У римлян есть обычай для означения времени стоянки трубить накануне вечером: звук трубы был знаком для войска, что на том месте оно пробудет и следующий день. Итак, чтобы обмануть неприятелей, которые знали также этот римский обычай, царь приказал тотчас трубить, секретно же объявил военачальникам поодиночке свое распоряжение, чтобы каждый из них, вооружив отборных людей своей фаланги как следует, стоял смирно и ожидал его приказания, а дабы их не заметили, велел им прикрыть свое вооружение плащами, какие носят бедняки.
      ______________
      * 2 По Киннаму, Лонгомирская страна в сербских летописях называется жупой Лугомира, или Лугомирской. Она находилась в восточном углу Шумадии, т. е. Полесья, где река Лугомира, впадающая с левой стороны в Мораву, и теперь еще удержала за собой это древнее название. Шафарик. Т. II. Кн. I. стр. 433.
      ** 3 Разумеется венгерский король Гейза II, сын Белы, по прозванию Слепой.
      *** 4 Река Тара, по Шафарику (т. II, кн. 1, стр. 433), выходит из Осоговских гор, течет на север и впадает в Дрину.
      **** 5 По догадке Шафарика (там же, стр. 434), ныне Сеница на реке Вувце (имен. Серб. Вувац).
      8. Приказание было исполнено. Потом, когда уже рассвело, царь вывел их из лагеря, будто для фуражировки, и для того велел даже некоторым идти впереди совершенно без оружия, с одними заступами и щупами, какие обыкновенно употребляют для отыскания хлеба под землей, когда хотят достать для войска продо-{115}вольствие; а как скоро увидят они, что враги идут на них, приказал им бежать до тех пор, пока, соединившись с идущими позади римлянами, не будут в безопасности. Как военачальник, все мгновенно обнимающий своим взглядом, он распорядился, чтобы из этих воинов сперва шли двое, потом, немного позади,- четверо, далее - шесть человек, затем - десять и так все более; а между тем построил еще одну колчаноносную фалангу и велел ей идти на неприятеля с другой стороны и, как скоро далматы начнут бой, бежать, если числом она будет слабее врагов; а когда никто против нее не выйдет, стоять спокойно перед лагерным валом. Так распорядился он с той целью, чтобы, как скоро от его натиска с другим отрядом войска далматы обратятся в бегство, эта фаланга, вооруженная гораздо легче, могла догонять и бить их. Недалеко еще прошла та первая дружина, как досмотрщики быстро прискакали к царю и прерывающимся голосом, бледные от страха, говорили, что на другой стороне реки расположено фалангой огромное войско, состоящее не только из туземцев, но и из многочисленной союзной дружины гуннских всадников и не единоверных с ними халисян1*; потому что {116} гунны исповедуют христианскую веру, а эти и доныне управляются законами Моисеевыми, да и то не совсем правильно понимаемыми. Они сказали также, что в рядах далматов вместе с этими находятся и печенеги. Услышав о том, царь подумал, как бы пошедший вперед небольшой отряд римлян не был окружен и подавлен многочисленным неприятелем, и быстро понесся оттуда, приказав следовать за собой знаменоносцу. Но так как последний, от утомления своей лошади, ехал медленно, то царь, сам схватив знамя, полетел с ним и с одного возвышенного места показал неприятелям как себя, кто он, так и знамя. Между тем и вооруженные луками подошли к реке и стали лицом к лицу с далматами, но ни те, ни другие долго не начинали сражения и стояли спокойно. Наконец далматы, увидев царское знамя, отступили от моста и дали римлянам возможность бросать в себя стрелы. Узнав об этом, царь (он стоял, как сказано, на одном возвышенном месте и наблюдал, что делается) поспешил и сам перейти со своими воинами через реку, потому что, как мне часто приходилось говорить, какой-то необыкновенный дух выше мужества всегда влек его к битвам. А далматы, хотя их преследовало и немногочисленное войско, бежали до тех пор, пока не очутились в местах не-удобопроходимых. Воротившись отсюда назад, они скоро сошлись с неприятелем, и тогда произошла стычка, в которой, однакож,{117} немногие пали с той и другой стороны, ибо далматы, узнав о присутствии царя, тотчас рассеялись, но когда римляне пустились преследовать бегущих, тогда много было убито как из далматов, так и из пэонян. В это время попались в руки римлян и два знаменитейших далматинца - Гурдес и Вульчин. Между тем царь больше всего озабочен был потребностью надеть на себя полное вооружение, тогда как это должно было отнять у него несколько времени, потому что его оруженосцы с оружием шли не вслед за ним. В тот промежуток некоторые из римских полководцев, между коими были Гифард, Михаил, по прозванию Врана, и многие другие, способные и сами действовать, и управлять войском, преследуя неприятеля, попали в неудобопроходимую и гористую чащу леса и таким образом подвергались явной опасности. Заметив, что эти люди далеко ушли от прочих римлян, далматы обратились назад и стали против них лицом к лицу.
