За небольшой рощицей сразу открылась ферма – длинное низкое каменное здание с широкими окнами и большим двором, где копошились куры, свиньи и паслась старая кобыла.
      Небольшой зеленый холм за домом порос редкими соснами, а старый фруктовый сад, где яблони только что стали распускаться, тянулся до ручья.
      Мальчуган с темными раскосыми глазами тащил свинью, а из дверей навстречу незнакомцам вышла женщина:
      – Это миссис Энплуайт, моя тетушка, – проговорила девушка.
      Быстрые темные глаза тетушки и ее длинная шея придавали ей странное сходство с дикой уткой.
      – Мы встретили вашу племянницу на дороге, – обратился к ней Питер. – Она сказала, что вы нас, может быть, приютите на ночь.
      Миссис Энплуайт оглядела их с ног до головы.
      – Пожалуй, если вы довольствуетесь одной комнатой. Полли! Приготовь гостевую комнату да подай кувшин сливок. Наверно вам захочется чаю.
      Девушка поднялась в дом по крыльцу, у которого росли кусты цветущей смородины. Ее синий берет весело мелькнул в темной зелени среди розовых цветов.
      – Войдите в комнаты, отдохните, – пригласила хозяйка. – Вы, наверное, из университета?
      – Да, закончили первый курс.
      Миссис Энплуайт с понимающим видом кивнула головой.
      В парадной комнате было невероятно чисто – деревянный пол, полированные стулья у пустого стола и большой жесткий диван так блестели, что казалось, здесь никогда никто не бывал.
      Эдгар сразу уселся на диван.
      Миссис Энплуайт стала пристально его разглядывать.
      Юноша был единственным сыном скромного преподавателя химии, но людям он казался высокомерным потому, что мало обращал на них внимания.
      – А где здесь можно выкупаться? – спросил Питер, входя в комнату.
      – Есть у нас за садом ручеек, только если даже стать на колени, и то с головой не окунешься, – охотно объяснила хозяйка.
      – А какая глубина? – поинтересовался с дивана Эдгар.
      – Да так, фута полтора, пожалуй, будет, – подумав, сказала миссис Энплуайт.
      – Ну и чудесно, вполне достаточно. Как туда пройти? – Эдгар направился к дверям.
      – Прямо по дорожке, а потом через вторую калитку направо. Там около большой яблони, которая стоит отдельно, есть маленький затон. В нем даже форели водятся, может, вы их увидите, – хозяйка вывела гостей на крыльцо. – Когда вернетесь, чай будет уже готов, – и она приветливо помахала друзьям рукой.
      В затоне, образованном выступом скалы, было чудесное песчаное дно. Большая яблоня росла так близко, что ее ветви почти касались воды. Она зазеленела и вот-вот должна была расцвести: уже наливались алые почки.
      В узком затоне не хватало места для двоих, и Питер дожидался своей очереди, оглядывая луг, камни. Всюду виднелись заросли терновника, полевые цветы качали на ветру головками, а дальше, на невысоком холме, темнела буковая роща.
      Свежий ветер трепал ветки деревьев, солнце золотило траву, звонко заливались птицы.
      Питер блаженно вдыхал чистый деревенский воздух и думал сразу о стольких вещах, что ему казалось, будто он ни о чем не думает, а просто глупо счастлив…
      Во время долгого чаепития со свежими яйцами, сливками, вареньем и тоненьким домашним печеньем, пахнущим шафраном, Стоун изредка бросал взгляды на Полли, которая то и дело убегала на кухню. Смотреть на нее было для него все равно, что любоваться цветком или каким-нибудь чудесным явлением природы.
      Полли вошла с тарелкой свежего творога. Питер не смог оторвать от нее взгляда, пока она, заметив это, не опустила глаза, дрогнув ресницами, и не вышла из комнаты тихо, как мышь.
      – Пойдем на кухню, посмотрим на нее подольше, – предложил Эдгар. – Эта девочка – весьма интересный психологический объект, – проговорил он в раздумье.
      Губы Питера дрогнули. Какой осел этот Эдгар!
