— Ты хотел бы этого для себя? — спросил он. — Храбрый юноша в бою может добыть себе больше славы, чем на этой должности.

Альвар опустился на колени рядом с Родриго Бельмонте и поднял сложенные ладони.

— Хотел бы, — ответил он, и едва произнес эти слова, как понял, что действительно хочет; это именно то, чего бы он желал. — Я тоже клянусь вам в верности, если вы примете меня, государь.

Король взял в свои ладони руки Родриго, потом также взял руки Альвара.

— Так пойдем же вперед отсюда и начнем отвоевывать потерянную когда-то землю.

Казалось, он хотел сказать больше, но не сказал. Они встали и пошли обратно, в Орвилью. Но Альвар, не в силах удержаться от мыслей даже в такой момент, сказал себе: «А чья земля будет разрушена и потеряна во время нашего похода?»

Он знал ответ. Это был не совсем вопрос. В душе новоявленного герольда Вальедо боролись гордость и пронизывающее до костей дурное предчувствие.

Приблизившись к деревне, он увидел Джеану. Она стояла у северных ворот и ждала их рядом с Аммаром ибн Хайраном. И, глядя на ее маленькую, прямую фигурку при смешанном свете лун, Альвар почувствовал, как к нему возвращается и любовь тоже, горькая и сладкая, среди оружия и крови, пролитой сегодня ночью и которой предстоит пролиться в грядущие дни.

Она издалека видела, как оба они опустились на колени: сначала Родриго, потом Альвар.

Стоящий рядом Аммар мягко произнес:

— Сейчас он стал министром. — И когда она быстро взглянула на него, прибавил: — Так лучше для них обоих, для Родриго и короля. Ему следовало быть министром все эти годы.

Она взяла его за руку. За ними плыл дым, хотя костры почти все погасли. Хусари был с ее родителями и двумя детьми, которых они спасли из квартала киндатов. Королева Вальедо пришла к ним. Она сказала, что Исхак и его семья — ее гости и останутся ими так долго, как пожелают. Она вела себя любезно и приветливо, но было очевидно, — по крайней мере, для Джеаны, — что королева Инес никогда раньше не встречалась и не разговаривала с киндатами и не совсем понимала, как себя вести.

Возможно, это не должно было ее беспокоить, но сегодня беспокоило. Джеане хотелось спросить у Инес из Вальедо, нет ли поблизости пухлых младенцев, которых можно приготовить на завтрак киндатам, но в этот вечер погибло слишком много детей, и у Джеаны не осталось сил на подлинный гнев. Она очень устала.

Она понимала, что эту приветливую встречу для них подготовил Бернар д'Иньиго, лекарь из крепостей тагры. Кажется, он спас жизнь королевы, применив знания, взятые из трактатов Исхака. Он выучил язык ашаритов и киндатов много лет назад, как он признался Джеане. Этот худой человек с печальным лицом — хороший лекарь, нельзя отрицать.

— А почему бы ему не быть им? — подумала Джеана. — Если он не поленился учиться у нас…

Несправедливая мысль, но сегодня Джеана не слишком старалась быть справедливой. Д'Иньиго вызвался первым дежурить у постели сына Родриго. Мать и брат Диего тоже остались с ним. В присутствии Джеаны не было необходимости. Лекари из Вальедо занимались горсткой тех, кто выжил после нападения. Всего горстка; остальные погибли, зверски зарубленные.

«Они пришли из пустыни», — вспомнила Джеана, глядя на порубленные тела, вдыхая запах обугленной человеческой плоти. Слова ее отца, сказанные давным-давно: «Если ты сможешь понять звезднорожденных Ашара…»

— Кто мои враги? — спросила Джеана вслух, оглядывая деревню.

Наверное, что-то такое было в ее голосе, намек на возможность потерять самообладание. Аммар молча обнял ее рукой за плечи и повел прочь. Они обошли Орвилью по периметру, но Джеана, не в силах успокоиться, все время ловила себя на том, что оглядывается на угасающие костры и вспоминает их.

