Чикаго, 11

Поправка к уголовному законодательству

Как отметила Мери Дейли, ночь сначала затемнила, а потом зачернила окно спальни, в которую ее положили. Казалось, в сгущающихся сумерках настольная лампа, которой воспользовался полицейский хирург, отражается в стекле еще ярче, чем она есть на самом деле. После полудня ветер сменился на западный, и воздух в комнате, смешанный с резким запахов дезинфектанта, напоминал Мери запах свежей зеленой травы, зарождающейся в щедрой черной утробе прерии.

Она надеялась, что это не было пророчеством.

Несмотря на то что она находилась под воздействием сильных успокаивающих, истерика все еще была рядом. Мери разрывалась между двумя желаниями — кричать от негодования, спрятав голову под подушку, или рыдать. События последних нескольких часов для нее все еще были так реальны, живы и так ужасно несправедливы. В бесплодной попытке не думать о том, что произошло, она попыталась идентифицировать звуки, которые слышала.

На парковка под открытым окном и на улице перед входом в подъезд, как ей казалось, почти непрерывно отъезжали и подъезжали полицейские машины или машины репортеров.

Внутри кипела столь же бурная деятельность. Слышался непрерывный топот мужских ног по железным ступеням винтовой лестницы. Еще ближе, в гостиной Джоунсов, детективы в гражданском, офицеры в форме и репортеры задавали вопросы, выслушивали ответы, делали фотографии, заполняли бланки рапортов.

«Это, — думала черноволосая учительница, — в определенном смысле ирония судьбы».

После двадцати шести лет почти абсолютной анонимности, затерянности в толпе она неожиданно оказалась объектом интенсивной заинтересованности полиции и предметом заголовков завтрашних утренних газет. И не из-за каких-либо профессиональных достижений в предмете, который она изучала. А просто потому, что родилась женщиной.

Когда полицейский хирург закончил, он выключил настольную лампу и накрыл Мери углом простыни, которая была до этого откинута.

— Все будет хорошо, мисс Дейли. Все в порядке, — заверил он ее.

Мери продолжала лежать, отвернув от него лицо.

— И что теперь будет?

Мужчина сложил медицинские инструменты, которыми пользовался, в уже больше не стерильную упаковку.

— Для начала я хочу госпитализировать вас на несколько дней.

— Зачем?

— Я хочу, чтобы вам сделали рентген и некоторые анализы, чтобы определить ситуацию. Кроме того, нам нужна общая клиническая картина. Все это понадобится органам юстиции и офицерам, расследующим дело, когда они будут представлять его перед Большим жюри.

— Понятно, — сказала Мери.

Когда мужчина ушел в другую комнату, она села по требованию полицейской медсестры и позволила ей надеть на себя ночную рубашку, которую та принесла из ее квартиры, а потом снова легла, подтянув простыню к подбородку, смутно опасаясь, что кровать, на которой она лежит, может в любой момент начать двигаться, все еще чувствуя себя совершенно обнаженной, уязвимой и очень одинокой в этом новом мире, куда она вошла.

Чувствуя, что в ней растет истерика, медсестра сказала:

— Успокойтесь, мисс Дейли. Все уже позади. Давайте постараемся ни о чем не думать.

«Личное местоимение „мы“, — уныло думала Мери, — в родительном падеже будет „нас“, а в дательном „нам“. Как будто это не я была в той спальне. Не я провела два часа в моральных и физических мучениях, лежа голой, с заклеенным липким пластырем ртом, чтобы нельзя было закричать, с двумя молодыми животными, которые не меня держали за запястья и за лодыжки, пока третий приставлял не мне к горлу нож, а четвертый слюнявый сопляк пытался сделать не меня соучастницей насильного овладения моим телом».

Кроме того, весь этот кошмар еще не закончился. Это только начало. Ей предстоит жить с этим всю оставшуюся жизнь.

