III. ПРОВИДЕНИЕ

Когда в следующую среду Рози и Пэм Хейверфорд спускались после работы в служебном лифте, Рози обратила внимание на нездоровый, необычно бледный вид Пэм.

— Все из-за месячных, — пояснила та, когда Рози выразила озабоченность. — Не знаю почему, но в этот раз болит жутко.

— Зайдем на чашечку кофе?

Пэм на мгновение задумалась, затем отрицательно покачала головой.

— Отправляйся без меня. Все, о чем я сейчас мечтаю, — это вернуться в «Дочери и сестры» и найти свободную спальню, пока не вернулись с работы остальные и не начался обычный гомон. Проглочу таблетку мидола и посплю пару часиков. Может, после этого снова почувствую себя человеком.

— Я пойду с тобой, — сказала Рози. Двери раскрылись, и они вместе вышли из лифта. Пэм покачала головой.

— Не стоит. — Ее лицо вспыхнуло короткой улыбкой. — У меня хватит сил, чтобы доковылять самой, а ты не настолько юна, чтобы не выпить чашку кофе без эскорта. Как знать — возможно, тебя ждет что-нибудь интересное.

Рози вздохнула. На жаргоне Пэм под «чем-нибудь интересным» всегда подразумевается мужчина, предпочтительно с рельефной мускулатурой, которая выделяется под тонкой, плотно облегающей торс футболкой, как геологические образования на теле планеты; что касается Рози, то она полагала, что сможет легко обойтись без подобных мужчин до самого конца жизни.

Кроме того, она замужем. Когда они вышли из отеля на улицу, Рози посмотрела на руку, на которой были надеты два кольца: золотое, полученное в день свадьбы, и обручальное с бриллиантом. Насколько этот случайно брошенный взгляд определил то, что случилось позже, она могла только догадываться, однако после него обручальное кольцо, о котором при обычном порядке вещей она даже не вспоминала, почему-то переместилось из глубин сознания на его поверхность. Бриллиант весил чуть больше карата и по ценности намного превосходил все остальные подарки, полученные ею от мужа за совместно прожитые годы, но до сего дня ей и в голову не приходило, что кольцо принадлежит ей, и она может избавиться от него, если захочет (причем избавиться таким способом, какой сочтет наиболее подходящим).

Рози проводила Пэм до автобусной остановки за углом следующего от отеля квартала и осталась с ней, несмотря на протесты Пэм, заявлявшей, что в этом совершенно нет необходимости. Нездоровый вид Пэм вызвал у нее серьезное беспокойство. С лица подруги исчез привычный румянец, под глазами появились темные круги, тонкие морщинки шли от уголков рта, сжатого с болезненной напряженностью. Кроме того, Рози приятно было ощущать, что она заботится о ком-то, а не наоборот. Собственно, она уже решила было сесть в автобус вместе с Пэм и проводить до «Дочерей и сестер», чтобы не волноваться потом, не зная, добралась та или нет, но в конце концов желание побаловать себя чашечкой ароматного кофе (и, наверное, вкусным пирожным) взяло верх.

Она осталась на тротуаре и помахала рукой Пэм, которая села у окна. Пэм помахала в ответ, и автобус тронулся. Рози еще секунду-другую постояла на месте, затем развернулась и зашагала по бульвару Хитченса в направлении «Горячего горшка». Ее мысли вернулись к столь памятной первой прогулке по городу. Большая часть событий и впечатлений того утра не сохранилась в памяти — лучше всего ей запомнилось смешанное чувство страха и полной растерянности, — однако по меньшей мере две фигуры отчетливо выделялись на блеклом фоне, как две скалы, вырастающие из тумана: беременная женщина и мужчина с рыжими усами. Особенно он. Прислонившийся плечом к дверному косяку, с пивной кружкой в руке, провожающий ее взглядом. Говорящий

(эй крошка эй крошка)