Кто мои враги? Жители Фезаны? Здешние мувардийцы? Солдаты священной армии Джада, которые учинили погром в Соренике? Вальедцы, которые сожгли эту деревню прошлым летом? Ей хотелось плакать, но она боялась позволить себе это.

У Аммара на одной руке была рана, она осмотрела ее при свете факелов; рана оказалась несерьезной. Он ей так и говорил, но ей необходимо было увидеть самой. Она отвела его к реке, промыла и перевязала рану. Чтобы хоть чем-то заняться. Стоя на коленях, она окунула кусок ткани в холодную воду и вымыла лицо, глядя вниз на дрожащую на Таваресе дорожку лунного света. Глубоко вдохнула в себя ночной воздух.

Они пошли дальше, вдоль ограды, на север. И там увидели короля Рамиро вместе с Родриго и Альваром на лугу, среди травы. За ними простиралась темная, бескрайняя пустота. Джеана увидела, как Родриго скрестил на груди руки и крепко прижал их к себе. Было уже очень поздно. Дул ночной ветер.

«Куда бы ни дул ветер…»

Потом они увидели, как Родриго и Альвар встали на колени перед королем, а затем поднялись.

— Кто мои враги? — через какое-то время спросила Джеана.

— Это мои враги, я полагаю, — сказал Аммар.

— А твои кто?

— Очень скоро мы об этом узнаем больше, любимая. Смотри и слушай. Вероятно, скоро я получу выгодное предложение.

Теперь его голос звучал холодно, но она знала, что это самозащита. Вероятно, она лучше любого другого человека в мире чувствовала то, что связало Аммара ибн Хайрана и Родриго Бельмонте друг с другом, хоть это и казалось невероятным.

Сейчас Джеану охватило предчувствие расставаний, сегодня ночью наступало завершение. И из-за этого ей тоже хотелось плакать.

Они ждали. Трое мужчин прошли по темной траве и приблизились к ним у ворот. Она увидел, что Альвар тоже ранен. У него на плече запеклась кровь. Ни слова не говоря, Джеана подошла к нему и начала осторожно оттягивать свободную ткань сорочки, чтобы открыть находящуюся под ней рану. Он взглянул на Джеану, потом отвел глаза и стоял тихо, пока она осматривала его рану.

— Аммар. Я надеялся отыскать тебя, — тихо произнес Родриго. — У тебя найдется минута для разговора? — Он говорил на языке Эспераньи.

— Для тебя — всегда, — серьезно ответил ибн Хайран на том же языке.

— Король Вальедо оказал мне честь, попросив стать его министром.

Джеана посмотрела на него. Аммар наклонил голову.

— Ты тоже оказал ему честь, если согласился.

— Я согласился. Аммар тонко улыбнулся.

— Бадир Рагозский будет огорчен.

— Представляю себе. К сожалению, я намереваюсь дать ему еще больший повод для огорчения.

— Каким образом?

«Это похоже на танец, — подумала Джеана, — этот официальный тон гораздо больше маскировал истину, чем слова». Она стояла рядом с юным Альваром, слушала и перестала даже притворяться, что осматривает его плечо. Все равно было слишком темно.

— Полагаю, что обладаю достаточными полномочиями, чтобы сделать тебе предложение от имени короля Вальедо.

«Он был прав», — подумала Джеана. Откуда Аммар так точно это знал? На это нет ответа, разве что вспомнить, кем он был. Кем они оба были. В ветре с севера она ощущала, как что-то быстро близится к концу.

Аммар ответил:

— Предложения меня всегда интересуют. А ты всегда делаешь интересные предложения.

Родриго заколебался, подыскивая слова.

— Пока мы стоим здесь, король Руанды Санчес скачет в Салос вдоль реки, а армия Халоньи приближается к Рагозе.

— А! Халонья выступила! Королева Фруэла едет, чтобы отомстить за своего погибшего капитана?

При этих словах король Рамиро криво усмехнулся.

— Нечто в этом роде, — без улыбки ответил Родриго. — За все эти годы погибло очень много капитанов.

— Увы, это правда. «Война питается сердцами храбрецов, подобно дикому псу».