Ее губы сжались. Она пустым взглядом смотрела в безбрежную ночь за окном. Она лежала, прислушиваясь к разговорам в другой комнате, слыша, как обсуждают ее, словно безличную запись в медицинской карте, страницу из медицинского отчета, которая станет частью дела «Штат Иллинойс против трех юнцов, обвиняемых в изнасиловании». «Четверых, — мысленно поправила себя Мери, — если только Фрэнки выживет».

— В большинстве случаев подобного рода, — сообщал полицейский хирург, который осматривал ее, скорее всего, лейтенанту Хэнсону, — обычно умный защитник может внести долю сомнения. Но в данном случае, я вам скажу, у вас и у органов юстиции выигрышная позиция. Мисс Дейли до нападения была определенно virgo intacto [Девственница (лат.)]. Эти ребята здорово ее помучили. Я не только обнаружил доказательства разрыва девственной плевы, а также ссадины и сильное растяжение влагалища, но был вынужден даже наложить швы на некоторые рваные раны в этой области. Господи помилуй! Как долго они с ней упражнялись?

— Судя по словам жильцов, мы полагаем, около двух часов, — сказал лейтенант Хэнсон. — А вы предоставите мне несколько фотографий, доктор?

— Как только перевезем ее в больницу.

Мери продолжала смотреть в ночь за окном. Из-за того, что ее огорчали слабые моральные принципы собственной матери и потому, что она старалась быть хорошей католичкой и жить по заповедям церкви, Мери содержала интимные части своего тела в неприкосновенности, как монашка-кармелитка. А теперь полиция собирается делать с них фотографии. Кто знает, не появится ли она на обложке «Плейбоя», как лучшая в постели учительница месяца? Или, если с негативов сделают достаточно фотографий, их могут продать ее ученикам, и они будут восхищаться ими и вожделенно рассматривать на переменах. Она почти слышала, как один из учеников разъясняет: «Парни, смотрите, какая оснастка, а? А судя по тому, как мисс Дейли ведет себя здесь, ни за что не подумаешь, что она у нее есть».

Мери вытерла глаза уголком простыни, вспомнив, о чем она мечтала сегодня утром, пока принимала душ. В некотором роде в случившемся с ней есть доля вины и лейтенанта Хэнсона. Они не просто мужчина и женщина, случайно встретившиеся на лестнице. Она понравилась лейтенанту Хэнсону не меньше, чем он ей. Уж женщина-то знает такие вещи! Она чувствовала его взгляд, который следил за ней, пока она поднималась к себе. И чего стоило бы ему просто позвонить и назначить ей свидание, чтобы они могли познакомиться поближе? Так нет! Если бы он только позвонил, все могло бы сложиться по-другому. Если бы только она могла, она ни за что бы не попала в такую переделку. Скорее всего, она была бы слишком поглощена собственными чувствами, чтобы пытаться играть для Терри роль матери.

А теперь ее многократно изнасиловали, мистер Роджерс может умереть, а милый старик Ла Тур попал из-за нее в серьезные неприятности. И все потому, что они пришли ей на помощь!

Мери замотала головой на подушке. Если даже она проживет сто лет, она никогда не забудет своего смущения, когда мистер Ла Тур вошел в спальню и обнаружил, что Фрэнки с ней делает. И она никогда не забудет его хриплого ответа на вопрос лейтенанта Хэнсона, когда приехала полиция.

— Нет, — говорил старик лейтенанту. — Я знаю, что ты пытаешься сделать, Элайджа. Ты стараешься обелить меня. Но я стрелял в этого маленького сукиного сына не потому, что он пытался удрать. Когда я вошел в спальню, ожидая найти там мерзавца, не отпускающего Терри, а нашел его, отделывающего мисс Дейли, у меня в голове просто помутилось. Ну, словно ничего чистого и порядочного в этом мире больше не осталось. Поэтому, когда этот гад увидел меня, с пистолетом в руке, и бросился наутек в ванную, все еще огрызаясь, но хныча от страха, я пристрелил его. Я старался, чтобы все его гадкие кишки разбрызгались и вывалились прямо на кафель в ванной.

