Вместо предисловия

(Это интервью было напечатано в «Литературной газете» № 6 от 12 февраля 1997 года в связи с публикацией на ее страницах фрагментов настоящей книги.)

1. Ваша книга, несомненно, содержит острую критику сегодняшней российской власти и проводимого президентом Ельциным курса. В таком случае каким вам видится курс, которым Россия могла бы пойти к своему возрождению?

– Наиболее благоприятным я считаю экономический курс, предложенный России многими учеными с мировым именем. В том числе лауреатами Нобелевской премии по экономике Кеннетом Эрроу (Стенфордский университет), Лоуренсом Клейном (Пенсильванский университет), Василием Леонтьевым (Нью-йоркский университет), Дугласом Нортом (Вашингтонский университет), а также известными российскими экономистами Леонидом Абалкиным, Олегом Богомоловым, Николаем Шмелевым и другими. Эта модель совершенно отличается от «гарвардской», разработанной главным образом Джеффи Саксом и Андерсом Ослундом.

Что же до политики, то, по-моему, ясно, что для миллионов российских граждан слово «демократ» сегодня носит ругательный характер.

2. Вас не смущает, что ваша позиция кое в чем совпадает с пафосом ультралевых, национал-патриотических изданий России? Западный журналист – и вдруг единомышленник Зюганова и Проханова?

– Совершенно не смущает; во-первых, потому, что наши мотивации не совпадают; во-вторых, потому, что не моя вина, если российская оппозиция частично высказывает справедливую критику в адрес правительства; в-третьих, я считаю, что аргумент, которым хотят закрыть рот критикам только потому, что их точка зрения иногда совпадает с точкой зрения оппозиции, носит маккартистский характер. Мне хотелось бы, чтобы полемику со мной вели в стиле «аргументы против аргументов». Иначе может получиться, что все четыре западных лауреата Нобелевской премии по экономике могут оказаться коммунистами.

3. Недавно вы назвали одну из влиятельных российских газет либерального направления наиболее интересной, но тенденциозной. Не кажется ли вам, что то же самое можно сказать и о вашей книге?

– Могу ответить ссылкой на высказывание видного итальянского мыслителя Пьеро Гобетти: соломоново решение, безусловно, тенденциозно, если вся правда на одной стороне.

4. Ваше пожелание России, которой вы говорите «прощай»?

– Я писал эту книгу, намереваясь в основном раскритиковать позиции Запада. Значит, у меня еще есть надежда, что что-то можно скорректировать. Ибо я убежден, как это написал недавно Уильям Пфаф, что неудачные советы Запада могут превратить Россию в бомбу. Я вижу, что проводившийся в России до сих пор курс губителен для всех ценностей, существовавших и существующих в этой стране, для культуры, духовности, науки и ее мировой роли как государства. Мне как другу России жалко, что она может потерять все эти присущие ей достоинства; а как представителя Запада меня волнуют последующие нарушения равновесия и огромный вакуум в мире – следствие разрушения и распада России.

5. Чем объясняется ваше неприятие позиций Запада в отношении России? Может, вы вообще антизападник?

– Я считаю, что главные ценности Запада – либеральная демократия, плюрализм, рынок, свобода личности – это достижения мировой цивилизации. Дело в том, что западные советники предлагают России не эти ценности, а определенную неолиберальную их интерпретацию, которую, слава Богу, на Западе поддерживают далеко не все.

Глава 1. Американская победа

Исход дела вовсе не был предрешен. Рейтинг Ельцина предыдущей зимой держался на уровне однозначной цифры. Было много причин, объясняющих перемену фортуны, но одна из них, решающая, осталась тайной». Это выдержанное в несколько высокопарном слоге откровение, не скрывающее энтузиазма автора, было опубликовано в еженедельнике «Тайм» 15 июля 1996 года. Заголовок («Спасение Ельцина») и подзаголовок («История, раскрывающая секрет, как четыре американских советника, использовав данные опросов общественного мнения, работу аналитических групп, ошибки рекламы и некоторые технические приемы американской избирательной системы, помогли победить Борису Ельцину») должны были показать, что победили американцы.

