Стивен КИНГ
      ТОММИНОКЕРЫ
      КНИГА ТРЕТЬЯ
      ТОММИНОКЕРЫ
      Встречайте нового босса.
      Точно такого, как старый босс.
      The Who,
      "Теперь нас не обманешь"
      Наверху, на высокой горе:
      Гром, колдовская пена,
      Пусть люди узнают мудрость мою,
      Заполни землю туманом.
      Беги сквозь джунгли...
      Беги без оглядки.
      Creedence Clear-water Revival,
      "Беги сквозь джунгли"
      Я спал, и мне снился сон. Мне некуда было скрыться. Я был одновременно и мужчиной, и женщиной, а мой спутник Саул - одновременно моим братом и сестрой, и мы танцевали где-то на открытом пространстве, между странными белыми домами, в которых происходило разрушение странных черных механизмов. И мы во сне, он и я, или она и я, были едины, мы были вместе. И еще была ностальгия, ужасная, как смерть. Мы были вместе, и целовались, и любили друг друга. Это было ужасно, и даже во сне я понимал это. Потому что в этом сне, и во всех остальных снах я знал, насколько разрушительно слияние двух получеловеческих созданий.
      Дорис Лессинг. "Золотой дневник"
      Глава 1
      СИССИ
      1
      - Надеюсь, вам понравился полет? - сказала стюардесса 40-летней женщине, покидавшей самолет "Дельта" рейса 230 вместе с тонкой струйкой других пассажиров, которые торчали всю дорогу до Бангора, пункта назначения рейса 230.
      Сестра Бобби Андерсон, которой было 40, но которая рассуждала как 50-летняя и выглядела так же (Бобби сказала бы, что то редкое время, когда она была в форме, Энн мыслила как женщина, которой 50, хотя ей было 13 или около того), остановилась и пригвоздила стюардессу таким взглядом, который мог бы остановить часы.
      - Хорошо, я скажу тебе бэби, - сказала она. - Мне жарко. У меня привкус во рту, потому что самолет опоздал с прилетом в Ла Гарбасс и затем в Логан. Все время трясло и, вообще я ненавижу самолеты. Стажера отправили назад в Ливенсток Гласе, и за время полета я получила только стакан апельсинового сока. Мои трусики прилипли к заднице и теперь в этом маленьком городишке все дураки начнут трепать языками как петухи в Новой Англии. Другие вопросы?
      - Нет, - ответила стюардесса.
      Ее глаза остекленели, и она внезапно ощутила себя так, как если бы сделала три быстрых круга с Бум-бум Манчини в день когда, он был сильно пьян. Это был эффект Энн Андерсон, который она производила на людей.
      - Всего хорошего, дорогуша.
      Энн прошла мимо служащего и направилась к выходу, раскачивая в руке большую кричаще-бордовую багажную сумку. Служащая даже не пожелала ей хорошей остановки в Бангоре. "Пустой номер", - подумала она. Леди выглядела так, как будто она всегда была сильно не в духе. Она шла прямо, но выглядела как женщина, которая двигалась, несмотря на свою боль, и была похожа на русалочку, прогуливающуюся по берегу, хотя на каждом шаге в ноги ей впивались ножи. Служащая подумала, - если эта детка заполучила свою Верную Любовь, то, я надеюсь, он-то хорошо все взвесил.
      2
      Служащая "Эвиса" сказала Энн, что не дает автомобилей напрокат, если Энн не сделала заказ заранее, так что она сожалеет и просит прощения. Летом в Штате Мэн автомобили напрокат были большой редкостью.
      Это было ошибкой с ее стороны. Первой ошибкой. Энн мрачно улыбнулась, мысленно всплеснув руками. Ситуация была жизненно важной для Энн, ухаживающей за своим отцом до самой его смерти, мучительной смерти первого августа, восемь дней назад. Она отказалась уступить его клинике, предпочитая сама ухаживать за ним, лечить пролежни, менять белье и посреди ночи давать лекарства. Конечно, это она довела его до финального удара, заставив переживать о продаже дома на Лейтон-стрит.
      (Он не хотел этого, но она решила, что будет так, как решила она. Последний чудовищный удар, случившийся после трех предыдущих, произошедших в течение двух лет, произошел через три дня после того, как дом был выставлен на продажу.)
      Она не предполагала этого: несмотря на то, что посещала церковь Св. Барта в Ютике всегда с раннего детства и была одной из ведущих прихожанок в этой прекрасной церкви, она верила в то, что идея Бога это кусок дерьма. Когда Энн было 18 лет, она подчинила себе мать, а сейчас уничтожила отца и равнодушно смотрела на его гроб. Ей понадобилось десять минут, чтобы сломить сопротивление служащей, унюхав нарастающий в той страх, несомненно, так же, как голодный хищник учуял бы запах крови. Она отвергла предложенную легковую машину, которую "Эвио" держал в резерве для случайных - совершенно случайных знаменитостей, проезжающих через Бангор и торопящихся. Через двадцать минут автомобиль был готов, и Энн спокойно выехала за пределы Бангор Интернэшнл на роскошном "Гатласе", зарезервированном для бизнесмена, прилетающего на самолете в 6.15. В это время служащей уже не будет на работе, кроме того, она была выведена из равновесия и ее ничего не заботит, даже если бы "Гатлас" был предназначен для президента США. Она дрожа проследовала во внутренний офис, закрыла дверь, заперла ее, приставила к ней стул и закурила; тут один из приборов повалился на нее. Тогда она разрыдалась. Энн Андерсон производила подобный эффект на множество людей.
      3
      Когда произошло съедение служащей, было три часа.
      Энн поехала прямиком в Хэвен. На карте, которую она получила в конторе "Эвиса", указывалось, что ехать нужно около 50 миль, неона хотела быть абсолютно свежей для встречи с Робертой.
      На перекрестке улиц Хомонд и Юнион стоял полицейский - светофор был испорчен, и она подумала, что это типично для маленьких городишек, - и она остановилась на полпути спросить у него расположение ближайшего отеля или мотеля в городе. Полицейский намеревался запротестовать, навести порядок в движении и спросить объяснений, но поймал ее взгляд - пламенный взгляд, проникающий в рассудок - и решил, что займем меньше времени, дав ей указания и избавившись от нее.
      Эта дама смотрела, как та собака, которую полицейский знал в детстве, собака, которая ради забавы рвала штаны детям, идущим мимо в школу. Незачем ввязываться в перебранку, когда с температурой и язвой и так было горячо.
      Он направил ее в отель "Ситискейп" на седьмом шоссе и был рад увидеть зад ее удаляющейся машины.
      4
      Отель "Ситискейп" был полон, но это не беспокоило сестру Энн, она сняла двухкомнатный номер, затем пристала к хозяину, чтобы ей предоставили другой номер, так как в этом трещал кондиционер и еще цвета в телевизоре очень плохие. Она сказала, что все актеры смотрятся так, будто они наелись дерьма и собираются умирать.
      Окончательно устроившись, она мастурбировала неумолимо, неистово, до полной кульминации с помощью вибратора, близкого по размерам к одной из морковей-мутантов в саду Бобби (она получила сильный оргазм жестоко-мрачного типа; она никогда не была в постели с мужчиной и никогда не собиралась), приняла душ, подремала, затем пошла обедать.
      С мрачным видом она изучила меню, затем обнажила зубы в беззлобной усмешке официанту, который подошел за ее заказом.
      - Принесите мне сырых овощей, покрытых листьями.
      - Мадам, желает соль?
      - Мадам, желает связку сырых овощей. Я не беру дерьма, которое вы предлагаете всем. Вымойте их перед тем, как подать, а то еще получу какую-нибудь болезнь. И пришлите мне "сомбреро".
      - Да, мадам, - сказал официант, облизнув губы. Люди смотрели на них, и некоторые из них смеялись.., но те, кто заглянул ей в глаза, быстро умолкали. Официант пошел было прочь, но она позвала его обратно, ее голос был громок, ровен и неоспорим.
      - "Сомбреро"... - сказала она, - ..готовится со сливками. Повторяю: со сливками. Если вы мне принесете "сомбреро" с молоком, дружок, я вылью все это на вас.
      Кадык официанта запрыгал вверх-вниз, как обезьяна под хлыстом. Он попытался напустить на себя аристократический вид и жалко улыбнулся, что было главным оружием против грубых посетителей. Затем губы Энн расползлись в мертвой усмешке. Это была усмешка убийцы.
      - Я найду способ, дружок, - сказала сестра Энн мягко. Официант поверил ей.
      5
      Она возвратилась в свою комнату в 7.30, разделась, сняла платье и посмотрела наружу из окна четвертого яруса. Несмотря на свое название, отель "Ситискейп" был фактически на окраине города. Вид, открывшийся Энн снаружи, был за исключением маленького светлого участка почти полностью темным.
      Капсулы амфетамина были в ее сумочке. Энн взяла одну из них, открыла ее, высыпала белый порошок на зеркало от пудреницы, провела заметную линию коротким ногтем и втянула половину от этого. Ее сердце тут же забилось в груди, как у зайца. Румянец расцвел на ее бледном лице. Она начала пользоваться наркотиками после того, как отца постиг удар. Сейчас она обнаружила, что не может заснуть без этой дряни, что было диаметрально противоположно болеутоляющему действию. Она стала маленькой девочкой - очень маленькой девочкой. Ее мать раздраженно орала на нее:
      "Заткнись, не перечь, а то получишь взбучку".
      Энн тогда правильно предполагала, и это было верно сейчас... Мать бы не посмела сказать это сейчас, конечно. Энн мельком взглянула на телефон. Только что она вспомнила Бобби, один взгляд на него заставил ее вспомнить о Бобби, о том, как она отказывалась прийти на похороны отца не словами, а трусливым образом, что было для нее типично, просто не обращая внимания на настойчивые попытки Энн обращаться к ней. Она звонила дважды в течение следующих суток, затем стало ясно, что это бесполезно. Телефон не отвечал все время. Она звонила после того, как умер ее отец, в 1.04 утра второго августа.
      - Я хотела бы попросить Роберту Андерсон, пожалуйста, - сказала Энн. Она стояла около телефона-автомата в прихожей солдатского госпиталя в Ютике. Ее мать сидела недалеко на пластиковом стуле в окружении бесконечных братьев и сестер с бесконечно ирландско-картофельными лицами, все плакали и плакали, и плакали. - Прямо сейчас.
      - Бобби? - спросил пьяный голос на другом конце. - Ты хотела старого хозяина или нового, усовершенствованного?
      - Избавь меня от своего дерьма, Гарденер.
      - Ее отец...
      Пьяный, это был Гарденер, теперь она узнала его, прервал ее.
      - Сейчас невозможно говорить с Бобби. Была одна вещь среди телефонных переговоров, которую она ненавидела больше всего, - это прерывность разговора.
      - Она где-то шляется с далласской полицией, у них у всех новенький и лучшенький босс.
      - Ты скажи ей, что ее сестра Энн...
      Клик!
      Холодный гнев свернулся комком в ее горле. Она повесила трубку и посмотрела на нее, как женщина смотрит на змею, которая хочет ее укусить. Ее ногти медленно багровели. Вещь, которую она больше всего ненавидела, это когда клали трубку на полуслове.
