проекту для благотворительного общества и заботам о благополучии сестры.

О себе и своем будущем он почти не думал. Конечно, ему нужна молодая женщина. Но от нее требовалось совсем немного — хорошая родословная, покладистый характер, желание рожать ему детей и, да, еще у нее должны быть хорошие зубы.

Но Лайам вполне мог подождать до тех пор, когда такая особа появится на его горизонте. А пока были цели поважнее.

Он не собирался сейчас тратить время на поиски такой женщины. И уж точно Лайам не искал себе невесту, когда вошел к своему кузену Амброузу в тот день, почти две недели назад, и встретил там Эмелайн. Не первой весны и совсем не покладистую. Она даже имела наглость чуть не выгнать его из комнаты!

Вспомнив этот случай, Лайам слегка улыбнулся. Да, Эмелайн Харрисон не назовешь покладистой. И он мог легко представить, какой лексикой она наградит того мужчину, который попробует заглянуть ей в зубы!

Она не юная леди, но что-то есть в ней особенное. Не только ее красота, ее ум и ее нежность. Эмелайн принимает жизнь такой, какую видит, и умеет находить в этом прелесть — качество, которое больше всего нравилось Лайаму.

Кроме того, Эмелайн очень энергичная и полна веселья. Просто находясь рядом с ней, Лайам чувствует, как снова возвращается к жизни.

Феликс прав, безусловно, в одном: для какого-то мужчины Эмелайн может стать хорошей помощницей. И, конечно, доброй и любящей женой. Нежной, страстной и…

Лайам вспомнил, как она качнулась навстречу ему, когда он поцеловал ей руку. Эмелайн так и хотела отдаться, и это очень возбуждало его. Только изо всех сил Лайам удерживался, а сам страстно хотел схватить ее и объятия и почувствовать сладость ее мягких сочных губ. Он видел — Эмелайн может быть очень страстной! Счастливчик тот, кто станет ее мужем.

И только Лайам представил, как Эмелайн сгорает от желания в объятиях другого мужчины, так сразу сжал кулаки. Он готов был просто прибить того, кто захотел бы изведать ее страсть.

Лайам вскочил с кровати и снова стал ходить по комнате, надеясь успокоиться и слегка обуздать свои разгоряченные чувства.

Вдруг он вспомнил одну вещь, которая пришла ему в голову, еще когда он увидел ожерелье на шее Эмелайн. Он прошел по темно-зеленому ковру к письменному столу красного дерева, стоявшему в углу у окна, взял лист бумаги и подвинул к себе чернильницу в кожаном футляре, в которой еще оставалось одна или две капли темной жидкости. Не затачивая перо, он обмакнул его в чернила, а затем написал для себя напоминание отослать настоящие рубины в «Ранделл и Бриджес», чтобы ожерелье почистили, на тот случай, если Эмелайн решит надеть именно это ожерелье на первый бал, где будет присутствовать и Кордия.

Он все еще держал перо, когда вспомнил, как красиво выглядела Эмелайн сегодня вечером и как прелестно смотрелись золотистые локоны на ее белых плечах.

Образ был настолько прекрасен, что Лайам наклонился и перечитал написанные им строчки.

Рубины?! Нет, это не для Эмелайн! Даже настоящие, они не могут соперничать с ее красотой. Только не с такой блестящей красотой, нет!

Еще чернила не высохли на пере, а он добавил к своему напоминанию новую строчку. На этот раз о том, что надо по возвращении заглянуть к ювелиру. А в конце страницы он дописал: «Узнать у Эмелайн, что она больше любит — изумруды или сапфиры».

Глава 13

Ночь для обитателей дома номер семнадцать на Гросвенор-сквер выдалась беспокойная.

Эмелайн хотела, чтобы Тернер немедленно поехал в наемном экипаже на Кавендиш-сквер, но жена дворецкого со слезами на глазах заметила, что женщины не должны оставаться одни, и Эмелайн переменила свое решение, приказав Тернеру отправляться на Кавендиш едва рассветет.

Тернер прочно заколотил гвоздями высокое французское окно в библиотеке, через которое Брофтон проникал в дом. Эмелайн, тем временем, пошла наверх и составила записку для Лайама. Она объяснила, что случилось, и просила его приехать к ним немедленно. Только после этого Эмелайн вернулась в комнату миссис Пратт и рассказала Кордии и компаньонке о том, что произошло внизу. Но про историю с братом дворецкого она решила не говорить.

— Надо срочно вызвать сюда Ханну, — сказала миссис Пратт, как только услышала все это.

Она без посторонней помощи встала и начала прыгать на одной ноге по комнате, бросая на кровать все свои вещи, которые могла найти в таком беспорядке. Заметив, что Кордия все еще сидит в кресле, компаньонка посоветовала ей шевелиться быстрее, а не быть как бревно.

