– Ну, что вы, сэр, это невозможно!
      – Стоун! По-моему, вы и эта машина были просто созданы друг для друга, – попыхивая сигарой, добродушно говорил Льюис, пуская замысловатыми кольцами дым.
      Вежливо, но не теряя чувства собственного достоинства, Питер ответил:
      – Это очень любезно с вашей стороны, сэр!
      Потирая руки от удовольствия, Льюис продолжил:
      – Ну, вот мы и уладили это дело! И послушайте моего совета, Стоун, прокатитесь с ветерком по дорогам доброй старой Англии, пока я слетаю в Штаты.
      – Тогда, сэр, с вашего позволения, я бы съездил в западную часть материка, – медленно проговорил дворецкий.
      – Отлично! – обрадовался Льюис. – Там великолепные пейзажи.
      Не обращая внимания на хозяйскую восторженность, дворецкий спокойно продолжил:
      – И может быть, именно там я бы смог разрешить все наши проблемы со слугами. Кстати, я получил письмо от нашей бывшей экономки, миссис Эмили Томпсон. Она живет в Торки и пишет, что сейчас абсолютно свободна, так что, если вы не против, сэр, она смогла бы вернуться на прежнее место.
      – Ваша подружка? – весело подмигнул Льюис, – признавайтесь, старый вы плут! Старая связь!
      – Ни в коем случае! – ни один мускул не дрогнул на лице дворецкого. – Но она весьма способная экономка, сэр! Весьма способная!
      – Простите меня, Стоун! Я просто пошутил!
      Питер ничего не ответил. Он подошел к окну и открыл его створки. Солнечные лучи хлынули в комнату. Мокрые ветви яблоневых деревьев отливали серебром. В саду заливались птицы. Весна во всю мощь заявила о себе. Природа ликовала и буйствовала. Дворецкий посмотрел на круглую беседку в глубине сада. Ему показалось, что у беседки мелькнула легкая девичья тень и мгновенно исчезла.
      Что-то сладко заныло у Питера в груди.
      – Послушайте, Стоун, – громкий голос мистера Льюиса заставил дворецкого повернуться. – Мне в ваших газетах больше всего нравятся некрологи.
      Американец лениво перелистывал принесенную дворецким прессу.
      – Государственные похороны любому сукиному сыну. У нас в Соединенных Штатах такого нет, к сожалению…
      Почтальон опустил письмо в щель входной двери именно в тот момент, когда миссис Томпсон пылесосила ковер в холле. Она аккуратно вытерла руки сухой ветошью, и осторожно вскрыла конверт. Письмо было отправлено из Гроули-холла два дня назад.
       «Дорогая миссис Томпсон!– писал ей Питер Стоун. – Возможно, я на следующей неделе буду в Торки. Пожалуйста, оставьте сообщение до востребования в почтовом отделении, сможете ли вы меня принять для беседы».
      Эмили с радостью вчитывалась в четкие буквы стоунского почерка.
       «Миссис Томпсон! У вас всегда была великолепная память! – польщенная Эмили улыбнулась. – Вы, безусловно, должны помнить нового хозяина Гроули-холла мистера Джека Льюиса».
      – Ну, еще бы мне его не помнить! – вслух проговорила женщина, оторвавшись от письма.
       «Он был конгрессменом, но теперь ушел от политической жизни, выкупил Гроули-холл и поселился в нем, – продолжал дворецкий. – Скоро должна приехать и супруга хозяина. Но, должен я вам сообщить, что мы ищем новых слуг для дома. Прежних почти не осталось, кого уволил Льюис, кто ушел сам еще в последние годы жизни лорда Гроули».
      В этом месте письма Эмили тяжело вздохнула и, присев на краешек кресла, вытерла платком вмиг повлажневшие глаза.
      Потом миссис Томпсон опять принялась за чтение.
       «Я хочу вам сказать, дорогая Эмили, что когда вы уехали из Гроули-холла, чтобы выйти замуж за Стивена Бенсона, с тех пор ни одна экономка, поработавшая в доме, не поднялась до ваших высот!»
      Краска смущения залила бледное лицо миссис Томпсон и она вдруг вспомнила день своего приезда в Гроули-холл…
      После внезапной смерти от туберкулеза Дэвида Шредера, Эмми долго не могла прийти в себя. Знакомы они были всего неделю, но эта неделя осталась в памяти на всю жизнь.
