Бесценная

С того момента Либерти еще не успела прийти в себя, пребывая в полной растерянности.

Когда она прибыла в Дэрвуд-Хаус, прислуга уже поджидала ее прибытия. Эллиот заранее дал распоряжение, куда отнести ее вещи, которые каким-то невероятным и совершенно загадочным образом перенеслись сюда из особняка Хаксли-Хаус. У входа Либерти с величайшим почтением приветствовал Уикерс, дворецкий Дэрвуда. Казалось, он не знал, чем услужить новой хозяйке дома. Экономка провела ее вверх по лестнице в великолепные покои, которые, как было сказано Либерти, начиная с XV века принадлежали виконтессам Дэрвудским.

Либерти обнаружила, что ее одежда уже развешана в шкафу, а ее немногочисленные личные вещи лежат на туалетном столике. На кровати расстелено тончайшее одеяние — его, наверное, можно было бы назвать ночной сорочкой, израсходуй портной ткани на пару ярдов больше. Все это показалось Либерти чересчур нескромным. Ее размышления прервал стук в дверь.

— Войдите.

В комнату вошла горничная, одетая, как велел Эллиот всем до единого слугам в доме, в новое, с иголочки платье.

— Добрый вечер, ваша милость. Такое обращение было для Либерти в новинку, и она смутилась.

— Добрый вечер.

— Его милость ожидает вас в библиотеке. Он только что изволил вернуться.

Либерти набрала полную грудь воздуха, не зная, радоваться ей по этому поводу или нет.

— Благодарю вас.

— Со мной пришел лакей. Он проводит вас. Либерти уже шагнула за порог.

— В этом нет необходимости. Я знаю дорогу.

— Но, миледи, его милость предпочитает, чтобы…

Либерти замерла на месте — подобные тонкости этикета оказались для нее тоже в новинку. Прислуга, как правило, не провожает господ по темным коридорам и лестницам.

— Пожалуй, вы правы, — произнесла она. Девушка моментально обрадовалась.

— Как ваше имя?

— Меня звать… Эмили, ваша милость.

— Эмили, — кивнула Либерти. — Эмили, должна признаться, сегодня для меня, как, впрочем, наверное, и для вас, многое представляется странным…

— Странным, ваша милость?

— Именно. Надеюсь, вам известно, кто я такая. На лице девушки отразился испуг.

— Ваша милость, я ни за что на свете не… Либерти не дала ей договорить, махнув рукой.

— Я совсем не уверена, что рада моему новому положению. Последние четыре года я фактически находилась на положении прислуги в доме графа Хаксли. Моя каморка располагалась на четвертом этаже, под самой крышей. Еду мне подавали отдельно, на кухне. Вот почему мне будет нелегко привыкнуть к новой роли, и я буду благодарна, если вы мне поможете.

— Помочь вам, ваша милость?

— Разумеется. Мне известно о привычках прислуги. И я так понимаю, что если его милость сказал вам, что сегодня у нас с ним венчание, то вы все только об этом и говорили. Я права?

— Милорд не любит, когда мы сплетничаем, миледи.

— Легко могу себе представить. — Либерти сдержала улыбку.

— Мы никогда этого не делаем. Его милость не потерпел бы ничего подобного. Нам хорошо платят, и мы довольны жизнью. Уж поверьте, никто не хотел бы быть уволенным за длинный язык.

— Прекрасно понимаю.

— Но должна признаться, он всех ошеломил этим известием. Мы не ожидали, что он женится.

— Тем более на мне?

— Но, ваша милость… — Эмили залилась краской.

— Не переживайте, Эмили, — успокоила горничную Либерти. В голосе звучали печальные нотки. В течение десяти лет прислуга в доме Ховарда смотрела на нее искоса. Похоже, в ее жизни ничто не изменится.

— Нет-нет, ваша милость, простите. Его милость на этот счет недвусмысленно распорядился. Сегодня вечером он сказал нам, что наконец нашел женщину, которую сделает своей женой. Он собрал нас всех и заявил, что ничуть не сомневается, что вы будете с нами справедливы, а мы должны быть с вами учтивы.

