Эрих Кестнер
      Эмиль и трое близнецов
      Перевод Л. Лунгиной
      ПРЕДИСЛОВИЕ
      Ровно через два года после той истории, которая случилась у Эмиля с господином Грундайсом, со мной произошел на Кайзераллее удивительный случай.
      Собственно говоря, я собирался сесть в трамвай 177, чтобы поехать в Штеглиц. Правда, никаких особых дел у меня там не было, но я люблю гулять в таких районах города, которые не знаю и где меня не знают. Там мне легко вообразить, что я нахожусь где-то на чужбине. А когда я чувствую себя совсем одиноким и потерянным, я быстро еду домой, уютно располагаюсь у себя и пью кофе.
      Ничего не поделаешь, уж такой я человек. Но мое кругосветное путешествие в Штеглиц в тот день так и не состоялось. Потому что когда подошел трамвай и я уже занес ногу, чтобы опустить ее на ступеньку первого вагона, я вдруг увидел, что с передней площадки сходит странного вида человек в черном котелке. Он опасливо огляделся по сторонам, словно совесть его была нечиста, потом торопливо обогнул вагон, пересек улицу и поднялся на террасу кафе "Жости".
      Я задумчиво проводил его взглядом.
      - Вы что, садитесь? - спросил у меня кондуктор.
      - Как видите, - ответил я.
      - Тогда поторопитесь, - строго сказал он.
      Но я не поторопился, а, наоборот, застыл на месте от изумления, не в силах оторвать взгляда от прицепного вагона.
      Дело в том, что с прицепа слез мальчишка с чемоданом в одной руке и с букетом цветов, завернутым в папиросную бумагу, в другой. Он тоже все оглядывался, потом потащил свой чемодан к газетному киоску на углу, спрятался за ним, поставил чемодан на тротуар, а букет положил на чемодан и посмотрел вокруг.
      Кондуктор все еще ждал меня.
      - Все, у меня лопнуло терпение! - крикнул он в конце концов. - Не хотите ехать - не надо, не силком же вас тащить! - Он дернул за шнур, и трамвай 177 поехал без меня в Штеглиц.
      Господин в котелке сел на террасе за столик и подозвал официанта. Мальчик, притаившись за киоском, наблюдал за ним, не спуская с него взгляда.
      Я все еще стоял у остановки как истукан. (Кто-нибудь из вас знает, как выглядят истуканы? Я лично понятия не имею.)
      Ну и ну! Я просто глазам своим не верил. Ведь два года назад господин Грундайс и Эмиль Тышбайн сошли с трамвая на этом самом углу! И теперь все это снова повторяется? Здесь что-то не то.
      Я потер глаза и снова бросил взгляд на террасу кафе "Жости". Господин в котелке сидел там по-прежнему! А мальчик за газетным киоском устало присел на чемодан; вид у него был очень огорченный.
      Я подумал: правильней всего будет подойти к мальчику и спросить его, что все это означает. И если он мне еще скажет, что у него украли сто сорок марок, я залезу на ближайшее дерево.
      Так вот, направился к мальчику, сидящему на чемодане, и сказал ему:
      - Добрый день. Что у тебя случилось?
      А он сидел как пень и молчал, словно не слышал моего вопроса, и по-прежнему не спускал глаз с террасы кафе.
      - Скажи, не украли ли у тебя, случаем, сто сорок марок? - спросил я тогда.
      Тут он наконец поглядел на меня, утвердительно кивнул и сказал:
      - Да, украли. Вот тот негодяй, который сидит там, на террасе кафе.
      Я не только не успел залезть на ближайшее дерево, как собирался, но даже головой покачать не успел, потому что за спиной загудел клаксон. Мы испуганно обернулись, но увидели не машину, а мальчишку, который над нами смеялся.
      - Что тебе надо? - спросил я. Он снова загудел и заявил:
      - Меня зовут Густав.
      У меня в горле пересохло. Просто с ума можно сойти! А может, мне все это снится?
      А по Траутенауштрассе к нам тем временем бежал какой-то человек и возмущенно махал руками. Он остановился прямо передо мной и заорал:
      - Чего вы здесь торчите! Суете свой нос в чужие дела! Вы же нам съемки срываете.
