Оборотни в законе - Легальная дурь

Кирилл Казанцев

Легальная дурь

©Казанцев К., 2013

©Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2013

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()

Пролог

Анатолий Трофимович Варламов проснулся довольно рано. Рассвет за окном был зябкий, серый и никакого прояснения на ближайшее будущее не обещал. Да, март подходил к концу, но весной еще даже и не пахло. Настроения это не прибавляло. А еще Анатолий Трофимович вспомнил, что отпустил на субботу домработницу, а значит, о завтраке сегодня придется позаботиться самому. Это окончательно его добило. Теоретически завтрак могла приготовить жена, хозяйка она была замечательная, но Анатолий Трофимович точно знал, что супруга этого делать не будет. В последнее время между ним и женой образовалась ощутимая и весьма неприятная дистанция. Возможно, это было из-за очередного кризиса супружеской жизни, но, возможно, Галина о чем-то догадывалась. Или злые языки подсказали. Уж чего-чего, а их в его городе хватало. Впрочем, Анатолий Трофимович считал, что в любом случае жене не на что обижаться. Живут-то они дай бог каждому, положение в городе исключительное, наверное, тысячи женщин мечтали бы стать женой мэра. Уже одно то, что не приходится, выпучив глаза, бежать каждый день на работу, дорогого стоит. И копейки считать не нужно. А любовь, что же? Любовь проходит, остается, как говорится, уважение. Только женщины не желают вникать в частности, а именно в них самая суть. Ему как мэру приходится тащить на себе тяжкий крест – все городские заботы об этих ЖКХ, торговых точках, недвижимости. А поганые статейки в газетках? А зависть людская, когда даже близкие желают твоей погибели? А выходки городской думы? А проблемы с собственным бизнесом? Жена думает, что благополучие приходит само, падает с неба. Ну, допустим, так она не думает, но должного понимания от нее все равно не дождешься. И завтрак придется готовить самому. Конечно, ничего хитрого – хлопья с молоком, чашка кофе, парочка тостов с мармеладом. С некоторых пор Анатолий Трофимович старался соблюдать диету, а то уж чересчур стал расплываться, тогда как в моде сейчас руководители подтянутые, спортивные, энергичные. Позитивные, одним словом. Он-то, конечно, позитивный, но вот расплываться стал, тут не поспоришь.

Обнаружилось, что жены и вовсе нет дома. Пока он спал (спальни у них давно разные), она куда-то укатила, не оставив даже записки. Скорее всего, к сестричке, которая держит модный салон в центре города, – чесать языками. Про него чесать. А то, что без него, без его власти никакого бы салона и в помине не было, про это они не думают. Что ж, сепаратные процессы в наше время сильны как никогда, это даже на семьях сказывается, но он сумеет обуздать их.

Когда Анатолий Трофимович готовил тосты, в дверь позвонили. Жили они с женой в элитном доме, с ограниченным числом квартир, и если консьерж кого-то впускал, то это мог быть только свой, хорошо известный человек. Охрана здесь была на высоте. Тем не менее Анатолий Трофимович посмотрел на гостя через дверной глазок. Было опасение, что с утра пораньше может заявиться дочь. Характерец у нее вздорный, целиком от мамаши достался. К тому же в последнее время она вспоминала об отце, только когда требовались деньги. Причем речь шла, как правило, о солидных суммах. Но пронесло – оказалось, что его решил навестить двоюродный племянник Павел, коммерческий директор их собственной фармацевтической фирмы. Правда, такой ранний визит был неожиданным, и Анатолий Трофимович даже слегка встревожился.

– Привет! – буркнул он, впуская племянника в квартиру. – Что без звонка? На заводе, надеюсь, ничего не случилось?

– Пока не случилось, – сказал Павел, снимая дубленку и аккуратно вешая ее в шкаф в прихожей. – А без звонка, потому что проезжал мимо – вот и подумал, зайду посоветоваться, я тут всю ночь думал…

Он остановился напротив большого зеркала и принялся старательно зачесывать растрепавшиеся волосы с ранними залысинами на узкой голове. Павел был высок, худ, с длинными неловкими руками, неуклюжей походкой, но голова у него работала – дай бог всякому, и Анатолий Трофимович очень его за это ценил. В фирме Павел занимал место коммерческого директора и был чем-то вроде мотора, который тащит все производство.

– Завтракал? – спросил Анатолий Трофимович деловито. – Кофе будешь? Предложил бы тебе и коньячку дернуть, но знаю, что не употребляешь!.. Ну, что нахмурился, шучу я, понятно? Проходи на кухню. Я, знаешь, привык по старинке на кухне, не понимаю всех этих гостиных, будуаров… Душа не лежит. Мой дед из глухой деревни вышел, городскую специальность своим умом освоил, и я этим горжусь! Аристократа из себя строить не буду, хоть режь!.. И, между прочим, простой человек всегда за меня…

Павел, кажется, пропустил всю эту болтовню мимо ушей. Он давно привык к красноречию своего высокопоставленного родственника. Приведя себя в порядок, он взял с тумбочки кожаную папку, которую принес с собой, кашлянул и с весьма озабоченным видом зашагал на кухню. Там он из вежливости мигом проглотил предложенную чашку кофе, положил папку на худые колени и выжидательно посмотрел на Анатолия Трофимовича. Тот, поморщившись, прожевал остаток тоста и со вздохом сказал:

– Ну, выкладывай, что у тебя там! Вид у тебя какой-то… не вдохновляющий, прямо скажем… Чего стряслось-то? С оборудованием что-то? Или по финансовой части?

Анатолий Трофимович не слишком разбирался в фармации, но в один прекрасный момент появилась возможность прибрать к рукам небольшой завод лекарственных препаратов, и вот этот самый Павел, да еще зять, служивший в ту пору заведующим городским отделом здравоохранения, убедили Анатолия Трофимовича, что это дело необычайно выгодное, если за него взяться с головой. Он согласился, вложил капитал и не пожалел об этом. Ведь взялся он за это дело с золотой головой племянника Павла, и дело пошло в гору как бы само собой. Анатолий Трофимович почти и не вмешивался в производственный процесс, но за финансами следил лично и строго. И, слава богу, до сих пор прибыль шла бесперебойно. Завод был записан на зятя, который уже и зятем не был, но сидел у Анатолия Трофимовича на крючке, потому что немало накуролесил в пору своего заведования, и доказательства этого хранились в надежном месте. Нет, зять вряд ли мог ему напакостить, да и не захотел бы он лишаться куска пирога. Так что же случилось?

– Ничего не случилось, Анатолий Трофимович, – с серьезным видом сообщил Павел. – Пока у нас все тип-топ. Но есть одна вещь, которая меня беспокоит.

– Ну-ну, и что же это? – подбодрил Анатолий Трофимович племянника.

– Я скажу, – кивнул Павел. – Но сначала ответьте откровенно – вы всю жизнь рассчитываете быть мэром?

Анатолий Трофимович нахмурил брови. Таких вопросов он не любил категорически. Однако догадавшись, что вопрос задан не из пустого любопытства, ответил:

– Пока уходить не собираюсь. А что там дальше – это один бог знает. И тот, кто его на земле представляет. А ты для чего это спросил? Слышал что-нибудь? Кто-то копает? Я их всех знаю, кто копает. Кишка у них тонка. Кто-то новый?

– Нет, я не о том, – отмахнулся Павел. – Я в том смысле, что фирма – это база. Фундамент. Если дело налажено, то превратности судьбы, допустим, решаются легче, правильно?

– А что не так с фирмой? – опять нахмурился Анатолий Трофимович. – Я тут целиком на тебя полагаюсь, ты знаешь…

– Я это ценю, Анатолий Трофимович, – с уважением сказал Павел. – Потому и беспокоюсь. В нашем деле ведь как? Как в джунглях. Хватай первым, не схватишь – другой оторвет, и с руками. Но это все предисловие. А суть в том, что наметилась тут одна неприятная вещь. Лабораторию прикладных биотехнологий в нашем городе знаете? Ну, там еще этот, как его – Старосельцев Леонид Григорьевич руководитель.

– Ленька Старосельцев? – изумился мэр. – Постой, так ведь мы с ним в одной школе учились! Она теперь в физико-химический лицей преобразована. Он уже в десятом классе учился, а я в восьмом. Десятиклассники на нас свысока поглядывали, важничали – куда там! А Старосельцев у них первый пижон был. Точно! Помню, тогда мечтал ему нос утереть, аж до слез! Сейчас-то смешно… Ну и чего этот Старосельцев?

– Он-то сам ничего, – ответил Павел, терпеливо переждавший воспоминания старшего товарища. – А вот в лаборатории у него готовят новый препарат – говорят, настоящая революция будет в лечении сосудистой патологии. Весь современный арсенал окажется ненужным. Теперь понимаете?

– Пока не очень, – настороженно произнес Анатолий Трофимович. – Это ж вроде как положительный факт – такой препарат?

– Положительный, согласен, – кивнул Павел. – Но только не для нас с вами. Такой вот парадокс. У нас ведь с вами как раз традиционные препараты для лечения сосудистых болезней. Вспомните, каких трудов нам все это стоило – лицензии, патенты…

– Я помню, – буркнул Анатолий Трофимович. – Так ты хочешь сказать, что с приходом на рынок этого препарата нам хана?

– Ну, такой терминологией я предпочитаю не пользоваться, – пожал острыми плечами Павел. – Но в целом… Появление на рынке такого препарата поставит под удар наше производство. Не сразу, не в один день, но вектор именно такой. Наша задача – отодвинуть день «икс» как можно дальше во времени. Есть два пути – покупка нового патента, перестройка производственной базы, и здесь мы сталкиваемся с неизбежными издержками. Я прикинул возможные потери, и вот… – он достал из папки печатный лист с цифрами и протянул его мэру. – Если я и ошибся в расчетах, то только в меньшую сторону.

Анатолий Трофимович с недоверчивым видом взял листок, насупившись, принялся читать и, прочитав, присвистнул. Он встретился глазами с племянником.

– Именно, – кивнул Павел. – Про это и говорю. Причем, учтите, пока еще у нас есть возможность для маневра. Я разговаривал с людьми, которые работают в лаборатории, и из этих разговоров выяснил следующее – основные исследования и основные идеи исходят от одного человека, молодого ученого. Алексеем Веденеевым его зовут. Талантливый парень, энергичный в своей сфере, но абсолютно неприспособленный в смысле борьбы за существование. Стопроцентный ботаник. Таких теперь в музее показывать надо. В Красную книгу занести. Зарплата копеечная. Наверху против его исследований не возражают, но и не превозносят. Вяло все. Понятно же, что по большому счету это никому радости не принесет. Финансирование из федеральных источников, скудное, экономят на всем. Разработка препарата ведется во многом на свой страх и риск, это не заказ из Центра. Вот такой расклад. Думаю, если заинтересовать Старосельцева, он своим решением прекратит разработки. Но это нужно делать не откладывая, потому что они там собираются подавать заявку на клинические испытания, вот что я слышал. А если клинические испытания пройдут гладко, то чем черт не шутит – вдруг какая-то крупная фирма в Москве возьмется за это дело? Тогда мы идем на дно, Анатолий Трофимович. Если акулы бизнеса решат раскрутить этот препарат, года через полтора нам придется полностью перестраиваться. Возможно, на самом деле сценарий не столь мрачен, но я бы предпочел перестраховаться. А кто знает, что там впереди, какой кризис? В нашем деле благодушие недопустимо.

– Да уж какое благодушие! – протянул Анатолий Трофимович. – С тобой не заблагодушествуешь, Паша! Но ты, это, не обижайся! Все правильно. Предупрежден, значит, вооружен. Золотая у тебя голова! На пять ходов вперед смотришь. Так и надо.

Видно, однако, было, что Анатолий Трофимович не слишком доволен открытой перед ним перспективой. Он даже полез в какой-то шкафчик и извлек оттуда початую бутылку шотландского виски.

– Не хотел с утра-то, – сердито объяснил он. – Но теперь все одно к одному. Нервы успокоить надо. Так ты дернешь?

Павел протестующе помотал головой и поспешил объясниться:

– Я вас расстраивать не хотел. Просто чем раньше примешь меры, тем меньшие потери, Анатолий Трофимович. Это как закон. Врачи говорят, что болезнь легче предупредить, чем потом лечить.

– Сам понимаю, – с легкой досадой сказал мэр и налил в стакан из толстого стекла изрядную порцию виски. – И что же ты предлагаешь конкретно?