— Я знаю эту строчку, — внезапно произнес король Вальедо. — Это написал ибн Хайран из Альджейса.

Аммар повернулся к нему, и Джеана поняла, что он удивлен, как бы ни старался это скрыть.

— К вашим услугам, государь. Эта строчка лучше звучит на ашаритском языке.

Теперь пришла очередь короля выказать удивление. Он метнул взгляд на Родриго, потом снова посмотрел на Аммара.

— Я не имел… это вы? — Он снова повернулся к Родриго, высоко подняв брови.

Родриго хладнокровно сказал:

— Мы одновременно оказались в ссылке в Рагозе в прошлом году. И с тех пор стали соратниками. Он приехал сюда, несмотря на то, что ему грозит смерть за появление на земле Картады, чтобы вызволить Исхака бен Йонаннона и его жену из Фезаны. Джеана бет Исхак, которая здесь стоит, — лекарь моего отряда. Ибн Хайран был бы убит мувардийцами, если бы они узнали, что он находится в городе.

— Смею сказать, здесь нет взаимной любви, — пробормотал король Рамиро. Он был высоким, красивым мужчиной. И еще он узнал строчку из поэмы Аммара. — Или есть? — спросил он.

— Я пытаюсь это выяснить, — сказал Родриго. — Аммар, мы всегда думали, что, если эта армия и две другие двинутся на юг, Язир ибн Кариф, вероятно, появится на полуострове к концу лета или следующей весной. Прежнему Аль-Рассану, каким он был, приходит конец.

— С грустью признаю это, — услышала Джеана тихий ответ человека, которого любила. — Скажи мне, кто вспомнит сады Аль-Фонтаны в будущем? Или слоновую кость в храмах Рагозы?

— На это я не знаю ответа, — сказал Родриго. — Возможно, ты поможешь нам всем вспомнить, я не знаю. У меня более насущные заботы. Король сообщил мне, что эта кампания должна стать наступательной войной Вальедо, а не священной войной, хотя с нами здесь находятся клирики и все выглядит как священная война.

— О, прекрасно! — слишком весело ответил Аммар. — Означает ли это, что только тех, кто будет оказывать вам сопротивление, станут прибивать гвоздями к столбам или сжигать живьем, пока клирики будут петь гимны Джаду?

— Нечто в этом роде, — ровным голосом подтвердил Родриго.

— Альмалик Картадский — уже покойник, — тихо вставил король Рамиро, — за то, что он пытался сделать с королевой. А мувардийцам, когда мы их найдем, нечего надеяться на мою жалость. Особенно после сегодняшней ночи. Но сердце у меня не лежит к убийству — ради собственного блага или чтобы доставить удовольствие священникам.

— А, — произнес Аммар самым насмешливым тоном, — мягкое завоевание. Всадники Джада машут руками веселым ашаритским фермерам, проезжая мимо. И чтобы ваши храбрые солдаты были довольны — что? Зарубите на ходу нескольких киндатов? Их-то никому не будет жалко, правда?

Родриго не захотел клюнуть на эту приманку.

— Это война, Аммар. Мы уже не дети. Есть Ашар и есть Джад, и будут твориться отвратительные вещи. После нескольких сотен лет, когда другая армия плывет в Сорийю, будут вещи даже хуже.

— Интересно, что может быть хуже отвратительных вещей?

— Ты не это имеешь в виду, — сказал Родриго. — Но у меня есть частичный ответ. Хуже — это когда то небольшое пространство, которое еще осталось, чтобы люди могли перемещаться взад и вперед между мирами, исчезнет, потому что эти миры утонут в ненависти. Это еще может случиться с нами. — Он заколебался. — И, вероятно, случится, Аммар. У меня не больше иллюзий, чем у тебя. Не будет веселых фермеров там, где пройдет эта армия. Мы будем завоевывать, если сможем, и делать то, что должны, а потом попытаемся править здесь, как халифы и властители городов правили джадитами и киндатами среди вас.

— Как это… прагматично с вашей стороны, — ответил Аммар с ледяной улыбкой. «Он рассердился, — видела Джеана, — и не старается это скрыть».