ей что-то. Какое-то время воспоминания полностью занимали ее мысли, как это бывает только с самыми тяжелыми и неприятными впечатлениями — о тех моментах, когда не находишь себе места от отчаяния, не в силах хоть как-то взять под контроль течение собственной жизни, и она прошла мимо «Горячего горшка», даже не заметив его; в ее затравленном пустом взгляде застыл страх. Она думала о том, что мужчина, стоявший в двери бара с кружкой пива в руке, напугал ее и напомнил о Нормане. И дело не в похожести черт лица; скорее, сходство между ним и Норманом проявлялось в позе. Он стоял в двери, и у нее создалось впечатление, будто все его мышцы напряжены, готовы в любую секунду прийти в движение, достаточно лишь малейшего знака внимания с ее стороны…

Чья-то рука схватила ее за плечо, и Рози судорожно закусила губу, сдерживая испуганный вопль. Она оглянулась, ожидая увидеть Нормана или усатого мужчину. Однако за ее спиной оказался сравнительно молодой человек в летнем костюме.

— Простите, если я напугал вас, — произнес он. — но мне на секунду показалось, что вы собираетесь выйти прямо на проезжую часть.

Она огляделась и увидела, что стоит на перекрестке Хитченс и Уотертауэрдрайв, одном из самых оживленных мест города, в трех, а то и в четырех кварталах от «Горячего горшка». Автомобили проносились по улице металлической рекой. Она вдруг сообразила, что стоящий за ней молодой человек, по-видимому, спас ей жизнь.

— С… спасибо. Большое спасибо.

— Да не за что, — ответил он, и на противоположной стороне Уотертауэр-драйв загорелись белые буквы «ИДИТЕ». Молодой человек окинул ее на прощание заинтересованным взглядом, затем с остальными пешеходами ступил на «зебру» перехода и затерялся в толпе.

Рози стояла на месте, не в состоянии избавиться от временной потери ориентации и чувствуя огромное облегчение человека, пробудившегося от по-настоящему плохого сна. «Да, похоже, мне действительно снился плохой сон, думала она, — Я не спала, я шла по улице, и тем не менее мне приснился жуткий сон. Или то была вспышка памяти». Она опустила голову и увидела, что обеими руками боязливо и крепко прижимает к животу сумочку, в точности как тогда, во время долгих отчаянных блужданий по городу в поисках Дарэм-авеню пять недель назад. Она перебросила ремень сумки через плечо, повернулась и двинулась в обратный путь.

Фешенебельные торговые районы города начинались за Уотертауэрдрайв; на улице, по которой она сейчас шла, удаляясь от Уотертауэр, размещались магазины поменьше. Некоторые лавки производили впечатление грязных злачных заведений, многие магазинчики, судя по всему, с трудом сводили концы с концами. Рози двигалась медленно, рассматривая подержанную одежду, выставленную в окнах, с тщетной претензией на витрины роскошных магазинов, поглядывая на обувные лавки с плакатами, которые призывали покупать «ТОЛЬКО АМЕРИКАНСКИЕ» и сообщали, что товары в магазине продаются «ПО СНИЖЕННЫМ ЦЕНАМ». Она увидела лавку с красноречивым названием «Не дороже 5», — ее витрины былы завалены сделанными в Мексике или Маниле куклами, магазин кожаных изделий со странной вывеской «Мотоциклетная Мама», магазин, который назывался «Avec Plaisir» — «С удовольствием» и предлагал устрашающий ассортимент товаров: искусственные пенисы, наручники и нижнее белье, не закрывающее промежность, выставленное на черных бархатных подушечках. Она постояла минуту-другую, разглядывая белье, разложенное в витрине для всеобщего обозрения, потом перешла на другую сторону улицы. Через полквартала она увидела «Горячий горшок», но решила в этот раз отказаться от кофе с пирожным; она просто сядет в автобус и поедет в «Дочери и сестры». Достаточно приключений для одного дня.

