Однако он понимал, что леди почти наверняка спасла ему жизнь после провала налета на ферму и после того, как пришли вести, что Ивар Рагнарсон казнил двух ни в чем не повинных людей во время своего бегства к кораблям. Он не должен был этого делать: кровавый орел применялся лишь с определенной целью, чтобы что-то доказать. Иначе такая казнь теряет свой смысл. Ничего нельзя доказать, когда ты разбит и бежишь домой и когда делаешь такое со стариком и девушкой.

Ивар, отмеченный с рождения, был человеком странным и опасным, холодным, как черная змея, которая сокрушит Древо Мира в конце дней и погубит его корни своим ядом. К тому же этот трус пользовался луком и смазывал ядом стрелы, что не делало его менее опасным. Ведь он прикрывался именем своего деда.

Все эти сведения оставляли открытым вопрос, почему Торкел поступил на этот корабль, присоединился к Рейду потомков Вольгана. Кровная месть длиной в два поколения. Древняя история для него, давно оставленная позади, или ее давно следовало там оставить. Внукам Сигура Вольгансона явно было далеко до самого Сигура, да и Торкел был уже не тем, что прежде. Сентиментальность? Тоска по юности? Или просто не нашлось лучшей идеи в голове?

Нет хорошего ответа. Поместье сингаэлей стояло далеко от берега, и маловероятно, что там найдется хорошая пожива. Отмщение этому семейству не было его собственной кровной местью, хотя он и побывал там много лет назад, когда Сигур был убит, а его меч захвачен.

Можно сказать, Торкел не знал, чем ему еще заняться, после того как покинул дом. А может, эта покрытая темными холмами, окутанная туманом земля сингаэлей каким-то образом все еще тесно связана с его судьбой. К тому же он скучал по морю, этот убийца, охотник за сокровищами. Отчасти это правда, но только отчасти.

Тюнир и Ингавин, возможно, знают, в чем дело, или золотой бог Солнца, но Торкел не мог утверждать, что знает ответ. Люди делают то, что делают.

В данный момент в тесной, дурно пахнущей темноте загаженного переулка у таверны в Эсферте он был занят тем, что ждал, когда человек, которого он узнал немного раньше, выйдет помочиться у стенки.

В тот вечер он находился в огромном зале с покатой крышей на пиру у короля, где у него не было никаких обязанностей, поскольку гостей обслуживали слуги Элдреда. Во время перемены блюд он подошел к столу на возвышении и спросил разрешения у священника выйти из дома.

— Зачем? — спросил у него Сейнион Льюэртский, но тихо. Этот человек не был глупцом.

И Торкел, который тоже им не был, не стал лгать. Прошептал:

— Увидел кое-кого, кому здесь быть не следует, по-моему. Хочу проверить, что он задумал.

Правда в какой-то мере.

Сейнион, слегка приподняв густые седые брови, поколебался, затем кивнул головой. На них смотрели, не время и не место для разговоров. Торкел не был уверен, что бы он стал делать, если бы священник не дал согласия, повел себя иначе. Он мог бы ускользнуть, не спрашивая разрешения, из этого полного народу, шумного зала, вероятно, так бы и надо было сделать. Он и сам не совсем понимал, почему пошел просить разрешения.

Нога болела. Иногда она болела по ночам, несмотря на то что сейчас дождей не было. За последние дни они прошли большое расстояние по сильно пересеченной местности, а потом вышли этим утром на луг, где дети короля англсинов устроили пикник на траве. Торкел реально ощутил, как изменился мир, увидев это. О таком англсины и помышлять не могли, на расстоянии менее дня пути верхом от моря, в те дни, когда сам Торкел был молод и они с Сигуром и другими эрлинга-ми швартовали корабли у этого берега там, где им хотелось, или по другую сторону пролива в Фериересе. Ингмар Свидрирсон даже правил этими землями короткое время. Но ему не удалось захватить младшего сына короля. Ошибка. Он заплатил за нее, хоть и не своей собственной жизнью, как это ни удивительно. Его младший сын сейчас здесь, как выяснилось, как посланник вождя эрлингов, который платит дань. Мир сильно изменился за двадцать пять лет. Все старики так думают, предположил он. Это приходит вместе с больной ногой и плечом. Можно позволить себе чувствовать обиду.

