Спустя несколько секунд Эллиот попытался собрать в себе последние остатки сил, чтобы наконец оторваться от Либерти. Однако не смог и лишь продолжал нежно поглаживать ее тело. Руки его скользили вверх-вниз по ее спине, а сама она лежала поверх него, как покрывало, которое согревает и укутывает, пока он парил над вершиной блаженства. Кожа Либерти стала влажной. Где-то возле самого его уха быстро билось ее сердце.

Ее пальцы медленно заскользили по его влажным от пота плечам. Наверняка наутро у него обнаружатся следы ее страсти, подумал Дэрвуд, вспомнив, как ее ногти, царапая кожу, ночью впивались ему в тело. Почему-то от этой мысли ему стало приятно и радостно. Следы любви… Почему бы их не оставить там навсегда?..

Совершенно варварский характер этих мыслей дал ему наконец силы откатиться от Либерти. Внутреннее чутье подсказало ему — что-то не так. Только вот что? Ответ ускользал от него, не давая себя поймать. Было видно, что Либерти довольна. Как только Дэрвуд перекатился на спину, она потянулась за ним, в его объятия, словно цветок, который поворачивается вслед за солнцем, и нежно прижалась щекой к его груди.

— Спасибо, Эллиот!

Дэрвуд по-прежнему пытался понять, что же все-таки не дает ему покоя.

— Полагаю, если мы намерены вести себя так, как и подобает, то я должен сказать то же?

— До сих пор вас меньше всего интересовало, как вы себя ведете — как подобает или нет?

Ее замечание тотчас помогло ему осознать, что же все-таки не давало ему покоя.

Этой ночью Либерти подарила ему еще один бесценный дар, однако так и не сказала, что любит его. Дэрвуд нахмурился.

Либерти же теснее прижалась к нему и вытащила из-под сбитых простыней корсет.

— Кажется, вы его окончательно испортили. Но Дэрвуд одним движением руки швырнул загубленную вещь через всю спальню.

— Ничего. Куплю вам новый, — пообещал он.

Либерти натянула на себя одеяло. Волосы ее растрепались и теперь лежали спутанной гривой у него на груди. Дэрвуд машинально запустил в них пальцы, нежно разбирая спутанные пряди, а сам тем временем размышлял о не менее растрепанных собственных чувствах. Либерти всеми известными ей способами пыталась дать понять ему, что любит его. Ее невинные ласки — разве они не доказывали ему ее чувств?

Увы, нет. Он желал услышать от нее слова любви. Только ее признание могло спасти его, помочь побороть гнетущее одиночество, что поселилось в самых недоступных уголках его души. Мысли бешено метались у него в голове, пока Эллиот раздумывал, как лучше, как деликатнее заговорить с Либерти на эту тему. Не может же он потребовать от нее ответа! Или все-таки может?

Он опустил глаза на ее голову, которая покоилась у него на груди. Ровное дыхание Либерти подсказало ему, что она спит. Что ж, подумал Дэрвуд, придется провести еще одну ночь наедине со своими страхами. Жил же он годы с этим холодом в сердце, и ничего, до сих пор жив. Теплое, разморенное любовью тело Либерти вплотную прижалось к нему. Значит, страхи подождут до утра.

Либерти проснулась от того, что по окну барабанил дождь. Она потянулась и ощутила во всем теле приятное томление. Эллиот разбудил ее ночью еще раз, чтобы снова заняться любовью. На этот раз роль «мучителя» взял на себя он, не оставив без внимания буквально ни одного местечка на ее теле. Тысячами самых разных способов он дал ей понять, как любит ее, доведя ее тем самым до вершины экстаза. Боже, это было не просто восхитительно, это было божественно!

Увы, после сладостного блаженства к ней вернулось мучительное осознание печальной действительности — получалось, что Ховард Ренделл и впрямь добился своего. Эллиот оказался у самого края пропасти финансового и личного краха, а причиной тому стала она. На Либерти накатила грусть от неизбежной потери. Она поднялась и подошла к окну. Потянуло холодом, и она машинально взяла первое, что попалось ей под руку. Это оказалась рубашка Эллиота, и она до сих пор сохраняла его запах. Либерти надела ее и обернулась к мужу. Обнаженный, он спал, раскинувшись на постели.

