Зения села в экипаж, все еще мысленно продолжая видеть перед собой его лицо, каким оно оставалось в тот момент, когда он отвернулся от нее: смуглое и суровое, не выражающее никаких эмоций – ни гнева, ни сожаления. Снег заскрипел, и коляска тронулась с места. За воротами экипаж повернул и медленно загромыхал вниз с холма по узкой дороге, врезанной в склон лощины.
      Зения старалась думать об Элизабет, о предстоящем путешествии, но не могла выбросить из головы образ лорда Уинтера, закрывающего дверь. Последнее, самое последнее воспоминание теперь будет самым ярким и затмит все остальные. Коротко, отрывисто хватая воздух, она руками в перчатках закрыла лицо и сжала виски.
      Пройдет, повторяла она себе. Зения знала, что пройдет, и ей останется свобода и покой, которые были хуже всего. А в Лондоне ее ждала Элизабет.
      Дорога, вившаяся по склону холма, повернула так, что Зения снова увидела дом, стоявший как часовой среди болот. При дневном свете он напоминал серый прямоугольник с красивыми окнами и, расположенный на краю участка, поросшего вереском, выглядел совершенно одиноким, потому что конюшни и сараи прятались внизу в долине.
      «Вот моя нора, – сказал Арден, будучи в глубоком забытьи во время болезни. – Хотите войти?»
      – Вы не останетесь, – шептала Зения. – Не останетесь, не останетесь.
      Но уезжала она сама. Сквозь перчатки она прикусила косточки пальцев и, съежившись, как от боли, смотрела на исчезающий из виду дом. И вдруг ей ясно послышался голос матери, которая кричала и гнала из дома какого-то слугу, гнала саму Зению из Дар-Джуна. Глядя на противоположное сиденье, Зения вспомнила ночь, когда умерла мисс Уильямс. Тогда Зения тоже кричала на впавшую в истерику мать за то, что та убила единственного человека, которого Зения когда-либо любила. И она вспомнила, как ее мать, одетая в белые одежды, словно джинн, нависала над ней и осыпала ее арабскими проклятиями, она не забыла безмолвного бедуина, который увез ее в пустыню, в изгнание, напуганную и одинокую, совершенно одинокую среди незнакомцев.
      Внезапно Зения схватилась за сигнальный ремень и безумно дергала его, пока экипаж медленно не остановился.
      – Мадам? – спросил мистер Боуд, открыв маленькое верхнее окошко.
      – Поворачивайте. – У Зении так сжалось горло, что она с трудом могла говорить.
      – Поворачивать, мадам? Прошу прощения, мадам, но дорога здесь слишком узкая… и мы можем опоздать на поезд. Вы что-то забыли?
      Она распахнула дверь и, спрыгнув на землю, споткнулась. Пронзительный крик матери предупреждением звучал у нее в ушах, ослепляя и оглушая ее, так что она почти не слышала голоса мистера Боуда.
      – Поворачивайте! – крикнула она. – Я хочу назад! Эль-Мухафи!
      Ее мать выкрикивала пророчества и угрозы; она обвиняла Зению в том, что та приготовила сильное снадобье, которое убило мисс Уильямс, называла ее вероломной, трусливой, презренной и незаконнорожденной; верность приводила ее в ярость. «Только глупец будет доверяться любви. Что такое любовь, как не заблуждение, помешательство, каприз слабой женщины? – говорила она. – Он любил не меня, а дикую природу и пустыни, они всегда звали бы его, и он неизбежно вернулся бы обратно не сегодня, так завтра. И как раз тогда, когда я привыкла бы к нему и начала бы ему доверять…»
      Услышав, как сзади ее окликает мистер Боуд, Зения обнаружила, что уже проковыляла полдороги до дома. Она ощущала, как жизнь матери затягивает ее – в собственном сердце она чувствовала непреодолимое желание прижать к себе Элизабет и никогда не отпускать ее, так же как ее собственная мать удерживала возле себя Зению и мисс Уильямс, пользуясь лестью, угрозами и силой, полной власти над ними. Для Зении явилось ужасающим откровением, что она обладает той же силой и умением пользоваться ею. Она не хотела ничего похожего, но при мысли о предстоящих днях, о том, что останется одна, она, дрожа от страха, замерла среди снежных просторов.
