К весне успев уже посольствами привлечь многих на свою сторону, он выступил против прочих и решился кончить с ними дело войною. Когда обе армии вступили одна с другою в сражение,борьба до некоторого времени оставалась в колебании, так что сам царь был ранен стрелою в ногу. Но наконец римляне усугубили свое мужество, - и скифы были разбиты наголову, так что одни из них легли на месте, а другие забраны были в плен. Некоторая же немаловажная часть их, возвратившись в стан, не хотела бежать далее, но решилась с женами и детьми снова выдержать опасность боя, воспользовавшись своими телегами, которые они крепко связали одну с другою, и, покрыв их воловьими кожами, поместили {6} в них своих жен и детей. Итак, опять началось сражение упорное и полилась кровь с обеих сторон. Прикрываясь своими телегами, как стенами, скифы наносили римлянам чувствительный вред. Заметив это, царь хотел сойти с коня и пешком в рядах своих воинов вступить в бой. Но когда римляне не одобрили его намерения,- он приказал окружавшим его бердышникам (это были британцы, издавна служившие римским царям) подойти и рубить бердышами скифские телеги. Это дело тотчас же начато, - и царь овладел самым станом скифов. Потом весьма многие и из тех, которые старались спастись бегством, по любви к оставшимся в плену, сами собою сдались царю, поселены на римских землях, вписаны в военное сословие и долго оставались в нем.
      ______________
      * 4 Под именем Атталы здесь разумеется город Памфилии, иначе называемый Саталою. Он лежал на берегу Средиземного моря и был главным городом области. Основание его приписывают Атталу (Strabo).
      ** 5 Филархом назывался начальник племени, которого каждое племя избирало из среды себя. Скифские племена обыкновенно находились во взаимном союзе и составляли один народ. Nicet. Поход Иоанна в Македонию совершился в 1123 году.
      4. Так совершился переход скифских племен в римскую империю. После того царь опять имел дело в Азии. Не ожидаемый тамошними жителями-варварами, особенно по причине зимнего времени, царь одних между ними совершенно поработил, а других еще в большем числе обратил к православному учению, и чрез то увеличил римское войско. Еще не занимавшись полевыми работами, эти варвары, подобно скифам, питались только молоком и мясом и, поставляя свои палатки рассеянно по полям, легко доставались всякому, кто хотел напасть на них. Так прежде жили и персы. Война же между {7} римлянами и гуннами 1*, обитающими в стране за Дунаем, возгорелась по следующей причине. У короля Пэонии, Владислава 2**, было два сына, Аллузий и Стефан. Стефан, как старший, по смерти их отца, сам собою принял власть; а другой убежал и пришел к царю, потому что у гуннов есть обычай, что, когда государь умирает и оставляет детей,- братья живут вместе во взаимном согласии, пока тот, который правит государством не сделается отцом дитяти мужеского пола: а как скоро у него родится сын, другому позволяется жить в стране не иначе, как с выколотыми глазами. Вот по этой-то причине Аллузий и пришел к царю. Царь рад был видеть этого человека и принял его с любовью,- тем более, что женат был на дочери Владислава Ирине, женщине преимущественно пред всеми скромной и исполненной редких добродетелей. Все, что получала она от царя-супруга и из государственной казны, ни детям не берегла в наследство, ни расточала на излишние украшения и рос-{8}кошь, но во все время своей жизни благодетельствовала