      Дэвид будто чувствовал свой скорый конец и поэтому так много рисовал, что порой падал без сил у мольберта, где и находила его Эмили, лежащего без чувств, а рядом валялись окровавленные платки Дэвида.
      Эмми упрашивала Шредера обратиться к врачу, но он упрямо отмахивался от нее. Дэвид почти не ел, а курил одну сигарету за другой. Останавливался лишь тогда, когда с глухим кашлем легкие выбрасывали кровавые сгустки.
      Эмми пыталась выяснить у Шредера что-нибудь о его родных. Но этот ее вопрос всегда натыкался на глухую стену молчания.
      – У тебя есть пока я. У меня пока есть ты! – обычно огрызался Дэвид. – Я не хочу знать, кто, когда и где был с тобой раньше. И ты не должна желать знать, кем, с кем и где был я до тебя, ясно!
      Все это Шредер проговаривал обычно, не выпуская сигарету изо рта и нанося мазок за мазком на холст. «Купальщица» – так называла про себя Эмми картину с лебедем на озере, что стояла незавершенной. На лице девушки, которая застыла в позе изумления перед дивным творением природы, художником были написаны только глаза – бездонно-синие, распахнутые навстречу жизни.
      Эмми долго рассматривала себя в зеркале. Она знала, что ее глаза привлекали людей своим необычным цветом. Но с полотна на Эмили смотрели неземные, полные божественного света очи ангела.
      И тогда она поняла, что Шредер – гений. Он настоящий художник, который готов положить свою молодую жизнь на алтарь искусства.
      Эмми с ужасом наблюдала за тем, как силы покидают Дэвида. Он уже и кисть держал двумя руками. И мало говорил с Эмми, а все больше сидел и смотрел на нее своими черными пронзительными глазами.
      В один из таких вечеров, Шредер вдруг поманил к себе Эмми и, едва успевая отдышаться от разрывающего все его нутро кашля, прохрипел:
      – Малышка, видно мне скоро конец. Возьми у меня во внутреннем кармане вещмешка бумажник и подай мне.
      Эмми быстро принесла портмоне Дэвиду и он, с трудом оттянув ногтем тоненькую кожаную обшивку, вытянул небольшой кусок картона. На нем значился какой-то телефонный номер.
      – Возьми это, – дрожащей рукой Шредер протянул квадратик Эмми. – Беги на почту и позвони в Лондон Фрэнку. Пусть поскорей приезжает. Мне необходимо его видеть.
      Рыдая, Эмми проговорила:
      – Но у меня нет денег на телефон!
      – Попроси в кредит на имя Фрэнка. Тебе обязательно нужно его застать сегодня. Иди!
      И Дэвид, легонько подтолкнув плачущую Эмми, в изнеможении откинулся на подушку.
      Фрэнк Льюис появился в мастерской поздно вечером. Весь мокрый от дождя, он, едва сбросив плащ, кинулся к постели Дэвида.
      Шредер лежал, обложенный всеми мягкими вещами, которые можно было найти в студии.
      Эмми, заплаканная, то и дело подбегала к постели больного, меняя ему полотенца и подавая теплое питье.
      Фрэнк тихо спросил:
      – Ну, как он?
      Слезы градом брызнули из глаз Эмми:
      – Совсем плох!
      – Немедленно иди за врачом! – строго приказал ей Фрэнк.
      Девушка жалобно проговорила:
      – Но у нас уже нечем платить врачу!
      Фрэнк бросил в подол Эмили толстый бумажник:
      – Вот тебе мой кошелек. И бегом к доктору!
      Когда за Эмми закрылась дверь, Фрэнк подошел к постели Шредера.
      – Дэвид! Очнись! Это я, Фрэнк, ты звал меня?
      Больной медленно поднял тяжелые веки и долго всматривался в лицо друга, прежде чем память вернулась к нему окончательно.
      – Фрэнк, дружище, – облизывая сухие, потрескавшиеся от жара губы, едва слышно проговорил Шредер. – Спасибо, что ты приехал.
