1

Сан-Франциско. Два часа ночи.

Полицейского звали Рейнольдс. Однако мальчишки из окрестных домов за огненно-рыжие волосы прозвали его Фокси. Рейнольдсу это не особенно нравилось, он бы предпочел, чтобы его звали Рэйем, но тут уж ничего не поделаешь. Он это понял давно, еще на заре своей карьеры — раз получил прозвище, отделаться от него не удастся. Если ребята захотят звать тебя Гуфи или Дамбо, они и будут звать тебя Гуфи, и чем кличка обиднее, тем прочнее она к тебе прилипнет[1]. Лучшее, что ты можешь сделать, — это не обращать внимания и улыбаться.

Фокси сменился с дежурства и держал путь домой, и этот путь привел его в весьма подозрительное место, где он припарковал машину и закурил. Ему нужно было поразмыслить о своей семейной жизни, которая, похоже, начала сходить с рельс. И причина, и следствие — все было в нем самом. Вернее, в его привычке пропустить рюмку-другую после работы. Клементина терпеливо относилась к его долгим дежурствам и всему строю их жизни, но не могла примириться с тем, что свободные от службы часы у него уходили на выпивку. И вот теперь Фокси должен был выбирать: либо счастливая семья, либо жизнь одинокого, спивающегося полицейского. Для многих сделать выбор не составило бы труда — но только не для Фокси, который с его неодолимой тягой к спиртному после работы не представлял себе жизни без жены, как, впрочем, и без виски тоже. Эта дилемма причиняла ему большие страдания.

Наступило мрачное, холодное утро. Клочья тумана лепились к стенам домов, медленно сползали по водосточным трубам и у самой земли смешивались с испарениями из канализационных решеток. В нескольких шагах от машины Фокси, на углу улицы, стоял человек и смотрел на освещенное окно ветхого многоквартирного дома. Длинные ресницы и ногти делали его похожим на девушку. В доме горели и другие окна, но он сосредоточил свое внимание на одном. Весь его вид выражал крайнюю заинтересованность. Его можно было принять за любителя подглядывать, только смотреть было не на что. Не было даже теней на занавесках.

— За кого ты меня принимаешь? — донеслось из какой-то квартиры так, как будто кричавший держал голову под подушкой. Ответный шум послышался из других комнат. Этот район никогда не затихал, по крайней мере треть здешних обитателей постоянно не спали: им не давали уснуть лай собаки, хотя в этом доме вряд ли позволялось держать собак, шум от вечно переставляемой над головой мебели, звон посуды и то, что раздражало сильнее всего, — смех. Хе-хе-хе-хе-хе-хе-хе-хе. Какой-то кастрат смеялся своим дребезжащим тенорком над чем-то невидимым и неслышимым для остальных — ни над чем.

Смех. Шепот-шепот-шепот. Смех. Шепот-шепот-шепот. Смех.

Как только начинало казаться, что смех умер навсегда, он возрождался — еще более пронзительный и настойчивый, чем раньше, сверлящий тонкие стены. Непонятно, почему его до сих пор не убили? Человек с таким смехом заслуживает смерти. Он сводит тебя с ума, он заставляет тебя орать: «Заткнись ради Бога! Что там, черт возьми, смешного? Знаешь, который час, скотина?» — пока наконец не наступает сущий ад, и вот уже пересмешник орет вместе со всеми: «Ти-хо! Успокойтесь!» О Боже!

О, не сомневайтесь, здесь умели довести до белого каления любого, кто хотел бы заснуть. Те, кто не мог уснуть, будили тех, кто хотел спать, и вскоре не спал никто. Мир спускался на этот дом только с рассветом, когда все его жильцы полностью теряли рассудок от усталости, шума и бессонницы.

Наблюдатель стоял молча и, невзирая на сильный холод, почти не двигался. Единственный уцелевший фонарь сквозь грязное желтое стекло освещал его лицо.