Родриго тоже это увидел. Он сказал:

— Ты считаешь, что мы подходящая мишень для твоих чувств в данный момент?

— Подходящая, за неимением лучшей.

— Чего бы ты от меня хотел? — внезапно воскликнул Родриго. В наступившей тишине Джеану охватило чувство, как когда-то в Рагозе, что для этих двоих, которые сейчас в упор смотрели друг на друга, больше никого на свете не существует в это короткое мгновение.

Это мгновение пришло, ненадолго задержалось, а затем ушло. Джеане показалось, что она увидела, как это произошло, как что-то умчалось от этих двоих людей, быстрее, чем любые кони, и исчезло во тьме.

— Чего бы я от тебя хотел? — Голос Аммара смягчился. Теперь он заговорил по-ашаритски. — Наверное, невозможного. Поезжай домой. Разводи лошадей, воспитывай сыновей, люби жену. — Он повернулся к королю Вальедо. — Превратите свою страну — всю Эсперанью, если сможете ее объединить, — в землю, которая понимает не только войну и праведную набожность. Отведите в своей жизни место для большего, чем боевые песни для поднятия духа солдат. Научите ваш народ понимать… сады, необходимость фонтанов, музыку.

Пронесся порыв ветра. Ибн Хайран покачал головой.

— Простите меня. Я веду себя очень глупо. Я устал и понимаю, что вы тоже устали. Те известия, которые вы мне сообщили, не совсем неожиданны, но они действительно означают гибель того, что я… что было мне дорого.

— Я это знаю. — Голос Родриго был твердым, как скала. — Я бы хотел, чтобы ты помог сохранить в живых частицу Аль-Рассана. Я сказал, что у меня есть предложение. Если король не будет возражать, я бы предложил тебе определенные посты в Аль-Рассане, а потом разделить со мной пост министра Вальедо.

Джеана услышала, как потрясение ахнул Альвар де Пеллино, и увидела, что король сделал невольный жест. Родриго только что предложил отдать половину своей власти ашариту.

Аммар тихо рассмеялся. Он посмотрел на короля, потом снова на Родриго.

— Тебе нравится удивлять людей, правда? А я-то считал это своим собственным грехом.

И снова Родриго не улыбнулся.

— Мне это кажется достаточно простым. У нас слишком мало людей, чтобы захватить и заселить Аль-Рассан. Нам нужны звезднорожденные — и киндаты, — чтобы остаться здесь, обрабатывать землю, вести дела, платить налоги… Возможно, когда-нибудь они станут джадитами так же, как наши люди многие века принимали веру в Ашара. Если наш поход будет успешным, мы окажемся очень немногочисленным народом в очень обширной стране. Чтобы сыновья и дочери Ашара оставались спокойными и хорошо управляемыми, нам нужен человек их собственной веры. Нам потом понадобится очень много таких людей, но в данный момент есть только один человек, которому я могу доверить столь большую власть и который может установить такое равновесие, и этот человек — ты. Ты поможешь нам управлять Аль-Рассаном? Той его частью, где мы будем править. Аммар снова повернулся к королю.

— Он красноречив, когда хочет, не так ли? Он вас убедил? — В его голосе снова звучала резкая ирония. — Это вам кажется достаточно простым?

Кони убегали прочь, в ночную тьму. Джеана почти видела их воочию, таким живым был для нее этот образ: гривы развевались на ветру от быстрой скачки под лунами и мчащимися тучами.

— Он меня удивил, — осторожно произнес король Рамиро. — Но не больше, чем я удивился, обнаружив вас в моем лагере. Да, сэр Родриго излагает простые истины, и я умею их расслышать, как и любой другой, надеюсь. Что касается меня, то я тоже предпочитаю изящные дворец или часовню тем, которые просто защищают от дождя и ветра. Я сознаю, чем был Аль-Рассан. Я читал ваши стихи и стихи других здешних поэтов. Среди нас есть те, кто, возможно, надеется на костры из плоти во время нашего движения на юг. Я бы предпочел не оправдать их ожиданий.

— А ваш брат? А ваш дядя?

Губы короля Рамиро снова скривились в усмешке.