каждому, кто просил ее о чем-нибудь. Создала она и монастырь в Византии во имя Вседержителя,- такой монастырь, который, по своей красоте и величине, относится к числу особенно замечательных. Такова-то была эта царица. Король гуннов, услышав о брате, отправил к царю послов и просил выслать его из римской земли, но, не убедив царя сделать это, переправился чрез реку Дунай и, осадив лежащий при ней Белград, взял его, раскопал до основания и, вывезши оттуда на кораблях камни, построил из них в Сирмии 3*** город Зевгмин, существовавший с того времени весьма долго, пока, при самодержавии царя Мануила, не был раскопан до основания и в свою очередь не послужил весь на построение стен Белграда. Но об этом я скажу впоследствии, когда по порядку повествования дойду до того времени. Услышав, что Белград разрушен, царь двинулся к Дунаю со всем своим войском и с союзным ополчением частью из лигурийских всадников, которых у нас называют ломбардцами, частью из персов, и остановившись на придунайском берегу, готовился к битве. Стефану случилось тогда страдать расслаблением тела и надлежало, по болезни, оставаться в пределах страны. Впрочем, он не медлил своими распоряжениями, но со всевозможною скоростью выслал войско для удержания царя, и приказал {9} своим военачальникам стать на месте переправы. Гунны поступили согласно с предписанием. Но царь, чтобы не бороться с преграждающими переправу неприятелями, придумал следующее: отделив все союзное войско, велел он ему идти вдоль по реке, по направлению к месту, называемому Темпом, где есть гора, которая, начинаясь в стране гуннов, тянется до самой реки,- и там переправиться; а сам с прочим римским войском стоял против крепости Храма и показывал вид, что намерен совершить переправу в этом месте. Вследствие таких распоряжений, римляне перешли без труда,- и гунны, не выдержав даже первого натиска их, побежали изо всей силы. Преследование их продолжалось до самой реки, где, столпившись на мосту, которым соединялись ее берега, они проломили его, от чего весьма многие из них увлечены были рекою и в ней погибли, а другие попали в руки римлян; в числе последних были Акусий и Келадий, мужи у гуннов именитейшие. Совершив этот подвиг, царь тотчас взял крепость Храм и, оставив для охранения города Браничева достаточный отряд войска, под начальством Куртикия, немедленно возвратился в пределы римской империи и прибыл в Византию. Впрочем, немного спустя, гунны осадили Браничев и заняли его; из бывших же в нем римлян - одних побили, а других взяли в плен. Были между ними и такие, которые старались спастись бегством. Разгневанный этим царь, осудил Куртикия в {10} измене, и приказал дать ему много ударов по спине, хотя он не прежде сошел со стен, как тогда, когда неприятели ворвались уже со всем войском в город и начали жечь его.
      ______________
      * 1 О войне Иоанна с гуннами или венграми см. Nicet. in Ioan. n. 5.
      ** 2 У пэонского, или, что тоже - венгерского короля Владислава не было сыновей, а была только одна дочь, по имени, Пириска, вышедшая замуж за Иоанна Комнина и названная Ириною. Владислав при смерти завещал престол племяннику своему, сыну Гейзы, Аллузию или Алме, который, был лишен зрения братом своим Каламаном, ушел из Венгрии и проживал у константинопольского царя Иоанна. Когда же Каламан умер, сын Аллузия Стефан занял венгерский престол. Otho Frising. 1. 7 Chr. c. 13 et 21. Thworoczius in Chr. Reg. c. 63.