Любая женщина, которая увидела бы его здесь, — уличная проститутка или хозяйка светского салона — признала бы его красивым. Бледно-серые глаза, пухлые губы, похожие на лепестки роз, цвет лица нежный, как у той женщины, что рекламирует мороженое на ТВ. Может быть, это вообще не мужчина, а переодетая женщина? Или человек, не имеющий пола? Почему-то Фокси был уверен, что нежный облик скрывает твердость и необыкновенную физическую силу. По роду своей профессии Фокси приходилось встречать особ женского пола, сполна наделенных этими качествами, но этот человек, без сомнения, был мужчиной.

Мужчина повернулся в сторону Фокси и одну-две минуты смотрел на него томным отсутствующим взглядом, потом снова уставился на выбранное им окно. Внезапно, когда взгляд этих серых глаз остановился на нем, Фокси ощутил приступ страха. Что-то здесь было не так, и чутье полицейского подсказывало Фокси, что надо бы окликнуть парня и выяснить, что он здесь делает в такую рань. Но какое-то чувство не позволило ему этого сделать. Возможно, чувство страха, которое полицейский не может себе позволить.

Фокси был рад, что мужчина не попытался с ним заговорить. Ему всегда было неприятно общение с половыми извращенцами, и он вряд ли сам спросил бы его о чем бы то ни было без крайней необходимости. Фокси был очарован внешностью незнакомца — очарован и испуган. Он видел перед собой тот тип прекрасного, который английские поэты описывали примерно так мужественность под личиной красоты.

Мужчина сделал несколько шагов вперед, и Фокси получил возможность наблюдать движения его тела, скрытого под белым костюмом. Как он и предполагал, мужчина был атлетически сложен и находился в прекрасной форме. Тело танцора. Под одеждой угадывались великолепно развитые мышцы — не вздувающиеся буграми, а эластичные и продолговатые. Пальцы, которыми он опирался о стену, как раз там, где красовалась надпись «Закон красных скорпионов», были длинные и тонкие, почти прозрачные.

Он двигался мощно и плавно, с элегантностью гепарда. Казалось, могучая машина скрыта в его грудной клетке. Машина, вырабатывающая силу и грацию. Фокси почувствовал холодное дуновение первобытного ужаса, исходившее от миловидной внешности молодого человека.

Фокси уставился на него, никак не в силах взять в толк, что этот педик делает на улице в четвертом часу утра. Может быть, он смотрит в свое окно? Может, там кто-то с его женой? Или, скорее, с его приятелем? Может, дело идет к убийству?

Фокси попытался сосредоточиться, но ничего не смог с собой поделать. За последнее время все его силы ушли на решение двух задач: увольнение из полиции и открытие собственного ресторанчика. Вот все, о чем он мечтал: он и Клементина в собственном бистро. Фокси уже видел себя в роли шеф-повара. Уже целый год он изучал в вечерней школе кухню экстракласса. Людям его стряпня нравилась. Многие находили, что его обеды ничуть не уступают тем, что подают во французском ресторане на углу 32-й и 12-й улиц. Но Фокси не любил рестораны из-за их обычной мишуры, ненужной роскоши. Все, что ему было нужно, — это бистро, простое и незамысловатое. Место, где он сможет повесить на стену несколько плакатов с канканом и соорудить неоновую надпись «Мулен Руж», вроде той, что нарисовал знаменитый французский художник.

Мужчина подошел к двери дома и вошел внутрь.

Крики и перебранка между обитателями квартир не стихали ни на минуту. К тому же где-то на крышах перекликались бродячие коты. Полный бедлам, обычный для этих мест. Вскоре полицейские прибудут сюда в патрульной машине, осмотрят обитель, покачают головами и двинутся дальше. Пока они, получив вызов, вовлекающий их в домашнюю войну, будут добираться до злополучной квартиры через шесть кварталов, там все уладится и без их помощи. Ударил кто-нибудь кого-нибудь, может, даже убил, а потом, глядишь, все вроде само собой успокаивается. Может, прольются кровь и слезы, но шторм постепенно утихнет.