      ______________
      * 1 Близ Понта, вероятно, на северных его берегах, находился город Халисия, которого жители назывались халисянами. Hoffman. Lexic. v. Chalisin. Не были ли это предки нынешних караимов?..
      9. В таком были они положении, когда царь, надев уже на себя вооружение, погнался за ними во весь опор, прибежал к ним и, найдя их на одном месте тесно сомкнутыми между собой, стал открыто обвинять, сильно бранить их и укорять в трусости и незнании воинского дела. Когда же они начали ссылаться на положение местности и необыкновенную стужу, он сам пошел вперед и приказал им следовать за собою, а между тем к {118} ним присоединилось и прочее римское войско. Во время этого движения неожиданно выскочила неприятельская засада и сделала нападение на левый фланг римлян; но царь, заметив ее малочисленность, и не подумал воротиться, а продолжал безостановочно гнаться за неприятелем, чтобы схватить или самого архижупана, или тогдашнего военачальника пэонян, человека отличавшегося мужеством. Поэтому вышедшие из засады, не сделав ничего замечательного, опять разбежались. Продолжив еще несколько преследование, царь увидел, что дружина его утомилась; посему, оставив ее и взяв с собою двух своих родственников, из которых один был по имени Иоанн Дука, а другой - Иоанн по прозванию Кантакузин, женатый на дочери Андроника, севастократора, пошел с ними против врагов. Враги, узнав его по вооружению, которое все было в изобилии покрыто золотом, особенно же догадываясь по его росту, бегу и стройности стана (ибо он истинно походил на героев, отличаясь удивительным искусством в верховой езде и ловко владея оружием), нисколько не постыдились дать тыл. Преследуя бегущих, царь, говорят, за один раз повергал на землю копьем до пятнадцати человек, потому что в замешательстве и смятении враги бежали без всякого порядка и толкали друг друга. Убив до сорока человек в открытом бою, прочих обратил он в бегство и, преследуя бегущих, поражал их в тыл мечом и копьем. В это время случилось сле-{119}дующее: один из тех, которых он ранил копьем, поднявшись с земли (так как был ранен несмертельно), бежал, несчастный, пешком; увидев же вблизи себя царя, обнажил меч и бросился на него, чтобы нанести ему удар. Но царь, толкнув его ногой в грудь, поверг на землю и, нанеся ему заметную рану около глаза, поехал далее. Потом, замечая, что лошадь его от тяжести оружия утомилась, не желая, однако же, воротиться назад, приказал он Кантакузину (так как этот один из его свиты следовал за ним) идти вперед и вступить в сражение с варварами, чтобы, пока варвары будут заняты им, ему самому можно было подоспеть к ним. И он достиг своей цели. Быстро приблизившись к неприятелю, Иоанн ударил по хребту архижупана Вакхина в намерении пронзить его копьем, но не мог этого сделать, встретив препятствие в его вооружении. Тут Вакхин, обратившись назад, увидел, что его преследуют только два человека, ибо с царем был и другой Иоанн, о котором я уже упомянул. Имея при себе семь человек из своей дружины, Вакхин решился схватиться с Кантакузином, и дело уже доходило до рук. Между тем варвары один по одному сбегались отовсюду, и Кантакузин был уже в крайности; так что, если бы царь, показавшись вблизи, не избавил его от опасности, он, думаю, непременно сделался бы жертвой вражеской секиры. Впрочем, опасность недалека была и от самого царя. Рассчитывая, что