Он снова оглядел переулок. Почти ничего не увидел. Но он рассмотрел достаточно, когда они сегодня днем въезжали в ворота. Хорошо спланированный и выстроенный город, Эсферт. Теперь двор чаще бывал здесь, чем в Рэдхилле. Говорят, Элдред строит повсюду окруженные стенами крепости на расстоянии дня езды Друг от друга, располагая в них гарнизоны. Постоянная армия, границы расширяются, дань из Эрлонда, запланированный брак с Реденом. Сюда не так-то легко устраивать набеги. То время прошло.

Именно поэтому он стоял в этом кишащем крысами проулке, а не в ярко освещенном зале, так как все эти истины вызывали большие сомнения в отношении того человека, которого он узнал, когда они сегодня днем вошли в город вместе с королем. Собственно говоря, он узнал двух человек.

На возникшие вопросы иногда (но не всегда) удавалось получить ответы, если терпеливо ждать. Торкел услышал на улице шум, увидел тень, кто-то вошел в переулок. Его глаза к этому времени привыкли к темноте, и он увидел, что на этот раз тот, кто, спотыкаясь, вышел из таверны, расстегнул штаны и начал мочиться в темноте среди груд мусора, был тем самым человеком, плечом к плечу с которым он сидел на веслах и совершал налеты двадцать пять лет назад. Он подался к наемникам в Йормсвик примерно в то самое время, когда Торкел уехал домой и купил землю на Рабади. Заезжие торговцы летом рассказывали, что Стеф убил своего противника в поединке у ворот, и это не удивило Торкела. Стеф умел драться. Больше он ничего не умел делать, если не считать умения пить.

Этот эрлинг в Эсферте сегодня ночью не был мирным купцом из спокойной восточной части этого острова. Если он по-прежнему оставался наемником в Йормсвике.

Сейчас Стеф в переулке один. Мог оказаться и не один — возможно, это удача. Торкел кашлянул, шагнул вперед и произнес имя этого человека довольно спокойным голосом.

И тут же отскочил вправо, сильно ударившись о шершавую стену, так как Стеф резко повернулся, разбрызгивая веером мочу, и попытался пырнуть его в живот молниеносно выхваченным кинжалом.

Человек, который умел драться. И пить. Вероятно, он пил всю вторую половину дня и весь вечер. Торкел был совершенно трезвым и видел в темноте лучше, чем Стеф. Это позволило ему увернуться от кинжала, одним движением выхватить собственный кинжал и вонзить его между ребрами Стефа, прямо в сердце.

Он тоже умел драться, если на то пошло. Это умение не проходит. Пускай твое тело стало двигаться медленнее, но все равно знаешь, что надо делать. К этому моменту Торкел понятия не имел, сколько душ отправил в потусторонний мир, где бы этот мир ни находился.

Потом он выругался, потому что больно ударился бедром о стену, когда отскочил, и потому что не собирался убивать этого человека, пока не получит ответы на некоторые вопросы. В основном, что Стеф здесь делает.

Было ошибкой назвать его по имени. Этот человек среагировал, как испуганный часовой на звук шагов в темноте. Возможно, он сменил имя, когда приехал в Йормсвик, решил Торкел, но было уже поздно. Он снова выругался в свой адрес.

Он оттащил мертвеца дальше в глубь переулка, услышал, как разбегаются крысы и шаги какого-то более крупного зверя. Он едва успел снять с пояса Стефы кошелек, как услышал шаги еще одного человека у входа в переулок. Он застыл в темноте и увидел, как тот вошел в переулок, тоже для того, чтобы облегчиться. В начале переулка было достаточно света от факела у дверей таверны, чтобы увидеть, что это — второй человек, которого Торкел знает.