– Поговорить с этим, как его, со Старосельцевым. Как-никак он в этом городе живет. И дальше ему тут жить. Пускай он федерального подчинения – это ничего не решает. Кому он в Москве нужен? Да по сути дела никому. Сами знаете, какая сейчас тенденция – экономия и еще раз экономия. Сворачивают институты, производства, больницы… А тут паршивая лаборатория. И даже запатентуют они это лекарство – радость небольшая. Заплатят им гроши. Пятнадцать минут славы? Поговорить с ним надо. Он человек разумный, поймет, что ему выгоднее. Я тут прикинул, в какую сумму это нам может обойтись… Вот, ознакомьтесь, Анатолий Трофимович!

Павел достал из папки еще один листок с расчетами и протянул мэру. Тот, хмурясь, отставил стакан, из которого успел отхлебнуть глоток, и погрузился в изучение математических изысканий своего директора.

– Я смотрю, ты не поскупился, – не слишком любезно заметил он, прочтя все до конца. – Не жирно будет?

– Думаю, в самый раз, – деловито заметил Павел. – Улучшение жилищных условий – это для вас в данный момент не проблема, а человек на добавочную жилплощадь всегда клюет. Небольшая сумма на личный счет, это уж как заведено. Это, так сказать, главный аргумент. Ну и турпоездка в экзотическую страну как завершающий штрих. Позагорает товарищ у теплого моря, поглядит на мулаток, на бирюзовую волну и забудет все свои заботы и страхи. С путевкой, думаю, проблем не будет – с Марией Анатольевной договоримся…

– С Марией Анатольевной договоришься! – скривил губы мэр. – Она с тебя самого семь шкур спустит!

Речь шла о дочери Анатолия Трофимовича, которая с легкой руки отца держала в городе туристическое бюро, но добра не помнила, вела себя заносчиво и глупо. Дела при этом у нее шли неважно, и она регулярно являлась к отцу за материальной помощью – можно сказать, как на работу ходила, но стиль поведения при этом не меняла. Одним словом, неблагодарная свинья, дело обычное. Анатолий Трофимович махнул рукой.

– Ладно, в общих чертах ясно, – сказал он. – Раз ты говоришь, что дело обстоит таким образом, оснований не доверять у меня нет, ты в этих делах лучше меня разбираешься. Вот только кто возьмет на себя переговоры? Мне не с руки, ты понимаешь. Да и, честно говоря, нет у меня желания с Леней Старосельцевым объясняться. Глупо, конечно, но вот эти школьные дела… Все мне кажется, что он опять пижонить начнет. Противно.

– Не начнет, – убежденно заявил Павел. – Я его немного знаю. Нормальный мужик. Любого начальства как огня боится. Договориться с ним можно в два счета. Я это так себе представляю – сначала вы с ним встретитесь. Как бы на официальном уровне. Ну, типа, мэр интересуется научными разработками в нашем городе, проявляет заботу… Спросите, не нужно ли чего. Мол, возможности у нас небольшие, но если что в наших силах, всегда готовы помочь… В общем, лапши на уши навешать. Главное, чтобы он прикинул, откуда ветер дует. Ничего конкретного с вашей стороны, но само появление заставит задуматься. А дальше уже с глазу на глаз или я с ним буду договариваться, или наш Васильчиков – он у нас мастер на все руки, убеждать умеет. Под водочку, при соответствующем антураже… Я в этом плане, конечно, проигрываю. А он к любому подход найдет. Где польстит, а где и припугнет.

– Ладно, с этим делом, допустим, решили, – Анатолий Трофимович задумчиво почесал нос. – Но проблема не в одном Лене. Ты же сказал, там этот, талант… И вообще, целая же лаборатория…

– Талант пусть на себя Старосельцев берет, – убежденно сказал Павел. – Ну, я не знаю, заинтересует чем-то человека. Переключит на более реальные цели, зарплату там повысит, должностишку подкинет повыше. Много ли нашим ботаникам надо? А лаборатория, что ж? Обычная организация, девяносто процентов бездарей и завистников. Только рады будут, если более талантливый товарищ по носу получит. Нет, тут, я думаю, сложностей уже не возникнет. Главное, с начальством договориться. Он волевым решением разработку закроет как бесперспективную, документацию в архив, а лучше нам передаст, парня этого повысит, чтобы ему не обидно было, и дело в шляпе. И мы будем спокойны.

– Спокойны, говоришь? Ну что же, спокойствие дорогого стоит, – пробурчал Анатолий Трофимович. – Решено, сделаем, как ты советуешь. График у меня плотный, но я выкрою время, навещу этот гадюшник. Как говорится, хороший градоначальник обо всех печется. Даже о тех, кто на сторону смотрит. Поинтересуемся, как живется на федеральном финансировании. Вот, кстати, подкину тебе еще одну вводную – насчет финансов. Я слышал, научные организации сейчас всякие гранты хватают, а где гранты, там и финансовые нарушения. С этой стороны хорошо бы Леню проверить. Налоговую к нему направить…

– Пока можно не направлять, – вставил Павел. – Пока можно только намекнуть на такую возможность. Если у него рыло в пуху, он сразу поймет, что к чему.

– Согласен, – кивнул Анатолий Трофимович и уже с большим оптимизмом поднял стакан с виски. – За удачу! Может, дернешь все-таки? Нет? А я дерну. В субботу можно. Тем более, ты мне такую задачу подкинул, что без бутылки не разберешься.

– Не переживайте, разберемся, – успокоил Павел, деловито складывая бумаги в свою папку. – Главное, цель намечена, что делать – понятно. Разрулим, будьте уверены.

1

Алексей Веденеев, молодой мужчина лет тридцати пяти, очень не любил пьющих. Сам он за всю жизнь раза два прикладывался к рюмке (и то после долгих уговоров и насмешек окружающих), и оба раза ничего хорошего в этом действии не нашел. Он, конечно, понимал, что люди пьют, чтобы забыться, чтобы получить дозу положительных эмоций, чтобы раскрепоститься, но сам так поступать не хотел. Алексей был убежден, что радость и положительные эмоции дарит человеку сама жизнь – работа, творчество, семья. Он горел на работе, с увлечением занимался исследованиями, поддерживал жизненный тонус, занимаясь в свободное время спортом, обожал свою тихую жену, участкового врача по специальности, и горевал только об одном – у них с женой не было детей. В чем была причина, кто был тому виной, он не выяснял, или, может быть, боялся выяснять. В конце концов, они были еще молоды и не теряли надежды завести детей.

Алексей Веденеев был кандидатом медицинских наук и работал в научной организации, которая вкратце называлась лабораторией прикладных биотехнологий, а среди своих именовалась и вовсе кратко – Лаборатория. В отличие от жены, которая выбрала занятия практической медициной и ежедневно вращалась в самой гуще больных, Алексей предпочел исследовательскую работу. Имея за плечами два высших образования – медицинское и химическое, – он сосредоточился на синтезе новых лекарственных препаратов. В лаборатории велись в основном рутинные работы по заказам из Федерального центра или каких-нибудь фирм, ничего интересного. Оригинальная разработка была только у Веденеева. Он вынашивал формулу этого лекарства несколько лет, ошибался, заходил в тупик, выбирался из него и снова шел в бой. И наконец пришла удача. Он синтезировал препарат, который должен был помочь тысячам больных. Оставалось только провести последние испытания, пройти проверку и запатентовать препарат. Правда, львиная доля славы при этом отходила к Старосельцеву, заведующему лабораторией, который сам ни на что не был годен, но приклеивался ко всем мало-мальски выгодным разработкам в качестве научного руководителя. Но бог с ним. Веденеева это не слишком волновало. Важен был уникальный результат. Да и Старосельцев, в конце концов, заслужил благодарность. По крайней мере, он не мешал. А в чем-то даже и помогал Веденееву. И ребята из лаборатории тоже немало сделали. Нет, пускай это будет общий труд. Веденееву было достаточно знать, что его фамилия прозвучит среди прочих. Он знал себе цену, но он также знал, что без помощи товарищей, без коллективных усилий не сумел бы пройти этот нелегкий путь. По складу характера он был все-таки коллективистом. Не любил он только общих застолий и пьяных.

Именно по этой причине произошла у него стычка в подъезде собственного дома. Дело было вечером в пятницу. Веденеев задержался на работе и вернулся домой позже обычного, часов в девять. Ленка давно была дома и ждала его, волнуясь и регулярно справляясь по мобильному, все ли у мужа в порядке. Потому Алексей торопился и старался нигде не задерживаться. Он уже вошел в дом, предвкушая встречу с женой, как вдруг случилось происшествие, которого он никак не ждал и которое оставило у него в душе крайне неприятный осадок.

Алексей пешком поднимался к себе на пятый этаж, рассеянно мурлыча под нос какой-то нехитрый мотив. Неожиданно у него над головой на площадке третьего этажа послышались возня, сдавленные восклицания, тяжелый топот ног. Алексей вздрогнул и остановился, прислушиваясь. Странным образом все замерло, и наверху тоже. Подняв голову, Алексей продолжил подъем, придерживаясь за перила, и, преодолев поворот, вдруг увидел двух намертво сцепившихся на площадке людей. Обоих Веденеев знал в лицо, не более, – они даже не здоровались никогда. Один, молодой человек лет двадцати восьми с виду, жил на третьем этаже, всегда держался надменно, хорошо одевался и владел темно-вишневым «Фольксвагеном». Это было все, что Веденеев о нем знал. Второй сосед жил под квартирой Веденеева, на четвертом этаже, дома бывал редко, приходил поздно и почти всегда пьяным. Этот сосед одевался неважно, стригся коротко и имел взгляд настолько тяжелый, что Веденеев при встрече старался поскорее отвести глаза. Он был уверен, что сосед связан с уголовным миром. Правда, до сих пор все возможные неприятности со стороны этого человека тяжелым взглядом и ограничивались.

А вот сегодня его, кажется, прорвало. Весь негатив, скопившийся в этой мрачной душе, выплеснулся на приличного с виду молодого человека. Что послужило тому причиной, Алексей не знал. Но картина, представшая его глазам, казалась вопиющей. Тот сосед, которого Веденеев почитал за уголовника, держал молодого человека за горло и, невзирая на сопротивление, размеренно вколачивал в стену. Он был намного сильнее парня и имел неоспоримое преимущество в драке. Оба противника были красны, но по разным причинам. Лицо молодого человека наливалось кровью из-за пережатого намертво горла, а тот, кто его душил, был багрового цвета от ярости и еще от выпитого алкоголя. По всей площадке разносился душный ядовитый запах перегара.

Глаза молодого человека с налитыми красными прожилками с отчаянием и ненавистью смотрели в мутные глаза нападающего. Он пытался вырваться, но у него ничего не получалось. Он даже крикнуть как следует был не в состоянии. Его элегантное пальто было вымазано в штукатурке, то же самое творилось и с наглаженными брюками. Из-под шарфа, сбившегося набок, выглядывал краешек шелкового галстука. Из распухшей нижней губы на подбородок сбегала тонкая струйка крови – видимо, сначала он получил удар по лицу. Но хулиган явно этим не удовлетворился. Веденеев понял, что если он не остановит злодея, то у них в подъезде случится убийство.

– Что вы делаете?! – закричал он отчаянно. – Немедленно прекратите! Да я полицию сейчас вызову!

Не помня себя от гнева, Веденеев взбежал наверх и с разгона пихнул пьяного в бок. Драться по-настоящему он не собирался. Во-первых, не слишком был к этому привычен, а во-вторых, надеялся, что нарушитель порядка все-таки опомнится и постесняется дебоширить при свидетелях. Алексей не раз слышал, что, получив отпор, подобные типы мгновенно тушуются и отступают.

В его случае получилось не совсем так. Стриженый мужик и в самом деле не ожидал удара. От толчка он потерял равновесие и слегка ослабил хватку. Молодой человек тут же отреагировал – он с удивительной ловкостью, которой Веденеев от него не ждал, освободился от захвата, нырнул в сторону под руками своего врага и, не говоря ни слова, пустился опрометью вниз по лестнице. Через секунду внизу с грохотом захлопнулась входная дверь. Пьяный развернулся лицом к Веденееву и в упор посмотрел на него своим тяжелым взглядом.

– Ты что такое творишь, сучонок? – хрипло спросил он. – Ты что это себе позволяешь?

– Я позволяю?! – возмутился Алексей. – Это вы как себя ведете! Что вы устраиваете в подъезде? Нападаете на людей! Думаете, управы на вас нет?

Он нисколько не боялся сейчас этого нетрезвого дебошира, хотя нельзя сказать, чтобы ему приходилось часто бывать в подобных переделках. Но Веденеев был слишком возмущен, чтобы бояться. К тому же его воодушевляло удачное начало – он едва шевельнул рукой, и жертва хулигана была спасена. Он вдруг понял, что способен поставить на место любого.

– Впредь постарайтесь вести себя в нашем подъезде прилично, – отчеканил он, глядя в глаза пьяному. – Иначе вас ждут большие неприятности. В следующий раз я обязательно сдам вас в полицию.