      - Какие такие съемки? - спросил я с любопытством.
      - Вы что-то туго соображаете! - взорвался разгневанный господин.
      - Это у меня с рождения, - невозмутимо ответил я.
      Мальчики рассмеялись. А Густав с клаксоном объяснил мне:
      - Мы ведь снимаем фильм.
      - Ну да, - подхватил мальчик с чемоданом. - Фильм про Эмиля. И я играю Эмиля.
      - Да пройдите же наконец! - взмолился ассистент. - Пленка стоит дорого.
      - Извините, что помешал, - сказал я и пошел своей дорогой.
      А ассистент побежал назад к грузовичку, в котором была вмонтирована кинокамера, и оператор снова приступил к съемкам.
      Я дошел, прогуливаясь, до сквера на площади Никольсбург и сел на скамейку. Я просидел так довольно долго, рассеянно глядя перед собой. Правда, я уже где-то слышал краем уха, что снимают фильм про Эмиля, но потом это совсем выпало у меня из головы. Ну, а если вдруг становишься свидетелем того, как история, происшедшая два года назад, снова точь-в-точь повторяется - и чемодан, и букет цветов, и клаксон, и котелок, - то у тебя, естественно, глаза на лоб полезут от удивления!
      Немного погодя ко мне подсел высокий худощавый господин. Он был постарше меня, носил пенсне и глядел на меня, посмеиваясь... Наконец он сказал:
      - С ума можно сойти, верно? Думаешь, что то, что происходит вокруг тебя, - это живая жизнь, а потом оказывается, что это лишь воспроизведение давным-давно случившихся событий.
      Он сказал еще что-то вроде того, что искусство - это всегда обман. Впрочем, ничего дурного он этим сказать не хотел. Мы с ним поговорили немного на эту тему, а когда оказалось, что мы ее исчерпали, мой собеседник заметил:
      - На этой сугубо штатской скамье сыщики скоро будут держать военный совет.
      - Откуда вы знаете? Вы что, тоже из съемочной группы?
      Он рассмеялся:
      - Нет, что вы! Я просто жду здесь своего сына. Он хочет быть на съемках. Потому что он был тогда одним из сыщиков.
      Тут я немного взбодрился, внимательно посмотрел на моего соседа и сказал:
      - Разрешите, я попробую догадаться, кто вы такой?
      - Прошу вас, - ответил он весело, его все это явно забавляло.
      - Вы - советник юстиции Хаберланд, отец Профессора!
      - Догадались! - воскликнул он. - Но откуда же вы это знаете? Вы что, читали книгу "Эмиль и сыщики"?
      - Нет, я ее написал.
      Это сообщение почему-то чрезвычайно обрадовало советника юстиции. И через несколько минут мы уже разговаривали друг с другом, как друзья детства, и даже не заметили, что к скамейке подошел мальчик. Он снял гимназическую фуражку и поклонился.
      - Ах, вот и ты! - воскликнул советник юстиции Хаберланд.
      Я узнал Профессора с первого взгляда. Правда, он вырос с тех пор, как я его видел, не очень, но все же вырос. Я протянул ему руку.
      - Вы - господин Кестнер, - сказал он.
      - Так точно! - воскликнул я. - Тебе нравится, как они снимают фильм про вашу историю?
      Профессор поправил очки.
      - Они стараются, этого я не отрицаю. Но такой фильм должны были бы сочинить и снимать сами ребята. Взрослые во всем этом ничего не смыслят.
      Советник юстиции засмеялся.
      - Его все еще зовут Профессор, - сказал он. - Но его уже давно пора бы звать Тайный советник.
      Ну, а потом Профессор сел на скамейку между нами и рассказал мне о своих друзьях. О Густаве с клаксоном, который недавно получил в подарок к клаксону мопед. И о Вторнике. За это время его родители переехали в Далем, но он часто бывает в Берлине, потому что скучает по своим старым товарищам. И о Блеуере, и о братьях Миттенцвай, и о Трауготте, и о Церлетте. Я узнал много новостей. Ну, а Петцольд все такой же противный парень, как два года назад. Он со всеми вечно ругается.
      - Да, что вы на это скажете? - вдруг перебил сам себя Профессор. - Я ведь стал домовладельцем.
