Ангел Габриеля

– Я тут ни при чем, – пробормотал он. – Это все эта воровка, она учинила разгром.

– Я не воровка! – отвергла обвинение женщина.

– Она говорит правду, папа! Она не может быть воровкой, – вступил в разговор тоненький голосок Габриеля. – Она ничего у нас не взяла. Она все купила сама. И остролист, и омелу, и рождественские свечи.

Слова сына привели Тристана в бешенство.

– Я не буду спорить с тобой, Габриель. Отправляйся к себе наверх. А вы… – Он гневно посмотрел на женщину. – Вы забирайте весь этот мусор и уходите, пока я не отправил вас в участок.

– Отправляйте, – упрямо вздернула подбородок женщина. – Интересно будет послушать, как вы объясните мое преступление констеблям.

– Нет, папа! – воскликнул Габриель и бросился между отцом и женщиной. Игрушечный пони покатился по полу, а мальчик обхватил руками юбки женщины.

– Успокойся, моя радость, – сказала она. – Все будет хорошо.

– Он хочет прогнать тебя! – возмутился Габриель, с укором глядя на отца. – Я не позволю тебе этого, папа! Она моя! Я просил, чтобы она пришла сюда!

– Ты просил, чтобы она пришла? – удивился Тристан, пораженный взрывом сыновнего негодования.

Подумать только, его сын, который всегда держался с ним с подчеркнутой вежливостью, как с чужим, теперь прижимался к юбкам Аланы, как если бы она была его единственным спасением. Боль обиды была глубже, чем Тристан мог предположить.

– Но, Габриель, мы не можем оставить здесь эту женщину. Мы даже не знаем, кто она такая!

– Но Боженька знает! – На лице мальчика появилось такое же упрямое выражение, что и на лице его отца. – Она ангел. Мой ангел. Я попросил мне помочь, и мама прислала мне ее.

Непререкаемая вера сына ранила Тристана в самое сердце.

– Успокойся, Габриель, прошу тебя, – сказала незнакомка. Женщина называла его сына по имени и при этом гладила его по мягким золотистым кудрям. Откуда она знает имя его сына? И его собственное тоже? Тристан отогнал мрачные подозрения. Наверное, она узнала их имена у его сестер… Или у кого-то другого, затеявшего все это. Мысль о том, что кто-то проник в его тайны и стал свидетелем его мучений, пронзила Тристана насквозь. Все равно он найдет виновного, и тогда берегитесь…

– Посмотри на нее, Габриель! – воззвал к сыну Тристан. – Ну разве она похожа на ангела? Будь у нее крылья, она бы не стала громоздить башню из стульев, а потом падать с нее вниз, так что чуть не убила и меня, и себя! Она бы парила под потолком на своих крыльях!

– Мама говорила, что ангелы бывают разные. Она говорила, что надо всегда хорошо себя вести, потому что ангел может явиться перед тобой в любом месте и в любой час.

Господи, что говорит его сын? Неужели Габриель верит в сказки об ангелах и в то, что его мать ответила на его молитвы? Как убедить тоскующее дитя, что чудо невозможно?

Тристан подошел к сыну и опустился на колени, чтобы смотреть мальчику в глаза.

– Наверное, мама была права, Габриель. И все-таки эта женщина не ангел. Ей здесь не место.

– Не смей ее прогонять! – Огонек неповиновения впервые загорелся в темных глазах Габриеля. – Я тебе не позволю.

– Послушай, Габриель… – Женщина замолчала, явно подыскивая объяснение. – Я могу опоздать на дилижанс…

Габриель вопросительно поднял брови:

– Дилижанс, чтобы попасть на небеса? А я думал, что ты просто летаешь куда тебе надо. – Он повернулся к Тристану: – Пожалуйста, папа! Я никогда ни о чем тебя не просил. Мне даже было все равно, что ты забыл о Рождестве. Ну не совсем, но чуточку… Но я не хочу, чтобы ты ее прогонял!