Она заставила себя вернуться в настоящее. Теперь в соседней комнате лейтенант Хэнсон спрашивал:

— Ничего, если я переговорю с ней?

— Только не слишком долго, — отвечал полицейский хирург. — Но предупреждаю, она под воздействием седативных препаратов, да и «скорая», за которой я послал, будет здесь с минуты на минуту.

— Мне нужно лишь несколько относящихся к делу фактов для предварительного протокола.

— Но это не должно занять слишком много времени.

Мери села на кровати и попросила медсестру дать ей косметичку. Потом воспользовалась компактной пудрой и помадой, чтобы хоть как-то привести себя в порядок. Затем, взбив подушку и положив ее повыше, она откинулась на нее и принялась рассматривать свое лицо в маленьком зеркальце пудреницы.

Несмотря на то что с ней произошли ужасные вещи, на лице это никак не отразилось. Если не считать нескольких незначительных синяков и начинающего заплывать глаза — следов ее. сопротивления, когда Фрэнки в почти истерическом припадке старался заставить ее отвечать ему. На первый взгляд, она выглядела почти точно так же, как когда вернулась с мессы, после проверки, остались ли на гранитном фасаде собора Святого Имени царапины от пулеметных очередей.

Лейтенант Хэнсон вошел в комнату без стука, подошел прямо к кровати и уселся на стул, который освободила для него медсестра.

— Меня зовут Хэнсон, лейтенант Хэнсон, мисс Дейли, — представился он. — Возможно, вы меня помните. Мы с вами уже встречались.

Мери положила пудреницу в косметичку:

— Да. Помнится, мистер Ла Тур нас знакомил.

— Верно, — обрадовался Хэнсон. — А теперь, хотя я знаю, как вам это будет неприятно, мисс Дейли, мне бы хотелось выслушать вашу версию происшедшего.

— Мою версию?

— Ну хорошо, — поправился Хэнсон. — Расскажите, что с вами произошло.

— Меня изнасиловали, — ответила ему Мери. — И делали это на протяжении почти двух часов. Четыре подростка, которые поджидали Терри. Девочку, что живет в соседней квартире, — пояснила она.

— Вы полагаете, что они сказали вам правду? Я имею в виду то, что они ждали именно ее?

— Откуда мне знать? Но они действительно говорили, что встретили ее на частном пляже где-то к северу от Тернбул-Вудс и что она согласилась вступить с ними в интимные отношения, но в последний момент сбежала.

— Понятно.

Хэнсон предложил темноволосой учительнице сигарету:

— Но как вы там оказались, мисс Дейли?

Мери подождала, пока он даст ей прикурить от зажигалки, а затем сказала:

— Очень просто. Я слышала странные звуки — льющуюся воду, хлопанье дверцы холодильника, слив унитаза. Я подумала, что вернулась Терри, пока я вздремнула. Поэтому, не позаботившись о том, чтобы одеться, просто в одном халате, как я это часто делала, я вышла из двери черного хода своей квартиры и вошла в ее незапертую дверь. Но вместо Терри я обнаружила в гостиной четверых парней, которые ели бутерброды и запивали их пивом.

— Вы не испугались?

Мери выпустила дым в потолок:

— Сначала нет. Я учу таких же мальчишек пять дней в неделю в течение всего учебного года. Но к тому времени, как я поняла, что они пьяны и, возможно, накачаны наркотиками, было уже поздно что-либо предпринимать. Тот, кого они называли Фрэнки, встал между мной и дверью.

— А потом?

— Когда я попробовала пройти мимо него, чтобы вернуться к себе, он закрыл мне рот ладонью и сказал, что я никуда не уйду, по крайней мере до тех пор, пока Терри не вернется домой и пока, как он выразился, она не получит того, что ей причитается.

— А они ничего не говорили о том, где она может быть и когда вернется?

— Нет, не говорили.

— Пожалуйста, продолжайте, мисс Дейли.

