Роза Марена

— Да.

— Билет стоит меньше доллара, и водителю, скорее всего, захочется получить деньги без сдачи. Возможно, он проявит нетерпение, если вы дадите ему крупные деньги.

— У меня есть мелочь.

— Хорошо. Сойдете на перекрестке Диэрборн и Эльк-стрит, подниметесь по Эльк два квартала… или три, точно не помню. Во всяком случае, вам нужно дойти до Дарэм-авеню. Затем повернете налево. По ней нужно пройти еще четыре квартала, но это не очень далеко. Большой белый панельный дом. Я бы сказал, что он нуждается в покраске, но, возможно, они уже успели обновить фасад. Запомнили все?

— Да.

— И еще одно. Оставайтесь в здании вокзала, пока не рассветет. До тех пор не выходите никуда — даже на автобусную остановку.

— Я так и собиралась сделать, — сказала она.

4

В автобусе компании «Континентал экспресс», доставившем ее сюда, ей удалось поспать с перерывами не более двух или трех часов, поэтому то, что случилось, когда сошла с городского автобуса оранжевой линии, было совсем не удивительно: она заблудилась. Позже Рози решила, что с самого начала пошла по Эльк-стрит не в ту сторону, но результат— почти три часа блужданий по незнакомым улицам и переулкам — более важен, нежели причина. Рози проходила квартал за кварталом, разыскивая Дарэм-авеню, и никак не могла найти ее. Она растерла ноги. Поясница заныла. Начала болеть голова. К тому же в этом районе города ей не встретить Питера Слоуика; прохожие не то чтобы вовсе не обращали на нее внимания — нет, они тайком провожали ее взглядами, полными недоверия, подозрительности, а то и откровенного презрения.

Вскоре после того, как она вышла из городского автобуса, на пути ей попался грязный бар под названием «Маленький глоток». Шторы были опущены, рекламные таблички с указанием сортов пива и цен на них не горели, входную дверь закрывала решетка. Когда спустя двадцать минут она пришла к тому же бару (сообразив, что кружит на одном месте только после того, как увидела бар; все дома казались ей одинаковыми), шторы по-прежнему были опущены, но рекламные таблички загорелись, а решетку перед дверью убрали. К косяку двери прислонился мужчина в рабочем комбинезоне с полупустой кружкой пива в руке. Она взглянула на часы и увидела, что время приближается к половине седьмого утра.

Рози опустила голову так, что верхняя часть мужчины, стоявшего в двери, скрылась из поля зрения, краешком глаза она видела лишь его ноги. Крепче зажав в руке ремень сумочки, она зашагала чуть быстрее. Наверное, мужчина с пивной кружкой знает, где находится Дарэм-авеню, но ей не хотелось расспрашивать его. Он выглядел, как человек, который любит разговаривать с людьми — особенно с женщинами — начистоту.

— Эй крошка эй крошка, — произнес он, когда она проходила мимо «Маленького глотка». Речь его была начисто лишена всяких интонаций и пауз и смахивала на речь робота. И хотя ей не хотелось смотреть на него, она не устояла и, уже удаляясь, бросила короткий быстрый взгляд через плечо. У него были редеющие волосы и бледная кожа, на которой, как не до конца зажившие ожоги, выделялась россыпь мелких родимых пятен. Темно-рыжие усы, — похожие на моржовые, напомнили ей Дэвида Кросби. На них висели белые капельки пивной пены. — Эй крошка не хочешь приложиться ты выглядишь неплохо даже очень мило шикарные титьки так что скажешь не хочешь познакомиться мы могли бы чуток поразвлечься ну что скажешь мы бы сделали это по-собачьи так что скажешь?

Рози отвернулась от него и усилием воли заставила себя не убыстрять шаг. Она

шла, низко склонив холову, как женщина в мусульманской стране, спешащая на рынок; она заставила себя сделать вид, что не замечает его: иначе он запросто последует за ней.