– Но она ведь не щенок, а женщина! – вспылил Тристан, борясь с противоположными чувствами. – Она человек, Габриель, ты не можешь так просто распоряжаться ее судьбой!

– Боженька прислал ее, – продолжал упорствовать мальчик.

– Было бы лучше, если бы Боженька прислал нам гувернантку.

– Может, он ее и прислал! Она моя гувернантка! – Лицо Габриеля просветлело. – Ты так сильно рассердился, когда мисс Гримвидл не приехала. Может, Боженька услышал, как громко ты сетовал?

Тристан еле сдерживал гнев.

– Ради Бога… – начал было он и остановился. – Нет, черт возьми, Богу тоже наверняка поднадоела вся эта история.

– Пожалуйста, перестаньте, вы оба! – взмолилась Алана. – Будет лучше, если я уйду.

– Нет! – Габриель еще крепче вцепился в Алану, слезы заблестели у него на глазах, в голосе зазвенело отчаяние. – Ты только взгляни, папа, как прекрасно она все украсила! Совсем как прежде. Как это делала бабушка. Как могла она обо всем догадаться, если бы не была ангелом?

– Не говори глупостей, Габриель.

Тем не менее Тристан невольно окинул взглядом камин, увитый гирляндами остролиста, и с изумлением отметил, что алые банты, позолоченные орехи и фрукты находились в тех самых местах, куда из года в год помещала их его матушка.

Тристан почувствовал, как мурашки побежали у него по коже. Откуда эта незнакомка узнала, куда поместить то или иное украшение или бант? Наверняка кто-то из навязчивых неуемных родственников прислал сюда эту упрямую дерзкую особу. Тристан не мог найти никакой другой разгадки.

Он снова перевел взгляд на женщину, которая осторожно, но твердо пыталась освободиться от цепляющегося за нее Габриеля, и с трудом удержался, чтобы не вышвырнуть Алану Макшейн вон из комнаты и с удовольствием захлопнуть за ней дверь.

Тем временем она покинула гостиную и направилась в прихожую, и Тристан последовал за ней, пытаясь силой оторвать плачущего сына от женщины, прелестное лицо которой исказилось от боли и растерянности.

Она хотела что-то сказать, но удержалась, открыла входную дверь и тут же отпрянула назад, отброшенная порывом яростного ветра, ворвавшегося в комнату. Снаружи густая пелена падающего снега скрывала все на расстоянии вытянутой руки: двор, железные ворота и улицу за ними; казалось, дом, будто шхуну, швыряло по волнам белого бушующего моря.

Господи, метель, этого только не хватало! Как он не услышал бешеного завывания ветра?

Не скрывая испуга и растерянности, Алана остановилась на пороге, глядя на непроницаемую белую пелену.

– Наверное, мне придется отправиться на небеса на санях, Габриель, – пошутила она со слабой улыбкой.

– Нет, тебе нельзя выходить на улицу в такую метель! – испугался Габриель. – Папа, останови ее! Она может заблудиться, папа, она может потерять дорогу! А что, если она упадет и замерзнет?

– Конечно, настоящему ангелу с крыльями не страшен слабый снежок, верно, мисс Макшейн? – Губы Тристана скривила насмешливая улыбка. – Или ваши крылья не приспособлены к нашей земной жизни? Или они пригодны только для того, чтобы парить над серебристыми облаками и перелетать со звезды на звезду? Наверное, в нашей обыденной жизни они ни к чему.

– Не беспокойтесь, я как-нибудь доберусь до дома.

«Как же, доберешься! – с неприязнью подумал Тристан. – Ни за что на свете. Знаю, ты наверняка заблудишься в лабиринте улиц и приплетешься обратно к нам под окно, или, хуже того, тебя убьет какой-нибудь бродяга, которому ты предложишь спеть с тобой вместе рождественский гимн».

– Нет, с меня довольно, – отрезал Тристан, за локоть втащил женщину обратно в дом и с силой захлопнул входную дверь. – У меня на совести и без того немало грехов, чтобы добавлять к ним еще и замерзшего ангела.