Школьная учительница сняла табачную крошку с губы:

— Я полагаю, что сначала они хотели просто связать меня и не дать предупредить Терри, что ждут ее. Но я сопротивлялась, мой халат распахнулся, и вид моего тела привел их в возбуждение. Пару минут, — горько продолжала она, — они только обменивались грязными замечаниями о том, как ладно я «упакована», и ощупывали мои груди, ягодицы и остальное. Потом один из них, не помню точно кто, предложил поразвлечься со мной, пока они будут ждать Терри. — Она беззвучно заплакала. — Я умоляла их не делать ничего, о чем они потом пожалеют. Я старалась внушить им, что я на десять лет их старше. Но они были слишком возбуждены, чтобы слышать меня. И после того, как Фрэнки вытащил ролик пластыря из кармана и заклеил мне рот, чтобы я не кричала, они оттащили меня в спальню Терри. Потом они бросили меня на кровать, Гарри и Солли силой расставили мне ноги и держали их, а Джо-Джо прижал лезвие ножа к моему горлу. Фрэнки обнажился и насильно взял меня. А когда он закончил, его место занял Джо-Джо. Потом они вместе с Джо-Джо держали меня, и смотрели, и делали мерзостные замечания, пока двое других… — Истерика готова была вот-вот начаться, слезы лились по щекам Мери. — И когда они все сделали первый круг, то решили, что мне это все очень понравилось, и решили повторить.

Лейтенант Хэнсон пытался найти слова утешения, но все, что он мог сказать, было:

— Мне очень жаль.

— Это вам-то жаль? — в запале бросила Мери. — Как, черт побери, вы думаете я себя чувствую? Это ведь меня изнасиловали! Сейчас-то дом кишмя кишит полицейскими! А где вы были, когда я в вас нуждалась?

— Мне жаль, — повторил Хэнсон.

Медсестра подала молодой женщине стакан с водой и две таблетки секонала:

— Хирург велел мне дать вам это, если я сочту нужным.

Мери положила таблетки в рот и запила их водой из стакана:

— И так продолжалось следующие два часа. Пока я не потеряла счет. Сначала один. Потом другой. Но с Фрэнки было хуже всего. Потому что у него, похоже, была какая-то навязчивая идея заставить меня отвечать ему. И каждый раз, как он изливал в меня свое грязное семя, он говорил мне, как замечательно ему со мной, и какое у меня красивое тело, и насколько я милее, чем та, кого он называл Розой. — Она допила воду и вернула стакан медсестре. — Потом, после того как прошла, как мне показалось, целая вечность и мы с Фрэнки остались вдвоем в спальне, а остальные парни ушли на кухню, мне удалось дать ему понять, что мне нужно в туалет. И он позволил мне встать с кровати и пойти в ванную комнату одной. Он даже разрешил мне закрыть за собой дверь. Но я не осталась в ванной. В полуобморочном состоянии, совершенно голая, я прошла через нее в гостиную и дальше к входной двери. Мне даже удалось открыть дверь, снять пластырь и позвать на помощь. — Кончики ее губ опустились. — Но кто-то из парней закрыл дверь на цепочку. И не успела я ее снять, как Фрэнки услышал мой крик, подбежал и ударил меня. И после того как он захлопнул дверь и заклеил мне рот новым куском пластыря, он отволок меня в другую спальню и бросил на кровать. И тогда все началось сначала. Он сказал, что устал от того, что бабы все время делают из него дурака. И поскольку я хотела его обхитрить и навлекла на них неприятности криками о помощи, то, когда придет Терри, она достанется другим ребятам. — Слезы лились по щекам Мери быстрее, чем она успевала их вытирать. — И после того как он снова вставил свой член в меня, он совсем обезумел. Потому что, как он говорил, он будет трахать меня до тех пор, пока я не отвечу ему, пускай для этого потребуется вся ночь. И он все еще старался изо всех сил, когда мужчины выбили входную дверь и мистер Ла Тур вошел в спальню. — Сильные рыдания сотрясали тело Мери. — А теперь, пожалуйста, не заставляйте меня больше говорить об этом. Я больше не могу.