— Так и сказал? — Либерти не ожидала ничего подобного. Этот вечер для нее полон сюрпризов.

— Да, ваша милость. Его милость виконт Дэрвуд наговорил о вас столько добрых слов, что мы с нетерпением ждали вашего появления.

— Господи! — Либерти провела рукой по лицу. — Это не человек, а головоломка!

— Вы что-то сказали, ваша милость?

— Ничего, — тряхнула головой Либерти. — А сейчас я нанесу его милости визит в библиотеку. Эмили выглянула за дверь:

— Джим, проводи ее милость в библиотеку.

От Либерти не укрылось, что молодой лакей и ее горничная обменялись одобрительными взглядами. От этого Либерти стало теплее. Но при мысли, что она опять оказалась, по сути, в чужом для себя доме, она зябко повела плечами. Что ж, возможно, прислуга и будет выказывать ей уважение, но друзей среди них ей не найти. Нет, все-таки в определенном смысле Ховард ее действительно ограбил. Либерти стало грустно. Вдобавок ко всему на нее накатилась страшная усталость. Тем не менее она пошла вслед за Джимом в библиотеку, где ее ожидал Дэрвуд.

Заметив ее, Эллиот оторвал голову от бумаг на письменном столе.

— Спасибо, Джим, — обратился он к лакею. — Можете быть свободны.

Дверь за лакеем неслышно затворилась. Либерти растерянно застыла посреди просторной библиотеки — до нее только сейчас дошел истинный смысл того, что случилось сегодня вечером.

— Значит, вы уже дома, — произнесла она наконец. Дэрвуд отодвинул в сторону стопку бумаг и встал из-за стола.

— Как видите. — Несколькими шагами он пересек комнату. — Извините, что был вынужден надолго оставить вас одну.

Она бессильно опустилась на небольшой стул. Обстановка библиотеки была старинной. Либерти откинула голову на высокую спинку стула.

— У вас почему-то измученный вид, — произнес Дэрвуд, сощурясь.

— Выдался слишком долгий день, — вымученно улыбнулась Либерти.

— Не хотите ли чего-нибудь выпить? — спросил он и подошел к столику на колесах.

— Нет, благодарю.

Налив себе стакан воды, он сел напротив нее.

— Надеюсь, ваши вещи доставлены в полном порядке?

— Да.

Господи, они разговаривают так, словно их только что представили друг другу на званом обеде.

— Надеюсь, ваша комната вам понравилась?

— Просто изумительна.

— Горничная Эмили вас устраивает?

— Да-да, конечно.

— В самом деле?

Либерти одарила его выразительным взглядом.

— Мне не доводилось пользоваться услугами горничной, и я довольно смутно представляю себе, чего мне ожидать. Она производит приятное впечатление. Мне понадобится время, чтобы освоиться в новой для себя роли.

Чертыхнувшись себе по нос, Дэрвуд встал со стула и принялся расхаживать по библиотеке. Либерти едва ли не кожей чувствовала, что внутри у него все клокочет. Не шелохнувшись, она ожидала, чем все это кончится. Из головы у нее никак не шли слова Эмили. Вспоминая об удивительном калейдоскопе событий сегодняшнего вечера: с каким вниманием Эллиот отнесся к каждой мелочи церемонии их венчания; как счел нужным обратиться от ее имени к прислуге; как он на глазах у Карлтона и его матери не уронил ее достоинства; как поведал о своем отце, — Либерти поймала себя на мысли о том, что ее неудержимо тянет к нему. Нет, конечно, она ни при каких обстоятельствах не позволит ему считать себя чем-то вроде легкой добычи. Поступить так — значит навсегда лишиться уважения в его глазах, позволить подчинить себя. Нет, она ни за что этого не допустит.

Эллиот же, казалось, не замечал ее внутренней борьбы, будучи погружен в собственные мысли.

— Я бы не хотел, Либерти, чтобы мы и дальше говорили между собой, как сейчас, словно чужие.

— Извините.