      Он выпрямился и с гордостью поглядел на меня.
      - Я в три раза старше тебя, - сказал я, - но все еще не стал домовладельцем. Как же это у тебя так быстро получилось?
      - Это наследство от его умершей двоюродной бабушки, - объяснил советник юстиции.
      - Дом стоит на берегу Балтийского моря, - рассказывал мне Профессор, сияя от счастья. - И я приглашу к себе на летние каникулы Эмиля и всех сыщиков. - Он сделал небольшую паузу. - Конечно, если родители разрешат.
      Советник юстиции искоса кинул взгляд на сына. Смешно было смотреть, как они сквозь очки уставились друг на друга.
      - Насколько я знаю твоих родителей, - сказал советник юстиции, - они возражать не будут. Дом принадлежит тебе, а я являюсь в данном случае лишь твоим опекуном.
      - Договорились! - сказал Профессор. - А если я когда-нибудь женюсь и у меня появятся дети, я буду вести себя с ними, как ты со мной.
      - При условии, что у тебя будут такие же образцовые дети, как у твоего отца, - уточнил советник юстиции Хаберланд.
      Мальчик придвинулся поближе к отцу и тихо сказал:
      - Спасибо.
      На том разговор окончился. Мы встали и втроем пошли по Кайзераллее. На террасе кафе "Жости" стоял артист, играющий роль господина Грундайса. Он снял с головы котелок и вытер вспотевший лоб. Рядом с ним стояли режиссер, оператор и тот самый человек, что накричал на меня у газетного киоска.
      - Нет, так дело не пойдет! - раздраженно кричал актер. - Вы что, хотите, чтобы у меня был заворот кишок? Я должен съесть одну яичницу из двух яиц. Так и написано в сценарии: из двух яиц. А я съел уже восемь, но вам все мало.
      - Ничего не попишешь, старик, - сказал режиссер. - Придется снять еще дубль.
      Актер напялил котелок, с мукой воздел глаза, подозвал кельнера и печально сказал:
      - Ну что же, валяйте - несите мне еще одну яичницу!
      Кельнер принял заказ, покачал головой и воскликнул:
      - Какой дорогой фильм! И ушел на кухню.
      А ТЕПЕРЬ ПРЕДОСТАВИМ СЛОВО КАРТИНКАМ. ИХ ДЕСЯТЬ
      Во-первых,
      сам Эмиль
      Вот он и снова появился! С тех пор, как мы его видели в последний раз, прошло больше двух лет. За это время он вырос. И у него новый выходной костюм. Тоже синий. И, конечно, уже с длинными брюками! Но если он будет и дальше расти так же быстро, то на следующий год ему придется носить этот костюм с короткими штанишками. А в остальном он мало изменился. Он остался тем же образцовым мальчиком, каким был. И маму свою он любит ничуть не меньше, чем прежде. И часто, когда они бывают вместе, он говорит с нетерпением: "Надеюсь, скоро я смогу зарабатывать много денег. И тогда ты не будешь больше мыть и завивать чужие головы". А мама всегда смеется и отвечает: "Вот и отлично. Тогда я буду мух ловить".
      Во-вторых,
      старшина Йешке
      Подпись правильная. Сержант Йешке из Нойштадта успел за это время стать старшиной. Случай с памятником давно забыт. И иногда даже старшина Йешке после дежурства приходит к Тышбайнам пить кофе. А перед этим он всякий раз покупает у булочника Вирта большой пирог. И фрау Вирт, которая всегда укладывает волосы у парикмахерши фрау Тышбайн, сказала на днях своему мужу, булочнику Вирту: "Ты смекнул, Оскар, к чему дело идет?" И когда булочник отрицательно покачал головой, жена воскликнула: "Что-что, а уж пороха ты не изобретешь!"
      В-третьих,
      наследство профессора
      Вот дом, который Профессор получил в наследство от своей двоюродной бабушки. Он находится в Корлсбюттеле, на берегу Балтики. Умершая бабушка была при жизни страстной садовницей. И сад, окружающий старый двухэтажный дом, - настоящее чудо. А пляж совсем рядом. Туда можно побежать прямо в плавках через ольховую рощу. Три минуты в зеленом сумраке - и ты уже в дюнах, а у твоих ног плещется море. А деревянный мол, к которому пристают местные пароходы, уходит к самому горизонту.