В определенном и поистине знаменательном смысле «Тайм» был прав. Никогда еще победа на выборах в чужой стране не была такой «американской», как эта. Действительно, победу одержал кандидат, которого очень хотела привести к власти Америка задолго до начала избирательной кампании. Победил человек, которого еще в 1991 году Америка выбрала как самого подходящего союзника. О большем и о лучшем Вашингтон и мечтать не мог. Так президент-демократ Билл Клинтон с помощью своего верного советника по вопросам бывшего Советского Союза и его сферы влияния Строба Тэлбота сделал ставку на Ельцина как своего фаворита в борьбе за переход России к демократии и рынку.

После падения Берлинской стены прошло около семи лет. За это время чего только не было: конец советской империи и советского коммунизма, окончание холодной войны, крах централизованной и плановой экономики и расстрел Верховного Совета России из пушек. Ну можно ли было смотреть на это из-за океана, не испытывая законной гордости победителей? Россия, невольная наследница Советского Союза, остававшаяся почти на протяжении трех веков великой мировой державой, была наконец опять втиснута в рамки территории, которую она занимала в середине XVII века. Никогда еще с допетровских времен Россия не была такой ничтожной, такой маргинальной, такой неоспоримой. Основную боль в этом откате, поправший ее трагического величия, был Борис Ельцин. В отличие от Горбачева, который первый начал отступление, но совершил в глазах Запада непростительную ошибку, стараясь сохранить СССР, Борис Ельцин осуществил все с прагматизмом человека, который хочет поскорее от всего отделаться, чтобы «прикрыть лавочку».

Теперь в мировых властных структурах Бориса Ельцина считают поборником свободы и рынка. Правда, довольно неудобным, любителем выпить, нередко лгуном с вульгарными манерами, окружившим себя сомнительными людьми, мало симпатичным широким кругам на Западе, которые всегда предпочитали и будут предпочитать ему Горбачева, – склонным решать внутренние вопросы, стуча кулаком по столу, а когда этого мало – стреляя из пушек, безжалостно уничтожая своих же граждан в Чечне, и достаточно осторожным, чтобы не брать на себя ответственность и всю ее переложить на плечи кого-нибудь из приближения. Но он безупречно блюдет интересы Запада, а этого более чем достаточно, чтобы там закрыли глаза на все его недостатки.

Остается доказать две главные теоремы: действительно ли то, что интересы, которые Борис Ельцин, как ему кажется, защищает, отвечают интересам Запада (чьим конкретно и как долго это будет продолжаться?), и совпадают ли интересы Америки и Запада в целом с интересами России и русских? Да, теоремы еще следует доказать, поскольку никто еще не позаботился сделать это. Если только не считать доказательством простое и очевидное утверждение, что конкретная модель экономической, культурной и военной самоликвидации, осуществленной в России за период с 1992 по 1996 годы, – это окончательное решение ее вековых проблем. В чем многие русские, к сожалению (как считают многие западные лидеры), сомневаются. Даже Александр Солженицын – а уж он-то Россию знает – говорил, что она избрала в эти годы «худший из всех возможных путей выхода из коммунизма». Впрочем, есть основания полагать, как мы увидим далее, что Борис Ельцин скорее всего преследовал собственные амбициозные интересы, побуждаемый жаждой власти, реванша (в отношении Горбачева и своего же прошлого), нежели интересы своей страны. И что он без колебаний принял поддержку Соединенных Штатов (и той части Запада, которая преследовала те же цели), когда убедился, что это единственный способ претворить в жизнь свои личные устремления.

Нельзя также исключить, что в Вашингтоне действительно думали, будто таково единственно «правильное», «нравственное» решение проблемы советского коммунизма. Проблемы, которая слишком долго тревожила и страшила людей, чтобы не возникло желания при первой же возможности покончить с ней одним ударом. Но это значит не управлять, а мстить. Не искать «справедливых» или «нравственных» решений– единственно, впрочем, способных продлиться во времени, – а навязывать другим народам собственные правила и образ жизни. И нельзя исключить, что невысокая политическая культура бывшего партийного функционера Бориса Ельцина и его советников – Геннадия Бурбулиса, Сергея Шахрая, Михаила Полторанина и Владимира Шумейко – породила их уверенность, будто нужно разрушить все – и коммунизм и государство, – чтобы безоговорочно победила идея «Империи добра». Возможно, так оно и было. Только не следует принимать невысокую политическую культуру за проницательность государственных мужей. К несчастью, многие из них совершенно не разбирались в капиталистической экономике и свободном рынке, и уж тем более не были в курсе последних дискуссий на эту тему, проходивших на Западе: на основании своих ограниченных знаний они не были в состоянии в них разобраться.