— Мне не нужны ваши извинения, — ответил он, причем довольно резко. Однако тотчас взял себя в руки и, глубоко вздохнув, заговорил ровным тоном: — Прошу вас, не надо никаких извинений. Это ставит в неловкое положение не только меня, но и вас. Кроме того, я ведь до этого не был женат и плохо себе представляю, как мне следует держаться с вами.

— В таком случае мы квиты, милорд. Поскольку я до этого не была замужем. Ее слова смягчили его.

— То есть вы считаете, что мы с вами можем вернуться к исходной точке? Если мне не изменяет память, нам удавалось достичь взаимопонимания.

— Вы правы. — По его лицу она поняла, что он имел в виду их физическую тягу друг к другу. — Я бы хотела, чтобы мы остались друзьями. Мне казалось, мы с вами пришли к согласию на сей счет.

— Верно.

— И все же считаете, что мы должны начать с начала? Думаю, в этом нет необходимости. — Либерти сложила руки на коленях. — Мы уже уделили время соблюдению правил хорошего тона. Теперь могли бы пойти дальше, и для начала вы расскажете мне, что делали после того, как я уехала от леди Эстерли. Надеюсь, с того момента я не доставила вам повода для беспокойства?

— Я решил проследить за Карлтоном Ренделлом, желая убедиться, что ему теперь известно, что вы под моей защитой.

— Полагаю, это доставило вам немалое удовольствие. С Карлтоном всегда интересно побеседовать.

— Почему вы не предупредили меня, — в голосе Дэрвуда прозвучала укоризна, — что Карлтон намеревался обвенчаться с вами завтра в полдень?

— Разве это что-нибудь меняет?

— Это изменило бы мою манеру общения с ним.

— Милорд, вы должны понять одну простую вещь — нельзя только тем и заниматься, что угрожать людям…

— Либерти, — Дэрвуд взял ее за руку, — вы хотя бы представляете, что Карлтон намеревался с вами сделать?

— Не ошибусь, если скажу, что он планировал скромную семейную церемонию. Не думаю, что ему было важно, как все пройдет. Его интересовало одно — поскорее прибрать к рукам оставшиеся средства Ховарда.

Эллиот что-то пробормотал себе под нос.

— Считаю, в один прекрасный день вы наконец-то уясните для себя, что люди редко вынашивают благородные идеи, особенно мужчины, — произнес он, вглядываясь ей в лицо. — Так вам были известны его намерения?

— Какие? — переспросила Либерти, чувствуя, что у нее все похолодело внутри.

— Получить специальную брачную лицензию, скажу я вам, процедура не из легких. Тот, кто вознамерился ее получить, должен представить веские аргументы для спешки. С тех пор как на троне королева Виктория, этот закон трудно обойти. Ее величество против того, что в Гретна-Грин заключаются скороспелые браки. По ее распоряжению власти, прежде чем выдать лицензию, требуют соблюдения установленных сроков. В нашем случае, — и он помахал рукой между ними, — свое слово сказали несколько сотен фунтов, которые перекочевали в руки нужных людей.

— Ясно.

— Карлтон, судя по всему, не располагал такой возможностью. Как известно, своих денег у него не водится. За душой у него ни пенни. Во всем Лондоне не найдется человека, кому не было бы об этом известно. Известив своих банкиров о том, что он намеревается жениться на вас, Карлтон рассчитывал отсрочить выплаты по долгам. Однако никто не согласился дать ему взаймы, чтобы он смог выкупить лицензию.

— Но он ее все-таки получил, — возразила Либерти. — Я видела ее собственными глазами.

— Верно, получил. Для чего привел самую вескую причину, какую только можно придумать для поспешного брака. Он заявил, что вы ждете от него ребенка.

— Не может быть! — ужаснулась Либерти.

— Гаррик узнал об этом сегодня днем. И я решил, что с моей стороны разумно уладить этот неприятный момент, и чем раньше, тем лучше. Любой из представителей высшего общества не поверит, учитывая мою старую вражду с Ховардом, что я по своей воле взял вас в жены, зная, что вы носите под сердцем ребенка Карлтона. Публичная церемония позволила на корню пресечь любые домыслы. Уже к полночи весь город будет говорить о нашем бракосочетании.