если он {120} сперва вступит в бой с семью человеками, которые окружили Иоанна, другим, собравшимся уже в числе трехсот, нетрудно будет идти на них обоих, он счел за нужное прежде схватиться с большой толпой, потому что, когда отступит эта последняя, отступят, вероятно, и окружающие Иоанна. Итак, пришпорив свою лошадь, он бросился в середину неприятелей, но, направив удар на одного из них, промахнулся, потому что варвару удалось отклонить от своего бока острие копья. Тогда царь вступил с ним в рукопашный бой. Увидев это, Вакхин и бывшие с ним оставили Иоанна и бегом бросились на царя. Тут произошло дело страшное. Царь, оставив копье и обнажив висевший при бедре его меч, постоянно махал им, то нанося, то принимая удары, пока не рассеялись все другие и битва не остановилась на одном Вакхине, который отличался храбростью и чрезвычайно большим ростом. После продолжительной борьбы Вакхин мечом нанес царю удар в челюсть, но не мог пробить прикрепленной к шлему и висевшей на лице сетки. Впрочем, удар был так силен, что кольца, впившись в тело, отпечатлелись на лице. Тогда царь, отсекши у варвара руку мечом, передал его племяннику, а сам опять порывался напасть на врагов; но оба Иоанна и варвар Вакхин удержали его порыв, ибо последний, попав в плен, стал уже обнаруживать вид доброжелательства и указывал на волосы своей головы, давая тем знать, какое множе-{121}ство врагов встретит царя. В этом деле Кантакузин лишился двух пальцев на одной руке. Взяв около сорока человек в плен, царь возвратился в лагерь. Тут вспомнил он о том неприятельском воине, которого поверг на землю и оставил с заметкой около глаза. По этому объявленному им признаку стали искать в лагере отмеченного и нашли; найденный и сам узнал победителя, и был узнан победителем. Немного спустя явились в лагерь и послы архижупана с просьбой простить ему причиненное им зло. А потом по приказанию царя скоро явился и сам архижупан как человек, просящий милости. Царь принял просителя и простил ему его преступление. Тогда прощенный, немного привстав с земли, на которую повергся и лежал простертый у ног царя, клятвами утвердил договор, обещал навсегда оставаться рабом римлян, если они будут воевать на Западе, следовать за ними с двумя тысячами, а когда в Азии - к прежним тремстам человекам прибавлять еще двести. Совершив благополучно это дело, царь возвратился в Константинополь. В то же время пришел в Византию и флот после бесполезного плавания в Италию. Далматы до того были преданы римлянам, что, через много времени лишив власти Уресия1* и без ведома царя передав {122} ее другому его брату, испугались, как бы царь, чего и следовало ожидать, не разгневался на них, а потому пришли к нему с Дезою2** и Уресием, обещаясь непременно повиноваться тому, кого он изберет. Разобрав это дело судом, царь, как награду, вверил власть снова Уресию. Но это было уже после.
      ______________
      * 1 Об Уресие, брате Дезы, история Далмации, сколько известно, не упоминает, если этот Уресий был не одно и то же лицо с Белой, который управлял Сербией перед Дезою. Carol. du Fresne not. ad h. I.
      ** 2 Дезу сербские хроники называют Тешей, но у Теши был брат Чедомил (Вакхин), а не Уресий. Теша действительно свергнут был с престола царем Мануилом, но на его место этот государь в 1165 году возвел расского жупана Стефана Неманя. Шафарик. Там же. стр. 418.
