20

В то утро сержант Бронски был дежурным. Чрезмерно растолстевший полицейский был гораздо ближе к инфаркту, чем к пенсии, хотя в молодости боксировал за команду городской полиции против других организаций, даже против заключенных, когда тюрьма выставляла свою сборную.

Это было давно, задолго до того, как Сан-Франциско заполонили поджигатели, среди которых не было приличных боксеров. Как только дело доходило до кулаков, поджигатель визжал и давал деру. Их длинные тонкие пальцы годились только на то, чтобы чиркать спичками. В старые добрые времена за решеткой сидели в основном убийцы и грабители, многие из них неплохо работали кулаками, и Бронски немилосердно колотил их, пока те не падали на пол. Он говорил, что уже получил свою долю синяков и шишек, когда арестовывал их.

Сержант Бронски сидел за столом, когда вошел странный молодой человек и спросил, не здесь ли детективы Питерс и Спитц. Бронски по натуре был задирист и считал, что сначала нужно проявлять агрессивность, а если потребуется, то потом можно быть и повежливее. К тому же день у него пока складывался неважно: его укусила за руку проститутка, и он беспокоился, не заразила ли она его одной из тех болезней, о которых он и думать боялся.

— А кому это нужно знать?

— Это нужно знать мне, — ответил незнакомец.

— Возможно, они на дежурстве, но прежде я хотел бы узнать, кто вы такой?

Бронски знал, что сегодня у «Д и Д» свободный день, но не собирался сообщать что бы то ни было первому встречному.

От молодого прощелыги несло каким-то странным кремом после бритья, и этот запах щипал ноздри Бронски. Сержант считал, что мужчины не должны пользоваться парфюмерией. Он раскрыл регистрационный журнал и стал в нем что-то записывать: верный способ разозлить человека, который ждет ответа на вопрос.

Сутенер — а, по мнению Бронски, посетитель был сутенером — облокотился о стойку.

— Мне нужно знать немедленно.

Бронски любил, когда они злились. Это давало ему повод всласть поругаться.

— Иди ты к черту, — проговорил он сквозь зубы, не поднимая глаз от журнала. — Нет имени, не будет и разговора.

Мужчина резко бросил руку вперед, схватил полицейского за галстук и вытянул его из-за стола на стойку. Форменная фуражка покатилась под ноги сутенерам и проституткам, сидевшим на скамейках. Двое других полицейских в оцепенении застыли, не зная, что предпринять.

Бронски сделал то, что обычно делал в таких ситуациях. Со всего размаху он залепил противнику кулаком по лицу.

К сожалению, результат оказался неожиданным. По кисти, локтю и плечу прокатилась волна острой боли. Сержант был потрясен: у него создалось впечатление, будто он ударил медную статую. В ту же секунду противник схватил кулак полицейского и сдавил его так, что захрустели кости. Из разорванных суставов закапала кровь, сержант закричал от боли и ярости.

Левой рукой он попытался дотянуться до оружия, но сутенер перехватил руку и сломал ее в предплечьи с такой легкостью, словно это была гнилая ветка. Сержант снова завопил, потом почувствовал, как его оторвали от пола и швырнули к дверям. Он тяжело упал на лодыжку, вывихнул ее, и на него накатилась новая волна боли. Бронски знал, что такое поражение; парень был во много раз сильнее его, хотя и казался хлюпиком.

Двое других полицейских наконец-то пришли в себя. Выхватив пистолеты, они выкрикивали: «Стой, не двигайся, не пытайся бежать!» — и другие столь же оригинальные фразы, на которые мужчина не обратил никакого внимания.

Теперь Бронски хотел только одного: убраться подальше от этого парня. Ясно, что он маньяк, а каждый знает, что психопат справится с десятком здоровых мужчин. Он и убить может, глазом не моргнув. Бронски поспорил бы на двадцать долларов, что у парня под курткой обрез. Через два года Бронски рассчитывал выйти на пенсию — если раньше его не хватит удар — и не хотел погибать под пулями.

Сержант выполз на улицу. По обе стороны от дверей стояли два тяжелых керамических горшка для растений, слишком большие, чтобы местные жители могли их стащить без крана и грузовика. Растения давно сгнили, а почву покрывал толстый слой окурков. Бронски укрылся за огромным горшком, что стоял слева от дверей.