      В-четвертых,
      Густав с клаксоном
      Знаете ли вы историю про человека, который нашел пуговицу, а уже к ней заказал себе костюм? Что-то в этом роде случилось и с Густавом. Сперва у него был только клаксон.
      А потом он так долго канючил, что в конце концов отец подарил ему к этому клаксону мопед. Конечно, это не мотоцикл, и, чтобы ездить на нем, прав не надо. Но жителям соседних домов вполне хватает того треска, который подымает Густав, когда заводит свой мопед или с ревом заворачивает за угол. Глядя, как он в спортивном костюме лихо вскакивает на мопед, все думают: вон едет немецкий чемпион. Занятия в школе, правда, стали хромать, но Густав не унывает. "Из класса в класс кое-как переползаю, и порядок. Что еще надо?"
      В-пятых,
      фройляйн Шапочка
      Когда мальчишке четырнадцать лет, он все еще мальчишка, часто даже сопливый мальчишка. Но едва девчонке стукнет четырнадцать, как она уже чувствует себя барышней. И только не вздумайте над ней посмеяться! Или сказать: "Ты чего так задаешься?" Кто на это решится, тому не поздоровится. Конечно, полной идиоткой Пони-Шапочка за эти два года не стала. Для этого у нее слишком сильное чувство юмора. Но если прежде она была настоящим сорванцом, то теперь она стала подростком. И бабушка не устает ей повторять: "Не торопись так, деточка, не торопись так, деточка! Старой перечницей ты всегда стать успеешь".
      В-шестых,
      паром для поездов
      Вам довелось хоть раз видеть такую переправу? Вот в Штральзунде, например, есть такие вот удивительные пароходы: они подходят к особому причалу с рельсами, и весь состав, целиком, переезжает на палубу. И пароход этот отчаливает и плывет себе по морю, плывет прямо в Данию, или на остров Рюген, или в Швецию. Там он снова причаливает к берегу, и поезд преспокойно едет дальше как ни в чем не бывало. Здорово, верно? Хорошо ехать в поезде, и на пароходе - тоже. Но как, наверное, прекрасно ехать в поезде на пароходе!
      В-седьмых
      "Три-Байрона-Три!"
      "Три-Байрона-три!" играют немаловажную роль в нашей истории. Они артисты и выступают в цирке или на эстраде. Один из Байронов - отец, а двое остальных - сыновья. Зовут их Макки и Джекки, и они близнецы, хотя Джекки больше Макки. Папу Байрона это бесит, но Джекки ничего не может поделать: он растет. Другие ребята радуются, что растут. А Джекки Байрон приходит от этого в отчаяние.
      В-восьмых,
      старый знакомый
      Перед вами - ученик официанта. Он работает в ресторане приморской гостиницы и станет когда-нибудь настоящим официантом, а может, и старшим официантом, или далее метрдотелем, а пока он помогает накрывать на стол и носить тарелки. И представьте - дел у него невпроворот: целый день крутится как белка в колесе. И все же иногда ему удается урвать часок-другой, быстро сбегать на пляж и доплыть до песчаной косы. Или сесть верхом на огромный надутый зеленый тюб - рекламу зубной пасты. И тут может случиться, что он встретит старых знакомых из Берлина и вспомнит события, происшедшие два года назад.
      В-девятых,
      капитан Шмаух
      То, что перед вами старый морской волк, видно за версту. Он капитан торгового судна, которое плавает по Балтийскому морю. Иногда оно возит древесину. Иногда - уголь. Иногда - шведскую сталь. А иногда - ром. Слишком много рома. А от морского ветра, говорят, очень-очень хочется пить. В Корлсбюттеле у капитана Шмауха есть домик, а в гавани там стоит отличная парусная яхта: она тоже принадлежит капитану. Да, чуть не забыл: мальчишка, который учится на официанта, - его племянник. На свете вообще куда больше родственников, чем думаешь.