      10. Между тем царь открыл поход в землю гуннов, пользуясь тем предлогом к войне, что гунны, как сказано прежде, помогали далматам. Впрочем, он пошел на них не без объявления им об этом, но предварительно послал письмо, в котором изложил их вину перед собой и угрожал скорым нашествием римлян. Придя к берегам Дуная и не желая упустить удобное время, которое в подобного рода делах весьма важно, царь - так как приготовленных им в Византии кораблей еще не было - вошел в одну из тех небольших лодок, какие находятся у тамошних берегов, состоят из одного дерева, и переправился в ней на другой берег, ведя вплавь за собой коня. Потом таким же образом переправилось и целое римское войско и вступило в землю гуннов, в которой, по мере углубления в нее, беспощадно грабило все, что встречалось. На дру-{123}гой стороне реки находилось укрепление, по имени Зевгмин3*, окруженное крепкими стенами и достаточно обезопашенное в других отношениях. Не могши взять его при первом приступе, царь оставил при нем войско под начальством зятя своего по сестре Феодора Ватация, а сам, проходя селения, все покорял своей власти. Тогда для отражения римлян вышло было войско гуннов, но, видя, что оно приступает к делу невыполнимому, и само присоединилось к царю, а вслед за тем все по произволу было и уводимо, и уносимо. Людей всякого возраста гнали, как пленников, целые племена приведены были в движение и переселяемы в другие жилища. Таким образом остров, образуемый двумя вытекающими из Альпийских гор4** реками - Дунаем и Савой, которые в земле гуннов сперва текут отдельно одна от другой, а потом, сделав большой обход, сливаются вместе,- этот остров5*** остался весь пустым и ненаселенным. Римляне разрушили даже королевский дворец - дело, достойное за-{124}нять место в ряду самых великих удач римского оружия. Совершив это столь успешно, царь отправился под Зевгмин, где, как сказано, оставлен был Ватаций для осады этой крепости. Защитники Зевгмина упорно отстаивали свой город, пока у них была надежда, что король в непродолжительном времени придет к ним на помощь; но когда получили известие, что его нет нигде, а римляне между тем приготовились к штурмованию стен, тогда, страшась наступающей опасности, обратились они к царю с просьбой, чтобы по сдаче крепости позволено было им выйти невредимыми. Царь, однакож, отверг это предложение, и они, повесив на шею веревки и сняв с головы покровы, предстали перед ним в таком униженном виде. Царь запретил римлянам убивать кого бы то ни было, а только позволил им расхитить эту богатую сокровищами крепость.
      ______________
      * 3 Зевгмин - город при слиянии Савы и Дуная, обыкновенно называется Землин (Шафарик. Т. II. Кн. 1. стр. 349). Об укреплении его см. выше с. 9.
      ** 4 Из этих слов Киннама явствует, что Альпами в его время называли не те только горы, которыми разграничиваются Галлия, Италия и Германия, но все вообще большие возвышенности: Альпы было именем нарицательным. Gloss. Graeco-lat. Alpes, рn ynлa. Поэтому Сидоний говорит об Афоне (Carm. 2): silvorum currebant vela per Alpem. Поэтому также Авзоний (Epist. 23) называет Альпами и Пиринеи.