Из участка послышались выстрелы, Бронски мог теперь только ругаться: «Арестовать ублюдка! Я бы ему всю рожу растоптал! Он сломал мне руку, ногу, плечо. Я бы ему кишки выпустил!»

В помещении что-то негромко ухнуло, потом раздались пронзительные вопли проституток. Кто-то в полыхающей одежде выбежал из дверей, упал и скатился по ступенькам на улицу. Проезжавший грузовик, не успев объехать горящего человека, бросил его на припаркованный автомобиль.

Несколькими секундами позже на пороге появился смазливый сутенер. Он остановился, повернулся и, казалось, на мгновение задумался. Вслед за тем из различных уголков здания донеслись приглушенные звуки взрывов, словно кто-то разом привел в действие несколько взрывных устройств. Изуродованной рукой Бронски потянулся к пистолету, но со сломанными пальцами не постреляешь. Другая рука безжизненно свисала со сломанного плеча.

Посмотрев сверху вниз на Бронски и слегка улыбнувшись, сутенер спустился на улицу. Он даже не взглянул на толпу, которая собралась вокруг горящего человека, сбитого грузовиком.

Остановившийся грузовик создал уличную пробку. Гудели клаксоны. Движение замерло. Водители автомобилей, стоявших ближе к грузовику, понимая, что случилось что-то серьезное, вышли из машин и присоединились к тем, кто стоял вокруг горящего человека. Из соседнего магазинчика выбежал его хозяин и выплеснул на тело кастрюлю воды. Не погасив пламени, вода быстро испарилась.

Водитель грузовика сбивчиво рассказывал толпе о происшествии: «У меня не было никакой возможности затормозить, он выскочил на улицу прямо передо мной, весь в огне, как же я мог остановиться?..»

Теперь внимание тех, кто стоял дальше от тела, переключилось на звуки взрывов, доносившиеся из полицейского участка. Люди показывали на окна здания, некоторые перешли на противоположную сторону улицы. Пламя уже проникало сквозь щели под толстыми стеклянными дверьми и лизало ноги Бронски.

Бронски чувствовал жар, исходивший от стен здания; тем временем пламя с ревом вырвалось и из соседнего водостока. Спасаясь от огня, Бронски пополз вниз по ступенькам — туда, где, словно испуганное стадо, метались люди. Его нога онемела, боль в раздробленной кисти была нестерпимой. Он взглянул на руку и увидел осколок кости, пробивший кожу. Ему стало плохо.

Молодой полицейский выбежал из застрявшей в пробке черно-белой патрульной машины.

Оглянувшись, Бронски увидел, что уже все здание полицейского участка охвачено огнем. Пламя вырывалось из каждого окна. Стеклянные двери открывались вовнутрь, и перед ними плотно набились люди, отчаянно пытавшиеся вырваться на улицу. На тех, кто стоял у дверей, сзади напирали обезумевшие от страха мужчины и женщины; не было ни малейшего зазора, чтобы хоть чуть-чуть приоткрыть двери. Один из тех, кто стоял впереди, тщетно пытался разбить кулаком толстое стекло; у другого лицо было придавлено к стеклу и сплюснуто, а от ужаса глаза выкатились из орбит.

Молодой полицейский накинул на голову куртку, взбежал по ступенькам и ударил по стеклу рукояткой пистолета. После третьего удара ему наконец удалось разбить стекло, и он поспешно сбежал вниз, спасаясь от жара. Какая-то женщина первой пролезла в дыру, сильно порезавшись об острые осколки. Она сползла по ступенькам на тротуар; ее подхватили и потащили дальше от огня, а за ней тянулся кровавый след, как за раненой черепахой.

На другой стороне улицы Бронски, стоя на одной ноге и опираясь о чью-то машину, кричал продавцу, чтобы тот позвонил пожарным. Не отрывая глаз от пожарища, продавец ответил, что уже давно позвонили.

Кто-то выпрыгнул из окна шестого этажа. Тело глухо ударилось о тротуар и застыло. Его ноги согнулись под неестественными углами. В окнах постоянно мелькали чьи-то лица.