      В Балтийском море, недалеко от берега, есть крошечный островок. Как-то давно один рыбак шутки ради отвез на этот остров пальму в кадке и высадил ее в песок. И представьте себе, в северном песке растет теперь африканская пальма, хотя вид у нее довольно жалкий. Просто курам на смех, но, к счастью, кур на островке нет - он необитаем. Во-первых, потому что он весь песчаный, а во-вторых, потому что слишком маленький, чтобы на нем жить. Если бы на нем кто-нибудь упал во сне с кровати, то угодил бы прямо в море.
      А ТЕПЕРЬ ПОРА НАЧИНАТЬ НАШУ ИСТОРИЮ
      Глава первая
      СТАРШИНА ЙЕШКЕ ОБРАЩАЕТСЯ С ПРОСЬБОЙ
      В тот день старшина Йешке был после обеда свободен и явился к Тышбайнам с огромным яблочным пирогом. Мама Эмиля сварила кофе. И вот теперь они сидели втроем за круглым столом в столовой и налегали на пирог. Большое блюдо пустело медленно, но верно. Эмиль уже наелся до отвала. А господин Йешке тем временем рассказывал, что бургомистр Нойштадта решил заменить старую конку настоящим электрическим трамваем. Теперь все дело упиралось только в деньги.
      - А почему бы уж сразу не построить метро? - насмешливо спросил Эмиль. - Без нашей конки Нойштадт потеряет половину интереса. Трамваи ведь есть везде.
      Но мама успокоила Эмиля:
      - Если это вопрос денег, то можно не волноваться: конка будет ездить по Нойштадту до скончания века.
      Утешившись, Эмиль взял с блюда последний кусок яблочного пирога и, исполненный сознанием своего долга, принялся его уплетать.
      Старшина вежливо спросил, можно ли ему закурить.
      - Конечно, господин Йешке! - воскликнула фрау Тышбайн.
      Гость вынул из кожаного портсигара огромную черную сигару, прикурил и пустил густое голубое облако дыма.
      Тут фрау Тышбайн встала, составила чашки и тарелочки, унесла всю посуду на кухню и сказала, вернувшись, что ей надо выйти купить шампунь, потому что через час придет фрау Хомбург мыть голову.
      Эмиль вскочил, чтобы сбегать в лавку вместо мамы, но она его остановила:
      - Нет, мальчик, я пойду сама.
      Эмиль с изумлением посмотрел на мать.
      Господин Йешке кинул взгляд на фрау Тышбайн, поперхнулся дымом и закашлялся. Откашлявшись, он сказал:
      - Эмиль, мне надо с тобой поговорить. Так сказать, как мужчина с мужчиной.
      Внизу хлопнула входная дверь - фрау Тышбайн ушла.
      - Ну что ж, давайте говорите, - сказал наконец Эмиль. - Но я что-то не понимаю, почему это моя мама вдруг сорвалась и убежала. Ведь покупать - это моя обязанность.
      Старшина положил сигару на край пепельницы, перекинул ногу на ногу и провел рукой по мундиру, как бы стряхивая пепел, хотя никакого пепла на нем не было.
      - Твоя мама ушла, наверно, для того, чтобы мы могли спокойно поговорить, - сказал Йешке и растерянно уставился в потолок.
      Эмиль тоже поднял глаза. Но ничего интересного там не обнаружил.
      Старшина снова взял в руку сигару и спросил без обиняков:
      - Скажи-ка, парень, я тебе очень несимпатичен?
      Эмиль чуть не упал со стула.
      - Почему вы так думаете? Что за странный вопрос, господин Йешке? - Он помолчал, потом добавил: - Раньше я, правда, вас здорово боялся.
      Старшина рассмеялся:
      - Из-за той истории с памятником, да?
      Мальчик кивнул.
      - Мы тоже делали такие глупости, когда были школьниками.
      Эмиль ахнул:
      - Вы тоже? Лично вы?
      - Да, я собственной персоной, - ответил полицейский.
      - В таком случае вы мне очень симпатичны, - заявил Эмиль.
      Господин Йешке этому явно обрадовался.
      - Я должен тебя спросить об одной очень важной вещи, - сказал он. - С твоей мамой я уже говорил об этом. В то воскресенье. Но она сказала, что все зависит от тебя. Если ты будешь против, ничего не выйдет.