      *** 5 Местность или страна, которую Киннам представляет здесь как остров, заключала в себе Савию, Паннонию и Норик.
      11. Окончив это, римляне двинулись к Саве, чтобы совершить через нее переправу, и вели за собой пленных гуннов, которые числом далеко превосходили массу римского войска. Но еще не успели они переправиться, как разнеслась молва, что король пэонян, счастливо окончив войну против Галиции1*, страны тавроскифской, и располагая огромными силами, с великим рвением идет на римлян. А царь за {125} то-то особенно и мстил ему, что он напал на Владимира2** (это было имя правителя Галиции), союзника римлян, вопреки его желанию. Услышав об этом, царь повелел прочему войску, военному обозу и самой большой части пленных, которых было огромное количество, переправиться на противоположный берег и там оставаться, а сам взял отборных в лагере воинов и, вопреки неодобрению большей части военачальников, повел их назад с целью как можно скорее сразиться с неприятелем, говоря, что дело волков, а не львов нападать на стада овец, при появлении же пастухов или собак бежать без всякого стыда и довольствоваться тем, что кое-как спасают себя и свою добычу. При сем рассказывают о таком деле, которого я хвалить не могу, поскольку оно рассматривается независимо от его намерения; а так как это дело совершено было, думаю, по некоторой предусмотрительности, чтобы окружавшие царя римляне боролись с большим воодушевлением, то считаю его достойным стратегической мудрости. Приготовившись уже оставить воды Савы и идти навстречу пэонянам, царь приказал начальнику флота перевесть корабли {126} к другому берегу реки и там стоять, чтобы, если кто из римлян, убежав с поля битвы, захотел бы быть перевезенным на противоположный берег, и виду не показывать, что замечают его. "Даже если бы я сам,- говорил царь,- прибыв сюда, вздумал приказывать иное, чем теперь, то ты не должен исполнять таких приказаний; в противном случае, то есть не исполнив того, что теперь повелевается, не избежишь казни". Такое приказание дано царем, думаю, с целью воодушевить воинов, как я уже сказал, к отваге; ибо, когда нет никакой выгоды от трусости, необходимо прибегать под защиту мужества. Тогда как царь уже готов был выступить оттуда, прибыл один убежавший из Пэонии военнопленный римлянин с известием о скором нашествии короля. Услышав об этом, царь уже не в состоянии был сдерживать себя из опасения, как бы не показалось, будто войско гуннов, предупредив его, нападает на бегущих римлян. Поэтому, выстроив свою армию, он двинулся назад. Оказалось, однако же, что самого короля еще не было; извещали только, что недалеко находится первый его сановник Белосис (которого по сану гунны называют баном)3***, и царь поспеш-{127}но пошел на него, а когда уже стемнело, сошел с лошади и уснул на щите, прислонив его к собственному вооружению и приказав всему войску сделать то же самое. На следующий день Белосис, узнав о наступлении царя, под предлогами не слишком благовидными со всем своим войском пошел назад. Выдумывая повод к бегству, он говорил, будто король приказывает ему оставить настоящий путь и идти по направлению к городу Браничеву4**** в той мысли, что оттуда лучше устремиться на римлян. Царь, однако же, все еще не переставая преследовать его, достиг реки, переправился через нее и, прибыв в Браничев, остановился там. Потом, немного спустя, он задумал фуражировку и послал войско в другую часть земли гуннской, туда, где находится гора, называемая у туземцев Темисис. Это войско пошло под предводительством Бориса1*****, который, говорят, происходил из одного по-{128}коления с Гейзою, но по какому-то случаю задолго перед тем перебежал к царю Иоанну, а царь удостоил его значительных почестей и женил на одной своей родственнице. Прибыв в ту страну, Борис обошел и разрушил тамошние местечки, по множеству жителей тесные, но изобиловавшие всевозможными благами; потом, встретившись с тремя гуннскими фалангами и сразившись с ними, обратил их в бегство, ибо они думали, что тут сам царь, и, с богатой добычей возвратившись оттуда, присоединился к римскому лагерю. Узнав, что не царь римский, а Борис нанес Пэонии столько бедствий, король с яростью погнался за ним, но уже не мог вступить с ним в дело, потому что Борис успел переправиться через реку ночью при свете факелов, присланных ему в большом количестве из царского лагеря. Даже и два пехотных отряда, остававшихся еще на противоположном берегу реки, успели от прибывших гуннов скрыться в кустарнике. Совершив это и овладев, сколько можно было, городами придунайскими, царь остановился здесь в намерении переправиться через Дунай и сразиться с королем, который стоял лагерем на другом берегу той же реки. Но последний, узнав о намерении царя и опасаясь неблагоприятного исхода войны, как бы, то есть, потерпев неудачу и здесь, вконец не погубить гуннской земли, послал к царю людей для переговоров о мире. После того царь пришел в Византию, торжественно отпраздновал победу и принес Богу {129} жертву благодарности. Около этого времени августейшая Ирина родила ему первое дитя - прекрасную дочь, которая была названа Марией2****** и провозглашена царевной.