Габриель подпрыгнул от радости, и следы его босых ног отпечатались на снегу, наметенном ветром в прихожую.

– Пойдем со мной, Алана, ты уложишь меня спать, – предложил он. – Моя мама рассказывала тебе, что она это делала каждый вечер?

И Габриель доверчиво протянул свою ручонку Алане, а Тристан в гневе и отчаянии сжал кулаки. Черт бы побрал эту женщину! Он разрешил ей остаться переночевать, но не морочить голову Габриелю всякой чепухой.

Но он не мог насильно оттащить от нее Габриеля и теперь беспомощно наблюдал, как вместе с его сыном она поднялась по лестнице и скрылась в глубине его дома, где в темных углах безмолвных комнат и коридоров таилась тоска и ничто больше не напоминало о царивших здесь прежде веселье и радости.

Полный ненависти, Тристан смотрел ей вслед, но не мог не залюбоваться ее гибкой фигуркой. Габриель вел ее к себе в детскую, ту самую, где Тристан ребенком предавался невозможным мечтам, исчезнувшим перед лицом суровой действительности. Лишь один короткий миг держал Тристан в своих испачканных краской руках видение настоящего счастья.

Теперь Тристану не оставалось ничего другого, как последовать за ними. В детской он прислонился к стене в полном теней углу и, остро ощущая присутствие женщины, не спускал глаз с нее и сына.

Детская, как обычно, была в идеальном порядке, что всегда болью отзывалось в сердце Тристана, потому что не няня, не гувернантка, не горничная следили за порядком, а наводил его сам Габриель. Мальчик словно страшился, что малейший его проступок, шум, производимый его играми, или разбросанные игрушки будут иметь для него ужасные последствия. И больше всего Габриель боялся, что его увезут далеко от дома.

Со сжавшимся сердцем Тристан наблюдал, как Габриель юркнул под одеяло, а женщина, его «ангел», сидя на краю постели, привычным жестом, словно делала это всю жизнь, подоткнула одеяло и выслушала молитвы, произносимые детским, еще немного шепелявым голосом.

Было похоже, что она оказалась тут больше к месту, чем он сам, отец Габриеля.

Борясь со сном, мальчик никак не хотел отпускать ее руку, и Тристан ощущал всю глубину его страха.

– Обещай мне, что не уйдешь не попрощавшись… Как ушла мама, – умолял Габриель, глядя в ясные, полные сострадания глаза «ангела». – Я не засну, пока ты мне не пообещаешь…

Тихое всхлипывание вырвалось из груди женщины, она схватила мальчика в свои объятия вместе с одеялом, прижала к себе и начала напевать полузабытую колыбельную. Но она не стала давать Габриелю невыполнимых обещаний, и это еще больше рассердило Тристана.

Как Тристан ни сопротивлялся, он не мог не поддаться убаюкивающей ласке нежной мелодии. Она проникала в его измученную душу и успокаивала, как некогда прикосновение материнской руки.

Эта женщина, явившаяся неизвестно откуда, понемногу завладевала всем его существом. Взгляд Тристана скользил по тонким чертам ее лица: небольшой рот, выразительные глаза, немного веснушек на переносице чуть вздернутого носа. Она обладала почти неземной красотой, той, что рождается из туманов и легенд Ирландии, была тем созданным рукой Всевышнего совершенством, в котором сочетаются прелесть только что расцветшей розы и кремовые тона свежих сливок, золотистая глубина янтаря и загадочность беззвездной ночи.

С мучительным удовольствием Тристан припомнил нежное прикосновение ее груди и запах рыжевато-каштановых волос, сладкий аромат меда и корицы. В какой опасной близости был ее рот от его рта, когда она лежала под ним на полу гостиной, какими соблазнительными были ее мягкие губы…

Что это, земное искушение или темное колдовство, ведущее к безумию? Потому что только безумец мог в бездействии созерцать незнакомку и сына, негодовать против женщины и желать выбросить ее из дома, из своей жизни и в то же время позволять демону, спящему в глубинах души, будить давно забытые чувства. Такие, как желание заключить в объятия странного ангела Габриеля. Тристан хотел обнять ее, как обычный мужчина обнимает женщину, прикоснуться к ней, ощутить ее вкус, лечь вместе с ней, чтобы она утешила его совсем другим способом, чем утешает его сына.