— Времени у нас нет, — говорила миссис Пратт перепуганным голосом, который сразу стал выше на целую октаву. — Беги в свою комнату и позови служанку. Мы не должны терять ни секунды. Надо успеть упаковать вещи к приезду лорда Сеймура. Я убеждена, что он заставит нас переехать на Кавендиш-сквер немедленно.

Кордия встала, но, вместо того чтобы поторапливаться, как требовала компаньонка, посмотрела на Эмелайн.

— Я..

Эмелайн покачала головой и посмотрела девушке прямо в глаза. Эти глаза говорили, что Кордия напугана и тоже хочет уехать. Но в то же время она храбрилась. Она готова была остаться, если Эмелайн так решит.

— Возможно, что это лучше всего, — сказала Эмелайн, успокаивающе погладив Кордию по плечу. — Ханна и Тернеры тоже могут поехать, если захотят, на Кавендиш-сквер. Они будут жить там до тех пор, пока власти не найдут Вернона Брофтона, а потом смогут вернуться обратно.

Никто не заметил, что Эмелайн не включила собственное имя в кавалькаду отправляющихся на Кавендиш-сквер. Но как она могла? Эмелайн не имела права распоряжаться Лайамом Уиткомбом.

Она вспомнила одно замечание леди Фебы. Что Эмелайн, дескать, «вешается» на Лайама. И она ухмыльнулась, решив, что никогда не будет этого делать. Очевидно, самое лучшее для нее — это вернуться туда, откуда она приехала, в Бартолсби. Но Эмелайн до сих пор не получила деньги и не могла купить себе билет. Если никакой другой возможности не будет, она попросит Лайама. Пусть он отправит ее домой в своей карете.

Он, конечно, будет уговаривать ее остаться. Просто от хорошего воспитания он попытается ее убедить, что она желанная гостья. Но Эмелайн не нужны все эти игры в хорошие манеры. Ей нужна его любовь! И чтобы обязательно вся — до последней капли!

Эмелайн могла признаться теперь сама себе… теперь, когда времени уже нет! Она любит его и хочет ответной любви. Не короткой, в несколько мгновений, а навсегда. На меньшее она была не согласна.

А все эти слова о страсти ради только самой страсти были просто слова. Но Эмелайн по-прежнему хотела страсти, зная, что Лайам может дать ей то, что она хочет. Она также поняла, что эта страсть кипит в ней только потому, что она любит его. Любит всей душой. Неважно, что он первый жених, а она деревенская девушка. Эмелайн отдала ему свою любовь, и уже навсегда. Неважно, как это случилось. Они встретились, и она полюбила его. Но она знала, что его чувства к ней просто дружеские, и не могла поверить, что сможет находиться с ним под одной крышей.

Ей оставалось только одно — вернуться в Бартолсби. С этой мыслью она вышла из комнаты, оставив Кордию и миссис Пратт собирать вещи. Эмелайн пошла к себе в спальню, чтобы собрать свои. К сожалению, эта работа не заняла много времени и сил, поэтому Эмелайн по-прежнему думала только о Лайаме и о любви.

Остаток ночи Эмелайн провела, сидя в кресле, которое подвинула к окну. Эмелайн укуталась в теплую шаль, доставшуюся ей от матери, прислонилась головой к прохладному стеклу и смотрела на небо. Один раз она загадала желание, глядя на особенно яркую звезду, но, будучи взрослой женщиной двадцати семи лет, Эмелайн не должна была верить в подобные чудеса и потому не обманывала себя. Вряд ли ее желание исполнится. Под утро небо из темно-синего стало серым, а из серого — розовым. И Эмелайн к тому времени решила окончательно, что она будет делать. Она верила в правильность своего решения. Если небеса велят так поступать, то не следует им противоречить. Итак, сначала она выслушает то, что скажет Лайам. Затем, если ее помощь в деле поимки Вернона Брофтона не понадобится, Эмелайн попросит Лайама отвезти ее домой в Уилтшир. Она будет наблюдать за Лайамом очень внимательно, когда станет ему это говорить.

Если он вежливо поклонится и даст ей свою карету, Эмелайн будет все точно знать о себе. Но если — и она молилась и одновременно скрещивала пальцы, — если он намекнет, что желает видеть ее чаще, что существует надежда на совместное будущее…

Только тогда она останется.

Довольная таким планом, Эмелайн встала и поспешно надела одно из своих новых платьев, желая выглядеть великолепно. Ведь уже скоро должен был прийти Лайам.