      – Я не такая, как моя мать, – вслух произнесла она, – не такая.
      Пройдя еще несколько шагов, она остановилась и оглянулась назад на коляску – коляска ехала в противоположную от нее сторону вниз по склону холма, и Зения почувствовала, как ее охватывает паника.
      – Я не хочу остаться одна! – выкрикнула она и побежала вниз, спотыкаясь и скользя по заснеженному склону, а потом остановилась, тяжело дыша. – Я хочу покоя! Я ненавижу пустыню! Вы оставите меня!
      Но она вспомнила лицо лорда Уинтера, его лицо и комнаты в пустующем доме и увидела мужчину, становящегося чудаковатым, замкнутым и одиноким, ни с кем не разговаривающим. А тем временем жестокий дух ее матери, злобно завывая на ветру, безжалостно тянул ее прочь от него, обещая защиту, мир и покой, обещая, что больше не будет потерь, потому что все и так уже потеряно.
      Зения побежала. Она не знала, бежит вверх или вниз, пока перед ней не замаячил дом. Взбежав по ступенькам, она оказалась в темном коридоре и поняла, что она внутри, только когда дверь за ней захлопнулась. Ее сердце так громко стучало, что она ничего не слышала, не слышала даже собственных шагов, когда шла по коридору. С трудом переведя дух, Зения остановилась на пороге его комнаты.
      Лорд Уинтер сидел за одним из столов, склонив голову над книгой. Он сидел так неподвижно, что показался ей каким-то нереальным, словно находившимся где-то очень далеко. Потом, перевернув страницу, он еще ниже наклонился над ней, и Зения снова увидела английского джентльмена, сидящего в одиночестве и поглощенного очередным фолиантом, раскрытым на развороте. Гравюру, на которую он смотрел так сосредоточенно, покрывал защитный лист бумаги, вставленной в корешок.
      – Эль-Мухафи, – в отчаянии сказала она, – помогите мне!
      Он вскинул голову и вскочил, уронив книгу со стола.
      – Здесь джинн! – теряя присутствие духа, воскликнула Зения. – Моя мать!
      Лорд Уинтер стоял и смотрел на нее, словно она была олицетворением сверхъестественного.
      – Я понимаю, джиннов нет, – покачала она головой, вцепившись в косяк двери. – Все суеверие и невежество. Это не по-христиански.
      – Что случилось? – Прищурив голубые глаза, он пристально смотрел на Зению.
      – Я боюсь! – Она зажмурилась. – Она у меня в мозгу! Она заставляет меня говорить и делать так, как я не хочу! Она заставляет меня поступать так, как поступала она! Она заставляет меня оставить вас! Вы понимаете? Вы обещали защитить меня! – выкрикнула Зения, открыв глаза, и увидела, что в нем ожила маленькая частица – как она подумала, демон, который всегда пугал ее.
      Внезапно лорд Уинтер широко улыбнулся, сверкнув зубами, и сделал шаг вперед.
      – Ты мой, маленький волк. Я не позволю ей забрать тебя.
      – Я боюсь! Я боюсь, что вы не сможете помешать ей!
      – Кто пришел к тебе, когда ты осталась одна в Дар-Джуне?
      – Вы, – прошептала она. – Вы никогда не боялись джинна.
      – Никогда, – подтвердил он.
      – Они не настоящие, – проговорила Зения, но в душе она верила в них, она чувствовала злобную силу, которая старалась оторвать ее от лорда Уинтера. Она взглянула на него, стыдясь попросить успокоить ее. – Но моя мать… я думала о ней. Что, если вы меня оставите? Что, если вы уедете, а я проснусь и она окажется рядом?
      Он не касался ее, а стоял, глядя на нее и улыбаясь своей демонической улыбкой.
      – Я напишу заклинание, которое будет оберегать тебя.
      Пока Зения широко раскрытыми глазами смотрела на него с порога, лорд Уинтер снял со статуэтки, стоявшей на каминной полке, плетенный из кожи ремешок и пошел с ним к столу. Он зажег свечу, а потом оторвал клочок бумаги и что-то написал на нем. Не спеша, аккуратно скрутив бумажку, он секунду держал ее над пламенем. Зения следила за его губами, но он с сосредоточенным видом безмолвно произнес свое короткое заклинание. Взяв нож, он вскрыл печать на амулете – маленькой серебряной коробочке размером с кусочек сахара, – выбросил его содержимое в камин, положил внутрь свое заклинание, запечатал амулет серебряной полоской, сильно надавив на нее ножом, и встал.