      6
      Она позвонила еще раз, но в это время, после длинной паузы, телефон выдал странный гудок в ее ухо. Она повесила трубку и возвратилась к своей плачущей матери и своим родственникам.
      - Ты застала ее, Сисси? - спросила мать.
      - Да.
      - Что она сказала? - Ее глаза выпрашивали у Энн хороших новостей. - Она сказала, что возвратится на его похороны?
      - Я не могу дать однозначный ответ, - сказала Энн и все ее бешенство на Роберту - Роберту, которая имела смелость пробовать ускользнуть, - внезапно лопнуло в ее голове, но не громко. Энн никогда не будет тихой и громкой.
      Акулья усмешка появилась на ее лице, и так тихие родственники стали безмолвными и тревожно посмотрели на Энн. Две пожилые леди ставили свои розы.
      - Она сказала, что была рада, что он умер. Затем рассмеялась и повесила трубку.
      Это было мгновение оглушающей тишины. Паула Андерсон закрыла уши руками и пронзительно закричала.
      7
      Энн не сомневалась - по крайней мере сначала, - что Бобби хотела бы быть на похоронах. Энн надеялась, что она была бы там. Энн всегда получала, что она хочет, это делало мир прекрасным для нее, и это были дорогие вещи, понравившиеся ей. Когда Роберта приедет, она будет поставлена перед лживым рассказом Энн - вероятно рассказала бы не их мать, которая слишком растрогалась бы от радости увидеть ее, а сослался бы на это (или, что вероятно, даже вспомнил бы об этом), конечно, один из твердящих одно и то же дядюшек. Бобби отрицала бы, тогда твердящие одно и то же дядюшки ушли бы. Если твердящие одно и то же дядюшки не будут очень пьяны, то всегда была хорошая вероятность с младшими братьями - они помнили бы утверждение Энн, а не отрицание Бобби. Это хорошо. Прекрасно даже. Но не совсем. Это было время ожидания, что Роберта возвратится домой. Не совсем для похорон; для добра. Она должна посмотреть. Оставить это для Сисси.
      8
      Сон не легко приходил к Энн этой ночью в "Ситискейпе". Частично из-за чужой кровати, частично из-за еле слышного бормотания телевизора в другой комнате и из-за ощущения близкого присутствия других людей, (предыдущие попытки заснуть были в другой комнате этого муравейника, где комнаты не квадратные, а шестиугольные) частично из-за того, что завтра ожидался чрезвычайно напряженный день, но, главным образом, из-за попытки Бобби игнорировать ее. Это были то, что она ненавидела больше всего, от таких маленьких глупостей больше всего неприятностей. До сих пор Бобби была основной ее помехой, из-за нее потребовалась эта дурацкая поездка, в то время, когда прогноз погоды предвещал полосу сильной жары, какой не было в Новой Англии с 1974 года.
      Через час после ее обмана матери, дядюшек и тетушек по поводу приезда Бобби, она попробовала проверить телефон, на этот раз из лавки гробовщика (ее мать уже приковыляла домой, где, как предполагала Энн, они присели с ее сестрой Бетти, выпили на пару дерьмового винца.., и голосят над покойником, которого сами и съели).
      Она позвонила оператору и внесла переполох на линии.
      - Мне требуется срочная проверка работы линии, определите нарушение и скорректируйте, - сказала Энн. - У меня умер отец, и я хочу достать мою сестру рано или поздно.
      - Да, мадам. Вы дадите мне номер вашего телефона?
      - Я звоню из похоронного бюро, - сказала Энн. - Я пришла выбирать гроб для моего отца, затем я пойду спать. Я позвоню утром. Просто обеспечьте мне звонок, милая.
      Она повесила трубку и повернулась к гробовщику.
      - Сосновый гроб, - сказала она. - Самый дешевый, который есть.
      - Но, мисс Андерсон, может, вы все-таки подумаете?
      - Я не хочу думать, - пролаяла Энн. Она начала чувствовать приближение приступов мигрени.
      - Но... - гробовщик был поражен.
      - Я только прошу прислать мне самый дешевый сосновый гроб и хочу уйти из вашей гребаной лавки, у вас воняет покойниками...
      - Но вы посмотрите...
      - Я вижу, что вы утомили меня, - сказала Энн и вытянула свою чековую книжку из сумочки. - Сколько?
      9
      Следующим утром телефон Бобби работал, но не отвечал. Это продолжалось весь день. Энн раздражалась все больше и больше. Около 4 часов пополудни, очнувшись и переполнившись раздражением, она позвонила в главный узел штата Мэн и сказала оператору, что она хотела бы номер хэвенского полицейского департамента.
      - Так.., там нет полицейского департамента, но у меня есть номер хэвенского констебля, хотите?
      - Да. Давайте это мне.
      Оператор продиктовал ей телефон. Энн позвонила. Телефон звонил.., звонил.., звонил. Тон звонков был точно такой же, как тон, когда она звонила домой, где ее мягкотелая сестра скрывалась последние 13 лет или около того. Кто-то мог бы подумать, что звонки были в той же самой телефонной трубке.
      Она фактически забавлялась этой мыслью, чтобы через мгновение отмести ее в сторону. Но подавившись такой параноидальной мыслью даже на мгновение, она почувствовала, что ее жизнь опять стала "не такой", и пришла в обычное раздраженное состояние. Звонки звучали одинаково потому, что, похоже, эта маленькая захолустная телефонная компания закупила одинаковое телефонное оборудование, вот и все.
      - Ты застала ее? - спросила Паула, робко подойдя к двери.
      - Нет. Она не отвечает. Городской констебль не отвечает, я думаю, весь гребаный город попал в бермудский треугольник.
      Господи!
      Она сдула локон волос со своего потного лба.
      - Каких друзей? С кем эта сумасшедшая проводит ночи?
      - Сисси? Ты не знаешь?
      - Я знаю, кто одно время отвечал на телефонные звонки, - жестко ответила она. После жизни в их семье - это облегчение для меня разговаривать с мужскими пьяными голосами.
      Ее мать ничего не сказала, она дошла до слез; дрожа замолкла, одна рука застыла на воротничке ее черного платья, и это сделало ее похожей на Энн.
      - Нет, он там, и они вместе, и знают, что я звоню, чтобы связаться, и почему и они стараются оправдаться, что так срано со мной поступили.
      - Сисси, я требую, чтобы ты не употребляла таких выражений!
      - Заткнись, - завопила на нее Энн. Энн снова набрала номер телефона. В то время, когда она звонила на центральный узел, она спросила номер хэвенского мэра. Они не знали ни одного из них, был только номер городского управляющего или, как там можно назвать, этого мудака. Приглушив негромкое звяканье, похожее на царапанье крысы по стеклу, когда оператор смотрит на свой компьютерный экран, ее мать исчезла. Из другой комнаты доносились театральные рыдания и завывания, свойственные ирландцам в городе. Энн подумала, что подобно ракете "Фау-2" ирландские поминки подогреваются огненной жидкостью, и в обеих случаях жидкость одна и та же. Энн закрыла глаза. Ее голова гудела. Она поставила зубы вместе. Это послужило причиной резкого металлического привкуса. Она закрыла глаза и вообразила, как хорошо, как прекрасно было бы прооперировать лицо Бобби ногтями.
      - Ты по-прежнему здесь, дорогуша, - сказала она, не открывая глаза. - Или ты уже рванула в ватерклозет.
      - Да, у меня...
      Оператор ушел, а робот извергал из себя монотонные ругательства. Энн набрала номер. Она предполагала совершенно точно, что ответа не будет, но трубку подняли сразу.
      - Городское управление. Ньют Берринджер здесь.
      - Хорошо, я там некоторых знаю. Меня зовут Энн Андерсон. Я звоню из Ютики, штат Нью-Йорк. Я пыталась звонить вашему констеблю, но, очевидно, он уехал на работу. Голос Берринджера был ровным.
      - Ой! Мисс Андерсон. Она внезапно умерла в прошлом месяце. Офис пустует. Вероятно, до сих пор все на митинге в соседнем городке.
      Это мгновенно остановило Энн и сосредоточило внимание на другом, что больше заинтересовало ее.
      - Мисс Андерсон? Откуда вы знаете, что я мисс, Берринджер? Паузы не возникло. Берринджер сказал:
      - Вы не сестра Бобби? Если это так, то, если бы вы были замужем, вы не были бы Андерсон, не так ли?
      - Откуда вы знаете Бобби?
      - Каждый в Хэвене знает Бобби, мисс Андерсон. Она наша знаменитость. Мы гордимся ею.
      Эта мысль для Энн была ложкой дегтя. Наша знаменитость. Мы гордимся ею.
      - Хорошая работа, Шерлок. Я пыталась дозвониться до нее или до кого-нибудь другого, чтобы он передал ей, что ее отец умер и похороны состоятся завтра.
      Она надеялась на вежливую официальную сентиментальность - в конце концов он знал Бобби, но не получила.
      - Были небольшие неполадки с телефоном в ее районе, вот и все, - сказал Берринджер. Энн снова была на мгновение выбита из колеи (Энн никогда не оказывалась выбитой из колеи надолго). Разговор продвигался не так, как она ожидала. Ответы этого мужчины были странными, слишком сдержанными, даже для Энн. Она попыталась представить его. Получилось что-то странное, если судить по его голосу.
      - Дайте мне ее телефон! Ее мать выплакала свои глаза в другой комнате, она почти свалилась от нервного напряжения, и, если Роберты не будет здесь во время похорон, я думаю, она свалится.
      - Так я не имею права дать ее телефон, мисс Андерсон, - возразил Берринджер, выходя из себя и медленно растягивая слова. - Она взрослая женщина. Но я несомненно передам ей ваше сообщение.
      - Может быть, лучше дадите номер? - сказала Энн, мысленно стиснув зубы. Наш номер не изменился, но она так редко звонила, что могла и забыть его. Это...
      - Не надо, - перебил Берринджер. - Если она не помнит, есть возможность оставить для вас сообщение на центральном узле, не так ли? Я думаю, это все, чем могу вам помочь.
      Энн ненавидела телефон, потому что он передавал лишь часть от ее безжалостно сильной индивидуальности. В такие моменты, как этот, это доводило ее до огромной ненависти.
      - Слушай, - заорала она. - Я думаю, ты не понимаешь...
      - Спасибо, понимаю, - сказал он. За последние три минуты он уже дважды перебил ее. - Я хочу пойти пообедать и передам, что вы звонили. Спасибо за звонок, мисс Андерсон.
      - Слушай...
      Но уже наступил конец. Он делал вещи, которые она слишком ненавидела. Энн встала и подумала, что было бы неплохо, если бы того, с кем она только что говорила, заживо задрали бы дикие собаки.
      Она заскрежетала бешено сжатыми зубами.
      10
      Бобби не перезвонила ей в полдень. И не перезвонила в тот вечер, когда носилась пьяная "фау-2". И не позвонила вечером, когда она вернулась на работу. Ни в два часа ночи, когда последние подгулявшие загружались в свои машины, чтобы внушать страх другим водителям по дороге домой.
      Энн приписывала ночную бессонницу шомпольной прямоте ее кровати, пружины которой негромко скрипели, как маленькая бомба, заглушая скрип ее зубов и царапанье ногтей по ладоням. Она не спала и обдумывала план мщения.