— О Боже! — Либерти уронила голову на колени.

— Мне, право, жаль, — негромко произнес Дэрвуд, — что я должен вам об этом сообщать. Наверное, для вас было бы лучше ничего не знать об этом.

— Я не верю вам.

— Либерти!

Она подняла взгляд и увидела, что он стоит рядом.

— Я знаю, вы предпочли бы не доводить дело до шумихи. Поверьте, я бы тоже. Но только не в данном случае. Я предпочел действовать иначе. Не стал ничего говорить вам заранее, до нашего с вами бракосочетания, потому что не хотел лишний раз расстраивать.

Слова эти дались Дэрвуду нелегко. Эллиот Мосс был из той породы людей, что привыкли ставить для себя цели и идти к ним, и пусть даже мир вокруг летит ко всем чертям. Однако его забота о Либерти была самой искренней.

— Милорд, можно задать вам всего один вопрос?

— Спрашивайте все, что считаете нужным.

— Вы действительно сказали сегодня прислуге, что берете меня в жены потому, что доверяете мне?

— Разумеется. А в чем дело? — изумился Дэрвуд.

— И вы сделали это от чистого сердца?

— А как же иначе? — Глубоко вздохнув, Эллиот потянулся, чтобы взять ее за руку, приглашая встать. Либерти поднялась со стула, и Дэрвуд подвел ее к дивану, куда сам сел с ней рядом. Он убрал с ее лица локон, отчего у нее по телу поползли мурашки. — Будь все в нашей жизни иначе, мы бы с вами были лучшими друзьями.

— Хотите сказать — будь я мужчиной?

— Уверяю вас, в женском обличье вы мне нравитесь намного больше.

Либерти перевела взгляд на его волевой подбородок.

— Несмотря на аномальную черту — видеть в людях только хорошее?

В ответ на ее слова Дэрвуд издал сдавленный смешок, хотя выражение его глаз осталось серьезным.

— Полагаю, мне придется научиться быть снисходительным даже к весьма, увы, прискорбному недостатку вашей натуры, мадам. Хотя, должен признаться, он изрядно действует мне на нервы.

Либерти потупила взгляд. Неожиданно на нее накатила усталость. Напряжение последних дней давило ей на грудь.

— Поскольку мы сегодня столь откровенны друг с другом, милорд, могу я задать еще один вопрос?

— Разумеется, — ответил он, проведя пальцем по ее подбородку.

— Это нелегкий вопрос.

— Уже понял.

Либерти никак не могла сосредоточиться. Его пальцы, теплые и сильные, ворошили ей волосы, щекотали кожу головы. И это разбудило внутри ее непонятный трепет. Но стоило ей подумать о том, что ждет ее впереди, что будет уже сегодня ночью, как ее тотчас охватили сомнения. Когда Эллиот поведал ей о своем отце, о постигшем его позоре, ее душа моментально откликнулась на его страдания. Ей захотелось облегчить ему ту боль, которую она прочла в его глазах.

Эллиот дал ей так много. Как ни старалась, Либерти не могла припомнить, когда к ней относились с такой любовью и заботой. Сегодня Эллиот сделал все, чтобы она почувствовала себя хозяйкой положения. Помог ей осознать чувство собственного достоинства. На какие только ухищрения не пошел, чтобы доказать ей и всему свету, как много она для него значит. И она приняла его бесценный дар. И чего бы ей это ни стоило, она теперь не откажет Дэрвуду в том единственном, что может ему дать.

Либерти рассудила так, что дело здесь не только в физической привлекательности. Дэрвуд ожидал, что она достаточно опытна в таких вещах. Ей же хотелось — так же, как она надеялась, хотелось ему — не просто разделить с ним супружеское ложе. Либерти была уверена, что Эллиот одинок и мечтает обрести спутника, вернее, спутницу жизни.

Ради нее сегодня он был вынужден наперекор собственным привычкам и склонностям пойти на исключительный шаг — их венчание состоялось на виду у тех, кто привык зорко следить за всем, что творится в высшем свете. Какими бы соображениями он при этом ни руководствовался, Либерти предполагала, что они гораздо глубже, чем его стремление заполучить в свою собственность вожделенный Арагонский крест. Сегодня в центре его внимания она, и никто другой.