      – «Интересный объект!» Да она просто дикий цветок, которым радостно любоваться! – заметил Стоун.
      Не обращая на него внимания, Эдгар продолжал:
      – В ней таятся необычайные эмоциональные возможности. Ее нужно только разбудить, и она тогда станет изумительной.
      – И ты собираешься ее разбудить? – возмутился Питер.
      Эдгар посмотрел на него презрительно и усмехнулся. Питер взъерошил свои волосы и сердито сказал:
      – Ты можешь идти на кухню, если хочешь, а я ложусь спать.
      Питеру казалось, что сон подхватил его в бесшумном и быстром кружении, но на самом деле он не спал и слышал, как пришел Эдгар.
      Еще до того, как друг, улегшись на свою кровать в низкой мансарде, стал «прославлять» тьму тонким носовым храпом, Питер слышал крик совы.
      Стоун лежал на твердой постели, вдыхая ночные запахи, проникавшие через открытое окно над его головой. И если не считать ноющей боли в колене, разбитом о камень при выходе из затона, Питер чувствовал себя отлично.
      Правда, какое-то раздражение по отношению к Эдгару давало себя знать, но такое часто бывает, когда пробудешь с человеком несколько дней кряду.
      В темном квадрате незанавешенного окна начинало уже светлеть, когда Питер, еще немного поворочавшись, крепко заснул.
      На следующее утро колено Питера сильно распухло и стало очевидно, что задуманное друзьями путешествие не осуществимо. Эдгару нужно было вернуться в Лондон. И он ушел около полудня с иронической улыбкой, царапнувшей Стоуна. Но эта царапина сразу зажила, едва тощая фигура Эдгара скрылась за поворотом.
      Весь день Питер отдыхал, вытянув больную ногу, на зеленой деревянной скамье, стоявшей на лужайке, где от солнца сильнее чувствовались запахи левкоев, гвоздики и смородины.
      Он блаженно курил, мечтал, смотрел вокруг. То и дело миссис Энплуайт и Полли подходили и спрашивали, не нужно ли ему чего-нибудь.
      – Нет, нет, спасибо, здесь замечательно хорошо, – улыбался Питер.
      После перевязки, которую сделала ему Полли, Стоун вдруг спросил:
      – Как вам понравился мой друг, Полли?
      Она прикусила верхнюю губу, стараясь не улыбнуться, очевидно, она считала это невежливым.
      – Чудной джентльмен, рассмешил всех нас. Наверно, он очень умный.
      – Чем же он вас рассмешил?
      – Он сказал, что я дочь бардов. А кто они такие?
      – Валлийские поэты, жившие сотни лет назад.
      – Но почему же я их дочь?
      – Эдгар хотел сказать, что вы похожи на девушек, которых воспевали.
      Полли нахмурила брови.
      – По-моему, господин Эдгар просто любит шутить. Разве я и в самом деле похожа на них?
      – А вы поверите тому, что я скажу?
      – О, конечно!
      – Думаю, что он сказал правду, – заверил Питер.
      Полли счастливо улыбнулась.
      Вечером, когда Питер поужинал холодной уткой и творогом с сидром, вошла девушка и сказала:
      – Извините, сэр, тетя спрашивает, не попробуете ли вы кусочек нашего пирога?
      – Если мне позволят пойти на кухню, – ответил Питер.
      – О, конечно! – радостно согласилась Полли. – Но вам будет скучно без вашего друга.
      – Мне! Ну, нет! А никто не будет возражать?
      – Кто же? Мы все будем только рады.
      Питер вскочил слишком поспешно, забыв о больной ноге, споткнулся и упал. Девушка ахнула и протянула к нему обе руки. Питер схватил их – маленькие, грубые, загорелые – и, с трудом подавив желание поднести их к губам, позволил Полли помочь ему встать. Девушка поддержала его, подставив плечо. Опершись на него, Питер пошел к двери.
      Он испытывал ни с чем не сравнимое удовольствие от этой живой опоры. Но вовремя сообразил, что лучше взять палку и снять руку с плеча Полли перед тем, как войти на кухню.