Фокси затушил в пепельнице окурок и наклонился вперед, собравшись включить зажигание. Он не успел дотронуться до ключа — его ослепила вспышка белого света. Что-то глухо взорвалось, и тысячи стеклянных осколков градом застучали по крыше его «форда». Сквозь сизый дым Фокси увидел, как вырывающееся из окон пламя стало быстро распространяться по дому.

Он слышал, как скрежетало железо и лопались от жара кирпичи, слышал, как пламя с ревом неслось по коридорам, все пожирая на своем пути. Длинные языки пламени вырывались из разбитого окна над головой у Фокси и лизали стены дома напротив.

Фокси был ошеломлен яростью огня, тем, как быстро он набрал силу и охватил все здание. Как будто в одной из комнат лопнул огромный пузырь и из него хлынуло адское пламя.

Боже, подумал он, еще одна зажигательная бомба! Должно быть, это тот педик, что стоял на тротуаре.

Я видел этого ублюдка. Я видел, как он входил в здание. Я мог бы протянуть руку, дотронуться до него.

Он нащупал ручку дверного замка и вывалился из машины на тротуар. Поднялся на ноги. Наполовину ослепленный, он побрел по улице, держась за стену дома. Из здания теперь кричали по-другому. Никто не орал: «Заткнись!» «Помогите! — визжали они. — Ради Бога помогите хоть кто-нибудь!»

Кто-то, спотыкаясь, выбежал из дверей дома. Одежда на нем горела. Фокси не смог даже подойти к нему: сильный жар заставил полицейского отпрянуть. Он почувствовал, как запахли паленым его волосы и стала поджариваться кожа на лице. Человек со стоном упал на асфальт и в агонии корчился, как раненая змея. Вскоре он затих. Навсегда. Едкий запах разлагающегося пластика и горящей резины распространился по улице. Когда ядовитый дым заполнил его легкие, Фокси остановился и закашлялся. Несколько секунд он содрогался от приступов кашля и рвоты, пока не перебрался на другую сторону улицы, где воздух был почище. Там он остановился, прижавшись спиной к фонарному столбу.

Жар настигал его даже здесь, ударяя в лицо струями обжигающего воздуха. Кожа на лице обгорела, еще немного, и ему пришлось бы искать убежища в одном из подъездов. Он стоял, глядя на пожарище и поражаясь тому, насколько внезапно этот ад стал совершенно неуправляем. Как и многие люди, Фокси смертельно боялся огня. Он часто видел огонь в ночных кошмарах.

Затем произошло нечто такое, что заставило его содрогнуться от ужаса. Словно во сне, он увидел, как человек в белом костюме вышел из распахнутой двери горящего дома. Глаза Фокси еще не оправились после взрыва, но он мог поклясться — одежда на человеке дымилась, может быть, даже горела. Человек, не останавливаясь, перешагнул через лежащее на асфальте обугленное тело и быстро пошел по улице.

— Эй, ты! — заорал Фокси. — Стой, скотина! — Он уже нащупывал пистолет. — Стой!

Он неловко схватился за оружие, но, должно быть от растерянности, не удержал его в руке. Пистолет с грохотом упал на тротуар. Человек в белом остановился и взглянул на Фокси. Сильный порыв ветра пронесся по узкой, как печная труба, улице, раздул стихавший было огонь и принес с собой запах, на мгновение перебивший зловоние пожара. Казалось, этому запаху здесь неоткуда было взяться. Он напомнил Фокси те обеды при свечах, которые устраивала ему Клементина, когда бывала в романтическом расположении духа.

Человек двинулся дальше, не дожидаясь, пока Фокси разберется со своими воспоминаниями. На противоположной стороне улицы горела машина Фокси. Скрежет металла смешивался с отчаянными криками, доносившимися из дома.

Телефона поблизости не было. Фокси ничего не оставалось, как стоять и слушать предсмертные вопли и надеяться на то, что пожарные и скорая помощь уже на подходе. Он сидел на лестнице одного из домов, размышляя о том, что скажет Клементине, когда наконец вернется домой:

— Клем, с меня довольно. Я ухожу из полиции.