      – Ну, что ты, не стоит благодарности. Ведь мы – друзья. И ты бы поступил так же, не правда ли? – Фрэнк суетливо поправлял одеяло, подтыкал падающий с постели хлам, а сам то и дело с надеждой поглядывал на двери.
      Однако время шло, а Эмми и доктор все не приходили.
      – Фрэнк! – опять захрипел Шредер. – Я знаю, что часы мои сочтены, а мне надо тебе кое-что сказать, пока не вернулась Эмми.
      – Ну, что ты такое говоришь, – опять засуетился Фрэнк, боясь встретиться с Дэвидом взглядом. – Вот сейчас придет врач и…
      – Помолчи! – оборвал его Шредер. – Мне врач уже не нужен, – он на мгновенье забылся.
      Фрэнк беспомощно опустился на стул рядом с постелью Дэвида.
      – Фрэнк! – опять позвал его больной. – Обещай мне, что ты не дашь пропасть Эмми. Она – чудная, чистая душа. И все эти дни Эмми для меня была как дочь и сестра одновременно…
      Фрэнк хотел было что-то спросить, но вовремя закрыл рот.
      – Пожалуйста, позаботься о ней и ее малышке! – губы Дэвида едва шевелились.
      – О ком? – изумленно проговорил Фрэнк.
      – Потом Эмми тебе все объяснит. А пока – вот что. Я тебе отдаю все мои рисунки. Распорядись ими по своему усмотрению. А для Эмми у меня в рюкзаке есть небольшая коробочка. В ней ты найдешь несколько золотых изделий – это все, что осталось от старинного наследства Шредеров. И коль никого из Шредеров уже нет в живых, пусть драгоценности достанутся Эмили. Но она – большая транжирка. И поэтому я прошу тебя с умом распорядиться этим богатством.
      Через полчаса после прихода в мастерскую доктора Рэйгела, Дэвид глубоко вздохнул раз, другой и затих навеки…
      После похорон Шредера, Эмми стояла прижавшись к кладбищенской стене, не зная, куда идти, когда к ней подошел Фрэнк и тихо сказал:
      – Пойдем, Эмми, нам нужно с тобой кое-что обсудить.
      И он, слегка приобняв Эмми за плечи, повел ее к шоссе.
      Махнув проезжавшему мимо такси, Фрэнк сказал водителю:
      – Ресторан «Стэут» на Харгингэм-стрит, пожалуйста.
      – Но ведь я не одета соответственно, – едва слышно пролепетала Эмми, оглаживая руками свой видавший виды макинтош.
      – Нас там ждут! – ответил Фрэнк, помогая Эмми сесть в машину.
      Пока они ехали в такси, пошел теплый дождь. Они молча смотрели через окна автомобиля на мокрые улицы города, и каждый думал о своем.
      Но вот машина остановилась у небольшого здания, в витринах которого были выставлены деликатесы.
      Внутри стояло полдюжины столиков, но все они были заняты. За стойкой, заваленной всевозможной снедью, высился огромный немец, которого Фрэнк приветствовал, назвав его Шульцем.
      Шульц вылез из-за стойки с видом радушного хозяина, весь день ждущего этого торжественного момента, когда он сможет персонально обслужить клиента.
      Немец провел Фрэнка и Эмили вверх по ступенькам и ввел их в маленькую комнату. Там он предложил им меню и поспешил продемонстрировать свою немалую эрудицию в вопросах кулинарии.
      – Шульц, ты сначала принеси нам какой-нибудь сытной еды, а затем посмотрим, – попросил Фрэнк.
      – Сэр Тоби Гроули был здесь сегодня, – сказал Шульц, выходя.
      Эмми невольно вздрогнула, но Фрэнк не заметил этого.
      – Я считал, что «Зевс» больше в его вкусе, – вслед немцу проговорил Фрэнк.
      Шульц пожал плечами, всем своим видом давая понять, что никогда не поздно исправиться.
      – Сейчас сэр Тоби поехал в «Палас», – донеслось с лестницы.
      – Он может ехать хоть к дьяволу! – грубо ответил Фрэнк.
      В маленьком зале воцарилось молчание.
      – Сэр Тоби Гроули? Сын лорда Джеймса Гроули был здесь недавно? – взволнованно спросила Эмми.
      Этот вопрос заинтересовал Фрэнка:
      – А ты что, с ним знакома?