      – Я сказал, что буду с тобой всегда, волчонок, – тихо заверил он, надевая амулет ей на шею. – Он удержит меня, он будет защищать тебя – всегда.
      Зения подняла руку и сжала амулет. Она не верила в колдовство – это было влияние ее матери, причуда ее матери, суеверие Востока, но лорд Уинтер всем своим видом демонстрировал такую убежденность, такую уверенность… И теперь с амулетом на шее Зения в первый раз почувствовала, как ее наполняют покой и вера. Она смотрела в лицо лорда Уинтера – суровое, волевое лицо человека, не знавшего страха перед демонами, и твердая, спокойная уверенность, что он останется, окутывала ее.
 
      Она не выпускала амулет во время всей церемонии венчания, которая проходила на лестничной площадке в присутствии мистера и миссис Боуд. А когда священник выписал и отдал ей брачные свидетельства, она не выпускала и их. Она держала их зажатыми в коленях во время удивительного обеда, устроенного миссис Боуд в столовой в окружении ружей и карт. Там специально освободили место для молодого священника, который только моргал и неотрывно созерцал свой суп, когда лорд Уинтер начал речь.
      – Теперь, когда родители Бет обвенчаны по-христиански… – Лорд Уинтер прервал себя на середине фразы. – Я хотел сказать…
      Видимо, он не нашел того, что хотел сказать после своей неосмотрительной оговорки. В последовавшей неловкой тишине он беспомощно взглянул на Зению и, выражая сожаление, слегка развел руками, показывая, что у него вообще пропала охота что-либо говорить. Он погрузился в унылое обеденное молчание.
      Но Зения не обращала на него внимания, ей было хорошо, и она всему радовалась. После долгой паузы, когда ни один из джентльменов не решался оторвать взгляд от своей тарелки с супом, она даже отважилась высказать предположение, что они, возможно, могли бы отложить еще на пару дней возвращение в Лондон, потому что Бет осталась в надежных руках миссис Лэм.
      – Замечательное место для медового месяца! – иронически заметил лорд Уинтер, с гримасой окинув взглядом комнату.
      – Но есть коттедж, – напомнила Зения.
      Он посмотрел на нее, а потом на вежливо внимавшего священника, и краска постепенно начала заливать его шею и щеки.
      – Ты имеешь в виду тот, где живет егерь? – прочистив горло, уточнил он.
      Зения вспомнила, что миссис Боуд назвала его стеснительным джентльменом, но так как такое определение абсолютно не подходило для описания человека, которого она знала, то Зения тогда почти не обратила внимания на слова экономки. Замкнутый – да, угрюмый и необщительный – да. Сжимая в руке амулет, Зения с любопытством наблюдала за лордом Уинтером, который надменно смотрел на стакан, слегка приподняв черные брови, как будто получил публичное оскорбление.
      «Вы стесняетесь», – подумала она, с глубокой симпатией глядя на него.
      – Прошлой ночью он показался мне очень уютным, – безмятежно заметила она.
      Еще сильнее покраснев, лорд Уинтер бросил на нее испепеляющий взгляд и снова хмуро уставился на свой стакан, нервно вертя его между пальцами. Видимо, в присутствии двух робеющих джентльменов Зении надлежало самой взяться за поддержание разговора. Ей удалось подбодрить одного и другого, поговорив о погоде, о приходских обязанностях священника и описав то, как расположено имение лорда Уинтера по отношению к железной дороге, но ей не удалось увлечь их, пока не пришло в голову заговорить об оружии.
      Священник, очевидно, слишком застенчивый, чтобы спрашивать самому, охотно воспользовался возможностью отвечать на поток ее вопросов о коллекции лорда Уинтера. Он, как оказалось, увлекался охотой и был восхищен оружием, развешанным на стенах, а когда лорд Уинтер снял со стены нарезную винтовку Кольта, он просто пришел в благоговейный восторг. Служитель церкви с жадным вниманием слушал хозяина, который рассказывал, как действует оружие и как оно помогло ему во время нескольких стычек в пустыне. Они разбирали винтовку на столе, пока баранина не остыла и миссис Боуд не начала ворчать.