Рассерженный собственной слабостью, Тристан с трудом подавил стон. Разве он не способен распознать приступ обычного вожделения? Небу известно, что после смерти Шарлотты в его жизни не было женщины, да и в последние годы совместной жизни им нелегко было прикасаться друг к другу, как нелегко было найти дорогу от сердца к сердцу.

Тристан с облегчением заметил, что Габриель наконец уснул. Тогда он быстро подошел к кровати и одним сильным движением схватил женщину за запястье. Она подняла на него испуганный взгляд удивительно знакомых золотисто-карих глаз, хотя Тристан не сомневался, что видит ее впервые в жизни.

Он рывком поднял ее на ноги и вывел из детской. В коридоре Тристан повернул ее лицом к себе и отметил, как ярким пламенем вспыхнули ее волосы на фоне белой штукатурки стены. Внезапно он почувствовал неистовую потребность поцеловать ее, равной которой не знал никогда в жизни. Целовать ее без счета, до тех пор пока у нее не ослабеют колени, а у него не заживет рана в сердце. Он представил себе эту картину так ярко, что в ужасе содрогнулся. Испытывая отвращение к себе, Тристан отпустил ее руку. Он знал, что уже никогда не забудет теплого тела Аланы Макшейн, ее сердца, пульсирующего в запястье… И того страстного поцелуя, которым им никогда не обменяться.

– Вы должны мне кое-что объяснить, ангел, – сердито сказал он, скрывая под раздражением свое влечение, растерянность, желание. – Что все-таки за всем этим кроется?

Глава 3

– Когда Габриель открыл окно в гостиной, я услышала, как он просит звезды исполнить его желание, – произнесла Алана звонким мелодичным голосом. – Он казался таким одиноким и печальным.

Тристан вздрогнул, как от удара, и его взгляд стал еще более суровым.

– Вам нет никакого дела до моего сына.

– Боюсь, что тут вы ошибаетесь. Вы сами слышали Габриеля. Он… он хотел, чтобы я осталась здесь.

Ударь она Тристана, она не могла бы сделать ему больнее.

– К черту, довольно этой ерунды! Вы не более ангел, чем королева! А что касается желаний, то это сущая чепуха. И мальчик знает это лучше, чем кто-либо другой. На прошлое Рождество он желал, чтобы его мать выздоровела, и это оказалось пустой тратой времени. Три недели спустя она умерла. А теперь отвечайте: кто вас сюда прислал? Какая из моих надоедливых сестер…

– Бет меня не присылала, а Эллисон не посмела бы…

– Они вас не присылали, но вы знаете их имена? – едко улыбнулся Тристан. – Сколько они вам заплатили, чтобы устроить этот спектакль? Я уже сто раз говорил им, что для меня с Рождеством покончено навсегда.

– Не сомневаюсь, что они не стали бы вам противоречить. Они вас обожают…

– Черт возьми, вы говорите так, будто вы близкий друг нашей семьи.

– Нет, это не так. – Щеки женщины залила краска. – Я… я только хотела развеять грусть в глазах Габриеля. И больше ничего.

– И больше ничего? Все так просто? Вы забираетесь ко мне в дом и приносите с собой гору всякого рождественского хлама. Вы доводите моего сына почти до безумия, внушив ему, что вы нечто вроде ангела.

Он отошел от нее подальше, чтобы не чувствовать приятного аромата, исходившего от ее волос.

– Наверное, спустись вы с небес, они бы вас там получше одели. Вот в чем штука. Ваше платье… Да разве мои сестры станут водить знакомство с кем-нибудь подобным вам? Никогда не поверю, что вы одна из их подруг. Даже их слуги носят лучшую одежду.

Женщина еще выше вздернула подбородок.