      – Знакома, это мягко сказано, – уклончиво ответила девушка. – Скажите, Фрэнк, зачем вы позвали меня сюда? Ведь после смерти Дэвида нас ничего уже не связывает, – глотая слезы, говорила Эмми.
      Фрэнк ласково коснулся дрожащей руки девушки:
      – Успокойся, крошка! Дэвид был моим единственным настоящим другом и здесь, в Англии, и во всем мире! – торжественно, как клятву, произнес он последние слова.
      Официант принес бургундское, шницель, яблочный пирог, стальтонский сыр, кофе и отличное брэнди. Вся эта роскошь была выставлена на подсобный столик в углу комнаты.
      Официант взглянул на Фрэнка, тот благодарно кивнул ему головой.
      Когда они вновь остались одни, Эмми, краснея по-девичьи, глядя на Фрэнка своими бездонно-синими глазами, спросила:
      – А чем мы будем рассчитываться за такой шикарный ужин? Ведь, насколько мне известно, вы – студент. У нас в Англии студенты не сидят с дамами в таких дорогих ресторанах!
      И она обвела восторженным взглядом драпированные золоченым штофом стены, хрусталь на люстрах и на столе, столовое серебро и отличной штучной работы фарфоровую посуду.
      – Но, во-первых, я студент американский, и, во-вторых, я единственный и любимый, заметьте, племянник дядюшки-миллионера, который, к тому же, является еще и моим опекуном, – как учитель маленькой ученице объясняет урок, так и Фрэнк покровительственным тоном говорил с Эмили. – Поэтому, дорогая Эмми, ни о чем не беспокойтесь, а приступайте к трапезе.
      Спустя час Эмми, наслаждаясь сытым теплом, разливающимся по телу, старалась не думать о темных улицах и предстоящих поисках ночлега, а слушала Фрэнка, который перешел с ней на ты.
      – Знаешь, Эмми, я тебе расскажу о себе и о своей семье, а ты мне – о своей семье. Идет?
      Девушка вспыхнула:
      – Зачем это вам?
      – Во-первых, говори мне – ты, ведь мы друзья. Не так ли? – ласково улыбнулся Фрэнк, демонстрируя великолепные ровные зубы. – Во-вторых, хотя это должно бы быть во-первых, я тебе должен буду кое-что сообщить, то, что может повлиять на твою будущую жизнь.
      Фрэнк заговорщицки посмотрел на разрумянившуюся от тепла и сытости девушку и подмигнул ей. Эмми невольно улыбнулась.
      – Хорошо! – согласилась она. – Но сначала расскажете о себе вы, ой, ты, – поправилась Эмми.
      Фрэнк поудобней устроился в кресле.
      – Я родился в Штатах в городе Флорида, но сразу после моего рождения наша семья переехала в Англию, в Ливерпуль. Когда мне было восемь лет, мои родители, достаточно богатые люди, решили совершить круиз из Европы в Америку на пароходе. В это путешествие отправились мои мать, отец, две сестры, их мужья и тетя.
      Меня не взяли с собой, так как я только что переболел корью и к тому же я плохо переносил морскую качку. Правда, мне было позволено с бабушкой приехать на пристань, откуда отправлялся этот шикарный корабль.
      Я хорошо помню день проводов. На причале собралось очень много народу. Корабль огромный, как дом, был украшен гирляндами из электрических лампочек.
      Гремели оркестры. Мимо меня то и дело проходили шикарно одетые дамы, а за ними спешили носильщики, волоча на себе чемоданы, картонки, коробки с роскошными шляпами, – Фрэнк на минуту замолчал, вспоминая прошлое.
      Эмми смотрела на него огромными глазами.
      – Капитан корабля в белоснежном кителе сказал в мегафон, чтобы провожающие отошли от трапа. Бабушка потащила меня за руку прочь. И в этот момент я споткнулся и упал, а когда поднялся, то увидел, что возле чугунного столба, на который набрасывают канаты, стоит маленький худенький мальчик и, словно не замечая никого вокруг, что-то быстро рисует в блокноте.
      Сразу забыв и про ушибленную коленку и про бабушку, которая, выпустив мою руку, тотчас потеряла меня, я подбежал к юному художнику.