      - Что, что? - переспросил Эмиль. Некоторое время он молчал, что-то обдумывая, а потом признался: - Вы на меня не обижайтесь, только я ни слова не понял из того, что вы сказали.
      Старшина внимательно рассматривал свою сигару. Она успела потухнуть, и он тщетно пытался ее снова раскурить. Наконец он сказал:
      - Трудно говорить об этих вещах с таким большим парнем. Ты помнишь своего отца?
      - Почти нет. Мне было пять лет, когда он умер.
      Старшина кивнул. Потом разом выпалил:
      - Я хотел бы жениться на твоей матери. - Он довольно долго кашлял, а когда немного успокоился, добавил: - Меня обещали перевести работать в участок. А потом я стану инспектором. Экзамен я выдержу, это точно. Я, правда, не ходил в реальное училище, но все же я не дурак. А инспектор неплохо зарабатывает. И ты сможешь даже получить высшее образование, если у тебя будет охота.
      Эмиль стряхнул крошки с цветной скатерти. Старшина добавил:
      - Если ты будешь против, она за меня не выйдет.
      Мальчик встал и подошел к окну. Некоторое время он глядел на улицу. Потом обернулся и тихо сказал:
      - Мне надо как-то свыкнуться с этой мыслью, господин Йешке.
      - Понятно, - ответил тот.
      Эмиль снова стал смотреть в окно. "Собственно, я представлял себе нашу жизнь иначе, - думал он, провожая глазами грузовик. - Я сам хотел начать зарабатывать деньги. Много денег. Чтобы ей не надо было больше работать. И хотел жить с ней всю жизнь, никогда не разлучаться. Только вдвоем. И больше никого. А тут нежданно-негаданно приходит этот старшина и хочет стать ее мужем!" Эмиль вдруг увидел мать: она появилась из-за угла и быстро перешла улицу. Эмиль спрятался за занавеску. "Мне надо немедленно принять решение. И думать я должен прежде всего не о себе. Это было бы подло с моей стороны. Она всегда думала только обо мне. Он ей нравится. Я обязан скрыть, что мне грустно. Мне просто необходимо быть веселым, не то я испорчу ей всю радость..."
      Эмиль набрал воздуха, обернулся и громко проговорил:
      - Я согласен, господин Йешке.
      Старшина встал, подошел к нему и пожал ему руку. И тут как раз открылась дверь. Мать вошла в комнату и пытливо поглядела на своего мальчика. У него в голове еще раз пронеслось с быстротой молнии: "Быть веселым!" И Эмиль взял Йешке под руку, засмеялся и сказал маме:
      - Ну, что ты на это скажешь! Господин старшина только что попросил у меня твою руку!
      Когда пришла фрау Хомбург, чтобы вымыть голову, счастливый жених удалился. Вечером он снова появился и принес цветы. И полфунта дорогой колбасы. И бутылку сладкого вина.
      - Чтобы чокнуться, - сказал он.
      Они поужинали, а потом чокнулись. И Эмиль произнес торжественную речь, а господин Йешке долго смеялся. Фрау Тышбайн сидела на диване, гладила руку Эмиля, и вид у нее был довольный.
      - Мой дорогой мальчик, - сказал господин Йешке, - я благодарю тебя за то, что ты нам желаешь счастья. Я невероятно рад всему, что случилось, и у меня есть к тебе только еще одна просьба. Я не хочу, чтобы ты звал меня "отец". Это казалось бы мне странным. Конечно, я буду тебе как бы отцом. Это само собой разумеется. Но называть меня так не надо.
      Втайне Эмиль был очень рад этим словам. Но он сказал:
      - Слушаюсь, господин старшина! Но как мне к вам обращаться? "Добрый день, господин Йешке" - это постепенно станет звучать комично, вы не находите?
      Жених встал.
      - Прежде всего мы выпьем с тобой на брудершафт. Я, правда, и так говорю тебе "ты". Но теперь и ты должен мне говорить "ты".
      И они выпили на брудершафт.
      - А на случай, если у тебя появится потребность как-то меня называть, сказал Йешке, - мне хочется тебе напомнить, что меня зовут Генрих. Ясно?
      - Слушаюсь, Генрих! - воскликнул Эмиль. А когда его мама засмеялась, он был на седьмом небе от счастья.