Пьяный хмыкнул и презрительно скривил губы.

– Ты сам сейчас понял, что сказал? – презрительно произнес он, дыша на Веденеева перегаром. – В следующий раз полезешь не в свое дело, распрощаешься с яйцами! Так и заруби себе на носу, недомерок!

Веденеева оскорбило такое определение. Ведь он был на полголовы выше хулигана. Тем не менее продолжать дебаты в таком стиле он не собирался. Это было, во-первых, глупо, а во-вторых, дома ждала жена.

– Дайте-ка пройти, уважаемый! – надменно сказал Веденеев и демонстративно оттеснил стриженого рукой в сторону, как бы фиксируя свою окончательную победу.

Но тут произошло неожиданное. Мутные глаза пьяного сузились, он сделал короткий шаг вперед, ухватил Веденеева одной рукой за ворот, другой за рукав пальто, рванул на себя, подставил бедро, и Алексей, будто в один миг потеряв вес, взлетел в воздух, бултыхнул ногами и тут же, снова наполнившись тяжестью, безвольно рухнул на бетонный пол. От удара спиной у него перехватило дыхание и потемнело в глазах. Веденеев уделял большое внимание физкультуре, держал себя в форме, тренировался, но к подобным фокусам был совершенно не готов. А его противник, не давая ему опомниться, обеими руками сдавил ему горло. Таким образом, теперь Веденеев оказался в положении жертвы. Самым оскорбительным было то, что произошло это в тот момент, когда он поверил в свое преимущество.

Алексей попытался вырваться, но безуспешно – противник держал его мертвой хваткой. Веденееву не хватало воздуха, перед глазами у него поплыли багровые круги. Пощады просить он не собирался, но ему ужасно захотелось, чтобы кто-нибудь из жильцов вышел на лестничную площадку и спас его. Как назло, никто не выходил. Дом словно вымер. Только откуда-то сверху доносилось чуть слышное бормотание телевизора. Возможно, из его собственной квартиры.

Как ни странно, но в эту минуту Веденеев подумал о том, как худо было молодому человеку, которого он спас. Тяжела была рука у пьяного соседа. И сам он оказался куда более опасным человеком, чем представлялся Алексею минуту назад. Настолько опасным, что теперь Веденеев всерьез начинал подумывать о том, не прощаться ли ему с жизнью. Однако вдруг опасный сосед разжал руки, скривил лицо в пьяной гримасе и с некоторым усилием поднялся. Попытался встать, преодолевая слабость, и Веденеев. Сразу ему это не удалось.

– В следующий раз на меня не прыгай! – злобно предупредил сосед, глядя, как Алексей корчится на грязном полу. – А вообще, лучше убирайтесь со своим дружком подальше. Здесь я вас, подонков, все равно достану, попомни мое слово!

Он круто развернулся и, пошатываясь, стал подниматься по лестнице. Через некоторое время хлопнула дверь квартиры на четвертом этаже, и все стихло.

– Вот гад! – бессильно пробормотал Веденеев.

Он с трудом сдерживал рвущийся из глотки кашель. Шея горела. И, как назло, именно теперь на лестнице стали появляться жильцы. Захлопали двери, раздались веселые детские голоса, кто-то, топая, поднимался наверх, задевая за перила каким-то металлическим предметом. Алексей поспешил уйти. Отряхивая на ходу одежду, он поднялся на пятый этаж и отпер ключом квартиру. В душе царил сумбур. Хорошего настроения как не бывало. Он не понимал, как держать себя с женой. Она непременно заметит неладное, но признаться в своем позоре было выше его сил. Веденеев поспешил раздеться и попытался скрыться в ванной. Но в этот самый момент в прихожей появилась жена – в домашнем халатике, веселая, с перепачканными в муке руками.

– Привет! – сказала она, приближаясь и подставляя для поцелуя щеку. – А чего свет не зажег? Что так поздно? А я твои любимые блинчики затеяла… Что-то случилось?

Последние слова супруга произнесла совсем другим тоном, отпрянув и внимательно посмотрев на мужа. В полумраке ей было плохо видно его лицо.

– Все в порядке, – сдержанно произнес Веденеев и попытался скрыться в ванной.

– Я же вижу, что не в порядке! – сердито сказала жена. – Ты заболел? У тебя странный голос.

Веденеев все-таки прорвался в ванную. Одного взгляда на отражение в зеркале хватило, чтобы понять, что врать бесполезно. Следы соседских пальцев багрово светились на его шее.

– Вот сволочь! – с горечью проговорил Алексей. – Главное, что я скажу на работе?

– Боже, кто это тебя так?! – ахнула Лена, хватая Веденеева за плечи перепачканными в муке руками. – Тебя душили! Что произошло? Неужели ограбили?

– Не волнуйся, – Алексей стиснул руки жены и попытался улыбнуться. – Ничего особенного. Просто сцепился с пьяным соседом. Он безобразно себя вел, а я поставил его на место. Ну, во всяком случае, попытался это сделать. Боюсь, если он будет и дальше бесчинствовать, придется обратиться в полицию.

– Ничего себе, поставил на место! Он мог сломать тебе шею! – с тревогой сказала Лена. – У тебя все брюки в пыли! Ты упал? Зачем ты связался со шпаной? Ты – ученый. Не понимаю, как ты мог… Ты про какого соседа говоришь?

Веденеев объяснил, про какого. Жена растерянно захлопала ресницами и странным голосом сказала:

– Час от часу не легче! Ты совсем ничего не понимаешь? Зачем тебе понадобилось лезть в его дела? Ты разве не знаешь, какая теперь полиция? Разве можно вступать с ними в конфликт?

– Постой! – оторопело произнес Веденеев. – При чем тут… Этот алкаш – полицейский, что ли? Ты это хочешь сказать?

– А ты разве не знал? Конечно, он полицейский. Все про это знают, кроме тебя. И держатся от него подальше. Слава богу, без оружия обошлось. Забыл, что ли, как тот мент стрелял в людей? Господи, ну какой ты у меня неосторожный! А если он начнет тебе мстить? Из-за чего получился конфликт?

Лена порывисто обняла мужа, но теперь уже вспомнив про свои немытые руки, и объятия получились неловкими.

– Он издевался над парнем с третьего этажа, – хмуро объяснил Веденеев. – Я же не мог пройти мимо.

– Мимо он не мог пройти! А если бы тебя забрали в кутузку? И я бы сходила тут с ума от неизвестности… У тебя ничего не болит? – подозрительно спросила жена. – Ты ударился головой? Сознание терял?

– Да ничего я не терял! Успокойся! – с досадой ответил Веденеев. – Так, царапины. Вот только на работе… Нам объявили – завтра нашу лабораторию намерен посетить сам мэр. А я с такими отметинами на шее…

– Да плевать на твоего мэра! Ну, в конце концов можно забинтовать – ничего не будет видно. Конечно, неприятно, но это дело наживное… У тебя правда все в порядке с головой?

– Не знаю, – вздохнул Веденеев. – Не уверен. В моей голове, например, не укладывается, как может так поступать полицейский! На кого же тогда надеяться?

– Надеяться нужно на самого себя. Потому что теперь полицейский хуже бандита, – назидательно сказала жена, но тоже, не сдержавшись, вздохнула. – С тобой правда все в порядке? Тогда умывайся и пошли ужинать!

2

Леониду Григорьевичу Старосельцеву наконец-то повезло. В кои-то веки местное начальство обратило внимание на его лабораторию. Правда, пока не было до конца ясно, к счастью это или наоборот, но Леонид Григорьевич старался думать, что к счастью. Вообще-то все выглядело довольно странно. Вдруг ему позвонили из мэрии и попросили никуда не отлучаться. Потом приехал мэр с небольшой свитой – полноватый, с вельможными повадками человек, исполненный деланого оптимизма, изрекающий на каждом шагу банальности, на которые приходилось отвечать подобострастными улыбками. Мэр прошелся по зданию, задал кучу вопросов про работу лаборатории, про материальную базу, про трудности – стандартный набор фраз заботливого руководителя. Заметив облупившуюся штукатурку и ржавые трубы, пообещал помочь с ремонтом. Всем попавшимся на глаза сотрудникам лично пожал руку, пожелал трудовых успехов. Отказался от скромного угощения и уехал, оставив Леонида Григорьевича в недоумении и тревоге.

В самом деле, с чего бы вдруг городскому начальству проявлять интерес к скромной лаборатории, находящейся на федеральном бюджете? Разве что речь шла о здании, которое при всем при том являлось муниципальной собственностью. Такая возможность не представлялась совсем уж невероятной. В наше время случались вещи и похлеще. Леонид Григорьевич ломал голову два дня, а на третий ему опять позвонили и предложили встретиться в ресторане «Олимпия». Звонивший назвался Никитой Олеговичем и заверил Старосельцева, что разговор состоится крайне важный, а коньяк, который они при разговоре продегустируют, будет непременно французский, десятилетней выдержки. О целях разговора Никита Олегович так ничего и не сказал, равно как и о собственной персоне, но Старосельцев встретиться согласился. Интуиция ему подсказала, что это не шутка, не розыгрыш и что речь действительно идет не о пустяках. Возможно, что неожиданный звонок даже был каким-то образом связан с визитом мэра. Ну и перспектива пригубить хорошего коньячку тоже сыграла свою роль. В назначенный час Леонид Григорьевич подъехал к «Олимпии».

Его ждали. Метрдотель безошибочно вычислил его среди посетителей и проводил в отдельный кабинет. Он был сама предупредительность, и Старосельцев окончательно уверился, что никто его не разыгрывает.

Никита Олегович оказался веселым широкоплечим мужиком с густой темной шевелюрой и белоснежными зубами. Несмотря на улыбку и показное дружелюбие, глаза его смотрели холодно и пристально, что не укрылось от внимания Старосельцева. Оглядывая богато сервированный стол, он прикидывал в уме, чего от него могут потребовать в обмен на такое пиршество. В голову ничего не приходило. На душе по-прежнему было тревожно.

Никита Олегович отпустил метрдотеля и попросил, чтобы их никто не беспокоил. Оставшись с глазу на глаз со Старосельцевым, он ободряюще похлопал его по плечу, усадил за стол и деловито сказал:

– Прощу прощения, Леонид Григорьевич, пока без спиртного! Сначала обговорим дела, чтобы уж без претензий, лады? Без никаких. Вы человек серьезный, я человек серьезный. Недомолвок между нами быть не должно. Если уж сказал «А», то сказал. Ну, вы меня понимаете. Итак, приступим?

Леонида Григорьевича слегка покоробила снисходительность, которая звучала в голосе серьезного человека Никиты Олеговича, но он решил не обижаться. Во-первых, это могло ему показаться, ведь он не знал собеседника, возможно, тот просто всегда разговаривает в таком стиле. И потом, Леонид Григорьевич был по-настоящему заинтригован. Да и в целом предложение Никиты Олеговича звучало разумно. Если разговор предстоял серьезный, то его следовало вести на трезвую голову. Это аксиома. Леонид Григорьевич поправил узел галстука под подбородком, откашлялся и солидно сказал:

– Не имею никаких возражений. Более того, хотелось бы поскорее уяснить, чем вызван такой интерес к моей скромной персоне. Кстати, было бы неплохо, если бы вы и о себе что-нибудь рассказали…

– Легко, Леонид Григорьевич! Я сотрудник фирмы, которая называется «Фарм-А», вы наверняка слышали о ней, в нашем благословенном городе это единственная такая фирма. Серьезные дела, широкие масштабы, сотни рабочих мест, налоги в городскую казну, большие перспективы… Продолжать?

– Я знаю, – кивнул Старосельцев. – Можете не продолжать.

– Отлично! Так вот, я уполномочен руководством фирмы провести с вами деловые переговоры, Леонид Григорьевич.

– Переговоры? Деловые? О чем? – удивился Старосельцев. – Какие-то исследования по технологии лекарственных средств? Боюсь, что в данный момент…

– Ничего не бойтесь, – перебил его Никита Олегович. – Мы не собираемся заставлять вас работать. Скажу вам парадоксальную вещь – в наше время иногда гораздо полезнее не работать. Улавливаете мою мысль?

– Не совсем. – Леонид Григорьевич был сбит с толку. – Мне, простите, опять начинает казаться, что кто-то решил подшутить надо мной…

– Какие шутки, Леонид Григорьевич! Побойтесь бога! – воскликнул собеседник. – Вы даже не представляете себе, насколько все серьезно. Мы навели о вас справки и выяснили много любопытного. Вы образованный, уважаемый в научных кругах человек, возглавляете серьезную структуру, но перспективы у вашей лаборатории довольно туманны, а ваше материальное положение оставляет желать лучшего. Увы, в нашей стране никогда не умели ценить работников умственного труда. Теперь же, в тяжелое для страны время, на них и вовсе махнули рукой. Ведь вам ежегодно урезают финансирование, верно? Приходится искать заработок на стороне, пускаться во всякие сомнительные проекты. Клянчить, извините, гранты, рисовать липовые отчеты…

Старосельцев покраснел, как юноша.