      В эту ночь Питер спал, как убитый, и, когда проснулся, опухоль на колене почти прошла.
      После полудня Стоун мог уже пойти побродить с хозяйскими сыновьями. Темноглазые, черноволосые маленькие шалуны – одному было семь, другому шесть, скоро перестали дичиться Питера и болтали без умолку, – он умел разговаривать с детьми.
      Они все вместе отправились к затону за форелью. Стоун сидел на большом камне у берега, мальчишки, лежа на животах у ручья, пытались поймать рыбу руками.
      Старший, Ник, более смелый, встал и подошел к Питеру.
      – А на этом камне всегда сидит страшный цыган.
      – Какой страшный цыган?
      – Не знаю, никогда не видел. Полли говорит, что он тут сидит, всегда, когда в доме будет несчастье, – с дрожью в голосе, сообщил Ник. – Он сидел тут и в ту ночь, когда лошадь разбила отцу голову. Цыган этот играет на скрипке.
      – А что он играет?
      – Не знаю.
      – А какой он?
      – Весь черный. Старый Джим говорил – он весь волосатый. Страшный-престрашный! Ходит по ночам, – темные раскосые глаза мальчика испуганно забегали. – Полли его боится.
      – А она его видела?
      – Нет! Зато вас-то она не боится!
      – Конечно, не боится. Чего ж ей меня бояться?
      – Она вечерами за вас молится!
      – Откуда ты знаешь, плут ты этакий?
      – Вчера, когда мы ложились спать, я слышал, как она говорила: «Боже, благослови нас всех и мистера Питера!»
      – А подслушивать нельзя! – наставительно произнес Стоун.
      Когда вечером Полли принесла чай, Питер спросил у нее:
      – Что это за страшный цыган, Полли?
      Девушка испуганно взглянула на него.
      – Он приносит несчастье.
      – Глупости все это, – храбро произнес Стоун. – Вот пойду сегодня ночью и непременно сяду на его камень.
      Полли умоляюще сложила руки:
      – Ну, пожалуйста, не надо!
      – Почему? – сделав удивленное лицо, спросил Питер. – А потом, не все ли вам равно, если даже со мной что-нибудь случится?
      Девушка не ответила, и он вдруг бросил как будто невзначай:
      – Только, пожалуй, мне его не придется увидеть, завтра я должен буду уехать.
      – Почему так скоро? – Полли не смогла скрыть волнения.
      – Ваша тетушка, должно быть, не захочет меня дольше держать.
      – О нет, у нас летом всегда бывают жильцы. Питер пристально посмотрел на нее.
      – А вам хотелось бы, чтобы я остался?
      – Да, – прошептала Полли и, залившись румянцем, быстро выбежала из комнаты…
      К вечеру, после ужина, Питер отправился в сад. Он улегся в душистую высокую траву и слушал пение птиц. Вдруг он заметил тень, мелькнувшую возле садовой калитки. Стоун приподнялся на локте и увидел, как Полли вырвалась из цепких рук неуклюжего краснощекого конюха. Джо все-таки схватил ее за плечи, и они остановились друг против друга, шагах в двадцати от Питера, не замечая его, лежавшего в густой траве.
      Питер видел сердитое растерянное лицо девушки, пытающейся уклониться от объятий парня.
      Стоуна так больно задела эта сцена, что он вскочил на ноги. Они увидели Питера. Полли опустила руки, отшатнулась и спряталась за дерево.
      Джо что-то ей сердито буркнул, перепрыгнул через забор и исчез. Питер медленно подошел к девушке. Она стояла, кусая губы, необычайно красивая, с растрепавшимися волосами и опущенными ресницами.
      – Простите меня, Полли, – сказал Стоун.
      Она быстро глянула на него исподлобья и, вздохнув, пошла прочь.
      Питер бросился за ней:
      – Полли!
      Но она не остановилась, Стоун взял ее за плечо и мягко повернул к себе:
      – Постойте, давайте поговорим!
      – Почему вы извинились передо мной. Не у меня вам просить прощения.
      – Ну, значит, у Джо.
      – Как он смеет бегать за мной?
      – Влюблен, как видно?