      – Какой-то холостяцкий дом, – буркнула экономка, забирая тарелки. – Повсюду отвратительные ружья, а миледи терпит их.
      Священник, запинаясь, мгновенно начал извиняться перед Зенией, а лорд Уинтер немного испуганно взглянул на нее и сел, оставив разобранную винтовку лежать между зеленым горошком и кабачковым пудингом.
      – Леди Уинтер знакома с оружием, – словно защищаясь, сообщил лорд Уинтер. – Она сама прекрасный стрелок.
      Подозревая, что миссис Боуд без должного уважения относится к оружию, Зения взяла детали, разложенные между блюдами, и снова собрала винтовку, как сотни раз делала подобное в пустыне, после того как чистила и смазывала ее. Закончив сборку, она обнаружила, что лорд Уинтер иронически улыбается, а священник в изумлении смотрит на нее.
      – Как вы, должно быть, мечтаете вернуться в такие удивительные и неизведанные места! – с горячностью воскликнул священник. – Вы, наверное, вскоре планируете еще одно путешествие?
      Зения коснулась амулета на шее и крепко зажала его в пальцах.
      – Нет, – ответил лорд Уинтер, – я немного устал от удивительных неизведанных мест и рад спокойно жить дома. – Он бросил на Зению мимолетный взгляд и улыбнулся. – Если ветряная оспа не погубит меня.
      Священник предложил тост за леди Уинтер, и разговор, теперь ставший непринужденным, пошел о более обыденных вещах, а после яблочного пирога и портвейна священник собрался уходить. Мужчины задержались внизу, у парадной лестницы, а Зения вернулась в столовую. В окно она видела, как священник принял причитающуюся ему плату, выразил искреннюю и сердечную благодарность и уехал в своем маленьком одноместном экипаже, а лорд Уинтер остался стоять, глядя ему вслед. Зения ожидала, что он придет к ней, но вместо этого он спустя немного времени повернулся и исчез за углом дома.
      Сидя у окна, Зения старалась представить себе столовую без оружейных стоек, груды книг и карт. В комнате пространство над каминной полкой занимали два изящных резных орнамента по дереву, изображавших цветы, фрукты и диких птиц, а несколько маленьких столиков, утопавших под сваленными на них картами, и украшенные вышивкой кресла выглядели столь же элегантно, как и мебель в Суонмире. Вычищенная и приведенная в порядок, с новыми розовыми шторами, с заново отполированным деревом и начищенной медью она была бы очень хороша, решила Зения и с некоторым удивлением осознала, что все окружающее теперь принадлежит ей. Миссис Боуд отпустила несколько замечаний, намекая, что Зения пренебрежет своим долгом, если не проследит, чтобы дом привели в порядок, а змей и ружья отправили в более подходящее для них место, и что действовать нужно энергично, но строго в пределах разумного. Однако Зения не знала, что скажет на ее план лорд Уинтер. Возможно, ему не понравится и только подтолкнет к отъезду, а быть может, он захочет, чтобы она жила в Суонмире, а этот дом оставался бы его собственным убежищем. Ею снова овладели сомнения. Разве он не сделал над собой усилия, когда сказал, что рад спокойно жить дома? А винтовка, возбужденный рассказ о пустыне – разве его глаза не горели, когда он говорил о них?
      Лорд Уинтер долго не возвращался, и Зения, закрыв глаза, положила обе руки на хиджаб. Потом она услышала стук лошадиных копыт, а когда его голос снаружи окликнул ее по имени, вздрогнула и наклонилась к окну.
      Сидя на Шаджар без седла, лорд Уинтер подъехал к самому окну и, улыбаясь, смотрел на Зению.
      – Аллах! – Кобыла затанцевала и стала на дыбы, взмахнув гривой, словно была готова к атаке. – Открой, любимая!
      Зения с трудом открыла окно, впустив холодный воздух.
      – Что вы делаете?
      – Повторяю свой успех. – Обдав Зению холодом, он потянулся вверх и поймал ее руку. – Я снова похищаю тебя. Тебе придется чуть больше помочь мне, если ты не хочешь, чтобы я сам вытащил тебя в окно.
      – Вы сумасшедший! – рассмеялась она.
      – Что ж, видимо, мое сумасшествие сработало, как нужно.