Бронски видел, как люди пытаются открыть окна, чтобы дотянуться до пожарных лестниц, но большинство окон было закрыто наглухо десятками слоев краски, которую каждый год мазали рабочие, беспокоившиеся только о том, как бы побыстрее отделаться от работы. Благодаря кондиционерам летом не было необходимости проветривать помещение, а зимой никто не хотел впускать в помещение холодный воздух. Одному полицейскому удалось высадить окно на втором этаже, но в ту же секунду ревущий огненный столб, вырвавшийся из-за его спины, поглотил беднягу. Выбив окно, полицейский открыл доступ кислорода к пламени, и в знак благодарности оно пожрало его.

— Господи, — прошептал Бронски. — Сделай что-нибудь. Ведь там столько людей. Сделай же что-нибудь.

Это была катастрофа, ад, распространившийся по всем шести этажам за время, которое занимает у человека спуск на один пролет лестницы. Огонь был неестественно мощным, слишком яростным, стремительным и белым, совсем белым. В считанные секунды он пожирал все, к чему прикасался. Оконные стекла лопались или плавились. Когда воздух поддерживал его ненасытный аппетит, огонь усиливался, а мощь его казалась беспредельной. Люди отошли дальше от участка.

Потом начали взрываться стоявшие неподалеку автомобили, осыпая окрестности огненными осколками. К тому времени, когда пожарные машины пробились к зданию, тушить было практически нечего. Пожарные поливали водой два соседних здания, чтобы огонь не перекинулся на них. От участка остались пустая оболочка и пылающий горн внутри нее. Те, кто прежде желал, чтобы здание полиции сгорело, теперь содрогались, глядя на ужасное зрелище. Сгорели заживо не только полицейские, но и десятки жителей района, пришедшие на прием, и сидевшие в камерах задержанные. Это было стихийное бедствие, трагедия, охватившая целый район.

Только двоим удалось вырваться из этого ада: Бронски и чернокожей женщине, выползшей через разбитую дверь. Она не переставая бормотала о каком-то человеке, в которого несколько раз стреляли, а он ушел невредимым.

— Он стоял как ни в чем не бывало, — бормотала она, — стоял и поджигал людей.

Бронски плакал, когда ее увозила скорая помощь, не по ней, конечно, а по всем своим друзьям, которые теперь были просто обугленными головешками среди дымящихся руин.

— Что за дрянь, — всхлипывал он. — Какого черта?

Среди первых посетителей Бронски была команда «Д и Д»: Мать Тереза и Брат Тук.

— Что там случилось? — сразу же спросил Дейв.

Бронски чувствовал себя отвратительно, но с этими двумя парнями он хотел поговорить.

— Этот ублюдок пришел и спросил о вас. Я пытался отделаться от него. Я чувствовал, что он принесет беду, сами знаете, как это бывает: смотришь ему в глаза и видишь, что в голове у него полно дерьма. Потом он разозлился. Переломал мне кости и устроил пожар. Не спрашивайте, как он это сделал. Я не видел ни канистры с бензином, ни чего-то другого. Все просто вспыхнуло, как от невидимой бомбы.

— Это он тебя покалечил? — спросил Дэнни.

Бронски в смущении отвернулся.

— Да, этот сутенер силен, как сто чертей.

— Почему ты думаешь, что он сутенер?

Бронски покачал головой.

— У него на роже написано. Либо сводник, либо голубой. Смазливая физиономия, пожалуй, испанского типа, а глаза голубые и ясные, как у ребенка. От него несло чем-то. Меня чуть не стошнило.

— Миндаль? — спросил Дейв. — Это был запах миндаля?

— Не знаю. Похоже на миндаль.

Потом на лице бывшего боксера, не боявшегося ничьих кулаков, появились слезы; он попытался встать с кровати, но «Д и Д» уложили его в постель.

— Он всех убил, — плакал Бронски, — он всех сжег. Это ужасно, Дейв, я никогда не видел ничего подобного. Люди сгорали заживо прямо на моих глазах. Мои друзья. Я видел, как пламя пожирало моих приятелей, я слышал, как они кричали: «Боже, Боже, помоги мне!» Помнишь машинистку, маленькую девушку с шестого этажа? Она выпрыгнула из окна и шлепнулась о тротуар, как кусок мяса, Дейв. А когда этот ублюдок уходил, он улыбнулся мне. Он улыбнулся, этот сукин сын улыбнулся! — Голос Бронски изменился и теперь дрожал от ярости, а слезы высохли. — Попадись мне этот ублюдок, я ему руки повырываю, честное слово, Дэнни, я ему переломаю все кости.