– Если бы я знала, что для такого случая следует наряжаться, я бы надела свое самое лучшее воскресное платье.

В одно мгновение Тристан схватил ее за плечи и почти прижал к себе; он наклонился к ней, ощущая ее теплое дыхание, и ее лицо поплыло перед ним, сливаясь в одно бело-розовое пятно.

– Не шутите со мной, милая. Сначала вы подслушиваете мечты моего сына, потом вешаете венок в том самом месте, где он висел каждое Рождество с тех пор, как я себя помню, и, наконец, оказывается, что вы называете моих сестер по именам. Так кто же вы такая?

Он заметил, что она лихорадочно ищет, но не находит ответа.

– Если вы не верите в ангелов, то что я могу вам сказать? – нашлась она, призвав на помощь твердую веру Габриеля.

Тристан оттолкнул ее от себя, словно боясь обжечься.

– Прекрасно, – взорвался он. – Оставьте свои секреты при себе. Но утром убирайтесь отсюда. До того, как проснется Габриель.

– Хорошо.

– Что хорошо? Сознаете ли вы, какой вред вы причинили ребенку?

– Тем, что хотела устроить для него Рождество? Если вы считаете это преступлением, я с удовольствием понесу за него наказание. Множество людей были бы рады иметь то, что есть у вас: уютный дом, любящих родственников, счастливые воспоминания о прошлых годах. И еще у вас есть прекрасный, здоровый сын. На вашем месте я бы не стала попусту тратить время на оплакивание собственной судьбы!

Резкие слова словно кнутом хлестали Тристана.

– Не смейте выговаривать мне за то, о чем не имеете представления! Видимо, вас все-таки привело сюда желание моего сына – это единственный подходящий ответ. Разрешаю вам переночевать в комнате напротив. Утром я сам прослежу, чтобы вас доставили туда, куда вы скажете. Вам все ясно?

– Абсолютно все, – подтвердила она, и ее губы грустно сжались.

Она смотрела на него с упреком, как если бы он не оправдал ее ожиданий… Как если бы он предал своего сына… Но ведь он даже не знает эту женщину!

– Спокойной ночи, мисс Макшейн, – отрывисто произнес Тристан. – И еще одно, последнее слово: держитесь подальше от моего сына. Я не позволю вам обманывать его ложными надеждами, которые окончатся крахом. Он уже достаточно настрадался. Завтра в девять я еду к себе в контору. По пути я готов довезти вас до дилижанса, и вы можете отправиться, куда вам заблагорассудится.

– Почему вы такой жестокий?

– Возможно, я и злодей, мадам, но я не собираюсь бросить вас где-нибудь на улице, не позаботившись о вашей судьбе.

– Мне не нужна ваша забота, можете бросить меня в Темзу! Неужели завтра вы оставите Габриеля в одиночестве? Ведь завтра Рождество!

– Я знаком с календарем, мисс Макшейн, но эта дата не имеет для меня никакого значения, если бы только не помнить, что именно в этот день доктор сообщил мне, что моя жена скоро умрет.

Прелестное лицо Аланы исказилось от боли, ее глаза цвета янтаря переполнились отчаянием. Неожиданно она взяла большую руку Тристана в свою, маленькую и теплую. Уже целую вечность никто не прикасался к нему.

– Простите меня, Тристан. – Она привычно назвала его по имени, как если бы называла его так уже тысячу раз, и ирландский выговор придал особое очарование ее словам. – Но ваша жена умерла, а Габриель жив. Это его первое Рождество без матери. В эти дни вы должны особенно заботиться о нем, чтобы он не предавался воспоминаниям…

– Вы считаете, что гирлянды и веночки помогут Габриелю забыть об утрате? – спросил Тристан, вырывая у нее свою руку.

– Нет, но я…

– Мисс Макшейн, мой сын проведет в этом доме еще две недели, и только. Усыпь я весь дом остролистом и омелой, это ничего не изменит. Его мать умерла. Будет лучше, если он переедет в другое место.

Смятение и тревога появились на ее лице.