Либерти пробежала глазами по очертаниям его тела — каждый мускул служил немым свидетельством суровой самодисциплины. Упражнения, которые Эллиот выполнял каждое утро, и даже то, как он обычно двигался, — все это отражало гармонию его духа и тела. Сейчас, когда он лежал перед ней обнаженным, эффект от занятий поражал и восхищал. Он действительно похож на античного бога. Либерти легко представила себе, как он пружинистой походкой сходит на грешную землю с вершины Олимпа.

И вновь печаль омрачила ее мысли, и она повернулась к окну, наблюдая, как капли стекают по стеклу бесконечными ручейками. В эти минуты она более чем когда-либо мечтала поскорее найти для него Арагонский крест. Ведь теперь, когда Фуллертону и Константину известна тайна «Сокровища», Эллиот оказался практически беззащитен перед их кознями. План Ховарда сработал так, как и замышлял его создатель, а во всем этом ее прямая вина.

— Либерти! — позвал ее с постели Эллиот. Она обернулась:

— Я не хотела тебя будить.

— Что ты делаешь?

— Смотрю на дождь.

Она услышала, как, отбросив в сторону одеяло, по толстому ковру он подошел и встал позади, обхватив ее руками. Она откинула голову ему на плечо. В его объятиях Либерти на мгновение забыла о нависшей над ними катастрофе, отогнала печальные мысли, которые тяжким бременем лежали у нее на сердце.

— Замерзнешь, — прошептал он.

— Нет-нет, мне тепло.

Она встретилась с ним взглядом в оконном стекле. По ее щеке начала скатываться предательская слезинка.

— Ты плачешь? — спросил он. Либерти заметила в его глазах неподдельную тревогу. — С тобой все хорошо? Я не сделал тебе больно?

— Нет-нет, ты здесь ни при чем, — прошептала она и сердито вытерла тыльной стороной ладони выдавшие ее слезы. — Прости меня, Эллиот. Сама не знаю, что на меня нашло. Обычно я не столь чувствительная.

— Что ж, значит, мы квиты.

В ответ на его шутку Либерти вымученно улыбнулась.

— Просто я подумала о том, в какой кошмарной ситуации мы оба оказались.

— Интересно, в какой же, моя дорогая? — поинтересовался Дэрвуд, поглаживая ей живот и бедра. — Согласен, все не так-то просто. Но я бы не сказал, что нам с этим не справиться.

— Эллиот, ты не понимаешь. Ведь это как раз то, на что и рассчитывал Ховард.

Либерти почувствовала, как Эллиот приподнял ее волосы и нежно поцеловал шею. И ей опять стало грустно.

— Что-то мне плохо в это верится, — задумчиво произнес он.

Она наклонила голову, чтобы ему было удобнее ее ласкать.

— Ты меня не слушаешь.

— Отчего же, слушаю. — Его рука скользнула ей под рубашку и легла на грудь. — Ховард все отлично спланировал. Не лежи он сейчас в могиле, я бы его поблагодарил.

Его пальцы нежно теребили ее сосок, и Либерти вздрогнула.

— Пожалуйста, не надо, — прошептала она, почувствовав прикосновение его горячего языка к уху. — Это Ховард виноват в том, что мы с тобой оказались в такой ситуации.

Эллиот за мгновение застыл:

— Либерти, я уже говорил тебе, причем не один раз, как я не люблю все эти разговоры про Ховарда. Особенно когда тебя ласкаю.

Либерти обернулась к нему:

— Но ведь это именно то, что ему было нужно. Он знал, что ты захочешь получить Арагонский крест. Он знал, что ради этого ты на мне женишься. И он спровоцировал тебя на этот шаг, сделал так, чтобы у тебя не оставалось выбора. И вот теперь мои долги легли на тебя тяжким бременем.

В уголках его губ играла загадочная улыбка.

— Не могу даже представить себе более ужасной судьбы.

— Да нет же! Ты даже не понимаешь, что он с нами сделал!

Эллиот нежно взял ее лицо в свои ладони:

— Скажи мне честно, почему ты такая грустная?

— И ты развеешь мою грусть?

— Непременно. — Казалось, он действительно ничуть не сомневайся в своих возможностях, словно речь шла о том, чтобы проложить новую железную дорогу или построить еще одну фабрику.