      Полли топнула ногой.
      – Хотите, я разобью ему голову, – коротко засмеялся Питер.
      – Вы смеетесь надо мной, вы смеетесь над всеми нами! – вскрикнула вдруг девушка с неожиданной горячностью.
      Он схватил ее руки, но она все отступала, раскрасневшись, пока темные пряди ее волос не запутались в цветущих ветвях старой яблони.
      Питер поднес одну из ее рук к губам.
      Полли вдруг остановилась. Казалось, она дрогнула и потянулась к нему.
      Поддавшись неожиданному порыву, Стоун обнял ее, прижал к себе, поцеловал в лоб – и сразу испугался. Полли внезапно побледнела и закрыла глаза, так что длинные ресницы темной каймой легли на бледные щеки. Руки ее бессильно повисли вдоль тела. От прикосновения полудетской груди дрожь охватила Питера.
      – Полли, – шепнул он и выпустил девушку из объятий.
      В тишине резко ухнул филин.
      Вдруг Полли схватила руку Питера, поднесла ее к своей щеке, к сердцу, к губам, страстно поцеловала и помчалась прочь, меж замшелыми стволами яблонь, пока они не скрыли ее от Стоуна.
      На следующее утро, после завтрака, Питеру захотелось увидеть Полли. Что он знал о любви, пока девушка не схватила и не поцеловала его руку? А теперь – чего только он не знает.
      Питер прошел в свою комнату, чтобы взять книгу, и сердце у него заколотилось: она была там и застилала постель. Стоун остановился в дверях и следил за ее движениями.
      И вдруг радость хлынула в его душу: он увидел, как Полли нагнулась и поцеловала подушку в том месте, где была вмятина от его головы.
      Как показать ей, что он видел это трогательное проявление любви!
      Но если Полли вдруг услышит, что он потихонечку уходит, – будет еще хуже. Девушка подняла подушку, как будто не решаясь сгладить отпечаток его щеки, но вдруг подушка упала и она быстро обернулась.
      – Полли!
      Девушка приложила ладони к щекам, но глаза ее прямо и бестрепетно погрузились в его глаза. Никогда раньше Питер не видел так ясно глубину, чистоту и трогательную преданность этих влажных, как будто росой омытых глаз.
      Он еще нашел в себе силы сделать к ней шаг. Но при мысли о том, как она только что целовала его подушку, у Питера закружилась голова, и он бросился к Полли.
      Коснувшись губами ее глаз, Стоун подумал в странном восторге:
      «Теперь все кончено!»
      Полли не уклонялась от его губ, а они ухе двигались, пока не встретились с ее губами.
      Это был первый настоящий поцелуй любви – необычайный, чудесный, и все же почти невинный.
      – Приходи сегодня ночью под большую яблоню, когда все лягут спать, – шептал ей на ухо Питер. – Полли, обещай, я буду ждать тебя!
      – Обещаю, – проговорили, чуть слышно, ее коралловые уста.
      Питер еще раз поцеловал Полли и отпустил ее. Девушка стремглав побежала к калитке сада. Ее душа пела и ликовала:
      – Он любит меня, он любит меня! – выстукивало трепетное девичье сердце…
      Было уже около десяти часов, когда Стоун, спрятав в карман газету, которую он, не читая, целый час держал в руках, пробрался через дворик в сад. Месяц, совсем золотой, только что встал над холмом. Под яблоневыми деревьями было темно, и Питер остановился, в поисках тропы, чувствуя несмятую траву под ногами.
      Вдруг он услышал, как осторожно скрипнула калитка, потом раздался шорох. Питер прислонился к корявому толстому стволу старой яблони и затаил дыхание.
      Бесшумно, словно дух, между деревьями скользнула тоненькая фигурка Полли.
      И вот Стоун увидел ее совсем рядом – девушка буквально слилась со стволом яблони. Она стояла совсем тихо, пристально глядя на юношу.
      – Полли! – шепнул он и протянул руки. Девушка бросилась прямо к нему на грудь.
      Питер услышал биение ее сердца совсем близко. И тут он вдруг испытал всю полноту власти любви, всю силу истинного чувства.