— Я бы предпочел, — пробормотал он, — не оправдать и их ожидания тоже.

Аммар громко расхохотался. И снова Родриго не улыбнулся. Полностью владея собой, он ждал ответа, как поняла Джеана. И он этого хотел. Ей казалось, что она это тоже поняла. Его сын чуть не умер сегодня ночью. Еще мог умереть. Родриго Бельмонте не хотел пережить еще одну потерю.

Смех Аммара замер. Неожиданно он взглянул на нее. Она смотрела ему прямо в глаза, но при лунном свете трудно было определить их выражение. Он снова повернулся к Родриго.

— Я не могу, — решительным тоном произнес он. Мысленным взором Джеана видела, что кони исчезли, пропали из виду.

— Это будут мувардийцы, — быстро проговорил Родриго. — Ты это знаешь, Аммар! Рагоза не сможет устоять даже против Халоньи, поскольку половина ее войск состоит из наемников-джадитов. Когда верховный клирик появится у ее стен и заговорит о священной войне…

— Я это знаю!

— А Фезана не выдержит нашей осады. Ты это тоже знаешь! Она падет еще до конца лета.

— Я знаю этот город, — тихим голосом вставил король Рамиро. — Я там жил в молодости, в ссылке. И сделал кое-какие наблюдения. Если только оборонительные укрепления не сильно изменились, то я считаю, что смогу взять Фезану, даже с ее новым гарнизоном.

— Это возможно.

Родриго продолжал с отчаянием в голосе:

— А затем Язир и Галиб переправятся через пролив, чтобы встретить нас. Аль-Рассан будет принадлежать или им, иди нам, Аммар. Клянусь твоим и моим богом, ты должен это понимать! Картада, Рагоза, твои воспоминания о Силвенесе… их уже невозможно спасти. Даже ты не сможешь сплясать этот танец среди костров. И, несомненно, несомненно, Аммар, ты понимаешь…

— Я должен попытаться. — Что?

— Родриго, я должен попытаться. Сплясать этот танец. Родриго замолчал, тяжело дыша, словно конь, которого остановили слишком резко.

— Ваша вера так много значит для вас? — Голос короля Рамиро звучал задумчиво. — Я слышал другие рассказы. Она значит так много, что вы готовы служить воинам пустыни, зная об их обычаях и что они принесут вашей земле?

— Моя вера? Я бы выразился иначе, государь. Я бы сказал — моя история. Не только Аль-Рассан, но Аммуз, Сорийя… Ашар в пустыне нашей родины под звездами. Наши мудрецы, наши певцы, халифы восточного мира. — Аммар пожал плечами. — Мувардийцы? Они — часть всего этого. У каждого народа есть свои фанатики. Они приходят, меняются, снова приходят в новом обличье. Простите меня за эти слова, но если королем Вальедо может быть столь мыслящий человек, как вы, — потомок королевы Васки, да славится ее имя! — мне ли отрицать возможность того, что подобная благодать снизойдет на одного из сыновей песков? Возможно, это произойдет среди соблазнительных фонтанов и струящихся рек Аль-Рассана?..

— Ты предпочитаешь быть среди них. — Джеана услышала горечь в голосе Родриго.

Аммар взглянул на него.

— В качестве соратников? Друзей? Разве я безумен? Родриго, я похож на сумасшедшего? — Он покачал головой. — Но мувардийцы, кто они такие? Точно такие же, какой была королева Васка, каким остается до сих пор большинство людей у тебя на севере. Добродетельные, убежденные, не умеющие прощать. Страшащиеся всего, что выходит за рамки их понимания мира. Племена пустыни не знают цивилизации? Согласен. Но признаюсь, что нахожу мало ценного и в городах Эспераньи. Пустыня — суровое место, даже более суровое, чем ваши северные земли зимой. Видит Ашар, у меня нет духовного родства с мувардийцами. Но еще меньше у меня общего с теми, кто совершает паломничество на остров Васки, проделав весь путь на коленях. Предпочитаю ли я общество племен пустыни? Опять-таки, если выразиться несколько иначе и потом оставить эту тему, Родриго, то мои последние слова, пока мы не поссорились, будут такими: наверное, если Аль-Рассану суждено погибнуть, то я бы предпочел пасти верблюдов в Маджрити, чем стать пастухом в Эсперанье.