Скоро он услышал сирены пожарных машин.

2

Желтый грузовичок с номерами штата Небраска застрял на железнодорожных путях. Его мотор заглох. К грузовичку стремительно приближался локомотив. В кабине грузовичка водитель, казалось, примерз к баранке. Ни он, ни окаменевший от страха пассажир не пытались открыть двери и спастись. Они просто сидели и ждали.

Локомотив, не снижая скорости, мчался прямо на них. Катастрофа казалась неизбежной, но в кабине грузовичка все еще не было видно никакого движения. Вдруг, за мгновение до удара, рука протянулась с небес, и восьмилетний Джейми Питерс, бог этого созданного им мира, спас желтый грузовичок и его пластиковых обитателей от неминуемой катастрофы.

Сержант сыскной полиции Дейв Питерс, его отец, наблюдал за мальчиком из другого конца комнаты.

— Когда-нибудь ты их все-таки прикончишь, — сказал он.

— Нет. Я очень ловкий. Я вытаскиваю их за полсекунды до столкновения.

— Ты супермен? Слушай, я расскажу тебе, как однажды…

В этот момент в дверь позвонили.

— Это мама! — крикнул Джейми и побежал открывать дверь.

Дейв прислушался, услышал голос Челии и вернулся к размышлениям о том, что рассказал ему Фокси. Прошлой ночью в одном из районов города был пожар. Погибли трое. Еще один поджог. Фокси случайно оказался свидетелем и описал поджигателя, хотя арестовать его не сумел. По мнению экспертов, это был хитроумный поджог. Судя по всему, было использовано сложное устройство, хотя эксперты и не смогли обнаружить его остатков. Только так удалось объяснить очень быстрое воспламенение. В комнате, где находился очаг возгорания, металлические предметы искорежило так, словно они были слеплены из пластилина. Вспышка огня ослепила Фокси, и прежде чем он пришел в себя, поджигатель успел скрыться.

Отсутствие остатков бомбы не удивило инспектора Бейтса. Было ясно, что корпус и взрыватель могли просто расплавиться в огне. Когда горела дешевая пластиковая мебель, воздух в помещении раскалялся до температуры плавильной печи. К тому времени, когда Бейтс смог проникнуть в дымящееся, выгоревшее здание, остатки бомбы, вероятно, уже смешались с другими искореженными и оплавленными металлическими предметами. Отсутствие следов зажигательного устройства было необычно, хотя и вполне объяснимо.

Описание этого преступления было похоронено под грудой отчетов о мелких происшествиях. В эти дни поджоги были частыми — настоящий огненный шквал прокатился по стране. Они стали самой распространенной причиной случайных смертей и преднамеренных убийств в Сан-Франциско. В этом городе от огня погибало больше людей, чем в автомобильных катастрофах в штате Нью-Йорк или от огнестрельных ран в Техасе.

Дейв вздохнул. Он понимал, что быстрого решения проблемы, скорее всего, не существует. Политики неистовствовали в своих башнях из слоновой кости, пытаясь обуздать ситуацию. Сын мэра был одной из последних жертв. Его труп обнаружили среди развалин сгоревшего ночного клуба. Полиции удалось скрыть от прессы тот факт, что обгоревшее тело юноши было сцеплено с останками исполнительницы стриптиза и найдено в той комнате, где была ее гримерная. Их половые органы были соединены «плотнее, чем гвоздь с деревом», по выражению напарника Дейва, Дэнни Спитца.

Дейв отложил бумаги в сторону. Начиналась драматическая сцена «Возвращение домой жены».

Челия Питерс, пошатываясь, вошла в гостиную и рухнула на пол. Шляпка слетела с ее головы и закатилась под софу. Челия любила шляпки, даже когда они выходили из моды. Она тряхнула ногой, и туфля полетела вслед за шляпкой. Другая туфля ударилась об абажур, который раскачивался до тех пор, пока подошедший Джейми его не остановил.

Дейв Питерс взглянул на взбудораженное лицо жены.

