Глава 3

Подвижный человек среднего роста, с глубоко залегшими морщинами на иссушенном ветрами карнавалов и цирков лицом сидел перед открытым окном в дорого обставленной квартире вдовы своего сына, крутя один из теперь почти полностью поседевших набриолиненных усов и наблюдая неодобрительным взглядом за потоком транспорта на внешнем шоссе на расстоянии двух кварталов.

Ему все это казалось не правильным.

Вместо того, чтобы стать частью непрерывного потока автомобилей, несущихся из города и отравляющих прекрасное утро последнего майского дня дымом своих вонючих выхлопных труб, чтобы стать статистической цифрой в годовом муниципальном отчете по социальной политике, водителям и их семьям следовало бы занять места вдоль Мичиган-бульвара, откуда можно было бы наблюдать ежегодный парад на День поминовения.

Если время повернуть вспять на пятьдесят лет, то так оно и было бы. Было время, когда всякий и каждый в Чикаго — ну почти все — отмечал Парадный день [Парадный день — День поминовения], как они его тогда называли, почти с таким же энтузиазмом, как отмечают Четвертое июля [Четвертое июля — День независимости]. Фрэнчи Ла Тур считал, что во времена его детства этот праздник всегда был одним из самых знаменательных дней в году. Это — одно из самых дорогих его сердцу и приятных воспоминаний.

Во-первых, он со своим семейством непременно смотрел парад, потом участвовал в торжествах, в украшении могил и в пикнике на Элмвудском кладбище в присутствии всех членов семейства Ла Туров, включая дальних родственников. Он всегда обожал пикники. Но случай, который ему запомнился лучше всего, произошел в год, когда его дед был выбран командиром местного отделения «Великой армии Республики» ["Великая армия Республики" — Общество ветеранов Гражданской войны — северян, образованное в 1866 г.]. Именно в тот год старик, одетый в двубортный темно-синий мундир, в черной фетровой шляпе с опущенными полями и золотым позументом, с большим серебряным мечом, свисающим с белого ремня из выделанной кожи, выезжал на белом коне во главе парада, подбадриваемый хриплыми выкриками зрителей, снимавших шляпы при проносе государственного флага.

Теперь, если ты снимаешь шляпу, когда мимо проносят флаг, тебя сочтут филистером или глупцом. Плевать на таких людей!

Он был рад, что он старик. Ему даже хотелось быть старше на год. Если бы ему было шестьдесят пять вместо шестидесяти четырех, он смог бы обратиться в отдел социального страхования за максимальной пенсией и не стал бы переезжать с Мей на новую квартиру.

Старик был яростно предан своей пребывающей в данный момент вне города невестке. И Мей в свою очередь платила ему добром. Невероятно, но это так. Он не мог сунуть руки в карманы свежевыглаженных брюк без того, чтобы не найти там десятку или двадцатку, которую Мей положила туда, просто на всякий случай. Потому что он, может быть, захочет выпить пива или поставить пару баксов на скачках.

Ла Туру это было несколько неприятно. Однако факт остается фактом, и каждый раз, как он открывал рот, он боялся, что может употребить слово или выражение, которые будут ее шокировать. Но что гораздо важнее, до тех пор, пока Мей не настояла на его переезде к ней, по крайней мере до того времени, как он сможет вернуться к своей работе, он никогда не брал у барышень ни одного доллара, не говоря уже о том, чтобы жить на содержании у дамы.

Но существовала и обратная сторона медали. Подполковник Джим Ла Тур был мировым парнем и чертовски горячим пилотом.

Фрэнчи был счастлив, что он — его отец. Пожалуй, это единственное стоящее из того, что он сделал за всю свою жизнь. Он допил кофе и посмотрел на фото сына в рамочке. Но Джим мертв.

Оттуда, где он теперь, он ничем не может помочь женщине, а вставленная в серебряную рамочку фотография пилота реактивного самолета, сбитого над Хайфоном, не слишком-то хорошая компания для привлекательной и желанной молодой особы.

Джиму это не понравилось бы. Его сын хотел бы, чтобы Мей вновь вышла замуж или, по крайней мере, нашла себе приятеля.