      ______________
      * 1 Галиция во времена Киннама понимаема была как часть Малой России, ueрoc tc uikрc Пwoiac,- замечает Андроник; а по словам Никиты (in Man. I. 4. n. 2), uia tv пaр toic Пc toпaрхiv, oc ka Skvфac пeрBoрiovc фaoiv.
      ** 2 Война Мануила с венграми была современна борьбе детей Мономаховых с их дядями. Киевский великий князь Изяслав Владимирович, незадолго перед тем выдавший свою дочь замуж за венгерского короля Гейзу, вел войну с Георгием суздальским и Владимиром галицким и, боясь их могущества, просил помощи у иноземного своего зятя. Гейза пришел к нему с войском и, помогши ему разбить князя галицкого, возвратился восвояси. Карамзин. Т. 2, гл. 12.
      *** 3 Достоинство бана, от которого, очевидно, произошло малороссийское "пан", имело политическое значение у венгров и сербов и должно было соответствовать скифскому филарху или топарху. Этим достоинством украшен был Бела, или, как у Киннама, Белосис, внук короля Гейзы, брат сербского князя Ура, на дочери которого Елене женат был король Бела, по прозванию Слепой. Ioannes Thworoczius. с. 65.
      **** 4 Некогда знаменитый город Браничев, называвшийся во время римского владычества Viminatium, лежал по обеим сторонам реки Млавы, при самом впадении ее в Дунай, где и теперь еще видны развалины, Браничевац и Костолац (Шафарик. Т. II. Кн. I. стр. 347).
      ***** 1 Этот Борис был сыном венгерского короля Каламана и жены его, дочери российского князя, которую он обвинял в неверности себе и потому, самого Бориса не признавая законным своим сыном, лишил его наследия. Не могши доказать своих прав на престол, Борис пришел в Византию и женился на родственнице царя Иоанна. Западные историки рассказывают, что, командуя римскими войсками, он неоднократно нападал на Венгрию, но всякий раз был разбиваем, и наконец один слуга Куман заколол его стрелой в 1156 году. Otho Frising. I. 7 Chron. с. 21, 34.
      ****** 2 См. таблицу рода Комниных.
      12. Таковы были дела римлян. Между тем сицилийский тиран Рожер3* умер, и власть получил сын его Вильгельм. Сознавая, что его отец во многих случаях по отношению к Римской империи поступал несправедливо, он счел нужным послать к царю послов, чтобы распутать недоразумения. И так, пришли послы, из которых каждый был облечен саном епископа. А смысл посольства был таков. Вильгельм обещал возвратить все движимое и недвижимое, что удалось Рожеру, как я уже говорил, увлечь на свои корабли из Эвбеи, из элладских Фив и Коринфа, и объявлял царю, что с удовольствием исполнит, чего бы он ни пожелал. Но царь отослал4** послов и, снарядив флот, посадил на него войско под предводительством дяди своего Константина, по прозванию Ангел, и приказал ему, пристав {130} к какому-нибудь месту Лаконии, ожидать там остальной, еще не прибывшей части флота. Константин отправился из Византии и при благоприятном ветре достиг лаконийского мыса, который многие по местоположению называют Монемвасией5***. Между тем царь узнал, что король пэонян Гейза, раздраженный прежними потерями, намеревается нечаянно напасть на города придунайские, и потому старался предупредить это покушение. Для сего он с возможной скоростью возвратился к берегам Дуная и расположился лагерем против лагеря гуннов, находившегося на другой стороне реки. До некоторого времени ни те, ни другие не хотели начинать битвы, особенно потому, что к римлянам еще не пришли корабли. Но когда спустя несколько дней римляне настроили из чего попало множество небольших лодок и спустили их на воду, король пэонян, узнав об этом и боясь, чтобы, как я сказал, вторично не потерпеть неудачи и не подвергнуть опасности свою власть, опять приступил к переговорам. Отправив послов, он просил оставить в плену не более десяти тысяч гуннов, а прочие толпы пленников возвратить; тогда, говорил, во всю жизнь будем находиться в дружбе с римлянами и целый век сохранять союз с ними. По заключении мира на этих условиях римское войско возвратилось оттуда. {131}
      ______________
      * 3 Сицилийский король Рожер умер, по хронике Ромуальда, в 1152 году; но Роберт де Монте относит его смерть к 29 апреля 1153 года, а другие - даже к 1154 году.