— Эй малышка мы бы поставили тебя на пол на все четыре кости что скажешь? Давай ты задержишься на минутку мы быстренько по-собачьи иди познакомься с ним ты не разочаруешься так что скажешь?

Она свернула за угол и облегченно вздохнула. Ее дыхание пульсировало, как живое существо, в такт испуганному сердцебиению. До этого момента она даже не вспоминала о городе, который покинула, о старом знакомом районе, в котором прожила целых четырнадцать лет, но теперь страх перед мужчиной, прислонившемся к косяку двери бара, и чувство полной дезориентации — ну почему все дома здесь такие одинаковые, почему! — пробудили в ней нечто, близкое к тоске по дому. Она осталась одна, совершенно одна, и не сомневалась, что дальше дела пойдут еще хуже. Ей пришло в голову, что она никогда не вырвется из этого кошмара, что это всего лишь прелюдия к тому, чем окажется последующая жизнь. У нее даже зародились подозрения: может, никакой Дарэм-авеню нет вовсе, а мистер Слоуик в киоске под вывеской «Помощь путешественникам», показавшийся ей таким добрым, на самом деле садист и психопат, который развлекается тем, что отправляет заблудших людей в непроходимые дебри злачных районов?

В четверть девятого по ее часам — солнце давно уже встало, обещая жаркий не по сезону день, — она приблизилась к толстой женщине в сером халате, которая медленными уверенными движениями загружала пустые металлические мусорные ящики на тележку. Рози сняла темные очки.

— Прошу прощения.

Женщина мгновенно обернулась. Голова ее была опущена, но Рози разглядела на лице выражение постоянной агрессивности, характерное для человека, который часто слышит: «Толстуха, толстуха, задница, два уха!» с противоположной стороны улицы или из проезжающих мимо автомобилей.

— Что вам надо?

— Я ищу дом двести пятьдесят один на Дарэм-авеню, — сказала Рози. — Он называется «Дочери и сестры». Мне рассказали, как туда попасть, но я, по всей видимости…

— Что? Лесбиянки, живущие на пособие? Ты обратилась не по адресу, киска, я с голубыми дела не имею. Катись отсюда. Проваливай к такой-то матери. — С этими словами она отвернулась и покатила тележку, на которой грохотали пустые мусорные баки, по дорожке к дому, двигаясь все так же размеренно и церемониально, придерживая баки пухлой белой рукой. Гигантские ягодицы под халатом подрагивали при каждом шаге.

Подкатив тележку к ступенькам дома, она остановилась и снова посмотрела в сторону тротуара.

— Ты что, глухая? Я же сказала, проваливай, пока цела. Пока я не вызвала полицию.

Последнее слово Рози ощутила, как щипок в чувствительное место. Она снова надела очки и быстро пошла прочь. Полицию? Нет уж, спасибо. У нее нет ни малейшего желания иметь дело с полицией. Никакой полиции, премного благодарна. Однако, отойдя на почтительное расстояние от агрессивной толстой женщины, Рози почувствовала, что ей стало лучше. По крайней мере, она убедилась, что «Дочери и сестры» (возможно, более известные широкому кругу как лесбиянки, живущие на пособие) действительно существуют, а это уже шаг в нужном направлении.

Через два квартала ей попалась булочная с вывеской в окне: «СВЕЖИЕ ГОРЯЧИЕ БУЛОЧКИ». Она вошла, купила булочку — действительно горячую, что напомнило ей о матери, — и спросила пожилого продавца за прилавком, не подскажет ли он, как добраться до Дарэм-авеню.

— Вы, милая, немножко сбились с пути, — ответил он.

— Да? И намного?

— На пару миль, пожалуй. Идите-ка сюда. Он положил костлявую ладонь ей на плечо, подвел к входной двери и указал на оживленный перекресток всего в одном квартале от булочной. — Это Диэрборн-авеню.

— О Господи, так она совсем рядом? — Рози не знала, как поступить — то ли смеяться, то ли расплакаться.