– Не может быть, Тристан, неужели вы отошлете прочь своего сына? Вы – его отец?

– Я собираюсь продать дом, – ответил он, ощущая всю глубину своей вины. – Я перееду в комнаты над своей конторой, а Габриель отправится жить к тете. Лучше не пробуждать у него на Рождество болезненных воспоминаний, это только затруднит наше расставание.

Оцепенев, Алана смотрела на Тристана, словно он вдруг нанес ей удар ножом. Он видел, что ее сердце исходит кровью от жалости к его ребенку; ее глаза были полны неверия и тоски. Но почему это незнакомое ему существо так сильно горюет, узнав о его решении? Почему ее горе нашло в нем отклик и он почувствовал себя жестоким извергом и конченым человеком?

– Я ошиблась в вас, – сказала Алана, и ее голос упал до шепота. – Вы недостойны такого сына, как Габриель.

Она права, с мукой подумал Тристан не в силах оторвать взгляда от ее лица.

– Когда вечером вы будете беседовать с Богом, мисс Макшейн, попросите, чтобы Он получше устроил судьбу ребенка, – наконец сказал Тристан.

Он повернулся на каблуках и отправился к себе, в пустую холодную комнату и такую же пустую холодную постель, чтобы вновь перебирать мучительные воспоминания… И мечтать о рыжеволосом ангеле.

Алана в растерянности беспомощно смотрела ему вслед. Что произошло с ним за те годы, пока она его не видела? Какие ужасные события превратили веселого, отзывчивого, доброго Тристана в холодного и озлобленного человека? Отца, равнодушного к своему сыну, готового обречь его на одинокое Рождество и отослать к тетке, потому что сын стал для него обузой?

Она лишилась иллюзий, и это заставило ее задрожать, как если бы она нашла горсть драгоценных камней, долго любовалась ими и вдруг обнаружила, что это всего-навсего разноцветные стекляшки. Бездна разочарования разверзлась перед нею, и через нее нельзя было перебросить мост.

«Чудес не бывает», – услышала она вновь слова Габриеля.

«Когда вечером вы будете беседовать с Богом, мисс Макшейн, попросите, чтобы Он получше устроил судьбу ребенка», – снова раздался холодный голос Тристана. Она могла бы возненавидеть Тристана, если бы не его глаза, обиженные и беззащитные.

Будто пробуждаясь от сна, Алана с вызовом тряхнула головой. Кто знает, может быть, в ее власти что-нибудь изменить.

Глава 4

Никогда прежде рождественское утро не казалось Тристану таким унылым. Он смотрел на свое отражение в зеркале, и его руки никак не могли справиться с галстуком. Темные круги лежали у него под глазами, лицо было необычайно бледным. Страдальческие складки залегли в уголках рта, словно всю ночь напролет он отвоевывал у кого-то свою душу и потерпел неудачу. Наверное, так оно и было, а борьбу он вел с рыжеволосым ангелом, явившимся в его мир по рождественскому желанию ребенка.

Всю ночь ему не давала покоя безрассудная мысль, что женщина, возможно, была решением всех его проблем, что она станет той самой гувернанткой, в которой он так нуждался. А потом снова и снова он клеймил себя за то, что позволил себе хотя бы задуматься над подобной возможностью. Он не знал эту женщину, совершавшую, несомненно, весьма странные поступки. Габриелю и без того нелегко будет привыкнуть к мысли о скорых переменах в его жизни, а тут еще Алана Макшейн станет нашептывать ему о звездах, ангелах и волшебном Рождестве.

От нее веяло беспокойством, Тристан не сомневался в этом. Тогда почему ночью в своих снах он искал ее, протягивая руки во тьму, вспоминая ее нежную, как лепестки цветка, кожу, ее золотистые волосы и янтарные глаза? И радовался, страдал и смеялся, вновь возродившись к жизни.

Целую вечность потратил он за эту ночь, объясняя ей, как где-то на жизненном пути, который выбрали для него другие, он потерял свою драгоценную душу. И он просил прощения у ангела, которого мечтал заключить в свои объятия.