На этот раз он ничего не сказал, усвоив урок. Подождал, пока тот занялся тем, зачем сюда пришел, потом бесшумно двинулся вперед. Сильно ударил второго эрлинга сзади по голове рукоятью кинжала. Подхватил его, когда тот стал падать.

Потом Торкел Эйнарсон несколько секунд стоял, лихорадочно соображая, хоть и не слишком четко, держа в объятиях тело сына, с которым расстался, когда его изгнали.

В конце концов он принял решение, потому что был вынужден это сделать: вероятно, не лучшее, но он не знал, какое решение было бы лучшим, учитывая, что он уже убил Стефа. Он прислонил Берна на минутку к стене, подпер его здоровым плечом и завязал шнурки на его штанах, чтобы, по крайней мере, придать ему пристойный вид. Было слишком темно, чтобы как следует разглядеть лицо сына. Но он увидел, что Берн отрастил бороду и раздался в груди.

Ему следовало быть более осторожным, думал отец Берна. Ему следовало знать, что его спутник вышел из таверны до него, искать его и насторожиться, когда он не увидел Стефа. Торкел покачал головой.

Иногда необходимые для дела уроки можно усваивать постепенно и рискуя лишь получить замечание от учителя. Если собираешься пиратствовать на боевых ладьях, можно погибнуть, если будешь учиться слишком медленно.

С другой стороны, если он правильно понимает, Берну удалось проникнуть в Йормсвик, а это кое-что говорило о парне, обреченном поступком отца на жизнь слуги. Он выбрался с острова, и более того: чтобы стать наемником, нужно убить противника на поединке.

Он не думал, что Берн питает к нему добрые чувства сейчас или будет питать потом. Затем вспомнил о жене, но думал о ней недолго: не было смысла. Прежняя жизнь осталась в прошлом, словно след за кормой ладьи, плывущей по морю. Необходимо держаться подальше от подобных мыслей. Они опасны, как скалы на подветренном берегу. Хеймтра, тоска по родине, способна убить человека, отравив его душу. Торкел видел подобное.

Он перебросил тело сына через плечо и направился к выходу из переулка на улицу.

Мужчины возле питейных заведений во всем мире отключаются. Просыпаются во время серого рассвета, искусанные крысами и без кошельков. Можно надеяться, что его примут за завсегдатая таверны, несущего своего пьяного дружка. Он прихрамывал от тяжести и боли в бедре. Это может помочь обману, грустно подумал он.

Но из этого ничего не вышло. Как только они добрались до улицы, кто-то окликнул его.

— Ты собираешься и второго вынести оттуда? Или он мертв?

Он замер на месте как вкопанный. Женский голос. С противоположной стороны улицы, из тени. Торкел стоял неподвижно, проклиная судьбу и себя, в равной мере как обычно.

Он посмотрел налево и направо. Никого рядом нет, никто ее не слышал, слабый проблеск удачи, это может спасти его и Берна. Факел на стене таверны мигал и чадил в железной скобе. Он слышал внутри ровный гул. Одни и те же звуки доносятся из любой таверны, отовсюду, куда может пойти мужчина. Однако Торкел Эйнарсон держал на плече тело сына, слышал обращенный к нему из темноты женский голос, и его охватывало ощущение чужеродности. Ему казалось, что он вошел в ту часть мира, которая была не совсем королевским городом Эсфертом в землях англсинов, где правит король Элдред, а местом, для которого он не смог бы как следует подготовить себя, каким бы опытным ни был.

От этой тревожной мысли и будучи прямодушным по природе он вздохнул и перешел дорогу прямо на звук голоса. Когда он подошел ближе — она не попятилась от него — и увидел, кто она, он невольно остановился.

Торкел молчал, глядя на нее сверху вниз, стараясь уловить в этом какой-то смысл.

— Тебе не следует находиться здесь одной, — сказал он наконец.