Лейтенант Хэнсон поднялся на ноги:

— Большое спасибо, мисс Дейли. Сейчас нам было необходимо именно то, что вы нам рассказали. По крайней мере, для составления предварительного протокола. — И добавил довольно неловко: — И хотя я знаю, что это мало чем вас утешит, я не могу передать, как мне жаль, что с вами произошло такое, и как бы я хотел не допустить этого. А теперь, — закончил он спокойно, — постарайтесь заснуть. А завтра где-то днем, когда вы как следует отдохнете и все впечатления от произошедшего слегка потускнеют, а доктора сделают все необходимые анализы, я пришлю вам полицейского с пишущей машинкой, и вы продиктуете ему все, что только что рассказали мне, а потом подпишите заявление.

Мери взяла бумажный носовой платок, который протянула ей медсестра, а потом медленно покачала головой:

— Нет.

— Что — нет? — недоуменно переспросил Хэнсон.

— Никаких заявлений не будет, — сказала Мери. — Вы хотели знать, что произошло. Я вам рассказала. — Она вытерла щеки носовым платком и бросила его рядом с кроватью на пол. — Но я не собираюсь ничего диктовать и ничего подписывать. И уж определенно не намерена повторять то, что только что рассказала вам, перед Большим жюри или судьей. — Она на минуту замолчала. — Во-первых, я умру от стыда, если мне придется все это повторять с места потерпевшего. Во-вторых, это будет стоить мне работы. А у меня нет ни малейшего желания менять профессию и опять очутиться на улице, где я родилась, в качестве единственной непрофессиональной шлюхи на Норт-Кларк-стрит со степенью доктора философии. Я слишком долго и усердно работала, чтобы добиться того, чего я добилась. Я даже не стану опознавать мальчишек. Я просто не хочу их снова видеть. И если вы попытаетесь заставить меня давать показания, я буду отрицать, что это произошло, отрицать, что кто-то из них силой принудил меня вступить с ним интимные отношения.

— Ну что вы, мисс Дейли, — запротестовал Хэнсон. — Я знаю, вам тяжело пришлось, и у вас есть все основания для горечи. Но я к тому же знаю, что, будучи учительницей, вы, как и я, отдаете отчет случившемуся и знаете, с каким трудом можно завести дело на несовершеннолетнего.

— Да, это так, — сказала Мери.

Барбитураты, которые дала ей полицейская медсестра, начали действовать, и ее речь стала чуть замедленнее.

— И не важно, что я скажу, как потерпевшая, или что вы, полицейские, сможете доказать, с парнями не будет ровным счетом ничего. Как вы сказали, они — несовершеннолетние. И к тому времени, как какой-нибудь сердобольный судья закончит свое выступление перед присяжными, они, скорее всего, обвинят меня в совращении малолетних. Или это, или какой-нибудь судья-импотент, вспомнив, как он здорово проводил время в мальчишеских развлечениях в Эссексе, ударит с ними по рукам и отправит в трудовой лагерь или в исправительное заведение на несколько месяцев.

— Согласен, в ваших словах есть доля истины, — согласился Хэнсон. — Но ведь есть же, или по крайней мере должны быть, законы. Если же вы откажетесь давать показания, мы не сможем открыть дела. А ведь один мужчина лежит в больнице с серьезным ножевым ранением, и все потому, что он хотел вам помочь. И если негодяй Фрэнки умрет, а вы не подадите в суд, старик будет иметь серьезные неприятности.