      Полли была девушка не из его круга, так проста, так молода и опрометчива; такая влюбленная и беззащитная! Как же он мог не стать ее защитником? Как мог не взять все, что Полли отдавала ему, как мог не отпраздновать весну в ее и своем сердце?
      И Стоун крепко обнял девушку, стал целовать ее глаза, губы. Он, ни о чем не думал – он испытывал одно лишь блаженство! Судьба предназначила ее для него! Но только страсть вспыхнула в нем теперь сильнее всех рыцарских чувств, и Питер вздохнул:
      – О, Полли! Зачем ты пришла?
      В ее глазах вспыхнуло удивление:
      – Сэр, вы же меня просили.
      – Не зови меня «сэр», моя радость?
      – Как же мне вас звать?
      – Просто Питер.
      – Я не смогу, нет… нет, – смущенно прошептала она.
      – Но ты меня любишь? Да? – спросил тихонько Питер.
      Через несколько секунд он едва уловил ответ, произнесенный шепотом:
      – Как же мне не любить вас? Мне бы только быть с вами… и все…
      – Все… – не то переспросил, не то повторил за ней Питер.
      – Я умру, если не смогу быть с вами, – так тихо, что Стоун едва смог расслышать, прошептала Полли.
      Питер вздохнул всей грудью:
      – Тогда останься со мной!
      – О-о! – выдохнула девушка в ответ.
      Взволнованный обожанием и восхищением, зазвеневшим в ее голосе, он продолжал шептать Полли на ухо:
      – Мы уедем с тобой в Лондон. Я покажу тебе свет. И я позабочусь о тебе, Полли, даю слово. Я никогда не буду груб с тобою…
      – Мне бы только видеть вас, только бы быть с вами, – как молитву произносила Полли эти слова.
      Питер гладил ее волосы и горько говорил:
      – Завтра я поеду в Торки и достану денег: куплю для тебя платье, чтобы ты не выделялась из толпы, и мы убежим отсюда. А когда мы приедем в Лондон, мы, может быть, сейчас же и обвенчаемся.
      В темноте Стоун почувствовал, как взметнулись ее волосы, когда она тряхнула головой:
      – Нет, нет. Я не могу. Я только хочу быть с вами, я не стою вас…
      Опьяненный собственным великодушием, Питер зашептал еще горячее:
      – О нет, это я не стою тебя… Ах, Полли, милая, скажи, когда ты меня полюбила?
      – Когда я увидела вас в лесу, и вы взглянули на меня. В первый же вечер я полюбила вас, но я никогда не думала, что буду вам нужна…
      – Нужна, нужна, – шептал Питер.
      Она опустилась на колени, пытаясь поцеловать его ноги. Питер в ужасе содрогнулся, поднял Полли и крепко обнял, слишком потрясенный, чтобы говорить.
      Девушка прошептала:
      – Почему вы мне этого не позволили?
      – Нет, это я должен целовать твои ноги!
      Полли так улыбнулась, что у Стоуна на глазах выступили слезы…
      И вдруг ее глаза расширились, с болезненным ужасом глядя мимо Питера, она вырвалась из его рук и прошептала:
      – Смотрите!
      Стоун видел только сверкающий ручей, позолоченные луной кусты терновника, а за ними – неясные очертания озаренного месяцем холма. Позади Питера раздался леденящий душу шепот Полли:
      – Привидение! Страшный цыган!
      – Где?
      – Там, у камня, под деревьями…
      Рассердившись, Стоун перепрыгнул ручей и побежал к старой яблоне. Никого! Питер бегал, спотыкаясь среди валунов и кустов терновника, ругаясь вполголоса и все же чувствуя что-то похожее на страх:
      – Какая чушь! Как глупо! Здесь никакого цыгана нет и в помине!
      Стоун вернулся к яблоне. Но Полли уже нигде не было. Питер услышал лишь легкий шорох да скрип калитки. Вместо девушки – только старая яблоня. Питер обхватил руками ствол и тяжело вздохнул…
      На следующее утро, выйдя из поезда на вокзале в Торки, Стоун нерешительно пошел по набережной. Этот курорт – один из лучшие в Англии – был ему незнаком. С трудом Питер отыскал отделение своего Лондонского банка и там наткнулся на первое препятствие.