Да и что они могли знать о кризисе «общества благосостояния и о победе в те (но только в те) годы жрецов тотальной deregulation, тех самых, которые подсказывали Рональду Рейгану и госпоже Тетчер, какую политику нужно вести? Что, спрашивается, они могли знать о проблемах, волновавших самые просвещенные умы Запада? Можно ли было ждать от политического персонала, воспитанного Коммунистической партией Советского Союза, – то есть плохо разбирающегося в новейших течениях мысли, – что он выберет только самое мудрое, самое современное и подходящее к конкретным условиям России? Можно ли было ожидать от политических кадров, воспитанных в духе самого тупого цинизма, не признающих никаких нравственных ценностей и не обладающих необходимыми для политиков качествами, что они подойдут к проблемам освобождения и возрождения страны, больше всего заботясь о благополучии своих сограждан? Можно ли было ждать от людей, привыкших к насилию и не имеющих никакого представления о законах демократии, что стоит пару раз пригласить их в Гарвард, как они осознают всю важность выборов?

Эти люди и стали пропагандистами, а после прихода к власти и реализаторами политики, предполагавшей немедленно стереть в порошок советскую систему посредством тотальной приватизации и немедленного же введения свободного рынка любой ценой. Эта политика, осуществленная некомпетентными людьми, которые находились в плену энергичнейших и настоятельнейших рекомендаций западных экономистов, финансовых экспертов и советников (в первую голову – американских и нерегулируемая экономика английских), а также столь авторитетного, сколь и лихого журнала «Экономист». А мнение этих господ, – как верно подметил Эрик Хобсбаум1, – в свою очередь зиждилось на полном незнании подлинной советской экономической действительности. Удивительно ли, что два слепца, даже взявшись за руки, не могут перейти через дорогу?

В общем, это была в полном смысле слова американская победа, что стало очевидно, когда в декабре 1991 года были произнесены слова, положившие конец существованию СССР. Слова эти произнесли русские, собравшиеся на поистине эпохальную вечеринку в одном из белорусских лесов под Брестом, и прозвучали они как акт безусловной капитуляции: геополитического пространства, ранее именовавшегося Советским Союзом, более не существует. Правда, американцы еще довольно долго сомневались в этом. Страх перед коммунизмом был столь велик, что в его кончину они поверили лишь пять лет спустя. Хоть перед ними был труп, они все еще не могли освоиться с этой мыслью. СССР. покончил жизнь самоубийством, а они, призванные опознать покойника в морге истории, все не решались зафиксировать его клиническую смерть: вдруг он еще воскреснет!

Одних, в том числе и в Италии, даже разочаровало то, что холодная война завершилась, не перейдя в стадию горячей. Других, особенно многочисленных и в Италии тоже, раздосадовало, что такая смерть без кровопролития и, на первый взгляд, без трагедий (если не считать в Румынии Чаушеску: ее пример как бы подтвердил правило, которое до начала 1989 года никто не счел бы возможным) исключала судебный процесс над обвиняемыми. И дело не в сроке давности, положение о котором не касается преступлений против человечества, а в том, что было бы просто нелепо выносить приговор усопшему. То есть коммунизму.

К тому же непонятно кто и кого должен судить. Вернее, кто мог судить, было известно: естественно, победители. Но победители в этой аномальной войне тоже были аномальными. Удары ниже пояса наносились в ней с обеих сторон, но только виртуально. В этой войне советские лидеры сражались с собственными согражданами скорее даже больше, чем с врагом. Хотя, если судить по материалам западных секретных архивов, в холодной войне и американские граждане выполняли роль подопытных кроликов при атомных испытаниях и никто не ставил их об этом в известность. А десятки тысяч американцев отправляли на бессмысленную бойню во Вьетнам, где было уничтожено несколько миллионов вьетнамцев – и все из-за просчетов и совершенно циничных решений, тщательно скрывавшихся от американского общественного мнения и раскрытых лишь позже одним из последних свидетелей и главных руководителей этой бойни – Робертом Макнамарой.