Интуитивно Либерти поняла, что сегодня он впустил ее в заповедный уголок собственный души, куда другим вход заказан. Он поделился с ней не просто семейной трагедией, — нет, он позволил разделить с ним его душевную боль. И его открытость и откровенность она будет ценить до конца своих дней.

— Либерти? — Его оклик вывел ее из раздумий. — Я жду.

Она медленно подняла на него глаза. Огонь, который пылал в них, каким-то образом перекинулся в глубины ее естества.

— Речь пойдет о наших отношениях. Я хотела бы знать…

— Знать что? — Он взял ее лицо в свои ладони. — Почему я прикасаюсь к вам? — Большим пальцем он погладил ее губы. — Почему мои глаза горят, когда смотрю на вас? Почему в моем теле разливается жар, — он наклонился к ней так близко, что Либерти отпрянула к спинке дивана, — стоит лишь мне ощутить аромат ваших волос? Кстати, что это? Сирень?

— Лаванда, — еле слышно проговорила она.

— Боюсь, я уже не могу без него. — Эллиот нежно и трепетно погладил ее лицо. Голос его перешел на шепот, и Либерти почувствовала, что ее начинает бить дрожь.

— Милорд…

— Либерти, я дал вам слово, что не буду принуждать к исполнению супружеского долга, — произнес Дэрвуд и впился жадным поцелуем в ее губы. Когда же он наконец оторвался от нее, дыхание его сбилось, словно он пробежал не одну милю. — И я его сдержу. Хотя и не стану отрицать, что страстно желаю обладать вами.

— Но я хотела знать совсем не это, — заговорила Либерти дрожащим голосом.

Он отпустил ее, но она удержала его руки.

— Я всего лишь хотела знать, готовы ли вы пообещать мне, что я испытаю то неописуемое блаженство, какое вы подарили мне в прошлый раз?

— Либерти?.. Что вы такое говорите? — Он смотрел на нее непонимающим взглядом.

— Вы когда-нибудь прекратите только говорить и целовать меня? — сказала она, коснувшись губами его щеки. — Или я буду вынуждена соблазнить вас?

— Вы?.. Меня?.. — вырвалось у него.

— Если вам того, конечно, хочется. — В лице его отразилось нечто такое, перед чем невозможно было устоять, и Либерти не могла отвести глаз. — Хотя я предпочла бы, чтобы мы взаимно соблазнили друг друга. — И с этими словами она направила его руку к лифу. — Прошу вас, милорд, возьмите меня. Я уже устала ждать.

Она прижала его руку к своей груди, и в следующее мгновение Эллиот привлек ее к себе. Издав негромкий торжествующий возглас, он потянулся и обнял ее за плечи, чтобы усадить к себе на колени. Сквозь шелк платья она ощутила его упругие мышцы. У нее закружилась голова, как от вина. Эллиот тесно привлек ее к себе и поцеловал волосы.

— Доверьтесь мне, Либерти, — прошептал он. — Все, о чем я вас прошу, — это довериться мне.

Последнее, что запомнилось ей, прежде чем он впился в нее поцелуем, это тепло, исходившее от него. Он сжимал ее, не давая пошевелиться, а губы его поставили своей целью лишить ее последней воли к сопротивлению. В итоге Эллиот добился своего — ее губы раскрылись, подобно лепесткам бутона, навстречу его настойчивым ласкам. Преграда была преодолена, и его горячий язык тотчас устремился в ее рот, где сплел объятия с ее языком, и вместе они начали страстную любовную пляску.

Его жадные, горячие губы, его руки, которые непрестанно нежно касались и с нажимом гладили ее спину, — все это явилось для Либерти потрясением. Она чувствовала, как капля за каплей ее собственное «я» куда-то исчезает, словно растворяется под его ласками. Вскоре она уже не понимала, то ли откликается на призывные ласки Эллиота, то ли провоцирует их. Когда пальцы Эллиота ринулись к ее лифу, она вскрикнула, ощутив прикосновение к груди; сквозь ткань платья они настойчиво ласкали недоступные выпуклости ее тела. Неожиданно ее руки обвили его шею.