Это новое платье было бледно-фисташкового цвета, с белым кружевным воротничком — просто великолепное. Фантастический зеленоватый оттенок делал ее такой же юной, как сама весна. К сожалению, все эти старания были напрасны, Тернер вернулся не в карете Лайама, а в наемном экипаже.

— Его светлости нет дома, — сообщил дворецкий, расстроенный не меньше, чем она. — Он уехал примерно час назад. Предвидятся какие-то большие перемены в маленькой деревушке недалеко от Мэртона. Лорд Сеймур уехал в своем «берлине». Как сказал слуга, чтобы придать торжественности моменту.

Эмелайн опустилась на бежевую кушетку, неожиданно очень уставшая. Бессонная ночь все-таки сказывалась.

— Прошлым вечером лорд Сеймур говорил, что он уезжает на несколько дней, но я не думала, что он выедет еще до рассвета.

Она закрыла глаза и приложила пальцы к вискам. «Если бы я послала Тернера ночью, вместо того чтобы слушать советы его жены…»

Если… Что теперь если!

И надо все сначала. Надо придумать срочно новый план! Хотя Эмелайн не могла сейчас думать ни о чем. Голова раскалывалась, как будто малюсенькие плотники старательно работали там, возводя преграды на пути ускользающих мыслей.

— Его слуга хоть и не джентльмен, но все равно настоящий джентльмен, — продолжал Тернер. — И такой любезный…

— Харви? — спросила Эмелайн, открыв сразу глаза. Она вспомнила дружелюбного ординарца. — Э, он не поехал вместе с лордом Сеймуром?

— Нет, миледи. Мистер Харви поедет следом за ним в коляске. Так что, когда я сказал, что для лорда Сеймура есть важное сообщение, мистер Харви согласился передать записку лично в руки своего хозяина, прямо после церемонии.

Стук в висках прекратился. Эмелайн села прямо, снова способная соображать.

— Это хорошо, Тернер! Возможно, что в этом наше спасение. — И она спросила: — А далеко эта деревня?

— Не знаю, миледи. Но до Мэртона ехать около двух часов. Все зависит от дороги и от погоды, конечно.

Эмелайн стала высчитывать, сколько часов понадобится, чтобы съездить туда и обратно, да плюс время, необходимое на церемонию.

На лестнице послышался шум, означавший, что миссис Пратт, Кордия и ее служанка идут сюда.

— Где лорд Сеймур? — спросила компаньонка, быстро оглядывая комнату. — Почему его нет? Вы послали ему записку? — Не ожидая ответа, леди продолжала срывающимся голосом: — Как это легкомысленно с вашей стороны! И как нам быть без джентльмена? И кто подскажет, что нам делать?

— Успокойтесь! — сказала Эмелайн. Но сама она столь же страстно желала увидеть этого рыцаря в сияющих доспехах.

— Я не в состоянии думать, когда вы кричите как глупая гусыня, — добавила резко Эмелайн.

Перепуганная леди замолчала от неожиданности, вытащила носовой платок и, всхлипывая, забормотала, что все они могут считать себя счастливыми, если их не убьют за обедом.

— Что ж, вас точно не убьют, — сказала Эмелайн. — По крайней мере, не за обедом, потому что к тому времени вас тут не будет. Я попрошу Тернера найти наемный экипаж. Вы и Кордия поедете на Кавендиш-сквер.

Она повернулась к дворецкому.

— Дайте нам знать немедленно, когда карета подъедет сюда.

— Слушаюсь, миледи.

Вскоре она услышала, как дворецкий вышел на улицу и свистнул проезжавшему экипажу.

— В карете будет место только для вас троих, — сказала Эмелайн. — Поэтому багаж оставьте пока здесь. Когда лорд Сеймур вернется, он обо всем позаботится.

Она пожала руку Кордии и добавила:

— Не волнуйся, все будет хорошо.

Кордия удивилась, будто только сейчас заметив, что ее подруга до сих пор еще не в дорожном платье.

— Но как же ты? — воскликнула Кордия. — Значит, ты не едешь?

Эмелайн покачала головой.

— Нет. По крайней мере, не сейчас. Я должна еще кое-что выяснить.

В это время вошел дворецкий и сказал:

— Экипаж ждет у подъезда, миледи.

— Спасибо, Тернер, — ответила Эмелайн. — Будьте так добры, проводите вниз миссис Пратт.

Дворецкий и служанка взяли миссис Пратт под руки и повели ее к карете.

Тогда Кордия повернулась и крепко обняла Эмелайн.

— Пожалуйста, поедем! — умоляла Кордия.

— Я не могу, — сказала Эмелайн, высвобождаясь из объятий. — Но я благодарна тебе за приглашение.

— Может быть, это из-за моего брата ты сомневаешься, ехать или нет?

Эмелайн хотела ответить отрицательно, но потом передумала.