— Нет! Это не может быть последним словом, Аммар! — Родриго отчаянно замотал головой. — Как я могу позволить тебе уехать к ним? Ты знаешь, что они с тобой сделают?

Аммар снова улыбнулся, на этот раз смущенно.

— Что они сделают? Отберут у меня бумагу и чернила? Для начала Альмалик Второй почти наверняка назначит меня каидом армий Картады. Полагаю, Галиб ибн Кариф и я однажды разойдемся в мнениях по вопросу о том, кто командует нашими объединенными силами, и я вежливо уступлю ему. Я знаю из надежных источников, что он носит на шее ремешок, сплетенный из крайней плоти тех, кто ему не уступил. — Улыбка Аммара погасла. — Что будет после, я не знаю. Может дойти и до выпаса верблюдов. Оставь это, Родриго, пожалуйста. — Он помолчал. — Однако встает вопрос о Джеане.

— Нет никакого вопроса.

Она ожидала этого, и была готова. Четверо мужчин повернулись к ней.

— Аммар, если я могу быть уверена, что мои родители в безопасности с Родриго и королем, тогда, боюсь, ты вынужден будешь позволить мне ехать с тобой — или я убью тебя, еще до того как ты покинешь этот лагерь.

Она увидела, как Родриго Бельмонте улыбнулся в первый раз за эту ночь, и знакомое выражение смягчило его лицо.

— Вот как. Значит, ты познакомилась с моей женой? Джеана повернулась к нему.

— Да. Госпожа Миранда оказалась такой красивой и любезной, как о ней говорили другие. Она позволила бы тебе оставить ее при подобных обстоятельствах, сэр Родриго?

Аммар быстро начал:

— Это не то же…

— Это то же самое. Почти никакой разницы, — резко перебила Джеана. Она боялась, что усталость снова заставит ее расплакаться, а ей этого совсем не хотелось.

— Послушайте, — произнес король Вальедо, — я сожалею, что приходится высказываться по делам сердечным, но мне нужно знать, почему я должен позволить человеку, который сам провозгласил себя будущим каидом моих врагов, уехать.

У Джеаны пересохло в горле. Сердце ее глухо забилось. Об этом она не подумала.

— Вы должны позволить ему уехать, — тихо ответил Родриго.

Король метнул в него острый взгляд, и Джеана заметила, что он старается сдержаться. То, что он только что сказал, привело ее в ужас. По правде говоря, учитывая начавшуюся войну, она не видела причин, по которым король обязан позволить им уехать. У Аммара был шанс, он получил потрясающее предложение, а сейчас…

— Должен? — спросил Рамиро Вальедский. — Мне никогда не нравилось это слово, сэр Родриго.

— Государь, простите меня, — хладнокровно ответил Родриго, — но у меня — у нас — сто пятьдесят человек находятся в армии Рагозы. Они там в ловушке. Когда придет весть о том, что вы вступили в Аль-Рассан, и что я с вами, и что король Халоньи тоже отправился на юг, то, полагаю, эмиру Рагозы Бадиру посоветуют уничтожить мой отряд, до того как его используют против него. Лицо Аммара стало мрачным.

— Ты считаешь, что Мазур даст такой совет?

— Бен Аврен или кто-нибудь другой. Помнишь прошлую осень? Бадир дал тебе названную тобой цену, равную моему жалованью и жалованью всех воинов моего отряда. По этой мерке он совершит менее значительный поступок, уничтожив их, чем мы, если бы убили тебя.

— Ты играешь словами. Это не настоящая мерка, Родриго.

— А какая настоящая? Во время войны? Им грозит смертельная опасность. Я должен попытаться их спасти. Ты — лучший для меня способ сделать это, и в данный момент — единственный. Цена твоей свободы такова: ты сделаешь так, чтобы моим людям разрешили покинуть ту армию и прибыть сюда, и поклянешься в том своей честью.