      Мальчик, даже не глянув в мою сторону недовольно проворчал:
      «Ну, что уставился, ты мне их загораживаешь!»
      Я быстро оглянулся. За мной был только опустевший причал и огромный, величественно отплывающий корабль.
      Мне на всю жизнь врезалось написанное золотом на черном фоне название парохода – «Титаник».
      Мальчик уже не рисовал, а как завороженный, следил за удаляющейся махиной. По его тонкому лицу с нежными чертами из черных иудейских глаз катились крупные слезы. А пухлые детские губы шептали, как молитву.
      – Прощайте, навсегда! Прощайте, навсегда! Прощайте!
      – Ну, что ты заладил, прощайте навсегда! – не выдержал я. – Прокатятся по океану и вернутся, – как взрослый маленькому объяснил я мальчишке.
      – Нет, не вернутся! – со вздохом, утирая ладошкой слезы, ответил он. – Они там будут сначала справлять свадьбу Ребекки, моей сестры, а потом все поедут в Штат Техас к ее мужу, а оттуда к папиной родне в Чикаго.
      – А тебя почему с собой не взяли? – поинтересовался я.
      – У меня – морская болезнь, – со вздохом сообщил мальчик.
      – Какая такая морская болезнь? – оторопел я. – Корь знаю, скарлатину знаю, зубную знаю, а морскую – ты врешь, такой не бывает.
      – А у меня есть, это когда сильно укачивает на воде и рвет, – не вступая со мной в спор, мой новый знакомый начал складывать блокнот в школьный ранец, что висел у него за спиной.
      Я пристыженно помолчал, а потом сказал:
      – Дай, пожалуйста, посмотреть твой альбом, что ты там нарисовал. Мне интересно. Меня зовут Фрэнк. Меня тоже укачивает. И я остался здесь с бабушкой, а вся моя семья – там, на «Титанике» уплыла.
      Все это я выпалил на одном дыхании, боясь, что мальчик сейчас быстро соберет рисунки и уйдет.
      Но он выслушал меня и, опустившись на корточки, раскрыл передо мной блокнот. Я, не отрываясь, смотрел на удивительные, будто живые, карандашные портреты, которые заполнили все страницы альбома. На них были изображены молодые и не очень молодые женщины и мужчины. Все они были красивые, черноглазые и черноволосые и чем-то напоминали моего нового друга.
      – А где же корабль, ты же сказал, что я тебе загораживаю! – возмущенный, я несколько раз перелистывал блокнот, отыскивая в нем рисунок «Титаника».
      – Ты загораживал мне память! – совсем как взрослый, спокойно ответил мне художник. – В любой газете есть фото «Титаника». Можешь вырезать и хранить себе на память, а это – и он бережно погладил альбом, – это моя семья, такой я ее запомнил, навсегда, – тихо добавил мальчик и отвернулся.
      Вдруг кто-то больно ущипнул меня за ухо. Я обернулся. Бабушка крепко держала мое левое ухо и, шипящим от негодования голосом, выговаривала:
      – Не успели родители отчалить, как ты тоже отчалил. На сегодня останешься без ужина, негодный мальчишка! – и она перчаткой шлепнула меня по затылку.
      – Вы зачем бьете ребенка. Он и так из-за вас ушиб коленку, а вы еще деретесь!
      Тонкий мальчишеский голос в мою защиту прозвучал для бабушки так неожиданно, что ее рука с перчаткой застыла в воздухе, так и не обрушившись во второй раз на мой затылок.
      – Это еще что за адвокат тут выискался? – бабушка, слеповато щурясь, всматривалась в худенькую мальчишескую фигурку. – Ты кто, еврей? – вдруг грозно спросила она.
      – Да. Меня зовут Дэвид Шредер. Мой отец – известный банкир Марк Шредер. Слыхали! – с вызовом ответил мальчик и, быстро засунув блокнот в ранец, бросился с плачем к бегущей ему навстречу высокой красивой девушке-еврейке.
      – Рейчел! Я здесь! – громко крича, он обхватил подол ее пышной юбки руками и зарылся с головой в шелковых складках.
      – Ну, успокойся, малыш, я с тобой, хвала Господу! – девушка гладила его курчавую голову и покрывала поцелуями мокрое от слез лицо мальчика.