      Наконец Генрих Йешке ушел домой, а мама и сын легли спать. Как всегда, они сказали друг другу "спокойной ночи" и поцеловались. Потом каждый лег в свою постель. И хотя они делали вид, что спят, оба еще долго не могли сомкнуть глаз.
      Эмиль думал: "Она ничего не заметила. Она думает, мне не грустно. Теперь она может спокойно выйти замуж за господина Йешке и быть счастливой, как я ей того желаю. Он и в самом деле неплохой дядька".
      А мама Эмиля думала: "Ах, как я рада, что мой мальчик ничего не заметил! Он не должен знать, что больше всего я хотела бы остаться с ним вдвоем, только вдвоем! Но мне нельзя думать о себе. Мне надо думать о моем мальчике. О его будущем. Кто знает, долго ли мне еще удастся зарабатывать нам на жизнь. А господин Йешке и в самом деле хороший человек".
      Глава вторая
      ПИСЬМО ИЗ БЕРЛИНА И ПИСЬМО В БЕРЛИН
      Когда Эмиль на следующий день пришел из школы, мама дала ему письмо и сказала:
      - Тебе письмо из Берлина.
      - От Пони-Шапочки?
      - Нет. Почерк незнакомый.
      - А что там написано?
      - Эмиль! - с изумлением воскликнула фрау Тышбайн. - Неужели ты думаешь, что я вскрываю твои письма?
      Он рассмеялся.
      - Ну, мама, с каких это пор у нас друг от друга секреты?
      Он отнес свой портфель в соседнюю комнату. И мысленно сам себе ответил: "Со вчера. С прихода господина Йешке". Вернувшись, сел на диван, распечатал письмо и прочел:
      Мой дорогой Эмиль!
      Мы, что-то давно ничего друг о друге не слышали, верно? Но все же я надеюсь, что ты живешь хорошо. Мне тоже не на что жаловаться. Правда, у меня несколько недель назад умерла двоюродная бабушка. Но я ее почти не знал. Поэтому особенно и не грустил. Но именно это событие и заставило меня сегодня тебе написать. Дело в том, что бабушка оставила мне в наследство свой дом. Он расположен на самом берегу Балтийского моря, в Корлсбюттеле. Может, слыхал? Это курорт. Вокруг дома - довольно большой и красивый сад. Ты уже догадался, в чем дело? Нет? Так слушай! Летние каникулы уже не за горами, как принято говорить, и вот мне как домовладельцу пришла в голову блестящая мысль: я хочу пригласить тебя и всех сыщиков провести лето на берегу моря, в моем собственном доме. Мои папа с мамой разрешили и будут даже очень рады: В самом деле - очень. Правда, они тоже будут там жить. Но нам это не помешает. Ты ведь знаешь по тому случаю, что с моими стариками ладить легко. Кроме того, дом двухэтажный. Чего можно еще желать?
      Густав уже согласился. И родители ему позволили. И знаешь, приедет не только он, но и - держись, а то со стула свалишься - твоя кузина Пони Хаймбольд, по прозвищу Шапочка! И твоя бабушка, которая нам всем так понравилась. Все они приедут, если ты согласишься. Может, еще и малыш Вторник. Если его маму не пошлют лечиться в Наухайм. У нее что-то с сердцем.
      Видишь, какой представляется случай? С ума сойти! Сам себя толкни в бок и поскорей скажи "да". Надеюсь, старик, твоя мать не будет против, раз бабушка и Пони тоже туда едут. Ну, что ты про все это думаешь? Мы встретим тебя в Берлине, чтобы ты снова не сошел не там, где надо. А потом все вместе отправимся к морю. В мой дом! Да, пока не забыл: денег тебе, конечно, брать никаких не надо. С нами поедет тетя Клотильда. Она будет на всех готовить. Между прочим, очень вкусно. А то, что ей придется варить несколько лишних тарелок супа, не имеет никакого значения. Так говорит моя мама.
      Ну, а деньги на дорогу тебе вышлет мой отец; он велел мне написать тебе об этом. Потому что бабушка оставила в наследство не только дом, но и деньги. Правда, деньги она завещала моему отцу, а не мне.