— Что, делать покупки утром в супермаркете так тяжело?

— Вы, полицейские, даже не представляете себе, как тяжело. — На ее лице появилась знакомая мексиканская усмешка. — Пойди со мной в следующую субботу, и я покажу тебе настоящие отбросы общества. Они только выглядят как симпатичные женщины из приличных домов, но в душе они самые настоящие убийцы. Чтобы достать хлеба или пробиться к овощному прилавку, приходится вовсю работать локтями.

Он засмеялся и протянул руку, помогая жене подняться с пола.

— Я полагал, что вы, «мокрые спины»[2], привыкли к такому обращению.

— Значит, «мокрые спины»? Нет, вы только на него посмотрите! На этого старого гринго с пистолетом! Как муженек провел утро? Представляю, как тяжело сидеть в кресле и читать газету! А я тем временем мотаюсь по магазинам!

— Должен же кто-то оставаться с Джейми, — сказал Дейв, когда жена уселась напротив него. — У ребенка стали проявляться бандитские наклонности… — Джейми улыбнулся на шутку отца. — Ему нравится разбивать грузовики.

— Не-е, — закричал Джейми, — я их спасаю.

— Сначала готовишь аварию, а потом спасаешь.

— Главное, что он все-таки их спасает, — сказала Челия мужу. — Кстати, как насчет чашки кофе для женщины, вернувшейся с войны?

— Конечно, дорогая. — Он встал и отправился на кухню.

Сержант сыскной полиции Дэвид Уилсон Питерс был высок, но несколько худощав, чтобы считаться крепким парнем. Он имел привычку немного сутулиться, когда разговаривал с теми, кто был ниже его ростом. Впрочем, заглянув ему в глаза, можно было понять, что этот человек способен доставить вам неприятности, даже если вы гораздо тяжелее его. Эти глаза были не столько жесткими, сколько бескомпромиссными — глаза человека, имеющего собственный кодекс чести, в котором каждое правило тщательно отобрано, проверено и не подлежит сомнению. И если закон на вашей стороне, вы найдете в нем человека, на которого можно положиться. Если нет — перед вами будет страж порядка, которого можно избить до полусмерти, но он все равно поднимется с пола и будет драться как черт.

В отличие от него Челия Питерс была маленькой и хрупкой, с глазами котенка или пантеры — в зависимости от того, в каком настроении вы ее заставали. У нее было семь братьев и три сестры — такие же маленькие и хрупкие, как она. Все они жили в Мехико. Челия познакомилась с будущим мужем, когда Дейв был там в отпуске, и через три недели они поженились. Братья и сестры навещали их время от времени, и, к большому облегчению Дейва, всегда поодиночке. Это были симпатичные ребята, но когда собирались вместе, выводили Дейва из себя своей испанской болтовней. Иногда ему нравился этот язык — когда они с Челией занимались любовью, она что-то шептала ему на своем родном испано-мексиканском. Это возбуждало его. Он никогда не рассказывал ей об этом. Тогда, наверно, она станет контролировать себя.

— А вот и кофе, — сказал он, входя в комнату с чашками в руках.

— Джейми, а ты что хочешь? Лимонад?

— Коку.

— Никакой коки, — возразила его мать, — там слишком много кофеина. Неужели ты хочешь стать таким же, как твои мама с папой, готовые хлестать кофе, пока оно не закапает у них из ушей? Иди налей себе лимонада.

— Ну ма.

— Давай сделаем ему коктейль, — предложил Дейв. — Половина на половину.

Челия бросила на него испепеляющий взгляд, всем своим видом показывая решимость стоять до конца, но внезапно сдалась и согласно кивнула. Джейми побежал к холодильнику, раздался звон бутылок. Челия не выносила жестянок за то, что их делали из алюминия — она верила, что этот металл, скопившись за всю жизнь в организме, вызывает старческое слабоумие. Она пользовалась только стальными кастрюлями, покупала зубную пасту в пластиковых тюбиках и никогда не заворачивала сандвичи в фольгу. Она увлекалась нетрадиционной медициной вроде гомеопатии и акупунктуры, была противницей красного мяса, белого хлеба, сахара, шоколада и не пускала в свой дом курильщиков. Впрочем, и у нее были свои слабости. Она галлонами поглощала кофе и обожала ночное ТВ.