      ** 4 Otho Frising (I. 2 de Gest. Frid. c. 11) говорит, что тотчас по смерти Рожера Мануил сильно подстрекаем был против Вильгельма союзом с Фридериком. Но это мнение подозрительно: для чего присланы были к Мануилу в качестве послов одни епископы? и чего требовал от него Вильгельм взамен того, что он возвращал ему? Смысл посольства у Киннама, по-видимому, высказан не вполне.
      *** 5 Мыс Монемвасия получил это название по лежавшему на нем городу Монемвасии, иначе Мальвасии. Этот город находился в Пелопоннесе и был резиденцией архиепископа. Hoffm. Lex.
      13. Так шли дела на суше. Но по неблагоразумию вождя совсем не так кончились они на море. Узнав, что флот Вильгельма возвращается из Египта, от реки Нил, и что он наполнен добычей и тамошними богатствами, Ангел задумал совершить нечто великое: не дождавшись из Византии остального флота, он поспешно снялся с якоря и устремился навстречу неприятелю, хотя царь многократно запрещал ему это и письменно убеждал его с такой малочисленной силой не выступать против силы гораздо большей, ибо ничто не помешает варварам, говорил он, взять в плен и самого Ангела, так что, по поговорке, не придет с битвы даже и ангел (вестник). Но он вменил эти слова ни во что и вступил в битву1* с появившимся уже сицилийским флотом. Сицилийцы сначала поворотили кормы и отступили в порядке; а потом, когда узнали о беспорядочном наступлении римлян и когда уже сделалась очевидной малочисленность их кораблей, вдруг обратились и понеслись на неприятельский флот; между тем ветер, дувший сперва в кормы римских кораблей, теперь какой-то судьбой стал дуть в их носы. Таким образом некоторые римские корабли, состоявшие под начальством Ангела - брата главного вождя, {132} которых, впрочем, было немного, спаслись бесславным побегом; а Константин, оставленный среди неприятелей, взят был ими в плен и этим заплатил за свое неблагоразумие. Вот что нового произошло в том году.
      ______________
      * 1 Это морское сражение римлян с сицилийцами, в котором взят был в плен Константин Ангел, описывается также Никитой (L. 2, n. 7). Сицилийским флотом управлял Maio Barensis, который в выданном ему дипломе короля Вильгельма (Baronius А. 1156) называется magnus amiratus amiratorum.