Возможно, если он переедет в отель, она так и поступит. Жаль, что он никак не найдет благовидного предлога обговорить этот предмет с Мей. Жаль, что он не знает женщины, которая смогла бы поговорить с ней. Любая танцовщица, вертящая задом в любом шоу, где он работал, могла бы объяснить ей, что все мужчины одинаковы, по крайней мере в определенном отношении, и что, хотя проведенные ночи с другим мужчиной не вернут ей Джима назад и не излечат ее горе, они отучат ее принимать фенобарбитал и плакать, прежде чем заснуть, четыре ночи из семи.

К несчастью, его невестка никогда не переезжала с места на место с карнавальными шествиями. Она шла прямым путем от ведущей барышни в гирлянде из маргариток из колледжа Вассара к высокооплачиваемой машинистке в одном из ведущих чикагских рекламных бюро.

Неся с собой чашку, Ла Тур прошел в кухню и открыл дверцу холодильника. Как всегда, Мей, уезжая в город по делам, оставила обильный запас еды. Там были фруктовые соки, яйца, ветчина, сосиски и даже коробка с тестом для оладий — только лей на сковороду — и готово!

— Ешь, пока меня не будет, отец, — настаивала она перед отъездом в аэропорт. — Пообещай, что будешь хорошо питаться.

Ла Тур прикрыл дверцу холодильника, отыскал пинтовую бутылку виски, которую припрятал за плитой, и налил себе первую порцию в этот день.

Ладно. Он обещает. Он будет питаться как следует. Как только оденется, то отправится в какую-нибудь тошниловку на Норт-Кларк-стрит. Таким образом, у него будет с кем почесать язык, пусть хоть с китайцем за кассой. Кроме того, если человек почти всю свою сознательную жизнь питался в ресторанчиках маленьких городков или в палатках, где продавали пирожки во время ярмарки, ему начинает не хватать грязи.

Ла Тур принес себе еще одну порцию, как задумал в этот день. Потом, когда он поест, то отправится в город и отыщет себе хорошее местечко, с которого можно будет посмотреть парад. Вероятно, он будет ничем не лучше того, что он видел мальчишкой, но, по крайней мере, у него будет чем заняться.

Судя по объявлению, что он прочитал в утренней газете, парад начнется ровно в два часа дня, и торжественное шествие проследует вниз по Мичиган-авеню с Саут-Вотер-стрит до улицы Ван Бюрена. В газете говорилось, что оно будет состоять по меньшей мере из тридцати тысяч участников, включая представителей различных родов войск, групп ветеранов и других патриотических ассоциаций. Спонсором парада является «Великая армия Республики» — его будет возглавлять президент Общества ветеранов, он же примет парад с трибуны, возведенной перед Чикагским художественным институтом отцами и матерями солдат, убитых в войнах.

«Надо было им сказать, — размышлял Ла Тур. — Я мог бы сидеть там вместе с руководящей верхушкой».

Он осмыслил эту идею, но потом отбросил ее. Кому охота водить дружбу с генералами? Что касается его, то во всей этой толпе был только один стоящий человек. Но негодяй с Миссури его пристрелил.

Он поставил бутылку в потайное место. Потом, как каждое утро, с надеждой прочистил горло и, ударив воображаемой тростью посреди воображаемой платформы зазывалы, возвестил;

— Так-так! Подходите сюда! Окружайте платформу! Теперь я вам скажу, что собираюсь делать…

За ночь ничего не изменилось. Чуда не произошло. Его голос, как и цель, ради которой он им пользовался всю свою жизнь, пропал. Остался лишь хриплый шепот, а торговцы пилюлями, все как один, говорили, что ему повезло, что остался хоть шепот.

Эксперимент, однако, был терапевтическим. Когда старик закрывал глаза и предавался воспоминаниям, то было так легко по знакомым звукам, образам и запахам переключать сознание на прошедшее.

Ла Тур мог бы поклясться, что слышит ленивое поскрипывание вращающихся «Колес фортуны», астматические вздохи органа карусели, металлический лязг силомера, бычий рев коровы, сшитой из парусины, возбужденные голоса детишек; он чувствовал запах свежего поп-корна, гамбургеров, шипящих на решетке, дешевых духов и аромат напудренных тел девушек-хористок из первого ряда, которые водили хороводы позади него.