Эллиот застонал от восторга и расстегнул первую пуговицу у нее на платье.

— Давно бы так, — твердил он. — Позвольте мне…

В следующее мгновение на нее волной обрушилось желание. Ей так захотелось прижаться к нему совсем близко, слиться с ним, стать единым целым. Воспоминание о том ощущении, что он однажды подарил ей, когда ей захотелось его, довели ее едва ли не до безумия, и она принялась торопливо расстегивать на себе платье. Ощущение это подействовало, как волшебное зелье, которому противостоять невозможно. Либерти проникла рукой ему под сюртук, и разум ее, казалось, тотчас покинул. Обвив руку вокруг его талии, она прильнула к нему в надежде, что избавится тем самым от невыносимого напряжения, которое болью отзывалось в каждой груди. Что-то пробормотав, Эллиот расстегнул еще три пуговицы на лифе ее платья.

Впервые ощутив его настойчивые пальцы на своей обнаженной коже, Либерти испытала откровенное чувство восторга. На мгновение у нее перехватило дыхание, сердце бешено заколотилось в груди, а из горла вырвался приглушенный стон. Эллиот на секунду оторвал губы от ее лица. Голова Либерти тотчас безвольно откинулась назад, и тогда его губы прильнули к впадинке на ее шее. В вихрях головокружения Либерти цеплялась за Дэрвуда, как за спасательный круг.

Когда же его губы скользнули к ее груди, все тело ее превратилось в натянутую тетиву.

— Да-да, моя милая, — шептал Дэрвуд, — именно это. Я сгораю от желания.

Либерти вздрогнула в объятиях. Его губы, играя, дразнили и терзали ее груди, которые, словно в заточении, были скованы тесным корсетом. Одной рукой Эллиот нащупал подол ее платья.

— Быстрее, — вырвалось у нее, когда его пальцы заскользили вверх по ее ноге. Он крепче прижал ее к себе.

— Нам не к чему торопиться. Впереди у нас целая ночь.

— У меня нет сил ждать целую…

Из ее груди Эллиот исторг сдавленный стон.

— Неужели вам никто не говорил, что терпение всегда вознаграждается?

— У спешки тоже есть свои положительные стороны, — лепетала Либерти, нежно гладя и щекоча его шею. — Целуйте меня, милорд. Я уже забыла вкус вашего поцелуя, потому что с того момента прошла вечность.

Его губы вновь нашли ее рот, а ее пальцы побежали по его волосам. Его язык проник в ее рот, и она ощутила терпкий вкус. Как восхитительно прижиматься к его сильному, мускулистому телу! Как бередят душу, сердце и тело его губы!

Когда его пальцы наконец добрались до тесемок панталон, она вздохнула с облегчением. Его голова склонилась ниже, губы нежно истязали грудь. Прикосновения его волос к ее обнаженной коже дарили ей головокружительную щекотку.

— Милорд, прошу вас…

Дэрвуд так быстро сменил положение, что у нее перехватило дыхание. В мгновение ока она уже не сидела у него на коленях, а лежала, распластанная под ним, на диване. Тяжесть его тела, вжавшего ее в подушки, была одновременно и приятна, и невыносимо мучительна. Одной ладонью Дэрвуд, словно чашей, накрыл ее грудь, другой провел по обнаженной коже выше панталон. На его лице был напряжен каждый мускул, глаза возбужденно горели. У Либерти сердце готово было выпрыгнуть из груди.

В эти мгновения она готова была отдать ему все, что имела.

— Эллиот… — шептала она.

Услышав свое имя, он издал сдавленный стон и вновь прильнул к ее губам. На этот раз он, казалось, пожирал ее губы, горячие от вожделения, пробудившегося внутри ее естества. Она до боли желала его. Каждая клеточка ее тела взывала к нему, жаждала его прикосновений. Эллиот стал бальзамом для ее душевных ран. Ее будоражила одна только мысль — как сильно он хочет обладать ею.

