Крупные капли пота выступили на лице Кента. Он больше не проклинал Кедсти. Гнев и раздражение его исчезли. Кедсти видел с самого начала то, о чем он сам, как последний дурак, даже не подумал. Неважно, что чувствовал инспектор в глубине своей скрытной души; иначе поступить он просто не мог. Он, Джеймс Кент, ненавидевший ложь больше всего на свете, стал самым презренным лжецом из всех, человеком, солгавшим перед лицом смерти!

За такую ложь предусматривалось суровое наказание. У Закона свои глаза. Закон — улица с односторонним движением и с односторонним взглядом на вещи и события. Закон не обращает внимания на то, что творится справа или слева. Он не потерпит никаких оправданий, которые Кент мог бы найти для себя. Он солгал, чтобы спасти человеческую жизнь, но именно эту жизнь и требовал Закон! Таким образом, он одновременно и ограбил, и надругался над Законом, хотя и избавился чудом от смерти — величайшего наказания из всех!

Тяжесть собственной вины угнетала Кента. Для него словно впервые открылось окно, и он наконец увидел то, что для Кедсти было очевидно уже давно. Однако по мере того как проходили минуты, бойцовский характер постепенно снова пробуждался в нем. Кент был не из тех, кто сдается просто так, без борьбы. Опасность всегда будоражила и встряхивала его до самых глубин, а ему никогда еще не доводилось сталкиваться с большей опасностью, чем та, которая грозила ему сейчас. Речь шла не о том, чтобы в надлежащий момент отскочить в нужную сторону. Десять лет он тренировался в охоте на людей, и психология человека была его сильным пунктом. Разыскивая очередного преступника, он всегда пытался сначала поставить себя на его место, понять и проникнуться его душевными переживаниями. Делая первый ход в захватывающей игре, Кент всегда старался проанализировать, как при определенных обстоятельствах и в определенном окружении станет действовать человек вне закона в зависимости от собственных расовых и национальных особенностей. Он выработал для себя важнейшие общие правила охоты, но всегда разрабатывал их с преимущественной точки зрения охотника. Теперь же приходилось ставить все с ног на голову. Он, Джеймс Кент, больше не охотник, а дичь, и все уловки и приемы, придуманные им, должны теперь применяться в обратном направлении. Его профессионализм, его хитрость, все досконально изученные тонкости охоты в одиночку, друг против друга, мало чем помогут ему, если дело дойдет до скамьи подсудимых и суда.

Открытое окно вдохновило его на блестящую идею. Рискованные авантюры и любовь к приключениям всегда были смыслом его жизни. И там, за зелеными массивами лесов, уходящими вдаль подобно океанским волнам, лежало самое грандиозное приключение из всех, какие когда-либо ему приходилось переживать. В этих милых его сердцу лесах, покрывающих почти половину континента, он хотел бы умереть, если мир нанесет ему поражение. Он уже видел себя в роли преследуемого, играющего эту роль так, как никто никогда еще не играл ее прежде. Дайте ему лишь ружье и свободу, и пусть тогда весь мир подстерегает его…

Нетерпение, блестевшее в его глазах, постепенно угасло. Открытое окно, в сущности, было всего лишь насмешкой. Кент боком скатился с кровати и, с трудом удерживая равновесие, попытался подняться на ноги. Это усилие вызвало в нем тошнотворное ощущение слабости и головокружение. Он усомнился в том, что сможет пройти и сотню ярдов, выбравшись из окна. Внезапно другая идея возникла в его сознании. Голова медленно прояснялась. Шатаясь, он проковылял по комнате туда и обратно, впервые поднявшись на ноги после того, как его свалила пуля метиса-полукровки. Он обманет Кардигана. Он обманет Кедсти. Он вернет себе былую силу, но будет держать это в секрете от всех. Он будет притворяться больным до самой последней минуты, когда выберет подходящую ночь и воспользуется наконец открытым окном!

Эта мысль взволновала его так, как ничто в мире не волновало его прежде. В первый раз он ощутил огромную разницу между охотником и предметом охоты, между человеком, который играет в жизнь и смерть в одиночку, на свой страх и риск, и тем, кто играет в эту игру, опираясь на поддержку Закона со всей его могучей силой и властью. Охота — захватывающее занятие, но быть тем, на кого охотятся, — ощущение более волнующее. Каждый крохотный нерв в теле Кента трепетал от напряжения. Разнообразные мысли, отличные от прежних, теснились в его голове. Он был зверем, загнанным в тупик. А охотились за ним теперь другие.