— Конечно, Брон, конечно. Но сейчас тебе лучше отдохнуть, а мы с Дейвом будем действовать. Мы знаем, кто этот парень: белый огонь — его рук дело. Будь спокоен, мы до него доберемся.

— Он спрашивал о вас, ребята, — повторил Бронски. — Он хотел вас видеть. Думаю, он собирался вас прикончить. Мне кажется, он поджег здание, взбесившись, что вас там нет.

Дейв покачал головой.

— Нет, Брон. Он запалил участок, потому что решил, что мы там. Он хотел нас убить.

Бронски приподнялся, опершись на здоровую руку.

— Ты считаешь, что он сжег всех этих людей, капитана Риса, маленькую машинистку, всех наших парней, только для того, чтобы убить вас?

— Мы так думаем, — кивнул Дэнни.

Бронски откинулся на подушку.

— Наверно, вы здорово ему насолили?

Дэнни покачал головой.

— Нет, скорее всего, он просто проходил мимо и подумал: «Зайду-ка я сюда и прикончу тех двух полицейских, что беспокоят меня каждый день». Этот парень — подонок из подонков, Бронски. Ему не было нужды нас убивать, потому что он знает, что мы не справимся с ним, но мы раздражаем его, как мухи раздражают человека. У него просто не было времени, чтобы выследить нас. Все это абсолютно бессмысленно — в поджоге не было никакой необходимости.

Когда они вышли из госпиталя, Дейв спросил Дэнни:

— Ты действительно думаешь, что он поэтому поджег участок? Потому что решил, что мы там?

— Ты слышал, что сказал Бронски? Он спрашивал нас.

— А тебе не кажется, что там мог находиться демон, например в камере?

Дэнни покачал головой.

— Он пришел за нами. Если бы он охотился за кем-нибудь другим, то назвал бы имя этого парня. Уверяю тебя, Дейв, он так же самонадеян, как небрежен. Полагаю, у него тоже бывают промахи. Он, наверно, так не думает, а я думаю. Только кажется, что не существует никаких правил, а на самом деле они есть, черт побери. Все во Вселенной подчиняется правилам, законы управляют даже сверхъестественными явлениями. Все движется по кругу, все находится в равновесии. Если ты нарушаешь равновесие, то неприятности обрушиваются на твою же голову.

Дейв открыл ключом дверь машины, впустил Дэнни, и тот шлепнулся на сиденье пассажира.

— Не понимаю, Дэнни, — покачал головой Дейв. — Этому ангелу, кем бы он ни был, все сходит с рук, даже убийство. Я не знаю, как его остановить.

21

Когда во второй половине дня Дейв и Дэнни расстались, Дейв все еще был в шоке. Ему трудно было примириться с мыслью, что большинства его приятелей полицейских уже нет в живых. Он чувствовал себя неприкаянным без здания участка, да и без Риса тоже. Он недолюбливал Риса, но этого от него никто и не требовал. Важно, что он всегда мог рассчитывать на поддержку начальника, а Рис, если дела шли плохо, никогда не боялся принимать решения, даже угрожающие его карьере. Хуже всего, когда начальник ненадежен, наделен комплексом неполноценности. Такие начальники часто принимают непродуманные решения, делают неправильные выводы и тем ставят под удар подчиненных. Рис никогда не проявлял неуверенности. За глаза его ругали, потому что он орал на подчиненных, а не потому что был слаб.

Теперь Дейву некуда было идти. Пока не подыщут временное помещение, он мог делать все что заблагорассудится. Старое здание еще долго будет в ремонте, а когда его приведут в порядок, то скорее всего отдадут другому учреждению.

Бродя по улочкам, он наткнулся на небольшую протестантскую церковь. В отличие от католиков Дэнни и Ванессы Дейв воспитывался как кальвинист в пресвитерианской церкви. Будь он сколько-нибудь верующим, он предпочел бы строгость вероисповедания родителей пышным ритуалам католической церкви. Он вошел в храм и сел на одну из задних скамеек.

В глубине церкви под стрельчатым окном стоял простой алтарь с латунным распятием. Само окно представляло собой витраж со свинцовыми перемычками, изображавший пастуха и стадо овец. Интерьер церкви подействовал на Дейва успокаивающе, помог унять разброд в мыслях и начать рассуждать трезво.