      Потом она оправила на нем костюмчик, и они, о чем-то весело переговариваясь, направились в сторону города.
      Я смотрел на эту пару и всей своей детской душой понимал, что первый раз в жизни вижу по-настоящему счастливых людей. И мне так захотелось тоже стать счастливым, что я рванулся из цепких бабушкиных рук и, что было силы, припустил за Шредерами. С тех пор мы с Дэвидом стали как братья, тем более, что после гибели «Титаника», мы оба осиротели… – Фрэнк тяжело вздохнул. – А теперь Дэвид оставил меня навсегда.
      В комнате повисло гнетущее молчание. Фрэнк сидел, опустив голову на руки. Эмили еще долго не могла прийти в себя от услышанного рассказа.
      – Так что, Дэвид был сыном банкира, а умер, как последний бедняк, – чуть слышно, захлебываясь слезами, проговорила она.
      – Банк Марка Шредера лопнул за неделю до этого трагического рейса, – тихо сказал Фрэнк. – Возможно, Марк об этом знал и поэтому взял на корабль всю свою семью. Они могли потом скрыться в Штатах. Но это только наши с Дэвидом догадки, – вздохнул он.
      Эмили, подперев кулаками щеки, плакала, по-детски слизывая языком слезы.
      Шульц заглянул в кабинет, но Фрэнк жестом показал ему на рыдающую девушку и тот бесшумно скрылся за высокой дверью.
      Когда Эмми немного успокоилась, Фрэнк достал из кармана небольшую коробочку и, улыбнувшись, протянул ее девушке.
      – Вот это на память о Дэвиде. Он, умирая, просил передать тебе.
      Эмми дрожащими пальцами попыталась открыть коробочку:
      – Что это?
      – Думаю, там все, что осталось от некогда огромного состояния Шредеров! – задумчиво проговорил Фрэнк.
      Под картонной крышкой находился небольшой деревянный футляр. Эмми ногтем щелкнула по изящному крючку – футляр легко открылся. В нем было два отделения. В одном лежала Записная книжка.
      Эмми осторожно взяла ее и стала рассматривать удивительный переплет: по старому, стершемуся и посеревшему от времени бархату вился тускло золотой филигранный узор редкой сложности, тонкости и красоты, – очевидно, любовное творение рук искусного и терпеливого художника. Орнамент на переплете складывался в фигуру креста.
      Книжка была прикреплена к тоненькой, как нитка, золотой цепочке.
      – Боже! Какая прелесть! – прошептала Эмми, рассматривая книжечку.
      – А застежки?! Да ведь это же чистое золото, Эмми! Похоже, что этой книжке лет двести! – проговорил Фрэнк, заглядывая Эмми через плечо. – Смотри-ка, вон и карандашик к ней имеется, – и американец мизинцем едва коснулся изящной головки карандаша, что был вложен в книжку.
      Карандаш проскочил и повис, как закладка, на золотом шнуре. Страницы раскрылись и Эмми прочла единственную надпись, сделанную рукой Дэвида:
      – День, когда я встретил тебя – лучший день моей жизни!
      Слезы градом хлынули из глаз девушки. Она покрывала поцелуями бархатный переплет, прижимала к сердцу драгоценный подарок.
      Фрэнк, растроганный такой реакцией Эмми, налил ей немного бургундского в фужер и сказал:
      – Дэвид просил меня передать тебе не только свои сокровища. Он также хотел, чтобы я позаботился о тебе и твоей дочери. Ведь тебе нужно на что-то жить? Так вот, у меня есть предложение, в память о моем друге, я пока могу оставить за тобой свою студию. Она оплачена до конца года. Живи в ней. Кое-что я смогу тебе выделять из тех денег, что зарабатываю на оформлении комнат в пристройке к дому сэра Джорджа Гроули.
      – Где ты зарабатываешь? – удивленно переспросила Эмми.
      – Мой друг Тоби Гроули собирается жениться и для этого хочет заново переоборудовать левое крыло своего родового поместья. Его отец, сэр Джордж и его сестра согласились финансировать эту затею своего любимца, – охотно пояснил Фрэнк.
      – Прекрасно, значит Тоби наконец-то оставит меня в покое, – как бы про себя прошептала Эмми.
      Настало время удивляться Фрэнку:
      – Так ты знакома с их семейством?