Он сделал еще одну попытку:

— Подходите ближе, друзья! Еще ближе! Точно так, сэр! Подходите, отсюда вам будет все видно! Нет, не держите его, леди. Это шоу с девочками, а не бой быков! Ваш муж будет в полной безопасности. Мы нанимаем только очень порядочных молодых барышень из Рэдклиффского колледжа, колледжа Софии Смит и Брин-Морского колледжа. Всех, за исключением той сногсшибательной блондинки в конце. Той, что подтягивает съехавшую подвязку. Она из Беркли, и за ней нужен глаз да глаз. Вот так-то, господа! Подходите и посмотрите на нее! А теперь я собираюсь…

Ла Тур сдался и во второй раз. Ему уже никогда больше не придется работать. По крайней мере, заниматься тем единственным делом, которое он знает.

Он прошел в маленькую ванную комнату рядом со своей спальней, еще раз причесал волосы и удостоверился, что оба кончика набриолиненных усов совершенно одинаковой длины. Выбор гардероба в этот день был не слишком большой проблемой.

Из-за увеличивающейся жары он остановился на шелковом чесучовом костюме, который купил в Гонконге, когда был в турне с Королевским американским шоу. Потом, приладив на голову соломенную шляпу с кричаще-яркой лентой, он взял тонкую тросточку и позволил себе отбыть из квартиры.

Тишина в вестибюле была почти похоронной и столь же дружелюбной. За те два года, что он прожил в этом доме, кроме кивка по утрам и вечерам и разговоров о погоде, он встречался и по-настоящему разговаривал лишь с четырьмя соседями — тремя школьными учительницами из 301-й квартиры и блондинкой-подростком, дочерью библейского вруна с радио, которая живет рядом с ними. Знает Бог, он старался быть учтивым. Но ему никогда в жизни еще не доводилось встречаться с толпой более необщительных или менее разговорчивых зануд. Он даже не знал, чем большинство из них зарабатывает себе на жизнь.

Он полагал, что толстяк мистер Роджерс работает литературным агентом. Он знал, что супружеская пара в квартире рядом с квартирой Мей — профессиональные музыканты и певцы-кантри, но лишь из обрывков разговоров, которые он слышал, когда у них были открыты окна, — ведь они репетировали по крайней мере по четыре часа ежедневно.

Кто-то, вероятнее всего Мери Дейли, сказала ему, что мистер и миссис Гилрой работают в магазине одежды, а чета Гарсия прежде были состоятельными кубинцами, которым пришлось потерять почти все свои деньги. Другая учительница, Энн, как ему помнилось, проинформировала его, что мистер Адамовский, представитель мужской половины супружеской четы из квартиры, расположенной под квартирой Терри Джоунс, был юристом и что он и его хорошенькая жена-брюнетка активно участвовали в либеральном движении и движении за гражданские права.

Еще одной жиличкой, о которой он кое-что знал, была миссис Ламар Мейсон. Однако все, что ему было о ней известно, — это то, что она живет в самых дорогих апартаментах, редко разговаривает с другими жильцами и, когда выходит на улицу, что делает крайне редко, то вместо того, чтобы воспользоваться одним из двух «кадиллаков» последней модели, собирающих пыль на парковке, звонит в фирму, специализирующуюся на предоставлении лимузинов с шофером.

Ла Тур спускался по винтовой лестнице, держась одной рукой за железные перила. И все-таки странно. Он мог бы поклясться, что видел миссис Мейсон раньше и что их знакомство было вовсе не случайным. Она была, с поправкой на возраст, на десяток лет моложе его, но до сих пор сохранила отличную фигуру, и даже вуалетка, которую она обычно надевала, когда выходила на улицу, не могла скрыть того, что она до сих пор хорошенькая штучка, а уж в дни своей молодости несомненно была красоткой.

Стареющему телу тепло утреннего солнца было приятно.

Когда-то было время, что он жаловался на жару. Но чем старше становится человек, тем реже он жалуется на то, что ему слишком тепло, вероятно потому, что соки, источающие внутреннее тепло, иссякают или становятся медлительными. Он несколько минут стоял, наслаждаясь тем, что просто еще жив, а потом направился было на запад, весело помахивая тростью, но тут же замер на месте на подъездной дорожке, чтобы не попасть под автомобиль девочки-блондинки из 303-й, выезжающей с парковки рядом с домом.