Дэрвуд поднял голову, всматриваясь ей в лицо. Глаза его были подобны горящим углям.

— Скажи, что хочешь меня. Скажи, что хочешь меня так же сильно, как я тебя.

Либерти жестом, полным покорности, обвила руками его шею.

— Хочу. Возможно, это нехорошо, но я хочу…

Издав сдавленный стон, он просунул руку ей под бедра и приподнял ее тело. Внезапная смена положения раскрыла ее навстречу его страсти. Либерти ощутила его напряженную плоть, почувствовала, что он готов вонзиться в нее.

И она была готова с наслаждением принять его. В какое-то мгновение в голове Либерти пронеслась мысль о последствиях этого безумия, но и она не охладила охватившей их обоих безудержной, беспредельной страсти. Эллиоту уже принадлежало ее сердце. И если она подарит ему и свое тело, то у нее самой ничего не останется. Однако она уже ступила на мост через пропасть страсти, и желание заставило ее забыть обо всем на свете.

Пальцы Эллиота быстро расстегивали на ней платье. Шелковые пуговки упрямо противились его усилиям, в спешке он просто оторвал некоторые. Ее руки помогали ему сдвинуть корсет ниже, к талии. Освободившись от тесного корсета, ее грудь вздымалась с каждым мучительным вдохом и опускалась с каждым судорожным выходом.

— Эллиот! — Она прильнула к его плечам. — Мне больше не вынести.

Губами он обрушился на ложбинку между ее грудями и, словно неожиданно вспомнив, оттянул одежды, обнажив соски. Острые и напряженные, они предстали его взору. Дэрвуд что-то пробормотал о ее шелковистой коже и приник губами сначала к одной, затем к другой ягодке.

Внутри ее вновь нарастала мучительно-сладкая водна желания. Дрожащими пальцами она торопилась, расстегивая на нем одежду. В порыве страсти Дэрвуд пытался делать два дела одновременно — ласкал ртом ее соски и освобождался от сюртука. Либерти ухватила его рубашку и, потянув, вытащила из-за пояса. Наконец ее руки коснулись его обнаженного тела. Дэрвуд сразу весь напрягся. Его твердая плоть была прижата к ее святая святых, и Либерти инстинктивно подалась ему навстречу.

Глубоко вдохнув, он резким движением расстегнул брюки.

— Я предлагал не спешить, — прошептал он, освобождаясь от одежд. — Мне хотелось насладиться вами.

Либерти уже не могла устоять перед соблазном — ее рука скользнула к той части его тела, что так настойчиво стремилась проникнуть в нее.

— Я не могу больше… — Дыхание рвалось из ее груди судорожными всхлипами. — Во мне все бушует…

Он поглотил ее рот своими губами. Чтобы провести окончательные приготовления, его руки скользнули ей под юбку. Быстрым и властным движением он раздвинул ей ноги. Ощущение его твердости вызвало в ее теле прилив жара. Внезапно оно осознала, что ей никогда не почувствовать себя единым с ним целым, пока Эллиот не проникнет в нее. Со стоном она выгнулась ему навстречу, и он вошел в нее.

Глава 9

И вот наконец преодолен самый хрупкий барьер. Эллиот, пораженный, на мгновение замер от изумления. Либерти тотчас вскрикнула и открыла глаза.

— Боже мой! — пробормотал он, отказываясь верить самому себе. — Значит, вы…

Либерти закрыла ему рот рукой:

— Милорд, умоляю вас, не надо ничего говорить, этим вы все только испортите.

Для Дэрвуда оказаться внутри ее стало верхом блаженства. Либерти так восхитительно горяча, так упоительна! Она плотно, подобно тонкой шелковой перчатке, облегала его. Каждый уголок его сознания, казалось, кричал от восторга — ведь теперь она принадлежит ему. И только ему! Ховард никогда к ней не прикасался. Никто никогда не прикасался к ней!

— Вам хорошо со мной? — решился спросить он наконец. — Я не сделал вам больно?