– Позвольте! – сказал он скорее растерянно, чем гневно. – Что за намеки? О чем вы?

Никита Олегович махнул рукой.

– Бросьте! Я же говорю, мы навели справки. Эта информация никуда не уйдет. Хотя, если бы кто-то захотел провести в вашей организации ревизию, он много чего накопал бы. Но я вас понимаю. Я на вашей стороне, Леонид Григорьевич. Когда человек имеет за плечами такой научный и жизненный опыт, а вынужден отказывать себе в любой мелочи, не может поменять машину, не может съездить отдохнуть за границу, имеет какой-то курятник вместо дачи… В такой ситуации любой постарается любыми путями подзаработать. Я вас принципиально не осуждаю. Но вот что я вам скажу, Леонид Григорьевич! Все это хлопотно, мелко и ненадежно. Какой-нибудь подлец из своих же продаст вас за вашей спиной. Нет, вам пора выходить на совсем другой уровень!

Старосельцев почувствовал себя неуютно. Он не понимал, какую игру ведет этот странный человек. Однако в его словах прослеживалась завуалированная угроза, и это настораживало. Леонид Григорьевич, как любой другой человек, не любил, когда о нем собирали информацию. Допустим, за ним водились некоторое грешки, но почему о них должен рассуждать какой-то сотрудник фармацевтической фирмы? В то же время Старосельцев понимал, что рассуждает об этом сотрудник чужой фирмы неспроста, и осознание этого только усиливало чувство тревоги.

– Куда вы клоните? – спросил он, волнуясь и от этого слегка заикаясь. – К-какое отношение вы имеете к нашим финансовым проблемам? Мне к-кажется, что…

– Нет, мы никакого отношения к ним не имеем, – спокойно проговорил Никита Олегович. – Но при своевременном сигнале компетентные органы охотно займутся вашими делами. У нас ведь, сами знаете, любят всякие проверки, посадки, конфискации… А сейчас кто без греха? Почитай, таких и не осталось на нашей грешной земле. Но не будем о грустном. Это я ведь так, в порядке рассмотрения всех вариантов. Я думаю, вы предпочтете более спокойный вариант, Леонид Григорьевич.

– Вы о чем? – с хрипотцой в голосе спросил Старосельцев.

Никакого спокойствия он не испытывал. Наоборот, теперь его просто подмывало встать и уйти. Но Старосельцев не делал этого. Останавливало его вовсе не предвкушение сытного обеда с выдержанным коньячком, а желание выяснить, насколько глубоко этот чертов сотрудник проник в его внутренние дела.

– Что вообще, черт возьми, происходит? – произнес он с некоторым раздражением. – Позвали меня сюда. Говорите какими-то недомолвками, какие-то странные угрозы. Что вам от меня надо?

– Не угрозы, Леонид Григорьевич, – веско сказал Никита Олегович. – Надеюсь, до угроз мы не дойдем, и вы выберете, как говорится, пряник. Думаю, условия, которые мы вам предложим, вас полностью удовлетворят. Мы не будем жадничать. Но уж и вы, пожалуйста, проникнитесь и пойдите нам навстречу.

– Да чего вы от меня хотите? – с жалобной ноткой в голосе воскликнул Старосельцев. – Я ничего не понимаю! Какие условия? И в чем я должен пойти навстречу?

– Сию минуту, – отозвался собеседник. Он сунул руку в карман и достал оттуда листок бумаги, который тут же протянул Старосельцеву. – Сначала – что мы хотим предложить вам… Ознакомьтесь.

Леонид Григорьевич растерянно взял листок и прочел то, что было на нем написано.

– Квартира в элитном доме… Двухнедельный тур на Багамские острова… Гм… Сумма на счет… – повторил он вслух и устремил на Никиту Олеговича недоверчивый взгляд. – Что это значит?

– Все это вы получите, если окажете нам одну услугу, – объяснил тот. – Не стану врать, что услуга пустяковая, но оказать ее вы в силах. Пойдете нам навстречу, и все перечисленное будет ваше. Причем вам не придется даже пошевелить пальцем. Только назовете номер счета, куда перечислить вам деньги, и все. Мы выполним условия тютелька в тютельку, как в аптеке, без обмана… Все-таки аптеки – это в некотором роде наш профиль, – улыбнулся он. – Ну и в дальнейшем можете рассчитывать на нашу всецелую поддержку. С нами вы не пропадете, обещаю.

– Гм, и все-таки я не понимаю, чем бы я мог быть вам полезен, – пробормотал Старосельцев, в голове которого вдруг против его воли зароились неожиданные и разнообразные мечты. – Ума не приложу…

– Сначала скажите, нравятся ли вам наши условия? – спросил Никита Олегович.

– Ну, допустим, – уклончиво произнес Старосельцев. – Так что я должен сделать?

– Вы должны прикрыть тему с новым препаратом, – резко сказал Никита Олегович, гипнотизируя Старосельцева пронзительным взглядом. – Вы понимаете, о каком препарате я говорю. Прекратить разработку, стереть информацию с жестких дисков, флешек, отовсюду, передать нам всю бумажную документацию и больше никогда не упоминать об этой работе. Я знаю, что это ваша самостоятельная разработка. По большому счету никто в ней пока не заинтересован. Немного доброй воли, и вы сможете все аннулировать. Согласны? Если не согласны, то тогда – ап!

Он ловко выхватил листок из пальцев Старосельцева, щелкнул зажигалкой и поднес пламя к бумаге. Она вспыхнула и в один миг превратилась в пепел. Никита Олегович отряхнул руки и с улыбкой посмотрел на собеседника.

– Вот, собственно, что ждет вас в случае отказа с нами сотрудничать. Ни островов, ни новой удобной квартиры, ни кругленького счета в банке… Один прах. Ну, и мы с вами, соответственно, не знаемся. И в случае неизбежных служебных неприятностей, финансовых затруднений помогать вам не станем. Короче говоря, жить вам станет значительно труднее, Леонид Григорьевич!

На этот раз Старосельцев даже не обиделся. В его душе еще не улеглось приятное возбуждение, вызванное непрошенными мечтами. При этом вид обращенной в пепел бумаги вызвал у него ощущение, похожее на зубную боль. Он вспомнил вдруг, что большая часть жизни уже позади, и ничего хорошего в его жизни больше не случится. Сегодня ему дают последний шанс выйти в люди. Просто нужно отказаться от разработки Веденеева. В сущности, он уже согласен. Что лично ему дает эта разработка? Пара строк в центральной газете, грошовая премия – сливки все равно снимут другие. В конце концов, он никогда не собирался облагодетельствовать человечество. Он всегда думал прежде всего о своей семье. Глупо было бы сейчас менять принципы. Тем более за окном – холодный, колючий март, гололед, ветер, а на Багамских островах так ласково греет солнце…

– Что ж, пожалуй, вы меня убедили, – принужденно усмехаясь, сказал Старосельцев. – Я готов пойти вам навстречу. Ваше предложение меня устраивает. Только смущают два вопроса…

– Что за вопросы? – спросил Никита Олегович, наклоняясь вперед. – Я весь внимание.

– Ну, во-первых, какие у меня гарантии? – солидно произнес Старосельцев. – Согласитесь, пока это все слова…

– Тут никаких проблем, Леонид Григорьевич! – строго сказал Никита Олегович. – В течение недели вы получите документы на квартиру, путевку и пополните счет. Авансом. Полагаю, этого будет достаточно? Нам нужен от вас только номер счета. Мы играем честно и от партнера ждем того же, учтите. Любая попытка уклониться от выполнения обязательств приведет к самым непредсказуемым последствиям, не забывайте об этом!

– Если я что-то обещаю, то это железно! – напыщенно произнес Старосельцев. – Но тут не все зависит от меня. Эта разработка во многом самостоятельная идея одного нашего сотрудника. Молодой амбициозный человек. Бессребреник, что сейчас редкость. Для него эта работа имеет очень большое значение. Тем более осталось совсем немного. Боюсь, его будет трудно убедить…

– Что ж вы за руководитель, Леонид Григорьевич! – с мягким упреком сказал Никита Олегович. – Сами говорите, молодой, амбициозный… Денег у парня нет… Подбросьте премию, переведите на хорошую должность… Сделайте замом. У вас же есть должность заместителя?

– Есть, – заморгал Старосельцев. – только она занята. Дымцев Иван Палыч… Заслуженный человек, ученый с именем – правда, возраст… В принципе, мы уже проводили его на пенсию, но он продолжает работать…

– Ну! Вот и отлично! Проводите его еще раз – и вперед! Молодежь должна расти! Не вечно же старикам… Я думаю, ваш, как его, Веденеев будет в восторге… Пообещайте ему чего-нибудь в перспективе… Одним словом, берите ситуацию в свои руки, Леонид Григорьевич!

– Ершистый, знаете ли, – пробормотал Старосельцев, почесывая в затылке. – Всегда при своем мнении. Материальные ценности могут не подействовать.

– А вы попробуйте, – посоветовал Никита Олегович. – Что-то я давно не встречал людей, которых не интересуют материальные ценности. Ну, а если уж будут какие-то затруднения – обратитесь к нам, мы постараемся решить проблему.

– Ну что же, если так… – Старосельцев не знал, куда девать руки. Мысли мешались у него в голове. – Конечно, я сам постараюсь… Думаю, мне удастся убедить… Да, именно… Место зама, конечно… Думаю, все это решаемо…

– Значит, договорились, Леонид Григорьевич? – деловито спросил собеседник.

Старосельцев энергично закивал.

– Да, вы меня убедили. Предложение меня устраивает. Знаете, действительно обидно, когда вот так трудишься, трудишься годами, а отдачи со стороны любимого государства не видно… А жизнь, она ведь проходит… – он вздохнул, опуская глаза.

– Совершенно с вами согласен! – великодушно поддержал его Никита Олегович. – Жизнь мчит стрелой, и если не шевелить копытами, то никуда не успеешь. Вы сделали правильный выбор, Леонид Григорьевич. Значит, в самое ближайшее время жду от вас номер вашего счета в банке, и мы тут же выполняем свои обязательства. Вы тоже можете начинать заниматься этим вопросом у себя в коллективе. Чем меньше будет огласка, тем лучше для нас с вами, учитывайте это. И смелее продвигайте перспективного товарища по служебной лестнице! Увидите, он это оценит… Ну вот, а теперь, пожалуй, можем и обмыть нашу сделку, имеем полное право! Начать предлагаю с водочки – для аппетита лучше ничего еще не придумано. Вы как, не возражаете против водочки, Леонид Григорьевич?

Леонид Григорьевич со всем был согласен. Он мысленно уже строил какие-то планы, еще туманные, но необыкновенно прекрасные, наполненные солнечным светом и океанской синевой. В этом было что-то ребяческое, но следовало учитывать, что Леонид Григорьевич ни разу в жизни не выезжал за границу – как-то так сложилось. Легкое беспокойство, охватившее его вначале, теперь отступило, когда стало ясно, какой куш он отхватил. К тому же Старосельцев всегда поддерживал хорошие отношения с Веденеевым и был уверен, что сумеет договориться с ним без особого труда.

3

В силу каких-то административных неувязок в городе никак не могли установить окончательную границу между Машиностроительным и Ленинским районами. Простых горожан это обстоятельство интересовало мало, но оно было как раз на руку шпане, которая на стыке двух районов торговала наркотой. Толкали убийственный товар, как правило, на самом спорном участке, прозываемом в народе Бармалеевой аллеей. Откуда пошло это название, никто не помнил, но поименованное таким образом место и в самом деле выглядело жутковато. В более спокойные времена власти намеревались разбить в отдаленном районе парк для отдыха горожан – с прудом, зелеными насаждениями и аттракционами. Были даже высажены аллеи молодых деревьев, раскопан котлован и выстроен на скорую руку павильончик для руководства парка. Но вслед за благополучными временами наступили времена сложные, стройка сама собой угасла, котлован наполнился мусором, деревья разрослись и дали множество диких побегов, в которых можно было с непривычки заблудиться, а павильон превратился в развалины с разбитыми окнами, прохудившейся крышей и покосившимися стенами. Неудавшийся парк примыкал к длиннющей кирпичной стене, образованной шеренгой частных гаражей. За стеной своей особой жизнью жил гаражный кооператив – лабиринт, составленный из десятков мрачных каменных коробок с железными воротами. Еще дальше за небольшим пустырем тянулся окраинный квартал, выстроенный по обеим сторонам междугороднего шоссе и принадлежащий Машиностроительному району. Места сплошь неуютные и опасные. Криминальный элемент чувствовал себя там как рыба в воде, а вот сотрудники внутренних дел обоих районов с большой неохотой соглашались работать в Бармалеевой аллее, как правило, ссылаясь на соседей и до конца не определенные границы.