— Я все это понимаю, — сказала Мери. — И очень благодарна за то, что сделали для меня мистер Роджерс, мистер Ла Тур и другие жильцы дома. Но мне придется найти какой-нибудь иной способ выражения своей благодарности. — Ей становилось все труднее и труднее облекать мысли в слова. — Потому что если того, что я сегодня потеряла, уже не вернуть, я не хочу терять жизнь и доброе имя вместе со своей невинностью… Посмотрите на все это с моей точки зрения, лейтенант… Если дело дойдет до суда, обо этом будут кричать все газетные заголовки… И даже если совет по вопросам образования не предпримет никаких формальных действий, как вы думаете, каково будет мне входить в класс, когда каждая девчонка и каждый мальчишка будут Знать, что я участвовала в групповом сексе с четырьмя мальчиками-подростками? И каждый мальчик, скорее всего, будет жалеть, что не оказался на их месте, и размышлять о том, хороша ли я в постели…

Глаза Мери закрывались. Тело обмякло. Хэнсон подумал, что она заснула. Потом ее глаза на мгновение открылись и она сказала хрипло, но четко:

— А все можно было так просто разрешить. И я скажу, как один работник социальной сферы другому, вам бы следовало знать об этом, лейтенант Хэнсон. Как сказал бы мистер Ла Тур, дело не стоит и выеденного яйца. Вам стоило лишь опустить один десятицентовик…, десятую часть доллара…, одну жалкую монетку в телефон-автомат…, да еще получить лицензию на брак. Я бы даже не стала настаивать на священнике.

Книга третья

Глава 16

Угроза жизни полицейских. В 1965 году в одном случае из десяти служащие полиции подвергались нападениям во время исполнения своих обязанностей. Подобная ситуация особенно характерна для южных штатов, в Новой Англии положение более спокойное. Из 118 арестованных за убийство 113 полицейских 21 получили смертный приговор, 41 приговорены к пожизненному заключению, 24 — к отбыванию более коротких сроков, 4 отправлены в заведения для душевнобольных. Кроме названного числа арестованных, 19 были убиты полицейскими при исполнении служебных обязанностей, а пятеро покончили жизнь самоубийством.

Из криминальной статистики

Шесть дней в неделю лейтенант Хэнсон завтракал, сидя в одной из отдельных кабинок или на табурете перед стойкой в кафе-баре, находящемся в квартале от полицейского участка.

Несмотря на то что спал он сегодня меньше двух часов, ему не было причины изменять обычный распорядок дня. Ровно в семь тридцать утра, зевая, но свежевыбритый и в лучшем светлом летнем костюме и ярко-голубом шелковом галстуке, которые он обычно надевал для выхода в общество, он вошел в зал кафе, уселся на табуретку перед стойкой и заказал свой обычный завтрак.

Яичницу из четырех яиц. Двойную порцию ветчины. Двойную порцию мясной запеканки с картофелем. Четыре тоста.

Кофе. И четыре пончика, чтобы умерить аппетит в ожидании, пока подадут заказ.

Макая пончик в кофе, который поставила перед ним на стойку восхищенная девушка, он просматривал утреннюю газету, оставленную тем, кто занимал табурет до него.

— Тяжелая выдалась ночка, лейтенант? — спросила официантка.

— Бывает и хуже, — ответил ей Хэнсон.

Первый выпуск утренней газеты был подписан за несколько часов до того, как он лег спать. В нем не слишком много нового сообщалось о происшествии в квартире 303 предназначенного под снос дома. Детектив по справедливости отдал должное редактору и репортеру, давшему репортаж с места событий. Все то, что произошло вчера днем, излагалось без отрыва от фактов и без упоминания имени мисс Дейли.

Придерживаясь неписаного закона о том, что жертву сексуального оскорбления следует по возможности оберегать от ненужной гласности, несмотря на то, что на передней полосе газеты были напечатаны фотографии Терри Джоунс и ее отца, фотографии мисс Дейли не было. В этом раннем выпуске школьную учительницу называли «жиличкой из соседней квартиры» и «очень привлекательной двадцатишестилетней сотрудницей чикагского совета по вопросам образования».

Хэнсон просматривал репортаж в две колонки, расположенный слева на первой полосе. По словам репортера, четверо несовершеннолетних ребят: Гарри Дэвис, Франклин Делано Хан, Джерри (Джо-Джо) Мейсон и Солли Уэббер," все студенты третьего курса технического колледжа — заявили, что встретили мисс Терри Джоунс на пляже и каким-то образом заполучили ключи от ее квартиры.