— Не пойти ли нам сейчас в кино? — прихлебывая кофе, предложил Дейв.

— Пойдем. А по дороге будем делать упражнения на дыхание, пока дорожная гарь со всего Фриско не заполнит наши легкие.

— Смешно. Ну хорошо, сначала сходим в парк «Золотые ворота», дадим мальчику побегать, а в кино — вечером.

— Отличная идея.

Выйдя из дома, они услышали рев сирен. Снова пожар, подумал Дейв. Когда же все это кончится? Конечно, все в природе движется по кругу, и рано или поздно волна пожаров должна пойти на убыль. Но это длится уже больше шести месяцев, и не только в Сан-Франциско, но и в других городах тоже. Год назад пожары были серьезной проблемой для европейских столиц: Лондона, Парижа и Рима. Они случаются там и сейчас, но уже не так часто, как в городах Америки. Похоже, проблема во всей своей полноте пересекла океан и обосновалась в Америке.

Дейв полагал, что главная проблема преступлений такого рода в том, что они стали модными. Один-два поджога — и вот уже у всех психов в стране в глазах появился огонь, а продажа зажигалок и спичек резко пошла вверх. Если бы Дейв был азартен и имел лишние деньги, он удачно сыграл бы на бирже.

Теперь все эти психи повылазили из своих нор и превратили Нью-Йорк, Сан-Франциско и многие другие города в пылающие факелы. Были среди них и просто любители поиграть со спичками — объект внимания психиатров, а не полицейских. Но были и другие, ненавидящие весь род человеческий, — настоящие социопаты. Люди, которые помешались на мести и сводят старые счеты. Люди, желающие получить страховку за свое прогоревшее дело. Люди, устраивающие поджоги, чтобы потом беспрепятственно заниматься грабежом в других районах города. Страшный алый цветок распустился над городом. Пожарные команды работали день и ночь, теряя в огне своих людей и совершая невозможное. Полицейские тоже работали сверхурочно, задерживая подозреваемых, допрашивая их, строча отчеты и получая от политиков очередную порцию дерьма.

В кино шла неплохая комедия на семейную тему с неизбежным для этого жанра счастливым концом. Дейв вышел из кинотеатра с хорошим, теплым чувством. Он взял Челию и Джейми за руки. Они почти бежали по мостовой. Челия весело смеялась, а Джейми со светящимся от удовольствия лицом поглядывал на родителей. Он знал, что все очень хорошо.

Когда они вернулись домой, Джейми решил попытать счастья и стал проситься еще часок побыть с родителями, но Челия была непреклонна.

— Юноша с дурными наклонностями, у вас был хороший длинный день, не пытайтесь его испортить. Сейчас придет ваш папа и немного вам почитает.

Хотя Джейми уже умел читать, он по-прежнему любил послушать отца, которому (Дейв сам охотно признавался в маленькой слабости) очень нравился звук собственного голоса. Он любил изображать различные голоса и акценты: английский, французский, итальянский или смешное произношение жителей южных штатов. К этому моменту они уже прочли половину книги Харпера Ли «Убить пересмешника». Книга была слишком взрослой для Джейми, но он мог воображать себя Скаутом или каким-либо другим мальчиком из романа, и Дейв надеялся, что антирасистская идея, заложенная в книге, будет воспринята Джейми хотя бы подсознательно. Он не сомневался в том, что должен внушать своему ребенку непреходящие духовные ценности.

На половине главы Джейми уснул, и Дейв уже про себя дочитал ее до конца. Затем он поцеловал сына, погасил свет и вышел в гостиную.

— Чертовски хороший у тебя мальчишка, — сказал он Челии.

— Благодарю. У тебя тоже, — ответила жена, взглянув на него поверх книжки. — Будешь смотреть телевизор или как?