Капитану Парфенову это проклятое место тоже не нравилось, но в последнее время он наведывался туда довольно часто, как будто на свидание с девушкой ходил. Девушками там, конечно, и не пахло. Пахло там мерзко, точно на свалке. И вообще в Бармалеевой аллее сейчас было паршиво, как никогда, – неуютно, холодно, повсюду горы слежавшегося грязного снега, лед на тропинках, голые прутья кустарника, жесткие, как проволока, и постоянно дующий ветер. От ветра можно было укрыться в разбитом павильоне, но куда было деться от грязи, которая наполняла каждый квадратный метр этого убогого пристанища – от разбитых бутылок, рваных пакетов, рыбьих хвостов, человеческих экскрементов, использованных шприцев и презервативов? Нет, Парфенов предпочитал ветер. К тому же павильон был чересчур людным местом, а капитану нужно было соблюдать конспирацию. Дело в том, что ему позарез требовалось выследить тех типов, которые без помех толкали здесь наркоту. У Парфенова имелись серьезные подозрения, что кто-то из этих толкачей выведет его на главного дилера, снабжавшего отравой два района.

Строго говоря, капитан знал этого дилера. Более того, они встречались лицом к лицу едва ли не ежедневно. Виталий Агафонов жил в том же подъезде, что и Парфенов. Беда была в том, что никаких доказательств у капитана не было – имелись одни подозрения, косвенные улики, намеки, устные доносы и прочая мишура, которая не слишком котируется в суде. Агафонов был крайне хитер и осторожен, товар дома не хранил, подозрительных встреч дома не устраивал, разыгрывал из себя законопослушного гражданина, студента химического факультета и даже, в отличие от выпивающего Парфенова, не имел дурных привычек. Это особенно бесило капитана. Спокойно сбывать десяткам, сотням людей отраву и при этом самому вести здоровый образ жизни – подобное воспринималось Парфеновым как особый цинизм. Он люто ненавидел наглого соседа, при каждом удобном случае обещая обломать ему рога. Агафонов платил капитану той же монетой, но делал это более тонко, не переступая рамок закона. Он мог, например, при встрече справиться о его здоровье и посетовать на то, как много погибает оперативных работников от бандитских пуль. Или мог притворно посочувствовать, что Парфенов к сорока годам сумел дослужиться всего лишь до звания капитана. Такие подходы крайне раздражали Парфенова, и однажды он окончательно сорвался, едва не придушив наглеца прямо в подъезде. К счастью, сделать это помешал другой его сосед, «ботаник» с пятого этажа по фамилии Веденеев, он не позволил взять греха на душу, но в глубине души Парфенов был уверен, что, убив Агафонова, он испытал бы ни с чем не сравнимое наслаждение, и это стоило бы всех последующих неприятностей. Потому с той поры он стал испытывать почти такую же ненависть и к заступнику. Вначале он даже вообразил, будто Веденеев тоже имеет отношение к бизнесу Агафонова, но вскоре навел справки о нем и понял, что подобные подозрения не имеют никаких оснований. Но это ничего не поменяло в их отношениях. По мнению Парфенова, человек, заступающийся за незнакомого человека, – просто идиот, потому что ему неизвестно, на стороне добра или зла он выступает. Незнакомый человек запросто может оказаться бандитом, а если за бандитов будут заступаться простые граждане, работать станет просто невозможно. Достаточно того, что в своих собственных рядах таятся пособники криминала, прикрывающие, или, как сейчас говорят, крышующие незаконный бизнес. В существовании таких оборотней Парфенов нисколько не сомневался. Он даже чувствовал, что кто-то из них находится совсем близко и в своих действиях идет наперекор не только закону, но и самому Парфенову лично. Именно благодаря его пособничеству Агафонову удавалось выходить до сих пор сухим из воды. К сожалению, Парфенов не мог вычислить этого человека. Тогда он пошел другим путем – он сделал охоту на Агафонова личным делом. Он следил за ним в свое свободное время, не посвящая в свои планы ни коллег, ни начальство. Нельзя сказать, что это доставляло ему большое удовольствие, просто Парфенов был человек, что называется, упертый и незавершенных дел терпеть не мог. Оно беспокоило его, как заноза в пятке.

По этой причине Парфенов сидел сегодня в мерзлых кустах, прячась за глыбой грязного снега, и наблюдал в бинокль за неброской жизнью Бармалеевой аллеи. Пока он ничего интересного не зафиксировал, кроме хаотических передвижений десятка встрепанных ворон, которые искали себе пищу на обледеневших тропинках дикого парка. Со стороны гаражей периодически доносилось нестройное тарахтение не желающего запускаться мотора. Безнадежно свистел ветер. Парфенов уже основательно замерз, хотя предусмотрительно оделся потеплее. Под плотной курткой у него, кроме двух толстых свитеров, имелось и еще кое-что – а именно наручники и пистолет Макарова, вот только применить оружие было не к кому – не по воронам же ему было стрелять, в самом деле. С собой он захватил еще две пачки сигарет и плоскую фляжку с коньяком. Курить на холодном ветру не хотелось, а последнее средство Парфенов взял не для того, чтобы греться, а скорее в качестве приза, постановив, что опорожнит фляжку только в случае успеха своей засады. Выпить ему после полутора часов наблюдения хотелось страшно, но капитан терпел, пялился в свой бинокль и шепотом ругался. Постепенно на город начинали опускаться сумерки. Заброшенный парк казался безжизненным – даже вороны куда-то перекочевали. Трудно было себе представить, что сюда кто-то явится. Но у Парфенова была информация – не слишком надежная, правда, что после того, как в районе взяли двух мелких торговцев, именно сюда приходят теперь наркоманы за дозой. Взяли-то каких-то мелких сошек, новичков, а кадры поопытнее, как всегда, ускользнули, стали действовать осторожнее и переместились в Бармалееву аллею. О том косвенно свидетельствовали и использованные шприцы, валявшиеся по темным углам в павильоне. Нет, Парфенов был уверен, что его мучения не пропадут даром – здесь был шанс напасть на серьезного толкача, потому что в глухом углу серьезный толкач будет чувствовать себя в безопасности. И путей для отхода здесь хоть отбавляй. Вот только отойти у него не получится. Парфенов так решил и не собирался лишать себя заветной премии, о которой, честно говоря, с каждой минутой мечтал все больше и больше. В какой-то момент он даже поддался соблазну и подумал, что один глоточек в качестве аванса ему не повредит. К тому времени капитан совсем окоченел, пальцы на руках у него скрючились и сделались синего цвета, а в груди появилось неприятное сосущее чувство, будто невидимая рука пыталась вывернуть наизнанку его душу. Нет, нужно было и в самом деле принять что-то согревающее, и Парфенов, отложив в сторону бинокль, полез было за фляжкой, но тут вдалеке из-за шеренги гаражей появились люди.

Это были парни, небогато и стандартно одетые, все в куртках и вязаных шапочках, худые, если не сказать тощие, с угрюмыми недоверчивыми лицами и лихорадочным блеском в молодых глазах. Людей было трое. Парфенов чертыхнулся, заставил себя забыть про фляжку и быстро поднес к глазам бинокль. Тут-то он и рассмотрел и угрюмость, и лихорадочный блеск, и нетерпение, которое выражал каждый жест парней, каждый взгляд, брошенный по сторонам. Они явно кого-то ждали. Ссутулившись, они затягивались сигаретами и ежеминутно сплевывали под ноги. Никого из них Парфенов, кажется, не знал, но это было и неудивительно – в ряды наркоманов ежемесячно вливались новые молодые люди, зачастую с вполне благополучной биографией. Зараза постепенно распространялась по району, и капитан по мере сил собирался противостоять ей. У него, что называется, не клеилась личная жизнь, и никто не ждал его по вечерам в пустой, неухоженной квартире. Своим личным временем Парфенов распоряжался как хотел.

Молодые люди топтались на заснеженном пятачке около гаражей и с надеждой поглядывали по сторонам. В ту сторону, где сидел на корточках Парфенов, они почти не смотрели. Судя по всему, тот, кого они ждали, должен был появиться с противоположной стороны. И в самом деле, вскоре послышался негромкий шум приближающегося автомобиля. Он приглушался стенами гаражей и свистом ветра, но Парфенов его услышал. Услышали его и парни. Один из них в нетерпении заглянул за угол стены и возбужденно махнул рукой. Его приятели побросали сигареты и засуетились, точно вороны в поисках корма.

Парфенов сорвался с места и, не особо беспокоясь о скрытности передвижения, стал перебегать поближе к месту встречи. В его сторону никто сейчас не смотрел. Капитан сумел приблизиться к парням на расстояние около тридцати метров, но дальше пришлось окопаться среди снежных куч и затаиться. Начиналось самое главное.

Из-за гаражей вдруг появился высокий жилистый парень в рыжей короткой куртке на молнии и черных джинсах. Несмотря на мороз и ветер, он был без шапки. Его светло-русые волосы были коротко острижены и казались почти седыми. Хмурое лицо с резкими остроугольными чертами было слегка будто скошено в левую сторону. Парфенов понял, что ему улыбается удача – он видел это лицо прежде, и не просто видел, а видел именно в компании Агафонова. Они беседовали между собой, и это была беседа людей, хорошо знающих друг друга, беседа деловая, а не пустой треп за кружкой пива. Такие вещи капитан вычислял безошибочно. Так что пока все сходилось. Но нужно было еще чуть-чуть везения. Парфенов очень надеялся, что факт купли-продажи наркотика состоится, а у него самого хватит сноровки этим фактом воспользоваться. Строго говоря, прокол был сейчас крайне нежелателен. Свою операцию капитан ни с кем не согласовывал, план ее держал только в уме и, кроме неприятностей, ничего не получал даже в случае успеха. В случае же неуспеха его могли серьезно наказать. Полковник Баландин, глава Ленинского ОВД, терпеть не мог чужой инициативы и без заполнения десятка отчетов не давал разрешения даже на покупку авторучек для отдела. Подполковник Цыбин, непосредственный начальник Парфенова, несмотря на мужественную профессию и многолетний опыт работы в самых жестких условиях, Баландину никогда и слова не мог сказать наперекор, всегда поддакивал, и рассчитывать на его поддержку Парфенову тоже не приходилось. Но Цыбин по крайней мере понимал стремление капитана разделаться с наркотой в своем районе и не мешал ему в этом. Но самодеятельность прикрывать не стал бы. Поэтому нужно было действовать наверняка, по-бульдожьи, без ошибок.

Между тем у гаражей начались переговоры. В бинокль Парфенов видел, как три худых парня буквально облепили высокого и что-то стали ему возбужденно доказывать. Высокий терпеливо их слушал, при этом внимательно обводя взглядом окрестности – он был чертовски осторожен, этот делец. Парфенов сполз к основанию обледенелого сугроба и замер. Но все обошлось – высокий его не заметил и переключил внимание на покупателей.

То, что это именно покупатели, стало ясно тут же – один из парней в вязаных шапочках достал из кармана тонкую пачку купюр и протянул ее высокому. Тот неторопливо взял ее и пересчитал. Потом поднял глаза и что-то сказал. Судя по выражению его лица, сказал резко. Парни принялись что-то объяснять, но продавец зелья остался непреклонен. Он отрицательно мотнул головой. Покупатели разом набычились и придвинулись ближе. Но высокого не так просто было взять на испуг. Он смерил юнцов презрительным взглядом, не глядя сунул ближнему деньги, которые тот не успел подхватить, и купюры, подхваченные ветром, весело помчались прочь, застревая в кустах и в снегу. Один из парней кинулся их собирать. Двое других с угрожающим видом продолжали топтаться возле продавца. Но тот, не обращая больше на них внимания, повернулся и пошел прочь.

Парфенов выругался про себя с невыразимой досадой. Сделка разваливалась у него на глазах, а он не мог ничего поделать. Снова ждать подходящего случая? Но кто знает, когда он еще подвернется? Судя по всему, сегодняшние покупатели предложили слишком низкую цену. Может быть, их задел мировой экономический кризис. Только вряд ли в ближайшее время этот тип захочет иметь с ними дело.

Парфенов был готов набить морду незадачливым покупателям, настолько он был зол. Но он даже не подозревал, насколько близко к реальности это его мимолетное желание. В следующую минуту все кардинальным образом переменилось.