      Эмми перестала всхлипывать и сердито проговорила:
      – И не просто знакома. Из-за притязаний этого светского льва, я лишилась не только хорошего места, а и хорошей репутации.
      Фрэнк был удивлен:
      – Репутации?
      – Да, я специально украла из дома Гроули несколько ночных рубашек, чтобы был предлог туда больше никогда не возвращаться, – гневно проговорив эти слова, Эмми замолчала.
      – Ну, хорошо, – примирительно сказал Фрэнк. – Давай выпьем за светлую память нашего дорогого друга Дэвида!
      И он, стоя, осушил свой фужер.
      Эмми сделала несколько глотков и потянулась рукой к стоящей на столе коробке. Во второй половине деревянного ящичка лежал небольшой ювелирный футляр красного плюша.
      Эмми подняла крышечку, подбитую бледно-голубым шелком, и увидела втиснутый в бархат овальный золотой браслет.
      Девушка взяла его в руки и стала рассматривать. Браслет оказался золотой, очень толстый. С наружной стороны его поверхность была усыпана небольшими, хорошо отшлифованными драгоценными камнями. На середине браслета возвышались, окружая какой-то странный маленький зеленый камешек, пять прекрасных алмазов-кабошонов, каждый величиной с горошину.
      Когда Эмми случайным движением удачно повернула браслет под электрическим светом люстры, то в камнях, глубоко под их гладкой яйцевидной поверхностью, вдруг загорелись прелестные живые огоньки.
      Девушка, заворожено глядя на сверкающие алмазы, проговорила:
      – Это же целое состояние!
      – Да, Дэвид передал его в твое владение. Можешь продать, можешь заложить, а можешь…
      – Я не знаю, за что Бог наградил меня встречей с таким добрым человеком, как Дэвид Шредер, но я до конца своих дней буду хранить его записную книжку, а вот браслет…
      Эмми еще раз полюбовалась сокровищем, а потом, положив его обратно в футляр, протянула его американцу:
      – Фрэнк, я не смогу толком распорядиться таким богатством, думаю, ты сделаешь это лучше, я тебе верю.
      Фрэнк положил футляр в карман:
      – Хорошо, я знаю, кто будет рад возможности купить такую вещицу.
      – Уж не сэру ли Тоби для его невесты ты собираешься предложить браслет? – догадалась Эмми.
      – А ты смышленая! – радостно согласился Фрэнк.
      – Что есть, то есть. Это мое наследство от покойного папаши, – улыбнулась Эмми.
      Вдруг на лестнице, ведущей в кабинет, раздались быстрые шаги. В дверь решительно постучали и, не дожидаясь ответа, на пороге возник молодой человек с ярко-голубыми глазами и шелковистыми светлыми волосами. На голове у него была бесформенная черная шляпа, огромный шелковый бант пламенел на груди. Одет он был в мягкий твидовый костюм.
      – Ну, вот и дождались! – почти в один голос воскликнули Эмми и Фрэнк и дружно засмеялись.
      Юноша изумленно застыл на пороге.
      – Тоби! Ты что застрял там? Иди сюда, старый дьявол!
      Фрэнк вышел из-за стола и стал трясти в объятьях своего друга.
      Тот, едва освободившись от Фрэнка, быстро подошел к Эмми и, густо покраснев, заговорил:
      – Эмми! Что ты здесь делаешь? Я обыскался тебя по всему городу. Я хотел тебе сказать…
      – Что ты скоро женишься?! – за него договорила Эмми и улыбнулась. – Тоби! Успокойся, хватит врать! Фрэнк мне все рассказал.
      Гроули перевел вопросительный взгляд на американца.
      – Да, да, Тоби! Эмми все про тебя знает и не сердится! – Фрэнк протянул обескураженному юноше наполненный вином бокал. – А мы с тобой давай почтим светлую память моего друга Дэвида Шредера.
      – Он все-таки умер? – сэр Тоби сокрушенно покачал головой. – Прекрасный художник!
      Дрогнувшим голосом, Эмми тихо произнесла:
      – И человек был прекрасный!
      Все молча выпили.
      – Кстати, Тоби, ты бы мог купить его рисунки, кое-что осталось в моей студии, – Фрэнк вопросительно глянул на Эмми. – Ты не против продать их Тоби?