Но этого не произошло. На дальнем углу перекрестка, который она только что прошла, расположился внешне ничем не примечательный, без броских витрин магазин с неоновыми буквами в окне: «БЕРЕМ ПОД ЗАЛОГ— ДАЕМ ССУДЫ — ПОКУПАЕМ И ПРОДАЕМ ЮВЕЛИРНЫЕ ИЗДЕЛИЯ». Именно последняя из предлагаемых услуг привлекла внимание Рози. Она снова взглянула на обручальное кольцо и вспомнила, что сказал ей Норман незадолго де свадьбы: «Если будешь выходить с ним на улицу, поворачивай кольцо камнем внутрь, Роуз. Камешек довольно дорогой, а ты всего-навсего маленькая девочка».

Она спросила его однажды (до того, как он наглядно убедил ее в том, что задавать вопросы небезопасно), сколько оно стоит. Вместо ответа он покачал головой и снисходительно улыбнулся — улыбкой родителя, чей ребенок хочет понять, почему небо голубое или сколько снега на Северном полюсе. «Какая разница, — добавил он. — Достаточно сказать, что я мог либо купить тебе новый камешек, либо приобрести новый „бьюик“. Я остановился на камешке. Потому что люблю тебя, Роуз».

Теперь же, стоя на уличном перекрестке, она вспомнила охватившее ее тогда ощущение — страх, потому что мужчин, способных на поступки такой экстравагантности, мужчин, готовых отдать предпочтение кольцу с бриллиантом, а не новенькому автомобилю, не лишенных при этом некоторой сексуальной привлекательности, следует опасаться. До чего же романтично! Он купил ей кольцо с таким крупным бриллиантом, что с ним просто опасно показываться на улице! И почему?

«Потому что люблю тебя, Роуз».

Наверное, он не врал… но с тех пор прошло четырнадцать лет, и у девушки, которую он любил, были чистые глаза, высокая грудь, плоский живот, стройные бедра. Девушка,

которую он любил, не находила в утренней моче следов крови.

Рози стояла на перекрестке напротив магазинчика с неоновой вывеской за витринным стеклом и смотрела на свое обручальное кольцо, ожидая почувствовать хоть что-то — отголосок былого страха или, может быть, романтичности, — однако, не ощутив ничего подобного, решительно зашагала к маленькому ломбарду. Вскоре ей придется оставить «Дочерей и сестер», а там, за дверью, ей дадут за кольцо внушительную сумму, и она сможет рассчитаться полностью, заплатив за проживание и питание, и останется после этого с несколькими сотнями долларов в кармане.

«Или мне попросту не терпится избавиться от него, — подумала она. — Может, мне просто не хочется больше носить на пальце „бьюик“, который он так и не купил».

Табличка на двери гласила: «ЛИБЕРТИ-СИТИ — ССУДЫ ПОД ЗАЛОГ». На миг это показалось ей странным — она слышала несколько «прозвищ» города, но во всех обыгрывалось либо местоположение, связанное с озером, либо погода. Затем она решительно отбросила все мысли, толкнула дверь и вошла в лавку.

Она ожидала, что внутри окажется темно, и не ошиблась — там было действительно темно, — но внутреннее пространство ломбарда «Либерти-Сити» заливал неожиданно золотистый тусклый свет. Солнце уже опустилось низко над горизонтом и светило прямо вдоль Хитченс-стрит, его длинные косые лучи проникали через выходящие на запад окна ломбарда. Солнечный свет падал на висевший на стене саксофон, превращая его в инструмент, сделанный из пламени.

«Нет, это не случайно, — подумала Рози. — Кто-то намеренно повесил саксофон именно здесь. Кто-то поступил очень хитро». Может, и так, и все же она остановилась, завороженная сверкающим инструментом. Очаровательным показался и царивший внутри запах — запах пыли, веков, запах тайн. Слева от нее раздавался очень слабый звук множества тикающих часов.