В общем, судьи прекрасно знали, что они не вполне подходят для проведения такого процесса. Так что никто из победителей не задавался вопросом, насколько он уместен. Впрочем, даже для Нюрнбергского процесса пришлось обновить международное право, хотя тогда – пусть Гитлера уже не было – в живых оставались многие самые крупные нацистские главари. К тому же процесс над советским коммунизмом вынудил бы Запад посадить на скамью подсудимых последнего Генерального секретаря КПСС Михаила Горбачева, то есть именно того человека, которого общественное мнение всего мира считало главным героем освобождения советских людей от жестокостей коммунизма и имело все основания благодарить за освобождение от кошмара ядерного противостояния, от равновесия страха.

Уже одного этого вроде бы достаточно, чтобы отказаться от ностальгических молитв по «процессам над коммунизмом», идея которых столь близка сердцу отряда французских «новых философов» и некоторых прочих ветеранов холодной войны. На деле самым щекотливым был вопрос «кого» судить, даже если оставить в покое бедного Горбачева. Ибо после того, как рассеялись надежды на то, что советский коммунизм чужд россиянам и импортирован (откуда? Да конечно же из Европы) вопреки их воле, сразу же стало ясно, что на скамью подсудимых пришлось бы посадить слишком много народа. Для начала как минимум почти всех, кто стал вдруг воспевать ценности западной демократии, и безусловно всех, кто стал у власти с 1992 года, то есть, вне всякого сомнения – всенародно избранного российского президента Бориса Ельцина. Наконец, в свете результатов выборов 1 993 1995 и 1996 годов стало бы задним числом ясно, что спустя пять лет после падения коммунизма, спустя пять лет после начала движения к рынку не менее 40 процентов российских граждан все еще голосовали за коммунистов. А это, учитывая, что коммунизм как политический режим уже не нужен никому, означало только одно: что этот режим, перекрывавший какое бы то ни было движение в сторону демократии, все-таки что-то дал россиянам. И это что-то, каким бы чудовищным и невыносимым оно ни выглядело в глазах западного мира, россияне хотели сохранить.

Итак, 3 июля 1996 года американцы облегченно вздохнули после второго тура первых президентских выборов в России. Я пока воздержусь от эпитетов «свободные» и «демократические», которыми эти выборы еще до их проведения награждала значительная часть западной печати. Надо еще посмотреть, насколько они были свободными и демократическими: пусть читатель сам разберется в этом вопросе, исходя из данных, которые мы представим ниже. А пока в заключение этой главы позвольте мне напомнить об одном небольшом эпизоде, происшедшем в Москве через несколько дней после 3 июля, и не где-нибудь, а в московском отделении Фонда Карнеги. В состоявшемся там разговоре приняли участие известный экономист Андерс Ослунд и не менее известный эксперт по русскому вопросу Майкл Мэкфоул. Вспомним, как первый из них торжественно заявил: «Отныне Россия – страна с рыночной экономикой». Обратите внимание, Ослунд не сказал: отныне Россия – свободная или демократическая страна. Он сказал: «…страна с рыночной экономикой». В результате выборов произошло чудо: политика, которой было от роду один день или месяц, стала над экономикой и ее сложными законами. Получалось, что экономика – не наука, а всего лишь колдовские махинации или просто фокус. Во всяком случае, жрецам тут оставалось лишь опуститься на колени.

Второй молодой и многообещающий деятель, пользующийся, как говорят в Вашингтоне, отличной репутацией, изъясняющийся на английском конечно же лучше, чем на химерическом русском, сообщил своей аудитории о «необратимой победе западных ценностей». Победе, одержанной благодаря прозорливости таких «друзей»-реформаторов, как Анатолий Чубайс, Георгий Сатаров, Александр Лившиц. Когда кто-то из присутствующих попросил рассказать о том, какой вклад в эту победу внес Александр Лебедь, Мэкфоул ответил: «Да его просто наняли, чтобы выиграть выборы!» – и сопроводил свои слова хитрой улыбкой, в которой можно было (и следовало) прочесть восторг и одобрение в адрес Чубайса и его прозорливых «друзей», сумевших «использовать» генерала Лебедя «просто для того, чтобы одержать победу на выборах», и презрение к глупому генералу, позволившему себя использовать. А также, разумеется, к тем «глупым» русским, которые дали себя обвести вокруг пальца. Победители явились праздновать свою победу не куда-нибудь, а прямо в дом побежденных.