— Мне некого бояться в Эсферте, — ответила женщина. Она была молода. Собственно говоря, она была младшей дочерью короля Элдреда, стояла в тонком плаще с откинутым капюшоном, ее лицо было открыто его взгляду.

— Тебе следовало бы меня опасаться, — медленно произнес он.

Она покачала головой.

— Ты не убьешь меня. Это было бы неразумно.

— Мужчины не всегда поступают разумно, — возразил Торкел.

Она вздернула подбородок.

— Значит, ты убил того, другого? Первого мужчину?

Не совсем понимая почему, он кивнул головой.

— Да. Поэтому, ты видишь, я мог бы сделать это снова.

На это она не обратила внимания, глядя на него в упор.

— Кто он?

Сейчас он находился в таком странном мире. Весь этот разговор: дочь Эддреда, Берн у него на плече, мертвый Стеф в переулке. Когда-то они плавали на одном корабле. Но в данный момент, сказал он себе, у него одна цель, а остальное подождет, если ему это удастся.

— Он был наемником-эрлингом, — сказал он. — Из Йормсвика, я почти уверен. Не торговцем, которым он притворялся.

— Йормсвик? Это невозможно! Неужели они настолько глупы? Пытаться напасть на нас здесь?

Она о них знала. Такого он не ожидал от этой девочки. Он покачал головой.

— Я бы тоже не поверил. Зависит от того, кто их нанял.

Она удивительно хорошо владела собой.

— А этот? — спросила она, показывая на тело у него на плече. — Тот, кого ты не убил? — Она говорила тихо, пока не хотела поднимать тревогу. Он цеплялся за это, как за соломинку.

Она ему нужна. Хотя бы для того, чтобы убедить ее не звать стражу, не приказывать им схватить его. Не тот он человек, чтобы убить ее на месте, это правда, и она это поняла. Слишком уверена в себе, но она права. Торкел поколебался, потом снова рискнул, как при игре в кости.

— Мой сын, — ответил он. — Хотя я представления не имею почему.

— Почему он твой сын? — Он услышал насмешку и сам коротко рассмеялся.

— Об этом гадает каждый мужчина. Нет, почему он здесь.

— Он был вместе с другим?

— Мне… так показалось. — Он поколебался, снова рискнул. Времени было мало. — Моя госпожа, ты поможешь мне вынести его за стены города?

— Он разбойник, — сказала она. — Он здесь для того, чтобы доложить о том, что увидит. — И это было, конечно, правдой. Она быстро соображала, кроме всего прочего.

— И он расскажет товарищам, что его выследили, а его спутник захвачен или убит и что вы готовы к их появлению и даже собираетесь сами явиться к ним. Он скажет им, что они должны уплыть.

— Ты так думаешь?

Он кивнул головой. Это могло быть правдой, было похоже на правду. То, о чем он ей не сказал, не могло оказать влияние на Эсферт, только на жизнь самого Берна, и не в лучшую сторону. Но отец может сделать далеко не все, когда его мальчик вырос, оперился и вылетел в мир.

Девушка смотрела на него. Торкел снова услышал за спиной шум таверны, нарастающий и стихающий. Кто-то громко выругался, кто-то ответил тем же под взрыв смеха.

— Мне придется завтра рассказать обо всем отцу, — наконец произнесла она.

Он перевел дыхание, раньше он не сознавал что не дышит.

— Но ты сделаешь это завтра?

Она кивнула головой.

— Ты это действительно сделаешь? — спросил Трокел, меняя позу под грузом на плече.

— Потому что сейчас ты для меня кое-что сделаешь, — ответила она.

И с таким чувством, будто он по-прежнему идет по некой размытой границе между известным и таинственным, Торкел снова набрал воздуха, на этот раз для того, чтобы задать ей вопрос, который, возможно, ему следовало задать, как только он увидел ее здесь одну.

Он его так и не задал; ответ пришел другим путем. Она внезапно положила руку на его локоть, призывая к молчанию, затем показана рукой на противоположную сторону улицы.