Терри надавила на тормоза и извинилась:

— Ой, простите, мистер Ла Тур! Мне, наверное, нужно было вам посигналить.

— Иногда это помогает, — ответил Ла Тур.

Положив ладони на теплый металл дверцы автомобиля с открывающимся верхом, он разглядывал наряд девочки-подростка. Время от времени в каком-либо из городов, где он участвовал в представлении, какой-нибудь проповедник или синеносая представительница одной из женских организаций, обычно ищущая определенной известности, пытались закрыть шоу с барышнями. Они заявляли, что слишком открытые костюмы, в которые одеты девушки, участвующие в непристойном и сладострастном представлении, наносят ущерб общественной морали. Но если бы хоть одна девушка из шоу, на которое он зазывал зрителей, надела бы на себя столь же скудный наряд, какой Терри Джоунс носила при всем честном народе, полицейские засадили бы их всех за решетку, а ключ послали бы авиапочтой на деревню дедушке.

Почувствовав невысказанное неодобрение старика, Терри сказала:

— Я еду на пляж.

— Ага, — сказал Ла Тур, — развлекайтесь.

Девушка стала отъезжать. А потом с искренностью юности спросила:

— Можно задать вам личный вопрос, мистер Ла Тур?

— Почему бы нет?

— Вы ведь когда-то работали на ярмарках, верно?

— Верно.

— И чем же вы занимались?

— Разговорным жанром.

— А что это?

Ла Тур принялся объяснять:

— Ну, нас иногда называют зазывалами или трепачами. Мы те самые парни, которые стоят на платформе в середине и пытаются привлечь толпу и заставить ее покупать билеты на шоу с барышнями, или на «десять к одному», или на силомер, или на любой другой аттракцион, который мы привозили в то время.

— О, — сказала блондинка, — так вот почему ваш голос такой хриплый! Потому что вы слишком много говорили.

Ла Тур рассмеялся:

— Нет. Этот пропитой тенор я заработал два года назад в Квинси. Видишь ли, большинство шоу, на которых я работал, было не разбери-поймешь. И тут какой-то чертяка разозлился, потому что просадил несколько бумажек в фальшивую лотерею, и бросился на меня с шестом для палатки, а я в это время был занят тем, что улаживал дело с другим засранцем, и не успел отклониться. А тот, естественно, первым делом завез мне по говорильнику. Вот таким образом я и получил полный билет на зимнюю квартиру.

— Понятно, — сказала Терри, хотя было ясно, что она ровным счетом ничего не поняла. — Ну, приятно было поболтать с вами. Вас не нужно куда-нибудь подвезти?

— Нет, спасибо, — сказал Ла Тур. — Возможно, я доберусь туда, куда иду, чуть позже, но тем не менее я предпочитаю умереть от старости.

Он проследил, как девушка включила коробку передач, потом повернула направо и помчалась к внешнему шоссе. Да, она — крутая маленькая штучка, которую он когда-либо провожал свистом. И хотя это и не его дело, но, по его мнению, ее папаша поступил бы гораздо разумнее, если бы дал Господу Богу отдохнуть от себя, а побольше внимания уделял бы своей дочери. В таком одеянии стоит чихнуть, как из лифчика вывалятся розовые сосочки ее сисечек, да и припудривать ей приходится не только щеки, а еще и половинки, высовывающиеся из-под шортиков, да и лачить не только волосы на голове.

Ла Тур перешел подъездную дорожку и неспешно потопал по утренней жаре. Не то чтобы он имел что-то против секса. Было время, когда он считал день потерянным, если ему не удавалось трахнуть хоть одну девицу. До того, как он встретил мать Джима, и после ее смерти он перещупал всех барышень от Бангора до Сан-Бернардино и от Дулута до Ларедо. А за время своих многочисленных заграничных поездок он даже сделал значительный вклад в установление международных связей. Но перво-наперво бывалые головы всегда учили зеленых зазывал: «Если ты умный, то не проглотишь наживку и не попадешь за решетку. Точно. Итак, она хороша, как цветок в росе, и хочет тебя. Но запрыгивать на малолеток противозаконно. И если после того, как ты прогкнешь ее, она или ее родители позовут копа, то даже месяц, недостающий до ее совершеннолетия, может обернуться для тебя годами тюрьмы».