Она медленно шагала по среднему проходу мимо вытянувшихся в ряд акустических гитар, подвешенных к стеллажам за грифы с одной стороны, и застекленных полок с хитроумными электрическими устройствами и музыкальной аппаратурой — с другой. В ломбарде оказалось чрезвычайно много огромных многофункциональных стереосистем.

В дальнем конце прохода находился длинный прилавок, над которым дугой вытянулась еще одна сделанная синими неоновыми буквами надпись: «ЗОЛОТО — СЕРЕБРО-ЮВЕЛИРНЫЕ ИЗДЕЛИЯ». А чуть ниже красными буквами шло: «МЫ ПОКУПАЕМ — МЫ ПРОДАЕМ — МЫ МЕНЯЕМ».

«Да, но нужно ли ползти на брюхе, как рептилия?» — подумала Рози с тенью легкой улыбки, подступая к прилавку. За прилавком на табурете сидел мужчина с ювелирной лупой в глазу. Через лупу он рассматривал какой-то предмет, лежащий перед ним на подушечке. Подойдя ближе, Рози увидела, что он изучает карманные часы со снятой задней крышкой. Мужчина за прилавком ковырялся в часах стальной отверткой — настолько тоненькой, что Рози едва ее различила. Она подумала, что он молод, лет тридцати, не более. Длинные волосы доставали почти до плеч, синий шелковый жилет был надет прямо на белую нижнюю рубашку. Она сочла такое необычное сочетание достаточно смелым и привлекательным.

Слева от себя она почувствовала движение. Повернув голову, увидела более пожилого респектабельного мужчину, присевшего на корточки перед книжными волками и роющегося в рядах потрепанных изданий в мягкой обложке под вывеской «СТАРОЕ ДОБРОЕ ЧТИВО». У ног его, словно верная собака, стоял старомодный черный портфель, начавший расползаться по швам.

— Могу вам помочь чем-то, мэм?

Она обернулась к мужчине за прилавком, который снял лупу и глядел на нее с дружелюбной улыбкой. У него были орехового цвета глаза с крошечными зеленоватыми вкраплениями, очень красивые, и на мгновение у нее мелькнула мысль о том, что Пэм могла вы отнести его к категории «чего-нибудь интересного».

Впрочем, нет, для этого у него под одеждой слишком мало выпуклостей тектонического происхождения.

— Как знать, — ответила она. Она сняла обычное золотое кольцо и обручальное, затем опустила первое в карман. Было странно видеть руку без кольца, но, наверное, она сможет привыкнуть к этому. Женщина, решившаяся покинуть собственный дом навсегда и тут же выполнившая свое решение, не задержавшись даже для того, чтобы переодеться, пожалуй, способна привыкнуть и не к таким вещам. Она положила кольцо с бриллиантом на бархатную подушечку рядом со старыми часами, в которых копался ювелир.

— Как вы думаете, сколько это стоит? — спросила она. Затем, словно ей в голову пришла неожиданная мысль, добавила: — И сколько вы могли бы предложить мне за него?

Он насадил кольцо на кончик большого пальца и поднес его к пыльному солнечному лучу, падавшему из последнего из трех выходящих на запад окон ломбарда. Камешек

вспыхнул искрами разноцветного огня и на миг она ощутила сожаление. Затем ювелир бросил на нее короткий взгляд — очень короткий, почти незаметный, — и все же она успела заметить в его ореховых глазах нечто, что не смогла понять сразу же. Взгляд его, казалось, говорил: «Вы случайно не шутите?»

— Что? — вздрогнула она. — В чем дело?

— Нет-нет, ничего, — откликнулся он. — Одну секундочку.

Он снова вставил в глаз лупу и принялся внимательно и долго изучать камень в обручальном кольце Когда он посмотрел на нее во второй раз, взгляд его был более уверенным и понятным. Собственно, она могла догадаться и раньше. Рози все вдруг поняла и не рассердилась, не ощутила ни удивления, ни настоящего сожаления. Единственное, на что она оказалась способна, — это слабая утомленная растерянность как же она раньше не сообразила? Какая же она наивная дура!