Ангел — негодяй. Вот кем он был — негодяем, самозванцем. Может, Дэнни прав? Может быть, ангел перешел границу дозволенного? До сих пор он уничтожал демонов, а смертные страдали случайно. Однако пожар в полицейском участке он устроил специально для того, чтобы избавиться от надоедливых комаров — Питерса и Спитца. Даже если десять заповедей неприложимы к ангелам, уничтожение невинных людей не может пройти незамеченным. Одно дело, когда люди случайно погибают в пожарах, направленных на уничтожение врагов небесного воинства, и совсем другое, когда объектом охоты становятся не демоны, а люди.

Ангел воевал, выискивая врагов на чужой для него Земле. Если люди гибнут оттого, что среди них скрываются демоны, то это — неизбежное следствие условий военного времени. Вина тогда ложится скорее на условия войны, чем на самого ангела.

Если же солдаты начинают резать людей, потому что они им мешают, то в таком случае изменяется характер войны: из справедливой она превращается в жестокую и смертоносную.

Ангел в самом деле стал жестоким агрессором. Его высокомерие затмило чувство справедливости.

Дейв стал обдумывать их разговор с ангелом и последовавшую за ним беседу с Дэнни. Армагеддон. Что если эта война между Добром и Злом — этот сверхъестественный конфликт, как его назвала Ванесса, — длится уже столетия? Возможно, подумал Дейв, демоны находятся среди нас уже долго, может быть, в течение всей нашей истории. Вера и молитва могут защитить нас от демонов, но защиты от ангелов не существует.

Дейв посмотрел на витраж: пастух пас свое стадо, оберегая его от волков. Наверно, у этого пастуха были помощники — псы, хотя и не изображенные на витраже. А если один из псов взбесится и станет грызть овец?

Господи, подумал он, ты — наш пастух. Пожалуйста, Господи, сделай что-нибудь с этим бешеным псом, который появился среди нас.

За этой просьбой стояли вера Дэнни, убеждения Ванессы и ярость Дейва.

Дейв вышел из церкви. Ему было необходимо поговорить с Ванессой. Из них троих она одна читала Мильтона, Данте и других сочинителей, кто мог знать обстоятельства сражений между ангелами и демонами. Конечно, они были поэтами, но сверхъестественные явления тоже лежат за пределами реальных событий.

По пути к Ванессе он зашел в библиотеку, надеясь что-нибудь узнать до разговора с ней. Дейв стыдился собственного невежества. Он взял Библейский словарь и нашел слово «ангел». Из статьи он узнал, что это слово происходит от греческого «angelos», означающего «вестник». Далее было написано, что ангелы — проводники воли Божьей и выполняют три основные функции: во-первых, передают Его наказы («почтальоны», проворчал Дейв); во-вторых, присматривают за Его людьми «пастухи»); в-третьих, несут возмездие Его врагам. Это самое главное. Божественное возмездие — Его врагам, Сатане и демонам. Дейв вернулся к началу описания деяний ангелов и перечитал его. Основные обязанности ангелов — восхвалять Бога, надзирать за Его людьми и быть проводниками Божьей воли. Но означает ли это, что Бог согласился бы на уничтожение человечества при осуществлении возмездия?

Перед уходом Дейв просмотрел несколько художественных альбомов и сравнил варианты представления ангелов художниками, в том числе на картинах Леонардо да Винчи «Благовещение» и «Мадонна в скалах». На обеих картинах ангелы изображены в виде прекрасных созданий с крыльями, причем на второй немного менее мужественными, чем на первой. Как выражается Фокси, похожими на «мэри». Рафаэлевские ангелы оказались слишком нежными. Однако у ангела на картине Верроккьо «Крещение Христа», написанного рукой Леонардо да Винчи, не было крыльев, и он легко мог сойти за мужчину. Без нимба он был бы очень похож на врага Дейва и Дэнни. Возможно, этому тщеславному ангелу удалось внедрить свой образ в подсознание Леонардо? А может быть, все ангелы выглядят так? На эти вопросы, к сожалению, можно было ответить только новыми вопросами.