Не на дверь таверны или в переулок, а на маленькую неосвещенную церковь дальше по улице. Кто-то вышел из нее, и дверь церкви за ним захлопнулась. Человек постоял несколько мгновений, глядя на небо, на голубую луну над головой, а затем зашагал, удаляясь от них. Какая-то тень отделилась от черноты и подошла нему. И тогда Торкел понял, кто это.

— Он молился, — прошептала дочь Элдреда. — Не знаю зачем, но он собирается выйти за стены города.

— Что? — воскликнул Торкел слишком громко. — Зачем ему это? Он вернется в свои комнаты. Ему надоело праздновать. У него погиб брат.

— Я знаю, — ответила она, все еще не отрывая глаз от человека и пса, идущих по пустой улице. — Но ваши покои в другой стороне. Он идет за город.

Торкел прочистил горло. Она снова была права.

— Откуда ты знаешь, что он собирается делать?

Дочь короля повернулась к эрлингу, глаз ее не было видно.

— Я не знаю откуда, и мне это не нравится, но я знаю. Поэтому мне нужно, чтобы кто-нибудь пошел со мной, и кажется, Джад говорит, что это будешь ты.

Торкел уставился на нее.

— С тобой? Что ты хочешь делать?

— Собственно говоря, я хотела бы помолиться, но нет времени. Я собираюсь пойти за ним, — сказала она. — И не спрашивай меня почему.

— Почему? — непроизвольно повторил он. Она покачала головой и не ответила.

— Это безумие. Одна?

— Нет. С тобой, помнишь? Я помогу тебе вынести сына из Эсферта. — Ее голос изменился. — Ты действительно считаешь, что это их остановит? Пиратов? Кем бы они ни были? Поклянись.

Торкел помолчал.

— Я бы в любом случае сказал “да”, ты же знаешь, но я действительно так считаю. Клянусь Джадом и Ингавином, обоими.

— И ты не убежишь вместе с ними? Со своим сыном?

Так она и должна была подумать, осознал он. Он фыркнул.

— Мой сын не захочет иметь со мной ничего общего. И пираты точно убили бы меня, если это те самые, о которых я думаю.

Она снова посмотрела в даль улицы. Человек с собакой почти скрылись из виду.

— Кто они?

— Имя нанявшего их ни о чем тебе не скажет. Это человек, который хочет получить сообщение, что Эсферт и крепости взять невозможно.

— Это так и есть. Но задам тебе встречный вопрос: почему ты так уверен?

Торкел привык к подобным разговорам, но не с женщиной.

— Ответ другой: я не уверен. Это догадка. Моя госпожа, нам лучше поспешить, если вы хотите идти за этим сингаэлем.

На этот раз он увидел, как дочь короля вздохнула, затем кивнула. Шагнула на улицу, надевая на голову капюшон. Он пошел с ней по пустой, освещенной луной улице, которая казалась улицей этого мира и не совсем этого. Шум таверны стих, превратился в ропот моря, а потом в тишину.

Стоящий внизу человек был почетным гостем, принцем, спутником сингаэльского священника, которого король ждал все это лето. Эбор, сын Бордиса, стоящий на стене у западных ворот, ответил на тихий зов и быстро спустился по лестнице к обладателю этого музыкального голоса.

Ворота возвышались в темноте и с уровня земли казались более высокими. В этом году их заново укрепили. Король Элдред был строителем. Эбор увидел человека с собакой, поздоровался с ним, выслушал учтиво высказанную просьбу на время выпустить гостя из города, чтобы тот мог прогуляться при свете луны и звезд, ощутить ветер, вдали от дыма и суеты города и большого зала.

Эбор родился в деревне и мог понять подобную потребность. Именно поэтому он и сам так много времени проводил на стене. Ему вдруг пришло в голову пригласить сингаэля наверх, к себе в галерею на стене, но это было бы большой самонадеянностью, и не об этом просил его гость.

— Сегодня ночью там тоже шумно, все эти палатки, мой господин, — сказал он.