— Да, милая, это Диэрборн. Единственная беда со старушкой Диэрборн в том, что она тянется едва ли не через весь город. Видите вон тот закрытый кинотеатр? — Да.

— За ним повернете на Диэрборн — вправо. От нее до места, которое вы ищете, шестнадцать или восемнадцать кварталов. Пешком — мало удовольствия. Лучше автобусом.

— Я так и сделаю, — сказала Рози, зная, что пойдет пешком. Она отдала последние монеты, когда добиралась сюда от вокзала, и, если водитель начнет брюзжать из-за необходимости разменивать долларовую бумажку, она, скорее всего, не выдержит и разрыдается. (Мысль о том, что старик, с которым она разговаривает, охотно разменял

бы доллар, не возникла в ее утомленном, запутавшемся мозгу).

— Вам нужно дойти до…

— …Эльк-стрит.

Он бросил на нее нетерпеливый взгляд.

— Леди! Если вы с самого начала знали, как туда добираться, зачем было спрашивать?

— Я не знаю, как туда добираться! — воскликнула она, и, хотя в голосе старика отнюдь не чувствовалось недоброжелательности, глаза ее угрожающе увлажнились. — Я ничего не знаю! Я брожу по городу несколько часов, я устало, я…

— Ну хорошо, хорошо, успокойтесь, — произнес он. — Все в порядке, не горячитесь, с вами все будет в порядке. Значит, доедете автобусом до Эльк-стрит. От нее Дарэм всего в двух или трех кварталах. Рукой подать. У вас есть адрес?

Она утвердительно кивнула головой.

— Ну и прекрасно, — проговорил он. — Думаю, теперь вы не заблудитесь.

— Спасибо.

Из заднего кармана он вытащил мятый, но чистый носовой платок. Он протянул ей морщинистую темную руку с платком.

— Оботрите лицо чуть-чуть, милая, — сказал старик. — У вас на щеках осень.

5

Она медленно шла по Диэрборн-авеню, почти не замечая автобусов, которые с пыхтением проезжали мимо, отдыхая через каждые один-два квартала на скамейках автобусных остановок. Головная боль, возникшая прежде всего из-за чувства растерянности и одиночества в большом незнакомом городе, утихла, зато ноги и поясница ныли сильнее, чем прежде. До Эльк-стрит она добиралась больше часа. Свернув вправо, Рози обратилась к первой же встречной — молодой беременной женщине — с вопросом, правильно ли она идет, если ей нужно попасть на Дарэм-авеню.

— Сгинь, — коротко бросила женщина, и на ее лице появилось такое разгневанное выражение, что Рози невольно отступила на два шага от нее.

— Извините, — пробормотала Рози.

— Извините! Какого дьявола вы пристаете ко мне со своими расспросами, хотела бы я знать! Убирайтесь с дороги!

Она оттолкнула Рози с такой силой, что та едва не упала на проезжую часть. Рози проводила ее взглядом, полным тупого недоумения, затем повернулась и продолжила путь по Эльк-стрит.

6

Она шагала еще медленнее, поднимаясь по Эльк-стрит, улице маленьких магазинчиков и лавчонок, перед ней сменяли друг друга вывески химчистки, цветочного магазина, гастронома с деликатесными продуктами, у входа в который она увидела лоток с разнообразными фруктами, лавки канцелярских товаров. Она валилась с ног от усталости, ей казалось, что еще немного, и сна усядется прямо здесь, на тротуаре, не в силах стоять, не говоря уже о том, чтобы идти. Некоторый подъем Рози ощутила, когда увидела табличку с названием Дарэм-авеню, но прилив сил быстро иссяк. Куда мистер Слоуик говорил ей повернуть, направо или налево? Она забыла. Свернув направо, она вскоре обнаружила, что нумерация домов возрастает; номер крайнего дома находился в середине пятой сотни.