      – А миссис Боуд говорит, что вы стеснительный джентльмен!
      – Бываю, во время пустой болтовни, – согласился он.
      – Могу я выйти через дверь?
      – Нет, любимая, так слишком нормально и просто. – Он заставил лошадь подойти еще ближе. – Ты должна выйти через окно, чтобы доказать, что любишь меня.
      – У меня нет накидки, – оправдывалась Зения, сев на подоконник.
      – Щепетильность, достойная леди, особенно когда проверяется твоя бессмертная преданность! Прыгай сюда, и мы отправимся.
      Обхватив Зению рукой за талию, лорд Уинтер потянул ее вниз к себе. Зения почувствовала, что падает, но затем она оказалась в его крепких руках, и лошадь помчалась по следу, проложенному коляской в тающем снегу.
      Зения оглянулась на дом. В предвечернем солнце здание с высокими белыми окнами, построенное из золотистого камня, представляло собой удивительное зрелище на фоне простиравшегося за ним поросшего вереском пространства, где виднелись полоски желтой травы, а вдали поднимались скалы.
      – Я с Элизабет буду жить здесь? – спросила Зения, боясь, чтобы ее слова не прозвучали скорее утверждением, чем вопросом.
      – Я искренне надеюсь, что будет именно так, – рассмеялся лорд Уинтер, но затем добавил изменившимся, более натянутым тоном: – Я думал, ты предпочтешь Суонмир, он, безусловно, гораздо цивилизованнее.
      – Да, но этот дом мой.
      – У меня точно такое же мнение, волчонок. – Он крепко прижал к себе Зению.
      – Быть может, вы не очень расстроитесь, если мы отведем для оружия специальную комнату.
      – М-м… – Он потерся носом о ее шею. – Вижу, миссис Боуд уже поработала над тобой.
      – Можно, я куплю новую ткань для штор в столовой?
      – Ты можешь все вынести и сжечь, а потом отделать дом заново. Здесь лишь старинный хлам. Сожги сам дом, если хочешь, а мы будем спать в коттедже.
      – Миссис Боуд говорит, что вы так же спокойно можете жить под мостом.
      – Я скорее похож на тролля, чем на филистера. И я подозреваю, что где-то там, в старинных вещах живет какая-то высшая сила, так что тебе лучше всего не выносить их на свет, по крайней мере без проверки.
      – Что такое тролль? – спросила Зения, когда впереди замаячил коттедж егеря, приютившийся внизу у края болота.
      – Демон, волчонок. Джинн, который живет под мостами и под землей.
      – О-о!
 
      Ночью, после неторопливого и сладостного занятия любовью, Арден лежал рядом с ней теплый и сонный, а Зения при свете камина рассматривала его лицо, все время чувствуя на шее амулет. Серебряная вещица, прилипшая к ее груди, не переставала волновать ее. Амулет принес ей настоящее успокоение, но когда Зения, касаясь его, призывала на помощь волшебную силу, она чувствовала себя не христианкой и не англичанкой – она чувствовала, что древний мир Востока затягивает ее.
      Лорд Уинтер достаточно хорошо знал ее, он понимал, что в момент кризиса она будет реагировать на свои потаенные страхи, веря в суеверные, колдовские фантазии своей матери, в господство демонов и сверхъестественных сил, и поэтому написал ей заклинание. Но хуже всего, что Зения верила в его заклинание. Даже когда ее разум боролся с чувствами, в глубине души она верила, что хиджаб удержит лорда Уинтера. Она видела подтверждение своей уверенности в том, как Арден смотрел на нее, как говорил с ней, подчиняясь волшебству.
      Зения выбралась из кровати и присела на корточки перед последними дрожащими языками пламени в камине. Лорд Уинтер пошевелился, и она испуганно взглянула на него, стыдясь, что он увидит ее, но он только подвинулся на подушках, устраиваясь поудобнее. Теплый золотистый свет падал на его голое плечо, лицо, черные брови и темные волосы, смешивавшиеся с тенями.
      Держа в руке амулет, Зения пристально смотрела на него. Она знала, что ей не нужно волшебство, чтобы доверять Ардену, чтобы удержать его, и решила, что бросит в огонь заклинание. Глубоко прерывисто вздохнув, она взяла со стола широкий нож и вскрыла серебряную печать. Ей на ладонь выпал маленький скрученный в трубку клочок бумаги, пахнущий дымом и немного почерневший от копоти свечи. Но она помедлила, перед тем как бросить его в огонь, и расправила скрученную бумажку.