Парни, лишившиеся разом и части денег, и надежды на дозу, пришли в неистовство. Страх их уже не сдерживал. Коротко посовещавшись между собой, они бросились вслед за уходящим продавцом. Кто-то из парней на бегу выхватил из-за пазухи не то бутылку, не то фонарик с длинной рукояткой. Трудно сказать, подвела продавца излишняя самоуверенность или еще что-то, но первый удар он пропустил. Его оглушили, ударив непонятным предметом по голове, а потом, свалив на землю, принялись наносить удары со всех сторон ногами, кулаками и всем, что подворачивалось под руку. Парфенов еще не успел сообразить, чем выгоден ему новый расклад, но тут же, сунув бинокль под куртку, побежал к месту драки. Уже на бегу он додумал, как использовать сложившуюся ситуацию. В принципе, все оборачивалось даже лучше, чем он планировал. Он надеялся надавить на толкача, взяв его с поличным, теперь же возникала возможность набиться ему в друзья. Как говорится, худой мир лучше доброй ссоры. Только бы не оказалось так, что торговец отравой в курсе, кем Парфенов является. Так тоже могло быть, но капитан надеялся на лучшее. Близко они не сталкивались, да и сам Парфенов видел этого типа только мельком. Да в конце концов, все равно ему не удастся долго сохранять инкогнито – ему важно сблизиться с толкачом на короткое время, найти контакт, поймать на чем-нибудь, а дальше все пойдет само собой.

Парфенов подбежал к дерущимся и с разгону пнул одного из парней носком ботинка в голень. Тот мгновенно рухнул на снег и принялся вертеться как ужаленный, вцепившись руками в ушибленную кость. Парфенов схватил второго за воротник куртки, рванул на себя и вниз, одновременно подставив крепкое колено, о которое ошеломленный парень в кровь разбил нос и тоже выбыл из игры.

– Это что ж вы, поганцы, делаете! – заревел Парфенов, врезав третьему нападающему по скуле. – Втроем на одного! Сволочи!

Но вокруг уже не было ни троих, ни даже одного. Получив решительный отпор, наркоманы не стали рисковать и обратились в бегство. Поверженный толкач зашевелился, приподнялся на локте и, зацепив ладонью пригоршню смешанного со льдом снега, утер окровавленное лицо. Затем он сумрачно посмотрел на склонившегося к нему Парфенова.

– Вот уроды, а? – сочувственно сказал капитан, протягивая руку. – Ты в порядке? За что они тебя?

Парень не ответил и руку помощи не принял. Сжав зубы, он молча встал на ноги, отряхнул на коленях джинсы и повернулся, чтобы уйти. Определенно сегодня у Парфенова был плохой день.

– Э, постой! – сказал он с раздражением. – Вот так и уйдешь? А поговорить? Хоть бы спасибо сказал! Все-таки я тебя выручил.

Толкач сплюнул на снег кровью, сказал хрипло: «А никто не просил!» – и пошел прочь. Капитан вспомнил, как мерз здесь с биноклем в руках, как махал кулаками, вспомнил, что дома у него нечего жрать и не с кем даже перекинуться словом, и совсем разозлился.

– Что ж ты, сука, мне весь сценарий портишь? – в сердцах воскликнул он, бросаясь вдогонку за парнем.

Тот остановился и через плечо оглянулся. Он был в недоумении. Однако недвусмысленное выражение лица Парфенова заставило его изменить линию поведения. Ввязываться в очередную потасовку ему явно не хотелось. При этом он изо всех сил пытался сообразить, о каком сценарии идет речь.

– Ну ты что, мужик? – примирительно заговорил он. – Обиделся, что ли? Ну, тебе ли обижаться? Кого отмордовали-то? Ну, правильно, психанул я – а ты бы не психанул? Ни за что наваляли… На самом деле я тебе обязан, это точно. Благодарю от души. Ты это… выпей, что ли, за мое здоровье… Я бы тоже, но я за рулем…

Он не глядя сунул руку в карман и достал оттуда пятисотрублевую купюру, которую протянул Парфенову. Капитан шел на него, не останавливаясь, мрачный как статуя командора, и толкач, опять не глядя, полез в карман.

– Мало? Ну, вот возьми, не проблема, – между пальцев у него топорщились тысячные.

«Не заморачивается по поводу суммы, – мелькнуло в голове у Парфенова, который опять начинал соображать без лишних эмоций. – Хочет во что бы то ни стало отвязаться. Значит, опасается чего-то. Сильно опасается. А чего же именно? Неужели вспомнил, что видел меня? И что же за день сегодня такой! Ну, извини, кореш, тут мне остается только напролом, по-суворовски…»

– Ты что же, за бабки меня купить хочешь? – зло сказал Парфенов и нанес толкачу прямой правой в челюсть.

На этот раз тот был готов к удару, но поскользнулся на ледяной кочке, оступился и неловко, боком рухнул на землю. Деньги выпорхнули у него из рук и, подхваченные ветром, ускакали в сумерки.

«Кто-то завтра спасибо скажет, – подумал Парфенов. – Доброе дело кому-то сделали… Тыщи три точно посеяли, а может, и все четыре… Так, может, оно того стоит?»

Толкач поспешно вскочил на ноги. Парфенов поймал тот момент, когда он еще не успел сгруппироваться, и ударил от души, будто на ринге бился. Когда-то тренер советовал ему всерьез заняться большим боксом, только Парфенова не прельщал спорт. Он был к нему почти равнодушен, но удар правой у него всегда получался. Вот и сейчас все окончилось нокаутом. Толкач кувыркнулся назад и без чувств свалился за сугроб.

Парфенов осмотрелся – в поле зрения ничего подозрительного не попалось – и быстро обыскал нокаутированного. Кроме пластиковой карты и довольно солидной пачки денег он обнаружил с дюжину пакетиков белого порошка – предмет вожделения неудачливых покупателей – и брелок с ключами от автомобиля. Больше ничего у торговца с собой не было. Парфенов переложил трофеи в свои карманы и, позвякивая ключами, отправился искать машину. Она стояла недалеко от гаражей, на разбитой колесами обочине – синий «Опель».

Парфенов отключил сигнализацию, забрался в салон. Здесь было тепло и уютно. Хотелось откинуться на кожаное сиденье и хлебнуть коньячку, включить музыку и ни о чем не думать. Но Парфенов разрешил себе только последнее. Стараясь ни о чем не думать, он обыскал машину. Кроме документов на имя Веснина Константина Николаевича, мобильного телефона с обширной базой абонентов и травматического пистолета под сиденьем водителя капитан нашел сумку, в которой лежал толстый пакет, завернутый в плотную бумагу. Развернув ее, он увидел все тот же белый порошок. Похоже, Веснин только что основательно затарился, и, возможно, как раз у Агафонова. «Вот об этом и поговорим, – сказал себе Парфенов, выходя из машины и захлопывая дверцу. – Может, до чего и договоримся».

4

Веденеев не спал всю ночь. Было ли тому виной неудобное ложе, организованное им в кухне на старой раскладушке, или натянутые отношения с женой, сложившиеся в последние дни, или глубокое недовольство самим собой, или все это, вместе взятое, – в сущности, это не имело значения. Так или иначе, но жизнь изменилась кардинально и в неприятную для Веденеева сторону. Осознание этого факта привело к сбоям в организме. Алексей резко похудел, стал раздражителен, в глазах у него появился лихорадочный блеск, пропал сон. Усугубляло положение и то, что женой происходящее воспринималось совсем по-другому, и это расценивалось Веденеевым как предательство. Выяснив отношения, они не только перестали спать вместе, они перестали даже разговаривать. В полном молчании расходились по утрам на работу и не произносили ни слова, встречаясь вечером. Такая жизнь тяготила Алексея необыкновенно. К тому же ему приходилось самому себе готовить, чего он категорически не умел и не любил делать. Так что и питался он впроголодь.

Не лучше обстояли дела и в лаборатории. Коллеги тоже не воспринимали перемены в жизни Веденеева как трагедию. Наоборот, они завидовали ему. Неожиданное назначение его на должность заместителя заведующего лабораторией было воспринято как несомненный успех. Сгоряча и сам Веденеев обрадовался. Они с ребятами даже обмыли новое назначение. Звучали поздравления, некоторые даже в стихах. Молоденькие лаборантки лезли целоваться и испачкали ему щеки помадой. Под шампанское все это казалось легким и веселым. Отрезвление пришло чуть позже, когда Старосельцев объяснил, какова цена такого продвижения по службе. Веденеев не поверил своим ушам.

– Что-то я вас не понимаю, Леонид Григорьевич! – с обидой сказал он начальнику. – Мы ж с вами знаем, что это за разработка. Да мы на весь мир прославиться можем! Ничего себе – свернуть работу! С какой стати, я не понимаю?

– Так будет лучше, Леша! – мягко сказал Старосельцев, по-отечески положив ладонь на сжатый кулак Веденеева. – Поверь мне! Я тебя никогда не обманывал. Понимаешь, есть объективные причины закрыть наши исследования. Может быть, когда-нибудь потом… Но пока нет. Ты у меня самый талантливый. Я понимаю – ты молод, честолюбив… Все что я могу для тебя сделать, я сделаю. Сейчас ты заместитель, потом встанешь на мое место, ты еще многого добьешься. А сейчас все кончено. Я приказываю тебе передать мне все материалы. И призываю тебя забыть про свою формулу. Хотя бы на время.

– Какое время?! – заорал Веденеев. – Вам ли не знать, что такие идеи витают в воздухе? Пока мы будем сопли жевать, кто-нибудь другой додумается до формулы, и вся слава достанется ему!

– Господи, какая слава, Леша! – вздохнул Старосельцев. – Мы же взрослые люди. Не в том возрасте, чтобы звезды с неба хватать. Я тебя вот о чем спрошу, а какая гарантия, что эта формула принесет нам славу? А если клинические испытания провалятся? А если…

– Все равно мы должны пробовать, должны работать! – убежденно заявил Веденеев. – Через тернии к славе – разве иначе бывает?

– Будем работать над чем-то другим, – устало сказал Старосельцев.

– Но почему?!

– Ты никогда не понимал намеков, – снова вздохнул Старосельцев. – Ладно, скажу прямо – дело еще и в том, что очень влиятельные люди просят нас об этом. И давай не будем вдаваться в детали – зачем, почему… Пойми, мне осталось немного до пенсии. Вылететь сейчас на улицу? Милостыню на паперти собирать? А о себе ты подумал? Лишиться сейчас работы – это просто страшно, Леша! Ты думаешь, кто-то только и ждет, когда появишься ты, со своим талантом и трудолюбием? Очнись! Никому мы не нужны. И формула твоя – это пока всего лишь журавль в небе. Подумай о семье, Леша!

Веденеев не мог продолжать разговор. В гневе он направился к дверям. Старосельцев окликнул его и сказал, многозначительно понижая голос:

– Призываю тебя быть сдержаннее, Леша! Ты должен все взвесить. Посоветуйся с женой – она у тебя умная женщина. Главное, не наломай дров. Не хочу тебя пугать, но времена сейчас такие, что мы с тобой рискуем не только работой. В конце концов, не это главное. А вот здоровья, если что, не вернешь…

Веденеев только демонстративно хлопнул дверью. Он возненавидел этого трусливого, уклончивого подонка, который при первой угрозе сдался и упал кверху лапками. Конечно, Старосельцев и раньше не был образцом добропорядочности. Он лебезил перед начальством, примазывался к проектам подчиненных, мудрил с финансами, но все же в целом мог считаться своим парнем. Теперь все встало на свои места. Пожелание влиятельных людей оказалось для него важнее общего дела. А вот Веденеев не собирался сдаваться.

Но дома его ждал еще один сюрприз. Он рассказал все жене, надеясь встретить сочувствие и понимание, а она его не поняла. Ей тоже оказалась милее синица в руке. После этого он перестал с ней разговаривать, а на работе категорически заявил шефу, что будет бороться. Он наотрез отказался передать Старосельцеву все наработки, касающиеся нового препарата. Более того, он скопировал со своего компьютера все, что было необходимо, на новенький внешний накопитель и отнес его на вокзал, где запер в ячейку камеры хранения. Жесткий же диск компьютера отформатировал и забыл о нем. Теперь по крайней мере на ближайшее время он подготовился, хотя и не представлял точно, что будет делать дальше.

Впрочем, кое-что он предпринял. Во-первых, положил шефу на стол заявление о переводе на прежнюю должность. Во-вторых, созвонился со старым дружком, Вадькой Чиндяйкиным, который работал теперь журналистом в одной из городских газет, и договорился о встрече. Он хотел разбудить общественность, подняв шум в прессе.