      14. Между тем царь услышал, что правитель пэонян опять думает возобновить враждебные действия (ибо не мог переносить столь обидных для него прежних потерь) и уже шел по направлению к Дунаю. Изумленный, однако же, тогда приближением царя, он снова стал просить его о мире, и война между ними была прервана, просияла улыбка выгодного мира. Но немного спустя, по поводу, который подал двоюродный брат царя Андроник, она опять возгорелась против римлян. Впрочем, об этом после. Упоминаемого здесь Андроника царь послал тогда в Киликию и Исаврию, дав ему полную свободу в деле войны; ибо Терозий2* - явный любимец счастья, родом армянин, давно когда-то, еще во времена войн в пределах исаврийских, взятый в плен царем Иоанном, убежал из Византии, прибыл в Киликию и, замыслив измену, убеждал тамошние города отложиться от власти римлян. Вот для того-то царь и послал Андроника, а кесаря3** отправил с тем, чтобы он взял в супружество Констанцию, жену князя Раймунда, который кон-{133}чил4*** уже свою жизнь, и я сейчас расскажу, каким образом. Есть одна небольшая крепость5****, находящаяся недалеко от Верреи и служившая антиохийцам для склада взносов. Обитавшие в тех пределах варвары, узнав, что она терпит недостаток в необходимых жизненных припасах, вздумали осадить ее. Раймунд, больше всех готовый к военным действиям, при известии об этом, весьма поспешно пришел к крепости с имевшимся у него войском; неприятели не могли противостоять ему, и он, снабдив крепость всем нужным, пошел оттуда обратно. Наступил уже вечер, но ему хотелось идти далее, потому что еще не представлялось места, где можно было бы безопасно остановиться на ночь. Напротив, окружавшие его, почувствовав усталость от путешествия, желали поставить палатки где-то там и для того указывали место, по большей части окруженное болотами, а с одной стороны запертое холмами и лесистыми возвышенностями. Раймунд продолжал упорствовать и, указывая на кустарник, говорил: "Боюсь, как бы неприятели ночью не напали на нас с этой стороны и не лишили нас возможности отступить,- тогда мы погибнем, как овцы, запертые в загороди, и не будем в состоянии защищаться". Но один из окружавших Раймунда, человек дерзкий, на-{134}чал укорять его словами и говорил, что это - трусость, а не благоразумие. Тогда Раймунд, рассердившись, сказал ему: "Знаю, любезный, что, если бы мы ушли отсюда, ты никогда не перестал бы упрекать нас в этом. Так хорошо же, мы по твоему желанию расположимся здесь; только, смотри, будь готов на деле показать нам ту храбрость, о которой теперь без нужды проповедуешь,- будь готов показать ее, когда неприятельское войско нападет на нас с показанной мной стороны и начнет поражать нас бедствием". Сказав это, Раймунд расположился на том месте, где ему суждено было остаться навсегда. Наступила глубокая ночь, и персы, именно откуда сказано, напали на римлян, изрубили как их самих, так и лошадей, и никто не мог ни защищаться, ни спастись. После сего кесарь Иоанн прибыл, как мы сказали, в Антиохию, но ничего не сделал для цели своего путешествия (ибо, быв уже в преклонных летах, не понравился Констанции), а потому возвратился в Византию, где, впав в болезнь, постригся и облекся в черную одежду.
      ______________
      * 2 Иначе Торос, или Феодор,- князь Армении, наследовавший власть брата своего Ливония. Об этом походе Андроника упоминает и Никита (L. 3, n. 1).
      ** 3 См. таблицу рода Комниных.
      *** 4 Об убиении антиохийского князя Раймунда говорит Will. Tyrius L. 17, с. 9; Willhelm. Neubrigensis L. 1, с. 21; Robert. de Monte А. 1146; Trivetus А. 1150.
      **** 5 Эта крепость у Вильг. Тирск. называется Непа.
      15. Между тем Андроник прибыл в Киликию и, так как Тероз имел пребывание в Мопсуестии, со всем войском приступил к осаде этого города. Может быть, он и совершил бы что-нибудь хорошее и весьма легко взял бы в плен изменника, если бы не предался лености и сценическим играм и этим не испортил дела римлян; ибо Терозий, узнав об изнеженности Андроника и о том, что {135} им владеет ни к чему не годная страсть, выбрал одну безлунную ночь, когда притом шел проливной дождь, разрушил во многих местах мопсуестийскую стену, вывел с собой все многочисленное свое войско и, неожиданно напав на римлян, разбил их наголову.