      У Зении сжалось сердце, когда она увидела каббалистические знаки: магическая надпись, отчетливая и черная, была сделана не арабскими, не английскими и не другими знакомыми буквами. Странно изящная и могущественная, она шла поперек обрывка, притягивая и отталкивая одновременно, подобно демоническому облику лорда Уинтера. Исходившая от нее энергия не позволила Зении бросить бумажку в пламя.
      – Мне кажется, ты смотришь на нее вверх ногами, – объяснил Арден.
      Услышав его голос, Зения, тихо охнув от испуга, взглянула на него.
      – Переверни ее, волчонок, – приподнявшись на локте, он неторопливо улыбнулся ей, – а потом возвращайся в постель.
      Она перевернула клочок бумаги, и мгновенно слова стали четкими и понятными.
      «Я люблю тебя», – говорило заклинание, ее магическое заклинание, которое должно было удержать его.
      «Я люблю тебя».
      Очень осторожно она скатала клочок бумаги и снова положила его в амулет. Крепко надавив на нож, она запечатала серебряную полоску, которая удерживала талисман внутри, надела амулет на шею, забралась в постель и глубоко зарылась в дорогие и надежные объятия.

      В то время как героиня этого романа Зения полностью создана моим воображением, леди Эстер и ее молодой любовник Майкл Брюс – совершенно реальные фигуры, настолько же фантастичные, как и сама их история. Я твердо придерживалась известных исторических фактов, связанных с ними, и только заполнила пробелы. Хотя нет каких-либо доказательств появления незаконнорожденного ребенка от их любовной связи в пустыне, на самом деле существовал период времени, сразу же после того как леди Эстер настояла, чтобы Майкл оставил ее в Ливане, когда она как будто болела чумой. Действительно, вокруг нее свирепствовала эпидемия бубонной чумы, но признаки ее болезни не были похожи на симптомы чумы. В период ее долгого выздоровления, длившегося от восьми до десяти месяцев, она не допускала к себе даже доверенного медика – доктора Мериона, а затем внезапно появилась посвежевшая и готовая отправиться в пустыню на поиски сокровищ. Ходили слухи – и во французской газете даже появилась заметка, – что у нее был ребенок или несколько детей от Брюса, но на этом кончаются исторические факты, имеющие отношение к делу.
      Об истории леди Эстер Стенхоп и Майкла Брюса можно написать отдельно целый роман. Для тех, кого заинтересовала их жизнь, я рекомендую краткую биографию леди Эстер в книге «Одержимые исследователи: английские путешественники в мир арабских пустынь» Джеймса К. Симмонса. Почти все более ранние биографии искажают реальность, описывая леди Эстер как сморщенную «старую каргу» в возрасте тридцати четырех лет, и безосновательно заявляют о «слабости» характера Майкла Брюса. И то и другое не способствует пониманию настоящей высокой драмы и сложности их отношений. Письма леди Эстер и Брюса, опубликованные его потомком Айаном Брюсом в книгах «Языческая жрица в Ливане: любовная связь леди Эстер Стенхоп и Майкла Брюса» и «Лавалетт Брюс: его похождения и интриги до и после Ватерлоо», рисуют читателю более яркий и правильный образ интересного и сложного молодого человека, который если и не удовлетворил чужих надежд на величие, возлагавшихся на него и его отцом, и любовницей, чтобы удовлетворить собственные амбиции, то, во всяком случае, продолжал жить и после леди Эстер Стенхоп.
      А что касается возраста «старой карги», которая перешагнула тридцатичетырехлетнюю отметку, – ну что ж! Быть может, вполне реально предположить, что красивого, здорового мужчину, которому немногим больше двадцати лет (и который определенно доказал своей дальнейшей жизнью, что мог иметь любую женщину, какую пожелал бы), интересовала только политика леди Эстер? В конце концов, отвлекаясь от всех предположений биографов и исторических фактов, я полагаю, что самое яркое и живое представление о реальных отношениях леди Эстер и Майкла Брюса можно получить, слушая песню Рода Стюарта «Мэгги Мэй».