О деньгах они не говорили.

Ла Тур попытался вспомнить, но безуспешно, когда он в последний раз читал или слышал о каком-нибудь молодом или, если уж на то пошло, старом простофиле, которого отправили бы отбывать срок за сексуальные отношения с девушкой, не достигшей совершеннолетия.

Похоже, все это — часть современной навязчивой идеи о том, что себя следует выставлять на публике. Конечно, его поколение было морализировано ничуть не больше теперешнего. Но, по крайней мере, когда он был молодым человеком, секс был спортом с двумя участниками, а не массовым зрелищем. Даже в двудолларовом притоне, прежде чем барышня, которую ты выбрал, стянет через голову платьишко и постарается сделать все наилучшим образом, чтобы получить денежки, у нее обычно хватало внутренней гордости или скромности, чтобы закрыть дверь, прежде чем дать тебе вспрыгнуть в седло.

А теперь якобы добродетельные, якобы живущие в счастливом браке женщины, похоже, совершенно не заботятся о том, что они выставляют напоказ и кто всем этим восхищается. Они носят юбчонки такие коротенькие, что видно все, кроме земли обетованной, а уж по магазинам ходят в таких нарядах, в каких их бабушки были в свою первую брачную ночь.

Во всем этом нет никакого смысла. Во всяком случае, не больше, чем новомодная причуда проституток и так называемых хозяек коктейль-баров крутить голым задом за стойкой бара или макать свои соски в твое пиво, чтобы повысить процент своих чаевых с каждой купленной выпивки. К тому времени, как он стал достаточно взрослым, чтобы войти в бар и выложить бумажку на стойку, считалось, что с мужчиной, который не знает, как выглядят женские груди, либо не пытается этого узнать, явно что-то не так. Кроме того, если только мужская природа за последние несколько лет радикально не переменилась, то если мужчина находится рядом с полуобнаженной девушкой, любой интерес, который он проявляет к выпивке, чисто случайный.

Терри сказала, что собирается поехать на пляж. Судя по информации из утренних газет, исключая людской поток, стремящийся убраться из города, было подсчитано, что рекордная толпа в количестве приблизительно двух миллионов человек будет осаждать городские пляжи в праздничный уик-энд. По закону статистики, половина из них будет представлять мужскую часть населения. В свою очередь, три четверти мужчин составят молодые люди, ищущие себе подружку. А когда молодой человек ищет себе подружку, то в его маленьком разгоряченном мозгу сидит лишь одна мысль.

Ла Тур шел, помахивая тростью. Итак, поскольку он не в состоянии что-либо изменить, да и не намерен этого делать, он не сомневался, что в таком наряде мисс Терри Джоунс будет довольно трудно сохранить свой библейский знак невинности, при условии, что он у нее сохранился до сих пор. Ей здорово повезет, если она переживет этот день благополучно и с ней не случится ничего более худшего, чем очередное столкновение на шоссе, пополняющее ежегодный статистический отчет о дорожно-транспортных происшествиях.

Глава 4

Лу Мейсон дружила с цифрами, но различия во времени в других странах не давали ей покоя. Ей всегда было непонятно, почему, когда в Чикаго полдень, в Лос-Анджелесе всего только десять часов утра, а в Париже и Риме — еще только семь. А теперь к еще большему ее недоумению добавился еще этот глупый переход на летнее время.

Пристроившись в уютном гнездышке, свитом из отдельных страниц воскресной газеты, разбросанных по дивану в стиле Луи XV, обитому золотой парчой, она провела розовой ладонью унизанной кольцами руки по своим тщательно завитым волосам и перечитала телеграмму. Отправленная из Рима предыдущим вечером, она гласила:

Как мило со стороны Пьетро прислать телеграмму в ответ на ее письмо, в котором она сообщала, что здание, в котором она в настоящее время проживает, готовится под снос и что ей придется переезжать. Если эта телеграмма не обманет ее ожиданий, то лучше и быть не может. Будет здорово пожить с Пьетро и его женой несколько месяцев. Ей всегда хотелось посмотреть Рим. И если уж на то пошло, ей всегда хотелось увидеть Пьетро. Жаль, что он не сообщал, в какое время он будет ей звонить.