— Первая попытка неудачна, — прошептала она, разворачиваясь. Спустя десять минут она стояла перед очень большим белым панельным домом (стены которого действительно давно не видели свежей краски) высотой в три этажа, отступившим от тротуара за широкую ухоженную лужайку. Окна были занавешены. На крыльце стояло около дюжины плетеных из лозы стульев, но в этот час они были пусты. Она не заметила таблички с названием «Дочери и сестры», однако номер на колонне слева от ведущих к двери ступенек и описание дома совпадали с теми, что дал ей мистер Слоуик. Она медленно зашагала по дорожке, опустив руку с сумочкой, и поднялась по ступенькам.

«Тебя прогонят, — прошептал голос. — Они тебя прогонят, и ты вернешься назад на автовокзал. И постараешься сделать это пораньше, чтобы занять самый удобный кусочек пола».

Кнопка звонка оказалась заклеенной изоляционной лентой, над замочной скважиной была прибита металлическая пластина. Слева от двери она увидела щель для карточки электронного замка, явно установленного совсем недавно, а над ней крепилось переговорное устройство. Небольшая табличка под переговорным устройством предупреждала, что посетителям следует «НАЖАТЬ/ГОВОРИТЬ».

Рози нажала кнопку переговорного устройства. За время продолжительных утренних скитаний она репетировала разные варианты вступительных объяснений, обдумала несколько способов представиться, но теперь, когда она наконец добралась сюда, даже самые простые из найденных гамбитов начисто вылетели из памяти. Разум словно заклинило. Она просто отпустила кнопку и ждала. Одна за другой проходили секунды,

каждая падала, как тяжелый свинцовый слиток. Она снова протянула руку к кнопке переговорного устройства, когда из динамика раздался женский голос, прозвучавший с жестяной бесстрастностью.

— Мы можем вам помочь?

Хотя ее испугал усатый мужчина перед баром «Маленький глоток», хотя ее ошарашила молодая беременная женщина, ни в том, ни в другом случае она не плакала. Теперь же при звуках женского голоса по ее щекам потекли слезы — и никакие усилия не могли их остановить.

— Надеюсь, что да, — сказала Рози, вытирая влагу с лица свободной рукой. — Я прошу прощения, но в этом городе я никого не знаю, я совершенно одна, и мне негде остановиться. Если у вас нет свободных мест, я, конечно, уйду, но не могли бы вы впустить меня хоть ненадолго, чтобы я могла отдохнуть и, если позволите, выпить стакан воды?

Последовало новое ожидание. Рози потянулась было к кнопке переговорного устройства, но в этот момент жестяной голос спросил, кто направил ее сюда.

— Человек из киоска «Помощь путешественникам» на автовокзале. Дэвид Слоуик.

— Она задумалась на мгновение, затем быстро затрясла головой. — Нет, я ошиблась. Питер. Его зовут Питер, а не Дэвид.

— Он дал вам визитную карточку?

— Да.

— Найдите ее, пожалуйста.

Она открыла сумочку и принялась рыться в ней, пытаясь откопать куда-то запропастившуюся визитку. За секунду до того, как свежие колкие потоки слез потекли из глаз, она наткнулась на квадратик белой бумаги. Визитная карточка лежала под пакетиком салфеток «Клинекс».

— Вот она. — сказала Рози. — Что я должна сделать? Опустить ее в щель для писем?

— Нет. — ответил голос. — Прямо над вами находится видеокамера.

Она испуганно вскинула голову. В самом деле, установленная над дверью видеокамера наблюдала за ней круглым черным глазом.

— Поднесите ее к камере, пожалуйста. Не лицевой стороной, а оборотной.

Поднимая визитную карточку, она вспомнила, что удивилась, когда Слоуик поставил на чистой стороне большую, едва поместившуюся подпись. Теперь она поняла, зачем это было сделано.

— Все в порядке, — произнес голос. — Я позвоню, чтобы вас впустили.

— Спасибо, — поблагодарила Рози. Она достала салфетку и принялась вытирать щеки, но это не помогло: слезы текли все сильнее, и она не могла остановить плач.