Но в ответ она сказала ему печальным нежным голосом то, что он уже слышал: «Вы недостойны такого сына, как Габриель».

Сердясь, Тристан в который уже раз перевязал смявшийся галстук. Его лицо в зеркале было мрачным и усталым. Скоро ее здесь не будет. Она исчезнет из его дома, исчезнет из его жизни. Как исчезнет из его жизни и Габриель.

Тристан вышел в коридор и направился к ее комнате, намереваясь поскорее распрощаться с ней, надеясь, что Габриель еще не проснулся. Габриель со своей непонятной привязанностью к незнакомке, принесшей в его жизнь радостное дыхание Рождества.

Но уже издалека Тристан увидел распахнутую настежь дверь и солнечный свет, проникающий в коридор из окна.

Он ускорил шаг и заглянул в комнату. Похоже, она здесь и не ночевала: все вещи стояли на своих местах, покрывало на кровати было без единой морщинки. Сердце Тристана сжалось. Алана исчезла.

Что же он не ликует? Будь он умнее, он бы выставил эту женщину на улицу еще накануне, пока она не внесла беспорядок в его жизнь. Какое затмение ума нашло на него, что заставило его оставить незнакомку ночевать в доме? Так ему и надо, если она скрылась, прихватив с собой столовое серебро.

Вздрогнув, Тристан вспомнил, что Алану Макшейн в его доме интересовало одно-единственное сокровище: Габриель, с его золотыми кудрями и очень серьезными темными глазами. Габриель, полностью доверявший Алане…

С бьющимся сердцем, сжав кулаки, весь дрожа, он поспешил в комнату сына. В детской царила тишина. А кровать…

Тристан подошел к кровати. Она была прибрана, и лишь подушка хранила отпечаток головы ребенка. Но самым ужасным было то, что старый тряпичный пони Габриеля лежал брошенный на покрывале. Если бы Габриель вдруг отправился на небо, он бы и тогда ни за что не расстался со своей любимой игрушкой.

А что, если женщина похитила Габриеля? Увела его с собой? И мальчик пошел за ней, веря, что она ангел, присланный матерью.

«Когда вечером вы будете беседовать с Богом, попросите, чтобы Он получше устроил судьбу ребенка», – припомнил он свои жестокие слова накануне.

Тристан выскочил из детской и бегом спустился по лестнице, громко зовя сына и ожидая самого худшего. Кухарка миссис Берроуз, ковыляя, вышла из кухни; дворецкий Берроуз поспешил навстречу Тристану, насколько ему позволяли старые больные ноги.

– В чем дело, мистер Тристан? Что случилось? – всполошился дворецкий.

– Габриель… Вы его видели?

Миссис Берроуз побледнела.

– Нет, сэр. Я думала, он еще спит, и не стала будить бедняжку. Какой смысл, если мы не празднуем Рождество?

– Господи, помоги нам! – воскликнул Тристан, скорее приказывая, чем умоляя. – Обыщите дом. Каждый закоулок. Вчера здесь была женщина, наверное, она его и похитила.

– Какая женщина, сэр? – изумился Берроуз, как если бы Тристан открыл ему, что в корыте его жены поселилась русалка. – Но кто она? Кто…

– Она пробралась в дом, а я оставил ее переночевать, – с раскаянием признался Тристан. – Я сам ей это разрешил.

– Вы разрешили незнакомой женщине… – начала было миссис Берроуз, но смутилась и покраснела, устыдившись, что попрекает хозяина. – Даже если так, – продолжала она, – это не означает, что леди забрала Габриеля с собой. Может, он, как всегда, играет в свои игры где-нибудь на чердаке. Он говорит, что там он никому не мешает.

Даже не глядя на печальное лицо миссис Берроуз, Тристан догадался, что кроется за ее словами. Габриель играл на чердаке, чтобы не беспокоить отца.