      Ты вернешься, Бобби, о да, ты вернешься и когда ты ..
      Если она не позвонит на следующий день, Энн отложит похороны, несмотря на слабые стенания матери. Наконец Энн перевернулась и хмыкнула: "Я буду решать, что и когда мы будем делать. И помни: все это из-за этой шлюшки, которая даже не почесалась, чтобы позвонить. А сейчас оставь меня в покое". Ее мать исчезла.
      Этой ночью она проверила первый номер Бобби, затем контору членства городского управления. По первому номеру был непрерывный гудок. По второму она получила записанное сообщение. Она терпеливо подождала, пока прогудит гудок, и затем сказала:
      - "Это Боббина сестра снова, мистер Берринджер, сердечно надеюсь, что вы заболеете сифилисом, который не определите до тех пор, пока ваш нос не провалится и ваши яйца не почернеют".
      Она снова позвонила на главный узел и узнала еще три номера: номер Ньюта, номер Смита (Любого Смита, дорогуша, в Хэвене должны быть Смиты) и Брауна. По всем трем она услышала все тот же непрерывный гудок.
      - Вот дерьмо, - выругалась Энн и грохнула трубку о стену.
      А наверху в своей постели ее мать плакала и надеялась, что Бобби не появится дома.., по крайней мере до тех пор, пока у Энн не улучшится настроение.
      11
      Она отложила похороны и погребение еще на один день. Родственники начали выражать недовольство, ну и на здоровье. Энн было на них наплевать. Руководитель похорон взглянул на нее и решил, что старина может погнить в своем сосновом ящике еще немного, прежде чем он возьмется за дело. Энн, которая провисела целый день на телефоне, могла бы поздравить его за такое мудрое решение. Ее ярость не знала предела. Сейчас все телефоны в Хэвене вышли из строя.
      Она не могла отложить похороны еще на один день, и она знала это. Бобби выиграла это сражение, хорошо, пусть будет так, но она не выиграла войну. О, нет. Если бы она так думала, то эту сучку ожидали бы крупные неприятности - и очень крупные.
      Энн купила билет на самолет, но уверенно - один из Нью-Йорка до Бангора.., и два обратных.
      12
      Она должна была бы полететь в Бангор на следующий день. Это было возможно, билет был. Но ее идиотка-мать упала на черной лестнице и сломала бедро. Шин О'Кейс однажды сказал, что, когда вы живете с ирландцами, вы маршируете в параде дураков, и, Боже мой, как он был прав.
      Крик матери заставил Энн войти с заднего двора, где она, лежала на шезлонге и обдумывала свои планы сохранения Бобби в Ютике, если уж она заполучит ее сюда. Мать развалилась внизу на узкой лестнице. Первая мысль Энн была - оставить глупую, старую сучку лежать там до тех пор, пока обезболивающее действие кларета само не проявится. От новой вдовы пахло как из винного погреба.
      В этот ужасный момент Энн поняла, что все ее планы придется изменить, и подумала, что их мать действительно могла сделать это нарочно - напиться, чтобы подстегнуть себя, и потом не просто упасть, а скатиться вниз. Зачем? Да, конечно же, чтобы удержать ее вдали от Бобби.
      Ничего у тебя не получится, - подумала она, направляясь к телефону. Ничего у тебя не получится. Если мне что-нибудь нужно, если я что-то наметила, то так оно и будет. Я собираюсь в Хэвен и хочу пустить там пыль в глаза. Я собираюсь забрать Бобби оттуда и, клянусь, они там запомнят меня надолго. Особенно эта деревенщина, которая прицепилась ко мне. Она подняла трубку и набрала номер Медикса, он был приклеен к телефону еще с тех пор, когда ее отца первый раз хватил удар - она набрала его быстрыми нервными ударами пальцев. Зубы ее скрежетали.
      13
      Итак, к концу 9 августа она смогла уехать. В промежутке никаких известий от Бобби не было, и Энн не пыталась добраться каким-либо способом до нее или до этого провинциального управляющего, или этого ее дружка из Трои. Оставим их всех в покое на время. Зато потом будет очень здорово, Сейчас она была здесь, в отеле "Ситискейп", и.., скрипела зубами. Она всегда скрипела зубами. Иногда это было так громко, что по ночам будило ее мать, а иногда даже отца, который спал настолько хорошо, что не слышал ничего. Ее мать как-то беседовала с доктором на эту тему, когда Энн было всего три года. Этот парень, почтенный медик с севера штата Нью-Йорк, был крайне удивлен. Задумавшись ненадолго, он неуверенно сказал:
      - Я думаю, что вам это кажется, миссис Андерсон.
      - Но это можно проверить, - сказала Паула. - Мой муж тоже слышал это.
      Они посмотрели на Энн, которая сооружала нечто вроде шатающейся башни. Она работала спокойно, без тени улыбки. Когда она добавила шестой кирпич, башня обрушилась, и когда она начала ее восстанавливать, они оба услышали звук скрипящих зубов Энн.
      - Она все время делает это во время сна? - спросил доктор. Паула Андерсон кивнула.
      - Я думаю, что это пройдет, - сказал доктор. - Это совершенно безвредно.
      Но, разумеется, это не прошло и не было безвредно. Это был так называемый бруксизм - болезнь, которая подобно сердечным приступам, ударам и язвам часто поражает решительных, самоуверенных людей. Молочные зубы Энн уже давно заметно разрушились. Ее родители прокомментировали этот случай, а потом забыли об этом. Но к тому времени личность Энн стала проявляться и в другом. Она управляла семьей Андерсон так, как ей хотелось, и они уже стали потихоньку к этому привыкать, так же, как к ее скрипу зубами по ночам.
      Когда Энн было девять, семейный дантист объяснил, что дальше может быть еще хуже, но настоящие проблемы начались, когда ей исполнилось пятнадцать. К тому моменту она искрошила свои зубы до самых нервов, и они причиняли ей жуткую боль. Дантист сделал ей коронки из резины, потом из акрила. Она называла эти приспособления "ночные стражи" и надевала их всякий раз, когда ложилась спать. В 18 лет она установила металлические коронки на большинство верхних и нижних зубов. Андерсоны не могли позволить себе это, но Энн настояла. Они хотели отвертеться, но она не позволила ее скряге-отцу вывернуться, хотя, когда ей пошел 21-й год, он и попытался сказать: "Ты уже взрослая Энн, это твои проблемы. Если хочешь коронки, сама оплачивай счета".
      Она хотела золото, но это было действительно за пределами их возможностей.
      В течение нескольких последующих лет редкие улыбки Энн приобрели некоторый загадочный характер. Людей обычно это отталкивало. А она, наоборот, получала большое удовольствие от их реакции и, когда она видела этих злодеев-евреев в последних фильмах про Джеймса Бонда, она смеялась до упаду - этот непривычный взрыв возбуждения заставил ее почувствовать себя некоторым образом больной, но она поняла точно, почему, когда огромный бородатый мужик впервые обнажил свои стальные зубы в акульей улыбке, и люди отшатывались от него. Она даже почти пожалела, что металл ее коронок был покрыт сверху фарфором. И тем не менее, думала она, не надо показывать себя настолько открыто. Это будет неразумно открыть себя полностью. Возможно, лучше и не подавать виду, что ты можешь прогрызть дубовую дверь насквозь, если ты захочешь этого.
      Помимо бруксизма зубы Энн всегда оставляли желать лучшего как из-за хлорированной воды Ютики, так и из-за собственного к ним отношения (она часто чистила зубы, даже не вынув жевательной резинки). И это все было скорее особенностью ее личности, чем собственно психологии. На нервный стресс сильнее всего реагируют мягчайшие части человеческого тела - живот и жизненно важные органы и твердейшие - зубы. Энн была хроническим примером последнего. Ее рот был постоянно сух, язык - почти бел. Без омывающего потока слюны остатки любой пищи немедленно приводят к кариесу. К той ночи, когда она спала тяжелым сном в Бангоре, у Энн оставалось менее двенадцати унций амальгамы во рту - в редком случае она спокойно проходила через детектор металла в аэропорту.
      Последние два года она начала терять зубы из-за фанатического желания сохранить их: два верхних справа и три нижних слева. Она специально отправилась в Нью-Йорк, чтобы провести дорогостоящую операцию по установлению специального моста, крепящегося тончайшими имплантированными титановыми винтами.
      Конечно, у нее было не так много металла в голове, как у Гарда (его пластинка всегда звенела при прохождении детектора металла).
      Таким образом, она спала и не знала, что является членом эксклюзивнейшего клуба: людей, способных въехать в Хэвен, сохраняя при этом микроскопический шанс остаться в живых.
      14
      На следующее утро она уехала в Хэвен во взятом напрокат автомобиле. Она сделала не правильный поворот, но все равно подъехала к хэвенской границе в 9.30.
      Где-то на последних 15-20 милях до Хэвена местность вокруг нее стала пустынной и сонной в удушающей летней жаре, нехорошее предчувствие и нервозность улетучились. У нее разболелась голова.
      Сначала это была незначительная, пульсирующая боль, но она быстро увеличилась в знакомые боли почти как при мигрени.
      Она пересекла границу города и въехала в Хэвен.
      К тому времени, как она добралась до центра, она полагалась только на собственную силу воли и ни на что больше. Головная боль утихала и накатывала вновь.
      В какой-то момент ей послышался ужасно искаженный мотив, который она сама запела, но это должно быть была всего лишь игра воображения или следствие головной боли. Она едва замечала людей на улицах в маленькой деревушке, но не могла не заметить, что все они поворачивались и смотрели на нее, а не друг на друга.
      Она слышала шум машины где-то в лесу - звук был далекий и призрачный.
      "Гатлао" начало заносить из стороны в сторону по пустынной дороге. Образы удваивались, утраивались, самопроизвольно сливались, а потом опять удваивались и утраивались.
      Кровь незаметно заструилась из уголков рта.
      Она держалась за одну мысль на этой дороге, на девятом шоссе, и ее фамилия будет написана на почтовом ящике...
      К счастью, дорога была пустынной. Хэвен еще спал в лучах утреннего солнца. 90% всего загородного движения было перекрыто, и это было хорошо для Энн, чью машину сильно бросало из стороны в сторону, левые колеса поднимали клубы пыли с одной стороны обочины, правые - с другой стороны. Не заметив, она сбила указатель поворота.
      Молодой Эшли увидел ее приближение и убрал свой велосипед на осмотрительное расстояние от дороги и находился на северном пастбище до тех пор, пока не проехал Джастин Хард.
      (женщина, это женщина, а я не могу слышать ее, я только чувствую ее боль).
      Сотни голосов ответили ему, успокаивая.
      (мы знаем, Эшли, все нормально).
      Эшли усмехнулся, по-детски обнажая десны.
      15
      Ее желудок взбунтовался.
      Ей удалось высунуться в окно и заглушить двигатель, перед тем как ее вывернуло наизнанку. Болела голова, но она привыкла к этой боли. Ее рвало утренним завтраком. Скорей всего это было отравление. Ее отравили. Она повисла на окно полуоткрытой двери, склонившись наружу; она смогла выпрямиться и захлопнуть дверцу. Голова была затуманена, и она подумала, что это был завтрак - к головной боли она привыкла, но ее никогда не рвало. Завтрак в ресторане в этом рассаднике клопов, который называется самым лучшим отелем Бангора. Эта сволочь ее отравила. Я, должно быть, умираю, я чувствую себя так, как будто я должна умереть. Но если я не умру, я затаскаю их по судам, я дойду вплоть до верховного суда США. Если я выживу, я сделаю так, что они пожалеют, что их матери встретились с их отцами.