7

В то вечеру в то время, когда Норман Дэниеле, лежа на кушетке в гостиной, глядел в потолок и размышлял над тем, с какой стороны приступить к поиску этой сучки («Прорыв, — думал он, — мне нужен какой-то прорыв, какая-то зацепка, пусть даже крошечная, чтобы я смог начать»), его жена встретилась с Анной Стивенсон. Перед встречей Рози охватило странное, но принесшее облегчение спокойствие, — спокойствие, которое можно найти в знакомом сне. Отчасти она до сих пор считала, что все происходящее — не более чем сон.

Ей принесли поздний завтрак (или, возможно, то был ранний ленч), после чего отвели в одну из спален на первом этаже, где она проспала мертвым сном шесть часов. Затем, прежде чем проводить в кабинет Анны, ее покормили снова — жареным цыпленком с картофельным пюре и зеленым горошком. Она ела с виноватой жадностью, не в силах отделаться от мысли, что набивает желудок не имеющей калорий снящейся ей пищей. На десерт подали порцию апельсинового джема, в котором, словно жуки в янтаре, плавали кусочки фруктов. Она ощущала на себе взгляды других сидевших за столом женщин, но их любопытство казалось вполне дружелюбным. Они переговаривались между собой, однако Рози не могла уследить за темой бесед. Кто-то упомянул «Индиго герлс», и она отметила про себя, что знает о существовании таковых

— однажды, поджидая Нормана с работы, она видела короткий сюжет про них в передаче «Окрестности Остина».

Пока она расправлялась с десертом, кто-то из женщин включил запись «Маленького Ричарда», и две другие женщины вышли из-за стола, чтобы станцевать джиттербаг. Они делали резкие движения бедрами и извивались. Их приветствовали смехом и аплодисментами. Рози посмотрела на танцующих отстраненно и подумала, что, возможно, здесь и вправду обитают лесбиянки, получающие государственное пособие. Позже, когда со столов убирали, Рози предложила свою помощь, но ей не позволили.

— Идите за мной, — позвала ее одна из женщин. Если Рози правильно запомнила, ее звали Консуэло. Лицо женщины уродовал широкий шрам, опускавшийся от левого глаза по щеке чуть ли не до подбородка. — Анна хочет с вами встретиться.

— Кто такая Анна?

— Анна Стивенсон, — ответила Консуэло, указывая путь по короткому коридору,

соединяющемуся с кухней. — Наша шефиня.

— А какая она?

— Сами увидите.

Консуэло распахнула перед Рози дверь комнаты, по всей видимости, служившей когда-то кладовой, однако остановилась за дверью, не проявляя желания войти.

Первым предметом, который бросился в глаза Рози, был занимавший чуть ли не весь кабинет стол, беспорядочно заваленный горой бумаг. Такого ей видеть еще не приходилось. Сидевшая за столом женщина, несмотря на некоторую полноту, была, несомненно, очень красива. С короткими, аккуратно уложенными седыми волосами она напомнила Рози Беатрис Артур, исполнявшую роль Мод в старом телевизионном комедийном сериале. Строгое сочетание белой блузки и черного джемпера еще более подчеркивало сходство, и Рози робко приблизилась к столу. Она почти не сомневалась, что теперь, накормив ее и позволив поспать несколько часов, они снова выгонят ее на улицу. Она приготовилась к этому, уговаривая себя согласиться с неизбежным без споров и мольбы; в конце концов, это их дом, и спасибо уже за то, что ее покормили два раза. К тому же ей не придется занимать участок пола на вокзале для себя, по крайней мере пока — оставшихся денег достаточно, чтобы провести несколько ночей в недорогом отеле или мотеле. Все могло быть хуже. Гораздо хуже.

Она понимала, что так оно и есть, однако сдержанное поведение женщины за столом и острый взгляд ее голубых глаз — глаз, которые, наверное, видели сотни подобных ей женщин, за прошедшие годы заходивших в этот кабинет, — вызывали в ней чувство робости.