— Уверен в этом, но я не собирался идти в ту сторону. Некоторые воины королевского отряда не любили сингаэлей. Маленькие, смуглые, хитрые. Они называли их угонщиками скота и убийцами. В основном это было влияние англсинов с севера. Долгие годы стычек и более крупных сражений могли вызвать такое чувство. Но Эбор был родом из богатых областей к востоку отсюда, а не к северу или западу, и мрачные истории и воспоминания из его детства были связаны с эрлингами, приплывающими из опасных морей. Люди запада не были настоящими врагами по сравнению с пиратами-берсерками, пьянеющими от крови.

Сам Эбор ничего не имел против сингаэлей. Ему нравилось, как они разговаривают.

Ночь была достаточно тихой, ветер почти улегся. Если прислушаться, можно услышать звуки, доносящиеся из-за стен. Множество воинов из отряда короля ночевало в палатках (разбитых с северной стороны). Эсферт полон народу во время подготовки к ярмарке. Их высокому гостю не грозит там никакая опасность, если только он не ввяжется в игру в кости с пьяницами или не уведет какую-нибудь женщину со слишком острыми ногтями в поле или в овраг, а в задачу Эбора не входит спасать людей от подобных опасностей. Сингаэль держался с достоинством, без высокомерия. Он предложил Эбору монету: не слишком много, не слишком мало — сумму, соответствующую просьбе.

Тихий человек, что-то он задумал. Сейчас он далеко от дома. Эбор посмотрел на него и кивнул головой. Снял железный ключ с пояса, отпер маленькую дверцу рядом с широкими воротами и выпустил их, мужчину и темно-серого пса, бегущего рядом с ним.

Незначительное происшествие в потоке событий. Далеко не первый раз у кого-то появлялись причины выйти из города после наступления темноты в это мирное время. Эбор повернулся, чтобы подняться на свое место на стене.

Двое других окликнули его раньше, чем он добрался до верха.

Когда Эбор снова спустился вниз по ступенькам и увидел, кто они такие, тут он понял — с большим опозданием, — что все эти события нельзя назвать незначительными.

На этот раз мужчиной оказался эрлинг, несущий на плече человека, напившегося до бесчувствия. Это случалось каждую ночь. Но женщина оказалась младшей дочерью короля, принцессой Кендрой, а Эбору никогда и в голову не пришло бы отказать ей в малейшей просьбе.

Она попросила его снова отпереть калитку.

Эбор с трудом сглотнул.

— Позвольте мне… позвольте вызвать для вас стражу, моя госпожа.

— У меня уже есть телохранитель, — ответила она. — Спасибо. Открой, пожалуйста. Никому не говори об этом, иначе я рассержусь. И жди нас: будь готов впустить нас обратно, когда мы вернемся.

У нее был телохранитель. Эрлинг, несущий пьяного. Это совсем не казалось правильным. С тошнотворным ощущением в животе Эбор открыл маленькую калитку во второй раз. Они вышли. Кендра остановилась, оглянулась, серьезно его поблагодарила и пошла дальше.

Он закрыл за ними калитку, запер ее, поспешно поднялся по лестнице, прыгая через две ступеньки, на стену. Перегнулся через перила и смотрел им вслед, пока они не пропали из виду в темноте. Видно было не очень далеко. Он не увидел, как эрлинг свернул на юг, один, прихрамывая, со своим грузом на плече, а принцесса пошла на север, также одна, в том направлении, куда ушел сингаэль со своим псом.

Смотревшему в темноту Эбору пришла в голову мысль, что, возможно, они назначили встречу, что это свидание любовников, принца сингаэлей и их принцессы. Затем он решил, что в этом нет никакого смысла. Им незачем выходить за пределы города, чтобы переспать друг с другом. И как насчет эрлинга? Он тут при чем? И с большим опозданием Эбор вспомнил, что не заметил никакого оружия — — ни меча, ни даже кинжала — у юного сингаэля, который говорил с ним так мягко, музыкальным голосом. Совершенно неразумно выходить из города, не взяв железа для защиты. Зачем кому-то это понадобилось?