Проведя утро Дня поминовения за распиванием незаконно купленного пива и виски и под воздействием неустановленного количества амфетамина, известного под названием бензедрин, приблизительно в шестнадцать пятнадцать они, воспользовавшись ключами, вошли в шикарную квартиру в предназначенном под снос здании в Ближнем Норд-Сайде, где, по словам репортера, за время отсутствия жильцов нанесли значительный ущерб Дорогой мебели.

Но на этом их приключения не закончились. Приблизительно в то же время, услышав незнакомые голоса в квартире и забеспокоившись о юной соседке, жиличка из примыкавшей квартиры, очень привлекательная двадцатишестилетняя сотрудница чикагского совета по вопросам образования, вошла в квартиру мисс Джоунс через незапертый черный ход. Полицейским хирургом, который осматривал молодую женщину, было установлено, что она подверглась побоям и сексуальным домогательствам четверых подростков неустановленное количество раз. Они насиловали ее в течение двух часов, прежде чем четверо мужчин, живущих в том же доме и случайно оказавшихся в праздничный день дома, услышали крики о помощи и вышибли запертую на засов и цепочку дверь квартиры.

Имена четверых мужчин в статье приводились. Майкл Адамовский — практикующий адвокат, заслуживший себе непревзойденную репутацию в левоцентристских кругах; Родольфо Гарсия, чрезвычайно состоятельный кубинский бизнесмен и владелец сахарной плантации и мельницы до наступления теперешнего режима; Лео Роджерс — некогда писатель, а в данное время литературный агент, имеющий офис на «Петле».

Четвертый мужчина, мистер Роланд (Фрэнчи) Ла Тур, раньше работал на ярмарках и в цирке.

Вскоре после шести часов вечера и за несколько минут до прибытия отряда полицейских под руководством лейтенанта Элайджи Хэнсона четверо мужчин взломали дверь в квартиру, которую несовершеннолетняя мисс Джоунс занимала со своим отцом-евангелистом, когда тот бывал в Чикаго. Далее сообщалось, что один из мужчин, мистер Роланд (Фрэнчи) Ла Тур, придя в ярость от увиденного в спальне, сделал четыре выстрела из пистолета 45-го калибра. Две пули попали в цель и серьезно ранили одного из подростков.

Раненый несовершеннолетний Франклин Делано Хан в данный момент находится в критическом состоянии в тюремном отделении окружного госпиталя, а мистер Ла Тур, обвиняемый в предумышленном убийстве, задержан полицией до завершения полного расследования инцидента. Также госпитализированы жертва предполагаемого изнасилования и мистер Лео Роджерс, серьезно раненный финкой с выдвижным лезвием, которой почему-то не заметил офицер, обыскивавший провинившихся подростков.

Хэнсон перечитал последний абзац. Для Бротца это означает служебное расследование, а ведь ему осталось меньше двух месяцев до пенсии. Он не винил Германа за то, что тот не заметил ножа, когда обыскивал мерзавцев.

В суматохе, последовавшей после их прибытия, когда мисс Дейли рыдала в соседней комнате, негодяй Хан, заливая кровью всю ванную, плакал и звал маму, четверо мужчин-жильцов и их двое жен пытались говорить одновременно, а трое парней, едва стоявших на ногах, бубнили о том, как они сожалеют о содеянном, и умоляли простить их. В такой обстановке могло случиться все, что угодно. К несчастью, оно и случилось.

Прежде чем кто-то, за исключением толстого литературного агента, понял, что происходит, внезапно пришедший в ужас от того, что ему придется расплачиваться за свои поступки, мерзавец, которого остальные называли Джо-Джо, выхватил финку и наверняка всадил бы ее в спину Бротца в отчаянной попытке удрать, если бы у мистера Роджерса не хватило храбрости встать между ними и принять пятидюймовое лезвие в собственный живот, когда он хватал и обезвреживал обезумевшего от наркотиков юнца.