«Нет, Рози, — произнес внутренний голос. — Ты не права. Если бы ты не знала где-то в глубине подсознания, что камень фальшивый — если бы ты не знала об этом с самого начала, — ты заложила бы его гораздо раньше. Неужели после своего тридцать второго дня рождения ты по-настоящему верила, что Норман Дэниеле способен подарить тебе кольцо, цена которому даже не сотни — тысячи долларов? Подумай! Разве ты верила?»

Нет. Скорее всего, нет. Во-первых, в его глазах она того не стоила. Во-вторых, человек, у которого установлены три замка на парадной двери, три на двери черного хода, реагирующая на движение система охранной сигнализации во дворе, реагирующая на прикосновение система охранной сигнализации в автомобиле, никогда не позволил бы жене отправляться по магазинам с огромным бриллиантом на пальце.

— Камень поддельный, насколько я поняла, — проговорила она, обращаясь к ювелиру.

— Ну, не совсем так, — уточнил он. — Это чистейшей воды цирконий, но далеко не бриллиант, если вы это имеете в виду.

— Конечно, именно это я имела в виду, — сказала она. — Что же еще, по-вашему?

— С вами все в порядке? — осведомился ювелир. На его лице появилось выражение искренней озабоченности, и теперь, когда она получила возможность рассмотреть его с близкого расстояния, ей показалось, что возраст молодого человека ближе к двадцати пяти, чем к тридцати.

— Черт возьми, — произнесла она. — Не знаю. Думаю, да.

Она достала из сумочки салфетку на тот случай, если вдруг расплачется — в последнее время слишком часто и, казалось, беспричинно ударялась в слезы. Или вдруг принималась хохотать до слез; такое тоже бывало нередко. Хотелось бы избежать столь экспрессивных Проявлений чувств, по крайней мере в ближайшие несколько минут, и покинуть ломбард, сохраняя хотя бы внешние признаки достоинства.

— Дай-то Бог, — заметил он, — потому что вы среди Друзей. Честное слово, вы в хорошей компании. Вы наверняка удивились бы, узнав, какое количество женщин, женщин вроде вас…

— Да перестаньте вы! — отмахнулась она — Если я буду нуждаться в поддержке, куплю себе корсет.

Никогда в жизни, ни перед одним мужчиной она не произносила подобных слов — в такой степени откровенно провокационных и двусмысленных, — однако и не чувствовала себя так никогда в жизни… словно очутилась в открытом космосе или бежала, ощущая, как к горлу подступает тошнота, по канату, под которым не было страховочной сетки. Ну не идеальное ли завершение ее брака? Самый что ни на есть подходящий эпилог. «Я остановился на камешке, — услышала она мысленно его голос, он по-настоящему дрожал от избытка эмоций, его серые глаза слегка увлажнились. — Потому что люблю тебя, Роуз».

На мгновение приступ неудержимого смеха подступил совсем близко; ей понадобилось напрячь все усилия, чтобы перебороть его.

— Так хоть что-нибудь оно стоит? — спросила она. — Хоть сколько-нибудь? Или эту побрякушку он добыл из автомата, продающего жевательную резинку?

В этот раз он не стал надевать лупу, просто поднял кольцо, подставляя его под пыльный солнечный луч.

— Ну конечно, стоит. — В его голосе отчетливо звучало облегчение человека, наконец-то получающего возможность сообщить приятную новость. — Не камень, правда, ему красная цена — десятка… но вот оправа… я бы сказал, что она потянет долларов на двести. Вот так вот. Разумеется, я не в состоянии предложить вам столько, — торопливо добавил он — Иначе отец устроит мне настоящую взбучку Как считаешь, Робби?