– Я пойду поищу его, – объявил Тристан. – А вы тоже проверьте все комнаты и чуланы. Если найдете его, скажите ему…

Остальные слова Тристан договорил уже про себя: «Скажите ему: мне очень жаль, что я так вел себя с ним. Скажите, что я не хотел его обидеть. Скажите, что я его очень люблю…» Тристан смущенно опустил голову: он знал, что никогда не решится произнести вслух подобные слова.

– Мы сразу сообщим вам, как только найдем его, сэр, – заверил хозяина дворецкий.

Через прихожую и парадную дверь Тристан выбежал наружу. Ночная метель засыпала снегом и сровняла ступени крыльца, превратив его в горку, покрыла ветви деревьев и фонарные столбы пушистыми белыми шапками и нагромоздила сугробы во дворе, так что к дому теперь вряд ли мог проехать экипаж или карета.

Откуда же начинать поиски? Внезапно Тристан заметил две пары следов, ведущих прочь от дома по свежевыпавшему снегу. Одни были маленькими отпечатками сапог ребенка. Габриель…

Следы вели в сторону сада. Наверняка женщина решила скрыться вместе с ним через заднюю калитку сада, чтобы никто не мог их заметить. Тристан пустился бегом, надеясь, что повозки и кареты не уничтожили их следов на улице. Он бежал прямо по следам сына, бежал и молился – это у него получилось само собой. Он как раз миновал беседку, увитую в это время года голыми стеблями роз, когда до его слуха донесся пронзительный крик, может быть, крик о помощи. Неужели Габриель? Габриель понял, что Алана хочет его похитить!

Вихрем Тристан ворвался в сад через ворота в кирпичной стене, отделявшей двор от сада позади дома, и застыл на месте как вкопанный.

Какие только страшные картины не возникали в его воображении, пока он искал сына: Габриель, отбивающийся от Аланы, которая тащит его за собой; или, еще ужаснее, его доверчивый невинный мальчик сам идет навстречу опасности, увлекаемый леденцами или сказками о волшебных звездах и небесах. Но Тристан оказался совершенно не готов к открывшейся перед ним картине.

Его всегда серьезный и застенчивый сын, забыв обо всем на свете, катался в мягком пушистом снегу, как молодой щенок. Его нос и щеки раскраснелись от мороза, снег прилип к одежде, а Алана Макшейн со смехом бросала в него снежками.

– Ты слепил снеговика, Габриель Рэмзи! А чем ты сам не снеговик? – весело кричала Алана.

Радостный крик вырвался из груди Габриеля, и Тристан изумился.

Габриель смеялся! Тристан слышал, как его сын смеялся! Звук, совсем ему незнакомый, с горечью признался он себе. Тристан стоял и смотрел на нового Габриеля, столь не похожего на маленькое угрюмое привидение, обычно бродившее по комнатам пустынного дома. И кто же был феей, совершившей столь удивительное превращение? Ну конечно же, она, Алана Макшейн. Мороз разрумянил ее лицо, сделав его еще прекраснее, завитки шелковистых золотисто-каштановых волос выбились из-под капора, накидка была вся в снегу.

– Перестань, Лани! – взвизгнул мальчик. – Мне надо закончить снеговика! А то папа хватится своей шляпы!

– Ты говоришь, отец хватится своей шляпы? Отлично! Давай же поскорей вернем ее, пока он не отправился к себе в контору!

Габриель залился веселым смехом, не разобрав едкого намека, прозвучавшего в ее словах и ясно говорившего о том, что Алана Макшейн думает о владельце шляпы.

– Попробуй поймать меня, Лани! – крикнул Габриель, поднимаясь на ноги. – Не выйдет!

Габриель бросился бежать и тут же налетел на неподвижно стоявшего отца, охнул от неожиданности и тоже остановился, подняв на него испуганный взгляд. Господи, подумал Тристан, неужели он такое чудовище, что один его вид способен вмиг согнать радость с лица ребенка? Он попытался улыбнуться Габриелю, смягчить суровость взгляда, расправить хмурые брови, но не мог скрыть от проницательного не по возрасту ребенка сожаление и недовольство собой.