      Наверное, эта мысль помогла Энн настолько, что она опять начала движение. Она ползла по улице со скоростью 35 миль в час и искала почтовый ящик с надписью Андерсон. Ужасная мысль пришла ей в голову, а что если Бобби не написала свое имя на почтовом ящике. Эта не такая уж сумасшедшая мысль, если хорошенько вдуматься. Она могла думать, что Сисси появится, а этот маленький бесхребетный карлик всегда боялся ее. Она была не в форме, чтобы по пути останавливаться около каждой фермы и спрашивать Бобби. Судя по разговору (с тем ослом по телефону), она не могла рассчитывать на помощь деревенских соседей Бобби.
      Ну вот наконец: Р.Андерсон. И за этим место, которое она видела только на фото. Местечко дяди Франка. Ферма старого Гарика. На въезде был припаркован синий грузовик. С местом было все в порядке, но что-то было со светом. Она ясно осознала это впервые, когда приблизилась к въезду. Вместо чувства триумфа, которое она ожидала в этот момент, - триумфа хищника, преуспевшего загнать свою жертву, она ощутила чувство замешательства, неуверенности и, хотя она даже не смогла понять, из-за чего это чувство пришло, оно было до такой степени незнакомо, что она почувствовала легкий страх.
      Свет.
      Что-то было не так со светом.
      Это осознание привело ее к пониманию того, что стали возникать другие вопросы. Ей показалось, что ее платье потемнело под ее рукой.
      Ее рука лежала между ног. Там было влажно, она различала слабый запах аммиака в машине. Он был различим там некоторое время, но ее сознание столкнулось с ним только сейчас.
      Я обмочилась. Я обмочилась и находилась в этой дерьмовой машине достаточно долго, чтобы пересохнуть (и свет, Энн).
      Что-то было не так со светом. Это был свет заката.
      О, нет - 9.30 в...
      Это был свет заката, не было сомнений. Она чувствовала себя лучше, после того, как ее вырвало, и теперь она понимала почему. Ответ был прямо здесь, так же как запах пота под ее платьем или высохшей мочи. Время, прошедшее между тем, как она закрыла дверь и тронула машину вновь, были не какие-то там минуты с секундами - это были часы, часы, которые она провела в это жаркое лето в печи машины. Она лежала в смертельном ужасе, и если бы она не использовала эйр-кондишн, то она испеклась бы как новогодняя индейка. Ее гортань, такая же плохая, как и ее зубы, воспалилась от спертого автомобильного воздуха. Но глядя на ферму широко раскрытыми покрасневшими глазами, она вдруг поняла, что речь идет о ее физическом выживании. Она должна была ехать с четырьмя открытыми окнами. Иначе...
      Это вызывало иную мысль. Она провела день на гране смерти, припаркованная на обочине дороги, и никто даже не подумал остановиться и проверить, что она здесь делает. Никто не проехал по девятому шоссе в это время. Когда они видели ее в беде, они не затормозили, а продолжали ехать как ни в чем не бывало.
      Что это за город?
      И снова - это невыразимое ощущение в желудке, словно горячая кислота. В это время она узнала это чувство: это был страх. Тогда она схватила его за, горло и убила его. Брат этого страха опять может появиться и, если это произойдет, она убьет и его...
      Она въехала во двор.
      16
      Энн встречала Джима Гарденера прежде лишь дважды, но она никогда не забывала его лица. Даже она узнала великого поэта, она думала, что смогла бы его учуять за сорок ярдов по ветру в обыкновенный тихий прохладный день. Он сидел на перилах балкона в тенниске и голубых джинсах с открытой бутылкой виски в руке. Он имел трех или четырехдневную щетину. Глаза его были воспалены. Хотя Энн не знала этого и не хотела интересоваться, Гарденер был в этом состоянии ни много ни мало уже два дня. Все его благородство и решительность угасли после обнаружения собачьей шерсти на жакете Бобби.
      Он смотрел на машину в палисаднике (обойдя почтовый ящик, медленно пройдя мимо) пьяным мутным взглядом изумления. Он смотрел на выходящую женщину, которая шаталась и держалась за открытую дверь в течение минуты.
      Ничего себе, подумал Гарденер. Это птица, это самолет, это экстра-сука, которая летит быстрее дурной вести, от которой начинаются колики у слабонервных членов семьи.
      Энн рывком закрыла дверь машины. Она постояла там немного, важно бросив длинную тень, и Гарденер почувствовал знакомое ощущение. Она выглядела, как Рон Каммингс, когда Рон был пьян в стельку и мучительно решал, как бы ему пересечь комнату.
      Энн проделала свой путь через палисадник, пройдя сбоку от грузовика Бобби. Миновав грузовик, она достигла балконных перил. Она взглянула вверх и определила по свету, что уже семь часов.
      Гарденер подумал, что женщина выглядела пожилой и не имеющей определенного возраста. Она к тому же выглядела злой, он думал - желтой и ядовито-черной с тяжелым грузом зла, то было одновременно износ снаружи и разъедание изнутри.
      Он взял виски и выпил эту гадость. Затем заткнул горлышко бутылки.
      - Привет Сисси. Добро пожаловать в Хэвен. Говоря честно, я пожелал бы тебе покинуть этот город так быстро, как ты сможешь.
      17
      Она сделала два шага, затем, споткнувшись, упала на колено. Гарденер убрал руку. Она не заметила это.
      - Где Бобби?
      - Ты не можешь выглядеть так хорошо, - сказал Гарденер. - Хэвен влияет на людей в эти дни.
      - Все нормально, - сказала она, взбираясь на ступеньку. Она стояла над ним тяжело дыша.
      - Где она?
      Гарденер кивнул по направлению к дому. Послышалось шипение воды через одно из окон.
      - Душ. Мы работали в лесу целый день, там было ох.., офигительно жарко. Бобби верит, что под душем можно смыть грязь. - Гарденер снова поднял бутылку. - А я верю в простое средство дезинфекции. Короче и приятнее.
      - Ты воняешь, как дохлая свинья, - высказалась Энн и прошла мимо него по направлению к дому.
      - Хотя мой нос не такой чувствительный, сердце мое, ты имеешь хоть и слабый, но весьма заметный аромат, - сказал Гарденер. - А что об этом аромате говорят французы? Eau de Oiss?
      Она повернулась к нему, издав хрип. Люди - жители Ютики по крайней мере никогда так с ней не разговаривали. Никогда. Конечно, они знали ре. Великий поэт, конечно, мог судить о ней с высоты своего опыта: праздник у хэвенского населения. А он был пьян.
      - Ну, - сказал Гарденер, слегка удивленный и встревоженный ее взглядом. Это после твоего прихода в воздухе разлился этот аромат.
      - Да, я... - сказала она медленно.
      - Может быть, нам следует начать сначала? - сказал он с пьяной учтивостью.
      - Что начать сначала? Ты великий поэт. И ты пьяница, который едва не застрелил свою жену. Мне больше нечего тебе сказать. Я пришла из-за Бобби.
      Хороший выстрел, относительно его жены. Она увидела, как застыло его лицо, увидела, как его руки вцепились в горлышко бутылки. Он стоял, будто бы забыв, где он находится. Она ему сладко улыбнулась. Эта тупая болтовня с ней закончилась и, как бы плохо она себя ни чувствовала, она все равно была на коне.
      В это время стих шум воды. И - возможно это было только предчувствие - у Гарденера было чувство, что Бобби его слышит.
      - Ты всегда поступала так, будто делала операцию без наркоза. Я полагаю, что у меня никогда не было более грубого хирургического вмешательства.
      - Может быть.
      - Почему теперь? После всех этих лет. Почему ты выбрала этот день?
      - Не твое дело.
      - Бобби - мое дело.
      Они уставились друг на друга. Она сверлила его взглядом. Она ждала, что он опустит глаза. Он не опустил. Ей стало ясно, что, если она, не сказав ничего, пойдет в дом, он, возможно, сделает попытку удержать ее. Это не принесло бы ему ничего хорошего, но это было проще, чем ответить на его вопрос. Какая разница, что делать?
      - Я пришла забрать ее домой.
      Снова молчание. Никаких сверчков.
      - Разреши дать тебе один совет, сестра Энн.
      - Пощади меня. Никаких конфеток от незнакомцев, никаких советов от пьяных.
      - Сделай так, как я тебе сказал, когда ты вышла из машины.
      Уходи. Просто уйди. Это не самое удачное место, чтобы доказывать свою правоту.
      Что-то было в его глазах, что-то необычно честное, что заставило вернуться старый холодок и невысказанное смущение. Она была брошена на целый день в своей машине на обочине дороги. Что же за народ в этом городе?
      Затем в Энн все всколыхнулось и подавило последние капли сомнения. Если она хотела того, если она думала, что это именно так, то это должно было быть так; итак, это есть, это было, есть и будет. Аллилуйя. Аминь.
      - О'кей, дружок, - сказала она. - Ты дал мне совет, я отплачу той же монетой. Я прихожу в эту лачугу, и две минуты спустя какой-то большой кусок дерьма начинает демонстрировать свое остроумие. Я полагаю, что тебе надо прогуляться, если ты не хочешь быть размазанным. Посиди где-нибудь на скале и посмотри закат солнца, и попробуй подумать о рифмах или делай так, как там делают великие поэты, когда они наблюдают закат солнца. Но ты хочешь выбросить из головы все, что произошло в этом доме, неважно что. Это между Бобби и мной, если ты встанешь на моем пути, я размажу тебя по стенке.
      - В Хэвене ты скорее размазня, чем размазывательница.
      - Хорошо. Это то, что я хотела дать тебе понять, - сказала Энн и двинулась к двери.
      Гарденер попытался последовать за ней.
      - Энн... Сисси... Бобби не такая. Она...
      - Прогуляйся, мужичок, - сказала Энн и вошла.
      18
      Окна были открыты, так как тени были короткие. Время от времени дуновения легкого ветерка шевелили, вытягивали шторы в открытое окно. Когда это случалось, они были похожи на паруса корабля.
      Энн хмыкнула и наморщила нос. Фу! Место пахло, похоже, на обезьяний питомник. От великого поэта это она ожидала бы, но не от своей сестры. Это место было похоже на свинарник.
      - Привет, Сисси.
      Она обернулась. Бобби возникла в момент, как призрак. Энн почувствовала стук сердца в груди, потому что было что-то странное в ее фигуре, что-то не правильное.
      Затем она увидела белое пятно на халате ее сестры; послышался звук капающей воды, и она поняла, что Бобби только что вышла из душа. Она была вся обнаженная под халатом. Хорошо. Но ее удовольствие было не таким огромным, как могло бы быть. Ее тревога осталась, ее впечатления были какими-то не правильными от фигуры, стоящей в дверном проеме.
      Это не самое удачное место, чтобы доказывать свою правоту.
      - Папочка умер, - сказала она. Напряжение в ее глазах достигло предела. Бобби осталась смутной фигурой в дверном проеме, который сообщался с жилой комнатой, - она полагала с ванной комнатой.