— Твой папаша никогда не упускает возможности устроить тебе взбучку, — откликнулся, не поднимая головы, мужчина, сидевший на корточках возле книжных полок. — Для этого и существуют дети, не так, скажете?

Ювелир глянул на него, потом снова перевел взгляд на Рози и вдруг сунул палец в приоткрытый рот, имитируя позыв к рвоте. Рози не видела подобных жестов со школьных времен и потому улыбнулась Молодой мужчина в жилете улыбнулся в ответ.

— Я мог бы предложить вам, скажем, пятьдесят долларов. Устроит?

— Нет спасибо.

Она забрала кольцо, задумчиво посмотрела на него и завернула в неиспользованную салфетку «Клинекс», которую по-прежнему держала в руке.

— Можете заглянуть в другие магазинчики, — посоветовал он. — Здесь их много. Если кто-то даст больше, я согласен заплатить такую же сумму. Такова политика отца, и я с ней согласен.

Она опустила салфетку с кольцом в сумочку и защелкнула ее на замок.

— Спасибо, но я вряд ли пойду еще куда-то, — сказала она. — Оставлю себе на память.

Она почувствовала на себе взгляд мужчины, перебиравшего книги в мягких обложках — того, которого ювелир назвал Робби, — и краешком глаза заметила, что на его лице появилось выражение странной сосредоточенности, но Рози решила, что ей плевать. Пусть смотрит, если хочет. Это свободная страна.

— Человек, который подарил мне кольцо, уверял, что оно стоит столько же, сколько новая машина, — сообщила она ювелиру— Представляете?

— Да — Он отреагировал мгновенно, без запинки, и она вспомнила, как он сказал ей, что она в хорошей компании, что огромное число женщин приходило сюда, чтобы узнать неприятную правду о своих фальшивых сокровищах. Она подумала, что стоящий перед ней ювелир, несмотря на молодые годы, наверняка успел выслушать невесть сколько вариаций на одну и ту же тему.

— Да, наверное, представляете, — задумчиво произнесло она — Ну, тогда вам понятно, почему я хочу сохранять кольцо. В следующий раз, когда кто-нибудь вскружит мне голову — во всяком случае, когда мне так покажется, — я достану кольцо и буду смотреть, пока не выздоровлю.

Она думала о Пэм Хейверфорд, у которой на обеих руках красовались длинные извилистые шрамы. Летом девяносто второго года муж, напившись, выбросил ее через застекленную дверь. Пэм подняла руки, защищая лицо. Плачевный итог шестьдесят швов на одной руке и сто пять на другой. И после этого она таяла от счастья, если какой-нибудь строитель или маляр пялился на ее ноги и присвистывал, когда она проходила мимо, и как это называется? Терпение? Или глупость? Жизнеспособность? Или амнезия? Рози для себя обозначила это явление как синдром Хейверфорд и надеялась, что ей подобное не грозит.

— Как скажете, мэм, — ответил ювелир. — Правда, мне неприятно выступать в роли человека, вынужденного постоянно сообщать дурные новости. Лично я считаю, что именно потому ломбарды пользуются такой гнусной репутацией. Мы почти всегда принимаем на себя отвратительную обязанность говорить людям, что многое совсем не так, как им представляется. А кому это понравится?

— Никому, — согласилась она. — Никому не понравится, вы правы, мистер?..

— Штайнер, — представился он. — Билл Штайнер. А мой отец — Абе Штайнер. Пожалуйста, вот наша визитная карточка.

Он протянул ей визитку, но она с улыбкой покачала головой.

— Вряд ли она мне понадобится. Хорошего вам дня, мистер Штайнер.

Она направилась к выходу. В этот раз она пошла по крайнему от двери проходу, потому что пожилой джентльмен продвинулся на несколько шагов к ней, держа в одной руке старый портфель, рвущийся по швам, а в другой — несколько потрепанных книг. Она не знала, собирается ли он заговорить с ней, но была уверена, что сама не имеет ни малейшего желания вступать с ним в беседу. Больше всего ей сейчас хотелось тихо и быстро выйти из ломбарда «Либерти-Сити», сесть в автобус и как можно скорее забыть, что она здесь побывала.