      *** 3 Сирмия - область, лежащая между реками Дунаем и Савою.
      5. В это время задумали отложиться сербы,- племя далматское, и разрушили крепость Рас. В наказание за то, Критопла, которому вверено было охранение крепости, царь велел одеть в женское платье и, посадив на осла, возить по площади. Потом, прибыв в Браничев в другой раз, он спешил возобновить ее. Но между тем как время проходило в работах, наступила зима, и войско от недостатка припасов начало сильно страдать болезнями. Узнав об этом, король пэонян задумал быстро перейти чрез Дунай и напасть на римлян врасплох. Но в стране гуннов находилась тогда женщина, родом латинянка, отличавшаяся богатством и знатностью происхождения. Она чрез своего посла известила царя об этом замысле. Царь, не имея возможности открыто сразиться с неприятелем, потому что его войско, как сказано прежде, страдало болезнью и нуждалось в припасах, укрепил, сколько мог, город, и отступил от него; а чтобы войско гуннов не принудило его принять сражение, - пошел по некоторым пустынным и гористым местам, может быть, по тем, которые известны у туземцев под именем злой лестницы. В этом месте войско гуннов внезапно напало на задние фаланги римлян, но не сделало им никакого вреда, кроме того только, что взяло оста-{11}вленные, за недостатком вьючного скота, обрывки покровов царской палатки,- и возвратилось; римское же войско продолжало свой путь оттуда без всякой опасности. Несколько спустя после того времени, царь отправился в Азию - с намерением отнять (у варваров) прилежащий к Пафлагонии город, Кастамон. Персы, живя в этом городе, делали из него набеги на ближайшие, подвластные царю места, и всегда наносили зло римлянам. Итак, приготовив большие средства к войне, он поразил персов, принудил их сдать римлянам и город, и самих себя, и после того, возвратившись в Византию, блистательно торжествовал победу. Для этого случая соорудил он из серебра и богато вызолотил военную колесницу, как бы с целью ехать на ней в столицу; однакож, избегая, вероятно, подозрения в гордости, не сел на нее, но поставил на ней икону Богородицы, а сам шел впереди с крестом. Дивно было видеть византийцам это шествие 1*, подобного которому дотоле не видывали, думаю, со вступления на римский престол Ираклиев и Юстинианов.
      ______________
      * 1 Упоминаемое здесь торжественное шествие обстоятельно описывает Никита. Но что подобного торжества не видывали со времен Ираклиев и Юстинианов, это несправедливо: по свидетельству Зонары, такое же шествие совершал Иоанн Цимисхий - после победы над болгарами. Carol. du Fresne not. in h. I.
      6. Между тем как происходило это у римлян, управлявший в то время Каппадокиею Танисман окружил своим войском Кастамон и держал его в осаде. Посему царь снова со-{12}брался было на войну, но ему помешало несчастье: умерла супруга его Ирина, а сам он сделался болен и привезен был в Византию. Итак, Танисман сперва томил кастамонцев голодом, а потом сделал приступ к городу и взял его. Это происшествие сильно огорчило царя. Вслед за тем от какой-то причины Танисман умер, а вступивший на его место Магомет поссорился с филархом города Иконии, которого персы ставят выше прочих и называют султаном. Пользуясь этим, царь отправил в Иконию послов, снискал дружбу султана и убедил его вступить в союз с римлянами против Магомета. Посему вскоре пришел от него с войском один из важнейших сановников, в качестве поручителя и вместе союзного полководца, - и царь, с упомянутыми войсками пришедши к Ганграм, расположил под их стенами свой стан и готовился на следующй год сделать приступ. Тогда Магомет, зная, что не в силах противостоять царю, счел нужным подружиться с султаном, которому притом доводился в родстве. В самом деле, оба они, прекратив вражду, сговорились действовать против римлян,- и союзные посланные султаном персы в одну ночь все убежали из римского стана. Узнав об этом коварном поступке, царь впал в великое уныние и хотел было немедленно приступить к снятию стана; но некоторые, случайно находившиеся в лагере, монахи стали отговаривать его от такого намерения и убеждали твердо стоять в своей решимости {13} взять Гангры. Послушавшись их, царь чрез несколько дней напал на укрепления города, но, быв отбит, перешел на Риндак и там со всем войском стал на зимние квартиры. В этом месте римляне оставались весьма долго, и так как зимою неоткуда было доставать съестные припасы, то им приходилось уже томиться и голодом. Поэтому царь, поднявшись оттуда, пришел к Кастамону и, взяв этот город на условиях, перешел потом к Ганграм. Но занимавшие город персы, узнав, что на Риндаке, (по удалении римлян) опять собирается их войско, и надеясь скоро получить помощь, сперва не хотели сдать царю город: когда уже упомянутое войско, еще не успев собраться, снова рассеялось (потому что зимою, как я и прежде говорил, сражаться было невозможно); тогда , побуждаемые необходимостью, сдались ему с условием, чтобы и сами они, и все, взятые в плен римлянами во время войны с Танисманом, были освобождены из рук римлян. Впрочем персы, предлагаемой им свободе сами собою предпочетши рабство, удостоились за то царского благоволения и послужили к немалому усилению римского войска.