— Все в моей жизни из-за него.

— Я так и думала. Но поверь мне, он бы очень хотел, чтобы ты поехала с нами. Он очень тебя… он все время думает о тебе.

Эмелайн обрадовалась от того, что девушка почти сказала.

«Значит, она верит, что ее брат любит меня?» — подумала Эмелайн.

В ней на секунду вспыхнула надежда. Но только на секунду. Эмелайн обняла Кордию за плечи и, повернувшись, пошла с ней к двери.

— Мы с тобой не можем это обсуждать, — мягко сказала она.

— Но…

— Если все так, то, значит, так и будет, — добавила Эмелайн. — Но что бы ни было, я должна сама услышать это от твоего брата.

Экипаж уехал. После этого прошло чуть меньше часа, и в дверь дома постучали.

Эмелайн вздрогнула, но успокоила себя, решив, что вряд ли Брофтон отважится проникнуть в дом прямо через парадную дверь и уж, конечно, не при свете дня. Поэтому она подавила страх и попросила встревоженного дворецкого узнать, кто это пришел.

Вернувшись с очень оскорбленным видом, дворецкий сказал:

— Она утверждает, что имеет сообщить вам нечто важное, миледи.

— У «нее» есть имя? — спросила Эмелайн.

— Я полагаю, что да. Однако она настаивает, что вы знаете ее. Она говорит, что ее зовут Агнес…

Эмелайн очень удивилась, что Агнес решила нанести ей визит, но сразу же сказала дворецкому, что желает принять посетительницу.

— Пусть войдет, — приказала Эмелайн. — И приведите ее сюда, пожалуйста.

Тернер сделал, как ему велели, но не стал объявлять, а просто открыл дверь гостиной и отступил в сторону, позволив Агнес пройти.

Эмелайн подошла и протянула руку для приветствия.

— Какой сюрприз! Входите же. Могу я предложить нам что-нибудь выпить?

Огромные перья на широкополой ярко-красной шляпке качнулись, когда посетительница кивнула головой.

— Это не просто визит вежливости, ваша светлость, Хотя, конечно, я благодарю вас за такой теплый прием. Однако я пришла, потому что обнаружила одну очень важную вещь, которую должна вам сообщить.

Эмелайн жестом пригласила ее сесть на кушетку, затем подвинула один из золоченых стульев в стиле рококо и тоже села.

— Что это за важная вещь? — спросила она.

Агнес расстегнула свою бархатную пелерину, затем сказала:

— Прошлой ночью, когда я и Джонни Бархэм покинули Воксхолл, мы решили зайти в трактир «Два барана» и выпить по кружке пива. У меня там недалеко есть уютное местечко… — Она замолчала, сильно покраснев. — Я хочу сказать, что мы там сидели за столом, болтали весело, и вдруг заходит этот хитромордый тип, ну этот хорек, бывший лакей лорда Сеймура, — упокой Господи душу его светлости, — добавила она.

Эмелайн сцепила пальцы, чтобы они не дрожали. Ей неожиданно расхотелось слушать дальше эту историю.

— Брофтон, — сказала она.

— Да, так вроде его зовут. Хотя негодяй и висельник — больше подходит для него, если я все правильно угадала.

— Вы очень проницательны, — заметила Эмелайн — Что касается этого, — сердито ответила Агнес, — то я стараюсь держать глаза и уши открытыми. И вот так это вышло, что я случайно подслушала, как этот хорек говорил со своим дружком и просил его помочь в одном деле. А дело это такое, что надо ему взять одну вещь, которая вроде бы точно принадлежит ему.

— Ожерелье? — тихо спросила Эмелайн.

— Похоже, что и вы очень проницательны.

— Тот второй мужчина согласился помочь?

Перья на шляпе Агнес закачались снова.

— Он сказал, что ему это пара пустяков, даже если надо кого-то пришить, лишь бы дело выгорело.

Губы Эмелайн стали неожиданно сухими, как песок, и она спросила у Агнес, произнес ли тот мужчина имя человека, которому угрожает опасность.

— Вы, ваша светлость, такая проницательная, — сказала Агнес очень мягко. — Думаю вы и сами знаете, чье это имя.

— Мое? — прошептала Эмелайн.

— Да. Этот сукин сын так и сказал: «леди Сеймур»

— Магазин за углом! — крикнула Агнес кучеру. — Но улица там слишком узкая для экипажа. Остановись где-нибудь тут! Дальше мы пойдем пешком.

Выйдя из кареты, где пол был застелен грязной соломой, Агнес взяла один фунт, который Эмелайн уже хотела подать кэбмену, и, разорвав купюру пополам, сунула одну половинку ему в руки, а другую спрятала в своей сиреневой перчатке.