      - Я знаю. Ньют Берринджер звонил и сказал мне. Что-то было в ее голосе. Что-то существенно непохожее, вызывающее смутные мысли о фигуре. Она не вскрикнула от испуга. В первый раз в жизни Бобби не вскрикнула, увидев ее.
      - Мы похороним тебя вместе с ним. Твоя мать умрет, если ты не возвратишься домой, Бобби. Она выжидала паузу для Бобби. Стояла тишина.
      Ради Христа иди, куда я тебе скажу, ты маленькая трусиха. Энн... Бобби не такая...
      - Она спускалась вниз и сломала себе бедро.
      - Правда? - Спросила Бобби безразлично.
      - Ты поедешь домой, Бобби, вместе со мной. - Она хотела выразить силу, испугать ее своим резким голосом.
      - О, у тебя новые зубы, - сказала Бобби. - Конечно! Я не подумала об этом. Вот почему ты доехала.
      - Бобби, выйди ко мне, я хочу тебя видеть!
      - И ты тоже хочешь меня? - ее голос звучал странно дразняще. - Я удивлена.
      - Кончай ебать мне мозги, Бобби. - Ее голос срывался.
      - Что я слышу! - сказала Бобби. - Я никогда не думала, что услышу от тебя похожее, Энн. После стольких лет разлуки - и сразу так.., все вы одинаковы. Ну ладно. Если ты настаиваешь. Если ты настаиваешь, то хорошо. Просто прелестно.
      Она не могла ее видеть. Внезапно Энн не захотелось ничего делать, а захотелось убежать и не останавливаться до тех пор, пока не окажется далеко от этого мрачного места и этого городка, где они проводят все свои смутные дни. Но было слишком поздно. Она увидела неясное движение руки ее младшей сестры, в этот момент с тихим шуршанием халат легко упал. Душ смыл косметику. Боббины голова и шея были желеобразного вида. Ее грудь опухла, выперев наружу, и как будто срослась в единое образование состоящее из обнаженного мяса. Энн посмотрела на органы, вызывающие тошноту, ни на что не похожие человеческие органы - это были водянистые округлости, кажущиеся молодыми.
      За ее лбом она увидела дрожащий мешочек мозга. Бобби оскалила зубы.
      - Добро пожаловать в Хэвен, Энн, - сказала она.
      Энн отступила, чувствуя себя как в кошмарном сне. Она пыталась закричать, но не было воздуха.
      Промежность Бобби была покрыта ненормально густыми волосами, щупальца, как у морского осьминога, тянулись из ее влагалища.., по крайней мере, места, где раньше было ее влагалище. Энн не знала, осталось оно там или уже нет. Глубокой долины, которая заменяла ей промежность, было достаточно. Эти щупальца казались направленными на нее.., тянулись к ней.
      Нагая Бобби начала приближаться к ней, Энн закричала, отступив назад, но споткнулась о скамеечку для ног.
      - Нет, - она прошептала и попробовала отползти. - Нет, Бобби нет.
      - Хорошо, что ты здесь, - сказала Бобби улыбнувшись. - Я не рассчитывала на тебя, но, я думаю, мы найдем занятие для тебя. Места, как они сказали, пока еще есть.
      - Бобби..., - она справлялась с первым ужасом и затем ощутила, как щупальце тронуло ее плоть. Она вздрогнула, снова отступив назад. Бедра Бобби сделали толкательные движения, похожие на непристойную пародию на совокупление.
      Глава 2
      ГАРДЕНЕР ОТПРАВЛЯЕТСЯ НА ПРОГУЛКУ
      1
      Гарденер последовал совету Энн и пошел прогуляться. Он прошел фактически весь путь до корабля в лесу. Впервые он оказался здесь совсем один, думал он, и вскоре, должно быть, совсем стемнеет. Он чувствовал смутный страх, как ребенок, проходящий мимо дома, где, по разговорам, обещают привидения. А здесь есть призраки? Призраки Томминокеров прошлого? Или сами настоящие Томминокеры все еще здесь, может быть, временно ожившие существа, подобные быстро замороженному кофе, которые только и ждут, как бы оттаять? Да и кто же они, наконец?
      Он сел на землю возле пристройки, глядя на корабль. Через некоторое время взошла луна и осветила поверхность корабля, сделав ее еще более призрачно-серебряной. Это было странно, но тем не менее очень красиво.
      Что же происходит здесь кругом?
      Я не хочу знать.
      Все здесь кажется неясным сном...
      Я не хочу знать.
      Ну-ка, тише! Что за шорох в пустоте?
      Быть поосторожней в этой темноте...Рон
      Он вскинул бутыль и жадно выпил. Потом отставил ее в сторону, перевернулся на живот и лег трясущейся головой на руки. Так он и уснул, среди леса рядом с изящным круглым выступом корабля.
      Он проспал там всю ночь.
      Утром на земле лежали два зуба. Вот чем я расплатился за то, что спал слишком близко к нему, подумал он тупо, но по крайней мере утешало одно - у него совсем не болела голова, хотя он выдул почти часть большой бутыли шотландского виски. Он заметил перед этим, что помимо всего прочего корабль или та перемена в атмосфере, которую производил корабль в очень близкой области, обеспечивала защиту от похмелья.
      Ему не хотелось, чтобы его зубы так и оставались просто валяться там. Повинуясь какому-то смутному побуждению, он забросал их грязью. Сделав это, он снова подумал: Играть роль Гамлета - это роскошь, которую ты больше не можешь позволить себе, Гард. Если ты не пойдешь в том или ином направлении, то очень скоро - назавтра или около того, я думаю, - ты будешь не способен ни на что, кроме как маршировать в одном строю со всеми остальными.
      Он взглянул на корабль, размышляя о той глубокой лощине, которая уходила в глубину от его гладкого, незапятнанного бака, и снова подумал: Мы скоро залезем в люк, если люк существует... А что потом?
      Он предпочел отправиться домой, чем искать ответ на этот вопрос.
      2
      "Гатлас" уехал.
      - Где ты был прошлой ночью? - спросила Бобби Гарденера.
      - Я спал в лесу.
      - Ты выпил, правда? - спросила Бобби на удивление мягко. Ее лицо снова было темным от грима. Последние несколько дней Бобби носила блузки, которые выглядели странно свободными и мешковатыми, этим утром он понял почему. Ее грудь толстела. Груди ее стали казаться не отдельными, а неким единым целым. Это напоминало Гарденеру качков-культуристов.
      - Не так чтобы очень. Пару рюмок пропустил и все. Сегодня утром никакого похмелья. И никаких комариных укусов. - Он поднял руки, потемневшие от загара сверху, и белые и казавшиеся странно уязвимыми с тыльной стороны.
      - В любое другое лето, я проснулся бы утром таким искусанным комарами, что не мог бы открыть глаза. Но теперь они исчезли вместе с укусами. И зверями, фактически, Роберта, это, кажется, отпугивает всех, кроме таких дураков, как мы.
      - Ты изменил свое мнение, Гард?
      - Ты спрашиваешь меня об этом уже какой раз, ты не замечала? Бобби не ответила.
      - Ты слышала новости по радио вчера? - он знал, что она не слышала. Бобби не смотрела, не слушала и не думала ни о чем, кроме корабля. Поэтому ее отрицательный кивок не был удивителен.
      - Сосредоточение войск в Ливии. Ожесточение боев в Ливане. Передвижения американских войск. Русские все больше и больше кричат о СОИ. Мы все еще сидим на пороховой бочке. Ничегошеньки не изменилось с 1945-го. А потом ты обнаруживаешь на своем заднем дворе "Бога из машины", а теперь ты все время допытываешься, не изменил ли я своего мнения об этом.
      - Ты изменил?
      - Нет, - сказал Гарденер, не будучи уверен - врет он или говорит правду, но он был весьма рад, что Бобби не может прочитать его мысли.
      Полно, не может ли? Я думаю, что может. Не полностью, но больше, чем месяц назад.., все больше и больше с каждым днем. Из-за того, что ты сейчас тоже "превращаешься". Изменил свое мнение? Вот так штука; ты не можешь, мать твою, составить свое мнение!
      Бобби пропустила это мимо ушей или сделала вид, что пропустила. Она повернулась к куче инструментов, сваленных в углу веранды. Она пропустила, накладывая грим как раз пониже правого уха, и Гарденер увидел, что это было такое же пятно, какое оставляют многие мужчины когда бреются. Он осознал с таинственным отсутствием удивления, что мог смотреть внутрь Бобби - ее кожа изменилась, стала какой-то полупрозрачной, желеобразной, Бобби потолстела, стала короче за последние несколько дней, и перемены, происходившие с ней, все ускорялись.
      О, мой Бог, - подумал он, объятый ужасом, с горькой усмешкой, - так вот, что происходит, когда ты превращаешься в Томминокера? Ты становишься похожим на кого-то, кто попал в область радиоактивного загрязнения после утечки в атомном реакторе?
      Бобби, нагнувшись и подняв инструменты, быстро обернулась и взглянула на Гарденера; лицо ее было настороженным.
      - Что?
      - Я сказал "Пошевеливайся, ленивая дурочка", - отчетливо произнес Гарденер, и это настороженное недоумение на ее лице превратилось в вымученную улыбку.
      - О'кей. В таком случае, помоги мне с инструментами. Нет, разумеется, жертвы жесткого гамма-излучения не становились прозрачными, как Клод Рэйн в "Человеке-невидимке". И они не начинали уменьшаться в росте, тогда как их тела искажались и толстели. Но, вообще-то, они, вероятно, теряют зубы, их волосы выпадают - другими словами, в обоих случаях происходит некое физическое "превращение".
      Он снова подумал: "Встречайте нового босса. Такого, как старый босс".
      Бобби снова пристально смотрела на него. Я выбегаю из маневрирующей комнаты, отлично. И быстро.
      - Что ты сказал, Гард?
      - Я сказал, пошли, босс. Помедлив, Бобби кивнула.
      - Да, - сказала она, - уже рассвело.
      Они выехали на раскопки на "Томкэте". Он не летел по воздуху, как тот велосипед мальчика в фильме "Инопланетянин", трактору Бобби никогда кинематографично не парить на фоне луны, на высоте сотен футов над крышами. Но он тихо и споро двигался в 18 дюймах от земли, большие колеса вращались медленно, как останавливающиеся пропеллеры.
      Это сглаживало езду. Гард вел машину, Бобби стояла за ним на скобе.
      - Твоя сестра ушла? - спросил Гард. Кричать не было нужды. Мотор "Томкэта" работал с тихим, едва слышным мурлыканьем.
      - Да, - сказала Бобби, - ушла.
      Ты все еще не умеешь врать, Бобби. И я думаю - действительно думаю, - что я слышал ее визг. Как раз перед тем, как я отрубился, уйдя в лес, я думаю, что слышал визг. Что же могло заставить такую суку, как Сисси, испустить такой вопль? Насколько плохим это должно было быть?
      Ответ прост: очень плохим.