— Присаживайтесь, — пригласила ее хозяйка кабинета, и когда Рози устроилась на единственном в комнате стуле, кроме того, на котором сидела седая женщина (для чего ей пришлось снять с сиденья ворох бумаг и положить их на пол — ближайшая полка была забита до отказа), Анна представилась и попросила ее назвать свое имя.

— На самом деле меня зовут Роуз Дэниеле, — сообщила она, — но я решила вернуться к Макклей-дон — своей девичьей фамилии. Наверное, это противоречит закону, но я больше не хочу пользоваться фамилией мужа. Он меня бил, поэтому я сбежала. — Она подумала, что женщина за столом может решить, будто первый же подзатыльник мужа вынудил ее к бегству, и невольно прикоснулась рукой к носу, который все еще болел у основания переносицы. — Наш брак продолжался довольно долго, но я только сейчас набралась храбрости. — О каком сроке идет речь? — Четырнадцать лет. — Рози почувствовала, что больше не в силах выдержать прямой, откровенный взгляд Анны. Она опустила глаза и уставилась на свои руки на коленях. Пальцы рук переплелись с таким напряжением, что костяшки побелели.

«Сейчас она спросит, почему же я так долго не просыпалась. Она не скажет вслух, что некоторая больная часть моего существа получала удовольствие от побоев, но она так думает».

Вместо того, чтобы выяснять подробности, женщина спросила, как давно Рози оставила мужа.

Над этим вопросом следовало тщательно подумать, и не только потому, что она попала из одного часового пояса в другой. Часы, проведенные в автобусе, а затем непривычный сон в разгаре дня окончательно запутали ее ощущение времени.

— Примерно тридцать шесть часов назад, — ответила она, выполнив в уме необходимые расчеты. — Плюс-минус.

— Понятно. — Рози ожидала, что сейчас Анна извлечет из бумажных джунглей на столе пару бланков и либо попросит ее заполнить их, либо займется этим сама, но женщина лишь продолжала глядеть на нее, возвышаясь над сложной топографией стола. — А теперь расскажите мне все. Все.

Рози сделала глубокий вдох и рассказала Анне о цапле крови на пододеяльнике. Поначалу она опасалась, что у собеседницы останется впечатление, будто она настолько ленива — или безрассудна, — что бросила мужа после четырнадцати лет совместной жизни из-за примитивного нежелания менять постельное белье; как это глупо ни звучит, она ужасно боялась, что Анна именно так и подумает. Она не могла объяснить те сложные чувства, которые пробудил в ней вид капли крови, ей не хотелось признаваться, что ее охватил настоящий гнев— гнев, показавшийся совершенно новым и одновременно знакомым, как старый друг, — однако она сообщила Анне, что раскачивалась на кресле Винни-Пуха с такой силой, что боялась сломать его.

— Так я называла свое кресло-качалку, — добавила она, чувствуя, что ее щеки вот-вот задымятся от залившей их горячей краски стыда. — Понимаю, эте глупо…

Анна Стивенсон подняла руку, прерывая ее оправдания.

— Что вы сделали после того, как решили уйти? Расскажите об этом.

Рози поведала ей о кредитной карточке, о том, как боялась, что интуиция Нормана подскажет ему либо вернуться домой, либо позвонить. Она не могла заставить себя признаться этой суровой красивой женщине, что от страха ей пришлось зайти во двор чужого дома, чтобы справить нужду, но она рассказала о том, как воспользовалась кредитной карточкой, какую сумку сняла, как выбрала этот город, показавшийся ей

достаточно удаленным и потому безопасным, — к тому же именно сюда отправлялся ближайший автобус. Слова вырывались быстрыми автоматными очередями, после чего следовала пауза, в течение которой она собиралась с мыслями, размышляя, о чем говорить дальше, и испытывая изумление, почти не веря в то, что все-таки она решилась на столь отчаянный шаг. В конце она сообщила Анне о том, как заблудилась утром, и показала ей визитную карточку Питера Слоуика. Взглянув на нее мельком, Анна протянула карточку назад.

— Вы хорошо его знаете? — спросила Рози. — Мистера Слоуика?