Кент снова подошел к окну и, облокотившись на подоконник, выглянул наружу. Он смотрел на лес и видел его новыми глазами. Отблеск медленно текущей реки имел для него теперь новый, сокровенный смысл, которого прежде он никогда не замечал. Если бы доктор Кардиган увидел его сейчас, он бы поклялся, что лихорадка снова вернулась к его пациенту. В глазах Кента светился дремотный, мечтательный огонек. Лицо пылало. В эти минуты Кент не думал о смерти. Он не думал о железных решетках тюрьмы. Кровь его пульсировала исключительно под воздействием взволновавшего его предвидения Великого Приключения, которое лежало перед ним. Он, лучший охотник за двуногой дичью на всей двухтысячемильной территории обширных лесных пространств, сам победит любого охотника, который вздумает охотиться за ним! Охотничий пес превратился в лису, и эта лиса отлично знает все уловки как охотника, так и добычи. Он победит! Широкий мир поманил его, и он проберется к самому сердцу этого мира. В его памяти уже мелькали места, где он сможет навсегда обрести безопасность и свободу. Ни один человек среди жителей бескрайних Северных территорий не знал всех их потаенных и укромных уголков так, как знал их он, — не отмеченные на карте и неисследованные места, далекие и таинственные белые пятна terrae incognitae6, где солнце всходит и заходит без санкции Закона, и Создатель смеется так же беспечно, как и в те дни, когда доисторические чудовища объедали листья с верхушек деревьев, которые по высоте не превосходили их самих. Выбраться из окна, достаточно окрепнуть для длительного путешествия — и Закон может потом искать его хоть сотню лет без всякой для себя пользы!

Не пустое хвастовство и не напускная бравада возбуждали в Кенте эти мысли. Они не были также вызваны паникой или нездоровым нервным перевозбуждением. Кент трезво прикидывал и оценивал все идеи по мере того, как они приходили ему в голову. Он спустится вниз по реке, по направлению к Полярному кругу. И он разыщет Маретт Рэдиссон. Именно так! Пусть даже она живет в барачных постройках Форт-Симпсона, он все равно найдет ее! А что потом? Этот вопрос затмил все остальные проблемы в его сознании. Впрочем, ответов на него у Кента было великое множество.

Понимая, что если его увидят на ногах, то результаты могут серьезно повредить его замыслам, Кент вернулся в постель. Румянец от перенесенного нервного и физического напряжения все еще сохранялся на его щеках, когда полчаса спустя к нему пришел доктор Кардиган.

В течение последующих нескольких минут Кенту удалось воздействовать на душевное спокойствие доктора более успешно, чем за все предшествовавшие сутки. Кент уверял хирурга, что, в конечном счете, чем он больше думает о его пресловутой врачебной ошибке, тем чувствует себя счастливее. Сначала известие о том, что он останется в живых, вводило его в панику, и он это признавал. Но теперь вся история видится ему в совершенно ином свете. Как только он достаточно окрепнет, он начнет искать подтверждения своего алиби, и совершенно уверен, что сумеет доказать свою непричастность к убийству Джона Баркли. Да, он признавал неизбежность десятилетнего заключения в Эдмонтонской тюрьме. Но что такое десять лет по сравнению с перспективой провести вечность под могильным дерном? Кент едва не вывихнул руку Кардигану, сердечно пожимая ее. Он благодарил доктора за великолепный уход, который тот ему обеспечил. Ведь не кто иной, как он, Кардиган, спас его от могилы, заявил счастливый пациент, и Кардиган буквально помолодел у него на глазах.