Глава 2. Спасти Ельцина

В течение четырех месяцев группа американских политических консультантов тайно принимала участие в проведении избирательной кампании Ельцина». Курсив мой, слова же эти были написаны Майклом Крэмером в уже цитированном репортаже журнала «Тайм». Давайте прислушаемся к его рассказу, ограничиваясь пока что замечаниями только по наиболее интересным его аспектам. Прежде всего, почему тайно! Ответ прост – потому что если бы россияне об этом узнали, то Ельцин лишился бы нескольких миллионов голосов, а вместе с ними и победы на выборах. Не знаю, что подумали бы американские избиратели, если бы узнали, что Билл Клинтон сделал главой своего избирательного штаба (которому обычно доверяют самые важные тайны) русского или, того хуже, иранца. Честно говоря, хотя итальянцы и страдают манией величия в гораздо более легкой форме, чем американцы и русские, подозреваю, что даже им не слишком бы понравилось, если бы кандидат в премьер-министры, неважно от какой партии, вверил себя иностранному консультанту. Это не оценка, а просто констатация факта.

Ниже мы в подробностях поведаем, как избирательный штаб Бориса Ельцина, настоящий, официальный штаб, не просто пользовался американскими «советами», но практически находился в руках гражданина Израиля, точнее, Израиля и России одновременно. Но это тоже выяснилось только после победы на выборах. Так или иначе, для России эти господа, запершиеся в номере «Президент-отеля», были слишком неудобными фигурами и обращаться с ними следовало с максимальной осторожностью. Ни для кого не секрет, что восторг от Америки и ее рецептов постепенно сошел на нет после 1992 года.

И вот начинается бесконечная череда трюков, обманов и подтасовок, ставших отличительной чертой всей предвыборной кампании Ельцина. Правда, следует заметить, что ничего нового здесь не было, – все эти приемы уже были широко опробованы на референдуме в апреле 1993 года и на парламентских выборах 1993 и 1995 годов. И уж само собой, их авторство нельзя приписывать одним только американцам. Русские – и «новые» здесь ничуть не лучше «старых советских», никому не уступят в двуличии. Но нам еще представится возможность вернуться к предыдущим избирательным победам Бориса Ельцина. А пока что продолжим «тайную историю о том, как эти советники помогли Ельцину добыть победу, спасшую российские реформы».

Из любви к истине следует упомянуть, что утверждения коллеги Крэмера в России были многократно с гневом опровергнуты. После публикации его «тайной истории» последовали опровержения от Анатолия Чубайса, от дочери Бориса Николаевича Татьяны Дьяченко и от Сергея Филатова, формально возглавлявшего на первом этапе комитет в поддержку кандидата-президента. Но насколько известно, Олег Сосковец – на момент описываемых событий первый вице-премьер в правительстве Черномырдина – ничего не отрицал. А это обстоятельство, как мы вскоре увидим, немаловажно. Так или иначе, никто не опроверг того, что четверо секретных американских мушкетеров российской реформы в самом деле скрывались в номере «Президент-отеля» (невольная ирония названий). Выступавшие лишь отрицали, что их помощь сыграла «решающую» роль. Сделано это было в том тоне, в каком даже самые ярые российские «западники» всегда отзываются о подобных вещах: да что могут понимать в России эти американские юнцы? Обычно этот тон сопровождается ироническим поднятием бровей. Явная уловка, предназначенная завоевать сердца всех россиян, которые придерживаются как раз такого же мнения.

Я опускаю возражение, которое наверняка вертится на языке даже у самого невнимательного читателя: да если они ничего не смыслили в России, зачем же звать их в Москву, держать под замком четыре месяца в гостиничном номере, да еще щедро оплачивать их услуги? Что касается этого, то Крэмер – еще один наивный американский юноша – рассказывает, что президент (иными словами, российские налогоплательщики) выплатил им вознаграждение в размере 250 000 долларов. На первый взгляд немного. Если разделить эту сумму на четыре (месяца), то получится чуть больше 60 тысяч. Если разделить еще на четыре (человека), выходит около 15 тысяч долларов в месяц на нос. Жалкие гроши. Но дело в том, что Крэмер и сам незнаком с советской системой.