— А если я не смогу?

На этот раз ответил король. Его гнев уже улетучился.

— Вы согласитесь вернуться и предстать перед моим судом, и дадите в том клятву. Настоящая мерка или нет, если эмир Бадир дал такую цену за ваши услуги, я тоже готов ее заплатить.

— Согласен, — тихо ответил Аммар.

— Ты можешь освободить их и все равно вернуться, — быстро прибавил Родриго. «Он не из тех, кто легко сдается, если вообще сдается, — поняла Джеана. — И он готов поступиться гордостью». В его голосе звучала мольба.

Она увидела, что Аммар тоже ее услышал. Он должен был ее услышать. Снова эти двое посмотрели друг на друга, но к этому моменту кони давно уже ускакали далеко в слишком просторную, слишком темную ночь. Все было кончено.

Аммар тихо сказал:

— Мы отказались сражаться друг с другом в тот день, в Рагозе.

— Я помню.

— Они предлагали это ради развлечения. Теперь мир стал другим, — произнес ибн Хайран с невольным смущением. — Мне… очень жаль говорить это. Больше, чем я могу выразить. Родриго, я бы хотел…

Он на мгновение задумался, потом развел руками и замолчал.

— У тебя есть выбор, — сказал Родриго. — Сегодня ты делаешь выбор. Ты получил от нас предложение.

Аммар покачал головой, и когда заговорил, в его голосе тоже звучали нотки отчаяния.

— Это не совсем выбор, — сказал он. — Здесь нет выбора. Я не могу отвернуться от этой земли, теперь, когда она в таком горестном положении. Ты понимаешь? Родриго, ты один из всех людей, должен это понять. — Они услышали его короткий, хорошо знакомый, издевательский смешок. — Я — тот человек, который убил последнего халифа Аль-Рассана.

И, услышав эти слова, Родриго Бельмонте склонил голову, словно смирившись с падающим на его шею мечом. Джеана видела, как поднял руку Аммар, словно хотел прикоснуться к нему, но потом опустил ее.

Она услышала, как рядом с ней плачет Альвар де Пеллино. Позже она вспомнит эти слезы и будет любить его за них.

Ее родители спали, и двое спасенных детей тоже, в палатках, выделенных им королевой. Джеана заглянула к ним, а потом пошла, как обещала, сменить Бернара д'Иньиго у постели больного. Ей следовало за это время поспать, но в эту ночь, очевидно, спать не придется. Ей, во всяком случае.

Она к этому привыкла. Лекарям часто приходится нести ночное дежурство рядом с теми, кому они могут помочь в борьбе с наступлением последней тьмы. Но эта ночь не походила ни на одну из прожитых ею до сих пор. Она означала, в подлинном смысле, завершение всего, что Джеана знала прежде.

Бернар д'Иньиго устало улыбнулся ей, когда она подошла. Он прижал палец к губам. Джеана увидела, что Фернан уснул на земле рядом с братом. И его мать тоже, лежа головой на подушке и накрывшись маленьким одеялом.

— Отдохните, — шепнула Джеана лекарю-джадиту. — Я подежурю остаток ночи. — Д'Иньиго кивнул головой и встал. На ходу он слегка пошатывался. Они все смертельно устали.

Джеана посмотрела на Диего. Он лежал на спине, головой на сложенных одеялах. В ней снова проснулся лекарь. Она опустилась на колени, взяла его за запястье и тут же почувствовала прилив надежды. Его пульс бился сильнее и не так часто.

Она подняла взгляд и махнула рукой. Стоящий неподалеку с факелом солдат подошел ближе.

— Посвети мне, — шепнула она.

Она приподняла закрытые веки мальчика и посмотрела, как зрачки реагируют на свет: одинаково, и оба находятся в центре глаз. Тоже хорошо. Он был очень бледен, но этого следовало ожидать. Жара нет. Повязка держится прочно.

Он в удивительно хорошем состоянии. Несмотря на все, что произошло. Джеану снова охватила дрожь от гордости и изумления. Этот мальчик, по всем законам, по всей науке, должен был умереть.