      - Она сроду не была из тех, кто красиво уходит, - сказала Бобби. - Или дает кому-нибудь возможность быть красивым, если может как-то повлиять на это. Она пришла, чтобы забрать меня домой, понимаешь... Посмотри-ка на этот обрубок дерева, Гард: он довольно высокий. - Гарденер, насколько возможно, переключил рычаг коробки передач. "Томкэт" поднялся еще на три дюйма, едва не задев верхушку пня. Миновав его, он ослабил руку и "Томкэт" вернулся на прежнюю высоту - 18 дюймов над землей.
      - Да, она как раз пришла со своим буром и киркой, - сказала Бобби с вялой усмешкой. - Было время, когда она могла забрать и меня тоже. Ну а теперь, она никогда не сможет.
      Гарденер почувствовал холод. Есть много вариантов, как можно истолковать это замечание, не так ли?
      - Я по-прежнему удивлен, что тебе понадобился лишь один вечер, чтобы убедить ее, - сказал Гарденер.
      - Я просто стерла часть грима. Когда она увидела, что было под ним, она завизжала и так быстро исчезла, словно у нее ракеты были привязаны к ногам. Это была действительно милая шутка.
      Это было правдоподобно. Настолько правдоподобно, что соблазн поверить этому был почти непреодолим. Если только не обходить простой факт, что обсуждаемая леди не могла никуда уйти, тем более в спешке, без посторонней помощи.
      Нет, - подумал Гарденер. - Никуда она не уходила. Единственный вопрос убила ли ты ее или она в том проклятом ангаре с Питером.
      - Как долго продолжаются физические изменения, Бобби? - спросил Гарденер.
      - Еще недолго, - сказала Бобби, и Гарденер еще раз подумал, что Бобби никогда не могла придумать большей чепухи. - Ну вот мы и приехали. Припаркуй его возле пристройки.
      3
      На следующий вечер они рано закончили работу - все еще стояла жара, и никто из них не чувствовал в себе сил продолжать, пока не погас последний луч. Они возвратились в дом, разложили по тарелкам еду и даже немного поели. Помыв посуду, Гарденер сказал, что он намеревается прогуляться.
      - Вот как? - Бобби смотрела на него с настороженностью, которая была основой ее реакций. - Мне кажется, что ты достаточно сегодня повкалывал.
      - Солнце сейчас садится, - легко сказал Гарденер. - Сейчас прохладнее. Нет мошкары. И... - он невинно посмотрел на Бобби. - Если я выйду на веранду, я наверняка возьму бутылку. Если возьму бутылку, то наверняка выпью. Если же я предприму данную прогулку и вернусь домой усталым, может быть, я смогу свалиться в постель хотя бы один раз трезвым.
      Все это было в достаточной степени правдиво.., но в этом гнездилась другая истина, как одна китайская коробочка внутри другой. Гарденер смотрел на Бобби и ждал, наблюдая, не станет ли она охотиться за этой внутренней коробочкой.
      - Она не стала.
      - Хорошо, - сказала она. - Но знаешь ли, мне все равно, сколько ты выпьешь, Гард. Я твоя подруга, а не жена.
      - Нет, тебе, конечно, все равно, сколько я выпью - ведь ты вполне облегчила мне задачу - напиваться, сколько захочу. Потому что это нейтрализует меня.
      Он шел по девятому шоссе мимо фермы Джастина Харда, добравшись до Ниста Роад, свернул налево и пошел вперед бодрым шагом, легко помахивая руками. Труд последнего месяца закалил его так, что он с трудом мог поверить - не так давно даже такая прогулка в две мили вызвала бы дрожь в ставших резиновых ногах.
      Все же, как странно! Ни криков козодоев, встречающих надвигающиеся сумерки, ни лая собак. Большая часть окон в домах были темными, в нескольких освещенных окнах, мимо некоторых он прошел, он не заметил мерцания телевизоров.
      Кому нужен повторный показ Барни Миллера, когда и самому можно превратиться? - подумал Гарденер.
      К тому времени, как он добрался до указателя "Дорога заканчивается через 200 ярдов", уже почти полностью стемнело, но взошла луна и ночь стала очень светлой. В конце дороги он увидел ржавую, прошитую пулями табличку "Вход воспрещен", висевшую на тяжелой цепи, протянутой между двумя столбами.
      Гард перелез через цепь и пошел дальше и вскоре остановился у забросанной глубокой ямы. Лунный свет делал ее заросшие сорняками стенки белыми, как кость. Тишина была такая, что у Гарденера начало покалывать в затылке.
      Что его сюда привело? Он полагал, что его собственное "превращение" что-то он извлек из мыслей Бобби, даже не отдавая себе в этом отчета. Это должно было быть так, ибо что бы ни привело его сюда, это было гораздо сильнее, чем просто предчувствие.
      Слева на фоне непотревоженной белизны виднелся глубокий след. Гарденер забрался в яму, под ногами хрустело. Он стал копать гравий, где он был посветлее - ничего, копнул рядом - ничего, копнул еще - ничего.
      Эге, минутку!
      Его пальцы дотронулись до чего-то слишком гладкого, чтобы быть камнем. Он нагнулся, сердце его глухо стучало, но он не смог ничего увидеть. Он расширил углубление, выбросив землю, и обрушил склон.
      Он увидел, что откопал верхнюю фару автомобиля.
      Гарденер посмотрел на нее, наполняясь мрачным, черным весельем. "Вот, оказывается, как находят что-то в земле", - подумал он. Находят некий странный артефакт. Только мне не стоит задерживаться на этом, не правда ли? Я знал, куда смотреть.
      Он стал быстро копать, выкидывая грязь между ногами, как собачонка, выкапывающая кость, и не обращая внимания ни на колотящееся сердце, ни на руки, которые вначале растерлись, а потом начали кровоточить.
      Ему удалось расчистить плоский участок на капоте, как раз над правыми верхними фарами, где он мог стоять удобнее, и работа пошла быстрее. Бобби и ее приятели сделали эту случайную работу наилучшим образом. Гарденер вытаскивал гравий руками и выкидывал его из машины.
      Галька хрустела и скрипела о металл. Во рту было сухо. Он добрался до лобового стекла и, по правде говоря, не знал что лучше - увидеть там что-нибудь или ничего не увидеть.
      Его пальцы снова скользнули по гладкой поверхности. Не дав себе остановиться и поразмышлять - чтобы на него снова не надавила бросающая в дрожь тишина, иначе он мог просто повернуться и броситься бежать - он расчистил лобовое стекло и вгляделся внутрь, поставил ладонь козырьком к стеклу, чтобы не мешали блики ослепительного лунного света.
      Ничего.
      "Гатлас", арендованный Энн Андерсон, был пуст.
      Они могли засунуть ее в багажник. Факт тот, что ты все еще ни в чем не уверен.
      Он подумал, что все-таки уверен. Логика показывала ему, что тела Энн не было в багажнике. Зачем бы им беспокоиться. Любой нашедший новехонький автомобиль в пустынной, забросанной галькой яме наверняка нашел бы это достаточно подозрительным, чтобы осмотреть багажник.., или вызвать полицию, любой, кто бы это сделал.
      Никто в Хэвене бы не раскололся. Они сейчас испытывают большие потрясения, чем зарытые в гравийных ямах автомобили. И если кому-то из города и случится найти "его, вряд ли он вызовет полицию. Это означало бы приход людей со стороны, а нам в Хэвене этим летом такие вовсе не нужны, ведь так? Об этом не стоит и думать Итак, в багажнике ее не было. Простая логика. Что и требовалось доказать.
      А может быть, люди, которые это сделали, не обладали твоей несокрушимой силой логики, Гард?
      Это была тоже ерунда. Если ты можешь видеть предмет в трех измерениях, то Чудесные Дети Хэвена могут видеть его в двадцати трех. Они не оставляют следов.
      Гарденер подполз не коленях к краю капота и спрыгнул вниз. Только сейчас он осознал, как горят его стесанные руки. Ему нужно будет принять пару таблеток аспирина, когда он вернется, и попытаться скрыть раны от Бобби, завтра рукавицы должны быть на руках. Весь день.
      Энн не было в автомобиле. Где же она была? Конечно, в пристройке. Гарденер вдруг понял, почему он пришел сюда: не только для того, чтобы подтвердить мысль, которую он извлек из головы Бобби (если он ее и вправду извлек, его подсознание просто могло зафиксировать это место, как наиболее приемлемое, чтобы быстро избавиться от большого автомобиля), но из-за того, что ему необходимо было удостовериться, что это пристройка. Необходимо.
      Из-за того, что ему надо было принять решение, и он знал теперь, что, даже увидев то, как Бобби постепенно перестает быть человеком, он еще не был готов - так сильно он хотел откопать корабль, откопать и использовать - просто невероятно сильно.
      Прежде чем он сможет принять решение, он должен был посмотреть, что было в сарае Бобби.
      4
      На полпути назад он остановился, освещаемый холодной луной, внезапно пораженный вопросом - а зачем им вообще беспокоиться о том, как бы спрятать автомобиль? Из-за того, что люди из арендного пункта сообщат о его пропаже, и в Хэвен нагрянет еще больше полиции?
      Нет. Люди из "Эвиса" могли даже и не знать о его пропаже в течение определенного времени, и это длилось бы до того, как полицейские проследят семейные связи Энн здесь. По крайней мере неделю, или, скорее, две. И Гарденер подумал затем, что Хэвен был бы обеспокоен вторжением извне, так или иначе, окончательно.
      Так от кого прятать автомобиль?
      От тебя, Гард. Они спрятали его от тебя. Они по-прежнему не хотят, чтобы ты знал, на что они способны, когда им приходится защищаться. Они спрятали его, а Бобби сказала тебе, что Энн уехала.
      Он вернулся, неся в голове этот опасный секрет как некую драгоценность.
      Глава 3
      ЛЮК
      1
      Это произошло двумя днями позже, когда Хэвен лежал, раскинувшись под августовским палящим солнцем.
      Гард и Бобби были на дне канала, который был уже сто семьдесят футов глубиной, - одну его сторону образовывал корпус корабля, другая, перечеркнутая серебристой сеткой, демонстрировала срез, состоящий из земли, глины, сланца, гранита и пористого водоносного слоя. Геологу он очень бы понравился. Они были в джинсах и в хлопчатобумажных свитерах. На поверхности было удушающе жарко, но здесь внизу было холодно - Гарденер ощущал себя насекомым, ползающим по холодильнику. На голове его была каска с фонарем, прикрепленным с помощью удобной серебристой ленты. Бобби предупредила его, чтобы он пользовался фонарем как можно реже - батареи оставалось мало. Оба его уха были заткнуты хлопчатобумажной тканью. Он использовал пневматическую дрель, чтобы откапывать твердые куски породы. Бобби была на другом конце тоннеля, занимаясь тем же самым.
      Этим утром Гарденер спросил ее, зачем им следует сверлить.
      - Я всегда предпочитаю радиоуправляемую взрывчатку, старушка Бобби, сказал он. - Меньше боли и напряжения в мозгу американца, понимаешь, о чем я?
      Бобби не улыбнулась. Казалось, что вместе со своими волосами она потеряла и свое чувство юмора.
      - Мы уже слишком близко, - сказала Бобби. - Используя взрывчатку, мы можем повредить что-то, что мы не должны повредить.
      - Люк?
      - Люк.