— Боюсь, в данном случае ты бессилен, — возразила Либерти. — Ховард использовал меня для того, чтобы погубить тебя.

— Поверь мне, ты сгущаешь краски.

— Нет! И еще раз нет! Ну почему я не поняла это сразу? — Либерти даже побарабанила пальцами ему по груди, словно пытаясь достучаться до его понимания. — Скажи мне, что тебе известно о древних персах? — наконец спросила она.

— Скажем так, ровно столько, чтобы сегодня снова с удовольствием заняться с тобой любовью, вместо того чтобы выслушивать из твоих уст урок истории.

Либерти проигнорировала его колкость.

— У персов белый слон считался священным. Закон запрещал его убивать или вообще допустить его гибель. Священного слона полагалось только кормить, поить и ухаживать за ним.

— И что из этого следует? — поинтересовался Дэрвуд.

— То, что когда персидский царь хотел погубить своего врага, он мог сделать это тонко и со вкусом, подарив ему белого слона. Поскольку дурное обращение с этим животным считалось величайшим преступлением, а передать подарок кому-то — страшным кощунством, то новому владельцу ничего не оставалось, как взвалить на себя тяжкую обузу — расходы по его содержанию. А расходы были столь велики, что тот, кто был «обласкан» царской милостью, разорялся. У Ховарда в его библиотеке была книга, в которой рассказывается эта история.

— Надо почитать на досуге.

— Теперь понимаешь? Именно это и сделал с тобой Ховард. Он все подстроил таким образом, чтобы ты женился на мне и тем самым оказался на краю гибели.

Дэрвуд глубоко вздохнул и нежно убрал волосы с ее заплаканного лица.

— У меня никогда не получится сказать тебе, — негромко произнес он, — как мне больно от того, что Ховард заставил тебя так жестоко страдать.

— Не стоит из-за меня переживать.

— Почему же? Стоит, и еще как! — Эллиот подхватил ее на руки и понес на кровать. — Либерти, пойми одну простую вещь — никогда Ховард не смог бы заставить меня сделать что-то против моей воли.

— Но…

Эллиот приложил к ее губам палец.

— И он не единственный, кто способен делать прогнозы. Я отдавал себе отчет, что вершу. И как бы тщательно ни планировал Ренделл, даже лежа в могиле, мое крушение, победа будет за мной.

Либерти отвела от лица его руку. Нет, он просто обязан ее выслушать.

— Но финансовые дела Ховарда совсем плохи. Ты же, как мой законный супруг, несешь теперь всю ответственность по его долгам. Пойми, рассчитаться тебе просто не по карману. Тебе не хватит средств. Ты обанкротишься.

— Согласен, Ховард именно на это и рассчитывал. Однако при некотором содействии Фуллертона и Константина это будет нетрудно сделать.

— Эллиот, я не понимаю…

— И не надо, моя дорогая. Я сам все это плохо понимал еще накануне, — ответил Дэрвуд, поудобнее располагаясь в постели. — Когда ты разговаривала с Фуллертоном, я понял одну вещь, которая постоянно от меня ускользала.

— И какую же?

— Угрозы, — пояснил он. — Ведь если хорошенько задуматься, то первое, что приходит в голову, будто они исходят от меня.

— Но ведь это не так!

— Нет, конечно. Но тот, кто их посылал, рассчитывал на то, что в первую очередь ты заподозришь меня. Либерти задумчиво сморщила носик:

— Нет, это полная бессмыслица!

— Ошибаешься. Подумай сама. Если бы ты поверила, что автор пресловутых посланий я, разве это не привело бы нас с тобой к выяснению отношений?

— Разумеется. А как же иначе?

— И я бы легко доказал тебе, что их автор не я. Кто же тогда по логике вещей следующий кандидат?

— Карлтон, наверное.

— Совершенно верно. Мне кажется, тот, кто посылал тебе эти записки, хотел, чтобы ты поверила, что они дело рук Карлтона. И он пытался заставить себя принять решение. Поскольку мы с тобой уже установили, что к запискам я не имел отношения, то именно ко мне ты обратилась бы за помощью.

— Но кому надо, чтобы я обратилась именно к тебе?

— Тому, кто от этого больше всего выигрывает. — Он поднес ее руку к губам и поцеловал. — Ховарду!