— Нет, хочу пораньше лечь спать. Завтра нам с Дэнни предстоит большая работа. Мы можем не увидеться с тобой пару дней.

Челия наморщила брови и спрятала ноги под юбку.

— И тебя не сменят?

— Конечно, сменят со временем. Ты же знаешь, какая сейчас ситуация со всеми этими пожарами. Мои ребята бегают круглые сутки, а людей у нас…

— О Боже, — прошептала она.

— Нет, ты послушай, если все будет хорошо, я вернусь во вторник утром. Два дня — это в худшем случае.

Челия опустила голову на плечо мужа.

— Чертов Питерс, — улыбнулась она и добавила: — Не думай, что я не знаю, почему ты так рано собрался спать. Тебе ведь известно, что я не люблю оставаться одна.

Дейв напустил на себя самый невинный вид.

— Не понимаю, о чем ты? Если ты хочешь лечь спать вместе со мной, — это замечательно, но у меня нет никаких тайных намерений. Взгляни мне в глаза. Что ты там видишь? Полную невинность.

— Тайные намерения, — шепнула она.

Челия первой отправилась в спальню. Она любила делать вид, будто сразу же собирается спать. Она надевала длинную ночную рубашку и тщательно укладывала свои черные, как вороново крыло, волосы, отлично зная, что через пять минут рубашка будет брошена на ночной столик, а распущенные волосы в беспорядке разметаются по подушке.

Этим вечером они любили друг друга нежно, без того ненасытного исступления, которое временами овладевало ими. Дейв не переставал восхищаться телом жены. Оно было таким округлым, таким мягким. Какая же это, наверно, тонкая работа — создавать женщину. Было не важно, любили ли они друг друга страстно, так что поломанную кровать приходилось потом ремонтировать, или делали это тихо, глядя друг другу в глаза, — каждый раз сердце его наполнялось любовью и нежностью. Иногда в моменты наивысшего наслаждения он брал ее голову в свои руки, и это было лицо ангела, изумленного собственным экстазом. Иногда Челия казалась ему демоном, когда она кричала: «Еще, еще, еще, еще!» — по-испански, пока он не начинал сходить с ума от возбуждения. И когда, разгоряченные и бездыханные, они разжимали объятия, он спрашивал ее: «Это были грязные слова? Ты говорила непристойности? Боже, как бы я хотел говорить по-испански!» И она таинственно улыбалась, не раскрывая тайны.

Они никогда не спрашивали друг друга об испытанных ощущениях. Иногда это было неописуемо хорошо, иногда просто хорошо, иногда не так хорошо, как хотелось бы, но никогда не вызывало неудовольствия. Они всегда знали, что будет следующий раз, и каждый следующий раз будет непохож на все предыдущие.

Когда он выключил свет, она свернулась клубочком спиной к нему. Он крепко прижал ее к себе, думая о том, что, если с Челией что-нибудь случится, он пропадет.

В это время в другой квартире Рэй Рейнольдс вел со своей женой разговор по душам. Жена уговаривала его еще немного поработать в полиции. Им нужно время, чтобы выкупить закладную и рассчитаться за мебель, купленную в кредит.

Жена Рэя Клементина была крупной женщиной с волосами медного цвета и огромным количеством веснушек, собравшихся вокруг ее вздернутого носа. Днем ее волосы были собраны в толстый пучок на затылке, но вечерами она иногда распускала его, бросая волосы на плечи, как у женщин на картинах прерафаэлитов. У Рэя дух захватывало от такого зрелища.

Истинные потомки кельтов, Рэй и Клементина не оставили своим детям никаких шансов относительно волос. Их дразнили в школе «морковкой» и «рыжим», совсем как папочку на работе.

— Это все ваши гены, — жаловалась Кэрол, старшая из двух детей. — Могли бы хоть немножко их разбавить, если бы один из вас женился на ком-нибудь другом.

— Но ведь я люблю твоего папу, а он — меня.