      Гард позволял дрели жужжать и прогрызать себе путь вдоль корабля снова, не слишком беспокоясь поцарапать монотонную серебристую поверхность. Как он обнаружил, надо следить за тем, чтобы сверло не нажимало на нее слишком сильно, иначе оно могло легко отскочить и пропороть тебе ногу, если ты не слишком осторожен. Сам же корабль был неуязвим для грубых прикосновений сверла, как и для взрывчатки, которую он и сонм его помощников использовали. По меньшей мере, не было опасности повредить грузы.
      Сверло коснулось поверхности корабля - и внезапно его монотонный пулеметный грохот перешел в высокий визг. Ему показалось, что он увидел струйку дыма от дрожащих неясных очертаний сверла. Потом послышался хруст. Что-то пролетело мимо его головы. Все произошло менее чем за секунду. Он выключил дрель и увидел, что сверло почти целиком исчезло. То, что осталось, было коротким тупым обломком с острыми краями.
      Гарденер оглянулся по сторонам и увидел отсутствующую часть сверла, которая пролетела мимо его лица, глубоко вонзившуюся в скалу в стене тоннеля. Она аккуратно разрезала одну из нитей сети на две части. Наступил запоздалый шок, от которого его колени ослабли и были готовы уронить его на землю.
      Пролетело мимо на блядский волосок. Ни больше, ни меньше.
      Он попытался вытащить сверло из скалы и сперва подумал, что оно не собирается вылезать. Тогда он начал раскачивать его. Как выдирать зуб из десны, подумал он, и истерический смех привел его в себя.
      Обломок сверла освободился. Он был размером с пулю 45-го калибра, может, чуть больше.
      Внезапно он почувствовал себя на грани потери сознания. Он прислонился рукой к покрытой сеткой стене и опустил на нее голову. Он закрыл глаза и ждал, пока мир или уйдет от него, или вернется к нему. Он смутно осознавал, что дрель Бобби тоже умолкла.
      Мир начал возвращаться, и Бобби тормошила его.
      - Гард? Гард, что произошло?
      В ее голосе чувствовалась неподдельная тревога. Слыша его, Гарденер чувствовал себя странно, как будто он плачет. Конечно, он очень устал.
      - Меня чуть было не застрелили в голову сверлом 45-калибра, - сказал Гарденер. - Если поразмыслить, то это "Магнум-357".
      - Ты о чем?
      Гарденер передал ей кусок, извлеченный им из стены. Бобби взглянула на него и присвистнула.
      - Иисус!..
      - Я думаю, он и я потеряли связь. Уже второй раз меня чуть было не убило в этой дерьмовой дыре. Первый раз был, когда твой друг Эндерс чуть не забыл опустить вниз ремень, после того как я установил один из тех радиовзрывателей.
      - Он мне не друг, - отсутствующе сказала Бобби. - Я думаю, что он странный... Гард, на что ты наткнулся? Из-за чего это произошло?
      - Что ты имеешь в виду? Скала! На что еще здесь можно наткнуться?
      - Ты был рядом с кораблем? - внезапно Бобби стала выглядеть возбужденно. Нет - более того. Почти лихорадочно.
      - Да, но я и перед этим царапнул корабль. Оно только отскочило и...
      Но Бобби уже не слушала. Она была около корабля, на коленях, раскапывая обломки руками.
      Она выглядит как голодная собака, раскапывающая кость, подумал Гарденер.
      - Это здесь, Гард! Наконец-то!
      Он был около нее, прежде чем осознал, что она не высказала свое умозаключение вслух; Гарденер услышал ее мысленно.
      2
      Ага, здесь что-то есть, подумал Гарденер.
      Отбросив в сторону кусок породы, на который наткнулась дрель Гарденера, перед тем как сломаться, Бобби, наконец, обнаружила линию на поверхности корабля - одну-единственную линию на всем этом огромном, невыразительном пространстве. Смотря на нее, Гарденер понял возбуждение Бобби. Он протянул руку, чтобы дотронуться до нее.
      - Лучше не надо, - твердо сказала она. - Помни о том, что произошло.
      - Оставь меня в покое, - сказал Гарденер. Он оттолкнул руку Бобби и прикоснулся к этому желобку. В его голове была музыка, но она была приглушенной и быстро затихла. Ему показалось, что он чувствует, как его зубы часто дрожат в своих гнездах, он подозревал, что он потеряет многие из них ночью. Но это было неважно. Он хотел прикоснуться к нему; он прикоснется к нему. Это был вход внутрь; они были здесь ближе к Томминокерам и их секретам, чем когда-либо, их первый действительный признак был в том, что эта невероятная штуковина не была монолитной на всем своем протяжении (а должна была бы, пришла ему в голову мысль: вот была бы космическая шутка, если бы так и было). Прикасаться к нему было все равно что прикасаться к отвердевшему звездному свету.
      - Это люк, - сказала Бобби. - Я знала, что он здесь! Гарденер ухмыльнулся ей.
      - Мы сделали это, Бобби.
      - Да, мы сделали.
      - Насколько он большой, как ты думаешь?
      - Не знаю. Я думаю, мы могли бы сегодня выяснить. Будет лучше всего, если мы так сделаем. Времени осталось мало, Гард.
      - Ты о чем?
      - Изменился воздух над Хэвеном. И это сделало оно. - Бобби постучала костяшками пальцев по поверхности корабля. Раздался слабый, напоминающий колокол звук.
      - Я знаю.
      - Людей от него тошнит, когда они приходят сюда. Ты видел, какой была Энн.
      - Да.
      - Она была защищена до некоторой степени ее металлическими коронками. Я знаю, это звучит глупо, но это правда. Она уехала в дьявольской спешке.
      Ну да? Неужели?
      - Если бы это было все - воздух, отравляющий людей, приезжающих в город, это уже было бы достаточно плохо. Но мы уже не сможем уехать, Гард.
      - Не сможем?
      - Нет. Я думаю, ты смог бы. Тебе было бы плохо в течение нескольких дней, но ты смог бы уехать. Меня бы это убило и очень быстро. И вот еще что: мы долго были осаждены постоянно жаркой погодой. Если погода изменится - если подует достаточно сильный ветер - нашу биосферу унесет в Атлантический океан. Мы будем, как стая тропических рыб, помещенных в закрытый бак и лишенных воздуха. Мы погибнем.
      Гард покачал головой. - Погода изменилась в тот день, когда ты пошла на похороны той женщины, Бобби. Я помню. Было ясно и ветрено. Тогда с тобой и приключилась эта невероятная, по-твоему, вещь - ты получила солнечный удар после всей этой жары и духоты.
      - Все изменилось. "Превращение" ускорилось.
      - Неужели они все умрут? - удивился Гарденер. ВСЕ они? Или только ты и твои друзья, Бобби? Те, кто вынужден носить сейчас грим?
      - Я слышу сомнения в твоей голове. Гард, - сказала Бобби. Это прозвучало наполовину раздраженно, наполовину забавно.
      - В чем я сомневаюсь, так это в том, что все это может действительно произойти, - сказал Гарденер. - На хер. Пошли. Копай, детка.
      3
      К трем часам Гард увидел круглый желобок, который был примерно шесть футов в диаметре. Как крышка канализационного люка. И здесь был знак. Он смотрел на него, удивляясь, но, наконец, он должен был дотронуться до него. Теперь музыка в его голове звучала громче как утомительный протест или утомительное предупреждение - предупреждение убраться от этой вещи, пока ее защита не утратит силу полностью. Но ему было нужно дотронуться до него, убедиться в его реальности.
      Передвигая пальцы по этому, почти китайскому символу, он думал: Создание, жившее под светом другого солнца, придумало этот знак. Что он означает? НЕ НАРУШАТЬ ГРАНИЦУ? МЫ ПРИШЛИ С МИРОМ? Или, может быть, это плагиат, чужая версия ОСТАВЬ НАДЕЖДУ ВСЯК, СЮДА ВХОДЯЩИЙ?
      Он был вдавлен в металл корабля, как барельеф. Простое прикосновение вызвало серию суеверных страхов, которые он никогда не испытывал до этого момента; он бы рассмеялся, если бы шесть недель назад кто-нибудь сказал ему, что он может ощущать подобное - как пещерный человек, наблюдающий затмение солнца, или средневековый крестьянин, глядящий на появление того, что в конце концов стало известно как комета Галлея.
      Создание, жившее под светом другого солнца, придумало этот знак. Я, Джеймс Эрик Гарденер, родившийся в Портленде, штат Мэн, Соединенные Штаты Америки, Западное полушарие Земли, прикасаюсь к символу, придуманному и созданному Бог знает каким живым существом на расстоянии в страшно подумать сколько световых лет. Боже мой, Боже мой. Я дотрагиваюсь до иного разума!
      Мы действительно входим внутрь? Он почувствовал, что его нос снова стал кровоточить, но даже это не смогло заставить его убрать руку от символа; кончики его пальцев непрерывно блуждали по его гладкой, непознаваемой поверхности.
      Точнее, собираешься ли ты ПОПРОБОВАТЬ войти внутрь? Даже зная, что это может - и, возможно, так и сделает - убить тебя? Ты вздрагиваешь всякий раз, когда дотрагиваешься до этой штуки; а что может произойти, если ты будешь настолько глуп, чтобы войти внутрь? Оно может заставить эту чертову твою стальную пластину вибрировать с какой-нибудь частотой, и твоя голова разлетится на части, как гнилая репа от пластинки динамита.
      Не слишком ли ты о себе беспокоишься для человека, который не так давно был на грани самоубийства, а, дружочек? Он подумал и ухмыльнулся назло себе. Он убрал пальцы от символа, потряс ими, чтобы избавиться от дрожи, как будто стряхивал здоровую соплю.
      Гарденер расхохотался в голос. Это был странный звук для дна этой глубокой щели в земле.
      - Что смешного? - тихо спросила Бобби. - Что смешного, Гард? Хохоча еще громче, Гарденер ответил:
      - Все. Все это.., что-то другое. Я полагаю, над этим надо смеяться или сойти с ума. Въехала?
      Гарденер хохотал, пока слезы не покатились по его щекам, и некоторые из них были кровавыми, но он не заметил этого. Бобби заметила, но Бобби не потрудилась сказать ему.
      4
      Для того, чтобы полностью расчистить проход к люку, им потребовалось еще два часа. Когда они закончили, Бобби протянула Гарденеру грязную, измазанную в косметике руку.
      - Все? - спросил Гарденер, пожимая ее.
      - Все, - сказала Бобби. - Мы закончили раскопки. Мы сделали, Гард.
      - Да?
      - Да. Завтра мы войдем внутрь. Гард.
      Гард, ничего не говоря, взглянул на нее. Его губы пересохли.
      - Да, - сказала Бобби и кивнула, как будто Гард спросил. - Завтра мы войдем внутрь. Иногда мне кажется, что я начала это миллион лет назад. Иногда - как будто это началось вчера. Я споткнулась об это, я увидела это и ощупывала это своими пальцами и разрывала землю. Это было начало. Один палец проткнул эту грязь. Это конец.
      - Вначале была другая Бобби, - сказал Гарденер.
      - Да, - медленно проговорила Бобби. Она подняла глаза, и слабая вспышка юмора появилась в ее глазах.
      - И другой Гард.
      - Да. Да, я думаю, ты понимаешь, что, если я войду, это, возможно, убьет меня, но я собираюсь предоставить этому такой шанс.