С самого начала его инициативы не встретили должного понимания. Старосельцев хладнокровно порвал его заявление, заявив, что он тут не в игрушки играет, и велел приниматься новоиспеченному заму за квартальный отчет. К тому же он снова потребовал передать ему все материалы, касающиеся нового препарата. Уже поняв, что переть напролом не стоит, Веденеев хмуро заявил, что материалы передал все до последнего черновика. Шеф сделал вид, что поверил, но еще раз напомнил о неизбежных неприятностях для тех, кто ведет нечестную игру. У Веденеева было собственное мнение насчет того, что называть нечестной игрой, но он промолчал. Шеф все эти дни заметно нервничал, часто отлучался с работы и совершенно охладел к Веденееву и его проекту. Можно сказать, он сделался другим человеком. Человеком, который был Веденееву абсолютно незнаком. С этим человеком Веденеев уже не хотел договариваться.

С Чиндяйкиным они встретились вечером на автобусной остановке возле театра оперетты. Рядом светилось веселыми огнями кафе «Мелодия». Чиндяйкин, круглолицый, веселый, с легкой синевой на выбритых щеках, сердечно обнялся с Веденеевым и подмигнул в сторону кафе.

– По рюмочке, а? За встречу?

– Разговор серьезный, Вадька! – строго предупредил Веденеев. – Может, обойдемся?

– Тем более не обойдемся! – засмеялся Чиндяйкин. – Ты не понимаешь специфики нашей работы… Пойдем, я угощаю!

В кафе Вадьку знали и, несмотря на наплыв посетителей, быстро подыскали отдельный столик, принесли графинчик, какую-то закуску и оставили в покое. Приятели выпили по рюмке. Алексей сделал это скрепя сердце и сразу принялся рассказывать. Чиндяйкин не ожидал такого напора и заметно поскучнел. Но терпеливо выслушал Веденеева и в ответ заметил:

– Ну ты меня озадачил! Честно говоря, не ожидал. Прямо тебе скажу, Леша, ситуация не очень понятная. С одной стороны, абсурд, конечно. Ты людям добро делаешь, а тебя по рукам… С другой стороны, кому-то твое добро поперек горла. На это даже прозрачный намек сделан. И вот это меня немножко смущает. Тут можно запросто шею сломать, если неправильно действовать. Но я тебя понял. Мы старые друзья, и вообще… Я за справедливость. Можно сказать, что справедливость – это мой хлеб. Будем бороться. Но ты каких-то телодвижений пока не делай. Я попробую выяснить, кому твоя работа могла помешать, а потом с тобой свяжусь, и мы выработаем дальнейший план действий. Договорились? Ну и отлично! Давай за это!

Он торопливо наполнил рюмки. Водка не лезла Веденееву в горло, но за такое он не мог не выпить. Однако после этого решительно распрощался, сославшись на семейные дела. Чиндяйкин немного огорчился, но отговаривать друга не стал.

Никаких семейных дел у Алексея не предвиделось. Он просто был слегка разочарован. Ему мыслилось, что журналист должен обеими руками ухватиться за предложенный ему материал и немедленно сварганить из него сенсацию, которая прогремит на весь город. Осторожная позиция приятеля поколебала эти надежды. Раздумывая над этой неопределенностью, Веденеев и ворочался всю ночь на раскладушке, ощущая себя одиноким и покинутым. Никогда раньше с ним такого не случалось. Всегда кто-то был рядом, кто мог поддержать и словом, и делом, жена, товарищи, даже тот же Старосельцев! В какой миг все переменилось? Веденеев чувствовал, что в его жизнь вмешалась какая-то грозная безжалостная сила, но что это за сила, он не представлял и от этого бросался попеременно в две крайности – то уговаривал себя, что шарахается от собственной тени, то обмирал от надвигающейся на него всеобъемлющей беды, от которой не было спасения. И особенно неприятным было то, что не с кем было посоветоваться, поговорить по душам. Его подмывало помириться с женой, но он никак не мог простить Елене ее полного равнодушия к делу его жизни. Оказалось, что ей милее не его талант, а должность, которую ему преподнесли в утешение, и крошечная прибавка в зарплате. Ну, пусть и не такая уж крошечная, но что она значила по сравнению с его формулой!

Дело шло к рассвету, и Веденеев смирился с тем, что этой ночью ему не суждено заснуть. Да и встать ему лучше было пораньше, чтобы не делить ванную и кухню с женой, которая скоро будет собираться на работу. Трудно делить помещение с человеком, с которым даже словом не перемолвишься. Алексею казалось, что Елена эту двусмысленную ситуацию воспринимает легче, чем он. Для него нынешняя жизнь стала настоящим мучением. Он исхудал, стал дерганым. Если так пойдет дальше, он действительно начнет пугаться собственной тени. А ведь его, в сущности, никто еще и не пугал. Старосельцев паникер по сути, и его предупреждения не в счет. Эта простая мысль словно обожгла Веденеева. Он чуть не слетел с раскладушки. Так бывает после бессонной ночи – вдруг осенит какая-то великолепная идея, вспыхнет в усталом мозгу, захватит воображение, и все вокруг покажется необыкновенно простым и ясным. Правда, в большинстве случаев потом эта идея оказывается ошибочной.

То же самое случилось и этим утром. За окнами еще царила ночная темнота, но в домах то тут, то там начинали вспыхивать разрозненные желтые огни – зевая и продирая заспанные глаза, люди начинали собираться на работу. Веденеев понял, что больше не может лежать на проклятой раскладушке. Он встал, умылся, наскоро побрился и поставил на плиту чайник. Сквозь унылое гудение газового пламени Веденеев слышал, как в комнате шлепает босыми ногами по полу проснувшаяся жена. Вот-вот она должна была войти в кухню. От напряжения у него даже свело спину. «Как странно, что самые близкие люди в одну минуту могут сделаться совсем чужими, – подумалось ему. – А может быть, они и не были никогда близки, может быть, это всего лишь иллюзия?» Веденеев снял с огня недокипевший чайник, налил себе стакан чаю, намазал маслом кусок хлеба. Он торопился, чувствуя себя так, будто берет чужое.

Но приступить к чаепитию ему так и не удалось – зазвонил телефон. Высветившийся номер оказался незнаком Веденееву – было ясно только, что звонили с какого-то стационарного телефона. Он нажал кнопку соединения, поднес трубку к уху.

– Слушаю, Веденеев!

– Ага, Веденеев! – Голос тоже был незнакомый, но вполне дружелюбный, простецкий такой голос. – Ты мне и нужен!

– Кто говорит? – поинтересовался Алексей.

– Это неважно. А важно сейчас вот что – сгоняй-ка ты, Веденеев, во вторую городскую больницу, в травматологическое отделение, навести дружка своего, пообщайся, выводы сделай…

– Стоп! Не понял! – повысил голос Алексей. – Что за чушь вы несете? С какой стати мне идти в больницу? Вы что-то путаете, любезный. Может, вам какой другой Веденеев нужен, а у меня никто из друзей в травме не лежит…

– Теперь лежит, – хмыкнули в трубке. – А до встречи с тобой, представь, был жив-здоров… Чиндяйкин фамилия тебе знакома?

У Веденеева похолодело внутри.

– Что?! Вадим?! Что с ним случилось?!

– Это он сам тебе расскажет, – голос в трубке потерял дружелюбные интонации. Теперь он звучал повелительно.

– Постойте! – воскликнул Веденеев, но в трубке уже пульсировали гудки отбоя.

Алексей торопливо набрал номер, с которого звонили, но тот не отвечал. Веденеев заметался по кухне. Мысли путались в голове. В конце концов он заставил себя рассуждать логично. Вряд ли он стал жертвой розыгрыша. Для розыгрыша чересчур рановато. С Чиндяйкиным что-то действительно случилось. Но как это связано с ним? Неужели их вчерашний разговор стал кому-то известен? Что произошло? Что делать? Ни на один из этих вопросов не было ответа. Оставался один вариант – ехать, как и было предложено, в больницу.

Веденеев появился в стационаре за полчаса до пересменки. К его удивлению, дежурный врач не стал препятствовать его желанию навестить Чиндяйкина.

– Ну что ж, состояние у него стабильное, – с добродушной усталостью в голосе сказал он. – В принципе, можете зайти. Только недолго, лады? Чтобы до новой смены успеть. И халатик накиньте…

Веденеев накинул узкий замусоленный халат для посетителей и прошел в указанную палату. Чиндяйкин не спал. Он лежал на спине, на железной кровати, весь в бинтах, левая рука и левая нога на растяжках, и с лихорадочным блеском в глазах пялился в потолок. Увидев Веденеева, он дернулся так, что едва не опрокинул набок свое металлическое ложе.

– Ты… ты… ты… – горячечно забормотал он, протестующе вытянув здоровую руку. – Не подходи ко мне, гад! Забудь сюда дорогу! Сестра! Сестра!

Алексей понимал, что с приятелем случилось что-то неладное, и случившееся скорее всего было связано с его собственными, Веденеева, делами, но такой бурной реакции он не ожидал. Растерянно оглянувшись на дверь, он замер, соображая, как бы ему успокоить Чиндяйкина раньше, чем персонал выкинет его на улицу.

Но на крик пациента никто не явился, а у Вадьки, видимо, кончились силы. Он бессильно зажал в кулаке угол казенного одеяла и со страхом смотрел на приближающегося Веденеева. Из глаза у него выкатилась слеза.

– Прошу тебя, уйди! – прошептал он. – Не хочу тебя видеть! И забудь, что мы были знакомы. Все!

– Послушай, ну хоть скажи мне, что случилось! – взмолился Алексей. – Мы с тобой вчера расстались по-человечески, а сегодня…

– Ты не человек! – злобно прошипел Чиндяйкин. – Ты подонок! Так меня подставить, сволочь! Меня могли убить, ты понял? Да на хрен мне нужны твои проблемы?

– Но вчера ты был готов помогать, – пробормотал Веденеев, опускаясь на край неудобной кровати.

Чиндяйкин с неожиданной силой сгреб его одной рукой за грудки и притянул к себе так, что изо рта его на лицо Веденеева полетели брызги слюны.

– Никто тебе помогать не будет! И я тебя больше не знаю, заруби это на своем тупом носу! Забудь мое имя, придурок! Сам выбирайся из дерьма, в которое залез! Пошел вон!

Пальцы его так же неожиданно разжались, он обмяк и упал обратно на подушки.

– Вот, значит, как, – угрюмо произнес Веденеев, вставая. – Ладно, считай, что я тебя уже забыл. Крепко тебя припугнули. Я все понимаю. Понять бы еще, кто это был конкретно. Тебе хотя бы намекнули?

– Мне намекнули, что тебя ждет то же самое, – с ненавистью сказал Чиндяйкин. – С удовольствием бы посмотрел, как тебе ломают руки-ноги. Может, тогда бы ты понял, что такое настоящие проблемы. Формулу у него отняли! Береги здоровье, Веденеев! Здоровье! И свое, и мое, кстати.

– Ну, ты-то для меня теперь чужой человек, – хмуро сообщил Алексей. – Сам просил. А вот о своем придется подумать.

Он повернулся и быстро вышел из палаты. Чиндяйкин с ненавистью смотрел ему вслед.

5

Елена Веденеева никак не могла решить один очень непростой для себя вопрос – любит ли она своего мужа или уже нет. Елена считала себя сильной женщиной, но в последнее время на нее столько всего свалилось, что она сама понимала – силы на исходе. Они с мужем никогда не жили в достатке, постоянно чего-то не хватало, они не могли позволить себе ничего лишнего, а так иногда хотелось! И главное, у них не было детей, и это было особенно обидно, потому что Елена очень хотела их иметь. Алексей к этому факту относился более спокойно, он был с головой погружен в свою работу. Он все откладывал на потом. Это «потом» уходило все дальше за горизонт, и Елена невольно начинала винить мужа во всех бедах и невзгодах. Работа работой, но человек прежде всего должен заботиться о семье. Для Алексея семья означала всего-навсего стойбище, где можно подзаправиться пищей и выспаться. Он жил в другом месте, в своей дурацкой лаборатории, в кругу своих химикатов и формул, и ему было этого достаточно. Елена свыклась с подобным положением вещей, но неожиданно муж выкинул такое, что даже она, привыкшая ко всему, взбунтовалась. Его наконец-то назначили на более высокую должность, дали более высокий оклад, впереди появились перспективы – а он заартачился.