      7. С этого времени начались войны римлян с исаврийцами. Армянин Левуний 1*, взяв множество других, подчиненных римлянам {14} исаврийских городов, решился осадить и Селевкию. Узнав о том, царь собрал войско и с великою поспешностью пошел против него. Для этой цели и по другой причине, о которой сейчас скажу, он направился в Киликию. Когда правитель Антиохии Боэмунд 2** умер,- начальники той страны чрез посланных говорили царю, что если угодно ему дочь Боэмунда взять замуж за младшего царского сына Мануила,- власть над Антиохиею, тотчас после этого брака, будет принадлежать ему. Но еще не успел он вступить в Киликию, как антиохийцы, изменив свои мысли, вместо друзей и союзников, явились злейшими ему врагами. Видя однакож, что не могут противостоять римскоку войску, они признали нужным присоединить к себе и Левуния. И так, выведши из тюрьмы этого человека, захваченного на войне 3*** и содержавшегося под стражею, и взяв с него клятву, что он будет их другом и союзником против царя, они освободили его. Между тем царь, пришедши в Киликию, занял Мопсуестию, овладел Тарсом и Аданом, и осадил Аназарб 4****. Но тогда, когда это происходило, случилось следующее: у князя Петуи (Падуи), лежащей при {15} Ионийском заливе, было два сына: один из них по смерти отца принял его власть, а другой в одежде нищего пришел в иерусалимский храм. Увидев его и быв поражен его красотой и осанкой, блюститель храма подошел к нему и просил сказать, кто он такой. На этот вопрос он старался было дать такой ответ, чтобы не совсем быть узнанным, но, не сумев удовлетворить вопрошателя, наконец открыто высказал ему о себе всю правду. Тогда блюститель храма поспешно пошел к королю и объявил ему об этом человеке; а король, пригласив к себе Раймунда5***** (ибо это было имя пришельца), советовал ему жениться на дочери Боэмунда, еще не достигшей совершеннолетия. Раймунд сел на коня и отправился в Антиохию, но, случайно встретившись с римскими досмотрщиками, едва не был схвачен ими; ибо один из воинов, остановив его на бегу, нанес ему такой удар по шлему, что если бы не успел он удержаться, ухватившись обеими руками за шею коня, и не подоспели многие из его спутников, то тут же упал бы стремглав. Избежав таким образом опасности, приехал он в Антиохию. Между тем царь на-{16}стойчиво держал в осаде Аназарб; находившиеся же внутри города нашли способ уничтожать его усилия: достаточно накаливая железные прутья, они бросали их в стенобитные машины и, сообщая ими огонь передним деревянным столбам машин, сжигали их. Частое повторение таких неудач наконец ослабило мужество царя, но тогда к опечаленному отцу пришел Исаак и сказал: "Прикажи ты, батюшка, деревянные столбы обложить кирпичами". Как скоро это было сделано, осажденные не могли уже противиться частому действию машин и, отворив ворота, приняли римского военачальника.
      ______________
      * 1 Левуний в летописи Анны (L. 13), назван Львом, у Вильгельма Тирского (L. 14; c. 3) Левом. Здесь не бесполезно иметь в виду генеалогическую таблицу правителей Армении.
      ** 2 Смерть правителя антиохийского Боэмунда II случилась в 1130 году.
      *** 3 Незадолго до похода Иоанна в Киликию, правитель Антиохии Боэмунд II вел войну с правителем Армении Левунием, и взял его в плен (Ordericus Uitalis lib. 11).