Он бы считал совсем по-другому, если бы когда-нибудь слышал о так называемом «неограниченном бюджете», то есть о системе финансирования определенных проектов, возводившихся советским государством в ранг приоритетных, необходимых настолько, что за ценой стоять не приходилось. Действовала она так: хочешь добиться некой цели? Тогда назначь ответственного за проект, надели его всеми полномочиями и дай ему возможность неограниченных трат. С единственным условием: достичь цели. Если ему это не удавалось, то он становился трупом (во времена Сталина физическим, позднее политическим). Когда же цель реализована, никто не окажется настолько глупым, чтобы начать считать, во что она обошлась. Именно таким образом в свое время Иосиф Сталин в рекордные сроки получил от своих ученых – и от своих спецслужб – атомную бомбу. Он просто поставил во главе ядерной программы Лаврентия Берию.

Так вот, для финансирования избирательной кампании Бориса Ельцина была применена как раз система «неограниченного бюджета». Президент никогда не придирался к средствам, лишь бы они способствовали достижению его целей. Советская система? Будь она проклята! Но это не мешает воспользоваться некоторыми ее методами, если они могут пригодиться. Между строк текста коллеги Крэмера (о чем он, наверное, и не догадывается) можно выловить настоящую изюминку: четверо советников получили 250 000 долларов, плюс им были оплачены «все расходы», и, кроме того, они получили «неограниченный бюджет для проведения социологических опросов, организации фокус-групп и других исследований». Итак, никто не знает с точностью, сколько денег потратили четыре мушкетера-подпольщика. Так же как никто не знает и никогда не узнает во всем ее величии сумму, потраченную штабом Ельцина. Впрочем, я преувеличиваю. В общем и целом мы узнали ее и поговорим об этом в одной из последующих глав. Но речь идет о приблизительных – хотя и очень правдоподобных – подсчетах. Точные цифры мы не узнаем никогда. И никогда не выяснится, сколько государственных денег использовал Борис Николаевич для выполнения своих предвыборных обещаний и сколько он потратил реально за два-три месяца кампании, чтобы доказать свою искренность. По той простой причине, что «неограниченный бюджет» действовал по всем направлениям одновременно. Прежде всего, обещания на несколько миллиардов долларов. Прекрасно понимая, разумеется, что они никогда не будут выполнены. «Через несколько месяцев, – писал журнал „Экономист» 6 июля 1996 года, то есть сразу после победы на выборах, – ему (то есть Ельцину. – Дж. К.) придется резко сократить государственные расходы, независимо от розданных обещаний, которых, по разным оценкам, набралось на скромную сумму в 10 миллиардов долларов».

А сколько понадобилось, чтобы поставить под контроль всю машину СМИ? Вы думаете, это делается бесплатно? Правда, внушительное количество журналистов-поклонников согласилось помочь за скромное вознаграждение. Некоторые даже работали даром. Но остальным было заплачено, и щедро. Пишущий эти строки лично собрал немало прямых свидетельств о рынке статей и о покупке «оптом» журналистов для освещения избирательной кампании президента. По 30 000 долларов за упаковку. С напутствием вроде:

«С завтрашнего дня ты пишешь для нас и все!» Для тех, кто захочет об этом вспоминать, атмосфера была такова, что даже далеко не беспристрастный «Экономист» в том же послевыборном номере описывал ее так (речь шла о том, как российские СМИ освещали болезнь президента): «Если читатели, похоже, не были слишком обеспокоены болезнью мистера Ельцина, то в силу того, что большинство из них знало о ней мало или же вообще ничего. Этот вопрос был проигнорирован или смягчен российским телевидением и большинством газет, которые провели предвыборную кампанию настолько пристрастно, что это потребовало немалой толстокожести от журналистов». Вот-вот – или толстокожесть, или внушительная помощь спонсоров. А когда их средств не хватало, то открывались сейфы министерств и в дело шли деньги налогоплательщиков.