Услыхав шаги в вестибюле, а затем звук открываемой двери, она приподняла и чуть раздвинула тяжелые занавески. Она не сомневалась в том, кого увидит. Если драгоценная невестка уезжает из города, а три старые девы-учительницы не залучат его поесть в своей компании, Фрэнчи Ла Тур всегда отправляется в грязную забегаловку на Норт-Кларк-стрит, как охотничий пес, преследующий енота. Она решила, что вся беда Фрэнчи состоит в том, что он никогда не видел ничего лучшего. Он так долго хлебал похлебку со свиньями, что в приличном месте чувствует себя не в своей тарелке.

Лу раздвинула занавески на четверть дюйма шире. Годы, однако, милостиво обошлись с Фрэнчи. Он до сих пор чертовски привлекательный старый черт. До сих пор носит яркие костюмы с видом добродушного задиры. Теперь они оба стали старше на сорок лет, но единственная перемена в его внешности — совершенно седые волосы да хриплый шепот, сменивший золотой голос, который приводил четырнадцатилетнюю дочь угольщика в экстаз.

«Вот так. Подходите ближе. Окружайте платформу. А теперь я вам скажу, что собираюсь сделать…»

Лу хихикнула. Конечно, Фрэнчи не знал, что ей было всего четырнадцать. В ту самую первую ночь, перед тем как назначить ей свидание, он осведомился:

— Сколько тебе лет, красотка?

— Восемнадцать. Девятнадцатый, — ответила она ему.

И потому, что она выглядела старше своих лет и имела хорошо развитые формы, а возможно, потому, что она с двенадцати лет упражнялась с мальчиками, Фрэнчи ей поверил.

И впрямь, как Лу лелеяла в своих воспоминаниях после стольких лет, та последовавшая неделя была одной из самых, если не самой прекрасной, недель в ее жизни. Это был такой живой контраст с ее однообразным, скучным существованием. В те дни в Чертовом Хэррине, как он тогда назывался, если только шахтеры не били штрейкбрехеров, которые пришли на их места, или же шахтовладельцы не нанимали головорезов, чтобы избить шахтеров, которые осмеливались требовать прожиточного минимума, единственным развлечением, которого они могли ждать, было прибытие какого-нибудь странствующего евангелиста, бродячего цирка или карнавальной ярмарки.

Насколько помнит Лу, ей больше всего нравились проповеди. Она любила слушать об Иисусе, Боге Отце и о Марии. Здорово, было знать, что кто-то тебя любит, что кому-то не все равно, что с тобой происходит.

Но эти палаточные проповеди ради спасения души оборачивались обязательной неприятностью. Местные юнцы настолько возбуждались от готовности отдать свои сердца Иисусу и от пения церковных гимнов, что по пути домой с собрания, не важно, с каким мальчиком ты была, он едва мог дотерпеть, пока сможет завалить тебя на заднее сиденье автомобиля и начать свое дело,.

И никаких «я только чуть-чуть». В те дни в угольном районе, когда ни у кого не было денег, девочка позволяла мальчику, с которым была, делать все, что угодно. И если он задрал ей юбку и спустил трусики, то если она хочет, чтобы он снова взял ее куда-нибудь с собой, то уж лучше ей делать то, что от нее требуется.

Лу продолжала наблюдать за стариком, стоящим на тротуаре.

Но с Фрэнчи все было совсем по-другому. Он устраивал ей бесплатный проход на каждое шоу и бесплатное участие в ярмарочной лотерее. Потом, после того как мероприятие заканчивалось, он брал напрокат автомобиль и вез ее в придорожный кабак, где играл оркестр. И он покупал ей стейк толщиной в два дюйма и полдюжины напитков, и они часами танцевали, прежде чем пойти в его номер в одном из местных отелей и заняться любовью.

Все ночи той недели, что они провели вместе, были в равной степени восхитительны, но она всегда будет помнить особенно одну ночь. После того как Фрэнчи закончил последний сеанс, он, зная, что ей будет приятно, если он покажет, как это делается, завел половину «Колес фортуны» и игровых автоматов.