      **** 4 Аназарб, по Никите, Феофану и другим, Анаварза, был митрополиею второй Киликии.
      ***** 5 Раймунд, сделавшийся правителем Антиохии, родился в Тулузе и был вторым сыном графа Аквитании Вильгельма IX (Chron. Mallaecens. А. 1099). По сказанию означенной хроники, он пришел в Иерусалим не как пилигрим, а как родственник иерусалимского короля Фулкона, который вызвал его к себе с целью женить на дочери своей Констанции (Tyrius L. 14, с. 9 et 20).
      8. Таким образом Аназарб был покорен римлянами. Между тем Раймунд и Балдуин, управлявший в то время Моравсией, пока еще беды не было перед глазами, собрав достаточное войско, шли в Палестину, чтобы избавить тамошнего короля от опасности, потому что соседние с Палестиной сарацины, одержав над ним победу, осадили его в крепости Монтеферрасе1*, в которой он заперся. Царь же, овладев Аназарбом, пошел к крепости Баке; а когда начали боявшиеся за Антиохию собираться в этот город, римское войско, отложив осаду Баки, стало лагерем на текущей через Антиохию реке. Антиохийцы, полагаясь на проч-{17}ность своих стен и на другие ручательства в безопасности, сперва были неустрашимы. Поэтому когда во время долговременной осады некоторые военные люди - что в большом войске часто случается - прокрадывались в ближайшие к городу сады и рвали плоды, они внезапно выбегали из города и многих убивали; а как скоро это бывало замечаемо и римские воины поспешно прибегали на помощь, они торопливо уходили в ворота, бросая в бегстве многих из своих товарищей. Но после, увидев, что римляне собираются к приступу, обнаружили они величайшую трусость, так что Раймунд часто сам выходил к царю и докучал ему предложением сдачи города, с тем чтобы царь был и назывался господином его, а он только правителем от царского имени. Делая такое предложение, он сперва получал отказы и возвращался без удовлетворения; а потом, через несколько дней, когда по этому делу было совещание2** римлян, допущен был и он к тому, о чем сказано, и латинские войска вместе с так называвшимися у них братствами3*** и областными поселенцами присоеди-{18}нились к царю. Это-то здесь происходило. После сего царь Иоанн, никак не желая столь благоприятные обстоятельства упустить без пользы, двинулся с упомянутыми войсками в Верхнюю Сирию, взял в ней по праву войны крепость Пизу и, овладев великой добычей, препроводил ее в Антиохию со множеством пленных, над которыми власть вверил Фоме, человеку незнатного происхождения, однако же с детства состоявшему, кажется, в числе царских письмоводителей; сам же пошел в древний и весьма важный город Берию. Но Фома, в самом начале пути неожиданно встретив неприятеля, не только бросил всю сопровождаемую им добычу и толпу пленных, но и сам едва избежал опасности. Царь между тем, подошедши к Берии и найдя, что окрестности ее вовсе безводны, миновал ее и, овладев крепостями Хамою и Хавардою, приступил к богатому и многолюдному городу Сесеру. Самый город взял он приступом, но от цитадели был отражен; а когда намеревался сделать второй приступ, пришли к нему послы и предлагали как теперь же представить деньги, так и на будущее время ежегодно выдавать римлянам определенную подать. Таково было намерение этого посольства. Но царь в тот раз отверг его предло-{19}жение, надеясь взять цитадель силой оружия; когда же после многократных приступов увидел безуспешность их, то принял посольство и вступил в условия. Тогда сесерцы принесли ему множество денег и представили крест1**** изящной работы - дар, достойный царей. Камень был лихнит, порядочной величины; но, получив в отделке форму креста, он от чеканки потерял часть естественного своего цвета. Соорудил его, говорят, царственный апостол Константин, но потом каким-то случаем2***** попал он в руки сарацин. Итак, взяв это и приняв письменные обязательства граждан касательно последующих податей, царь двинулся опять по направлению к Киликии. Покорив сильные крепости Баку и Капнискерт, он остановился в той стране и, отделив часть войска, посылал его делать набеги на прочие укрепления. Но подробное описание этих действий выходит, думаю, за пределы нашего плана, ибо я в самом начале предположил говорить только о событиях того времени, а чего не видел лично или о чем знаю недостоверно, то передавать в общих чертах. Сколь ни много было таких дел, однако же при благоприятных об-{20}стоятельствах все они совершены, кажется, в течение двух лет.