— Я думал, вы иначе отнесетесь к этому, Кент, — сказал доктор, облегченно вздохнув. — Бог мой, когда я понял, что совершил ошибку…

— … Вы вообразили, будто передаете меня в руки палача, — засмеялся Кент. — Конечно, я не стал бы выступать со своими признаниями, старина, если бы не ставил вас где-то рядом со Всемогущим Богом, когда речь заходит о решении вопроса, жить ли человеку или умереть. Но мы все совершаем ошибки. Сколько я их натворил! И нечего вам извиняться. Может, в будущем, когда я стану отбывать каникулы в Эдмонтоне, вы согласитесь время от времени присылать мне коробку хороших сигар, а иногда и навещать меня, чтобы вместе покурить и поболтать о том, что нового на реке. Только боюсь, старый дружище, что я еще немного обеспокою вас здесь. Как-то мне не по себе сегодня, словно внутри у меня не все в порядке. Вот будет потеха, если какое-нибудь новое осложнение свалится на меня и снова нас одурачит, верно?

Кент отлично видел, какое впечатление он произвел на Кардигана. Снова его вера в психологию разума нашла свое абсолютное подтверждение. Кардиган, неожиданно вознесенный из трясины депрессии и уныния на гребень волны благодарностей тем же человеком, от которого он ожидал одних лишь проклятий, стал с этой минуты благодаря естественному душевному порыву самым горячим и преданным сторонником своего пациента. Когда наконец он покинул комнату, Кент в глубине души был вполне удовлетворен результатами врачебного осмотра. Ибо Кардиган сказал, что должно пройти некоторое время, прежде чем Кент достаточно окрепнет, чтобы встать на ноги.

Мерсер не появлялся весь остаток дня. Кардиган лично принес Кенту обед и ужин и помог ему перед отходом ко сну. Кент попросил, чтобы его больше не тревожили, сославшись на усталость и дурное самочувствие. У его двери снаружи теперь день и ночь дежурил полицейский.

Кардиган недовольно поморщился, когда делился с Кентом этой новостью. Прибегать к таким глупым мерам предосторожности было явной нелепостью со стороны Кедсти. Но он, доктор Кардиган, выдаст охраннику туфли на резиновой подошве и распорядится не шуметь и не издавать громких звуков, чтобы не тревожить пациента. Кент поблагодарил доктора и проводил его торжествующей улыбкой.

Он подождал, пока время на его часах подошло к десяти, прежде чем начать упражнения, которые он себе прописал. Бесшумно он скатился с кровати. На сей раз, когда он поднялся на ноги, ощущение тошноты и головокружения отсутствовало. Голова была совершенно ясная, как стеклышко. Кент принялся экспериментировать, делая глубокие вдохи и напрягая мышцы груди.

Вопреки ожиданиям он не почувствовал боли. Кент чуть не заплакал от радости. Одну за другой он поднял вверх вытянутые руки. Он согнулся в пояснице, пока пальцы рук не коснулись пола. Он сгибал колени, наклонялся в стороны, менял одну позицию за другой, удивляясь силе и гибкости своего тела. Двадцать раз он прошагал из угла в угол, прежде чем вернуться в постель.

Сон не приходил. Лежа на спине, опираясь затылком о подушки, Кент смотрел в окно на звездное небо, любуясь первым бледным сиянием восходящей луны и снова прислушиваясь к крикам сов, устроивших себе гнездо на разбитом молнией дереве. Через час он возобновил свои упражнения.

Кент был на ногах, когда услышал за окном шум приближающихся голосов и вслед за голосами топот бегущих ног. Через мгновение кто-то забарабанил в дверь больницы, и громкий голос позвал доктора Кардигана. Кент осторожно подкрался поближе к окну. Луна поднялась, и он увидел две фигуры, медленно приближающиеся, словно обремененные солидным грузом. Прежде чем они скрылись из поля зрения, Кент разглядел двоих мужчин, которые несли какой-то продолговатый предмет. Затем открылась дверь, послышались другие возбужденные голоса, после чего щелкнул замок и снова наступила тишина.

Кент вернулся в постель, размышляя, кем может быть новый пациент доктора Кардигана.

После физических нагрузок дышать стало значительно легче. Кент снова почувствовал себя здоровым, давление в груди исчезло, и вера в осуществление задуманного принесла ему радость и хорошее настроение. Его охватило чувство беспредельного оптимизма. Заснул он уже перед рассветом и спал долго.

Разбудил Кента приход Мерсера. Юный помощник Лекаря вошел в комнату тихо, осторожно прикрыв за собой дверь; тем не менее Кент все равно услышал его. Не успев раскрыть глаза, Кент уже знал, что Мерсеру не терпится сообщить ему новости и что с молодым англичанином происходит к тому же нечто из ряда вон выходящее, так как он был заметно возбужден и взволнован.