И он бы умер, если бы его лечила Джеана. Если бы его лечил Бернар д'Иньиго или любой другой лекарь, которого она могла вспомнить. Он жив, его сердце бьется уверенно, дыхание равномерное, потому что Исхак бен Йоннанон все еще, после пяти лет во тьме, самый смелый и самый одаренный хирург на свете. Кто стал бы это отрицать после нынешней ночи? Кто посмел бы?

Джеана покачала головой. Ложная гордость. Неужели такие вещи так много значат даже сейчас? И да, и нет. Во время войны, перед лицом стольких грядущих смертей, Исхак вернул потерянную жизнь. Каждый лекарь — и, конечно, его дочь, — невольно ощутил бы маленькую, драгоценную победу, выигранную у тьмы.

Она кивнула, и солдат с факелом отошел. Джеана устроилась рядом с мальчиком, который еще не очнулся. Она велела Аммару непременно отдохнуть до утра; возможно, она и сама сможет позволить себе подремать, в конце концов.

— С ним все в порядке?

Это голос его матери. Жены Родриго. Джеана, глядя на нее в темноте, вспомнила все те надуманные, кровожадные истории, которые он о ней рассказывал. А теперь перед ней была маленькая, очень красивая женщина, которая лежала на холодной земле рядом со своим сыном, и в ее голосе звучал страх.

— Он хорошо справляется. Утром, возможно, очнется. Сейчас ему необходим сон.

Ее глаза снова привыкли к темноте. Она видела эту женщину чуть яснее, по другую сторону от Диего.

— Д'Иньиго мне сказал, что… никто никогда еще не делал такой операции.

— Это правда.

— Ваш отец… его ослепили за то, что он спас кому-то жизнь?

— Матери и новорожденному. Во время родов. Для этого ему пришлось прикоснуться к женщине-ашаритке.

Миранда Бельмонте покачала головой.

— Почему мы так поступаем друг с другом?

— На это я не знаю ответа, госпожа. Последовало молчание.

— Родриго много раз упоминал о вас, — тихо сказала Миранда. — В своих письмах. Он отзывался о вас только с похвалой. О своем лекаре-киндате. — Джеане показалось, что на ее лице промелькнула тень улыбки. — Я ревновала.

Джеана покачала головой.

— Человек, которого любят так, как вас, не должен испытывать ревность.

— Собственно говоря, я это знаю, — ответила Миранда Бельмонте. — Это великий дар моей жизни. Если Диего выживет, благодаря вашему отцу, у меня будет два таких дара. Это слишком много. Я этого недостойна. Это меня пугает.

Последующая пауза затянулась. Через несколько минут Джеана поняла, что женщина снова уснула.

Она сидела рядом со спящим мальчиком, опираясь спиной на тяжелый мешок сушеных фруктов, который чья-то добрая душа поставила рядом. Она размышляла о смерти и рождении, о зрении и слепоте, о лунах, солнце и звездах. О войне между Ашаром и Джадом, о дожде, падающем на киндатов во время их скитаний по миру. Она думала о любви и о том, что когда-нибудь родит собственного ребенка.

Джеана услышала приближающиеся шаги и поняла, кто это. Собственно говоря, в глубине души она была уверена, что этот последний разговор еще предстоит ей нынешней ночью.

— Как он? — спросил Родриго тихо, присев на корточки рядом с ней. Он смотрел на своего сына. Его лицо оставалось в темноте.

— Настолько хорошо, насколько мы можем надеяться. Я уже сказала твоей жене, что утром он может проснуться.

— Мне хочется при этом присутствовать.

— Конечно.

Родриго встал.

— Пройдешься со мной?

Она знала. Откуда она это знала? Как сердце умеет видеть?

— Только не далеко от него, — прошептала она, но поднялась, и они отошли немного в сторону, миновав солдата с факелом. Они остановились у реки, возле маленькой хижины, которую Джеана помнила. Одна из немногих, которые не сгорели в прошлом году. Кузен Гарсии де Рада убил здесь женщину и нерожденного ребенка. Ее жизнь описала круг и вернулась на это место. В ту ночь она встретила Родриго и Аммара. Обоих.