Внутри его нарастала волна страсти. Казалось, она гнала и гнала его куда-то дальше, и ей невозможно было противостоять. От одного ощущения тела Либерти Дэрвуд чувствовал, как в его чреслах тугой узел возбуждения грозил в любое мгновение лопнуть от переполненности осязательных чувств. А еще он чувствовал, как ее тело, мучимое не менее сильной жаждой вожделения, ритмично устремляется ему навстречу.

Либерти нежно поглаживала его плечи.

— У меня странное ощущение — совсем не то, что я ожидала. Прошлый раз мне совсем не было больно.

Дэрвуд едва слышно выругался и попробовал выйти из нее:

— Черт, я даже не предполагал. Да откуда мне было знать? Очень больно?

Но она только крепче обвила вокруг него ноги:

— Нет-нет, не уходите, умоляю, не надо.

— Либерти… — Он взял ее лицо в ладони.

Она затрясла головой:

— Ну пожалуйста, умоляю. Мне кажется, если вы выйдете, я тотчас умру.

Она прильнула к нему вплотную, и тело ее сотрясла сладостная дрожь.

У Эллиота невольно вырвался стон. О Боже, эта женщина доведет его до помешательства!

— Не делайте этого, иначе я за себя не ручаюсь.

— Я же не сама, — виновато пролепетала она, и вновь ее сотрясла любовная дрожь.

Эта ничем не сдерживаемая страсть бурным потоком снесла между ними последние преграды.

— Да простит меня Бог, Либерти, я тоже больше не могу, — сказал он и сильным рывком глубже вошел в нее.

Либерти прижалась к нему, и они вдвоем начали восхождение к вершинам экстаза. Дэрвуд ощущал ее страсть, ощущал ее упоительное, податливое тело, чувствовал, с какой жаждой она устремлялась ему навстречу, чтобы он мог как можно глубже войти в нее, словно ее увлек за собой магический поток, что перетекал между их телами.

В зеркале над камином он заметил собственное лицо и поразился увиденному. Искаженные страстью черты были резкими и угловатыми. И, как ни хотелось ему доставить Либерти максимум наслаждения, он уже не мог совладать с потребностями собственного тела и даже застонал, мучимый любовной жаждой.

— Больше не могу, — шептал он. Его голос рвался из его груди хриплым стоном.

— Умоляю, Эллиот, ну пожалуйста. — Либерти льнула к нему.

Испустив первобытный вопль, он весь прогнулся и изверг в нее мощный фонтан семени. Горячая влага наполнила ее, как сосуд. А Дэрвуд ощутил себя полностью опустошенным как духовно, так и физически. Спрятав лицо у него на груди, Либерти обняла его за плечи.

Испустив последний стон, он рухнул на нее, прижав всем своим весом к дивану. Его руки поглаживали холмики ее груди.

Прошло какое-то время, прежде чем он поднял голову, чтобы взглянуть ей в глаза. Взгляд Либерти был затуманен, губы припухли от поцелуев. Дэрвуд вспомнил, с каким эгоизмом он игнорировал призывы, которые ему посылало ее тело. В порыве ненасытной жажды он сделал ей больно.

— С вами все в порядке? — наконец спросил он.

— Да, конечно, — кивнула она.

Никаких упреков. Но Дэрвуд почувствовал укор совести. Казалось, Либерти и в голову не могло прийти, что она должна обидеться на него за жестокость. Он нежно убрал ей с лица волосы.

— Я сделал вам больно. Почему вы не сказали, что никогда не были с мужчиной? — спросил он и заметил, как тотчас погрустнело ее лицо, а взгляд стал отстраненным.

— Разве это что-нибудь меняет? — еле слышно прошептала она.

— Не уверен, — чистосердечно признался он. Несколько долгих минут он всматривался в ее лицо, после чего поднялся. Негромко выругавшись, быстро поправил на себе одежду.

Дэрвуд взял с дивана шерстяной плед и набросил на полуобнаженное тело Либерти. Каким идиотом он был! Она подарила ему самое драгоценное, что у нее было, а он взял и грубо смял этот бесценный дар! Мучимый угрызениями совести, Эллиот привлек Либерти к груди.