Да, Елена знала, что за повышение с него потребовали прекратить работу над новым препаратом, но не видела в этом ничего трагического. В такое сумасшедшее время нужно выживать любым способом, считала она. И вполне можно поступиться кое-чем. Еще неизвестно, что с этим лекарством получится, а должность и деньги – вот они. Если родится долгожданный ребенок, все это будет как нельзя кстати. Но муж словно с цепи сорвался. В должности зама начальника лаборатории он пробыл от силы неделю. И все это время талдычил о том, что будет бороться. Он не желал слушать никаких доводов. Они разругались и перестали разговаривать. Внешне Елена сохраняла самообладание, но на самом деле была уже на пределе – достаточно малейшей искры, чтобы у нее случился нервный срыв. А драгоценный муженек вел себя все безумнее. С ней он не разговаривал, зато на работе устроил страшный скандал, разругался в пух и прах со Старосельцевым, отказался выполнять обязанности заместителя, и его уволили. Назначили замом другого человека, а его уволили. Совсем. Елена узнала об этом от одного из коллег мужа, с которым случайно встретилась на улице.

После этого она попыталась все-таки поговорить с Алексеем, чтобы понять, что он намерен делать дальше. Ничем хорошим разговор не кончился. Муж назвал ее предательницей и заявил, что не отступит. Все было ужасно, но от нервного срыва Елену уберегла, как ни странно, жалость. Муж казался таким изголодавшимся и одичавшим, что ничего, кроме жалости, вызвать в ней не смог.

Но жалость жалостью, а осталась ли в ней к нему хоть капля любви, и не пора ли им пойти дальше разными путями? Об этом размышляла Елена, шагая по раскисшему льду. Не слишком хитроумные коммунальщики посыпали тротуары то ли солью, то ли каким-то еще более ядовитым составом, и от этого сапоги буквально горели. Еще один довод в пользу должности заместителя начальника. Но поезд ушел, теперь нужно было самой заботиться о себе. Елена все больше склонялась к мысли, что любовь прошла, и им с Алексеем следует расстаться. Она решила вечером поговорить с мужем и обсудить условия развода. Она еще не слишком стара и сумеет устроить свою личную жизнь. А он пусть занимается тем, что ему дорого. Если формулы способны заменить ему живых людей и живые чувства, то флаг ему в руки. Невозможно жить в разных комнатах и молчать, молчать, молчать. От таких отношений любой с ума сойдет.

От горечи всех этих мыслей на глаза Елены навернулись слезы. На какой-то момент она даже забыла, куда направляется, но быстро заставила себя собраться и постаралась выбросить из головы все, что не имело отношения к работе. Ведь ее рабочий день еще не был окончен. Нужно сходить еще на один вызов, который ей дали в регистратуре. Адрес следовало искать на самом краю участка – улица Черкасская, дом 116. Прежде туда вызовов не было. Дом частный, построен и заселен недавно. Елена еще не успела познакомиться с обитателями этого дома, но, судя по всему, знакомство обещало быть долгим. Проживала по этому адресу пожилая женщина, страдающая гипертонией, а поскольку такая болезнь требует постоянного наблюдения, Елене предстояло не раз входить в контакт с этим человеком.

Улица Черкасская действительно располагалась на отшибе, но дома там стояли новые, добротные, выстроенные на немалые деньги. Чувствовалось, что хозяева намеревались как следует обживать это место. Обычно на участках таких домов имелись злые собаки, но именно в 116-м доме собаки не оказалось. Елена вытерла остатки слез, сделала деловое лицо и нажала на кнопку звонка, укрепленную у калитки. Подождав с минуту, она обнаружила, что на звонок никто не откликается, а калитка не заперта. Без колебаний Елена вошла во двор. Возможно, хозяйка была настолько плоха, что не могла встать. Спасибо, хотя бы оставила открытой калитку. Такие случаи бывали в практике Елены нередко, но не всегда удавалось так быстро попасть в дом. И совсем удачно получилось в отношении собаки. Треть участка, который обслуживала Елена, составлял так называемый частный сектор, и жители этого сектора держали для охраны собак, иногда даже не одну.

Проходя по двору, Елена машинально отметила, что участок просторный, но пустой – ни деревьев, ни садовых кустарников, ни других огородных прибамбасов, что, в общем, естественно для нового жилища. Зато имелся большой гараж, стоявший отдельно. Дорожки во дворе покрыты ровным асфальтом. Все сделано добротно, солидно, с расчетом на удобство проживания. Здесь не обошлось без придирчивого мужского глаза, и Елена предположила, что у ее будущей пациентки должен быть муж, какой-нибудь средней руки начальник, еще не вышедший на пенсию. Вот только сейчас его, скорее всего, нет дома. Как специалиста Елену всегда раздражало, насколько мало заботятся друг о друге в современных семьях. Вот что это такое – оставить больную жену одну дома, беспомощную, напуганную, страдающую? Некому даже стакан воды подать, а врачу полотенце, или что там еще потребуется? «Ладно, – подумала она. – Размечталась! Своя-то семья далеко от этого ушла? А? То-то и оно!»

Она поднялась на крыльцо. На звонок в дверь опять никто не отреагировал. Это Елене уже совсем не понравилось. Отчего-то у нее вдруг сделалось тревожно на душе. Она огляделась. Вокруг было серо, уныло и пусто. «А у хозяйки вдруг инсульт? – кольнула мысль. – Или еще чего похуже? Тогда эта история надолго. А так не хочется! Не дай бог!»

Она решительно надавила на ручку двери. Здесь тоже не заперто. Елена прошла через длинную прихожую с довольно высоким потолком, не раздеваясь, проследовала в комнату. И тут ее встретили.

Навстречу ей каким-то странным кособоким шагом вывернулся молодой человек, одетый вроде бы прилично, но как-то серо и мято. У него и лицо было серое, измученное и исхудавшее, как у больного. На этом лице резко выделялись горящие черные глаза. Взгляд их обжигал, словно электрический разряд, и от него, казалось, зашевелились волосы на висках. Елене стало неуютно, но, сделав озабоченное выражение лица, она деловито спросила:

– Где больная? Вы ее родственник?

– Получается, так, – криво усмехнулся серолицый, с явным интересом рассматривая Елену с головы до ног. – А ты типа доктор?

– Да, я доктор, – сухо сказала Елена. – И мне не нравится, как мы с вами разговариваем. Я сюда не на тусовку пришла. Я лечу больных. Так что будьте добры…

– Да добрый я! Я тут самый добрый! – опять усмехнулся парень. – Остальные-то все злые, как псы. Разорвать могут, я тебе говорю! Но если ты их полечишь, все будет о’кэй!

Елена быстро огляделась. В комнате чисто, стоит хорошая мебель, нет никаких следов, указывающих на неблагополучную семью, и эта обстановка в представлении Елены никак не вязалась с личностью серолицего парня, которому больше подошла бы полутемная конура с липкими заплеванными полами, с непромытыми окнами, с пустыми бутылками на столе и грязными шприцами на подоконнике. А между тем вел он себя вполне по-хозяйски. Елене стало не по себе, но она не подала виду. По работе ей довольно часто приходилось сталкиваться с неприятными, а то и просто опасными людьми, это своего рода профессиональный риск, и Елена научилась справляться с обстоятельствами. На крайний случай она носила в сумочке газовый баллончик – вот только пользоваться им ей на практике еще не приходилось, и Елена не была уверена, что сделает все, как надо. Впрочем, пока прямой угрозы не было, и доктор решила, что силы воли ей хватит, чтобы взять контроль над ситуацией в свои руки.

– Ну вот что! – решительно заявила она, глядя прямо в глаза парню. – Вы немедленно должны проводить меня к больной, а свои дурацкие шуточки оставьте для своих подружек. Я привыкла иметь дело с такими шутниками и, поверьте, могу устроить вам большие неприятности!

Парень смотрел на нее с откровенной насмешкой, и Елене вдруг стало по-настоящему страшно. Как-то в одно мгновение она поняла, что этот серый человек не имеет никакого отношения ни к ее работе, ни к этому красивому дому, ни к чему здесь не имеет отношения – он чужой, но при этом чувствует себя полнейшим хозяином. И еще она поняла, что он здесь не один. Это предположение подтвердилось в ту же минуту – из соседней комнаты внезапно появился еще один молодой человек, довольно симпатичный внешне, но тоже с неприятным сальным взглядом. Он ощупал этим взглядом Елену и дурашливым голосом воскликнул:

– Ого! Это наша цыпа пришла? А чо – она мне ндравится, Тюха!

– Она тут всем нравится, Цыган, не одному тебе, – отозвался серолицый. – Королева бала! Зови Кащея, праздновать будем! Где он там?

– Мы там с хозяйкой разбирались, – пояснил красавчик Цыган. – Пока пасть заткнули, пока связали, пока в чуланчик определили… На все время нужно… Сейчас он идет.

– Слышь, Цыган, вы там по комодам не шарились? – предостерегающе сказал серолицый Тюха. – Забыл, что ли, не велели тут ничего трогать? Ты не ищи на свою задницу приключений!

– Да ничего я тут не трогал! – досадливо поморщился Цыган. – Ты достал уже! Вот оно мне надо! Да если бы и прихватили чего, ничего страшного. Дом богатый, от них не убудет.

– Закрой пасть! – зло сказал Тюха. – Конкретно было сказано – никакой самодеятельности. На тебя мне, допустим, плевать, но я не хочу, чтобы из-за тебя меня подрезали, понял?

– Я сказал! – повысил голос Цыган. – Тебе что, на крови клясться надо?

Они с отвращением посмотрели друг на друга.

Информация, в одну минуту обрушившаяся на Елену, ошеломила ее. Она примерно поняла, что происходит, узнала клички пробравшихся в чужой дом преступников, узнала о плачевной судьбе хозяйки, но это знание не принесло ей никакой радости. Нужно было скорее выбираться из западни и звать на помощь. Елена медленно попятилась к двери. До порога оставался один шаг, но в этот момент в комнату вошел третий бандит.

Он не зря носил прозвище Кощей – высок, чрезвычайно худ, имел длинные руки с корявыми широченными кистями, а серостью лица вполне мог поспорить с Тюхой. У него был взгляд настоящего душегуба, и Елена с ужасом убедилась в этом сразу же, как только этот взгляд оказался устремлен на нее.

– Баба у вас когти рвать собралась! – мрачно заявил он, быстро шагая в сторону Елены. – А вы тут базар устроили! Забыли, зачем собрались?

От одного вида этого типа у Елены онемели ноги, но тем не менее она вскрикнула и попыталась выскочить за дверь. Кощей тут же догнал ее и своей длинной лапой сильно ударил в лицо. Удар был такой силы, что Елена отлетела на метр, врезавшись головой в косяк двери. На секунду свет померк в ее глазах, и она упала у порога.

Трое бандитов были уже рядом. Кощей и Тюха грубо схватили ее за руки и потащили куда-то в соседнюю комнату. Цыган схватил выпавшую сумку и с энтузиазмом принялся потрошить ее. Содержимое сумочки постепенно перекочевало в его карманы – деньги, телефон, пластиковая карточка, золотая сережка, которую Елена все собиралась отнести в починку, и пресловутый газовый баллончик. Обогатившись таким образом, Цыган разыскал в глубине дома приятелей и присоединился к ним.

– Ну чего? Кто первый будет? Или спички станем тянуть?

Кощей сумрачно посмотрел на него.

– Чего ты, Цыган, всегда довольный такой? – спросил он. – Прям сияешь весь, как блин на Пасху. Тебя в детстве головой не ударяли?

– Да он бабла сейчас по легкой срубил, – объяснил Тюха. – Он же сумочку докторшину обшмонал, пока мы с тобой тут корячились. Цыган своего не упустит!

– Да какое там бабло! – обиженно сказал Цыган и, уводя разговор в сторону, присел рядом с Еленой, которая лежала на полу и была уже связана по рукам. – И вообще, зачем нам бабло. Когда мы по совсем другому делу… Телочку вот оприходовать хотим… – он грязной пятерней попытался ласково погладить Елену по лицу.

Она в омерзении отшатнулась, насколько позволяла скованная лежачая поза, и выкрикнула:

– Убери руки, подонок!

– Ни хрена себе, я – подонок! – опять обиделся Цыган. – Кощей вон тебе глаз подбил, а я с лаской… Какой же я подонок? И вообще, ты давай, цыпа, на любовь настраивайся, а не ругайся! Мы сейчас тебя втроем драть будем…

Елену охватил смертельный ужас. У нее раскалывалась после удара голова, ее угнетала беспомощность, в которой она находилась, но слова Цыгана просто убили ее. Эти трое собирались надругаться над ней! К такому повороту дела она вообще не была готова. На какое-то мгновение Елена перестала понимать, где она находится. Ей казалось, что она сходит с ума. Она будто переместилась в иное пространство, в фильм ужасов, где нет надежды на спасение. И надо же было такому случиться именно теперь, когда ей и без того плохо, когда в жизни и так все ужасно. Нет, правду говорят, беда не приходит одна.

– Прошу вас, – пробормотала она. – Не надо. Отпустите меня! Пожалуйста!

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.