Анна улыбнулась — Рози показалось, что в улыбке мелькнула едва заметная горечь.

— О да, — ответила она. — Он мой старый друг. Очень старый. Настоящий друг. И друг таких женщин, как вы.

— Вот таким образом я очутилась здесь, — закончили свою историю Рози. — Не знаю, что ждет меня в дальнейшем; пока что я добралась только до этих пор.

Подобие улыбки тронуло уголки рта Анны Стивенсон.

— Да. И до этих пор вы вели себя просто замечательно.

Собрав в кулак всю отвагу, — от которой за последние тридцать шесть часов остались лишь жалкие крохи, — Рози спросила, можно ли ей провести в «Дочерях и сестрах» ночь.

— И не одну, если понадобится, — ответила Анна Стивенсон. — В техническом смысле это убежище — находящийся в частных руках промежуточный полустанок. Вы можете пробыть здесь до восьми недель впрочем, и это не самый большой срок. Мы не придерживаемся жестких рамок относительно пребывания в «Дочерях и сестрах». — В ее голосе проскочил легких оттенок гордости (скорее всего, бессознательной), и Рози вспомнила фразу, которую выучила лет этак с тысячу назад, на втором году изучения французского языка: «L'etat, c'est moi»— государство — это я. Затем воспоминания были вытеснены потрясением, которое она испытала, когда до нее дошел действительный смысл сказанного.

— Восемь… восемь…

Она подумала о бледном молодом человеке, сидевшем на автостанции в Портсайде. Того, который держал на коленях табличку с надписью «БЕЗДОМНЫЙ, БОЛЬНОЙ СПИДОМ», и внезапно поняла, что бы он почувствовал, если бы кто-то из прохожих вдруг опустил в коробку из-под сигар стодолларовую банкноту.

— Простите, мне показалось, что вы сказали восемь недель!

«Вам нужно чаще мыть уши, милая, — представила она холодный ответ Анны Стивенсон. — Дней, я сказала восемь дней. Неужели вы подумали, что мы могли бы позволить таким, как вы, торчать здесь восемь недель? Вы совсем сошли с ума!»

Но Анна утвердительно кивнула головой.

— Хотя очень редко женщины, которые попадают к нам, остаются так долго. И мы испытываем по этому поводу законную гордость, я бы сказала. Вам придется в конце заплатить за пребывание и питание, хотя мы склонны полагать, что цены в нашем заведении вполне приемлемы. — Она снова на миг гордо улыбнулась. — Вам следует знать, что мы не в состоянии предложить что-то очень комфортное или роскошное. Большая часть второго этажа переделана под спальные помещения. У нас тридцать кроватей — правильнее назвать их койками, — одна из них случайно оказалась свободной, почему мы, собственно, и получили возможность принять вас. Комната, в которой вы спали сегодня днем, принадлежит одной из сотрудниц. Их три.

— А разве вам не обязательно получать чье-то разрешение? — прошептала Рози. — Обсуждать мою кандидатуру на заседании какого-нибудь комитета или что-то в этом роде?

— Я и есть комитет, — заявила Анна, и позже Рози подумала, что, наверное, прошло много лет с тех пор, когда эта женщина в последний раз слышала нотки легкого высокомерия в своем голосе. — «Дочери и сестры» были основаны моими родителями, которые не испытывали стеснения в средствах. Я унаследовала доверительный фонд, из которого и поступают средства на содержание, Я сама выбираю, кого приглашать к нам, а кому отказать… хотя реакция других женщин на потенциальных обитательниц «Дочерей и сестер» очень важна. Я бы сказала, она имеет решающее значение — вы произвели благоприятное впечатление.

— Это хорошо, да? — слабым голосом спросила Рози.