И поскольку ему были известны все уловки, а его товарищи по профессии отнеслись к этому снисходительно, то он выиграл два индейских одеяла, четыре куклы, красную детскую коляску с желтыми колесами, два больших копченых окорока, настоящую ирландскую льняную скатерть и достаточно разнообразный набор бакалейных товаров, которого хватило бы на месяц, чтобы прокормить целую семью. И он настоял на том, чтобы она все это взяла себе.

Потом, несколько часов спустя, когда они оба чувствовали приятную усталость и удовлетворение от многочисленных занятий любовью, которым она уже и счет потеряла, когда встающее солнце только начало золотить безобразные тылы шахт, лягушек в болотах и смолкших цикад, он отвел ее домой в то умытое росой утро, таща за собой ее добычу, сваленную в маленькую коляску, болтая и придуриваясь, рассказывая ей о тех местах, где он побывал.

И после того как они поцеловались на прощанье у калитки и Фрэнчи в последний раз приласкал ее, она на цыпочках пробралась в лачугу, которую ее семейство делило с соседями, надеясь, что никто ее не услышит, и предвкушая радость матери от льняной скатерти и от набора бакалейных товаров, и размышляя о том, как будут веселиться ее братья, играя с красной коляской.

Но ее отец не спал и стоял в нижнем белье перед деревянной бадьей в кухне, нацеживая себе стакан воды. А когда она положила окорока и поставила одну из корзин с едой на стол, поинтересовался:

— Откуда это все взялось?

— Выиграла на ярмарке, — ответила она. — Точнее, один мужчина выиграл и отдал мне.

— Тот, что сейчас стоял у калитки? Тот, что только что гладил тебя по заднице, пока вы целовались на прощанье?

— Да, — дерзко призналась она.

Но вместо того, чтобы наотмашь ударить ее или просто обозвать непечатным словом, как он обычно делал, если только подозревал, что она была с мальчиком, ее отец лишь ограничился тем, что бросил ковшик назад в бадью с водой. А потом этот большой мужчина сел за кухонный стол, закрыл лицо " руками и заплакал.

А теперь Фрэнчи даже не узнает ее.

Лу хотелось бы поговорить с Фрэнчи. Она ему многим обязана. Если бы не он, она, скорее всего, все еще жила бы в Хэррине, стала бы женой или вдовой какого-нибудь шахтера. Или. уже давным-давно умерла бы от тяжелого труда, частых родов или от того и другого. Они с Фрэнчи отлично бы провели время в воспоминаниях. Но напомнить и открыться ему без того, чтобы не выплыло кое-что, чему лучше бы оставаться на дне, нельзя.

Однако есть еще одно, чего она никогда не забудет, — сцена в конце недели, когда она умоляла Фрэнчи взять ее с собой.

— Я не хочу, Лу, — говорил ей Фрэнчи. — Мы с тобой прекрасно поладили. Но бродячая жизнь с балаганом не для такой малышки, как ты. Нет. Тебе лучше остаться. Когда-нибудь ты встретишь парня, который сможет дать тебе дом и все остальное, что такая девушка, как ты, должна иметь.

Естественно, она сочла это отговоркой. Но после того, как его поезд тронулся, а она сунула руку в свою сумочку за носовым платком, то обнаружила, что Фрэнчи положил семь десяток и одну пятидолларовую бумажку в отделение с зеркальцем. Три четвертых его недельной зарплаты. Не для того, чтобы заплатить за удовольствие. Он с ней уже расплатился. Просто потому, что он такой человек. Потому что из тех скудных сведений, что она ему рассказала, он знал, что она сильно нуждается в деньгах.

Лу услышала, как дверь снова открылась, и во второй раз раздвинула занавески. Теперь это был мистер Роджерс. Судя по объявлению в целую страницу, которое она прочла в журнале для писателей, мистер Роджерс работал литературным агентом и консультантом. За определенную сумму он читал короткий. рассказ или целую книгу и либо пытался продать ее, либо советовал, как изменить произведение так, чтобы его купили. Или же, если он сочтет, что присланное вами действительно хорошо, но его можно сделать еще лучше, за дополнительную плату он поработает с писателем и предоставит ему или ей честь воспользоваться его профессиональным опытом.