Не стоит забывать и всю президентскую машину, около 2000 человек, несколько месяцев работавших только ради одного – победы главы государства. Кто-нибудь хочет попробовать посчитать? Цель того стоила. Весь мир желал, чтобы она была достигнута. Весь мир, включая Международный Валютный Фонд, временно перешел на советскую систему «неограниченного бюджета». И участвовал в ней с щедрым подарком (громко разрекламированным, чтобы все знали, что Ельцину надо помочь выиграть) – заём российскому правительству в 10,3 миллиарда долларов, как раз накануне начала предвыборной кампании. С секретным условием (впервые за всю историю МВФ), о содержании которого никто не должен был знать. Но многочисленные московские злые языки приоткрыли завесу тайны – речь шла о предоставлении нескольких сотен миллионов долларов наличными, готовыми к употреблению, на расходы для избирательной кампании, казавшейся поначалу безнадежной. Не из этих ли долларов Ельцин создал свой знаменитый «президентский фонд», происхождение которого так и осталось для всех загадкой? Я не в состоянии утверждать это с абсолютной достоверностью, но не скрываю, что это предположение кажется мне весьма вероятным.

К этой сумме следует добавить три миллиарда немецких марок, которые – согласно другим слухам, пущенным в оборот оппозиционной печатью и так и не подтвержденным и не опровергнутым, – канцлер Гельмут Коль передал конфиденциальными путями, чтобы у Бориса Ельцина были необходимые наличные для победы над коммунизмом. Я вовсе не хочу сказать, что все эти деньги в действительности дошли до получателя и были потрачены на вышеупомянутые цели. В операциях такой степени секретности всегда следует иметь в виду, что многие участники цепочки будут безнаказанно воровать. Но главное здесь – политическое значение. А оно весомо. Послушайте, как защищался президент Клинтон в самый разгар скандала вокруг подозрительного финансирования своей собственной кампании со стороны людей, связанных с пекинским правительством. «Разумеется, для США было бы весьма серьезно, – цитировал „Интернэшнл геральд трибюн» 14 февраля 1997 года американского президента, – если бы какая-то страна попыталась вмешаться в финансирование любой из наших политических партий, независимо от причины». Итак, в США так поступать нельзя (а если все-таки что-то подобное происходит, то считается нарушением закона), а будучи дома у россиян можно делать все то, что считаешь нужным.

Впрочем, для такого поведения были серьезные основания. Дело-то обстояло отчаянным образом. В середине февраля Ричард Дрезнер, один из четырех американских мушкетеров российской реформы, узнал из опросов общественного мнения, что: а) пять кандидатов опережали Ельцина во всех рейтингах; б) нынешний президент мог рассчитывать только на 6 процентов сторонников; в) еще меньшее количество россиян соглашалось признать Ельцина «компетентным руководителем». Подведя эти неутешительные итоги, Дрезнер сухо заключил: «Если бы мы были в США, то типу с такими показателями посоветовали сменить работу».

Глава 3. Четыре мушкетёра

Итак, настало время познакомиться с четырьмя мушкетерами реформы, рыцарями без страха и упрека, тайно обосновавшимися в номере 1120 на одиннадцатом этаже московского «Президент-отеля». Имя одного нам уже известно – Ричард Дрезнер. У этого нью-йоркского адвоката в послужном списке есть интересный пункт: в конце 70-х – начале 80-х годов он «способствовал избранию Билла Клинтона на пост губернатора Арканзаса вместе с Диком Моррисом».

Кто это такой, Дик Моррис? Автор репортажа, Майкл Крэмер, называет его «политическим гуру Клинтона на сегодняшний день». Увы, спустя едва полтора месяца после рождения этого краткого, но точного определения, Дик Моррис пал жертвой урагана судьбы. В самый разгар съезда Демократической партии США в Чикаго, в то время как Билл Клинтон получал от своих сторонников мандат на борьбу и готовился стать первым после Ф.Д.Рузвельта президентом-демократом, переизбранным на второй срок, Дик был пойман, так сказать, с поличным в объятиях проститутки, которую он больше года посвящал во все тайны Белого Дома. Разумеется, разразился скандал, за которым последовала неизбежная немедленная отставка. Личность Дика Морриса, до того скромно державшегося в тени, оказалась в фокусе всех объективов. Он тоже по-своему символичный персонаж, олицетворяющий определенный стиль и видение политики, совпадающие с теми, которые побеждают сейчас в Америке и – по понятным причинам – в России. Дик Моррис – человек, добившийся успеха, несмотря на позорное падение. Потомки скажут, что он отвечал духу своего времени.