Он почувствовал, как его прошиб пот; даже запах его ощутил. Он остался на месте, наблюдая, глядя вдаль, что входило в его обязанности и как велела ему принцесса. И вскоре он начал молиться, как должны молиться по ночам все люди, пока Джад ведет ради них битву под миром с силами, замышляющими зло.

Торкел положил сына на берегу реки к юго-западу от города. Недалеко от того места, куда они вышли сегодня утром и увидели королевских детей, бездельничающих на травке. Имея в своем распоряжении некоторое время (немного) и чуть больше света, потому что голубая луна отражалась в реке, Торкел смотрел на бесчувственную фигуру, отыскивая возможные перемены и то, что не изменилось.

Несколько секунд он этим занимался. Он не был человеком мягким, но такой момент в жизни человека иначе как странным и не назовешь. Он прежде считал, что больше никогда не увидит своего сына. При тусклом свете луны его лицо ничего не выражало. Он думал о том, что мальчику грозит опасность (уже не мальчику), если он оставит его здесь, в темноте, беспомощным. Могут появиться дикие звери или смертельно опасные хищники.

С другой стороны, есть предел тому, что отец может сделать для сына, а он дал обещание, важное для девушки, которая вывела его из города. Вероятно, без нее ему бы это не удалось. Он попытался бы, разумеется, но это маловероятно. Он смотрел на Берна при лунном свете и потратил несколько мгновений, высчитывая, сколько лет его сыну. Борода старила его, но он помнил тот день, когда Берн родился, и, кажется, это было не так уж давно. А теперь мальчик каким-то образом удрал с Рабади, участвует в набеге вместе с эрлингами из Йормсвика, хотя им совершенно нечего здесь делать.

Торкел задумался об этом, о том, что же в действительности происходит сегодня ночью. Дыхание его сына было ровным. Если никто сюда не придет до того, как он очнется, с ним все будет в порядке. Торкел понимал, что должен уйти, пока Берн не открыл глаза, но ему было почему-то трудно двинуться с места. Странность этой встречи, ощущение того, что здесь поработали бог, или боги, или слепой случай. Ему даже не приходило в голову убежать вместе с Берном. Куда он пойдет? Во-первых, он был почти уверен, кто заплатил за корабли Йормсвика, сколько бы их ни оказалось. Ему не следовало быть настолько уверенным, правда, но он кое-что знал, и все совпадало.

Ивара Рагнарсона не поймали во время его бегства из Бринфелла. Два человека на западе, которым он устроил казнь кровавого орла, отмечали его путь. Сингаэли так и не обнаружили корабли.

Ивар добрался до дома. Это логичный вывод.

И еще кое-то. Ни один разумный человек теперь не покупает наемников, чтобы совершить набег на побережье англсинов. Пустая трата денег, времени и жизней. Только не после того, что сделал — и продолжает делать — Элдред, со своей постоянной армией и крепостями, и даже собственным флотом, который сейчас строится вдоль береговой линии.

Наемники могли рискнуть, если им заплатить достаточно, но все это неразумно. Теперь плавают из Винмарка и совершают рейды на восток и на юг, через Карш, до самых торговых городов чересчур обширной Сарантийской империи. Или вдоль берегов Фериереса, или, возможно, минуют эти берега и отправляются на запад, к землям сингаэлей. Там в наше время не возьмешь крупной добычи, так как беззащитные сокровищницы святилищ давно перевезли в глубь острова, за городские стены, а три провинции сингаэлей все равно никогда не владели большими запасами золота. Но у человека, особенно у одного человека, могли быть свои причины для того, чтобы привести сюда драккары и воинов.

Те же причины, которые у него были в начале лета. А теперь появилась новая причина. Только что убитый брат, новый повод для кровной мести, начатой давным-давно.