      ______________
      * 1 Монтеферрас - крепость в княжестве Триполисском, где находится гора Феррас, от которой крепость получила свое имя (W. Tyrius L. 14, с. 25, 26).
      ** 2 Об этом договоре с правителем Антиохии рассказывает Wilh. Tyrius. Lib. 14. p. 30 и Ordericus Witalis. L. 13. p. 914, 915. Здесь достойно замечания особенно то, что по заключенным условиям царь поставлял в Антиохии своего наместника, или префекта, который должен был заведовать делами, подлежавшими высшему праву царя, и решать их от имени Иоанна.
      *** 3 Здесь разумеется монашеский орден странноприимных братьев иерусалимского храма, или братьев Святого гроба. Nic. in Andron. Lib. 1 n. 4; Pachimer. L. 5, с. 8, 11. L. 6, с. 14; Greg. Lib. 5; Cant. Lib. 2, с. 12. Но эти братства к цели религиозной шли в воинских доспехах (Statuta Hierosolimit. part. 2, с. 26).
      **** 1 По свидетельству Дюканжа, этот крест попал в руки крестоносцев и ныне хранится и чествуется в капелле французского города Бурбона.
      ***** 2 По словам Никиты, этот крест найден был сарацинами между сокровищами взятого ими в плен римского царя Романа Диогена.
      9. Итак, сражения в Азии для царя Иоанна были благоуспешны, кроме только дел с Неокесарией, которые шли не по его желанию. Время было уже около осеннего равноденствия, когда царь, стоя лагерем недалеко от этого города, вздумал осадить его. Но так как, с одной стороны, защищавшие город персы сильно беспокоили его своими вылазками, с другой - случившаяся тогда необыкновенная зима изнуряла его войско, то он, сняв осаду города, напал на соседнюю персидскую страну, собрал там великую добычу и возвратил Римской империи множество жителей, с давнего времени находившихся под игом персов. Во время этих военных действий, разумею - тогда, как продолжалась еще осада Неокесарии, случилось нечто, достойное быть рассказанным и выслушанным. Когда однажды между римлянами и персами произошла сильная схватка и последние по какому-то случаю стали одерживать верх, Мануил, который, как уже не раз сказано, был младшим сыном царя Иоанна, заметив это, взял окружавших его воинов и, без ведома отца, врубившись в середину неприятелей, отразил их и воодушевил уже терявшее дух римское войско. Этим поступком отец справедливо был недоволен и такую отвагу считал опасной; однакож внутренне удивлялся ему и чрезвычайно изумлен был тем, что юноша, еще не достигший восемнадцатилетнего возраста, дерзнул {21} подвергнуться таким опасностям, а потому всенародно признал его спасителем римского войска. Так-то, доблесть не всегда определяется летами. С этой войны почти никому из римлян не пришлось возвратиться на коне.