Либерти села в постели и в изумлении уставилась на Дэрвуда:

— Ховарду?

— Подумай сама, — сказал он. — Сначала послал мне предсмертное письмо, в котором без обиняков утверждал, что я постараюсь заполучить тебя и Арагонский крест. Затем, на тот случай, если план провалится, сделал так, чтобы ты получила несколько записок и принялась действовать.

— О Боже!

— Он предвидел, что, как только мы поженимся, Брэкстон и вся их честная компания начнут приставать к тебе, чтобы ты вернула им экземпляр «Сокровища».

— А им известно про крест?

— Нет. Потому что зашифровать текст «Сокровища» — это целиком и полностью идея Ховарда. Единственное, чего он не мог предвидеть, что мой отец использует в качестве ключа Арагонский крест и тем самым застрахует себя от возможных последствий.

— Предусмотрительный человек был твой отец. А поскольку практически никто не видел этот крест, значит, никто не мог найти ключ к шифру. Потому что для этого нужно было иметь в своих руках крест.

— Верно. Ведь его рисунков тоже не существует.

— Что же тогда Ховард сказал всем остальным?

— Ему ничего не стоило сказать им, что их чудный план не сработал. Чтобы как-то объяснить неполноту каждого экземпляра «Сокровища», он сказал, что каждый том сам по себе не представляет никакой ценности, а для цельной информации следует обладать всеми экземплярами. Причем никто из их компании не знал, что один экземпляр мой отец оставил себе.

У Либерти появилось неясное чувство, будто она вот-вот нащупает важное недостающее звено. Только какое? Ей казалось, она вплотную подошла к разгадке, которая все время от нее ускользала.

— И об этом экземпляре было известно тебе одному? — спросила она у Эллиота в надежде, что он вспомнит что-то еще.

— И еще я знал, что без креста он совершенно бесполезен.

— И тогда тебе понадобилась я?

— Да, и ты сделала вывод, что записки шлет Брэкстон. Тебе казалось, именно он окажется в выигрыше. Признаюсь, поначалу и я склонялся к тому же мнению, особенно после того, как Карлтон проговорился, что Брэкстон приезжал к Ховарду за несколько дней до смерти графа.

— Но ведь ты ему не поверил? — рассеянно спросила Либерти. Каким-то образом ей казалось, что истина промелькнула в ее разговоре с Уиллисом Брэкстоном и Питером Шейкером. Верно! Брэкстон навестил графа за три дня до смерти последнего. Он увез с собой второй комплект бухгалтерских книг, из которых ей потом удалось заполучить том с уликами против старого виконта Дэрвуда. Однако Брэкстон так и не заполучил «Сокровище». Почему она раньше не обратила на это внимания?

— Нет, — продолжал тем временем Эллиот, — я знал, что Брэкстон, Фуллертон и Константин не станут особенно суетиться, пытаясь заполучить «Сокровище», потому что каждый полагал, что без остальных экземпляров имеющийся у любого из них том мало что значит. К чему тратить понапрасну время и нервы, пытаясь получить в свои руки злополучный том, если остальные не вытребовать?

— Выходит, что так.

Помнится, Питер Шейкер что-то говорил о том, каким образом Ховард составил свое завещание. Но что именно? Ах да! Что Ховард — великий мастер находить самые неожиданные решения, причем использовал для этого самые незамысловатые уловки. Но что стоит за этими его словами? У Либерти вертелись в голове неясные мысли.

Эллиот тем временем объяснял ей, каким образом догадался, что угрозы исходят не от Брэкстона. На эту мысль его навел тот факт, что хотя Брэкстон заезжал к графу, однако «Сокровище» не забирал.

Самый очевидный маневр! Но если Ховард действительно использовал ее, Либерти, для того, чтобы разорить Эллиота, то что в таком случае будет самым очевидным маневром?

И в этот момент — Эллиот как раз рассказывал о том, как едва не задушил Фуллертона, — Либерти осенило. Она сбросила с себя одеяло.

— Господи! — выдохнула она с силой.

Эллиот оборвал фразу на полуслове:

— Куда ты?

Либерти бросила ему халат, затем потянулась за своим.

— Я знаю, где он! Эллиот, я знаю, где Ховард спрятал Арагонский крест!