Она лишь смутно сознавала, что идет по той части магазина, в которой на пыльных полках по обеим сторонам расставлены группками небольшие статуэтки и картины, как в рамках, так и без них. Голова ее была поднята, но она не смотрела на что-то определенное: настроение ее совершенно не годилось для того, чтобы любоваться живописью или скульптурой, какими бы прекрасными они ни были. И тем неожиданнее оказалось то, что произошло. Она внезапно остановилась, словно ее дернули за плечи. Потом Рози вспоминала, что в первое мгновение, собственно, и не видела картины. Скорее, наоборот; картина увидела ее.

То мощное притяжение, которое излучала картина, не имело аналогов в предшествовавшей жизни Рози, однако она не сочла это чем-то странным — вся ее жизнь на протяжении последнего месяца тоже беспрецедентна. Да и сама притягательность картины не показалась ей — по крайней мере поначалу — ненормальной. Причина проста: после четырнадцати лет замужества, после четырнадцати лет с Норманом Дэниелсом, — лет, проведенных за наглухо запертыми дверями, отрезавшими ее от всего остального мира, она разучилась понимать, что нормально, а что нет. Критерием правильности поведения мира в той или иной ситуации являлись

для нее телевизионные драмы и фильмы, на которые изредка водил ее Норман (посещавший все без исключения фильмы с участием Клинта Иствуда). В пределах столь узких рамок реакция на картину представлялась ей почти нормальной. В теле— или кинофильмах герои часто не могли устоять на ногах от охвативших их чувств.

Впрочем, все это не имело никакого значения. Она ощущала лишь направленный к ней призыв картины и мгновенно позабыла и о неприятной правде о кольце, которую сообщил ей ювелир, и о намерении поскорее убраться из ломбарда, и о том облегчении, которое должна была бы испытать со своими натертыми ногами при виде автобуса голубой линии, тормозящего перед остановкой у «Горячего горшка», — позабыла обо всем. Одна и та же мысль вертелась в голове: «Посмотрите! Посмотрите! Разве это не самая замечательная в мире картина?»

Это было выполненное маслом полотно в деревянной раме около трех футов в ширину и двух в высоту.

Слева картину подпирали остановившиеся старые часы, справа к ней прислонился маленький обнаженный херувим. Повсюду стояли другие картины (старая пожелтевшая фотография Собора Святого Павла, написанные акварелью фрукты в вазе, гондолы, рассекающие рассветную гладь канала, картина охоты), но она ничего не замечала. Все ее внимание поглотила картина, изображавшая женщину на холме, и только она. И по сюжету, и по исполнению она мало чем отличалась от картинок, постепенно гниющих на полках ломбардов, антикварных лавок и придорожных сувенирных сараев, сотнями разбросанных по всей стране (и по всему миру, если на то пошло), однако эта картина притягивала к себе ее взгляд, наполняя разум чистым, возвышенным трепетом, который способны пробуждать лишь произведения высочайшего искусства: песня, вызывающая слезы, рассказ, позволяющий отчетливо увидеть мир глазами автора, стихотворение, переполняющее человека радостным ощущением жизни, танец, на несколько минут заставляющий нас забыть о неминуемой смерти.

Ее эмоциональная реакция оказалась настолько неожиданной, настолько горячей и совершенно не связанной с прошлой, полной практицизма жизнью, что в первый миг разум ее словно споткнулся, не зная, как справиться с этим непредвиденным всплеском чувств. Секунду-другую она походила на трансмиссию, резко переведенную на нейтральную передачу — двигатель ревет, как сумасшедший, но ничего не происходит. Затем срабатывает сцепление, и трансмиссия становится на свое место.