— Прошу прощения за то, что разбудил вас, сэр, — сказал Мерсер, близко наклонившись к Кенту, словно опасаясь, что часовой может подслушивать за дверью. — Но я полагаю, что вам будет лучше узнать про индейца, сэр.

— Про индейца?

— Да, сэр, — Муи, сэр. Я очень встревожен, мистер Кент. Вчера он сказал мне, что обнаружил баркас, на котором девушка собирается отправиться вниз по реке. Он сказал, что баркас спрятан в бухте Кимс Бэй.

— Кимс Бэй! Отличное укромное местечко, Мерсер!

— Действительно, очень хорошее место для укрытия, вы правы, сэр. Как только стемнело, Муи вернулся, чтобы продолжать наблюдения. Что с ним произошло потом, я не смог полностью установить, сэр. Но незадолго перед полуночью он еле живой приполз к дому Кроссенов, весь в крови и почти без сознания. Те доставили его сюда, и я большую часть ночи присматривал за ним. Ему якобы удалось проследить, как девушка поднялась на борт баркаса и тот отплыл вниз по реке на север. Вот и все сведения, какие я смог из него вытянуть, сэр. Он бормочет что-то на своем варварском наречии, и мне никак его не понять. Кроссен уверяет, что это язык индейцев кри и что старый Муи твердит о каких-то чертях с дубинками, которые напали на него там, у Кимс Бэй. Конечно, это были люди. Я не верю в чертей старого Муи, сэр.

— И я тоже, — согласился Кент, ощущая необъяснимый и беспокойный зуд в крови. — Просто это означает, Мерсер, что кто-то поумнее старого Муи шел по тому же следу.

С комичным выражением предельной бдительности на напряженном лице Мерсер осторожно оглянулся на дверь. Затем он еще ниже наклонился к Кенту:

— Пока он бормотал в беспамятстве, я был с ним наедине, сэр. И я слышал, как он произносил одно имя. Много раз, сэр… Он постоянно называл… имя Кедсти!

Пальцы Кента судорожно вцепились в руку англичанина.

— Ты действительно это слышал, Мерсер?

— Я уверен, что не мог ошибиться, сэр. Он повторил его несколько раз.

Кент откинулся на подушки. Мысли его работали четко и быстро. Он знал, что под маской напускного спокойствия Мерсер был чрезвычайно встревожен тем, что случилось.

— Нельзя, чтобы кто-нибудь узнал об индейце, Мерсер, — быстро и решительно проговорил Кент. — Если Муи серьезно ранен, — если он умрет, к примеру, — и дознаются о том, что вы и я…

Кент знал, что сказанного было вполне достаточно, чтобы придать словам угрожающий смысл. Он даже не взглянул на Мерсера.

— Следи за ним тщательно, старина, и докладывай мне обо всем. Разузнай побольше о Кедсти, если можешь. Я буду давать тебе советы, как действовать. Видишь ли, складывается довольно щекотливое положение… и, сам понимаешь, — в большей степени для тебя. Да, — улыбнулся он Мерсеру, — я что-то необычно проголодался сегодня утром. Добавь-ка еще одно яйцо к моей яичнице, ладно, Мерсер? Три вместо двух, и парочку дополнительных ломтиков хлеба. И смотри не проболтайся никому о моем разгулявшемся аппетите. Так будет лучше для нас обоих — особенно если Муи, не дай Бог, умрет. Понял, старина?

— Я… мне кажется, да, сэр, — ответил Мерсер, бледнея под холодным насмешливым взглядом Кента. — Я буду поступать так, как вы скажете, сэр!

Когда порядком напуганный молодой англичанин удалился, Кент понял, что правильно определил его сущность. Следуя повадкам людей своего сорта, Мерсер многое сделает за пятьдесят долларов… если это надо сделать исподтишка. Для открытых, прямых, честных действий такие люди слишком трусливы. И Кент знал цену подобным типам при определенных обстоятельствах. Нынешняя ситуация как раз и являлась одним из таких обстоятельств. С сегодняшнего дня Мерсер будет неоценимым подспорьем в его замыслах, направленных на поиски путей к спасению.