      - Это не убьет тебя, - сказала Бобби.
      - Нет?
      - Нет. А сейчас давай убираться отсюда. Мне нужно еще многое сделать. Я буду сегодня ночью в сарае.
      Гарденер твердо посмотрел на Бобби, но она глядела вверх на опускающийся ремень механического подъемника.
      - Я там понастроила кое-чего, - сказала Бобби. Ее голос звучал мечтательно. - Я и остальные. К завтрашнему дню будет готово.
      - Они будут с тобой сегодня, - сказал Гарденер. Это не было вопросом.
      - Да. Но сначала я должна привести их сюда, чтобы они посмотрели на люк. Они ., они тоже ждали этого дня. Гард.
      - Держу пари, что так, - сказал Гарденер. Ремень опустился. Бобби обернулась и, прищурившись, взглянула на него. - Что это ты имеешь в виду, Гард?
      - Ничего. Абсолютно ничего.
      Их глаза встретились. Теперь Гарденер ясно ощущал, как она пытается проникнуть в его мозг, докопаться, и он вновь почувствовал, что его тайные знания и тайные сомнения прячутся и скрываются как опасное сокровище.
      Он умышленно подумал: "убирайся из моей головы, Бобби, тебя сюда никто не звал".
      Она отшатнулась, как будто получила пощечину, но на ее лице был слабый стыд, будто Гард застал ее подглядывающей за чем-то, за чем ей не следовало подглядывать. Что-то человеческое в ней еще осталось в таком случае. Это успокаивало.
      - Конечно, приведи их сюда, - сказал Гард. - Но когда придет время открыть это, Бобби, это будем только ты и я. Мы раскопали эту херовину, и мы войдем в эту херовину первыми. Ты согласна?
      - Да, - сказала Бобби. - Мы войдем первыми. Только вдвоем. Никаких духовых оркестров, никаких парадов.
      - И никакой полиции Далласа.
      Бобби слегка улыбнулась. - Их тем более. - Она ухватилась за ремень. Хочешь подняться первым?
      - Нет, иди ты. Такое ощущение, что у тебя есть целое расписание, и половина у тебя еще впереди.
      - Именно. - Бобби уселась верхом в петлю подъемника, нажала кнопку и стала подниматься. - Еще раз - спасибо, Гард.
      - Пожалуйста, - сказал Гарденер, наблюдая, задирая голову, за подъемом Бобби.
      - И ты станешь лучше относиться ко всему этому... (когда ты "превратишься" когда ты завершишь свое собственное "превращение").
      Бобби поднялась и скрылась из виду.
      Глава 4
      САРАЙ
      1
      Было 14 августа. Быстрый подсчет подсказал Гарденеру, что с Бобби были вместе сорок один день - почти как библейский период искушения Христа, как сказано - "Он блуждал в пустыне сорок дней и сорок ночей". Казалось, что больше. Казалось - всю жизнь.
      Они с Бобби слегка поковыряли остывшую пиццу, которую Гарденер подогрел на ужин.
      - Мне кажется, я хочу пива, - сказал Бобби, подходя к холодильнику. - Как ты? Будешь, Гард?
      - Спасибо, я - пас.
      Бобби подняла брови, но ничего не сказала. Она взяла пиво, вышла на веранду, и Гарденер услышал, как уютно скрипнуло сиденье ее старого кресла-качалки, когда она села. Чуть позже он налил себе в стакан холодной воды из-под крана, вышел и сел рядом с Бобби. Так они просидели довольно долго, не разговаривая, просто смотря в туманную неподвижность раннего вечера.
      - Мы долго уже вместе, Бобби, ты и я, - сказал он.
      - Да. Долго. И странный конец.
      - Ты так думаешь? - спросил Гарденер, поворачиваясь в своем кресле чтобы взглянуть на Бобби. - Конец?
      Бобби слегка пожала плечами. Она отвела глаза от глаз Гарденера.
      - Ну, ты знаешь. Окончание фазы. Как насчет этого? Так лучше?
      - Если это точное определение, то тогда не лучше и даже не самое лучшее это лишь слово. Этому я тебя учил?
      Бобби рассмеялась.
      - Да, этому. Чертов первый класс. Бешеные собаки, англичане и ., учителя английского.
      - Да.
      - Да.
      Бобби отхлебнула пива и снова посмотрела на Олд-Дерри-Роуд. Ожидает их с нетерпением, подумал Гарденер. Если они вдвоем действительно сказали все, что можно было сказать после всех этих лет, он почти пожелал, чтобы он никогда больше не поддавался желанию вернуться, невзирая на причины или возможные результаты. Такое завершение отношений, которые в свое время включали любовь, секс, дружбу, период напряженности, огорчений и даже ярости, казалось насмешкой над всем - болью, обидой и усилиями.
      - Я всегда любила тебя, Гард, - Бобби проговорила мягко и проникновенно, не глядя на него. - И неважно, как это поворачивается, помни, что я все еще люблю тебя. - Теперь она посмотрела на него, ее лицо под толстым слоем косметики было пародией на лицо - это был какой-то безнадежный клоун, слегка походивший на Бобби. - И я надеюсь, что ты будешь помнить, что я никогда не хотела споткнуться об эту проклятую штуку. Моя свободная воля не была здесь определяющим фактором, как мог бы сказать какой-нибудь ученый осел.
      - Но ты решила выкопать ее, - сказал Гарденер. Его голос был так же мягок, как и голос Бобби, но он почувствовал новый ужас, вкрадывающийся в его сердце. Не была ли шутка об отсутствии свободы воли замаскированным извинением за его собственное предстоящее убийство?
      Остановись, Гард. Перестань хвататься за тени.
      А машина, выкопанная в конце Ниста-Роуд, разве тень? - сразу возразил его мозг.
      Бобби мягко рассмеялась.
      - Старик, идея выкопать или нет такую вещь, как эта, всегда может быть функцией свободы воли.., ты можешь втюхивать это детям на диспутах в высшей школе, но мы-то не там, а здесь, на веранде, Гард. Ты ведь действительно не думаешь, что человек выбирает что-то подобное, правда? Не полагаешь ли ты, что люди могут решить отказаться от всего знания, после того как они увидели однажды его маленький краешек?
      - За эту идею я пикетировал атомные электростанции, - медленно ответил Гарденер. , Бобби отмахнулась. - Общества могут сделать выбор не осуществлять идею - хотя я и в этом сомневаюсь, но ради аргументации пусть будет так - а обычные люди? Нет, Гард. Извини. Когда обыкновенный человек увидит что-то торчащее из земли, он выкопает это. Хотя бы потому выкопает, что это может быть клад.
      - И у тебя не было ни малейшего подозрения, что это может быть.., радиоактивным, - слово, которое пришло на ум. Но он не думал, что это будет то слово, которое понравится Бобби, - ., может иметь последствия?
      Бобби широко улыбнулась. - Ни единого во всем мире.
      - Но Питеру это не понравилось.
      - Нет. Питеру не понравилось. Но это не убивало его, Гард. Я совершенно уверен, что нет.
      - Питер умер от естественных причин. Он был старым. Эта штука в лесу - это корабль из другого мира. Это не Ящик Пандоры, ни божественное дерево с яблоками. Я не слышала никакого голоса с небес, распевающего "О ты, не ешь с этого корабля, иначе умрешь".
      Гарденер слегка улыбнулся.
      - Но это является кораблем знания, не так ли?
      - Да. Я полагаю.
      Бобби вновь стала смотреть на дорогу, очевидно, не желая обсуждать дальше эту тему.
      - Когда ты их ожидаешь? - спросил Гарденер. Вместо ответа Бобби кивнула в сторону дороги. Подъезжал "кадди" Кьюла Арчинбурга, за ним следовал старый "форд" Эдли Маккина.
      - Пойду-ка я внутрь да вздремну, - сказал Гарденер поднимаясь.
      - Если ты хочешь пойти вместе с нами к кораблю, то пошли.
      - С тобой - возможно. С ними? - Он ткнул большим пальцем в сторону подъезжающих автомобилей. - Они думают, что я сумасшедший. Да и к тому же они ненавидят то, что внутри меня, потому что не могут читать мои мысли.
      - Если я говорю - пошли, значит, пошли.
      - Спасибо, но я - пас, - сказал Гарденер, вставая и потягиваясь. - Да и я их тоже не люблю. Они действуют мне на нервы.
      - Прости.
      - Не стоит. Но.., завтра. Только мы вдвоем, Бобби. Верно?
      - Верно.
      - Передай им привет. И напомни им, что я помогал, есть у меня стальная пластина в голове или нет.
      - Обязательно. Конечно, напомню. - Но глаза Бобби опять скользнули в сторону, и Гарденеру это не понравилось. Совсем не понравилось.
      2
      Он думал, что они сначала пойдут в сарай, но они не пошли. Они стояли снаружи некоторое время и разговаривали - Бобби, Фрэнк, Ньют, Дик Эллисон, Хейзл и другие, а затем двинулись по направлению к лесу тесной группой. Освещение уже начинало приобретать пурпурный оттенок, и большинство из них несли фонари.
      Наблюдая, Гарденер почувствовал, что это действительно последний момент с Бобби, пришел и ушел. И теперь ничего не осталось, кроме как пойти в сарай и посмотреть, что там. Решиться раз и навсегда.
      Увидеть глазное яблоко, заглядывающее сквозь облако дыма за зеленой дверью...
      Он поднялся и прошел через дом в кухню вовремя, чтобы увидеть их, направляющихся в буйно растущий сад Бобби. Он быстро пересчитал их, удостоверясь, что все они были там, затем направился к подвалу. Там, внизу, Бобби держала связку ключей.
      Он открыл дверь подвала и остановился в последний раз.
      Ты действительно хочешь это сделать?
      Нет, нет, он не хотел. Но он намеревался сделать это. И он обнаружил, более чем страх, он чувствовал огромное одиночество. Не было никого, к кому он мог бы обратиться за помощью. Он был в пустыне с Бобби Андерсон сорок дней и сорок ночей, и теперь он был в пустыне с самим собой. Боже, помоги ему.
      К чертям все, подумал он. Как, наверное, должен был сказать сержант взвода времен старой первой мировой войны: вперед, парни, вы что, собрались жить вечно?
      Гарденер пошел вниз за связкой ключей Бобби.
      3
      Она была там, висящая на своем гвозде, и почти на всех ключах были бирки. Единственная хитрость была в том, что ключ от сарая исчез. Он должен был быть здесь - он был полностью уверен. Когда он последний раз видел его здесь? Гард пытался вспомнить и не мог. Бобби принимает меры предосторожности? Возможно.
      Он стоял в Новой и Улучшенной Мастерской с вспотевшим лбом и с вспотевшими яйцами. Ключа нет. Это просто великолепно. И что ему теперь делать? Схватить топор Бобби и сделать, как Джек Николсон в "Сияющем"? Он представил себе это. Хрясь, бах, трах:
      Здееееееесь ГАРДЕНЕР! Тут, правда, было бы тяжеловато заделать дыру, прежде чем пилигримы вернутся с Просмотра Священного Люка.
      Он стоял в мастерской Бобби, чувствуя, как время уходит, ощущая себя Старым и Неулучшенным. Как долго они будут там, в любом случае? Нельзя сказать, правда? Совсем нельзя.