      Служащий банка спросил его:
      – Кто из живущих постоянно в Торки, наш клиент, мог бы удостоверить вашу личность?
      Стоун растерянно ответил:
      – Я приезжий и в Торки впервые.
      – В таком случае вы должны протелеграфировать в Лондон, в банк. По получению положительного ответа, наше отделение будет радо услужить вам, – и служащий, вежливо улыбнувшись, закрыл окошко.
      Подозрительность холодного делового мира омрачила радужные мечты Стоуна. Но телеграмму он посылать не стал, а отправился снова на вокзал, чтобы успеть на ближайший лондонский поезд.
      – Так будет быстрее, чем телеграф, – думал Питер, сидя у окна в вагоне. – Заодно, узнаю у друзей, кто поможет нам обвенчаться…
      В Торки Стоун вернулся только через два года, в конце августа, перед началом занятий в университете.
      Лондон захватил его круговертью крупных и мелких событий. Питер каждый день собирался вернуться к Полли, или хотя бы написать ей на ферму. Но всякий раз дела препятствовали его намерениям.
      Через месяц он уже реже вспоминал Полли, успокаивая себя тем, что девушка, несомненно, забыла его, забыла их мимолетный яблоневый роман. Ведь в сущности что и было между ними, так это всего несколько поцелуев…
      И вот, спустя столько времени, погостив немного у отца, который по-прежнему служил дворецким у лорда, Питер ехал в Торки к своему другу Филу Холидею… Они вместе должны были возвращаться в университет.
      Вдоволь накупавшись в море, друзья направились в кафе, когда Питер Стоун вдруг остро почувствовал, что ему необходимо снова увидеть маленькую Полли.
      Бросив что-то невразумительное обескураженному Филу и договорившись с ним о встрече вечером, Стоун опрометью бросился к проезжавшему такси.
      Через полчаса машина притормозила у ворот фермы. Вокруг никого не было видно. Питер попросил шофера подождать его и направился к калитке сада.
      Из-за старой яблони навстречу Питеру заковылял седобородый конюх Стив. Стоун сразу узнал его и, улыбаясь, спросил:
      – Добрый день, Стив! Вы не помните меня? Я жил здесь на ферме два года назад. А где хозяйка, миссис Энплуайт?
      Старик молча смотрел на него.
      – Вы меня поняли, Стив. Я хотел бы видеть племянницу хозяйки – Полли. Вы не подскажете, где мне ее искать?
      Старый конюх тяжело вздохнул, но по-прежнему, не говоря ни слова, смотрел на Питера. Из окруженных сотнями морщин стариковских глаз медленно, одна за другой, побежали крупные слезинки.
      Стоун нервно вскрикнул:
      – Да вы что, дара речи лишились. А я помню вас как заправского балагура…
      – Полли очень долго ждала вас, – глотая слезы, говорил хриплым голосом конюх. – А когда бедняжка поняла, что вы не вернетесь, – наложила на себя руки…
      – Полли умерла? – еще не веря, прошептал пересохшими губами Стоун.
      – Да, сэр, она утонула вон в том затоне, – и старик махнул суковатой палкой в сторону ручья. – Я думаю, сэр, что она пошла на смерть из-за любви к вам. Знайте про это, – и Стивен заковылял по дорожке вглубь сада.
      Вернувшись в Лондон, Стоун не стал больше посещать свой юридический факультет. С той минуты, как он узнал о смерти Полли, будущая карьера юриста потеряла для Питера всякий смысл.
      Там, на ферме, стоя у небольшого холмика, где Полли была похоронена, Питер поклялся, что никогда не будет судить других. Следовательно, он никогда не станет юристом…
      Спустя несколько месяцев, он был принят в Гроули-холл на должность дворецкого по рекомендации, данной ему хозяином отца, лордом Стейсом.