Бротц никогда еще не был так близко от смерти. Хэнсон вытащил из нагрудного кармана носовой платок и вытер пот, выступивший на лице. Этот случай может означать служебное разбирательство и для него самого. Подобное недопустимо, а он как командир за все несет ответственность.

— Ваш кофе слишком горячий, лейтенант? — спросила официантка.

Хэнсон опять вернулся к изучению газеты:

— Нет. Кофе отличный.

Официантка была смертельно любопытной.

— Все было действительно так, как говорится в газете, лейтенант? Неужели мальчишки отделывали ее целых два часа?

— Здесь так написано, — ответил Хэнсон.

И принялся читать дальше. В интервью, взятом в госпитале у родителей раненого подростка, как миссис, так и мистер Хан, начальник какой-то фирмы, особо настаивали на том, что произошла трагическая ошибка. Репортер цитировал высказывание матери:

"Фрэнки — хороший мальчик. Возможно, слегка неугомонный. Но он никогда прежде не попадал ни в какие истории.

И жестокий старик не имел никакого права стрелять в него.

Я ничего не знаю о молодой особе, которая замешана в этом деле. И знать не хочу. Но сомневаюсь, что она из нашего круга. А что касается интимных отношений, можете быть уверены, инициатива исходила от нее. Фрэнки всегда был идеальным маленьким джентльменом в отношении девушек и дам.

И очень сочувственно относился к проблемам обездоленных.

Всего несколько месяцев назад он воспользовался двухнедельным отпуском в колледже и поехал на Юг, чтобы участвовать в одном из маршей за права человека".

«Как глубоко вы заблуждаетесь!» — подумал Хэнсон. Он слышал совершенно другой рассказ от одного из парней до того, как их увезли полицейские, работающие с малолетними преступниками. Он пытался узнать, почему раненый парень носил бороду, когда миссис Мейсон в первый раз увидела его, и был чисто выбрит, когда они обнаружили его лежащим на полу в ванной.

Гарри Дэвис рассказал ему следующее:

— Фрэнки отрастил бороду, чтобы поехать на Юг. Понимаете? У нас в школе все говорят, что нужно лишь отпустить бороду и прошагать несколько миль с демонстрантами в одном из их маршей за свободу, и тебе выдадут десять долларов в день, и ты сможешь поиметь любую девчонку, какую только захочешь, белую или цветную, и столько раз, сколько тебе вздумается на нее залезть.

— Неужели Фрэнки так повезло?

— Во всяком случае, он рассказал нам, когда вернулся, что переспал с двумя черными пятнадцатилетними сестренками и хорошенькой мулаткой, которая преподает в колледже.

— Тогда почему же он сбрил бороду в ванной у мисс Джоунс?

Ответ был столь же чистосердечным:

— Потому что Фрэнки думал, что борода щекотала Терри, когда он старался развлечь ее на пляже, и что именно поэтому она вырвалась от него и убежала.

— Ты хочешь сказать, что мисс Джоунс добровольно вступила с ним в интимные отношения?

— Ну, не совсем. Не то чтобы добровольно. Нам пришлось припугнуть ее. Сказали, что поколотим. Она ревмя ревела, когда мы оставили ее с Фрэнки на одеяле.

Фрэнки — образец добродетели. Фрэнки — идеальный маленький джентльмен в отношении девушек и дам. Фрэнки — мужественный защитник униженных и оскорбленных.

Когда официантка поставила перед ним завтрак, Хэнсон принялся за него с удовольствием, но продолжал просматривать репортерский отчет о происшествии, чтобы убедиться, что не пропустил ничего, что имело бы отношение к расследованию или его выступлению в суде перед Большим жюри присяжных, если департамент сочтет четырех парней взрослыми и предъявит им обвинение в групповом Изнасиловании. А если мистер Роджерс умрет, то и в убийстве.