      Значит, тебе остается только согласиться. Я так рад, что снова тебя увижу! И прости, что я пишу про деньги. Ты мне как-то сказал, что о деньгах не говорят, когда они есть. Я эти твои слова не забыл. Но в данном случае я все же вынужден о них говорить, потому что иначе ты, возможно, не сможешь приехать. И тогда каникулы станут для меня неинтересными. И плевать я хотел на это море! Понятно?
      Дорогой Эмиль! Я с огромным нетерпением жду твоего ответа. Привет тебе от моих и от меня.
      Твой друг Теодор Хаберланд, он же Профессор.
      Да! Несколько месяцев тому назад здесь у нас, в Берлине, снимали фильм про Эмиля и сыщиков. Я был на съемках. Очень странно, когда историю из жизни превращают вдруг в кино. Вроде похоже, но все получается совсем по-другому. Мой отец тоже так считает. Картина эта скоро выйдет. Я жду ее с нетерпением. Ты тоже, да? Еще раз привет тебе, и отвечай поскорее.
      Твой Профессор.
      Да, чтобы не забыть: пароль "Эмиль".
      Прочтя письмо до конца, Эмиль дал его маме, а сам отправился в свою комнату. Там он сел за стол, раскрыл тетрадь по геометрии и сделал вид, что решает задачу. Но на самом деле он уставился в одну точку и думал.
      И думал он примерно вот что: "Конечно, поехать к морю - это здорово. Но дома тоже хорошо... А вдруг я буду мешать теперь старшине Йешке? Хоть капельку. В конце концов он со вчерашнего дня мамин жених. И ей он нравится. Как сын я должен с этим считаться!"
      А фрау Тышбайн обрадовалась письму Профессора. "Какие замечательные каникулы будут у мальчика! Правда, я буду по нему ужасно скучать. Но это лучше от него скрыть", - подумала она и пошла к Эмилю.
      - Мамочка, - сказал Эмиль, - как ты считаешь: мне согласиться?
      - Ну конечно, согласись, - ответила мать. - Такое хорошее письмо! Только ты должен мне обещать, что не будешь заплывать далеко. А то у меня не будет ни минуты покоя.
      Он торжественно обещал далеко не плавать.
      - Я только не хочу, чтобы советник юстиции высылал тебе деньги на дорогу. Мы возьмем на билет из сберкассы. Ладно? - И она потрепала за волосы сына, склонившегося над тетрадкой по геометрии. - А ты все за уроками? Лучшее погуляй до обеда.
      - Хорошо, - сказал Эмиль. - Может, надо что-нибудь купить?
      Мама шутливо подтолкнула его к двери:
      - Иди гуляй, говорят! Когда обед будет готов, я тебя позову.
      Эмиль пошел во двор, сел на лестницу, ведущую в прачечную, и стал задумчиво выдергивать травинки из щелей в кривых ступеньках.
      Вдруг он вскочил, выбежал из ворот, помчался вниз по улице, свернул в переулок, потом в другой, выскочил на площадь Верхнего рынка и только тут остановился и огляделся, как бы ища чего-то.
      Он обвел взглядом палатки торговцев овощами и фруктами, батареи глиняных горшков перед лотками садоводов и прилавки мясников. Среди пестрой и оживленной рыночной толпы медленно, заложив руки за спину, с сознанием собственного достоинства расхаживал старшина Йешке. Он следил за порядком.
      Потом старшина остановился перед лотком мелочной торговки. Она стала ему что-то объяснять, энергично жестикулируя. Он вынул из кармана мундира блокнот, записал несколько слов и степенно двинулся дальше по неровному булыжнику рыночной площади.
      Мальчик пошел навстречу Йешке.
      - Хэлло! - крикнул ему старшина. - Уж не меня ли ты ищешь?
      - Да, господин Йешке, то есть, я хотел сказать... да, Генрих, запнулся Эмиль. - Мне надо у тебя спросить одну вещь. Дело вот в чем: один мой берлинский друг получил в наследство дом на берегу моря. И он пригласил меня на летние каникулы. И еще бабушку и Пони-Шапочку тоже.
      Господин Йешке похлопал Эмиля по плечу:
      - Поздравляю. Это великолепно!