      С тех пор прошло почти двадцать лет…
      Сарра Тикет давно работала в Гроули-холле. Но она не была старухой, просто она очень молоденькой попала сюда. Строптивая и ветреная девчонка, она за короткое время прошла путь от судомойки до горничной в господской части дома. Но, отдавая должное ее сообразительности и проворности, мистер Стоун частенько становился в тупик от непредсказуемых парадоксальных поступков гордой и самолюбивой Сарры. Набираясь опыта, она, упрямо шла год за годом к тому положению среди прислуги, которое занимала теперь.
      Язвительная, завистливая и жадная, но вместе с тем увлекающаяся, пылкая и доверчивая – вот некоторые черты Сарры Тикет.
      В первое же лето службы в Гроули-холле она совершила такой головоломный каскад поступков, что никто из старожилов имения сэра Джеймса не смог бы припомнить и десятой доли чего-нибудь подобного.
      Началось все с любви, породившей ураган невероятных в этих местах страстей и событий.
      Две молодые хорошенькие англичанки из простонародья, в нарядных светлых платьях, с дешевыми зонтиками в обтянутых нитяными перчатками руках, направлялись на ежегодное гуляние по случаю дня святой Беатриссы – покровительницы местной церкви. Этот праздник, как правило, попадал на жаркие сухие дни середины июля, когда жизнь в Гроули-холле несколько замирала, когда гостей не ждали и работы было немного.
      Поэтому Сарра и Рита имели полное право полюбоваться праздником от начала и до конца.
      Сарра бросала тоскующие взгляды на всех молодых людей. Это ли не почва для завязывания знакомства, но «клев» был вялый и скоро у обеих девушек появились раздражение и недовольство всем миром.
      Вот на этом фоне разочарованности откуда-то из толпы вывернулся субъект неопределенного возраста, но с вполне определенными намерениями. Он, как ни в чем не бывало, словно они давно уговорились здесь встретиться, да вот неудача – опоздал, – направился к девушкам со своим, как видно, обычным приветствием.
      – Доброе утро, сударыни, недурная погодка сегодня, не так ли?
      Брошенный Саррой взгляд на простоватую синюю куртку и котелок достаточно красноречиво говорил о ее состоянии, и казалось маловероятным, чтобы она была способна сейчас прислушаться к голосу рассудка. Вскоре завязалась оживленная беседа Сарры и незнакомца, а Рите не оставалось ничего иного как сопровождать эту парочку.
      Веселье только разгоралось. Официальные шествия, богослужения и песнопения завершились и толпа, соскучившись по шуткам, развлекалась, как могла. Большая орава молодых людей в большом ландо принялась обстреливать горожан из духовых ружей. Те отругивались, а щеголи делали вид, что сейчас наедут на какую-нибудь тележку.
      Появилась повозка с двумя воткнутыми по бокам шестами, между которыми раскачивались на веревке около дюжины ночных горшков. А тащила эту повозку низкорослая лошадка, на передние ноги которой были надеты дамские панталоны. Бедное животное, не понимавшее во что его обрядили, выглядело столь нелепо в этом неподобающем одеянии, что Рита и Сарра прямо помирали со смеха.
      В это время к ним прибился какой-то престарелый господин, ни на что не претендовавший, но упорно державшийся веселой троицы. А вскоре выяснилось, что у пожилого джентльмена водятся деньжата. Тот о чем-то недолго посовещался с Полом Хартли, так звали обладателя неотразимой синей куртки и котелка, и оба объявили девушкам, что пора заморить червяка, на что получили положительный ответ.
      А дальше началась какая-то чертовщина. В первом же ресторане, куда они сунулись, Пол спросил у швейцара:
      – Где здесь лучше всего кормят?
      – В Восточном зале самая лучшая кухня, сэр, – получили ответ.
      Свет на стенах в изысканных канделябрах, маленькие столики на двоих, приглушенные разговоры и тихий смех – все это ошеломило служанок, и они почувствовали себя не в своей тарелке. А когда рядом с ними остановился высокий официант во фраке с перекинутой через руку салфеткой и спросил: «Что господам угодно будет заказать?» – Пол предложил перекочевать в закусочную.