— Знаю, — грустно соглашалась Кэрол, — к тому же уже слишком поздно.

— Вот когда ты станешь постарше, — успокаивал ее Рэй, — тебе это понравится. Мужчины будут сходить по тебе с ума, как я по твоей мамочке.

— Может быть, — парировала Кэрол. — Только я никогда не выйду замуж за рыжего.

Этот разговор состоялся больше часа назад, сейчас дети лежали в постелях и, наверно, уже спали. Рэй рассказал жене о пожаре и своем решении уйти из полиции. Клементина ответила, что его увольнение принесет семье много трудностей, и еще раз прошлась по поводу его пристрастия к выпивке.

— Если останусь в полиции, — возразил Рэй, — буду пить, такая уж это работа.

— Это же глупо, Рэй, — возмутилась Клементина, — спивающийся полицейский. Однажды переберешь, и я останусь вдовой.

Он сидел на полу возле ее ног лицом к телевизору, положив голову ей на колени. Клементина гладила его волосы, как вдруг Рэй резко выпрямился.

— Не говори так, — крикнул он.

Голос Клементины стал мягче.

— Рэй, мне больно смотреть, как ты сам себя убиваешь. Я не хочу, чтобы ты был несчастным. Я же люблю тебя, и дети тебя любят. Я лишь хочу, чтобы ты это понял. Рэй, всего шесть месяцев, и мы встанем на ноги. Решим все проблемы. Согласись на ту конторскую работу, что предлагали тебе в участке. А если ребята станут подшучивать над тобой, не обращай внимания. Ты должен думать о семье. Они за тебя кредиторам не поручатся и в психушке не навестят.

Рэй кивнул и сразу как-то обмяк.»

— Хорошо, так я и сделаю. Я возьмусь за эту работу. Будь уверена.

— Мой дорогой, — она крепко сжала его голову.

— Да, не хотел бы я еще раз увидеть такой пожар, как сегодня ночью. Боже, этот запах горелого мяса… — Он замолчал, вспомнив какой-то эпизод пережитого им ночью кошмара.

— Что с тобой? — спросила Клем.

— Сегодня ночью, — он покачал головой, — могу поклясться, я чувствовал запах… Что за орехи ты кладешь в печеную форель?

— Миндаль.

— Точно, миндаль. Готов поклясться, от поджигателя пахло миндалем.

— Может, у него такой одеколон?

— Кто, черт возьми, захочет, чтобы от него целый день несло миндалем?

3

Двое полицейских сидели в машине на улице позади заведения «Рыбацкий причал». Один из них пил кофе, изучая приборный щиток, другой сквозь ветровое стекло внимательно наблюдал за улицей.

Детектив Дэнни Спитц любил облизывать края пластиковой чашки из-под кофе. Сержанта Дейва Питерса эта его привычка всегда чертовски раздражала.

— Зачем ты это делаешь? — спросил Дейв, ухватившись за баранку и устраиваясь так, чтобы солнечный свет не бил ему в глаза. Вечная проблема полицейских машин — после ремонта всегда нужно что-то доделывать самому, вроде сломанного солнцезащитного щитка, который качается у тебя перед глазами. Другой давно бы оторвал эту чертову штуковину и забросил куда-нибудь подальше, но только не Дейв. Он был ангелом по сравнению с большинством своих коллег — что запрещено, то запрещено. Ты не должен брать взятки, бесплатно обедать в ресторанах или портить общественное имущество. Полицейский автомобиль как раз и был таким имуществом.

— Что? Что делаю? — выкрикнул Дэнни, прекрасно знавший, что имеет в виду Дейв. Когда наливаешь кофе из автомата, на краях чашки всегда остается налет кофейного порошка, и Дэнни нравилось его слизывать.

Дейв не ответил и продолжал наблюдать за типом, стоявшим в дверях увеселительного заведения. Парень ковырял спичкой в зубах, время от времени при помощи того же инструмента проводя схожую хирургическую операцию в области ушной раковины. Горький вкус ушной серы, видимо, ему совсем не мешал.