— Совершенно верно. — Анна зашуршала бумагами, передвигая документы с места на место, и в конце гонцов обнаружила то, что искала, за компьютером «Пауэр бук», пристроившимся на левом крыле стола. Она протянула лист бумаги с отпечатанным на нем текстом и синим логотипом «Дочерей и сестер» вверху. — Вот. Прочтите и подпишите. Смысл текста сводится к тому, что вы согласны заплатить за свое пребывание у нас из расчета шестнадцать долларов в сутки, куда входят питание и проживание. При необходимости оплата может быть произведена позже. В общем-то, это даже не официальный документ; так, обещание. Мы рады, если те, кто останавливался у нас, платят половину перед уходом, даже если отлучаются на время.

— Я могу заплатить, — заверила ее Рози. — У меня еще кое-что осталось. Не знаю,

как благодарить вас, миссис Стивенсон.

— Оставьте миссис для деловых партнеров, для вас я Анна, — поправила она Рози, глядя, как та ставит подпись в нижней части листа. — И не нужно благодарить ни меня, ни Питера Слоуика. Вас привело сюда Провидение — Провидение с большой буквы, как в романах Чарльза Диккенса. Я видела слишком много женщин, которые приползали сюда совсем разбитыми, а выходили целыми, чтобы не верить в это. Питер-один из немногих людей в городе, которые направляют женщин ко мне, но сила, приведшая вас к нему, Рози… это Провидение.

— С большой буквы.

— Верно. — Она мимоходом взглянула на подпись на листке и положила его на полку справа от себя, где, Рози не сомневалась, листок затеряется в общей куче бумаг еще до окончания дня.

— Ну вот, — произнесла Анна тоном человека, который только что покончил с неприятными, но необходимыми формальностями и теперь может свободно перейти к тому, что ему действительно нравится. — Что вы можете делать?

— Делать? — переспросила Рози. Ей неожиданно стало плохо. Она поняла, что сейчас произойдет.

— Да, делать. Что вы умеете делать? Скоропись, например?

— я… — Она сглотнула. Когда-то, в старшей школе, она два года училась скорописи и получала отличные оценки, но те дни давно прошли, и сейчас она вряд ли вообще сможет писать без орфографических ошибок. — Нет. Когда-то училась, но не более того.

— Другие секретарские навыки?

Рози медленно покачала головой. В глазах снова защипало. Она отчаянно заморгала, пытаясь сдержать теплые слезы. Переплетенные пальцы рук опять засверкали белыми костяшками.

— Печатать на машинке умеете?

— Нет.

— Математика? Бухгалтерский учет? Банковское дело?

— Нет!

Анна Стивенсон поискала в бумажных дебрях карандаш, извлекла его и в задумчивости постучала резинкой на конце карандаша по белым зубам.

— Вы могли бы работать официанткой?

Рози невыносимо хотелось дать хоть один положительный ответ, но она представила огромные подносы, которые приходится таскать официанткам весь день напролет… а потом вспомнила о своей пояснице и почках.

— Нет. — прошептала она. Она проиграла битву со слезами; маленькая комната и женщина, сидящая за столом напротив, расплылись, их заволокло туманом. — Во всяком случае, не сейчас. Может, через месяц-другой. Спина… она слишком слаба сейчас.

Господи, до чего же похоже на ложь! Услышав подобные фразы по телевизору, Норман цинично смеялся и принимался разглагольствовать о благотворительных «кадиллаках» и талонах на бесплатное питание для миллионеров.

Однако Анна Стивенсон, похоже, не очень обеспокоилась.

— Что же вы все-таки умеете делать, Рози? Хоть какими-то профессиональными навыками вы обладаете?

— Да! — воскликнула она, приходя в ужас от резких, сердитых интонаций в собственном голосе и не желая не только спрятать, но даже приглушить их. — Да, почему же нет? Я могу вытирать пыль, я могу мыть сосуду, я могу стелить постели, я могу пылесосить ковры, я могу приготовить ужин для двоих человек, я могу заниматься любовью с мужем раз в неделю. И еще я могу сносить побои. Да, это мое главное умение. Как вы думаете, в окрестных спортивных залах нет открытой вакансии спарринг-партнера для начинающих заниматься боксом?