      Но их благодетель в помятом летнем костюме успел уже где-то хватить лишнего и заявил, что плевать он на всех хотел и что он может купить разом все столики в этом дерьмовом ресторане. После этого заявления метрдотель предложил гостям перейти в отдельный кабинет, но предложение было решительно отвергнуто, как неприемлемое для сегодняшнего вечера. В конце концов, было велено подать самое вкусное, что у них есть.
      Кто-то вспомнил о пыли на дорожках парка и все дружно пошли в туалет мыть руки. А когда Сарра и Рита опять появились в зале, то никак не могли вспомнить, где они сидели до этого. Наконец Пол громко позвал их к столику.
      «Летний костюм» заказал шампанское, но оно никому не понравилось, за исключением, пожалуй, Сарры, которая развеселилась от этого напитка даже чрезмерно. И лишь после того, как Пол еще раз внимательно ознакомился с меню и решительно потребовал подать седло барашка, а второй джентльмен взялся лично разрезать мясо, ужин стал похож на ужин. Кофе никто пить не стал, а маленькие рюмочки коньяка привели к дальнейшему опьянению. Тут выяснилось, что шутки в зале ничуть не разрешаются, как признанные дурацким занятием, и вся компания перекочевала в буфет, где никто не мог помешать напиваться в свое удовольствие.
      Они пили, спорили и переругивались до тех пор, пока Рита не заметила, что Сарра что-то больно побледнела. Старичок в летнем костюме был и подавно готов. Хотя, придя ненадолго в себя, он очень удивил Пола Хартли, когда расплатился по счету за весь ужин. Пол для себя уже давно решил, что они гуляют просто так, пока их не выгонят, или не побьют за неуплату.
      Когда они вышли на улицу, Рита вынуждена была отойти в сторону, а возвратясь, заявила, что чувствует себя получше, но хочет домой.
      – В жизни для меня есть только две вещи, – неожиданно связно заговорил «летний костюм», – вино и женщины.
      Пол, услыхав это признание, сказал:
      – Правильно, старина, – и протянул старику руку. – Не нужно, однако, чтобы они нас слышали, – добавил он.
      Мужчины пожали друг другу руки, и Пол сказал, чтобы друзья не беспокоились о Сарре, что он проводит ее домой. Рита наотрез отказалась ехать в повозке, и они с пожилым джентльменом пошли пешком.
      А Пол уговорил какого-то малого сделать рейс в поместье сэра Джеймса.
      Сарра тут же задремала, склонив голову к дружку на плечо, и когда извозчик, к удивлению Пола, остановился перед роскошным подъездом Гроули-холла, добудиться девушки было нелегко.
      – А вы тут неплохо живете, я погляжу, – сказал Пол. – У тебя есть ключ?
      – Нет, мистер Стоун нам ключей не дает. Придется звонить, там есть дежурный лакей… Ох, до чего же я устала, Пол, – простонала она. – На ногах не стою…
      – Пойдем ко мне, если не хочешь здесь шуметь.
      – Нет, Пол, я не могу. Я еле жива.
      Пол настаивал, приговаривая:
      – Смотри, сторож твой рассвирепеет… Мы же перебудим весь дом.
      – А что поделаешь? Я же не могу одного разбудить, а других нет.
      Наконец открылась боковая дверь, причем совсем не та, в которую они ломились, и появился высокий мужчина в рубашке без пиджака.
      – Что тут за шум?
      – Это я, мистер Уорсли, Сарра.
      – Что случилось, кто это с тобой? Да ты пьяна, черт тебя подери и твоего собутыльника!
      – Вовсе она не пьяна! – посчитал необходимым вступиться Пол. – Просто жарища была ужасная.
      – А вы кто такой? Почему вы являетесь сюда в такой поздний час?
      – А кто вы такой, позвольте вас тогда спросить? Не будь меня, она бы сейчас тащилась где-нибудь в окрестностях.
      Мистер Уорсли шагнул вперед, чтобы получше разглядеть стоявшего перед ним мужчину, а Сарра, воспользовавшись моментом, проскользнула в дом.