Когда Дейв подошел к дому Ванессы, было уже поздно. Из дома не доносилось ни звука. Пока он разбирался с ключами, которые дала ему Ванесса, в вестибюль вышел управляющий — один из тех людей, которые убеждены, что их постоянно бьет жизнь, хотя они заслуживают лучшего, и которые в силу этого ненавидят все человечество. Любой другой, чья жизнь была устроена намного лучше, чем у него, по его мнению, добился этого лишь потому, что топтал себе подобных. И он, когда только мог, старался вредить счастливчикам. Это было единственное занятие, которое доставляло ему удовлетворение. Он очень любил вызывать раздоры.

— Вы в двадцать седьмую? — спросил он Дейва.

— Может быть. А вам какое дело.

Управляющий усмехнулся.

— Никакого. Только вам, должно быть, будет интересно узнать, что у нее уже кто-то есть. Молодой парень. Моложе, чем вы.

Управляющий снова усмехнулся и шаркающей походкой направился к себе, зная, что сделал свое дело — доставил кому-то неприятность.

Дейв провожал старика взглядом и гадал, разыграл ли тот его или у Ванессы действительно кто-то есть. Разумеется, у нее было полное право поступать как заблагорассудится, но его удивил укол ревности, который он почему-то вдруг ощутил. Конечно, управляющий присочинил. Молодой человек. Моложе тебя. Может быть, он вошел к ней против ее воли?

Тебе так хочется, подумал Дейв, и повернулся, собираясь уйти, но, не дойдя до двери, вновь направился к квартире Ванессы. Он посмотрел, закрыты ли соседние двери, потом приложил ухо к стене. Он различил два голоса, один из них был мужской. С каждой секундой Дейв распалялся все больше и больше.

Он осторожно вставил ключ в замок, повернул его и тихо открыл дверь.

В квартире был полумрак. Голоса доносились из спальни, дверь в которую была приоткрыта. Представляя себе, что он сейчас увидит, и стыдясь самого себя, Дейв подкрался к двери и заглянул в узкую щель, потихоньку растворив дверь пошире.

Ванесса сидела на кровати полностью одетая, а рядом с ней стоял молодой человек лет семнадцати. Парень был худ и смугл, с длинными, до плеч, волосами. На нем были бордовая куртка с изображением тигра на спине, джинсы и грязные кроссовки. Парень что-то держал в руке, и хотя сцена оказалась не такой, какую ожидал увидеть Дейв, дело принимало серьезный оборот.

В руке у парня был пистолет, дуло которого он приставил к виску Ванессы. Рука мальчишки сильно дрожала.

Дейв на мгновение застыл, не зная, что предпринять. Если парень сейчас повернется, Дейв окажется совершенно беззащитным. Он стал лихорадочно искать выход.

Постепенно его мысли пришли в порядок, оцепенение прошло. Он вспомнил десяток способов выхода из таких ситуаций — частью проверенных на собственном опыте, а частью известных из рассказов коллег. Любое действие таило в себе опасность, в таких случаях важно знать характер преступника, но именно этого Дейв не знал. Он видел парня впервые. Дейв решил дать понять мальчишке, что если тот выстрелит, то в ту же секунду умрет сам. Если только парень не законченный психопат и заботится о собственной жизни, этот прием должен сработать.

Дейв достал из кобуры пистолет, мысленно умоляя: «Не стреляй пока, детка. Подожди. Подожди».

— Только попробуй нажать на курок, парень, и я размажу твои мозги по стенке, — негромко сказал он, широко распахивая дверь.

Парень подскочил сантиметров на двадцать, а Ванесса испуганно вскрикнула. К несчастью, пистолет все еще был нацелен на Ванессу, хотя ствол опустился. Если парень выстрелит, то пуля попадет ей в грудь. Только сейчас Дейв понял, что парень от неожиданности вполне мог нажать на курок в момент его вторжения.

— Опусти пистолет, медленно и спокойно, — сказал Дейв. — Дернешься — и тебя нет.

Дейву казалось, что прошла вечность, прежде чем его слова дошли до парня. Опыт подсказывал Дейву, что у парня в крови столько адреналина или еще какой-то гадости, что он соображает только наполовину. Руки у парня дрожали, по лицу струился пот, зрачки были расширены. Каждое сухожилие, каждый мускул были напряжены, нацелены на действие. Одна ошибка, одна случайная помеха, вроде сирены с улицы, телефонного звонка, стука в дверь или даже крика из соседней квартиры, могла привести к выстрелу. Все нужно было делать с величайшей осторожностью, как если бы ты срывал цветок или ловил руками бабочку.