А если это так, если это Ивар, то у Торкела Эйнарсона имеется веская причина не ждать ничего, кроме злой смерти, если он сейчас убежит вместе с сыном к побережью в поисках кораблей, которые должны быть вытащены на берег или спрятаны в укромной бухте. Ивар, внушающий отвращение и смертельно опасный, как ни один из известных ему людей, вспомнит того, кто отразил стрелу, пущенную им в Брина ап Хиула с поросшего лесом склона.

Торкелу не следовало быть так во всем этом уверенным, но он был уверен. Это имело какое-то отношение к этой ночи, к ее настроению и странности. Призрачная луна над головой. Близость к лесу духов, границы которого никогда не переступали люди. Эта девушка, которая ушла из города по непонятным причинам, просто вслед за принцем сингаэлей. Сегодня ночью действовали какие-то странные силы. Когда участвуешь в набегах, сражаешься так долго и выживаешь, избежав различных смертей, то привыкаешь доверять своим чувствам и такому… ощущению.

Берн еще не многому научился пока, иначе бы так легко не попался в том переулке. Торкел поморщился. Глупый парень. Они живут в жестоком мире. Нельзя позволять себе быть глупцом.

Однако парень только начинает, это надо признать. Всем известно, как становятся наемниками Йормсвика. Известен единственный способ стать одним из них. Торкел посмотрел вниз, на фигуру в траве с каштановыми волосами и каштановой бородой. Другой человек мог бы признаться, что испытывает гордость.

Торкелу было некогда задерживаться, чтобы узнать, как Берну все это удалось. Да он и не воображал, что его единственный сын, проснувшись, улыбнется от радости, громко окликнет отца по имени и возблагодарит Ингавина.

Берн уже скоро должен очнуться. Ему придется надеяться, что это так и есть и что это уединенное место еще некоторое время не привлечет волков или воров. Мальчик раздался в груди, как он заметил. Его почти можно назвать крупным мужчиной. Он еще помнил, как носил его на руках много лет назад. При этой мысли он покачал головой. Слабые мысли, слишком мягкие. Мужчины каждое утро просыпаются и каждую ночь ложатся спать в мире, пропитанном кровью. Об этом необходимо помнить. А ему нужно возвращаться к девушке.

Джадит он теперь или нет, он пробормотал древнюю молитву, отцовское благословение. Привычка, не более. “Да будет лежать молот Ингавина между тобой и всеми бедами”.

Он повернулся, чтобы уйти. Помедлил и — ругая себя — достал из кошелька на поясе одну вещь, которую снял, когда сдался сингаэлям во второй раз за двадцать пять лет. Теперь он носил ее в кошельке, а не на шее. Когда принимаешь веру в Джада, не носишь символы бога грома.

Это был совершенно обыкновенный, ничем не примечательный молот. Таких тысячи. Берн не увидит в нем ничего уникального, но поймет, что его перенес сюда эрлинг, и вернется к кораблям, неся предостережение, которое подразумевается. Ему придется кое-что объяснить — свое спасение, ведь Стеф так и не вернется, но здесь Торкел ему помочь не может. Мальчик стал мужчиной, и ему придется пройти собственный каменистый путь по суше и по морю, как и всем остальным. А потом он умрет там, где умрет, и узнает, что будет потом.

Торкел сегодня ночью убил своего бывшего товарища, с которым сидел на веслах. Стеф не был его другом, но они делили многое, прикрывали друг другу спины в бою, спали на холодной земле, тесно прижавшись, чтобы согреться на ветру. Во время набегов всегда так. Затем ты умираешь, там, где умираешь. Для Стефа — это переулок в Эсферте, смерть в темноте. Интересно, подумал он, не бродит ли здесь дух покойника. Возможно, бродит. Сияет голубая луна.

Берн нагнулся, обмотал цепочку вокруг пальцев сына и сомкнул их на молоте, а потом пошел прочь вдоль реки, не оглядываясь, по направлению к тому месту, куда, как он видел, раньше ушла принцесса, повинуясь своей прихоти.