      10. Так кончилось дело с Неокесариею. Потом царь снова задумал отнять у персов Созополь и быстро пошел к сему городу; но, нигде не встретив неприятелей, потому что слух о наступлении римлян заставил их удалиться оттуда, он перевел войско к озеру по имени Пасгуса3*. Это озеро тянется весьма далеко в длину и широту и на середине имеет острова, отделенные один от другого водой, на которых исстари построены крепости. Жителям их вместо рвов служит вода, и когда кому-нибудь из них нужно съездить в Иконию, он может в тот же день возвратиться домой. По этой особенно причине обладание тем озером казалось царю делом очень важным. Но жившие на нем римляне не хотели сдать его, потому что образом мыслей от времени и привычки сблизились с персами. Поэтому царь придумал следующее: собрав сколько можно больше лодок и баркасов, он связал их сверху бревнами и, поставив на них машины, поплыл прямо к упомяну-{22}тым крепостям. Но в это время случилось подняться сильной буре, которая так взволновала озеро, что погибли многие римские воины. Несмотря, однакож, на то, царь, хотя и с великим усилием, взял означенные крепости. Между тем сведал он, что антиохийский правитель Раймунд задумывает восстание, и потому опять двинулся в Киликию с намерением Киликию и Антиохию с Атталой и Кипром отдать в наследство Мануилу. А каким образом пришел он к этой мысли, сейчас скажу. Иоанн задолго еще завещал скипетр Римской империи Алексею, который был старшим его сыном. Когда же родился у него Мануил, последний, тотчас стали ходить толки о признаках, что это дитя будет царствовать. Упомянуть об одном или о двух из них не будет, думаю, неблаговременно. Однажды Мануил заснул, и вот представилась ему во сне какая-то женщина важной наружности, в черном платье, державшая в руках туфли, какие обыкновенно носят цари. Она подавала их Мануилу и приказывала надеть, а свои сбросить, указывая при этом на обыкновенные его голубые. Проснувшись взволнованным и не найдя туфлей, какие видел во сне, он, как свойственно детям, начал плакать и думал, что их унес кто-нибудь из слуг. Таков был этот признак; не менее замечателен и другой. Был один монах; отечество его Галилея, а жизнь отшельническая в горах. Однажды, беседуя с царем Иоанном, он увидел подошедших к {23} себе царских детей и к прочим отнесся, как к частным лицам, а к Мануилу подошел благоговейно и благословил его. Когда же царь спросил, почему он так сделал, монах в ответ сказал, что из всех детей Иоанна один Мануил кажется ему царем. Хотя эти и другие подобные случаи возбуждали в душе царя различные помыслы, однако же, не решаясь нарушить то, чего прежде хотел, он продолжал иметь в виду упомянутую цель. Но из всех дел ни одно не зависит от предначертаний человеческих. Еще не дошел он до Киликии, как лишился двух старших своих сыновей, а один из двух остальных, хотя был тоже некрепкого здоровья, отправился препроводить тела умерших в Византию. Потом в Киликии кончил жизнь сам царь, и Мануил взошел на царский престол. Стоит рассказать и о том, как Иоанн умер. Однажды, выехав на охоту, встретил он огромного кабана, каких много питают земля киликийская и горы Тавра. Видя, что он наступает, царь, как рассказывают, взял в руку копье и ударил его. Но когда наконечник копья вонзился в грудь зверя, он, разъяренный ударом, сделал такой натиск вперед, что рука царя от сильного противодействия ему вместо прямого направления повернулась назад и нажалась на висевший у него за плечами колчан, наполненный стрелами. Через это у самого сгиба кости острием стрел произведена рана, и из раны вытекла кровавая пена. Тогда на рану на-{24}ложили тонкую кожицу, которую многие называют попросту стягивающим пластырем (kdnрv), то есть чтобы он стянул стенки разреза и закрыл рану для предотвращения воспаления и боли. Но впоследствии это-то и было причиной воспаления, потому что яд, с острия стрелы быв принят внутрь и сжат под кожицей, перешел в другие части тела. Впрочем, это произошло после, а тогда царь не чувствовал еще никакой боли, так что для него накрыт был стол и он сел обедать. В продолжение обеда стоявшие тут сыны врачебной науки, увидев пластырь, спросили о причине раны и убеждали царя тотчас снять с руки накладку. Но он сказал, что это средство затянет