      Девушка, сдерживая слезы, кивнула.
      – Я могу их предложить за неплохие деньги своему дядюшке – лорду Джеймсу Гроули. Он – известный ценитель искусства и коллекционер. К тому же, ему больше и не на что тратить свои фунты, – почти с обидой проговорил Тоби. – Живет, как сыч в своем Гроули-холле. Ни семьи, ни детей…
      И вдруг какая-то мысль озарила лицо Тоби:
      – Послушай, Эмми! Насколько мне известно, дядюшка давно ищет хорошую экономку к себе в дом. Почему бы тебе не пойти, а?
      И он радостно забегал вокруг стола, потирая от удовольствия руки.
      – Но ведь для этого нужны рекомендации… – нерешительно произнесла Эмми, – а я так нехорошо ушла от вас, – и девушка смущенно опустила глаза.
      – С рекомендациями я улажу. Обещаю тебе! Думаю, мой отец, в память о твоем, поможет тебе получить приличное место, – уверенно проговорил Тоби.
      – А твоя сестра? – немой вопрос застыл в глазах Эмми. – Ведь я унесла с собой пять ее ночных рубашек.
      – Ерунда, забудь. Я знаю, что Анна всегда любила тебя. И все тебе прощала, – успокоил ее Тоби.
      Фрэнк весело посмотрел на друзей.
      – Ну, вот и хорошо, все уладилось с Божьей помощью! Тоби! – заговорщицки начал он, обращаясь к юноше. – У нас с Эмми есть предложение к тебе. Я правильно говорю, Эмми?
      Эмми согласно кивнула.
      – Ты уже нашел подарок к свадьбе для своей невесты?
      Тоби пристально посмотрел в чистые глаза Фрэнка.
      – Ну, как вам сказать… – уклончиво ответил Тоби.
      – На, посмотри вот эту вещицу…
      С этими словами Фрэнк положил на стол перед Тоби футляр с браслетом.
      Тоби осторожно дотронулся до футляра.
      – Что это?
      – Открой. Думаю, лучше ты ничего не найдешь!
      Фрэнк отошел от стола, чтобы не мешать Тоби рассмотреть драгоценность.
      Сэр Гроули осторожно раскрыл футляр и от восхищения прищелкнул языком.
      – Откуда такая прелесть? – юноша, как истинный знаток, вертел браслет в руках, подносил к люстре, гладил пальцами филигранные края.
      Эмми, как зачарованная, не могла оторвать взгляда от этого великолепия.
      – Чей это браслет? – спросил Тоби, не выпуская при этом его из рук.
      – Этот браслет достался мне в наследство от Дэвида Шредера, и я могу им распоряжаться по своему усмотрению! – с вызовом ответила Эмми и, закусив нижнюю губу, отвернулась, пытаясь скрыть от Тоби предательски повлажневшие глаза.
      – Ты можешь быть уверен, что Эмми говорит правду, – вмешался Фрэнк. – Шредер перед своей смертью, вручил мне этот браслет, завещав его Эмми.
      Тоби, краснея, как мальчишка, подошел к Эмми и осторожно коснулся ее бледных пальцев.
      – Не сердись, пожалуйста, Эмили, я не хотел никого обидеть, – юноша наклонился и поцеловал девушке руку. – Но этот браслет, смею вас обоих заверить, стоит не одну сотню фунтов.
      Тоби задумчиво помолчал.
      – Давайте договоримся с вами, друзья, так, – он стал вдруг не по возрасту серьезным. – Я на следующей неделе буду в Лондоне. Там у меня есть знакомый ювелир, которому я полностью доверяю. И если его цена будет моему семейству, а не мне самому, по средствам, браслет станет отличным подарком моей невесте.
      – Мы – согласны! – поспешно заявил Фрэнк и вопросительно взглянул на Эмми.
      Девушка утвердительно кивнула.
      – Эмми! Завтра утром я привезу тебе рекомендательные письма, и мы поедем в Гроули-холл к лорду Джеймсу. Будь готова к десяти часам, – Тоби встал из-за стола. – Мне еще нужно заехать в пресс-клуб, так что до свидания, мои дорогие.
      Тряхнув золотыми кудрями, молодой человек исчез за дверью.