рану и что ему не представляется ничего, что могло бы произвести опухоль и воспаление. Однакож, едва успел он заснуть после обеда, как вдруг поднялись острые боли и на руке явилась опухоль. Тогда сошлось все общество врачей и начало решать вопрос, что нужно делать. Одни признавали необходимым разрезать опухоль1**; другие находили ее еще не созревшей и советовали подождать, пока она сделается мягче. Но, видно, уже надлежало быть беде - и мнение в пользу операции пересилило. Когда опухоль разрезали, она сде-{25}лалась еще больше, и рука была перевязана. С этой минуты душу царя начала уже потрясать мысль о смерти, особенно потому, что он не успел совершить путешествия в Палестину, которое обещался некогда предпринять, страдая болезнью, и для того сделал золотую, в двадцать талантов лампаду, чтобы принести ее в дар иерусалимскому храму. Наконец, видя себя безнадежным, он приказал позвать к себе одного монаха, родом из Памфилии, мужа святого, и просил непрестанных его молитв перед Богом. Стоя на молитве, сей муж слышал, говорят, пение чьих-то голосов и видел на высоте светильник, при чем божественный юноша успокаивал смятенные души их. Так это было. А царь, почувствовав уже, что ему становится худо, приказал явиться к себе сановникам, вельможам, воеводам, вообще замечательным лицам и говорил им следующее: "Римляне, все сюда собравшиеся, послушайте меня! Многим уже и из предшествовавших царей угодно было передавать своим детям власть как некое отеческое наследие. И сам я знаю, что получил царство от отца-царя, и каждому из вас должно быть это известно. Посему вы, конечно, думаете, что, находясь, как видите, при конце настоящей жизни и оставляя после себя двух сынов, я, по общему человеческому закону, передам власть и престол тому из них, который старше возрастом. Но у меня столько попечения о вас, что, если бы и ни один из них по своим качествам не был спосо-{26}бен взять на себя это бремя, я избрал бы кого-нибудь иного, кто пришелся бы по моим и по вашим мыслям; ибо мне кажется, что и дающему, и принимающему не полезно, когда кормчий, по невежеству, потопит свой корабль и, - что еще хуже, - сам погибнет с вверенным ему кораблем, не воздав даровавшему добра за добро. Вообще, нет ничего хорошего осыпать дарами неопытность и невежество. Таковы мои мысли касательно вас, и вот вам доказательство: как скоро дело идет о вашей пользе - я готов забыть даже право природы. Оба сына мои хороши, и один из них выше другого по летам, но мой ум устраняет преимущество старшинства, а ищет наилучшего и убеждает меня предпочитать доблесть доблести. Из всех подвигов самый трудный - стараться принять превосходное. А так как наилучшему должно быть и воздаваемо наилучшее - лучше же царства ничего другого быть не может,- то я желал бы, мужи-соратники, чтобы к преимуществу старшинства присоединялось еще более совершенство доблести. Но это основание обращает мой взор на последнего моего сына и присуждает ему жребий царствования. И не ослеплением, происходящим от пристрастия, внушено мне такое заключение, потому что оба моих сына равно любезны мне, и с этой стороны ни один не имеет для меня преимущества перед другим. Потому-то приговор о них обоих больше можно вверить мне, чем вам. Но вот что особенно надобно обсудить общим советом: {27} как бы младший мой сын, оказываясь лучше своего брата теперь, не явился хуже его по восшествии на престол; ибо в этом отношении я не доверяю самому себе, боясь в единичном суде увлечься пристрастием, которое особенно способно подкупить приговор, если он не ограничивается другим, равносильным. Итак, хотите ли, я опишу вам его свойства, а вы потом сами произнесите свое мнение. Сколько у него силы, мужества и отваги в воинских подвигах, все вы знаете: свидетельствуюсь делом при Неокесарии, где он восстановил сражение и спас римлян, когда они начинали уже склоняться перед неприятелем. Но выслушайте еще слово мое о том, чего свидетелем не мог быть никто, кроме отца. Когда мне в делах государственного правления случалось встречать многие и важные затруднения и когда другие не знали, что делать,- он являлся великим советником, обнаруживал способность предвидения наступающей невзгоды и показывал ловкость в отклонении бури и обуздании противных ветров.